В ночи на "Покрова" (романс)
Была пуста Абрамцевская дача,
Был листопад в ночи на "Покрова"
Была тоска, и нежность, и удача,
Был я не прав, а жизнь была права.
На Вас была осенняя одежда:
И капюшон, и в глине сапоги.
Вы невзначай мне подали надежду,
Я одурманил Вас, а сам погиб.
И было все особого значенья:
И рафинад, и хлеб, и крепкий чай,
И в бочке счастья ложечкой мученья
Был поцелуй, опять же, невзначай.
Я не искал себе иного места,
Чем замереть рабом у Ваших ног.
Вы были столь пленительны, мой деспот,
Что, видит Бог, сберечь я Вас не мог.
Нас утешали клятвы и обеты,
Нас утомляло пьяное вино,
Нам заплетали тихие рассветы
Горячих рук затейливый венок.
Мы с юных лет до самой до могилы
Несем себе надежды на успех.
Разврата нет, есть милая и милый,
Любовный храм - убежище для всех.
Им не понять, любви не пригубившим -
Нет от любви ни брони, ни брони.
Дай Бог, любви еще не полюбившим,
Всех, кто любил, спаси и сохрани.
Была свеча, был шорох листопада,
Старинным пледом я Вас укрывал,
Мне не забыть ни привкуса помады,
Ни вкуса слез в ночи на "Покрова"...
Религия любви
(Песня черта Люциуса из спектакля "Чертова мельница")
В страсти люди как в предбаннике -
Все по-своему равны.
Господа, не надо паники!
Вам привет от сатаны.
В Магомета люди веруют,
В Иегову и в Христа,
А в любовь, да если первую,
Верят все и неспроста.
Припев: Любовь, любовь,
То крылья, то вериги,
То слезы, се ля ви,
То кабала, то честь.
Любой, любой, любой
Из всех земных религий
Религию любви
Не смог не предпочесть.
Любят короли и пахари
Фавориток и портних,
Любят и в шелках и в бархате,
А еще нежней без них.
Любят мельники и шорники,
Любят всячески любых,
Любят беленьких и черненьких,
Любят даже голубых.
Припев.
Нам не зря любовной грамоты
Дал палеолит урок.
Всем известна участь мамонта -
Он любовью пренебрег.
Без любви давно померкло бы
Все живое на Земле.
Не скудей, любви энергия,
Всех энергий будь сильней.
Припев.
Размышления о судьбе
Вновь я над стихами умираю,
Вновь я размышляю о судьбе.
Я себе судьбу не выбираю -
Выбрала она меня себе.
Выбирала долго, копошилась,
Был я неказист, но златоуст.
Выбрать ты меня себе решилась -
У тебя, судьба, изящный вкус.
Я тебе был в молодости нужен
Женихом для тысячи невест.
Ты меня учила в каждой луже
Видеть отражение небес,
Ты меня вином одолевала,
Торопила молодость мою.
Провинился я вином немало -
До сих пор вины не замолю.
Ты меня тщеславием сумела
Опорочить с юношеских лет.
Голова моя заиндевела,
Ну, а славы, слава Богу, нет.
Слава соблазнительна до боли.
Пощади, судьба, не соблазняй,
Слава - золоченая неволя,
Пусть она неволит не меня.
Ты, моя судьба, скажи на милость,
Хорошо ли я тебе служил?
Ты меня прости, коль не сложилось -
Песни я не те, видать, сложил.
Здравствуй, как нам не было бы трудно,
Друг без друга нам не по зубам.
Нам с тобой, судьба моя, подруга,
Заживо расстаться - не судьба!
Нам с тобой не надо подношений,
Мы исправно платим по счетам:
Ты меня - невзгодами по шее,
Я тебя - стихами по щекам.
Вновь я над стихами умираю,
Вновь я размышляю о судьбе.
Я себе судьбу не выбираю -
Выбрала она меня себе...
Домино (романс)
Всю жизнь из глины представлений
Я был готов тебя лепить.
Чтоб наконец юнцом столетним
Тебя любить, тебя любить.
Любви не знать несправедливость,
Жить несусветно не любя.
Ах, жизнь моя, зачем ты длилась
Столь много весен без тебя.
Я не ходок по женской части -
Любил любить издалека.
Меня в капкан земного счастья
Ты завлекла, ты завлекла.
Любовь, когда разлука - подвиг,
Когда рассудок в кандалах,
Когда непостижимый облик
Околдовал, околдовал.
Возможно, музы нас покинут.
Мы вывод сделаем такой -
С тобой, мой друг, земной богиней
Тягаться музам нелегко.
Не уповая на бессмертье,
В долгу у смерти нам не быть.
Друг друга нам на этом свете
Не разлюбить, не разлюбить.
Не избежать мирской юдоли,
Наступит время овдоветь.
Смоги, мой ангел, вдовью долю
Преодолеть, преодолеть.
В сороковинный теплый вечер
Прийди к нехитрому кресту.
Я, устремясь к тебе навстречу,
Хоть лопухом, да прорасту.
Песня пьяного интеллигента (Неуютная ночь)
Дело было в сентябре:
Ночевал я во дворе,
Лежа на фанерочке.
И не то, чтоб много пил,
И не то, чтоб зло копил,
Не хотелось к Верочке.
Я валялся как рулон,
Милицейским патрулем
В спешке не подобранный,
В габардиновом плаще,
Не женатый и, вообще,
Жизнью не обобранный.
Я лежал соображал,
Сам себя не уважал
За любовь к экзотике.
Непрестижно в сентябре
На фанерке во дворе
Ночевать без зонтика.
Я лежал на мостовой
С непокрытой головой,
Волосенки - веером.
Я дрожал всем корпусом,
Словно стрелка компаса,
Сапогами к северу.
Я припал к земле на грудь
На минуточку всплакнуть,
Да куда там, где уж тут!
Засопел, оторопев,
Как районный терапевт,
Слушающий девушку.
Я лежал, околевал,
Меня ворон не клевал.
Неужели ж брезговал?!
То ли был я слишком пьян,
То ли ворон был гурман -
Не желал нетрезвого.
Я лежал, душой линял,
Эту песню сочинял,
Охмуренный вермутом.
Своим серым веществом
Не согласный с большинством,
Ан, буквально, Лермонтов.
Я лежал, пивка хотел,
Языком слегка хрустел -
Ни лисинки с вечера.
Под желтеющим кустом
Я раскинулся пластом
Тихо и доверчиво.
Скоро дворники пойдут,
Во дворе меня найдут -
К телефону кинутся,
Обмахнут меня метлой
Снова встану я живой
Часиков в одинн...
Часиков в четырнадцать.
Если б я был стихами...
Если б я был стихами,
Было бы много нас.
Мы бы слагались сами,
Так же вот, как сейчас.
Мы бы писались сами,
Мы бы ваялись бы,
Нас бы не опасались,
Нас не боялись бы.
Если б я был бы счастьем,
Я бы имел успех.
Рвался бы я на части,
Чтобы хватить на всех.
Был бы я людям нужен
Множеством пустяков,
Был бы жене я мужем
И никаких стихов!
Если б женой я был бы,
Доброй бы я была,
Я бы меня любила,
Я бы со мной жила,
Я бы мне терла спинку
В пятницу, в банный день.
После бы "четвертинку"
Я поднесла бы мне.
Если б я ветром был бы,
Буйно бы я свистел
И с придорожной пылью
За море б улетел.
Там бы я осмотрелся,
Я бы протер глаза
Да и ближайшим рейсом
Дунул бы я назад.
Если б я был бы лесом,
Я бы всех вас укрыл,
Были бы вместо песен
Шелесты птичьих крыл.
Были бы вместо стонов
Скрипы седых берез,
Струи ключей соленых
Били бы вместо слез.
Если я был бы птицей -
В голуби бы пошел.
Голубем потрудиться
Было бы хорошо.
Голуби утешают,
Голуби - молодцы.
Голуби украшают
Статуи и дворцы.
Если б я был гитарой.
Я бы хотел к костру,
Я бы звенел бы старый
Вплоть до разрыва струн.
Струны мои, вы, струны,
Вся ваша жизнь внатяг.
Трудно вам, струны, трудно -
Дергают, как хотят.
Если я был бы бодрым,
Я вызывал бы смех.
Если я был бы добрым,
Был бы я злее всех.
Будь я самим собою,
Спел бы я, а затем
Я бы сгорел в запое
Честно и без затей.
Философический канкан
Если в ритме бодрого канкана
Посмотреть с иронией на мир,
Можно жить на севере Кавказа
И на юге острова Таймыр.
Можно быть Давидом и Кириллом,
Можно жить и долго и в долгах,
Можно пить "Боржоми" на Курилах,
Можно пить портвейн в Ессентуках.
Жажда жизни просит утоленья,
Дважды два надеются на пять,
Ждут весны безрогие олени,
Чтобы стать рогатыми опять.
Счастье нас обманывает часто,
Предлагая торную тропу,
Можно быть здоровым, но несчастным,
Можно быть счастливым, но в гробу.
Жизнь, она меняется с годами,
Предаваться стоит ли тоске,
Можно нахимичить в Магадане,
А сидеть на "химии" в Москве.
Каламбур - фонарь в словесном мраке,
Было прежде, будет и потом,
Можно быть с котомкой и во фраке,
Можно быть без фрака и скотом.
Страсть бездарной стала бы без драмы,
Глупой тряпкой стала бы фата,
Невозможно королю без дамы,
Невозможно даме без вальта.
На любовь не выдано патента,
У любви жеманное лицо,
Можно быть желанным импотентом,
Можно быть постылым жеребцом.
Можно на вершины не решиться,
Можно быть с вершинами на "ты",
Можно быть непонятым при жизни,
Можно быть при жизни понятым.
Жизнь кипит, пугаясь и пугая,
Усмиряя мнение свое,
Можно быть бесстрашным попугаем.
Можно быть пугливым соловьем.
Славянская жалоба
Если верить, будто все ворОны -
Оборотни чьих-то неудач -
Им, ворОнам, хочется резонно
Человеком снова обладать.
Воронье стучится в наши окна,
Выбирая окна посветлей.
Беспардонно, как во время оно,
Озорно, как ведьма на метле.
Гомонили вОроны-ворОны,
Оценив себя со стороны:
Зря ль, мол, сталь зовется вороненой,
Зря ль, мол, конь зовется вороным?
Дурень-ворон, стоит ли про это,
Коль не хочешь зваться дураком.
На Руси казенная карета
До сих пор зовется "воронком".
Что глядите, вОроны, орлами?
Не добычу ль чуете в ночи?
Не людей ли делите, горланя?
Не войны ли ждете, палачи?
Точат клювы вОроны-ворОны,
Ищут мертвой, не живой воды,
Ждут момента Цезари-Нероны
Ублажить вороньи животы.
На Непрядве косточки белели,
Жены наши начали вдоветь.
Шведы-немцы нас не одолели,
Вам ли нас, ворОны, одолеть?
Жизнь прекрасна и никак иначе!
Пули - дуры, вОроны - вруны.
Не спешите, госпожа Удача,
Прокатить себя на вороных.
Люди-братья, мы ли не бретеры?
Крикуны, чего душой кривить?
Нам, бретерам, с полчищем матерым
Жребий, братцы, драться до крови..
От невзгод крестом не откреститься -
Надо их принять от всей души.
Налетайте, люди, звери, птицы,
Тяжелейте наши ягдташи...
Вальс "Буримэ"
Зачем жилье? -
Прийти ночевать.
Зачем жулье? -
Пеньки корчевать.
Зачем стерня? -
Там бархат полей.
Зачем ступня? -
Шагай, не жалей.
Зачем минтай в рюкзаках? -
Уходим, не ждем.
Зачем витаем в облаках? -
Чтоб выпасть дождем.
Зачем тебя я променял? -
Мечту на жену.
Теперь все скажут про меня:
Не чту тишину.
Зачем?
Зачем орел? -
Чтоб решкой вниз.
Зачем побрел? -
Не мешкай, вернись.
Зачем вокзал? -
Фортуну ловить.
Зачем лобзал? -
Потуго любить.
Зачем носили кивера? -
На гибель врагу.
Зачем косили клевера? -
Любили рагу.
Зачем я Царский свой лицей
Обрел к сорока,
Когда морщиной на лице
Дается строка.
Зачем?
Зачем река? -
Чтоб рыбка была.
Зачем рука -
Чтоб гладить могла.
Зачем молва? -
Гимнастика губ.
Зачем мольба,
Мол, боги не лгут?
Зачем так хочеися успеть
Пропеть, не проспать? -
Чтоб на Ваганьковской тропе
Травой прорастать,
Чтоб через капельку росы
Попасть в соловья
И задерут ко мне носы
Мои сыновья.
Зачем?
Зачем стесняемся стареть?
Зачем стараемся сгореть?
Зачем кусаются клопы?
Зачем красавицы глупы?
Зачем казенная шинель
Иначе пахнет, чем "Шанель"?
Зачем полжизни набекрень? -
Чтоб не замучила мигрень.
Зачем?
Бродяга
Зимой и летом
По белу свету
Шуршит брезентом не напрокат.
Бредет бродяга
Не скуки ради,
Бредет как каторжник, как солдат.
Чего он ищет,
Веселый нищий,
Какие тыщи его манят?
Его валюта
В снега обута,
Под сапогами рубли звенят.
Судачат люди:
(Кого он любит?
Где его дети и где жена?)
Его невесте
На карте тесно.
Его невеста - его жена.
Порой нечестна
Его невеста -
Ударит в спину и не моргнет.
Бродяга бранью
Залижет раны,
Но не изменит и не уйдет.
К домам Арбата
Спешат ребята:
Встречайте, мамы, своих гостей.
Кладет безбожник
По бездорожью
Мосты из грешных своих костей.
Когда не в радость
Букет из радуг,
Когда не в музыку тишина,
Тогда бродяга
Бросает якорь:
(Прости, невеста, нужна жена).
Чтоб род мужицкий
От теплой жизни
Не перевелся и не зачах,
Колумб небритый
По апатитам
Бредет с надеждами на плечах.
Нескучный сад
Из темного лесного далека,
Где подмосковье ежится плечами,
Стать Волгой не спешит Москва-река,
На грани Новодевичьей печали.
В болотистой деревне Лужники
Кормились Новодевичьи монашки.
В итоге, лужниковых, мужики,
Бранили баб за барские замашки.
Не уступая лиственным лесам,
Недели за две перед покровами,
Воистину хорош Нескучный сад,
В неистовом, багровом покрывале.
Москва-река туманится чуть-чуть,
Оседланная ловкими мостами.
Пожизненная москвичу -
Овладевать нескучными местами.
В Нескучном нет примет, что Бога нет,
Там подозрений нет, что Бога нету.
Там чудом сохранившийся корнет
Выгуливает смольную студентку.
И нравиться смолянке старику
По-прежнему захочется ей-Богу.
А ветер хлещет листьями реку
С безумием везухого Ван Гога.
В Нескучном, по Венерову суду,
Влюбленные вовек скучать не смели.
За все, что летом делалось в саду,
Деревьем стало стыдно - покраснели.
Нескучный не скучает вдоль реки,
Напраслину трещат сороки дуры.
Нескучный сад не смог не перейти
В Центральный парк сомнительной культуры.
Монолог Фомы Гордеева
Как похмелье ждет вина, как земля ждет лета -
Ждет гитарная струна моего куплета.
Струн тугую тетиву натянуть бы до крови,
Да пластом бы на траву, да позвать бы доктора.
Доктор, брат мой во Христе, мне тебя ли надо, да надо ль?
На березовом кресте раны как награды.
Затуманилось - ни зги. Берегись рассудок!
Воспаленные мозги бредят самосудом.
На скандальную молву разменяться что ли,
Да я ли первый нервы рву в шенкелях истории?
Верить в Бога - нету сил, а в себя не верится,
От пророков на Руси кладбища шевелятся.
Жить бы, подлых не дразнить, но судьба-химера
Самого себя казнить просит для примера.
Мысли наши - топоры, плахи - наши души:
Плахи глухи до поры, топоры послушны.
Мыслям с душами порой ой, не разобраться, братцы!
Промеж плахи с топором, лучше б не соваться.
Ой, жизнь, моя жизнь, ты моя медовая,
Крепче за уши держись, голова бедовая!
Пляска скомороха
Лишь открываю рот -
Сбегается народ
Как бабочки к костру.
Смешлив, умел и зол,
Бодлив я как козел,
Царям не по нутру.
Охальник и смутьян
(От правды вечно пьян),
Хохочет скоморох.
Он пляшет и поет,
Мутит честной народ
Под блеском топоров,
Лишает снов
Святых отцов,
Царевых молодцов.
Я крикну петухом,
Кабацким матюгом
Покрою стукачей.
Мне даже свой алтын
Бросает сукин сын
Стрелецкий казначей.
Мой бубен весь избит,
Заклеен и зашит,
Но это - сущий вздор.
Плюю на терема -
Раскольничья тюрьма
Мне постоялый двор,
Одьяло - плеть,
Подушка - смерть,
А рай - мужицкий смех.
Мой враг, придворный шут,
Дворцовый лизоблюд
Старается не зря.
Он хочет люд мирской
Заставить день-деньской
Петь гимны за царя.
Опричники не спят -
В ушах у них звенят
Награды за меня.
На кольях сто голов
И с каждым скоморох
Немножечко родня.
Мне - сто имен,
Сто раз казнен,
Был Йорик, стал синьор.
И зодчий, и купец,
И рекрут, и писец
В неволе - скоморох.
И кто тут главари -
Поди ж ты разбери -
Всю Русь не запороть.
Брусчатку и паркет
Стыдит кровавый след,
Оставленный шутом,
Но видит даже Бог,
Что русский скоморох
Не смолкнет под кнутом.
Хрипеть, но петь,
Молчать не сметь,
Иначе песням - смерть!
Тем, кто меня не любит
Мне услышанным быть хотелось -
Отмолчал свою песню лось.
Не поющему мне запелось,
Как непьющему запилось.
Как следы от губной помады,
Синяки от концертных битв.
Не любите меня, не надо,
Не к столу вам меня любить.
Быть распахнутым нету мочи,
Кружат недруги комары.
Подлетайте поодиночке.
С глазу на глаз поговорим.
Кулаки мне даны по пуду,
Я стесняюсь их применять.
Я партером любим не буду,
Партер - поза не для меня.
Я прошел через все таможни,
Пробивался я к вам не зря.
Не любить меня - это можно,
Не услышать уже нельзя.
Слушай, публика, серенаду,
Благо нынче битком балкон.
Не любите меня, не надо,
Не помехой мне в горле ком.
Равнодушие - злая плесень,
Для поэта бодрящий дух.
Да пробьется травинка песен
Сквозь асфальт почерствевших душ.
Нам ли с вами сгибать колени,
Барды, пьяницы, усачи.
Не любите меня, коллеги,
Впрочем, надо ли вас учить.
Вы в лицо тому барду плюньте,
Кому слава недорога.
Не любите поэтов, люди,
Вот вам, люди, моя рука!
Объясню до предела просто,
Не успеет оплыть свеча.
С нелюбимых так много спроса,
Я пою, чтобы отвечать.
Степкина песня
(посвящение сыну)
Мой милый сын, тебе я пригодился,
Надеюсь, ты меня переживешь,
Ты здорово придумал, что родился,
Ты здорово придумал, что растешь.
Мне без тебя чертовски было пусто,
Мне было без тебя нехорошо.
Пусть вечно зеленеет та капуста,
В которой я тебя, сынок, нашел.
А мне тот свет вовсю уже маячил
(Быть хворым - это, тьфу, нехорошо!)
И если бы не ты, мой храбрый мальчик,
Нахальства бы житья бы не нашел.
Но нас ведь в зоопарке ждут мартышки,
Они нас очень звали приходить,
У них растут лохматые детишки
И не спешат в людей происходить.
По вкусу нам волчица, рысь и выдра,
По вкусу нам, сынок, любая жизнь...
Ты мать себе, сынок, по вкусу выбрал.
Тут, правда, наши вкусы разошлись.
Мы любим всех животных, мы такие,
Животных бережем мы тут и там.
Запомни, сын: любовь к живой скотине
Не означает слабости к скотам.
Но с женщинами, если ты не бездарь,
Ты испытаешь множество чудес.
Нас женщины, сынок, ввергают в бездну,
Они нас и возносят до небес.
Поэтому тебе запомнить надо,
Что от любви покоя ждать нельзя:
Из поднебесья, ой как больно падать,
А из долгов непросто вылезать.
Любимым быть, оно, конечно, лестно,
Но это предназначено не всем.
Пока не любишь - жить неинтересно,
А как полюбишь - жизни нет совсем.
Будь в дружбе честен, будь в любви участлив,
Моя надежда, радость, кровь и плоть.
Бывай, родной, сто лет здоров и счастлив.
Бывай...И да хранит тебя Господь!
Земляничная поляна
На железе у камина отстрельнувший уголек
Стал из белого - карминным, задымился и поблек.
На стене - плетенка лука, на столе - мучная пыль,
С детством долгая разлука приукрашивает быт.
Тарахтел усталый "Зингер", обшивая братанов,
Возникал тулупчик зимний из прадедовских штанов.
В женской бане мы потели от неясного стыда,
Как в мужскую мы хотели - не пускали нас туда.
Припев: Земляничная поляна детства -
Неделимый мой бриллиант в наследство.
Детство - земляничная поляна,
Дом под тополями, дом под тополями.
Не сумели похоронки затеряться по пути,
Постарели почтальонки за войну один к пяти.
Моя мама похоронкой и себя не обошла,
Только вскрикнула негромко, будто белый гриб нашла.
Над мерцающей лампадой, в оторочке золотой
Призывал терпеть лохматый, неопознанный святой.
Окаймленный полотенцем взгляд, оставшийся во мне -
То ли женщины с младенцем, то ли дядьки на коне.
Припев.
Был Корчагиным я Пашей, был Олегом Кошевым,
Мы от имени всех павших, били окна всем живым.
Нас притягивала пристань, пароходик "Арзамас"
Утешал нас Монте-Кристо, мстя за правду и за нас.
Безотцовщеной помечен бушевал ребячий мир,
Кто - король, а кто - помельче, выясняли без рапир.
Как выходят детям войны? У детей - своя война...
Много серых дней конвойных отзвонит моя шпана.
Припев.
Два ведра на коромысле, до басейки(* - треть версты.
Украшают душу мысли: вдруг появишься и ты.
Ты в собачьей кацавейке, ты в заштопанных чулках.
Пьем мы из одной басейки - это близость как-никак.
Из трубы маслозавода тянет свежею халвой.
И уже на штатских мода под оркестр духовой.
Неземную, озорную, гуттаперчевую прыть,
детства карту козырную и тузами не покрыть...
Припев.
1982
(* Басейкой в Вологде называется колонка, где берут воду.
Провинциальный мемуар
На изящном венском стуле
У открытого окна,
То ли в Пензе, то ли в Туле
Зрела девушка одна.
Время шло себе в угоду
Сквозь неведомый пробел.
К восемнадцатому году
Красота вошла в предел.
Под Настенино окошко
Привело меня чутье,
Встрепенулась Настя кошкой -
На пол выпало шитье.
Хватит, милая Настена,
Венский стул собою греть.
Вся природа стоном стонет,
Не любить природу - грех.
Настя тихо отвечала:
"Ты, парнишка, разудал,
Но я хочу, чтоб для начала
Ты загадку разгадал.
Моя бабушка когда-то
Завещала мне свой дом,
Обязала дать ей клятву -
Я блюду ее с трудом.
И меня, и дом, и счастье
Ты получишь, угадав.
Неудачника на части
Разорвет мой волкодав.
Голубками, мой хороший,
Будем после ворковать,
А покуда - жребий брошен.
Суть загадки такова:
Верховодит миром дама
С древних пор до наших дней.
Мы смеемся, мы рыдаем,
Но стремимся в когти к ней.
У поэтов с дамой этой
Рифмоваться любит "кровь",
Неразменною монетой
Подкупает нас..."
Загляделся я на Настю,
От волнения сомлел
И загадку, вот ненастье,
Разгадать я не сумел.
Мы с Настеной на веранде
Горевали, обнявшись
И любовь, не бога ради,
Перевоплощалась в жизнь.
Соловьиною свирелью
Май безумствовал, нахал.
Високосною сиренью
Палисад благоухал,
На себя глядел крыжовник
В чан с водою дождевой,
Зеленел, завороженный
Этой музыкой живой.
С волкодавом я поладил -
Он от ревности уснул -
Я его любя погладил,
Он меня любя куснул.
Четверть века промелькнуло,
Много минуло потерь,
Только в Пензу, только в Тулу
Меня тянет и теперь.
Нецыганская песня
Не глядите на меня неласково,
Потеснитесь на десяток слов...
Не цыган я, просто кровь цыганская
вызревает у костров.
Над костром - ни зги, не видно месяца,
не беда, мой жребий, не тужи!
Карта врет, колода сдуру бесится -
сплошь трефовые тузы.
Жизнь моя, моя подруга, боль моя,
на слова тебя я разменял...
Болен я, покуда воля вольная
топчет травы без меня.
Воли нет в чужих краях под пальмами,
затерялась воля, хоть кричи.
Жду тебя, как праздника пасхального
ждут старухи и грачи.
Я седой, а жизнь еще не начата,
безлошадность - горькая стезя...
Где ты, конь мой, иноходец крапчатый?
Не житье мне без тебя!
Не гладите на меня неласково,
потеснитесь на десяток слов...
Не цыган я, просто кровь цыганская
вызревает у костров.
1985
Метелица
Не мерещись, девица, не мани отрадами,
Не мешай надеяться маме на меня,
Грудь моя оденется ратными наградами,
Генерал подарит мне белого коня.
Ты неси мой конь меня на мою околицу,
Где так сладко колятся травы на лугах,
Где меня мальчоночку ты драла за челочку,
Чтоб не мял юбчоночку на твоих ногах.
Ноги твои белые, что же вы наделали,
Каблуки надели вы, и - меня терзать,
Помню, как в полуночи, в поцелуе будучи,
Был я будто будущий Вашей мамы зять.
Помню я ноябрьский лес, нас тогда попутал бес,
Прыгнул он пургой с небес, землю замело.
От пурги - метелицы мы в обнимку с девицей
Спрятались под деревце, стало нам тепло.
Все собаки лучшие нас искали, мучались,
Местные тимуровцы шастали везде,
Под снегами жуткими вилами нащупали,
Нас под полушубками на десятый день.
Шею твою - ябеду, губы - волчьи ягоды
Целовать бы надо бы, целовать бы в кровь,
На заре на розовой в бирюзе березовой
На морозе мерзли бы, кабы не любовь.
Кабы да была луна, знала бы луна одна,
Почему не холодно было у сосны,
Кабы не метелица, нам бы не осмелиться,
Вековать бы девице в девках до весны.
Безадвокатская защита
Не суди меня, маманя, не брани,
Не гляди из-под ладони на восток.
Помню я наказ мозолистой родни
Про сверчка и про таинственный шесток.
Не суди меня, крапива во дворе,
Как давно не обжигался я тобой.
Знать бы нам, жестокосердной детворе,
Сколь окажется блаженной эта боль.
Не суди меня мой тощий кошелек.
Ты подумай, ты послушай, ты реши:
Если тощий дольше толстого живет,
То тебе бы надо многих пережить.
Не суди меня, мой скромный гардероб -
В телогрейках я, пацан, не хиповал.
Телогрейка - мода не для фраеров -
Величается "а-ля лесоповал".
Не суди меня, амбиция моя,
Надоела ты мне, как табачный дым.
На иронию тебя я променял,
Сдал на откуп белозубым молодым.
Не судите меня, барышни, за то,
Что я с вами вам, бывало, изменял,
За манеры не судите и за тон,
За детей, что родились не от меня.
Не суди меня, поэзия моя,
Сводишь ты мое усталое плечо.
В бесконечности твоей я не маяк -
Я ночной, полуистлевший светлячок.
Не судите, ортодоксы-муравьи,
Что я пенсию на песню променял.
Муки совести - судимости мои,
Не пора ли под амнистию меня?..
Не суди меня, пуховая земля,
Ты в пухах своих зарыться не мани.
У меня, земля, немалая семья:
Все смеющиеся - близкие мои.
Не суди меня, маэстро-человек,
Не суди. Садись, присядем, посидим
И да будет ныне, присно и вовек:
(Не судивший, да не будешь ты судим).
Беда
Не топчитесь вы на моей беде,
Не вздымайте муть в ключевой воде.
Окольцован я, дикий селезень,
Жить оставили - крылья срезали.
Не латайте мне душу войлоком.
Лепестком тащусь по льду волоком,
Залечу себя злыми ранами,
Заменю струну барабанами.
Наточу смычок пикой острою,
Нападу на вас буйным островом,
Награжу шутов ядом гордости,
Закажу плескать чашу горестей.
Но горбатый шут поломал смычок,
Чаша плещется на мое плечо.
Крылья сбитые зарубцованы -
Стал я селезнем окольцованным.
Со смертью на "ты"
Не торопись, костлявая ко мне,
Твое ли горе - что болит в боку.
Я упаду ничком среди камней
И, может быть, опять перемогу.
Ату тебя, костлявая, ату!
Пусть я себя для жизни не сберег,
Я не спешу в земную темноту,
Я пропущу врагов своих вперед.
Не торопись зорить мое гнездо,
Я без тебя, ей-Богу, не тужил.
И если я сболтнул: мол, чтоб я сдох,
То имел в виду, чтоб я так жил!
Прими, моя костлявая, куплет.
На свадьбе жизни я еще жених.
Грузины вон живут по двести лет,
А я любил вино не меньше их.
А ну-ка, брысь, костлявая, не сметь!
Ты с жизнью не тягайся, ты дружи.
Ведь ты и есть на свете, дура-смерть,
Лишь потому, что есть на свете жизнь.
Стерпеть тебе, костлявой, нету сил.
К поэтам у тебя особый счет.
Тебе я дважды кукиш подносил,
Неймется? На-кось кое-что еще!
Угомонись, костлявая моя!
Тебе я обещаю не в бреду -
Передо мной ты всуе не маячь,
Черед придет - я сам к тебе приду,
Когда в своих объятиях стальных
Меня ты стиснешь в пять часов утра,
Тебя приму не хуже остальных,
Приму, как избавление от ран.
Зеленогорбые верблюды
Неугомонные туристы - единогорбые верблюды
В неторопливом караване горбы зелёные несут...
В городском, квартирном полумраке,
Дабы дух бродяжий не закис,
Как наипораднейшие фраки,
Надевают люди рюкзаки.
Ждут нас Атлантиды, ждут нас Трои,
Ждут нас континенты и моря,
Ждут, уж это точно, нашей крови
Полчища мошки и комарья.
Быть в походе - это только метод.
Быть усталым - это лишь цена,
Насмотреться надо на планету,
Благо, что она пока цела.
На обрывах горных и таёжных
Вспомни прежде, чем начать падёж, -
К рюкзаку прикручен ты надёжно :
Рюкзака держись - не пропадёшь!
Тот, кто не любил дорог, - полюбит,
Не беда, что тащится чуть жив.
Для чего к кострам уходят люди? -
Чтобы рядом не было чужих.
У костров с собой мы сводим счеты,
Возвращаясь на свои круги,
У одних костры сжигают что-то -
Возрождают что-то у других.
Будь готов к барьеру, обыватель!
Песня - наш дуэльный полигон.
Чем не лейб-гусарские биваки -
Знать бы только где, Наполеон?!
Женственность прекрасна в разнотолках,
Толкований много, а пока -
Наши Дульсенеи - в брезентовках,
Наши Дездемоны - в сапогах.
К чёрту догмы, должности, визиты,
Здесь мы все туристы, - я и ты.
Звон струны - великий инквизитор -
Нынче судит ведьму суеты.
Мы не притязательные люди,
Вот такие люди, будь здоров!
Мы - зеленогорбые верблюды.
Корабли нетоптанных дорог!
1984
Цыганская легенда
Ночью ароматною от судьбы в награду
Полюбилась мать моя в поле конокраду.
Она в слезы - он неймет, замерла покорно,
Дождалась, пока заснет и - серпом по горлу.
Тайна эта на века канула бы в лету,
Не родись я цыганком к лету по секрету.
Не медведь ли я шатун? Мне и днем, и ночью,
Босиком по большаку хочется, нет мочи!
Босиком, да по росе, дунуть по Валдаю,
Я, ей-Богу, не осел и не оседаю.
Запах дегтя, храп коня - граждане, простите!
То ли связывайте меня, то ли отпустите.
Я увижу на яру купол балагана,
Я наведаюсь к костру, к таборным цыганам.
Флягу белого вина запущу по кругу -
Пусть покажет мне она недруга и друга.
Фляга выпьется до дна, языки оттают.
У вина одна вина - вечно не хватает.
Я найду по блеску глаз ту, которой нужен,
Захочу я в первый раз стать непервым мужем.
Мне затеет ворожить вдовушка Чавела,
В моем сердце ворошить то, что отшумело.
Мы в обнимку побредем по ржаному полю,
Мы на воле обретем новую неволю.
И окрутит нас тайком вдовушкин папаша
И свой шрам под кадыком невзначай покажет.
Ты признайся, старый ром, ты скажи на милость
Уж не в поле ли серпом тебе обломилось?
Стиснет горькая печаль горло конокрада:
Кабы знал, так не венчал он сестру и брата.
Шито-крыто, решено все, что было шалость,
Брат с сестрой, как муж с женой плакали, прощались.
Не ласкать мне больше жен, от судьбы не скрыться,
Я навек заворожен вдовушкой-сестрицей.
Полюбил, ребята, я дочку конокрада
Ночью ароматною от судьбу в награду.
Застольная кукушка
Ну что, кукушка, ты раскуковалась?
Не ворон я, к чему мне столько жить?
Тебе видать по-птичьи показалось,
Что жизнью стал я меньше дорожить.
Что меньше стал я в жизни куролесить,
Что стал я на кукушек уповать,
Что стал стареть я от неспетых песен,
Но перестал, кукушка, куковать.
Кукуешь ты без устали все лето,
Бывают же на свете чудеса!
Мужского рода вроде вас и нету,
А водитесь почти во всех лесах.
У вас, кукушек, непростые судьбы.
Вы дерзко продолжаете свой род.
Но люди в этом деле вам не судьи,
С детьми у нас сам черт не разберет.
Еще бы мне, кукушечка, хотелось
На мамины поминки не спешить,
Чтоб до ста лет ей плакалось и пелось,
Чтоб досыта ей пожелалось жить.
Чтобы мои черемухи родные
Давали жбаны терпкого вина,
Чтобы и присно, и вовек, и ныне
Не жгла мою черемуху война.
Кукуй, кукушка, можно ли, нельзя ли,
Веди со смертью свой нехитрый бой.
А человек поделится с друзьями
Богатством, накукованным тобой.
Не обещай столетия злодеям,
Блюди, чтобы достойным повезло.
На счастье нашим женщинам и детям
Кукуй, кукушка, всем смертям назло.
Куплеты инквизиторов
От Кастильи до Севильи сети вили-вили-вьем,
От Бастильи до Сибири грешных били-били-бьем!
Еретиков распределяем по кострам, стыд и срам, стыд и срам!
Вино и женщин любим только по постам, кости - людям, мясо - нам!
Кто слабее - тот глупее, кто сильнее и тупее - тот умней.
От потопа до Помпеи поумнели только те, кто побледнел.
На этом свете можно все, на том нельзя согрешить, так и сяк.
И не напрасно скажет Вам любой босяк: чем Вы в рясе, тем дурак.
Нашу веру мы лелеем, кто не верит - тем анафема и смерть,
Чтоб злодеям-галилеям неповадно было на небо смотреть.
На небе нету кроме бога никого, нет как нет, нет как нет!
А присмотреться - нет и бога самого, но а это - наш секрет!
Мы не звери, что вы, что вы! Мы везде, но нас не надо замечать.
Днем и ночью мы готовы нас самих от наших мыслей защищать.
Нас нет нигде, но мы, простите, все же есть - нас не счесть!
Мы знаем, где Вам надо встать и где Вам сесть, мы и всюду - даже здесь!
Песня старого птицелова (Гамарджоба)
На старинном грузинском базаре сидел старик.
Получив очередной рубль, он выпускал в небо ворона, голубя или орла.
Птица, сделав круг над базаром, каждый раз возвращалась к дому старика,
но этой маленькой хитрости никто не замечал,
потому что старик много и хорошо пел.
Пани, миледи, мадам, гражданка!
Грациа, сэнкью, спасибо, данке
Всем, кому мимо птичек пройти невмочь, невмочь!
Под кружевами, под шелками,
Трете мозоли вы кошельками.
Я вам от имени птичек хочу помочь, помочь.
Если в неволе томится птица -
Не по-грузински на рубль скупится.
Я вас прошу: не будите во мне грозу!
Что ты на ворона пальцем тычешь?
Что, говоришь, ты чихал на птичек?
Ты не грузин мой, с насморком ты грызун! Грызун!
Гамарджоба, генацвале!
Хорошо бы спеть на свадьбе!
Спеть на свадьбе хорошо бы,
Генацвале, гамарджоба!
Тот, кто слезу свою глотает
Будто грузин он, а не летает -
Тот не грузин, а выродок и пижон, пижон, пижон
Грузин грузином бы вовсе не был,
Не будь в горах он в объятьях неба -
Там он лелеет землю, вино и жён.
Эй, брюнет! Стоит блондинка
За скупердяем в тупых ботинках.
Всё у тебя тупое, мой дорогой!
Эй, блондинистая брюнетка!
Вам подошла бы эта клетка.
Лучше жить с попугаем, чем с дураком!
Гамарджоба, генацвале!
Хорошо бы спеть на свадьбе!
Спеть на свадьбе хорошо бы,
Генацвале, гамарджоба!
Сколько мне лет? - Посчитайте сами!
Я, генацвале, согласен с вами:
Умные люди по стольку не живут, а зря!
Я пошутил! Послушай, милый,
Я воевал в войсках Шамиля
Против завоевателей и царя.
Как мы с казаками воевали -
Вы б воевали тогда едва ли!
Помню, был командир у них непростой.
Шлепни тогда я их командира -
Не было б ни войны, ни мира!
Тем командиром писатель был граф Толстой, ой-ой!
Гамарджоба, генацвале!
Хорошо бы спеть на свадьбе!
Спеть на свадьбе хорошо бы,
Генацвале, гамарджоба!
Что, дорогой Чичико, молчишь ты?
Впрочем, ты рядом со мной мальчишка!
Сколько тебе? Разве 128? Постой, постой!
Как от Шамиля я возвратился,
Ты в эту осень как раз родился...
Ты - молодец, ты выглядишь на все сто!
Кабы мои не шалили почки,
Я поселился бы в винной бочке.
Даже шашлык без рюмки колюч, как еж!
Ты, генацвале, покинул горы,
Так почему ж ты не пьешь от горя?
Ах, нету горя? Тогда почему не пьешь?
Гамарджоба, генацвале!
Хорошо бы спеть на свадьбе!
Спеть на свадьбе хорошо бы,
Генацвале, гамарджоба!
Не успевая на свет родиться,
Мы начинаем собой гордиться,
Не отличая орлов от голубей, ей-ей!
Мир, генацвале, чудно устроен:
Жить хорошо без царя на троне.
Жить не совсем хорошо без царя в голове.
В небе просторнее, в клетке - хуже.
"Лучше прожить у нее снаружи!" -
В царские горы подшучивал старый абрек.
Вы, генацвале, тут зря шумите!
Вы опоздали в отряд к Шамилю.
Брек, генацвале, брек, генацвале, брек!
Брек, брек!
Гамарджоба, генацвале!
Хорошо бы спеть на свадьбе!
Спеть на свадьбе хорошо бы,
Генацвале, гамарджоба!
Молчание (Хмурый дядя)
Попала в битве жизни напряженной
Мне под ребро казенная печать.
Мол, мир я вижу крайне искаженный,
И потому - пора мне помолчать.
Оставил хмурым дядям я гитару,
Дабы иную жизнь с нуля начать,
А сам пришел домой седой и старый,
И, ну смекать, с чего начать молчать.
Я переворошил охапки мыслей,
Я перетасовал колоду слов,
Я молча постигал основу смысла
И вдруг постиг бессмыслицу основ.
Я бережно высиживал молчание
Дроздом на страусиновом яйце.
Молчание в компании с отчаяньем
Топтало кожу на моем лице.
С распутницами музами недаром
Осваивал я ночное ремесло.
Все то, о чем молчал я без гитары,
Попутными ветрами разнесло.
Представьте необычную картину:
Чтоб возле ГУМа то-то хохотал -
Так это мой стишок стоячий Минин
Сидячему Пожарскому читал.
Ой, Минин, не смотри, что ты с Пожарским,
Не смейся где попало - заметут.
К тому же он кровей каких-то царских,
А вот и хмурый дядя тут как тут.
Он подошел с лицом таким несчастным,
Заметно было по его глазам,
Что он молчал о чем-то тоже часто,
А вот о чем, он так и не сказал.
Оставь, кричит, хоть статую в покое,
Не трогай героических седин.
Твой Минин - он и так все время стоя,
Пожарский - он и так всю жизнь сидит.
Живешь ты непочтенно и растленно,
Не член союза ты, а так остришь.
А вот стихи, написанные членом,
Печатал бы и Лондон, и Париж.
Париж бы, это точно, их печатал.
Но до Парижа, дядя, далеко.
К тому же я пишу свои стишата
Обыкновенной правою рукой.
Теперь я снова замолчу на время.
Раз просят, почему б не помолчать.
Ой, дядя, как бы Нобелевской премии
С тобой нам не пришлось бы получать.
Осень
Посоловело осеннее небо,
Стало неловко без грусти.
Благословенна осенняя нега -
Грань перемен и предчувствий.
Отголосило усталое лето,
Спело оно и стихает.
Отколосились хлеба и поэты
Спелым зерном и стихами.
Осень умеет и маслом и нитрой,
Росным покроется глянцем,
Осень владеет такою политрой,
Что живописцам стреляться.
Осень сверкает погожими днями
Солнцу слегка подражая,
После рыдая косыми дождями
В желтый платок урожая.
Иней несмелый кусается за нос,
Смолкли последние грозы.
Шалью багряной земля повязалась -
Не устоять морозу,
Бродят по просекам сытые лоси,
Брезгуя липовым лыком.
Брызги рябины пометили осень
Неотразимой уликой.
Стало зеленое огненно-бурым,
Бабьим становится лето.
Губы у баб несомненно не дуры,
Кто ж сомневается в этом.
Осень красотка в любую погоду,
Но не стесняется грима,
Осень на сцене короткого года -
Сорокалетняя прима.
Птицы, изменницы, нас покидают,
Нам оставляя надежду.
Все переменится. Листья спадают
Словно девичьи одежды.
Посоловело осеннее небо,
Стало неловко без грусти.
Благословенна осенняя нега -
Грань перемен и предчувствий.
Пером с крыла подбитого
Пою любовь, пою любовь тоской звериною,
Пишу пером, пишу пером с крыла подбитого.
Послушай песню мою, песню лебединую
Певца нетрезвого, несытого, немытого.
Цыганка старая казенный дом накаркала,
Изыди, милая, ей-Богу, истреблю.
Ты мне осмелилась гадать крапленой картою,
А я крапленых истин с детства не терплю.
Не дано, не дано, ай, не дано, а надо бы
Все, что прожито черно, пережить бы набело.
Впрочем, стоит ли тужить? Вот вам слово честное.
Довелось бы снова жить - снова пел бы песни я.
Я не чураюсь ни хулы, ни одобрения,
Я тихой славой не чураюсь дорожить.
Певец без славы, что глагол без ударения,
Без ударения глаголу не прожить.
Утешу тех, кого слова мои обидели,
Надеюсь я, что мы - умы, а вы - увы!
Но ведь без боя не бывает победителя,
Но ведь без боли не теряют головы.
Я сам сябя в подарок вам когда-то выдумал,
Я сам себе ваятель, камень и резец,
Но жизнь штаны с меня сняла и крепко выдрала,
Чтоб я себя не выдавал за образец.
Прощайте, звания, награды и регалии,
На этом свете нам не свидеться уже.
Я при свидетелях сдаюсь на поругание
Моей до дырочек изношенной душе.
Венок сонетов
Прости меня, березовое детство,
Я забывал бывало о тебе.
Ты было как в тумане, а теперь
От звона детства никуда не деться.
Под чурбаком натруженные козлы,
Янтарным духом тянет со двора,
И звон пилы под крики: "Сам дурак!"
И прочие мальчишеские козни.
Насупленные брови братана -
Была братоубийственной война,
От ябедничества и до угроз.
Из-под пилы березовый горбыль
В меня метнул опилочною пылью -
Наивна месть обиженных берез...
* * *
Наивна месть обиженных берез
Осеннему порывистому ветру.
Березы, обнаженные до веток,
Не могут ветру нравиться всерьез.
Он, ветер, сам решает, что и где,
Насколько колки хвойные особы -
Им тоже ветер нужен, но особый:
У хвойных все манеры старых дев.
Но преклонилась флора на колени.
Листает ветер книгу откровений
Листвой осин, рябинок и берез.
Есть аромат у взгляда и у слова -
Приберегал я запахи былого,
Но, если честно, я не уберег.
* * *
Но, если честно, я не уберег
Арбузный запах первых поцелуев.
Как стае уток, утку подсадную,
Арбуз я вам подсунул не в упрек.
Пятнадцать лет мне было, пацану,
Я от вдовы слыхал такие перлы...
Был поцелуй, но это был не первый,
Не первый, и не только поцелуй.
Невнятность двух украденных суббот,
Чуть мятный дух ухоженных зубов...
Прими, мадам-поэзия, в наследство
Мой первый грех. Тебе бы и сказать:
Пустое дело во грехе спасать
Себя от ностальгического бегства.
* * *
Себя от ностальгического бегства
Чертовски трудно в зрелости спасти.
Ах, детство, детство, ты меня прости,
Я от тебя спасаюсь как от бедствий...
Не бедствие ли знать, что никогда,
Ничто, из нас нигде не повторится?
Не это ли всех радостей столица?
Не это ли всех горестей беда?
На зрелых душах нет живого места,
На зрелых, между старостью и детством,
Зияет неприступный рваный ров.
Но жизнь идет, задача выполнима.
Постигнуть это - получить полмира.
Непостижимо таинство миров.
* * *
Непостижимо таинство миров:
Мир детский, мир духовный, мир душевный.
Мятежен дух, душа несовершенна.
И детский мир - он мир, а не мирок.
Мир помудрел (мудреть не мудрено),
Мир мира жаждал и вовек, и ныне.
Но сколько нас влекут миры иные,
Настолько нас не тянет в мир иной.
Мир помудрел. Чтоб мудрость померла,
Витийствовал недавно Тамерлан,
И эта шутка вовсе не простая...
До храма мира будет пять минут,
А звезды даже глазом не моргнут,
Нерасторжима вечность мирозданий.
* * *
Нерасторжима вечность мирозданий,
Она порукой для любых основ.
Моя бы воля, я бы вместо слов
Надежд на завтра поровну раздал бы.
И тонкий запах маленькой надежды
Обогатил бы веры фимиам.
Хватило бы ее и им, и нам.
И не понять меня - удел невежды.
Но мы предпочитаем крепкий запах:
Шипр, гуталин, рокфор - гниющий запад.
Эй, гражданин, возьмите номерок,
А с номерком любой удел полдела.
А мир уже у самого предела.
Владеет миром не судьба, не рок...
* * *
Владеет миром не судьба, не рок.
Владеют им амбиции властитых.
А мир по страусиному инстинкту
Дебильно прячет голову в песок.
Мол, нет ни полигонов, ни штабов.
Мол, нет ни Бабьих Яров, ни Дахау.
Разумный мир потуплено вдыхает
Паленый запах собственных штанов.
Сегодня мы в плену у суеты,
Сегодня в красной книге я и ты
И все лягушки заодно с прудами.
Мир уязвим, как домик на песке,
Но бьется синей жилкой на виске
Единство человеческих страданий...
* * *
Единство человеческих страданий:
Обиды, беды, зависть, ревность, грусть -
Все вместе суть религии искусств
И нынешних, и самых стародавних.
Виктория! Нет запаха блаженней,
Что может быть блаженнее побед?
Блажен ли тот, какого горше нет,
Полынный запах горечь поражений?
Где изуверство? Где святая вера?
Решает мера. Все решает мера.
Поверить в это трудно и понять.
Охотник, целясь в загнанного зверя,
Отбрось ружье, в чужое горе веря.
Благословенно свойство сострадать!
* * *
Благословенно свойство сострадать,
Оно не из церковного прихода,
Оно на смену зрелости приходит,
Как поздняя осенняя страда.
Оно приходит, как уходит страсть,
Оно приходит, как проходит зрелость.
У старости есть маленькая прелесть -
Ее никто не зарится украсть.
Она приходит, чтобы оглядеться,
Чтоб снова слабым стать, впадая в детство.
За все, что было, старясь от стыда,
Не веря в свою собственную старость,
Чужую вековалую усталость,
Благословляйте, дамы, господа.
* * *
Благословляйте, дамы, господа,
В себе миролюбивые идеи,
Чтоб на холмах библейской Иудеи
Паслись не легионы, а стада.
Чтоб разносоциальные миры,
Уставшие, друг другу уступили,
Чтоб мир альтернативами тупыми
Не походил на вызревший нарыв.
Чтоб мирным был мальчишеский кумир,
Чтоб на Дзержинке не был Детский мир
Вместилищем ракет и пистолетов,
Чтоб люди расцветали как цветы,
Чтоб люди почитали как святых
Юродивых, влюбленных и поэтов.
* * *
Юродивых, влюбленных и поэтов
Ищите в зеркалах - слепой мудрец изрек.
Пред Вами в зеркалах всегда один из трех,
Все трое вместе - не исключено и это.
Казалось бы, все просто, ан не просто,
А если упрощать, то проще нет:
Юродивый - он влюбчив, как поэт,
Поэт, любвеобилен до юродства.
Канальи понемногу те и эти,
Создатель общим знаком нас пометил.
Кривое зеркало - вот наш единый знак.
И как бы не хотели мы, канальи,
Кривыми утешаться зеркалами,
В любом из них легко себя узнать.
* * *
В любом из них легко себя узнать,
Узнать себя в стихе, в строке, в куплете...
Узнать по свисту сыромятной плети,
Поднявшей вдохновение от сна.
Оно, зверье крылатое, заржет,
Оно копытцем цокнет о каменья,
И сотворит словесную камею
По сердолику, что янтарно желт.
Покуда та камея не случится,
Бессильна и разлучница волчица:
Сердолика с копытцем не разнять.
Камеи удаются, но не часто.
А, впрочем, вызов брошен - вот перчатка:
Извольте, поэтическая знать.
* * *
Извольте, поэтическая знать,
Над знатностью своею усомниться.
Она пришла к вам пышная блудница,
И вы с ней загуляли допоздна.
Поэзия - ревнивая жена,
Она измены вашей не простила,
По-женски к вашей милости остыла,
К другим склонила голову она.
Вдали от поэтической бузы
Вы дремлете, козырные тузы,
За шторами казенных кабинетов.
Проснитесь от поэзии, князья!
Сегодня вам дремать никак нельзя -
У ваших ног венок моих сонетов.
* * *
У ваших ног венок моих сонетов,
Не брезгуйте склониться, подобрать.
Все говорят: - Нет худа без добра.
Добра без худа нет, прошу заметить.
Не будь продажи - не было бы меры,
Не будь когда-то - не было б теперь,
Страданий не бывает без потерь.
Не будь страданий - не было бы веры,
Не будь горластых - не было б тихонь,
Не будь ругательств - не было б стихов.
Для дьявола и грех священнодейство.
Не будь заката - не было бы дня,
Не будь тех стонов - не было б меня.
Прости меня, березовое детство.
* * *
Прости меня, березовое детство,
Наивна месть обиженных берез,
Но, если честно, я не уберег
Себя от ностальгического бегства.
Непостижимо таинство миров,
Нерасторжима вечность мирозданий.
Владеет миром не судьба, не рок -
Единство человеческих страданий.
Благословенно свойство сострадать,
Благословляйте, дамы, господа,
Юродивых, влюбленных и поэтов,
В любом из них легко себя узнать -
Извольте, поэтическая знать,
У ваших ног венок моих сонетов.
Кому что снится
Снятся лошади сатиновые травы,
Золотистые овсяные дожди.
Жеребенок: не изведавший управы,
Ржет пронзительно: Маманя, погоди!
Скоро кончится сатиновое поле,
Не тревожься, жеребенок, догоняй!
Через три-четыре сотни водопоев
Станешь ты вполне похожим на коня.
Снятся девочкам мальчишки-лоботрясы,
Забияки, задаваки, трепачи.
Снятся девочкам неточеные лясы,
Те, которые так хочется точить.
Кабы видеть, кабы ведать, кабы знать бы...
Где тот принц, который в сказку позовет?
Снятся девочкам обещанные свадьбы,
До которых все на свете заживет.
Снится птицам, что ничто их не пугает,
Что не надо птицам прятаться, дрожать.
Снится птицам, что орлы и попугаи
Не боятся певчим птицам подражать.
Снится птицам, будто птицам надоела
Перелетная пустая суета.
Снится птицам, что в России потеплело,
И не надо никуда перелетать.
Снится барду, что одежной парусине
Ширпотребная обрыдла полоса.
Быть штанами парусине не красиво -
Парусине надо быть на парусах!
Заполощемся, от ярости белея,
И, да здравствует хмельная высота!
Лучше сгинуть белым парусом на реях,
Чем до старости таскаться на задах!
Весенние акварели
Соком налились деревья,
Листьям хочется на солнце,
Курица в глухой деревне
Вдохновеннее несется.
Животворный южный ветер
Будоражит без пощады,
Просыпаются медведи,
Дескать, хватит, отощали.
Потеряли чувство меры
В озорстве ручьи и дети,
Соловьиные премьеры
Репетируются где-то.
Март капризен, как начальство:
Сверху жарко, зябко снизу,
Но не терпится начаться
Всенародному стриптизу.
Нецелованные губы
Зреют в духоте подушек,
Ждут безусых душегубов
Непогубленные души.
От девчоночьих подушек
Пышет жаром, аж клубится.
Непогубленные души
Спят и видят погубиться.
Реки залили равнины
Будто нехотя, с опаской.
Архиереи и раввины
Охренели перед Пасхой.
Быть весной неутомимой -
Дело вовсе не из легких -
Под конвоем нафталина
Моль вгрызается в дубленки.
Птиц неистовые песни
Землю просят просыпаться.
Аметистовые перстни
На багульниковых пальцах.
Гипотезы
Хватит пломбами скрипеть, не пора ли песни петь?
Грусть-кручину о колено сломай!
Не затем ли, чтоб найтись, незатейливый мотив
Породнил вот этой песни слова?
От пеленок до креста путь-дорога непроста,
Верстовых столбов порой не найти,
Век бы горя не видать, кабы горе да беда
Лебедою отцвели вдоль пути.
Будет ветер - закрепись, будешь весел - не трепись,
Будет зябко - так на что ж борода!
Век бы в горы не ходил, кабы запахи кадил
Не травили мою жизнь в городах.
От вранья ли не устать, мягко стелем - жестко спать.
Да простит Господь мою правоту!
Фармазонов, болтунов, всех оттенков и чинов,
Век бы не было! Ату их! Ату!
По кумирам сохнет мир, в каждой вере свой кумир.
Без кумира миру век не бывать!
Век бы не было богов, кабы не было быков.
Бога ради не грешео убивать.
Убежденья - они плохо кормят, но без них
Неуютно голове-кочану.
Век бы не был я рожден, кабы не был убежден,
Что с рождением тянуть ни к чему.
Звездочет
Я - звездочет, я в остром колпаке,
Но я не шут, я старец и мудрец.
Считаю звезды в мире-дураке,
Но не спешу с отчетом во дворец.
Спят по ночам все бывшие друзья,
А я не сплю - таков уж мой удел.
Земные звезды! Вас считаю я.
Прочь небеса! Я с вами не у дел.
Как мало звезд во лбу людей горит,
Как много шишек, ссадин и морщин.
От ловли звезд всю жизнь душа болит
У всех девчонок и у всех мужчин.
Сверкают звезды флагами Америк,
Звездит пятно на лацканах отцов.
Горит звезда на спинах у евреев,
И на пилотках стриженых юнцов.
Наступит утро - сброшу балахон,
В молчаньи тенью на пол упаду.
Меня обжег звездовый иерихон,
Пойду искать остывшую звезд.
Я - звездочет, я в остром колпаке,
Но я не шут, я старец и мудрец.
Считаю звезды в мире-дураке,
Но не спешу с отчетом во дворец.
Застольная (Наливай, поговорим)
Я к цыганке не пойду ворожить -
Все дела мои и так хороши.
На делах моих - полынь, трын-трава
Да на плахе моих плеч голова.
Наварил я ныне браги бидон.
Пусть шаманится дурман-самогон,
Пусть слетаются дружки-вороньё,
Лейся честное мужское враньё.
Припев: Так наливай, поговорим
До зануды, до зари
Про мужицкие дела
Да про женские тела.
И ещё раз наливай -
Полоскать - так добела,
Выпивать - так до бузы,
Тосковать - так до слезы.
Растолкуй, гитара, мне растолкуй,
Где ты прячешь лихоманку-тоску?
Где пасёшь ты табуны неудач?
Ты рассказывай, да не плачь ты, не плачь.
Плохо, старая тоска, ты поёшь -
Видно, дом моё для тебя не хорош.
Лучше леса у меня дома нет,
Звонче песен у меня нет монет.
Припев.
Маловато нынче нас за столом,
Видно, многие сейчас за сто вёрст.
Видно, нам с тобой, дружище-сосед,
Разбираться тут придётся за всех.
Ничего, что тебе молвить не в мочь -
Я хочу тебе, дружище, помочь -
Тебе нужен однозначный ответ:
Уважаю я тебя или нет?
Припев.
Я к цыганке не пошёл ворожить -
Все дела мои и так хороши.
На делах моих - полынь, трын-трава
Да на плахе моих плеч голова.
Головой о плаху плеч трусь я, трусь.
Ты не бойся, голова, ты не трусь,
Я ж тебя их заварухи любой
Приношу всегда на плахе домой.
Припев.
Молчание (С гитарой)
Я помолчу, а ты меня послушай,
Послушай, потерпи и помолчи.
Довольно нам ворчать, нахмурив душу,
Давай-ка мы, приятель, помолчим.
Молчать нигде не скучно и не тесно,
Молчание - начало всех начал.
Признаться, между нами, если честно -
О чем я в жизни только не молчал.
О детстве, где бы спать - не просыпаться,
Где бабушка, где пасха с куличом.
О юности, просыпанной сквозь пальцы,
В которой все ничто, все нипочем.
О зрелости, в которой прорва дела,
Ах, как мы все торопимся расти.
За то, что наше детство пролетело,
Мы детям нашим детства не простим.
Молчание знакомо мне до боли,
С молчанием сдружился я вполне.
Молчать среди своих я знаю - больно,
Кричать среди чужих - еще больней.
Довольно мне свое молчанье слушать,
Довольно от молчания тупеть,
Довольно мне молчать, нахмурив душу,
Молчи, молчанье, я хочу попеть.
Я вчера дал свой кошелёк
Я вчера дал свой кошелёк
Пьянице, калекена Таганке
Пусть еще немножко поживёт
Маясь от пол-банки до пол-банки
Я с тобой брататься не хотел
Да как видно всё же побратался
За одной мы стойкой в духоте,
Ты про фронт, и я с тобой набрался.
Имя Роккосовского свистит
На меня ленивым рикошетом.
Помогаю душу отвести
Старшине с пробитым партбилетом.
Фронтовые раны ковырять
Мирные забыты на привалах
Все штрафбаты будто сговорясь
Собрались сейчас в полуподвалах.
Такими именами хрипнет зал
Что я пригнулся вытрезвел и вышел
Тебе стакан, за то что ты сказал
А мне скандал за то что я услышал.
Не гневайся беззубый старшина
Я оценил твои пивные речи
Ты врешь, что моя дела сторона
Да Бог стобой, в четверг анванс. До встречи!
Я вам спою, хоть вы меня и не просили
Я вам спою, хоть вы меня и не просили
На ваш незаданный вопрос я дам ответ
Я просто так люблю шататься по России
Она мой дом, а я как видно домосед.
Мою огромную избу я знаю туго
Её измерил я шагами много раз
В избе моей давно ищу я пятый угол
Мой пятый угол – он на скалах, он в горах.
Привев:
На скалы лезут чтоб не задавались птицы
На скалы лезут чтоб над птицами взлететь
На скалы лезут чтоб случайно не разбиться
На скалы лезут чтоб случайно уцелеть.
Меняют граждане пижонские костюмы
На закопченный, на заштопанный брезент
Палатки наши – джеколондоновы трюмы
Ручьи лесные – наши виски и абсент.
На скользкой палубе Земли мы все — матросы,
А у матросов богохульству места нет.
Давай помолимся распятому Христосу
И отдадим себя в объятья Сатане.
Припев.
Одолевают коммунальные заботы,
С цепей срываются домашние рабы.
Зовет в дорогу нас иллюзия свободы
Шагать на все четыре стороны судьбы.
Когда дождливая змея палатку лижет,
Когда в углу стоят намокшие штаны,
Твоя провинция покажется Парижем,
И нет красотки лучше собственной жены.
Припев.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Пойдем пешком туда куда глаза глядят.
Ты свой охотничий топорик не забудь
Там тоже волки есть, они тебя съедят.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Не больно весел я, уж ты меня прости.
На нас напал какой-то вирусный недуг
Смеемся в пятницы, а в праздники грустим.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Возьмем гитару, что-то я тебе спою.
Там грустной песней не обидеть, не вспугнуть
Мое отечество, республику мою.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Пусть нас попробуют тогда остановить.
От героизма тоже надо отдохнуть
Чтобы оскомину на сердце не набить.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Чтоб захотеть опять под крышей ночивать.
Чтоб захотеть «Литературку» развернуть,
Чтоб захотеть опять, поддакивать и кивать.
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Всё остальное допоется у костра
Надень рюкзак, давай пойдем куда-нибудь.
Пою я зеркалу, весь отпуск по утрам.
Отелло
Пол-литра на троих конечно мало.
Пол-литра одному уйдешь в экстаз.
Пол-литра на двоих с непьющим малым
Да если без закуски в самый раз.
Ну что по стакану и побежали
Не можешь без закуски, да иди.
Ну кто ж закуску с выпивкой мешает.
Нам барышня компотик… нет, один.
С похмелья есть приём такой Отелло.
Ведь надо же с похмелья как-то жить.
Швыряй сто граммов водки внутрь тела
И сразу начинай себя душить.
Она конечно не сдается сразу
Она назад конечно норовит
Но ты не выпускай ее заразу
Держи ее, души ее, дави!
Давай-ка мы компот располовиним,
И с водкой размешаем баш на баш.
Теперь у нас коктейль вполне невинный,
Мужайся, друг, вперед – на абордаж!
Давай, давай, давай теперь за горло.
Немножко потерпи и всё пройдет
Ну что ты ляжешь, будешь делать голым
Сюда наряд милиции идет.
Напрасно мы сержант глазами шарим.
В кафе у нас сержант другая цель
Мы пьем компот, мы ложечкой мешаем
С улыбкой Моны Лизы на лице.
Компотик был видать совсем горячий
Коктейлик получился тепловат
Мой друг себя удавит, не иначе,
А я опять жеш буду виноват.
Сержант, вы от него чего хотели,
Он пять минут не сможет говорить
Артист, он, репетирует Отелло,
Не отвлекай сержант, пускай творит.
Ушли. Оставьте девушку в покое.
Задушена она и не вернешь
Ты в самом деле синий как покойник,
Ты скоро разлагаться тут начнешь.
Что спрашиваешь? Кто такой Отелло?
Шекспира не читал я, как назло.
Чтоб не напутать в чем там было дело,
Ему по части женщин не везло.
А, девчонка у него была, Джульетта.
Её он собирался приласкать.
Родители пронюхали про это
И ну, давай им мозги полоскать.
Мол рано вам, мол вы же еще дети
Терпите мол, ваш возраст не настал
Короче, померла тогда Джульетта,
А парень наш каким-то странным стал.
Он даже социально стал опасным,
Всех спрашивал он – Быть или не быть,
Офелия ему, мол, - Я согласна,
А он ее семью решил убить.
Подначивали его там два еврея
Сыграйте принц на флейте, лебезят.
А он им говорит – Розенкранцы озверели
Я человек, играть на мне нельзя.
Офелинова папу он рапирой,
А Офелинова брата тесаком.
Он отчиму устроил харакири
Но так и не женился ни на ком.
Мотался он голодный и бездомный.
От угрызений совести сгорал.
И наконец сошелся с Дездемоной
От горя почерневший генерал.
Но молодости буйной не забыл он.
Он снова всех соседей удивил.
Она его брюнета полюбила,
А он ее за это удавил.
Трепаться на тощак однако вредно.
А книжек интересных в мире тьма.
Часы сверяем, завтра в тоже время
Я вам спою про «Горе от ума».
