Морозным утром
Я люблю по утрам выходить на мороз
в белый мир, ослепительный, чистый до слез,
под застывшую крону прозрачных небес,
в ледяной и искрящийся лес.
Солнце бьёт с одного горизонта в другой,
проникая лучами в торжественный строй
сосен северных с золотом в белом,
припорошенных утренним снегом.
Я иду целиною, дорожку торю,
о насущем сегодня с собой говорю.
На плечо серебристая сыплет мука.
Крестит мир чистым знаменьем
Божья рука.
Под дождём
Идет дождь… идет уже целые сутки.
Идет человек с поднятым воротником.
В доме, за окнами – музыка, крики и шутки.
Мокрый котенок дрогнет под козырьком.
Белая молния – треснуло черное небо.
В похожих трещинах асфальтовая скорлупа
мокрой земли. Светятся фары слепо
в струях дождя. Ночь на слова скупа.
Идет человек, промокли его ноги,
руки в карманах, шляпа на голове.
Идет человек под дождем, по безлюдной дороге…
Никак не сойдутся рифмы в задуманной им строфе.
Март
Кусочки неба сложились в небо,
из тонких нитей соткался свод.
Клевала жадно краюху хлеба
ворона. Мирно спал сытый кот.
Тянулись сосны куда-то выше,
остатки снега покрылись льдом.
Сидело солнце на скате крыши,
лучи в пылинках пронзали дом.
Трещала печка сухой березой,
забытый чайник гонял пары.
Соседка слева с отборной прозой,
весну встречая, трясла ковры.
Тёплый холст
Ты будешь долго над палитрой вдыхать огонь пахучих красок,
и станешь медленно рукою пшеничный локон отводить.
И на холсте запечатлеешь горячий день от зноя ласок,
и ничего о жарком лете не нужно будет говорить.
Ты подберешь к картине раму, не отягченную левкасом,
и гвоздь вобьешь в том самом месте, где ей положено висеть.
Свет из окна, забыв о внешнем, холст оживит вечерним часом,
и заиграют блики неба, и краски станут солнцем петь.
Истает лето незаметно, осядет сонно пыль на стенах,
пройдут осенние туманы и серебристые дожди.
В январский день, дрожа с мороза и ощущая холод в венах,
согреешь из холста лучами ладони чуткие свои.
И я с тобою отогреюсь, и обовью тебя руками,
мы будем вместе, как в июле, дышать искусством и теплом.
Вагонка стен, светясь от счастья, сверкнёт смолистыми сучками,
и в тихом танце нас закружит недавно выстроенный дом.
Всё равно
Не всё ли мне равно, в чём ты пришла сегодня…
Я буду твой портрет пастелью рисовать.
Люблю тебя давно, захлебываясь болью -
он рядом. И смеясь, ты с ним уйдешь опять.
Я разорву эскиз, и изгоню из сердца
твой образ навсегда, пусть нежен он и мил.
Не посмотрю в окно, хоть хочется всмотреться
в твой силуэт вдали… Он долго виден был.
И вновь мои мечты меня собьют с дороги,
и чувства остужать помогут дым и хмель.
С упорством зверя я все обобью пороги
всех кабаков ночных… Но не захлопну дверь.
Театр
Ну, вот и всё! Окончена игра.
Свет рампы гаснет, умолкает зал.
Кто выиграл в споре сил зла и добра?
Кто снова безнадежно проиграл?
Как много мыслей в головах вилось…
Какие чувства из сердец кричали…
Каких высот достичь не удалось…
Какие музы скромно промолчали…
Какой поступков, не свершенных ряд…
Как было много посторонних дел…
О чем разыгранные сцены говорят?
Кто из героев что преодолел?
Какие действия к чему вели?
Какие отводили от чего-то?
Зачем мечты вновь таяли вдали?
Как помогал искать кого-то кто-то?
Зачем страстей бушующих клубок
приковывал к себе вниманье взглядов?
Кто умер, наконец, у чьих-то ног?
И кто воскрес, под грохотом снарядов?
К кому слетали ангелы в пути?
Кто демонам всю жизнь служил беспечно?
Теперь уже ответов не найти…
Игра окончена. Погасли свечи.
На сцене тихо, темные кулисы,
огромный черный вымерший партер.
И шепчут новые актеры и актрисы
про правила театра новых мер.
Женщина в оранжевом пальто
Вы шли по улице в высоких сапогах,
стучали каблучками по панели...
Я в мыслях путался, держал себя в руках,
а чувства расцветали, струны пели.
Вы шли в пальто оранжевом осеннем.
Свободною походкой... Не ко мне.
Вы на мои сомнения и лени
светили счастьем... в неуютном дне.
А я стоял как вкопанный... Не может
такого быть. Ведь я для вас никто.
Вы вдаль ушли... Теперь мне душу гложет
тоска о женщине в оранжевом пальто.
Качели
Ну да, конечно, ты способна
бить взглядом, словом понукать…
Сегодня молнии подобна.
Вчера - тиха… Что завтра ждать?
Как приспособиться к наплыву
безбрежных чувств? И к слову «нет»?
Как не приблизиться к обрыву
цепочки долгих общих лет?
Мы погуляем по аллеям,
присядем на скамью под ивой,
размякнем в мышцах, разомлеем…
Ты станешь доброй и красивой.
Но вдруг закаркает ворона…
Ты, что-то вспомнив, отстранишься.
Вздохнет тревожно ивы крона.
Я снова виноват – ты злишься…
Качаемся как на качелях
сиюминутных настроений.
Взлетаем ввысь в веселых трелях,
вниз падаем под гнетом трений.
Но чаще в равновесья точке
живем и любим… Души рядом.
Любви не уместиться в строчки,
ей тесно в человечьих взглядах.
Во время штиля и ненастья
мы ищем форму выраженья
глубоких ощущений счастья
и скрытых смыслов притяженья.
На границе неба
Когда ты утром обернёшься в облака,
укроешься от пылевых дождей,
пусть моя верная и тёплая рука
твою ладонь согреет, слившись с ней.
Когда ты станешь между звёздами бродить,
и ветром солнечным восторженно дышать,
ночь задремавшую не захочу будить
и не смогу тебе ничем иным мешать...
Когда мы выпьем молоко луны,
оставив в чашке грустные глазницы,
перескажу тебе космические сны.
И упрошу пред нами небо расступиться.
Блаженный
Он слышит свет и видит звук,
когда под перезвон зеркальный
жизнь, состоящую из мук,
накроет тайна.
Походкой медленной, кривой
в обносках на немытом теле
бредет он, словно не живой…
Без цели.
Он ест лишь то, что подают,
мешает сладкое с солёным.
Он любит безвозмездный труд,
скрывает стоны.
Он отрешен, всегда - один,
не строит из желаний планов.
Он раб себе… И господин.
Ловец изъянов.
Его боятся, гонят, бьют,
стремятся «к норме» привести.
Он недвижим, как абсолют -
не растрясти.
Рукою долго темя трёт -
почти до дыр на темной коже.
В рубахе камень бережёт.
И строит рожи.
Юродствуя вбегает в храм,
иконы изучает строго…
Хохочет, лупит по ушам…
Зрит Бога.
Христос у храма
Вчера я был до дрожи потрясен,
как будто бы увидел странный сон.
Шел вверх по улице, среди реклам...
Вдруг замер... у открытой двери в храм.
Христос сидел на паперти у Храма.
Невидимый, неслышимый... Один.
Визжала за оградой пилорама,
под купою краснеющих рябин.
Сновали суетливые трудяги,
на колокольне строили леса.
Церковные под ветром бились стяги,
и радовались стройке небеса.
Христос сидел, измученный, голодный.
В венце терновом. Раненый копьём.
В истерике метался клан вороний,
все этим черным птицам нипочем.
Святыню восстанавливали люди,
разрушенную красной саранчой.
На бронзовом небесном блюде
сверкал восток не гаснущей свечой.
Христос устал, Он был уже не молод,
Он спать хотел, но было не до сна.
Сквозь человечий, равнодушный холод
светила в души Вечная весна.
Урок дыхания
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь,
а не знаешь, откуда приходит и куда уходит:
так бывает со всяким, рожденным от Духа.
Евангелие от Иоанна 3,8
Дышу… Молчу.
Синяя лампада.
Ничего не хочу – здесь не надо.
Здесь Слова-хлеба место.
За окном - небу тесно.
Кадило… ладан.
Душа и тело в ладе.
Тишина в уме – ни ветра.
Свет в голове, много света.
В свете Дух!
Дышит!
И, кажется,
мою
молитву слышит.
Замороженная страна
Замороженный народ
По земле, который год
Ходит, бродит…
В холоде сердца стучат,
Души скованы, молчат.
Бог не сходит!
Люди верят: «Бога нет».
Невидим небесный свет.
Зло разлито…
По учебникам, во лжи
Дети учат падежи,
Без молитвы.
Заморожена страна.
Наступили времена…
Бог в забвении.
Только инок у креста
Молит Господа Христа
О спасении.
Вечерний рог
Когда над миром протрубит вечерний рог,
и люд уставший, отложив свои заботы,
спешит к метро, летит домой с работы,
за миром зорко наблюдает Бог.
Он видит все! Умы людей насквозь
просвечивает, на престоле сидя,
прозрачною водой просачиваясь сквозь
ткань душ... Его никто не видит.
Он знает чистые сердца, готовые принять
Его всё побеждающие светы,
Подвижников, способных исполнять
без ропота библейские заветы.
Таких Он бережет от неудач,
на «узкий путь» выводит постепенно.
Такими круг решается задач
глобальных... Эволюции Вселенной.
Когда утихнет звон вечерних блюд
и сон охватит тёмные кварталы,
мастеровитый, просвещённый люд
пройдет через священные порталы.
И заработают искусные станки,
закрутятся бесскрипные колеса.
И под бодрящие сигнальные звонки
раскурится поэтом папироса.
Разбуженные медные шмели
расставят звезды по небесной ткани,
чтоб освещались в мастерских земли
дела ночные до рассветной рани...
Когда призывы утреннего рога
разбудят снова помыслы дневные,
и выйдут дворники на мостовые,
мир обновлённый будет славить Бога.
Тишина сосен
Люблю в тишине сосен писать стихи.
Когда не лают собаки, не кричат петухи,
когда я четко слышу
каждый!
продиктованный слог,
когда из каждой притихшей сосны
молчит Бог.
Тишина неба, воздуха, света.
В тишине — сердце размеренно бьется где-то,
грудь неслышно вдыхает морозный воздух.
В маленьком небе тихо искрят звезды.
Слова сплетаются в стройные предложения,
текут душою, требуют к себе уважения,
на бумагу ложатся, как снег белую.
Кажется, я — в тишине сосен —
главное!
делаю.
