Море неба
Снова дождь моросящий
Мочит уставшие руки.
Ветер со стоном тащит
Туч грозовые струги.
И в океане воздушном,
Где облака, как волны.
Кашляет гром натужно
И маяки молний.
Будущий лес сажаю -
Мачты эскадры чудесной.
Саженцы заклинаю
Старой матросской песней.
Среди лугов росных,
Радость даря корабелам,
Вырастут юные сосны,
Гордые стройным телом.
Волны о берег бьются,
В пыль растирая камни.
Снова на рейд вернусь я
Старческими мечтами.
Больше соленые брызги
Не взбудоражат нервы.
Если в черные списки
Смертью поставлен первым.
Небо вылилось в море,
Море унес в небо ветер.
Чайка в сером просторе
Белой подобна комете.
Звезды еще не блещут,
Скрытые парусом тучи.
В струйках воды трепещут
Стрелки травы на круче.
Атлантида
Стало меньше белых пятен,
География точнее.
Мир земной стал всем понятен,
Мир морской понять сложнее.
Где-то в чреве океана,
Голубой водой сокрыта,
В древнем кратере вулкана
Тихо дремлет Атлантида.
Под метровой толщей тины
Ее трудно обнаружить,
Только резвые дельфины
Средь домов погибших кружат.
Грациозные русалки
Там живут и умирают.
Треугольник рыбьей стайки
Корм подводный собирает.
И на площадях и скверах,
На террасах и аллеях,
Стадионах, банях-термах
Звезд морские орхидеи.
С силой ты влечешь магнита.
Не вернусь и не раскаюсь.
Безнадежно Атлантиду
Разыскать один пытаюсь.
В блюдце моря - крошка хлеба -
Мой корабль, рулю покорный.
Карту звезд подарит небо,
И корму обнимут волны.
Где-то в чреве океана,
Голубой водой сокрыта,
В древнем кратере вулкана
Тихо дремлет Атлантида...
Ни шторма, ни бури...
Ни шторма, ни бури - и чайки уснули,
Весь мир удивительно тих.
А, помнится, утром ветра еще дули.
На пристани шум был и крик.
Не скрипнет уключиной старая лодка,
Волну не догонит волна.
Улыбка луны одинока и кротка,
Покорна объятиям сна.
Фонарики-звезды сияют
На небе в полночной дали.
А рядом огнями играют
Фонарики стран - корабли.
* * *
Я помню моря голос нежный,
Когда сомкнуло солнце вежды,
И на краю воды безбрежной
Нашло приют и сон.
На теле неба еле-еле
Веснушки звездочек алели.
Но в черный бархат ночь одели
И повлекли на трон.
Луна рядила волны в блики,
Цвели пурпурные гвоздики.
На якорях заснули бриги
Недолгим сном.
Скучали в парке кипарисы,
Ночные освежали бризы,
Балконов ветхие карнизы,
Кудрявым затканы плющом.
Ночной Херувим Сон
Гранитом науки наевшись сполна,
Я в сон погрузился, волшебную сказку...
...И вот - океанская бьется волна,
Целует борта в снежно-белую краску.
Я трубку курю и сжимаю штурвал.
Налево кручу - годы вспять полетели;
Направо - места, где еще не бывал,
А сам я старик и хожу еле-еле.
Лихая команда несет паруса,
На каждом читаю норвежскую руну -
Со "Светлой улыбкой" плыву в небеса,
С "Драконом" - войной на пиратскую шхуну.
Реальность скрывает иллюзии шлейф.
Ведомый мечтой по совету гадалки;
То топчет валы, то ложится он в дрейф -
Корабль, как ребенок, играющий в салки,
Его превращенья - одно за другим:
То сузит корму, то заменит оснастку.
Боится покоя "Ночной Херувим" -
Вечернего моря бесшумную ласку.
Дорогою волн, волей ветра дыша,
До крыши миров, по-над морем угрюмым
Летит, будто бьется живая душа
В моем корабле – нестареющем, юном!
Времен Колесо я сжимаю сильней,
Уверенной хватке гроза не помеха.
На подвиг, команда отважных людей!
В пучине пропасть или выпить успеха.
Пусть длится подольше мой сказочный сон.
Бушприт целю в солнце железной рукою.
На парусе снова ощерен "Дракон"…
Кричу на весь класс: «Приготовились к бою!»
Драккар
Скачем мы дорогой тёмных волн
На коне морского короля.
Из дубов столетних скроен он,
И смолой пропитан до руля.
Серый парус - окончанье туч,
На носу - ощеренный дракон,
Кормчий Олав, словно вепрь, могуч.
Рядом скальд Эгиль Скаллагримсон.
Воду режет меч морей драккар -
Кровью заливает берега.
Трепещите все: и млад, и стар.
Беспощадна Эгиля рука.
Изгнан буйный Скаллагрима сын.
От земель норвежских уходя,
Как берсеркер - асами храним;
А как скальд, он Одину дитя.
Ветер воет, парус зло грызёт.
Тучи первый выплюнули снег.
Славный Олав с викингами ждёт,
Чем сегодня кончится набег.
Многие ль останутся в живых,
Предсказанья сбудутся ли рун?
Эгиль сочиняет новый стих,
И клокочет за кормой бурун.
Анима Сола
"Анима Сола"
история одной яхты
В подкрылье заснувшего мола
Скользнула, огни обесточив,
Бродячая «Анима Сола» -
Карибская спутница ночи.
Хранило таинственность фрахта
Застывшее сердце машины.
Тюки поднимали на яхту
Могучие черные спины.
Обломок надежд диктатуры,
Плавсредство богатого гринго -
Давненько дух выбит из шкуры
Несчастного крепкой дубинкой.
Сигары и ром, попугаев,
Стволы, обезьян, листья коки
Возила, волну разбивая,
Разбойница водной дороги.
Багамы. Ямайка. Гренада…
Влекла воровская стихия
К зеленым холмам Тринидада,
Потом – Барбадос, Сент-Люсия.
В портовом аду Порт-О-Пренса
Заразой отравлена Вуду.
Яхтсменов, ограбив до пенса,
Подвергла и смерти, и блуду.
Плечом прикрываясь атолла,
Акулой, по карте пунктиром,
Срывается «Анима-Сола» -
Проклятье Карибского мира.
Вдогонку летят самолеты,
Плывут боевые эсминцы.
Туманом густеющим воды
Погоне мешают продлиться…
Скользнула бесовская яхта
В подкрылье заснувшего мола.
Несут постоянную вахту
Убийцы из «Анима Сола»...
* * *
Омоет ночь скорбящий лик-луну
В морской купели – заискрятся блики.
К дорожке света бриз пошлет волну,
Небес мантилья звезд зажжет игру,
Уткнется яхта носом в берег дикий.
Поселок буканьеров. В кабаке
Не спят, галдят, назойлив ритм фанданго.
Хрустит банкнот в бандитском кошельке,
Горланят на испанском языке,
Сипит сампунья и бренчит чаранга
Горюет яхта… В скрипе тополей,
Корсетом сжавших телеса крутые,
Отчетлив плач-мольба: «Беги скорей!»
Шаманит ветер: «Сердце не жалей,
Надуй в нем парус, покори стихию.
Негоже, прародитель твой - Ковчег,
Спасать убийц, предателей и блудней.
Сейчас пируют, а с утра - в набег,
Кровавить волны и плодить калек…
Сорви навек смолу чертовских будней!»
Упали весла – звездные лучи,
Толкнули прочь так надоевший берег.
Решилась! Как проклятья горячи -
Стреляют вслед беглянке палачи,
Ревет мотор, винт – в море двух Америк.
Летит подобна клину странных птиц,
Драконьерожих, в жажде лета, дома.
Буравит ночь, стирает штрих границ,
Читает залпом книгу волн-страниц…
Осталась «Анима», исчезла «Сола»!
«Анима Сола» - душа неприкаянная.
Спасение
Бушует океан. Песчинкой на ветру
Летит над гребнем волн
Слепая бригантина.
Разбит судьбой компАс, и в черную дыру,
Как к Сатане на трон,
Влечет поток Гольфстрима.
Бессчетны странствий дни... Лишений и забот
Давно настал предел -
Голодных страшен ропот.
Качаясь, Капитан один Псалом поет.
От горя поседел,
Ослаб - но к Богу шепот...
Страдая от цинги, под лихорадки дрожь,
Команда - организм,
Собрав остатки силы,
Молилась вместе с ним, презрев стихии мощь,
Природный катаклизм
Над бездною могилы.
Вдруг чуда миг настал. От судна на восток
Пронесся ураган.
И - облегченье в стоне.
В отверзшие сердца вошел незримо Бог.
Спасенным щедро дан
Им остров на ладони!
Санта Анна
Море – суп в тарелке рыбака.
Сети туго конопатит тина.
К пирсу, чуть левее маяка,
Словно лебедь, чалит бригантина.
Белая, до слепоты в глазах.
Чистая, как юбка у мадонны.
«Санта Анна» - бронзой на бортах.
Флаг играет золотом короны.
С пушечным раскатом облака
Пали на простреленные волны.
И в манжете кружевном рука
Фейерверком бросила дублоны.
Пьяницы из местных кабаков,
Шлюхи, с мертвой миной игуаны,
Нищие… Сквозь частокол штыков
Лик спешат узреть Испанской Дамы.
Анна, дочка вице-короля –
Солнце меркнет! Шорох кринолина.
Новая ацтекская заря,
Девушка, а также - бригантина.
Гул толпы прорезал рынды звон,
Вторит колокольня на церквушке.
Вышел падре старый дон Рамон
К пирсу в предвкушении пирушки…
* * *
Ярким светом звезда
Отражается в море, как в зеркале
И твердеет вода,
И зеркальным становится блеск
Тёмной глади морской.
Корабли свои рейсы отбегали,
Застывания треск,
Безмятежный холодный покой…
Скульптор горд: без резца
Превращается синее в белое.
Лишь мороза-творца
Изваянья в музее «Зима».
И, упав с высоты,
Задрожала на льдине несмелая,
Вся в румянце Луна,
Устыдившись своей наготы.
Одинокий Лис или мечта пирата
Куплю за горсть монет висюльку на удачу.
Пружиня, как боксер, вскочу на шаткий борт.
«Отдать швартовы!» - в ночь. Пою, как бью, и… плачу
В компании родных, матросских пьяных морд.
Соленый суп хлебну – сглотну морские мили.
В луну втыкает нос мой «Одинокий Лис».
К фрегату понесут лебяжьи ветра крылья
Подружки удалой, пиратки рыжей Лиз.
Пальну из облаков над мачтами картечью:
- Затрепетала, Лиз? Забыла, ты моя!
А бризы океан предчувствием очертят
В плавучее гнездо, где палуба - земля.
Едины мы с тобой - борта стянули крючья,
Трепещут в парусах корсет и паричок.
Поверила в любовь… Cлепой фортуны случай
Коснулся дланью нас – родится морячок.
Ведет в пучину слез пиратская дорога,
Ввергает ярость-шквал в горячечный азарт.
Плывите же к любви, швартуйтесь, места много.
Постройте гавань чувств у городка вне карт.
Посудина сполна насытилась туманом:
Утяжелился трюм, замедлен ход руля.
Подлунная печаль, предсказывая драму,
Ложится на штурвал сквозь призму янтаря.
Костями на ветру бренчат на «Лисе» флаги.
Бурлящий ром в крови взметнет волной кураж.
Недаром я купил висюльку у бродяги.
Испанский галеон?.. Иду на абордаж!
Радист
Ветер швыряет соленые брызги,
Тщательно целится в рану тумана.
В рубке радист контролирует писки
Радиоволн над волной океана.
ГУлки о корпус удары стихии:
«Счастье иль драма?..», «Счастье иль драма?..»
В кpасных прожилках глаза голубые.
В лапах бессонницы радиограмма:
«Ждем, возвращайтесь!» - подарок рассвета,
В вальсе волны приближение штиля.
Корпусом судна, как сталью кастета,
В жесткий нокаут отправлены мили.
Утро напьется рассола и стужи,
Шляпу надвинет из серого фетра.
В губы наушников вдавлены уши,
Тумблер шагнул в частоту дециметра...
Ветер притих, а соленые брызги
Рану разъели на теле тумана.
В рубке радист контролирует писки…
Солнце взошло над душой океана…
Толпа
Толпа всегда покорна и глупа -
Безликое спрессованное стадо.
Его пастух поднимет когда надо
На самые недобрые дела.
Плечом к плечу, однообразно блея,
Она пойдет все сокрушая лбом.
Слепая, не щадя и не жалея,
Покорно управляемая злом.
От ужаса навзрыд заплачут дети,
И вздрогнет мир, остановив сердца.
Как много черного на этом белом свете,
Где мы порой игрушки подлеца
И будет Правда вновь кнутами бита
Вчерашних правдолюбцев-палачей.
И будет вновь земля отцов омыта
Святою кровью с раненных плечей.
Толпа всегда покорна и глупа,
Ей жизнь чужую растоптать - отрада.
И рушатся дворцы и города
Копытами взбесившегося стада!
Я не умею на бумаге врать
Я не умею на бумаге врать -
Перо мое кривить душой не в силах.
Я взял его и стал тебе писать
О том, что будет и о том, что было.
А был мороз и туч стальной разлив,
Покрывший до поры слепое небо.
И что себя к зиме приговорив,
От жизни отрекался я нелепо.
Случайных встреч то радость,то печаль.
Надежды, те, каким вовек не сбыться.
И в снежных кружевах примерив шаль,
Встречала праздник без меня столица.
Я душу резал строфами стихов,
А их потом безжалостно отвергли.
О Боже, сколько в мире дураков,
Кто рвет цветы, чтоб в зубы вставить стебли.
В трех водах собирался я стирать
Уже до дыр заношенную память.
Но прошлое так трудно забывать,
Когда дальнейшее нельзя себе представить.
Снег тает и с небес летит опять,
Морозы - то слабеют, то крепчают.
Я не умею на бумаге врать -
Друзья мои мне это не прощают!
Записная книжка
Открою записную книжку -
Тут адреса подружек тайных,
Знакомых, родственников, близких,
Калейдоскоп друзей случайных.
Всех тех, кому когда-то верил,
С кем за столом сидел обнявшись...
Молчу я долгие недели,
Разлуке добровольно сдавшись.
Открою записную книжку,
И сразу вспомнятся мне лица -
Глаза чужие и родные
С укором смотрят со страницы.
За каждым именем, как-будто,
Мнгновенье слез, мнгновенье смеха.
Блокнот мне снова дарит чудо
Переживать пору успеха.
Не нужно жизни половинной,
К чему всем нам слова скупые.
Когда вернусь, пускай обнимут
Меня друзья мои былые.
Спят забытые дети больших городов...
Спят забытые дети больших городов,
Эмигранты в холодное утро;
Ветер тонким смычком по струне проводов
Заунывно играет и мудро.
Снятся сны о любви, снятся сны о весне,
А кому-то с похмелья - кошмары,
Чей-то вечный покой в золотистой сосне
На могилку несут санитары.
На разбитой тарелке не съеден кусок
Молодым и дурным тараканом;
Воспаленная глотка желает глоток,
И рука ищет стол со стаканом.
Все, пора. Умываемся мутной водой,
И в троллейбусной давке живые,
Говорим: "С добрым утром!" И к маме такой
Посылаем персоны иные.
Эта жизнь - заколдованный дьяволом круг,
Нет конца в нем - сплошные начала.
Снова - пристальный взгляд и пожатие рук,
Продолженье вчерашнего бала.
Я тучки мешаю...
Я тучки мешаю мизинцем в бокале,
Вдыхаю травы молодой благодать.
Заведую ныне печальными снами,
Которых не в силах никто разгадать.
Вдруг капля упала в бокал недопитый.
И брызнули тучки - кто вверх,кто на дно.
А дождик грибной из небесного сита
Живительной струйкой разбавил вино.
Клоун
Я старею, ну и пусть,
Голос слаб, дрожит колено.
Я под гримом прячу грусть
И иду к тебе, арена.
Глуп засаленный мой фрак,
Где в петличке незабудки.
Говорят, что я дурак
И нелепы мои шутки.
А бывало - град реприз,
Остроумные куплеты
Вызывали крики "бис",
От поклонников букеты.
Там в семнадцатом ряду
Ты сидела и смеялась,
И в глазах твоих любовь
Настоящею казалась.
Но судьба к актеру зла -
Наступили перемены.
Старость - вот моя вина,
На меня упали цены.
Разучился я смешить -
Знаю, мне пора убраться,
Что поделать? В цирке жизнь...
А за жизнь не грех цепляться.
Надеваю я парик -
Рыжий, вот была потеха,
Только что-то зал затих,
Видно залу не до смеха.
Там в семнадцатом ряду
Сиротливо жмется кресло,
Стала верною женой,
Но не мне, моя невеста.
На манеж я выхожу,
Чтоб опять сюда вернуться.
Клоун я пока дышу
И умру - пускай смеются.
Жизнь свою, воздушный шар,
Надуваю и бросаю,
Чтобы каждый мной играл,
Как я тросточкой играю.
Если же от многих рук
Лопнуть в воздухе придется -
Пусть порадует вас звук,
Может, кто и рассмеется...
Город храмов и кабаков...
Город храмов и кабаков.
Разве сердцу большего надо -
Исповедаться в сотне грехов,
Чтобы завтра грешить до упада.
Разве легче поверить в беду
Или пасть на колени пред болью?
Город храмов, к тебе я иду
Утешаться кабацкой любовью.
Дразнит гомон твоих площадей.
Голубиным крылом перекрещены
И дела, и поступки людей,
Чьи мадонны публичные женщины.
Где ночами так хочется петь,
Где так жарко в любые морозы,
Где убьют тебя, чтобы жалеть,
Поцелуями высушив слезы.
Эх, весенней стихии разгул.
Жизнь-дыру прикрывая заплаткою,
Я к мечте, как к любимой, прильнул.
Пусть минуту, но самую сладкую.
В этом мире я снова живой.
И на ладан дышу пьяным дыхом,
Если в омут - так вниз головой,
Не помянут пропащие лихом!
Мне плевать на мораль и уклад,
Ставлю свечи живущим и умершим.
И пускай правый тут виноват,
Не боюсь столкновения с будущим.
Город храмов и кабаков.
Пристань вечности и мгновений.
Я дарю тебе строки стихов,
Если мало - в заклад бери гений!
Осеннее
Пахнет остро листьями опавшими,
Грусть вошла в зелёные глаза,
И свинцом подернулись уставшие
От дождей холодных небеса.
Увяданье осени таинственно –
Бьются в лужах блики фонарей,
Делая далёкими от истинных
Очертанья зданий и людей.
Столб или прохожий, словно вкопанный?
Слышен смех. А может это крик?
Чьё лицо скрывает зонт потрёпанный?
Взгляд косой, чей прячет воротник?
Улица туманна, как пророчество.
С крыш на шляпу льётся темнота,
И грозят гримасой одиночества
Две морщинки в уголках у рта.
В кабачке, хвалясь стальными нервами,
Буду лето из бутылки пить,
А снежинки-диверсантки первыми
Путь зиме помогут проложить...
Вечер
Вечер, сойдя с небосклона,
Тихо встал на колени.
На стенах кирпичного дома
Зримыми стали тени.
Желтые лампочки-груши
Теплым светом дохнули.
Звезды на донышко лужи
Мелкой монетой нырнули.
В крыльях летучей мыши
Сонный запутался ветер.
Цвет появился у вишни,
И Ночь заменила Вечер.
Потом черноглазая фея
Обула туфли из пуха.
Молча бредет по аллее,
Гася фонари друг за другом.
В стенах кирпичного дома
Спят уставшие дети.
Сны к ним пожалуют скоро
Добрыми сказками в цвете.
Проснутся деревья и люди
С лучами первого света.
А День на солнечном блюде
Штурмует вершину неба...
Ноябрь
Ветер-пёс кости города гложет,
Как зимой в нём голодная страсть.
Слякоть грязная туфли из кожи
Не устанет взасос целовать.
Спёртый воздух троллейбусной давки,
Остановки великий исход.
До весны неприкаянны лавки,
Тьма подъезда – раззявленный рот.
Наполняем потоком жилища,
Словно зёрна течём в закрома.
Вой протяжный собаки-ветрища
Нотой стужи усилит зима.
Ночь ноябрьская, праздная жница,
Колоски растеряла тепла.
Пусть потеря чудесно приснится,
Не помеха осенняя мгла:
– Спишь?.. Забавна по-детски улыбка,
Видишь пляж и шезлонг на песке.
С бликом солнечным резвая рыбка
Безмятежно играет в реке.
С воскресенья на понедельник
С воскресенья на понедельник
В стирку брошены тряпки зимы.
На природы чумазый наперник
Торопливые руки весны
Травянистое ткут покрывало,
Выбирая поярче цвета.
«Расстелить бы скорее, устала», –
За работой вздыхает весна,
И сплетаются смело в узоре
Одуванчики и васильки.
Жаль, закончит не завтра, не вскоре –
Календарно в другие деньки.
А пока не настал понедельник,
Серых туч налитые кули
Перемелет в муку ветер-мельник,
Белым снегом коснувшись земли.
Бродяга
Бродяга, город стен принять тебя не может.
Стираешь каблуки о камень мостовой,
А ночь под бой часов усталость дня итожит,
И гасит свет в окне вернувшихся домой.
Зря ждёшь - не скрипнет дверь и не протянут руки.
Молчание - в ответ лишь злобный брех собак.
В постелях тёплых спят твои былые други.
По улице пустой крадётся хищно мрак.
Вельможный мастер тьмы в одеждах черной ткани
Сжимает он стилет из стали холодов
И до костей тебя, раздетого, буравит,
И рукоятью бьёт из смерзшихся снегов.
Ты был когда-то юн, и улыбалось звёздно
Оконное стекло твоим большим глазам,
Переверни бокал - все выпито, и поздно
Засохшие мечты искать на бязи драм.
Бродяга, в город стен напрасно ты вернулся,
Прошла дорога лет окольной стороной...
Разбитый вдрызг фонарь блудливо ухмыльнулся,
И шаркнули шаги отрывисто: "Чужой!"
