Вот моя жизнь
Вот моя жизнь - она как ладонь.
Смотри и читай - вода и огонь,
Земля и небо, верх и низ,
Смотри и гадай, только не ошибись.
Глаза любят буквы, а в ладони их нет -
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
Вот мой дом - не высок, не мал.
Пароходу - гавань, судну - порт, матросу - причал.
Он сойдет на берег, хлопнет стакан,
Затянется дымом и начнет свой канкан.
Матрос любит женщин, но здесь их нет.
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
Вот мой день: за матросом солдат,
Он стреляет длинным списком чужих и своих баллад,
За солдатом хиппи, господин Упадок, сестра,
За сестрой Барокко, чай, вино и так до утра.
Каждый ищет здесь то, чего давно нет.
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
Вот мой час. Ну, здравствуй, халиф!
Глотке нужен вдох - выдох, а пальцам нужен гриф.
Песне нужен хлоп - выхлоп, герою - звезда,
Её приделают насмерть без шурупа-гвоздя.
Все ищут халифа, но его уже нет.
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
И вот он я, ну всяк кулик…
У меня был гуру Мастер-класс, но я плохой ученик.
Он учил меня Аум, а я всё думал своё:
Как связать их "О’К" и наше "ё-моё".
Я хотел как провод, но тока здесь нет .
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
Но пальцы сомкнулись и ладони конец.
По кулаку не гадает даже самый лучший чтец.
Дом изъеден мышами, на нём табличка «Музей»,
Здесь много народу, но нету гостей.
Ни халифа, ни часа, лишь плохой портрет.
Хоть с изнанки, хоть с нанки,
Хоть на Божий свет…
Кулик подался к чёрту, на кулички, в отъезд, в отлет.
Он сыт по горло запахом этих болот.
Если жизнь не жизнь, к чему дом, гости и день,
Здесь халиф не халиф, а лишь жалкая тень.
А изнанка то вшива, а нанке столько лет!
Сквозь неё, как сквозь сито,
Весь Божий свет…
Сучий город
Сучий город, дохлые псы,
Вечный лёд в ожиданьи весны.
Но вышел указ: «Она не придёт!» -
О, весёлый союз: сучий город и лёд.
Наше дело - контора «Гробы и венки».
Наше дело не с той ноги, не с руки.
Иудейская водка, местный «Талас».
Здравствуй, племя младое! Пробил твой час.
Я смотрел, как солнце пишет свой круг.
Я смотрел в себя и опять вокруг.
Я смотрел везде, я смотрел нигде-где-
Где тот длинноволосый, что мог по воде?
Я смотрел, как ты испускаешь свет.
Я смотрел, как свет становится след.
Я смотрел, как след засыпает снег.
Снег засыпает, замедляя свой бег.
Я смотрел, как ты выпускаешь дым.
Я смотрел, как ты становишься им.
Я смотрел, считал слезу за слезой.
Ты здесь явно чужая и я здесь чужой.
Сучий город - дешёвый Восток.
Свиное корыто для тех, кто смог.
А те, кто не смог, зажмите носы -
Повсюду смог и дохлые псы.
Наше дело - засада из-за угла.
Наше дело - авось, была не была.
Наше дело плохо, ох, будет беда,
Но чьи ладони и губы спасут нас тогда?
Я смотрю в окно - за окном идёт снег.
За окном зима - вот он, мой век.
Я смотрю, как чай становится лёд,
И я точно знаю: весна, она не придёт.
Я смотрю, как смерть кружит надо всем.
Я пытаюсь: "SOS", но язык мой нем…
Я пытаюсь вверх - не поднять сумы.
Я смотрю, как смерть становится Мы.
Это место - долгий и гиблый сон.
Это место - любовь, что на деле закон.
Так это ж Сучий город, дохлые псы,
Это вечный лёд в ожиданьи весны.
Дождь-чаша
Снова дождь, за окнами слякоть,
И не вспомнить: осень- весна…
Если небу приспичило плакать,
Значит нам чаши до дна.
Кто-то выйдет из комнаты молча,
Кто-то в комнату молча войдет.
А у нас ни желанья, ни мочи
Слушать блюз-переблюз этих нот.
А у дождя ни конца, ни начала;
А у чаши ни края, ни дна.
Подливай, если этого мало,
Да покрепче, если нету вина.
И кто-то тихо уснет, не вставая,
Кто-то тихо проснется, не встав.
А ты спроси самого Николая,
Что чудо есть - сон или явь?
И я не вижу, не слышу, не чую -
Один лишь дождь, только блюз-переблюз.
Он отпевает или, может, врачует.
И то неплохо, и другое плюс.
И Николай никудышный помощник,
Когда за окнами осень- весна…
Он укрывает белым саваном мощи
Лишь тех, кто выпил чаши до дна.
А мы всё пьем да ещё наливаем,
В этой комнате дел других нет.
Между делом говорим с Николаем,
Стенографируем про чудо ответ.
Только толку то - охать да ахать,
Да всё шептать, причитать «Мать честна…»
Если небу приспичило плакать,
Значит, нам чаши до дна.
Провинциальные сны
Здравствуй, мама, это я - твой сын.
Я всё там же, в том же поле один.
У меня есть радость - утро нового дня,
Если ночью небо не возьмет меня.
Новый день мне кажет провинциальный сон.
Ах, мама, мама, как долог он!
Он хороший доктор, он любит больных.
Больной был буен, больной стал тих.
Ему дали лекарство, и он просто упал,
Этот доктор, мама, его так достал…
Теперь больной смотрит куда лучший сон!
Ах, мама, мама, зато он вышел вон.
А мне не нужен доктор, мама, мне нужен ветер, снег,
Я хочу к истокам всех великих рек.
Я сменил свой скучный перебор на чёс,
Я готов сорваться, мама, но я корнями врос
В этот долгий провинциальный сон…
Ах, мама, мама, я тоже выйду вон.
А ты не бойся, мама, моя дорога – река.
Она лишь с виду опасна, темна, глубока.
Она мне в радость, мама, она мне в кайф,
Как сказал бы SuperStar: «Oh, it's my life!».
А этот долгий провинциальный сон,
Он реке не указ, он реке не закон.
Течёт моя река издалека,
А у моей реки два берега:
Берег левый, берег правый,
А между ними, мама, переправа.
На переправе народ влево-вправо снует,
Ищет Шамбалу-край, сердцу душеньке - рай.
А одном берегу баба в теле в соку,
А на другом берегу "не хочу, не могу".
Пупок развяжется эдак, скука серая так,
Так пропадай мечта-идея ни за грош, ни за пятак.
Но это присказка, сказка вся ещё впереди,
Меж берегов есть паромщик заместо бога судьи.
Он протоколов не пишет, метит в глаз, а не в бровь.
Он знает формулу счастья: Деньги, Власть и Любовь.
Он посулит дивиденды да повертит рулём,
Глядишь, уж полон народу мчится Ноев паром.
А куда мчится – не знамо, камо грядеши - Бог весть.
Если верить судье, то дело первое - сесть,
Бог и вовсе мочалит в колокола-бубенцы,
А паромщик ха-ха-хочет, вот и в реку концы.
Было счастье, да сплыло по воде, по реке,
Манит, маячит зараза где-то там вдалеке.
На переправе Гоморра, на пароме Содом,
Всюду Гога-Магога, всё, что было, вверх дном.
Куда плыли - забыли, откель плыли - склероз,
На пароме такое, что по коже мороз.
Судью пущают на мыло и бога тоже туда,
Так это ж, мама, река, так это ж, мама, вода…
Река течет в бога душу, паром плывет в бога мать,
И не отнять, не прибавить, ну и неча пенять.
У пассажиров горячка, у пассажиров психоз,
Один паромщик при деле - всех их в гриву и в хвост.
«Кому там денег с любовью? Дивидендов лишь-лишь.
А получи кукиш с маслом, да к нему голый шиш!»
Река, мама, глубока, широка!
Вода, мама, вода, мама, беда!
Конец у сказа известный загодя, наперёд:
Ковчег со всем его сбродом куда-нибудь да прибьёт.
С холма, с горы или с неба к парому спустится чудь,
Из-под шестого крыла достанет некую муть
И скажет: "Мать вашу эдак!", подведёт резюме:
«Паромщик та ещё шельма, а остальные в дерьме».
И я пишу тебе, мама, с этой самой реки,
Я всё плыву, всё гребу от строки до строки,
И мне река словно воздух, мне река словно мёд,
И мне до фени паромщик, переправа, народ.
Берег правый чужой мне, левый берег не мил,
Но я держусь ещё, мама, на плаву что есть сил.
Я видел столько ковчегов с дурачьем на борту,
Я видел столько паромщиков в каждом порту,
Что мне не верится, мама, в very good и o'key,
Господь всё сделал, как надо, да забыл где-то клей,
Вот и кружат врассыпную его дщери, сыны
И смотрят долгие провинциальные сны, типа:
Здравствуй, мама, это я - твой сын.
Я всё там же, в том же поле один.
У меня есть радость - утро нового дня,
Если ночью небо не возьмет меня.
Новый день мне кажет провинциальный сон.
Ах, мама, мама, как долог он!
Он хороший доктор, он любит больных.
Больной был буен, больной стал тих…
Мальчик Тонкие Пальцы и Девочка Тихий Взгляд
У мальчика тонкие пальцы, у девочки тихий взгляд -
Вот они - мы как были лет …надцать тому назад.
Вот они - мы как жили, не ведая, что нас ждёт,
Вот они - мы в самом начале всех сыгранных после нот.
Вот он - способ пуститься в дорогу, которой рад,
Мальчиком Тонкие Пальцы, Девочкой Тихий Взгляд.
И с каждой сыгранной нотой всё ближе к родным местам,
К его тоске да к её печали, к зиме, что по их волосам.
У Мальчика в сердце ангел, у Девочки его весть -
Вот они - мы как были, вот они - мы как есть.
На лютне играет осень, во флейту дуют ветра.
Дорога, в которой смутное завтра не более, чем вчера.
Дорога, в которой нынче насущные хлеб, вино,
Она собирает крохи, он смотрит в пустое дно.
Ах, Мальчик, мой дивный Мальчик, ах, Девочка-кружева…
Вот они - мы, лютня да флейта, музыка да слова.
Но Мальчик Тонкие Пальцы, но Девочка Тихий Взгляд…
Они идут за нами, как будто в нас райский сад.
Как будто они не слышат горечи наших сонат -
Мальчик Тонкие Пальцы и Девочка Тихий Взгляд…
Мы
За малой радостью большая беда.
Мы шли так долго, что забыли, куда.
Мы шли так верно, что забыли – зачем?
Герои вышедших из моды поэм.
Мы, как архивы, нам цена высока.
Мы, как вода, что темна, глубока.
И тот, кто может заплатить за труды,
Он заплатил бы, да боится воды.
И мы идём, смотрим встречным в глаза.
И если в тех глазах скорбь и слеза,
Мы тихо шепчем: сестра или брат,
У нас есть все для душевных услад.
И мы все вместе садимся за стол,
И пьем вино, и едим хлеб-соль.
И мы ласкаем друг другу сердца,
За эту радость возносим Отца.
Но если радость, то за нею беда.
И мы не помним - зачем и куда?
И мы не знаем, что важнее для нас -
Убийца век или врачующий час.
И мы меняем мечи на кресты,
И мы пытаемся с Небом на Ты.
И мы хотим везде и нигде,
И братья-сёстры в такой же беде.
Мы словно дым, нас здесь уже нет,
Нас раскопают через тысячи лет.
И, может, вставят в трактат о любви
Или в гипотезу про суть синевы.
И, может, будут такие ж как мы
Из полусвета, из полутьмы.
И как архивы, как вода, как дым,
Они пройдут, оставив место другим.
Кирпичная дорога
С утра не хочется песен, а к вечеру их незачем петь.
С утра не хочется дыма, а к вечеру не хило сгореть.
По Кирпичной дороге можно попробовать за…
Если вовремя свалишь, будет мажорной стезя.
Но с утра как в тумане, а к вечеру себя не найти.
Но с утра ещё рано, а к вечеру поздно идти
По Кирпичной дороге за старым Джоном след в след,
Если вовремя купишь свой счастливый билет.
А утро как утро - глазей на него не глазей,
А вечер как вечер - полон встреч и друзей
По Кирпичной дороге идти охотников нет:
В конце концов, мы не боги, чтоб из тьмы и сразу во свет.
С утра - дохлая кляча, к вечеру – скорый экспресс.
С утра - ладони к небу, к вечеру - слёзы с небес.
По Кирпичной дороге, я слышал, кто-то ушёл.
Так попутного ветра! и напиши, как там хорошо.
С утра хочется пива, а к вечеру оно не спасет.
С утра точные карты, а к вечеру куда нас несёт.
По Кирпичной дороге… Эй, кто там из вас проводник?
Сумасшедший малый, у которого явный сдвиг.
С утра - дудочка Кришны, к вечеру - Хендрикса фузз.
С утра - Прекрасная Дама, к вечеру - шабаш муз.
По Кирпичной дороге… но Господи, кому этот миф?
Просто мы уже сдохли, но рок-н-ролл… ещё, кажется, жив!...
У моей сестры
У моей сестры дивные дары:
Одному - поклон, а другому - вон.
Ждёт моя сестра милого с утра,
Ждёт его пождёт, а он не идёт.
У моей сестры тридцать три версты,
Белое окно, снега полотно.
А по снегу след: идет или нет
Тот, кого с утра ждет моя сестра.
У моей сестры закрома пусты,
В комнате беда, горькая еда,
А к еде питье - всё оно не то,
Да гостей мильон, только всё не он.
Но у моей сестры горе до поры,
Выйдет слезам срок, беда за порог.
Нечет или чет - двери распахнет
Тот, кого с утра ждет моя сестра.
Шаман
Я не знаю, что мы ищем,
И не знаю, что найдем:
То ли Шиву, то ли Вишну,
То ли всех богов гуртом.
Я не знаю, что доселе,
Что ж гадать на опосля,
Что ж мы, Боже, в самом деле,
По воде - да без весла.
Я не вижу, где мой ангел,
И не слышу, где мой бес.
Один моет тело в Ганге,
А другой куда-то в лес.
А во мне ни то, ни это,
Степь сухая да гора,
Да шаманьего сонета
Дикий звук и скрип пера.
Вот и бьёт Шаман мой в бубен,
Смуглый телом и душой.
Кого бубен этот губит,
А кому несёт покой.
Он не видит и не слышит,
Знать не знает, что вокруг,
А как ударит, ветер свищет,
В клочья рвёт индусский круг.
Бей, Шаман, в бубен! Бей, Шаман, в бубен!
Колокол спит.
Бей, Шаман, в бубен! Бей, Шаман, в бубен!
Зови в свой скит.
Бей, Шаман, в Запад! Бей, Шаман, в Север
На пределе сил!
Бей по Востоку, бей по Югу!
Отсель уноси.
В золочёном доме много
Разных комнат и углов.
Только комнаты без Бога,
А углы без образов.
Братья прячут свои души
В уценены сундучки,
А сестер глаза и уши
Позаныкали дьячки.
А на улице толпою
Те, кто вовсе никуда.
То с похмелья, то с запою,
Ни огонь и ни вода.
А во мне и те и эти
Сердце тащат по частям.
В полумраке-полусвете
Живой-мёртвый, сам не сам.
Бей, Шаман, в бубен! Бей, Шаман, в бубен!
Колокол спит.
Бей, Шаман, в бубен! Бей, Шаман, в бубен!
Зови в свой скит.
Бей, Шаман, в Запад! Бей, Шаман, в Север
На пределе сил!
Бей по Востоку, бей по Югу!
Отсель уноси.
Я живу как Адам
Я живу как Адам
В своем зыбком раю.
Не веду счет годам,
Тихий дом свой пою.
В моем доме сестра
Балахон светлый шьет,
А как тоска и ветра -
Тут шитьё и спасет.
А поодаль мой брат
Неразумный, меньшой.
Он войти в мой дом рад,
Только срок не пришел.
Старший брат за окном
Серебряно-седой.
Ему тесен мой дом,
Он меж небом и мной.
А как солнце взойдет,
Я и выйду на свет,
Да настрою сарод,
Да исполню обет.
Ни тоска, ни ветра
Нас тогда не возьмут.
Если рядом сестра -
Хоть на Христовый суд.
А к суду путь большой -
Пока выйду судим -
В дом войдет брат меньшой,
А мне место над ним.
Брат седой уплывет
В облака, в небеса…
Пой же, пой, мой сарод,
Вечный круг колеса.
Я живу как Адам…
Андеграунд
Это, видимо, белые ночи, а точнее - ночей этих след.
Поезд мчится в черном тоннеле Бог знает сколько лет.
Пассажиры летящих вагонов смотрят подземные сны,
«Сны о чем-то большем», чем белые ночи в конце весны.
Это, видимо, южная грусть по холодным ветрам-снегам.
Я дышал бы всей грудью, да Пальмира что пиво, что мед по усам.
Я бы пил эту смесь из окраин "сегодня" и центра "вчера",
Я бы стал электрическим Богом, кабы были шнуры-штекера,
Поезд мчится вперед, по закону железных дорог - я с ним
Мимо блеска метрополитена - андеграундный пилигрим.
Мимо тех, кто знает, где выход, рядом с теми, кто знает, где вход
До конечной станции, где свет души моей меня ждет.
Я скажу тебе: "Свет мой, солнце! Дело мое - труба".
Я скажу тебе: "Ангел, Бог мой! Душу прими раба.
Там, внизу, едино - дни и ночи, тьма и свет.
Там, внизу, намного хуже, чем там, где нас еще нет".
Я скажу тебе: "Этот поезд мчит неизвестно куда.
Эти рельсы - Дао, фига в кармане, в решете вода.
Души тех, кто раньше тем же маршрутом, давно в раю,
А лица тех, кто живая легенда, я практически не узнаю".
Я смотрю сквозь стекла, смотрю без стекол - итог один:
Каждый сам себе лампа, сам себе джин, сам себе Аладдин,
Каждый сам себе тормоз, и сам себе же "Полный вперед!".
Мой же выбор – прощай, андеграунд, труба! Здравствуй, солнце мое!
Пить
Пить, хочется пить.
Выпить, а потом закурить.
Выпустить облако-дым в небо – лети!
На самый край Ойкумены, куда не дойти,
Никому не дойти…
Жить, хочется жить.
Формулу счастья белыми нитками шить.
Нитки порвутся, ткань разойдется по шву,
К белому свету душа, а тело в траву,
В траву - мураву…
Петь, хочется петь.
Выпеть несказанное и улететь
Облаком-дымом или душою во свет.
На семь сотен семьдесят семь бед один ответ,
Один лишь ответ…
Один дома
Один дома, смотреть в окно.
В окно, в котором одно кино:
Стена, на которой полным-полно
Надписей типа: "Формат в говно!".
Один дома, как перст один -
Младенец, юноша, хозяин седин,
Как тот, кто свыше в трех лицах един -
Ну сам себе Господин!
Один дома, Один дома - 2.
Смотреть в окно, в котором едва -
Едва видна суть, жизни канва,
На Е-4 пешка с Е-2.
Пешка - дура. Ферзь - молодец:
Он швец, и жнец, и на дуде игрец,
Он просто Super, Крестный Отец,
Удар и пешке конец.
Один дома, Один дома - 3.
Смотри в окно, ну же, смотри,
И ври себе, беспрестанно ври,
Что ждешь гостей на картофель фри.
Что будешь пить с теми, кто сдох,
Кто многое мог бы, да малость не смог,
Кто был как Пеппи Длинный Чулок,
А стал суть кукла Суок.
Один дома, Богатенький Рич.
Самое время что-либо постичь:
Либо искусство Ли Бо, либо китч
101-й серии "Сансет Бич".
Самое время взглянуть в себя:
Кто он, сущий, глубинный "Я"?
Кто он, зачем и какой цели для:
Впустую или любя?
Так умирает день, за ним ночь.
Черная ночь, белая ночь.
С полной луной для собак и волков,
И без луны для лихих и воров.
Так умирает год, за ним век.
Каменный век, серебряный век.
И ни того, ни другого не жаль.
Время сквозь нас как дамасская сталь.
Так умирает "Я", за ним "Мы".
Разные "Мы", похожие "Мы".
Мы из крови, костей и руна,
Из Иисусова хлеба-вина.
Так умирает все, что есть в нас.
Так превращается пепел в алмаз.
Так умирает все, что вокруг:
Запад, Север, Восток и Юг.
Но если ты
Эти долгие ночи
Значат краткие дни.
Эти душные ночи
Значат гиблые сны.
Но если ты - моя радость,
Мое солнце, мой свет,
Что мне пруха-непруха,
И что мне то, чего нет.
А белый ангел не может,
А черный демон родит.
А против этого войска,
Что лбом о гранит.
Но если ты мне как воздух,
Если ты меня ждёшь,
Что мне ангела правда,
И что мне демона ложь.
От болезни есть средство:
Могила да крест.
Но могильщик упертый:
"На погосте нет мест".
Но если ты тихо-тихо
Меня коснёшься крылом,
На что мне это кладбище
И скорбный лик под стеклом.
Гей, ты век мой железный,
Пей, гуляй, веселись!
А на утро с похмелья
Исступленно молись.
Но если ты мне милее
Солнца, звёзд и луны, -
На кой мне душные ночи,
Ну скажи, на кой мне гиблые сны?
Автобус 46
Обычное утро, обычный рассвет, -
Я проснулся, но где-то не здесь.
Шагнул из парадной в Соляной городок,
Но при этом был точно не здесь.
Сел в автобус за номером 46,
И поехал через Троицкий мост.
Автобус шёл при этом на норд-вест,
А я ехал на зюйд-ост.
Ехал долго лесом, ехал долго полем,
И, оставшись совсем на мели,
Я сказал водителю: "Мне бы выйти
У истоков реки Или.
Или там, где стены помнят потоп
И забытых царей имена".
Шофёр ответил: "Любезный, вокруг нас
Петроградская сторона!"
Но я был не здесь, я шёл по песку,
Что речной засыпает ил,
Мимо скифских курганов, мимо красных звезд,
Семиречинских мимо могил,
Мимо мира, мимо горя,
Мимо Мекки и хрипящих птиц
О том, что мир неизменен, может быть постижим,
И всё-таки без границ.
И я шёл, не зная толка от веры в себя
И в того, кто внутри,
И я шёл, опять и опять спасаясь
Мыслью, что ждёшь меня ты
На одном из углов предгорий Тянь-Шаня
И вздыбленных к небу мостов.
И я шёл, шатаясь от спетых тобою
Восточно-пронзительных слов:
"Бог мой! Ангел, что справа,
Он, конечно, мед, но слева отрава,
И к тому же справа один, а слева тьма.
Свет мой! При таком раскладе
Кто-то из нас в полном распаде,
И если б я искал - кто? - то давно бы сошел с ума".
Обычное утро, обычный рассвет,-
Время мчится вперед.
Один, что во мне - вместе с ним,
Другой во мне - задний ход.
И я мог бы идти или даже лететь
Где-то, только не здесь.
И я мог бы, но я проснулся в автобусе
За номером 46.
И я, конечно, вернулся сюда, где трава
Не пробьется сквозь камень – гранит.
И я, конечно, вернулся сюда, где Нева
То ли движется, то ли спит.
И я вернулся сюда, где солнце
Что луна из виденных снов.
И мне остались лишь несколько спетых тобою
Восточно-пронзительных слов: (таких как)
"Бог мой! Ангел, что справа,
Он, конечно, мед, но слева отрава,
И к тому же справа один, а слева тьма.
Свет мой! При таком раскладе
Кто-то из нас в полном распаде,
И если б я искал - кто? - то давно бы сошел с ума. (и еще)
Бог мой! Смех и слезы,
Кто из нас пьян, а кто тверёзый?
Слева игра без правил, справа обет.
Свет мой! При такой подаче
Кто-то из нас того, не иначе,
И я бы точно сошел с ума, если б знал ответ".
Круг
Сегодня с утра шёл снег,
И я подумал: "Вот он - мой век",
И я подумал: "Вот он - мой час,
Чтобы набело весь мой сказ".
От снега глазам светло,
От дум сердцу легко,
И вышел бы славный расклад,
Если б ум был сердцу рад.
Но к обеду пошли дожди,
Но к обеду вздыбились льды,
И я смотрел с тоскою в окно,
Пока не стало совсем темно.
Тогда в другом окне Идиот
Ломал сковавший души лёд,
И сердце было как будто с ним,
Но ум хотел, чтобы он был судим.
А ко времени всем нам спать
Святый Отче, Святая Мать
Зажигали свечу за свечёй,
И я думал: "Вот он - покой".
И мне чудилась красота,
И я видел иные места,
И сердце было уже не здесь,
Но ум готовил коварную месть.
И я мог бы сто лет смотреть в себя и вокруг,
И я мог бы сто лет стучать или ждать чей-то стук,
И я мог бы в пику врагу или так как друг,
И я мог бы… но сердце и ум - это замкнутый круг.
А назавтра опять будет снег,
Назавтра будет мой век,
Назавтра будет мой час,
Чтобы набело весь мой сказ.
От снега будет светло,
От дум будет легко,
И выйдет славный расклад,
Если ум будет сердцу рад.
Постучи
Постучи ко мне утром, рано-рано,
Когда я ещё сплю и вижу сны.
В этих снах всё так зыбко и странно:
Слёзы осени и радость весны.
Постучи ко мне утром, тихо-тихо,
Когда я где-то на стыке света и тьмы.
Эти сны - слишком долгая книга,
Бесконечное лето в ожиданьи зимы.
Разбуди меня утром, и я встану не помня
Ни того, что случилось, ни того, что нас ждет.
Ты протянешь ладонь, в которой "сегодня"
Что-то шепчет и куда-то зовёт.
Постучи ко мне утром, постучи в мои сны,
Разбуди меня утром, ну разбуди!
Я сижу на Арбате
Я сижу на Арбате и ловлю мышей,
На местном Арбате - местных мышей.
Мышеловка моя как всегда пуста,
"Уездный город N", - чьи-то шепчут уста,
И чей-то голос вослед: "Эта схема проста".
А я торчу в этой схеме Бог знает сколько лет,
В городе А - энное количество лет.
А в небе голубом горит одна звезда,
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Этот город - золотой, ну просто беда!
Перед бедой молкнут звуки, и меркнет свет.
Перед бедой всегда молкнут звуки, и меркнет свет.
И если ты не женат, и если ты не богат,
Не смешон, не влюблен, не дурак и не враг, -
Кто виноват, скажи-ка, брат, ну кто виноват?
А виновата стрела, которою годы летят.
Или годы виноваты, что стрелою летят.
И ты можешь ходить как запущенный сад,
И ты можешь ходить как цветущий зад,
Но постой, постой, постой, оглянись назад!
Оглянись, незнакомый прохожий, мне взгляд твой знаком.
Неподкупный, зараза, а все же знаком.
Не ты ли тот Скоморох, что потешал «Стадион»,
А сняв колпак, сказал Башлачеву: "Вон!"
Не ты ли тот отец рок-н-ролла, что на деле Кобзон?
О не забудьте купить билеты на прощальный концерт -
Иосиф Кобзон дает прощальный концерт.
Он споет вам это, он споет вам то,
Шикарный блюз про гитару, дрянь и пальто,
И еще на "бис" "Гудбай, Америка, о!"
О-о! Я сижу на Арбате и ловлю мышей.
"О-о!" - это знак удивленья, что нету мышей.
А вверх и в темноту уходит нить,
Там ловкие руки, здесь наша прыть,
Это вам не Чижам и Колибри дули крутить.
Крути не крути, но в каждом из нас Фома:
Что такое осень, горе ты мое от ума?
Осень - это кладезь, баунти, рай,
Небо, донна-мадонна, что хошь выбирай,
А не веришь, спроси у листьев, где он - вечный май?
А из мая летящей походкой выходишь ты.
Я спросил у ясеня, тополя, где же ты?
Я ходил в Зоопарк, пил с Алисой вино,
Я принес с АукцЫона Аквариум, но
На каждой стене Nirvana, немое кино.
Герой умер. Доброе утро, новый герой!
Ну подиви нас хотя бы тем, что ты тоже Цой.
И я поверю в воскресение тех, кто сгорел
В Крематории, погиб от Коррозии тел,
Или стал как моллюск Наутилус - рассыпчатый мел.
Мел не мел, имел - не имел, успел - не успел.
Гуляй, Ванюха, пока брюхо не несет на панель.
Они ловят свой Чайф, вспоминая Секрет,
Но рок-н-ролл мертв: Сплин, диабет.
Они жуют свой "Орбит без сахара", "Выхода нет".
Но есть ослепительный вход, за него и держись.
Именно он, а не выход, называется жизнь.
Но гитара и струны без выхода яд:
Му-Му и Герасим, Карл и кастрат,
Вот такой, блин, вечный хилый закос под Арбат.
Прощай, рок-н-ролл!
Похоже, в этих болотах права лишь Нева.
Она течет куда надо, а остальное - слова.
А остальное - кухня, дым коромыслом, чай на плите,
И недописанный стих, неспетая песня на белом листе.
Похоже, те, кто звезды, - ум, совесть и честь.
Похоже, те, кто звезды, или мертвы или больше, чем есть.
А те, кто следом за ними, "Красной стрелою" Питер-Москва
От музыки к фильму "Асса" к саундтреку "Брат-2".
Похоже, этот город - второй Вавилон:
Ты не знаешь меня, я не знаю тебя, нас не знает он.
И даже если мы были вместе и пили на брудершафт,
Ты любишь Санкт, я - Петербург, а он - Ленинград.
И все похоже на то, как и было когда-то в начале начал:
Те же самые лодки, те же матросы, и тот же причал.
И вроде есть "Камчатка", есть "Сайгон", но что-то не то, -
На Рубинштейна 13 никогда ни во сколько ни кто.
Прощай, рок-н-ролл! Прощай!
Спасибо за стол, недопитый портвейн и остывший чай.
Спасибо за миф, красивую сказку про Hi и про Fi.
Прощай, рок-н-ролл! Прощай!
Похоже, это камень, на который нашла коса.
Похоже, это певчий чиж - по прошлым песням слеза.
Похоже, это пал бесславно, увез в болотах боец.
Похоже, это "все, кина не будет - электричество кончилось"
Прощай, рок-н-ролл! Прощай!
«Пой и танцуй»
Говори мне о тех, кто уже не здесь.
Говори мне о том, что уже не сейчас.
Если поешь, то пой, пой о семи небесах,
Об удивительных красках этих небес.
Говори мне о золоте, что внутри,
И не забудь о серебре вне.
Согласись, глупо высматривать гуру в окне,
Когда все начала лежат у твоей двери.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь ты.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь я.
Пой и танцуй, пой и танцуй, и может они
Увидят не мир, но хотя бы себя.
Говори о дорогах, ведущих на юг,
И еще о востоке в конце пути.
Если есть кто-то, кто может хоть четверть пройти,
Значит все это миф - про замкнутый круг.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь ты.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь я.
Пой и танцуй, пой и танцуй, и может они
Увидят не мир, но хотя бы себя.
Говори как будто мы уже "за",
Говори как будто нас уже нет.
Куда-то летим, глядя друг другу в глаза,
И видим напротив фантастический свет.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь ты.
Пой и танцуй, пой и танцуй - в этом весь я.
Пой и танцуй, пой и танцуй и может они
Увидят не мир, но хотя бы себя.
