Гербарий

 Лихие пролетарии,
 Закушав водку килечкой,
 Спешат в свои подполия
        Налаживать борьбу, -
 А я лежу в гербарии,
 К доске пришпилен шпилечкой,
 И пальцами до боли я
        По дереву скребу.

 Корячусь я на гвоздике,
 Но не меняю позы.
 Кругом - жуки-навозники
 И мелкие стрекозы, -
 По детству мне знакомые -
 Ловил я их, копал,
 Давил, - но в насекомые
 Я сам теперь попал.

 Под всеми экспонатами -
 Эмалевые планочки, -
 Все строго по-научному -
        Указан класс и вид...
 Я с этими ребятами
 Лежал в стеклянной баночке,
 Дрались мы, - это к лучшему:
        Узнал, кто ядовит.

 Я представляю мысленно
 Себя в большой постели, -
 Но подо мной написано:
 "Невиданный доселе"...
 Я гомо был читающий,
 Я сапиенсом был,
 Мой класс - млекопитающий,
 А вид... уже забыл.

 В лицо ль мне дуло, в спину ли,
 В бушлате или в робе я -
 Стремился, кровью крашенный,
        Как звали, к шалашу, -
 Но на тебе - задвинули
 В наглядные пособия, -
 Я злой и ошарашенный
        На стеночке вишу.

 Оформлен как на выданье,
 Стыжусь, как ученица, -
 Жужжат шмели солидные,
 Что надо подчиниться,
 А бабочки хихикают
 На странный экспонат,
 Сороконожки хмыкают
 И куколки язвят.

 Ко мне с опаской движутся
 Мои собратья прежние -
 Двуногие, разумные, -
        Два пишут - три в уме.
 Они пропишут ижицу -
 Глаза у них не нежные, -
 Один брезгливо ткнул в меня
        И вывел резюме:

 "Итак, с ним не налажены
 Контакты, и не ждем их, -
 Вот потому он, гражданы,
 Лежит у насекомых.
 Мышленье в ем не развито,
 И вечно с ним ЧП, -
 А здесь он может разве что
 Вертеться на пупе".

 Берут они не круто ли?! -
 Меня нашли не во поле!
 Ошибка это глупая -
        Увидится изъян, -
 Накажут тех, кто спутали,
 Прикажут, чтоб откнопили, -
 И попаду в подгруппу я
        Хотя бы обезьян.

 Нет, не ошибка - акция
 Свершилась надо мною, -
 Чтоб начал пресмыкаться я
 Вниз пузом, вверх спиною, -
 Вот и лежу, расхристанный,
 Разыгранный вничью,
 Намеренно причисленный
 К ползучему жучью.

 Червяк со мной не кланится,
 А оводы со слепнями
 Питают отвращение
        К навозной голытьбе, -
 Чванливые созданьица
 Довольствуются сплетнями, -
 А мне нужны общения
        С подобными себе!

 Пригрел сверчка-дистрофика -
 Блоха сболтнула, гнида, -
 И глядь - два тертых клопика
 Из третьего подвида, -
 Сверчок полузадушенный
 Вполсилы свиристел,
 Но за покой нарушенный
 На два гвоздочка сел.

 А может, все провертится
 И соусом приправится...
 В конце концов, ведь досточка -
        Не плаха, говорят, -
 Все слюбится да стерпится,
 Мне даже стала нравиться
 Молоденькая осочка
        И кокон-шелкопряд.

 Да, мне приятно с осами -
 От них не пахнет псиной,
 Средь них бывают особи
 И с талией осиной.
 И кстати, вдруг из кокона
 Родится что-нибудь
 Такое, что из локонов
 И что имеет грудь...

 Паук на мозг мой зарится,
 Клопы кишат - нет роздыха,
 Невестой хороводится
        Красивая оса...
 Пусть что-нибудь заварится,
 А там - хоть на три гвоздика, -
 А с трех гвоздей, как водится,
        Дорога - в небеса.

 В мозгу моем нахмуренном
 Страх льется по морщинам:
 Мне станет шершень шурином -
 А что мне станет сыном?..
 А не желаю, право же,
 Чтоб трутень был мне тесть!
 Пора уже, пора уже
 Напрячься и воскресть!

 Когда в живых нас тыкали
 Булавочками колкими -
 Махали пчелы крыльями,
        Пищали муравьи, -
 Мы вместе горе мыкали -
 Все проткнуты иголками, -
 Забудем же, кем были мы,
        Товарищи мои!

 Заносчивый немного я,
 Но - в горле горечь комом:
 Поймите, я, двуногое,
 Попало к насекомым!
 Но кто спасет нас, выручит,
 Кто снимет нас с доски?!
 За мною - прочь со шпилечек,
 Сограждане жуки!

 И, как всегда в истории,
 Мы разом спины выгнули, -
 Хоть осы и гундосили,
        Но кто силен, тот прав, -
 Мы с нашей территории
 Клопов сначала выгнали
 И паучишек сбросили
        За старый книжный шкаф.

 Скандал потом уляжется,
 Зато у нас все дома,
 И поживают, кажется,
 Вполне не насекомо.
 А я - я нежусь ванночкой
 Без всяких там обид...
 Жаль, над моею планочкой
 Другой уже прибит.

 1976

 
 
 
 
История болезни

I. Ошибка вышла

 Я был и слаб и уязвим,
 Дрожал всем существом своим,
 Кровоточил своим больным
         Истерзанным нутром, -
 И, словно в пошлом попурри,
 Огромный лоб возник в двери
 И озарился изнутри
         Здоровым недобром.

        И властно дернулась рука:
        "Лежать лицом к стене!" -
        И вот мне стали мять бока
        На липком топчане.

        А самый главный - сел за стол,
        Вздохнул осатанело
        И что-то на меня завел,
        Похожее на "дело".

 Вот в пальцах цепких и худых
 Смешно задергался кадык,
 Нажали в пах, потом - под дых,
         На печень-бедолагу, -
 Когда давили под ребро -
 Как екнуло мое нутро!
 И кровью харкало перо
         В невинную бумагу.

        В полубреду, в полупылу
        Разделся донага, -
        В углу готовила иглу
        Нестарая карга, -

        И от корней волос до пят
        По телу ужас плелся:
        А вдруг уколом усыпят,
        Чтоб сонный раскололся?!

 Он, потрудясь над животом,
 Сдавил мне череп, а потом
 Предплечья мне стянул жгутом
 И крови ток прервал, -
 Я, было, взвизгнул, но замолк, -
 Сухие губы на замок, -
 А он кряхтел, кривился, мок,
         Писал и ликовал.

        Он в раж вошел - знакомый раж, -
        Но я как заору:
        "Чего строчишь? А ну, покажь
        Секретную муру!.."

        Подручный - бывший психопат -
        Связал мои запястья, -
        Тускнели, выложившись в ряд,
        Орудия пристрастья.

 Я терт и бит, и нравом крут,
 Могу - вразнос, могу - враскрут, -
 Но тут смирят, но тут уймут -
         Я никну и скучаю.

 Лежу я, голый как сокол,
 А главный - шмыг да шмыг за стол -
 Все что-то пишет в протокол,
         Хоть я не отвечаю.

        Нет, надо силы поберечь,
        А то уже устал, -
        Ведь скоро пятки будут жечь,
        Чтоб я захохотал,

        Держусь на нерве, начеку,
        Но чувствую отвратно, -
        Мне в горло сунули кишку -
        Я выплюнул обратно.

 Я взят в тиски, я в клещи взят -
 По мне елозят, егозят,
 Все вызвать, выведать хотят,
         Все пробуют на ощупь, -
 Тут не пройдут и пять минут,
 Как душу вынут, изомнут,
 Всю испоганят, изорвут,
         Ужмут и прополощут.

        "Дыши, дыши поглубже ртом!
        Да выдохни, - умрешь!"
        "У вас тут выдохни - потом
        Навряд ли и вздохнешь!"

        Во весь свой пересохший рот
        Я скалюсь: "Ну, порядки!
        У вас, ребятки, не пройдет
        Играть со мною в прятки!"

 Убрали свет и дали газ,
 Доска какая-то зажглась, -
 И гноем брызнуло из глаз,
         И булькнула трахея.
 Он стервенел, входил в экстаз,
 Приволокли зачем-то таз...
 Я видел это как-то раз -
         Фильм в качестве трофея.

        Ко мне заходят со спины
        И делают укол...
        "Колите, сукины сыны,
        Но дайте протокол!"

        Я даже на колени встал,
        Я к тазу лбом прижался;
        Я требовал и угрожал,
        Молил и унижался.

 Но туже затянули жгут,
 Вон вижу я - спиртовку жгут,
 Все рыжую чертовку ждут
         С волосяным кнутом.
 Где-где, а тут свое возьмут!
 А я гадаю, старый шут:
 Когда же раскаленный прут -
         Сейчас или потом?

        Шабаш калился и лысел,
        Пот лился горячо, -
        Раздался звон - и ворон сел
        На белое плечо.

        И ворон крикнул: "Nеvеrмоrе!" -
        Проворен он и прыток, -
        Напоминает: прямо в морг
        Выходит зал для пыток.

 Я слабо поднимаю хвост,
 Хотя для них я глуп и прост:
 "Эй! За пристрастный ваш допрос
         Придется отвечать!
 Вы, как вас там по именам, -
 Вернулись к старым временам!
 Но протокол допроса нам
         Обязаны давать!"

        И я через плечо кошу
        На писанину ту:
        "Я это вам не подпишу,
        Покуда не прочту!"

        Мне чья-то желтая спина
        Ответила бесстрастно:
        "А ваша подпись не нужна -
        Нам без нее все ясно".

 "Сестренка, милая, не трусь -
 Я не смолчу, я не утрусь,
 От протокола отопрусь
         При встрече с адвокатом!
 Я ничего им не сказал,
 Ни на кого не показал, -
 Скажите всем, кого я знал:
         Я им остался братом!"

        Он молвил, подведя черту:
        "Читай, мол, и остынь!"
        Я впился в писанину ту,
        А там - одна латынь...

        В глазах - круги, в мозгу - нули, -
        Проклятый страх, исчезни:
        Они же просто завели
        Историю болезни!

 1975-1976

 
II. Никакой ошибки

 На стене висели в рамках бородатые мужчины -
 Все в очечках на цепочках, по-народному - в пенсне, -
 Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
 Так что если я не умер - это все по их вине.

        Мне сказали: "Вы больны", -
        И меня заколотило,
        Но сердечное светило
        Ухмыльнулось со стены, -

        Здесь не камера - палата,
        Здесь не нары, а скамья,
        Не подследственный, ребята,
        А исследуемый я!

 И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, -
 Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
 Мне приятен Склифосовский, основатель института,
 Мне знаком товарищ Боткин - он желтуху изобрел.

        В положении моем
        Лишь чудак права качает:
        Доктор, если осерчает,
        Так упрячет в "желтый дом".

        Все зависит в этом доме оном
        От тебя от самого:
        Хочешь - можешь стать Буденным,
        Хочешь - лошадью его!

 У меня мозги за разум не заходят - верьте слову -
 Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
 "Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову -
 Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал..."

        Доктор мой не лыком шит -
        Он хитер и осторожен.
        "Да, вы правы, но возможен
        Ход обратный", - говорит.

        Вот палата на пять коек,
        Вот профессор входит в дверь -
        Тычет пальцем: "Параноик", -
        И поди его проверь!

 Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку -
 Я за вами, дорогие, как за каменной стеной,
 На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, -
 Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!

        Род мой крепкий - весь в меня, -
        Правда, прадед был незрячий;
        Шурин мой - белогорячий,
        Но ведь шурин - не родня!

        "Доктор, мы здесь с глазу на глаз -
        Отвечай же мне, будь скор:
        Или будет мне диагноз,
        Или будет - приговор?"

 И врачи, и санитары, и светила все смутились,
 Заоконное светило закатилось за спиной,
 И очечки на цепочке как бы влагою покрылись,
 У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.

        И нависло острие,
        И поежилась бумага, -
        Доктор действовал во благо,
        Жалко - благо не мое, -

        Но не лист перо стальное -
        Грудь проткнуло, как стилет:
        Мой диагноз - паранойя,
        Это значит - пара лет!

 1976

 
III. История болезни

 Вдруг словно канули во мрак
 Портреты и врачи,
 Жар от меня струился как
 От доменной печи.

 Я злую ловкость ощутил -
 Пошел как на таран, -
 И фельдшер еле защитил
 Рентгеновский экран.

        И - горлом кровь, и не уймешь -
        Залью хоть всю Россию, -
        И - крик: "На стол его, под нож!
        Наркоз! Анестезию!"

 Мне обложили шею льдом -
 Спешат, рубаху рвут, -
 Я ухмыляюсь красным ртом,
 Как на манеже шут.

 Я сам себе кричу: "Трави! -
 И напрягаю грудь. -
 В твоей запекшейся крови
 Увязнет кто-нибудь!"

        Я б мог, когда б не глаз да глаз,
        Всю землю окровавить, -
        Жаль, что успели медный таз
        Не вовремя подставить!

 Уже я свой не слышу крик,
 Не узнаю сестру, -
 Вот сладкий газ в меня проник,
 Как водка поутру.

 Цветастый саван скрыл и зал
 И лица докторов, -
 Но я им все же доказал,
 Что умственно здоров!

        Слабею, дергаюсь и вновь
        Травлю, - но иглы вводят
        И льют искусственную кровь -
        Та горлом не выходит.

 "Хирург, пока не взял наркоз,
 Ты голову нагни, -
 Я важных слов не произнес -
 Послушай, вот они.

 Взрезайте с богом, помолясь,
 Тем более бойчей,
 Что эти строки не про вас,
 А про других врачей!..

        Я лег на сгибе бытия,
        На полдороге к бездне, -
        И вся история моя -
        История болезни.

 Я был здоров - здоров как бык,
 Как целых два быка, -
 Любому встречному в час пик
 Я мог намять бока.

 Идешь, бывало, и поешь,
 Общаешься с людьми,
 И вдруг - на стол его, под нож, -
 Допелся, черт возьми!.."

        "Не огорчайтесь, милый друг, -
        Врач стал чуть-чуть любезней, -
        Почти у всех людей вокруг
        Истории болезней".

 Все человечество давно
 Хронически больно -
 Со дня творения оно
 Болеть обречено.

 Сам первый человек хандрил -
 Он только это скрыл, -
 Да и создатель болен был,
 Когда наш мир творил.

        Вы огорчаться не должны -
        Для вас покой полезней, -
        Ведь вся история страны -
         История болезни.

         У человечества всего -
        То колики, то рези, -
         И вся история его -
         История болезни.

        Живет больное все бодрей,
        Все злей и бесполезней -
        И наслаждается своей
         Историей болезни.

 1976

 
 
 
* * *

 Есть всегда и стол, и кров
 В этом лучшем из миров,
 Слишком много топоров
 В этом лучшем из миров,
 Предостаточно шнуров
 В этом лучшем из миров...
 Не хватает доноров
                и докторов.

 1976

 
 
 
Песни из кинофильма
"Вооружен и очень опасен"

1. Живучий парень

 Живет живучий парень Барри,
 Не вылезая из седла,
 По горло он богат долгами,
 Но если спросишь: "Как дела?" -

        Поглаживая пистолет,
        Сквозь зубы процедит небрежно:
        "Пока еще законов нет,
        То только на него надежда!"

 Он кручен-верчен, бит о камни,
 Но все в порядке с головой,
 Ведь он живучий парень - Барри:
 Глоток воды - и вновь живой!

        Он, если нападут на след,
        Коня по гриве треплет нежно:
        "Погоня, брат, законов нет -
        И только на тебя надежда!"

 Ваш дом горит, черно от гари
 И тщетны вопли к небесам.
 При чем тут Бог - зовите Барри,
 Который счеты сводит сам.

        Сухим выходит он из бед, -
        Хоть не всегда суха одежда.
        Пока в законах проку нет -
        У всех лишь на него надежда.

 Да, на руку он скор с врагами,
 А другу - верный талисман.
 Таков живучий парень Барри:
 Полна душа и пуст карман.

        Он вовремя найдет ответ,
        Коль свару заведет невежда.
        Пока в стране законов нет,
        То только на себя надежда.

 1976

2. Расскажи, дорогой

 Расскажи, дорогой,
 Что случилось с тобой,
        Расскажи, дорогой, не таясь!
 Может, все потерял,
 Проиграл, прошвырял?
        Может, ангел-хранитель не спас?

 Или просто устал,
 Или поздно стрелял?
        Или спутал, бедняга, где верх, а где низ?
 В рай хотел? Это верх.
 Ах, чудак-человек,
        Что поделать теперь? Улыбнись!

        Сколько славных парней, загоняя коней,
        Рвутся в мир, где не будет ни злобы, ни лжи!
        Неужели, чудак, ты собрался туда?
        Что с тобой, дорогой, расскажи.

 Может быть, дорогой,
 Ты скакал за судьбой,
        Умолял: "Подожди, оглянись!"
 Оглянулась она -
 И стара, и страшна.
        Наплевать на нее, улыбнись!

 А беду, черт возьми,
 Ты запей, задыми
        И попробуй, еще раз садись на коня.
 Хоть на миг, на чуть-чуть
 Ты ее позабудь,
        Обними, если хочешь, меня.

        Сколько славных парней, загоняя коней,
        Рвутся в мир, где не будет ни злобы, ни лжи!
        Неужели, чудак, ты собрался туда?
        Что с тобой, дорогой, расскажи.

 Притомился - приляг,
 Вся земля - для бродяг!
        Целый век у тебя впереди.
 А прервется твой век -
 Там, в земле, человек
        Потеснится: давай, заходи!

 Отдохни, не спеши,
 Сбрось всю тяжесть с души, -
        За удачею лучше идти налегке!
 Все богатство души
 Нынче стоит гроши -
        Меньше глины и грязи в реке!

        Сколько славных парней, загоняя коней,
        Рвутся в мир, где ни злобы, ни лжи, - лишь покой.
        Если, милый чудак, доберешься туда,
        Не забудь обо мне, дорогой.

 1976

3. Не грусти!

 Не грусти!
        Забудь за дверью грусть.
 Заплати,
        А я развлечь берусь.
 Потерпи - уйду ненадолго,
 Допою и сразу вернусь.

        Попробуйте забыться,
        Не думать о дурном!
        Оставьте злые лица
        Направо за углом.

                Оставьте боли и заботы
                        Своему врагу,
                Я в этом охотно
                        Помогу!

        Когда вы слишком чинны,
        Мы вянем от тоски -
        Усталые мужчины
        Плохие... шутники!

                Не выпьют лишнего ни йоты, -
                        Мало куражу,
                Пока я им что-то
                        Не скажу.

 Пей вино!
        Ах, ты не пьешь вина?!
 Все равно...
        Я за двоих пьяна.
 Так и быть - я завтра забуду,
 Что была в тебя влюблена.

        Забыли вы морщины
        Разгладить на лице...
        Они на вас, мужчины,
        Как фрак на мертвеце!

                Про наши нежные расчеты
                        Дома - ни гу-гу.
                Я вам охотно
                        Помогу.

        Грешны вы иль невинны -
        Какие пустяки.
        Усталые мужчины
        Такие... чудаки!

                Не выпьют лишнего ни йоты, -
                        Мало куражу,
                Пока я им что-то
                        Не скажу.

 Ах, жара,
        Какая здесь жара!
 Все игра,
        Вся наша жизнь - игра!
 Но в игре бывает удача
 И счастливые номера.

        Нет золотой долины -
        Все проигрыш и прах,
        А выигрыш, мужчины,
        В отдельных номерах!

                Играйте, но не для наживы,
                        А на весь кураж,
                И номер счастливый
                        Будет ваш!

        На нас не пелерины,
        Мы - бабочки в пыльце.
        Порхаем, а мужчины
        Меняются в лице.

                Порхайте с нами беззаботно,
                        Словно на лугу,
                А я вам охотно
                        Помогу.

 1976

4. Вооружен и очень опасен

 Запоминайте:
        Приметы - это суета,
        Стреляйте в черного кота,
        Но плюнуть трижды никогда
 Не забывайте!

 И не дрожите!
        Молясь, вы можете всегда
        Уйти от Страшного суда,
        А вот от пули, господа,
 Не убежите!

        Кто там крадется вдоль стены,
        Всегда в тени и со спины?
        Его шаги едва слышны, -
                Остерегитесь!
        Он врал, что истина в вине.
        Кто доверял ему вполне -
        Уже упал с ножом в спине.
                Поберегитесь!

                За маской не узнать лица,
                В глазах - по девять грамм свинца,
                        Расчет его точен и ясен.
                Он не полезет на рожон,
                Он до зубов вооружен
                        И очень, очень опасен!

 Не доверяйте
        Ему ни тайн своих, ни снов,
        Не говорите лишних слов,
        Под пули зря своих голов
 Не подставляйте!

 Гниль и болото
        Произвели его на свет.
        Неважно - прав ты или нет -
        Он в ход пускает пистолет
 С пол-оборота.

        Он жаден, зол, хитер, труслив,
        Когда он пьет, тогда слезлив,
        Циничен он и не брезглив -
                Когда и сколько?
        Сегодня - я, а завтра - ты,
        Нас уберут без суеты.
        Зрачки его черны, пусты,
                Как дула кольта.

                За маской не узнать лица,
                В глазах - по девять грамм свинца,
                        Расчет его точен и ясен.
                Он не полезет на рожон,
                Он до зубов вооружен
                        И очень, очень опасен!

 1976

 
          5. * * *

 Живу я в лучшем из миров -
 Не нужно хижины мне:
 Земля - постель, а небо - кров,
 Мне стены - лес, могила - ров...
 Мурашки по спине.

                Но мне хорошо, -

        Мне славно жить в стране,
        Во рву, на самом дне,
        В приятной тишине.

 Лучи палят - не надо дров,
 Любой ко мне заходи.
 Вот только жаль, не чинят кров,
 А в этом лучшем из миров
 Бывают и дожди.

                Но мне хорошо, -

        Не веришь - заходи,
        Садись и не зуди,
        Гляди, не разбуди.

 И все прекрасно - все по мне,
 Хвала богам от меня!
 Еще есть дырка на ремне.
 Я мог бы ездить на коне,
 Да только нет коня.

                Но мне хорошо, -

        Я, струнами звеня,
        Пою подряд три дня.
        Послушайте меня.

 1976

 
          6. * * *

 Черны все кошки, если ночь,
 А я - я черен и днем.
 Такому горю не помочь -
 Что воду в ступе зря толочь -
 Воде не стать вином!

                Не все ли равно, -

        Не станет мул конем
        И великаном гном.
        Хоть с пальмовым вином.

 Мой черный цвет, как не кляни,
 Хорош хотя бы в одном, -
 Что мало виден я в тени.
 Быть белым - боже сохрани! -
 Как на глазу бельмом.

                И все-таки я

        Мечтаю об одном:
        Чтоб быть светлее днем.
        Хоть с пальмовым вином.

 Поет душа в моей груди,
 Хоть в горле горечи ком, -
 Меня попробуй, разгляди,
 В меня попробуй попади,
 Мне ночь - надежный дом.

                М все-таки я

        И с радостью знаком,
        Я счастлив даже днем.
        Но... с пальмовым вином.

 1976

 
          7. * * *

 Это вовсе не френч-канкан,
                не френч!
 Вас решили в волшебный фонтан
                увлечь.
 Все течет, изменяется, бьет -
                не плачь!
 Кто в фонтане купается, тот
                богач.

        Что, приятель, в таком раздрыге
        Отупел, с нищетой смирясь?!
        Окунайся в черные брызги,
        Окунайся в черную грязь!

        Копошатся в ней, копошатся...
        Наплевать, что мокрей мокриц!
        Все надеются оказаться
        В золотом, как сказочный принц!

 Не для всяких открыт фонтан,
                о нет!
 А для всяких сегодня канкан -
                балет.
 Куплен этот фонтан с потрохами
                весь,
 Ну а брызги летят между вами
                здесь.

 А ворота у входа в фонтан -
                как пасть,
 Осторожнее, можно в капкан
                попасть!
 Если дыры в кармане - какой
                расчет?
 Ты утонешь в фонтане, другой
                всплывет.

 1976

 
 
 
Песня о Судьбе

 Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
 За мною пес - Судьба моя, беспомощна, больна, -
 Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену -
 Глядит, глаза навыкате, и с языка - слюна.

        Морока мне с нею -
        Я оком грустнею,
        Я ликом тускнею
        И чревом урчу,
        Нутром коченею,
        А горлом немею, -
        И жить не умею,
        И петь не хочу!

        Должно быть, старею, -
        Пойду к палачу...
        Пусть вздернет на рею,
        А я заплачу.

 Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
 Но жаль ее, голодную, - ласкается, дрожит, -
 Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну -
 Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

        Тогда я гуляю,
        Петляю, вихляю,
        И ваньку валяю
        И небо копчу.
        Но пса охраняю,
        Сам вою, сам лаю -
        О чем пожелаю,
        Когда захочу.

        Нет, не постарею -
        Пойду к палачу, -
        Пусть вздернет скорее,
        А я приплачу.

 Бывают дни, когда я голову в такое пекло всуну,
 Что и судьба попятится, испуганна, бледна, -
 Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну -
 С тех пор ни дня без стакана, еще ворчит она:

        Закуски - ни корки!
        Мол, я бы в Нью-Йорке
        Ходила бы в норке,
        Носила б парчу!..
        Я ноги - в опорки,
        Судьбу - на закорки, -
        И в гору и с горки
        Пьянчугу влачу.

        Когда постарею,
        Пойду к палачу, -
        Пусть вздернет на рею,
        А я заплачу.

 Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком -
 Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, -
 Хамила, безобразила и обернулась Роком, -
 И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

        Мне тяжко под нею,
        Гляди - я синею,
        Уже сатанею,
        Кричу на бегу:
        "Не надо за шею!
        Не надо за шею!
        Не над за шею, -
        Я петь не смогу!"

        Судьбу, коль сумею,
        Снесу к палачу -
        Пусть вздернет на рею,
        А я заплачу!

 1976

 
 
 
* * *

 Этот день будет первым всегда и везде -
 Пробил час, долгожданный серебряный час:
 Мы ушли по весенней высокой воде,
 Обещанием помнить и ждать заручась.

 По горячим следам мореходов живых и экранных,
 Что пробили нам курс через рифы, туманы и льды,
 Мы под парусом белым идем с океаном на равных
 Лишь в упряжке ветров, не терзая винтами воды.

        Впереди - чудеса неземные!
        А земле, чтобы ждать веселей,
        Будем вечно мы слать позывные -
        Эту вечную дань кораблей.

 Говорят, будто парусам реквием спет,
 Черный бриг за пиратство в музей заточен,
 Бросил якорь в историю стройный корвет,
 Многотрубные увальни вышли в почет.

 Но весь род моряков - сколько есть - до седьмого колена
 Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей.
 И текла за кормой добела раскаленная пена,
 И щадила судьба непутевых своих сыновей.

        Впереди - чудеса неземные!
        А земле, чтобы ждать веселей,
        Будем честно мы слать позывные -
        Эту вечную дань кораблей.

 Материк безымянный не встретим вдали,
 Островам не присвоим названьев своих -
 Все открытые земли давно нарекли
 Именами великих людей и святых.

 Расхватали открытья - мы ложных иллюзий не строим, -
 Но стекает вода с якорей, как живая вода.
 Повезет - и тогда мы в себе эти земли откроем, -
 И на берег сойдем - и останемся там навсегда.

        Не смыкайте же век, рулевые, -
        Вдруг расщедрится серая мгла -
        На "Летучем Голландце" впервые
        Запалят ради нас факела!

        Впереди - чудеса неземные!
        А земле, чтобы ждать веселей,
        Будем честно мы слать позывные -
        Эту вечную дань кораблей!

 1976

 
 
 
 
Одна научная загадка или
Почему аборигены съели Кука

        Не хватайтесь за чужие талии,
        Вырвавшись из рук своих подруг!
        Вспомните, как к берегам Австралии
        Подплывал покойный ныне Кук,

        Как, в кружок усевшись под азали,
        Поедом - с восхода до зари -
        Ели в этой солнечной Австралии
        Друга дружку злые дикари.

 Но почему аборигены съели Кука?
 За что - неясно, молчит наука.
 Мне представляется совсем простая штука:
 Хотели кушать - и съели Кука!

 Есть вариант, что ихний вождь - Большая Бука -
 Сказал, что - очень вкусный кок на судне Кука...
 Ошибка вышла - вот о чем молчит наука:
 Хотели - кока, а съели - Кука!

 И вовсе не было подвоха или трюка -
 Вошли без стука, почти без звука, -
 Пустили в действие дубинку из бамбука -
 Тюк! прямо в темя - и нету Кука!

 Но есть, однако же, еще предположенье,
 Что Кука съели из большого уваженья, -
 Что всех науськивал колдун - хитрец и злюка:
 "Ату, ребята, хватайте Кука!

 Кто уплетет его без соли и без лука,
 Тот сильным, смелым, добрым будет - вроде Кука!"
 Кому-то под руку попался каменюка -
 Метнул, гадюка, - и нету Кука!

 А дикари теперь заламывают руки,
 Ломают копья, ломают луки,
 Сожгли и бросили дубинки из бамбука -
 Переживают, что съели Кука!

 1971, 1972, 1973, 1976, ред. 1978

 
 
 
* * *

 Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода, -
 Вы не ждали его - не за легкой добычей пошли.
 Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода
 И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли.

 Помнишь детские сны о походах Великой Армады,
 Абордажи, бои, паруса - и под ложечкой ком?..
 Все сбылось: "Становись! Становись!" - раздаются команды, -
 Это требует море - скорей становись моряком!

 Наверху, впереди - злее ветры, багровее зори, -
 Правда, сверху видней, впереди же - исход и земля.
 Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли
 Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя!

 По сигналу "Пошел!" оживают продрогшие реи,
 Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком.
 Становись, становись, становись человеком скорее! -
 Это значит на море - скорей становись моряком!

 Поднимаемся в небо по вантам, как будто по вехам, -
 Там и ветер живой - он кричит, а не шепчет тайком:
 Становись, становись, становись, становись человеком! -
 Это значит на море - скорей становись моряком!

 Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали,
 Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе, -
 Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками;
 Становясь капитаном - храните матроса в себе!

 1976

 
 
 
Мореплаватель-одиночка

 Вот послал господь родителям сыночка:
 Люльку в лодку переделать велел, -
 Мореплаватель родился одиночка -
 Сам укачивал себя, сам болел...

        Не по году он мужал - по денечку,
        И уже из колыбели дерзал:
        К мореплаванью годился в одиночку,
        Из пеленок паруса вырезал.

 ...Прямо по носу - глядите! - то ли бочка,
 То ли яхта, то ли плот, то ли - нет:
 Мореплаватель, простите, одиночка
 Посылает вам мудреный привет!

        Ой, ребята, не к добру проволочка!
        Сплюньте трижды все, кто на корабле:
        Мореплаватель на море одиночка -
        Вроде черного кота на земле!

 "Вы откуда - отвечайте нам, и точка, -
 Не могли же вы свалиться с небес?!
 Мы читали, что какой-то одиночка
 В треугольнике Бермудском исчез..."

        "Это утка, это бред - все до строчки! -
        И простите, если резок и груб, -
        Я там плавал, извините, в одиночку:
        Он совсем не треугольник, а - куб!

 Были бедствия - посуда на кусочки!
 Била Бетси - ураган - все подряд, -
 Мореплаватели нынче - одиночки -
 Из летающих тарелок едят!.."

        Вот добавил он в планктон кипяточку...
        Как орудует: хоть мал, да удал!
        Глядь - и ест деликатесы в одиночку, -
        А из нас - таких никто не едал.

 И поведал он, что пьет он по глоточку,
 Чтоб ни капли не пропасть в бороде, -
 Мореплаватель, простите, в одиночку
 Философию развел на воде.

        "Не искусственную ли оболочку
        Вы вокруг себя, мой друг, возвели?
        Мореплаванью, простите, в одиночку
        Наше общество предпочли?"

 Он ответил: "Вы попали прямо в точку!
 Жаль, на суше не пожать вам руки:
 В море плавая подолгу в одиночку,
 Я по вас затосковал, моряки!"

        Мы, услыша что-нибудь, сразу - в строчку,
        Мы, завидя что-нибудь, - в негатив!
        Мореплавателя сняли, одиночку,
        В фотографию его превратив.

 Ах, побольше б нам немного юморочку! -
 Поскучнели, отрешась от земли, -
 Мореплавателя - брата - одиночку
 Мы хотя бы как смогли развлекли!

        Так поменьше им преград и отсрочек,
        И задорин на пути, и сучков!
        Жаль, что редко их встретишь - одиночек, -
        Славных малых и таких чудаков!

 1976

 
 
 
Шторм

 Мы говорим не "штормы", а "шторма" -
 Слова выходят коротки и смачны:
 "Ветра" - не "ветры" - сводят нас с ума,
 Из палуб выкорчевывая мачты.

 Мы на приметы наложили вето -
 Мы чтим чутье компасов и носов.
 Упругие тугие мышцы ветра
 Натягивают кожу парусов.

 На чаше звездных - подлинных - Весов
 Седой Нептун судьбу решает нашу,
 И стая псов, голодных Гончих псов,
 Надсадно воя, гонит нас на Чашу.

 Мы - призрак легендарного корвета,
 Качаемся в созвездии Весов.
 И словно заострились струи ветра -
 И вспарывают кожу парусов.

 По курсу - тень другого корабля,
 Он шел - и в штормы хода не снижая.
 Глядите - вон болтается петля
 На рее, по повешенным скучая!

 С ним Провиденье поступило круто:
 Лишь вечный штиль - и прерван ход часов, -
 Попутный ветер словно бес попутал -
 Он больше не находит парусов.

 Нам кажется, мы слышим чей-то зов -
 Таинственные четкие сигналы...
 Не жажда славы, гонок и призов
 Бросает нас на гребни и на скалы.

 Изведать то, чего не ведал сроду, -
 Глазами, ртом и кожей пить простор!..
 Кто в океане видит только воду -
 Тот на земле не замечает гор.

 Пой, ураган, нам злые песни в уши,
 Под череп проникай и в мысли лезь,
 Лей звездный дождь, вселяя в наши души
 Землей и морем вечную болезнь!

 1976

 
 
 
Гимн морю и горам

 Заказана погода нам Удачею самой,
 Довольно футов нам под киль обещано,
 И небо поделилось с океаном синевой -
 Две синевы у горизонта скрещены.

 Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
 Сродни горам в безумье, буйстве, кротости:
 Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
 И впадины меж ними - словно пропасти!

        Служение стихиям не терпит суеты,
        К двум полюсам ведет меридиан.
        Благословенны вечные хребты,
        Благословен Великий океан.

 Нам сам Великий случай - брат, Везение - сестра,
 Хотя - на всякий случай - мы встревожены.
 На суше пожелали нам ни пуха ни пера,
 Созвездья к нам прекрасно расположены.

 Мы все - впередсмотрящие, все начали с азов,
 И если у кого-то невезение -
 Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, - на зов,
 На помощь, прерывая восхождение.

        Служение стихиям не терпит суеты,
        К двум полюсам ведет меридиан.
        Благословенны вечные хребты,
        Благословен Великий океан.

 Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, -
 Не сединой, а солью убеленные, -
 Скупая океанская огромная слеза
 Умоет наши лица просветленные...

 Взята вершина - клотики вонзились в небеса!
 С небес на землю - только на мгновение:
 Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса -
 И снова начинаем восхождение.

        Служение стихиям не терпит суеты,
        К двум полюсам ведет меридиан.
        Благословенны вечные хребты,
        Благословен Великий океан.

 1976

 
 
 
* * *

 Позвольте, значит, доложить,
                господин генерал:
 Тот, кто должен был нас кормить -
                сукин сын, черт побрал!

 Потери наши велики,
                господин генерал,
 Казармы наши далеки,
                господин генерал.

 Солдаты - мамины сынки,
                их на штурм не поднять.
 Так что, выходит не с руки -
                отступать-наступать.

 {1976}

 
 
 
* * *

 Растревожили в логове старое зло,
 Близоруко взглянуло оно на восток.
 Вот поднялся шатун и пошел тяжело -
 Как положено зверю - свиреп и жесток.

        Так подняли вас в новый крестовый поход,
        И крестов намалевано вдоволь.
        Что вам надо в стране, где никто вас не ждет,
        Что ответите будущим вдовам?

                Так послушай, солдат! Не ходи убивать -
                Будешь кровью богат, будешь локти кусать!
                За развалины школ, за сиротский приют
                Вам осиновый кол меж лопаток вобьют.

        Будет в школах пять лет недобор, старина, -
        Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
        А твоя, в те года молодая, жена
                Не рожала детей.

 Неизвестно, получишь ли рыцарский крест,
 Но другой - на могилу под Волгой - готов.
 Бог не выдаст? Свинья же, быть может, не съест, -
 Раз крестовый поход - значит, много крестов.

        Только ваши - подобье раздвоенных жал,
        Все вранье - вы пришли без эмоций!
        Гроб Господен не здесь - он лежит, где лежал,
        И креста на вас нет, крестоносцы.

                Но, хотя миновало немало веков,
                Видно, не убывало у вас дураков!
                Вас прогонят, пленят, ну а если убьют -
                Неуютным, солдат, будет вечный приют.

        Будет в школах пять лет недобор, старина, -
        Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
        А твоя, в те года молодая, жена
                Не рожала детей.

 Зря колосья и травы вы топчите тут,
 Скоро кто-то из вас станет чахлым кустом,
 Ваши сбитые наспех кресты прорастут
 И настанет покой, только слишком потом.

        Вы ушли от друзей, от семей, от невест -
        Не за пищей птенцам желторотым.
        И не нужен железный оплавленный крест
        Будет будущим вашим сиротам.

                Возвращайся назад, чей-то сын и отец!
                Убиенный солдат - это только мертвец.
                Если выживешь - тысячам свежих могил
                Как потом объяснишь, для чего приходил?

        Будет в школах пять лет недобор, старина, -
        Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
        А твоя, в те года молодая, жена
                Не рожала детей.

 1976

 
 
 
* * *

 У профессиональных игроков
 Любая масть ложится перед червой.
 Так век двадцатый - лучший из веков -
 Как шлюха упадет под двадцать первый.

 Я думаю, ученые наврали,
 Прокол у них в теории, порез:
 Развитие идет не по спирали,
 А вкривь и вкось, вразнос, наперерез.

 1976

 
 
 
* * *

 Я вам расскажу про то, что будет,
 Вам такие приоткрою дали!..
 Пусть меня историки осудят
 За непонимание спирали.

 Возвратятся на свои на круги
 Ураганы поздно или рано,
 И, как сыромятные подпруги,
 Льды затянут брюхо океану.

 Черные, лиловые, цветные
 Сны придут и тяжко смежат веки, -
 Вот тогда вы, добрые и злые,
 Станете счастливыми навеки.

 Это будет так или иначе,
 Не скажу когда, но знаю - будет.
 Если плачут северные люди,
 Значит, скоро южные заплачут.

 И тогда не орды чингисханов,
 И не сабель звон, не конский топот, -
 Миллиарды выпитых стаканов
 Эту землю грешную затопят.

 1976

 
 
 
* * *

 Ах, откуда у меня грубые замашки?
 Походи с мое, поди даже не пешком...
 Меня мама родила в сахарной рубашке,
 Подпоясала меня красным кушаком.

 Дак откуда у меня хмурое надбровье?
 От каких таких причин белые вихры?
 Мне папаша подарил бычее здоровье
 И в головушку вложил не "хухры-мухры".

 Начинал мытье мое с Сандуновских бань я, -
 Вместе с потом выгонял злое недобро.
 Годен - в смысле чистоты и образованья,
 Тут и голос должен быть - чисто серебро.

 Пел бы ясно я тогда, пел бы я про дали,
 Пел бы я про самое главное для всех,
 Все б со мной здоровкались, все бы мне прощали,
 Но не дал Бог голоса, - нету, как на грех!

 Но воспеть-то хочется, да хотя бы шали,
 Да хотя бы самое главное и ТО!
 И кричал со всхрипом я - люди не дышали,
 И никто не морщился, право же, никто!

 От ко{го} же сон такой, да вранье да хаянье!
 Я всегда имел в виду мужиков, не дам.
 Вы же слушали меня, затаив дыхание,
 И теперь ханыжите - только я не дам.

 Был раб Божий, нес свой крест, были у раба вши.
 Отрубили голову - испугались вшей.
 Да поплакав, разошлись, солоно хлебавши,
 И детишек не забыв вытолкать взашей.

 1976

 
 
 
* * *

 Напрасно я лицо свое разбил -
 Кругом молчат - и все, и взятки гладки,
 Один ору - еще так много сил,
 Хоть по утрам не делаю зарядки.

 Да я осилить мог бы тонны груза!
 Но, видимо, не стоило таскать -
 Мою страну, как тот дырявый кузов,
 Везет шофер, которому плевать.

 1976



 
Две судьбы

 Жил я славно в первой трети
 Двадцать лет на белом свете -
                         по учению,
 Жил безбедно и при деле,
 Плыл, куда глаза глядели, -
                         по течению.

 Заскрипит ли в повороте,
 Затрещит в водовороте -
                         я не слушаю,
 То разуюсь, то обуюсь,
 На себя в воде любуюсь, -
                         брагу кушаю.

 И пока я наслаждался,
 Пал туман и оказался
                         в гиблом месте я, -
 И огромная старуха
 Хохотнула прямо в ухо,
                         злая бестия.

 Я кричу, - не слышу крика,
 Не вяжу от страха лыка,
                         вижу плохо я,
 На ветру меня качает...
 "Кто здесь?" Слышу - отвечает:
                         "Я, Нелегкая!

 Брось креститься, причитая, -
 Не спасет тебя святая
                         Богородица:
 Кто рули и весла бросит,
 Тех Нелегкая заносит -
                         так уж водится!"

 И с одышкой, ожиреньем
 Ломит, тварь, по пням, кореньям
                         тяжкой поступью,
 Я впотьмах ищу дорогу,
 Но уж брагу понемногу -
                         только по сто пью.

 Вдруг навстречу мне - живая
 Колченогая Кривая -
                         морда хитрая.
 "Не горюй, - кричит, - болезный,
 Горемыка мой нетрезвый, -
                         слезы вытру я!"

 Взвыл я, ворот разрывая:
 "Вывози меня, Кривая, -
                         я на привязи!
 Мне плевать, что кривобока,
 Криворука, кривоока, -
                         только вывези!"

 Влез на горб к ней с перепугу, -
 Но Кривая шла по кругу -
                         ноги разные.
 Падал я и полз на брюхе -
 И хихикали старухи
                         безобразные.

 Не до жиру - быть бы живым, -
 Много горя над обрывом,
                         а в обрыве - зла.
 "Слышь, Кривая, четверть ставлю -
 Кривизну твою исправлю,
                         раз не вывезла!

 Ты, Нелегкая, маманя!
 Хочешь истины в стакане -
                         на лечение?
 Тяжело же столько весить,
 А хлебнешь стаканов десять -
                         облегчение!"

 И припали две старухи
 Ко бутыли медовухи -
                         пьянь с ханыгою, -
 Я пока за кочки прячусь,
 К бережку тихонько пячусь -
                         с кручи прыгаю.

 Огляделся - лодка рядом, -
 А за мною по корягам,
                         дико охая,
 Припустились, подвывая,
 Две судьбы мои - Кривая
                         да Нелегкая.

 Греб до умопомраченья,
 Правил против ли теченья,
                        на стремнину ли, -
 А Нелегкая с Кривою
 От досады, с перепою
                         там и сгинули!

 1975, 1976 - 1977

 
 
 
 
Письмо в редакцию телевизионной
передачи "Очевидное - невероятное"
из сумасшедшего дома с Канатчиковой дачи

 Дорогая передача!
 Во субботу, чуть не плача,
 Вся Канатчикова дача
        К телевизору рвалась, -
 Вместо чтоб поесть, помыться
 Уколоться и забыться,
 Вся безумная больница
        У экрана собралась.

 Говорил, ломая руки,
 Краснобай и баламут
 Про бессилие науки
 Перед тайною Бермуд, -
 Все мозги разбил на части,
 Все извилины заплел -
 И канатчиковы власти
 Колят нам второй укол.

 Уважаемый редактор!
 Может, лучше - про реактор?
 Про любимый лунный трактор?!
        Ведь нельзя же! - год подряд:
 То тарелками пугают -
 Дескать, подлые, летают;
 То у вас собаки лают,
        То руины - говорят!

 Мы кое в чем поднаторели:
 Мы тарелки бьем весь год -
 Мы на них собаку съели, -
 Если повар нам не врет.
 А медикаментов груды -
 В унитаз, кто не дурак.
 Это жизнь! И вдруг - Бермуды!
 Вот те раз! Нельзя же так!

 Мы не сделали скандала -
 Нам вождя недоставало:
 Настоящих буйных мало -
        Вот и нету вожаков.
 Но на происки и бредни
 Сети есть у нас и бредни -
 Не испортят нам обедни
        Злые происки врагов!

 Это их худые черти
 Бермутят воду во пруду,
 Это все придумал Черчилль
 В восемнадцатом году!
 Мы про взрывы, про пожары
 Сочиняли ноту ТАСС...
 Тут примчались санитары -
 Зафиксировали нас.

 Тех, кто был особо боек,
 Прикрутили к спинкам коек -
 Бился в пене параноик
        Как ведьмак на шабаше:
 "Развяжите полотенцы,
 Иноверы, изуверцы!
 Нам бермуторно на сердце
        И бермутно на душе!"

 Сорок душ посменно воют -
 Раскалились добела, -
 Во как сильно беспокоят
 Треугольные дела!
 Все почти с ума свихнулись -
 Даже кто безумен был, -
 И тогда главврач Маргулис
 Телевизор запретил.

 Вон он, змей, в окне маячит -
 За спиною штепсель прячет, -
 Подал знак кому-то - значит,
        Фельдшер вырвет провода.
 Нам осталось уколоться -
 И упасть на дно колодца,
 И пропасть на дне колодца,
        Как в Бермудах, навсегда.

 Ну а завтра спросят дети,
 Навещая нас с утра:
 "Папы, что сказали эти
 Кандидаты в доктора?"
 Мы откроем нашим чадам
 Правду - им не все равно:
 "Удивительное рядом -
 Но оно запрещено!"

 Вон дантист-надомник Рудик -
 У него приемник "грюндиг", -
 Он его ночами крутит -
        Ловит, контра, ФРГ.
 Он там был купцом по шмуткам
 И подвинулся рассудком, -
 К нам попал в волненье жутком
        С номерочком на ноге.

 Прибежал, взволнован крайне, -
 Сообщеньем нас потряс,
 Будто - наш научный лайнер
 В треугольнике погряз;
 Сгинул, топливо истратив,
 Весь распался на куски, -
 Двух безумных наших братьев
 Подобрали рыбаки.

 Те, кто выжил в катаклизме,
 Пребывают в пессимизме, -
 Их вчера в стеклянной призме
        К нам в больницу привезли -
 И один из них, механик,
 Рассказал, сбежав от нянек,
 Что Бермудский многогранник -
        Незакрытый пуп Земли.

 "Что там было? Как ты спасся?" -
 Каждый лез и приставал, -
 Но механик только трясся
 И чинарики стрелял.
 Он то плакал, то смеялся,
 То щетинился как еж, -
 Он над нами издевался, -
 Сумасшедший - что возьмешь!

 Взвился бывший алкоголик,
 Матерщинник и крамольник:
 "Надо выпить треугольник!
        На троих его! Даешь!"
 Разошелся - так и сыпет:
 "Треугольник будет выпит! -
 Будь он параллелепипед,
        Будь он круг, едрена вошь!"

 Больно бьют по нашим душам
 "Голоса" за тыщи миль, -
 Зря "Америку" не глушим,
 Зря не давим "Израиль":
 Всей своей враждебной сутью
 Подрывают и вредят -
 Кормят, поят нас бермутью
 Про таинственный квадрат!

 Лектора из передачи!
 Те, кто так или иначе
 Говорят про неудачи
        И нервируют народ!
 Нас берите, обреченных, -
 Треугольник вас, ученых,
 Превратит в умалишенных,
        Ну а нас - наоборот.

 Пусть - безумная идея,
 Не решайте сгоряча.
 Отвечайте нам скорее
 Через доку главврача!
 С уваженьем... Дата. Подпись.
 Отвечайте нам - а то,
 Если вы не отзоветесь
 Мы напишем... в "Спортлото"!

 1977

 
 
 
Палач

 Когда я об стену разбил лицо и члены
 И все, что только было можно, произнес,
 Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
 "Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

        При ваших нервах и при вашей худобе
        Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
        Чем учинять членовредительство себе,
        Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток. -

                Он сказал мне, - приляг,
                Успокойся, не плачь, -
                Он сказал, - я не враг,
                Я - твой верный палач.

                        Уж не за полночь - за три,
                        Давай отдохнем.
                        Нам ведь все-таки завтра
                        Работать вдвоем".

 "Чем черт не шутит, что ж, - хлебну, пожалуй, чаю,
 Раз дело приняло приятный оборот,
 Но ненавижу я весь ваш палачий род -
 Я в рот не брал вина за вас - и не желаю!"

        Он попросил: "Не трожьте грязное белье.
        Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
        Но вы войдите в положение мое -
        Я здесь на службе состою, я здесь пытаю,

                Молчаливо, прости,
                Счет веду головам.
                Ваш удел - не ахти,
                Но завидую вам.

                        Право, я не шучу,
                        Я смотр делово:
                        Говори, что хочу,
                        Обзывай хоть кого. -

 Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
 Он говорил, сморкаясь в старое пальто, -
 Приговоренный обладает, как никто,
 Свободой слова, то есть подлинной свободой".

        И я избавился от острой неприязни
        И посочувствовал дурной его судьбе.
        Спросил он: "Как ведете вы себя на казни?"
        И я ответил: "Вероятно, так себе...

                Ах, прощенья прошу, -
                Важно знать палачу,
                Что, когда я вишу,
                Я ногами сучу.

                        Да у плахи сперва
                        Хорошо б подмели,
                        Чтоб, упавши, глава
                        Не валялась в пыли".

 Чай закипел, положен сахар по две ложки.
 "Спасибо!" - "Что вы? Не извольте возражать!
 Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
 А грязи нет - у нас ковровые дорожки".

        Ах, да неужто ли подобное возможно!
        От умиленья я всплакнул и лег ничком.
        Потрогав шею мне легко и осторожно,
        Он одобрительно поцокал языком.

                Он шепнул: "Ни гугу!
                Здесь кругом стукачи.
                Чем смогу - помогу,
                Только ты не молчи.

                        Стану ноги пилить -
                        Можешь ересь болтать,
                        Чтобы казнь отдалить,
                        Буду дольше пытать".

 Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
 А я - уже дождаться утра не могу,
 Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
 Я крикну весело: остановись, мгновенье!

        "...И можно музыку заказывать при этом,
        Чтоб стоны с воплями остались на губах".
        Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
        Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

                "Будет больно - поплачь,
                Если невмоготу". -
                Намекнул мне палач.
                Хорошо, я учту.

                        Подбодрил меня он,
                        Правда, сам загрустил -
                        Помнят тех, кто казнен,
                        А не тех, кто казнил.

 Развлек меня про гильотину анекдотом,
 Назвав ее карикатурой на топор:
 "Как много миру дал голов французский двор!.."
 И посочувствовал наивным гугенотам.

        Жалел о том, что кол в России упразднен,
        Был оживлен и сыпал датами привычно,
        Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
        И горевал о тех, над кем работал лично.

                "Раньше, - он говорил, -
                Я дровишки рубил,
                Я и стриг, я и брил,
                И с ружьишком ходил.

                        Тратил пыл в пустоту
                        И губил свой талант,
                        А на этом посту
                        Повернулось на лад".

 Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
 Рубил - должно быть, для наглядности, - рукой.
 А в то же время знать не знал, кто он такой, -
 Невелико образованье палачево.

        Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
        Он дул на воду, грея руки о стекло.
        Об инквизиции с почтеньем отозвался
        И об опричниках - особенно тепло.

                Мы гоняли чаи -
                Вдруг палач зарыдал -
                Дескать, жертвы мои
                Все идут на скандал.

                        "Ах, вы тяжкие дни,
                        Палачева стерня.
                        Ну за что же они
                        Ненавидят меня?"

 Он мне поведал назначенье инструментов.
 Все так не страшно - и палач как добрый врач.
 "Но на работе до поры все это прячь,
 Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

        Бывает, только его в чувство приведешь, -
        Водой окатишь и поставишь Оффенбаха, -
        А он примерится, когда ты подойдешь,
        Возьмет и плюнет - и испорчена рубаха".

                Накричали речей
                Мы за клан палачей.
                Мы за всех палачей
                Пили чай - чай ничей.

                        Я совсем обалдел,
                        Чуть не лопнул, крича.
                        Я орал: "Кто посмел
                        Обижать палача!.."

 Смежила веки мне предсмертная усталость.
 Уже светало, наше время истекло.
 Но мне хотя бы перед смертью повезло -
 Такую ночь провел, не каждому досталось!

        Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
        Согнал назойливую муху мне с плеча...
        Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
        И образ доброго чудного палача.

 1977

 
 
 
* * *

 Упрямо я стремлюсь ко дну,
 Дыханье рвется, давит уши.
 Зачем иду на глубину?
 Чем плохо было мне на суше?

 Там, на земле, - и стол, и дом.
 Там - я и пел, и надрывался.
 Я плавал все же, хоть с трудом,
 Но на поверхности держался.

 Линяют страсти под луной
 В обыденной воздушной жиже,
 А я вплываю в мир иной, -
 Тем невозвратнее, чем ниже.

 Дышу я непривычно - ртом.
 Среда бурлит - плевать на среду!
 Я погружаюсь, и притом -
 Быстрее - в пику Архимеду.

 Я потерял ориентир,
 Но вспомнил сказки, сны и мифы.
 Я открываю новый мир,
 Пройдя коралловые рифы.

 Коралловые города...
 В них многорыбно, но не шумно -
 Нема подводная среда,
 И многоцветна, и разумна.

 Где ты, чудовищная мгла,
 Которой матери стращают?
 Светло, хотя ни факела,
 Ни солнца мглу не освещают.

 Все гениальное и не-
 Допонятое - всплеск и шалость -
 Спаслось и скрылось в глубине!
 Все, что гналось и запрещалось...

 Дай Бог, я все же дотону,
 Не дам им долго залежаться.
 И я вгребаюсь в глубину,
 И все труднее погружаться.

 Под черепом - могильный звон,
 Давленье мне хребет ломает, -
 Вода выталкивает вон
 И глубина не принимает.

 Я снял с острогой карабин,
 Но камень взял - не обессудьте! -
 Чтобы добраться до глубин,
 До тех пластов - до самой сути.

 Я бросил нож - не нужен он:
 Там нет врагов, там все мы люди,
 Там каждый, кто вооружен,
 Нелеп и глуп, как вошь на блюде.

 Сравнюсь с тобой, подводный гриб,
 Забудем и чины, и ранги.
 Мы снова превратились в рыб,
 И наши жабры - акваланги.

 Нептун - ныряльщик с бородой,
 Ответь и облегчи мне душу:
 Зачем простились мы с водой,
 Предпочитая влаге сушу?

 Меня сомненья - черт возьми! -
 Давно буравами сверлили:
 Зачем мы сделались людьми?
 Зачем потом заговорили?

 Зачем, живя на четырех,
 Мы встали, распрямили спины?
 Затем - и это видит Бог, -
 Чтоб взять каменья и дубины.

 Мы умудрились много знать,
 Повсюду мест наделать лобных,
 И предавать, и распинать,
 И брать на крюк себе подобных!

 И я намеренно тону,
 Ору: "Спасите наши души!"
 И, если я не дотяну,
 Друзья мои, бегите с суши!

 Назад - не к горю и беде,
 Назад и вглубь - но не ко гробу!..
 Назад - к прибежищу, к воде,
 Назад - в извечную утробу!

 Похлопал по плечу трепанг,
 Признав во мне свою породу...
 И я выплевываю шланг
 И в легкие пускаю воду.

 1977

 
 
 
Про глупцов

 Этот шум - не начало конца,
 Не повторная гибель Помпеи -
 Спор вели три великих глупца:
 Кто из них, из великих, глупее.

 Первый выл: "Я физически глуп, -
 Руки вздел, словно вылез на клирос. -
 У меня даже мудрости зуб,
 Невзирая на возраст, не вырос!"

 Но не приняли это в расчет -
 Даже умному эдак негоже:
 "Ах, подумаешь, зуб не растет!
 Так другое растет - ну и что же?.."

 К синяку прижимая пятак,
 Встрял второй: "Полно вам, загалдели!
 Я - способен все видеть не так,
 Как оно существует на деле!"

 "Эх, нашел чем хвалиться, простак, -
 Недостатком всего поколенья!..
 И к тому же все видеть не так -
 Доказательство слабого зренья!"

 Третий был непреклонен и груб,
 Рвал лицо на себе, лез из платья:
 "Я - единственный подлинно глуп, -
 Ни про что не имею понятья".

 Долго спорили - дни, месяца, -
 Но у всех аргументы убоги...
 И пошли три великих глупца
 Глупым шагом по глупой дороге.

 Вот и берег - дороге конец.
 Откатив на обочину бочку,
 В ней сидел величайший мудрец, -
 Мудрецам хорошо в одиночку.

 Молвил он подступившим к нему:
 Дескать, знаю - зачем, кто такие, -
 Одного только я не пойму -
 Для чего это вам, дорогие!

 Или, может, вам нечего есть,
 Или - мало друг дружку побили?
 Не кажитесь глупее чем есть, -
 Оставайтесь такими, как были.

 Стоит только не спорить о том,
 Кто главней, - уживетесь отлично, -
 Покуражьтесь еще, а потом -
 Так и быть - приходите вторично!..

 Он залез в свою бочку с торца -
 Жутко умный, седой и лохматый...
 И ушли три великих глупца -
 Глупый, глупенький и глуповатый.

 Удивляясь, ворчали в сердцах:
 "Стар мудрец - никакого сомненья!
 Мир стоит на великих глупцах, -
 Зря не выказал старый почтенья!"

 Потревожат вторично его -
 Темной ночью попросят: "Вылазьте!"
 Все бы это еще ничего,
 Но глупцы состояли у власти...

 И у сказки бывает конец:
 Больше нет у обочины бочки -
 В "одиночку" отправлен мудрец.
 Хорошо ли ему в "одиночке"?

 1977

 
 
 
* * *

 Реальней сновидения и бреда,
 Чуднее старой сказки для детей -
 Красивая восточная легенда
 Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.

 И кто нырнет в холодный этот омут,
 Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, -
 Ни заговор, ни смерть того не тронут;
 А кто потонет - обретет покой и тишину.

        Эх, сапоги-то стоптаны, походкой косолапою
        Протопаю по тропочке до каменных гольцов,
        Со дна кружки блестящие я соскоблю, сцарапаю -
        Тебе на серьги, милая, а хошь - и на кольцо!

 Я от земного низкого поклона
 Не откажусь, хотя спины не гнул.
 Родился я в рубашке - из нейлона, -
 На шелковую, тоненькую я не потянул.

 Спасибо и за ту на добром слове:
 Ношу - не берегу ее, не прячу в тайниках, -
 Ее легко отстирывать от крови,
 Не рвется - хоть от ворота рвани ее - никак!

        Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихой сапою,
        Всмотрюсь во дно озерное при отблеске зарниц:
        Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю -
        Тебе на ожерелье, какое у цариц!

 Пылю по суху, топаю по жиже, -
 Я иногда спускаюсь по ножу...
 Мне говорят, что я качусь все ниже,
 А я - хоть и внизу, а все же уровень держу!

 Жизнь впереди - один отрезок прожит,
 Я вхож куда угодно - в терема и в закрома:
 Рожден в рубашке - Бог тебе поможет, -
 Хоть наш, хоть удэгейский - старый Сангия-мама!

        Дела мои любезные, я вас накрою шляпою -
        Я доберусь, долезу до заоблачных границ, -
        Не взять волшебных ракушек - звезду с небес сцарапаю,
        Алмазную да крупную - какие у цариц!

 Навес бы звезд я в золоченом блюде,
 Чтобы при них вам век прокоротать, -
 Да вот беда - заботливые люди
 Сказали: "Звезды с неба - не хватать!"

 Ныряльщики за ракушками - тонут.
 Но кто в рубашке - что тому тюрьма или сума:
 Бросаюсь головою в синий омут -
 Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама!..

        Но до того, душа моя, по странам по Муравиям
        Прокатимся, и боги подождут-повременят!
        Мы в галечку прибрежную, в дорожки с чистым гравием
        Вобьем монету звонкую, затопчем - и назад.

        А помнишь ли, голубушка, в денечки наши летние
        Бросили в море денежку - просила ты сама?..
        А может быть, и в озеро те ракушки заветные
        Забросил Бог для верности - сам Сангия-мама!..

 1977

 
 
 
* * *

 Говорят в Одессе дети
 О каком-то диссиденте:
 Звать мерзавца - Говнан Виля,
 На Фонтане, семь, живет,
 Родом он из Израиля
 И ему девятый год.

 1977

 
 
 
Притча о Правде и Лжи

                            В подражание Булату Окуджаве

 Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
 Принарядившись для сирых, блаженных, калек, -
 Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
 Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

 И легковерная Правда спокойно уснула,
 Слюни пустила и разулыбалась во сне, -
 Грубая Ложь на себя одеяло стянула,
 В Правду впилась - и осталась довольна вполне.

 И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
 Баба как баба, и что ее ради радеть?! -
 Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
 Если, конечно, и ту и другую раздеть.

 Выплела ловко из кос золотистые ленты
 И прихватила одежды, примерив на глаз;
 Деньги взяла, и часы, и еще документы, -
 Сплюнула, грязно ругнулась - и вон подалась.

 Только к утру обнаружила Правда пропажу -
 И подивилась, себя оглядев делово:
 Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
 Вымазал чистую Правду, а так - ничего.

 Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
 "Ложь это все, и на Лжи одеянье мое..."
 Двое блаженных калек протокол составляли
 И обзывали дурными словами ее.

 Стервой ругали ее, и похуже чем стервой,
 Мазали глиной, спускали дворового пса...
 "Духу чтоб не было, - на километр сто первый
 Выселить, выслать за двадцать четыре часа!"

 Тот протокол заключался обидной тирадой
 (Кстати, навесили Правде чужие дела):
 Дескать, какая-то мразь называется Правдой,
 Ну а сама - пропилась, проспалась догола.

 Чистая Правда божилась, клялась и рыдала,
 Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах, -
 Грязная Ложь чистокровную лошадь украла -
 И ускакала на длинных и тонких ногах.

 Некий чудак и поныне за Правду воюет, -
 Правда, в речах его правды - на ломаный грош:
 "Чистая Правда со временем восторжествует, -
 Если проделает то же, что явная Ложь!"

 Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,
 Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.
 Могут раздеть, - это чистая правда, ребята, -
 Глядь - а штаны твои носит коварная Ложь.
 Глядь - на часы твои смотрит коварная Ложь.
 Глядь - а конем твоим правит коварная Ложь.

 1977

 
 
 
Летела жизнь

 Я сам с Ростова, а вообще подкидыш -
 Я мог бы быть с каких угодно мест, -
 И если ты, мой Бог, меня не выдашь,
 Тогда моя Свинья меня не съест.

 Живу - везде, сейчас, к примеру, - в Туле.
 Живу - и не считаю ни потерь, ни барышей.
 Из детства помню детский дом в ауле
 В республике чечено-ингушей.

        Они нам детских душ не загубили,
        Делили с нами пищу и судьбу.
        Летела жизнь в плохом автомобиле
        И вылетала с выхлопом в трубу.

 Я сам не знал, в кого я воспитаюсь,
 Любил друзей, гостей и анашу.
 Теперь чуть что, чего - за нож хватаюсь, -
 Которого, по счастью, не ношу.

 Как сбитый куст я по ветру волокся,
 Питался при дороге, помня зло, но и добро.
 Я хорошо усвоил чувство локтя, -
 Который мне совали под ребро.

        Бывал я там, где и другие были, -
        Все те, с кем резал пополам судьбу.
        Летела жизнь в плохом автомобиле
        И вылетела с выхлопом в трубу.

 Нас закаляли в климате морозном,
 Нет никому ни в чем отказа там.
 Так что чечены, жившие при Грозном,
 Намылились с Кавказа в Казахстан.

 А там - Сибирь - лафа для брадобреев:
 Скопление народов и нестриженных бичей, -
 Где место есть для зеков, для евреев
 И недоистребленных басмачей.

        В Анадыре что надо мы намыли,
        Нам там ломы ломали на горбу.
        Летела жизнь в плохом автомобиле
        И вылетала с выхлопом в трубу.

 Мы пили все, включая политуру, -
 И лак, и клей, стараясь не взболтнуть.
 Мы спиртом обманули пулю-дуру -
 Так, что ли, умных нам не обмануть?!

 Пью водку под орехи для потехи,
 Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему - пилав, -
 В Норильске, например, в горячем цехе
 Мы пробовали пить стальной расплав.

        Мы дыры в деснах золотом забили,
        Состарюсь - выну - денег наскребу.
        Летела жизнь в плохом автомобиле
        И вылетала с выхлопом в трубу.

 Какие песни пели мы в ауле!
 Как прыгали по скалам нагишом!
 Пока меня с пути на завернули,
 Писался я чечено-ингушом.

 Одним досталась рана ножевая,
 Другим - дела другие, ну а третьим - третья треть...
 Сибирь, Сибирь - держава бичевая, -
 Где есть где жить и есть где помереть.

        Я был кудряв, но кудри истребили -
        Семь пядей из-за лысины во лбу.
        Летела жизнь в плохом автомобиле
        И вылетела с выхлопом в трубу.

 Воспоминанья только потревожь я -
 Всегда одно: "На помощь! Караул!.."
 Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
 А место битвы - город Барнаул.

 Когда дошло почти до самосуда,
 Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя, -
 Те и другие были не отсюда,
 Но воевали, словно за себя.

        А те, кто нас на подвиги подбили,
        Давно лежат и корчатся в гробу, -
        Их всех свезли туда в автомобиле,
        А самый главный - вылетел в трубу.

 1977

 
 
 
О конце войны

        Сбивают из досок столы во дворе, -
        Пока не накрыли - стучат в домино...
        Дни в мае длиннее ночей в декабре,
        Но тянется время - но все решено!

 Уже довоенные лампы горят вполнакала,
 Из окон на пленных глазела Москва свысока, -
 А где-то солдатиков в сердце осколком толкало,
 А где-то разведчикам надо добыть языка.

 Вот уже обновляют знамена, и строят в колонны,
 И булыжник на площади чист, как паркет на полу, -
 А все же на запад идут и идут, и идут батальоны,
 И над похоронкой заходятся бабы в тылу.

        Не выпито всласть родниковой воды,
        Не куплено впрок обручальных колец -
        Все смыло потоком народной беды,
        Которой приходит конец наконец!

 Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги,
 Вот и шторы долой - затемненье уже ни к чему, -
 А где-нибудь - спирт раздают перед боем из фляги:
 Он все выгоняет - и холод, и страх, и чуму.

 Вот уже очищают от копоти свечек иконы,
 И душа и уста - и молитву творят, и стихи, -
 Но с красным крестом все идут и идут, и идут эшелоны,
 А вроде по сводкам - потери не так велики.

        Уже зацветают повсюду сады,
        И землю прогрело и воду во рвах, -
        И скоро награда за ратны труды -
        Подушка из свежей травы в головах!

 Уже не маячат над городом аэростаты,
 Замолкли сирены, готовясь победу трубить, -
 А ротные все-таки выйти успеют в комбаты -
 Которого все еще запросто могут убить.

 Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
 Вот и клятвы слышны - жить в согласье, любви, без долгов, -
 И все же на запад идут и идут, и идут эшелоны,
 А нам показалось - почти не осталось врагов!..

 1977

 
 
 
Про речку Вачу и попутчицу Валю


                       В. Туманову

 Под собою ног не чую -
 И качается земля...
 Третий месяц я бичую,
 Так как списан подчистую
 С китобоя-корабля.

 Ну а так как я бичую,
 Беспартийный, нееврей, -
 Я на лестницах ночую,
 Где тепло от батарей.

 Это жизнь! Живи и грейся -
 Хрен вам, пуля и петля!
 Пью, бывает, хоть залейся:
 Кореша приходят с рейса -
 И гуляют "от рубля"!

 Рупь - не деньги, рупь - бумажка,
 Экономить - тяжкий грех.
 Ах, душа моя тельняшка -
 В сорок полос, семь прорех!

 Но послал господь удачу -
 Заработал свечку он! -
 Увидав, как горько плачу,
 Он сказал: "Гуляй на Вачу!
 Торопись, пока сезон!"

 Что такое эта Вача -
 Разузнал я у бича, -
 Он на Вачу ехал плача -
 Возвращался хохоча.

 Вача - это речка с мелью
 Во глубине сибирских руд,
 Вача - это дом с постелью,
 Там стараются артелью, -
 Много золота берут!

 Как вербованный ишачу -
 Не ханыжу, не "торчу"...
 Взял билет, - лечу на Вачу,
 Прилечу - похохочу!

 Нету золота богаче -
 Люди знают, им видней!
 В общем, так или иначе,
 Заработал я на Ваче
 Сто семнадцать трудодней.

 Подсчитали, отобрали, -
 За еду, туда-сюда, -
 Но четыре тыщи дали
 Под расчет - вот это да!

 Рассовал я их в карманы,
 Где и рупь не ночевал,
 И уехал в жарки страны,
 Где кафе и рестораны -
 Позабыть, как бичевал.

 Выпью - там такая чача! -
 За советчика бича:
 Я на Вачу ехал плача -
 Возвращаюсь хохоча!

 ...Проводник в преддверье пьянки
 Извертелся на пупе,
 То же и официантки,
 А на первом полустанке
 Села женщина в купе.

 Может, вам она - как кляча,
 Мне - так просто в самый раз!
 Я на Вачу ехал плача -
 Возвращаюсь веселясь!

 То да се, да трали-вали, -
 Как узнала про рубли...
 Сотни по столу шныряли -
 С Валей вместе и сошли.

 С нею вышла незадача, -
 Я и это залечу!
 Я на Вачу ехал плача,
 Возвращаюсь - хохочу!..

 Суток пять как просквозило, -
 Море вот оно - стоит.
 У меня что было - сплыло, -
 Проводник воротит рыло
 И за водкой не бежит.

 Рупь последний в Сочи трачу -
 Телеграмму накатал:
 Шлите денег - отбатрачу,
 Я их все прохохотал.

 Где вы, где вы, рассыпные, -
 Хоть ругайся, хоть кричи!
 Снова ваш я, дорогие, -
 Магаданские, родные,
 Незабвенные бичи!

 Мимо носа носат чачу,
 Мимо рота - алычу...
 Я на Вачу еду, плача,
 Над собою хохочу!

 1977

 
 
 
Разговор в трамвае

 "Граждане! Зачем толкаетесь,
 На скандал и ссору нарываетесь?
 Сесть хотите? Дальняя дорога?
 Я вам уступлю, ради Бога!

 Граждане! даже пьяные!
 Все мы - пассажиры постоянные,
 Все живем, билеты отрываем,
 Все по жизни едем трамваем.

 Тесно вам? И зря ругаетесь, -
 Почему вперед не продвигаетесь?!
 Каши с вами, видимо, не сваришь..."
 "Никакой я вам не товарищ!"

 "Ноги все прокопытили..."
 "Вон уже дыра на вашем кителе!"
 "Разбудите этого мужчину, -
 Он во сне поет матерщину".

 "Граждане! Жизнь кончается! -
 Третий круг сойти не получается!"
 "С вас, товарищ, штраф, рассчитайтесь!
 Нет? Тогда еще покатайтесь!"

 1968, 1975, {1977}

 
 
 
* * *

        Снег скрипел подо мной,
        Поскрипев, затихал,
        А сугробы прилечь завлекали...
        Я дышал синевой,
        Белый пар выдыхал, -
        Он летел, становясь облаками.

 И звенела тоска, что в безрадостной песне поется,
 Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи:
 Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце,
 И никто не сказал: "Шевелись, подымайся, не спи!"

        ...Все стоит на Руси
        До макушек в снегу, -
        Полз, катился, чтоб не провалиться:
        Сохрани и спаси,
        Дай веселья в пургу,
        Дай не лечь, не уснуть, не забыться!

 Тот ямщик-чудодей бросил кнут и - куда ему деться:
 Помянул о Христе, ошалев от заснеженных верст, -
 Он, хлеща лошадей, мог движеньем и злостью согреться,
 Ну а он в доброте их жалел, и не бил - и замерз.

        ...Отраженье свое
        Увидал в полынье,
        И взяла меня оторопь: в пору б
        Оборвать житие, -
        Я по грудь во вранье,
        Да и сам-то я кто?! Надо в прорубь.

 Хоть душа пропита - ей там голой не вытерпеть стужу.
 В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа!
 Пар валит изо рта: эк душа моя рвется наружу, -
 Выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа.

        Снег кружит над землей,
        Над страною моей, -
        Мягко стелет, в запой зазывает...
        Ах, ямщик удалой, -
        Пьет и хлещет коней,
        А непьяный ямщик - замерзает.

 1977

 
 
 
* * *

                        Вадиму Туманову

 В младенчестве нас матери пугали,
 Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, -
 Они в сердцах бранились - и едва ли
 Желали детям участи такой.

        А мы пошли за так на четвертак, за ради бога,
        В обход и напролом, и просто пылью по лучу...
        К каким порогам приведет дорога?
        В какую пропасть напоследок прокричу?

 Мы Север свой отыщем без компаса -
 Угрозы матерей мы зазубрили как завет, -
 И ветер дул с костей сдувая мясо
 И радуя прохладою скелет.

 Мольбы и стоны здесь не выживают -
 Хватает и уносит их поземка и метель,
 Слова и слезы на ветру смерзают, -
 Лишь брань и пули настигают цель.

        И мы пошли за так на четвертак, за ради бога,
        В обход и напролом, и просто пылью по лучу...
        К каким порогам приведет дорога?
        В какую пропасть напоследок прокричу?

 Про все писать - не выдержит бумага,
 Все - в прошлом, ну а прошлое - былье и трын-трава, -
 Не раз нам кости перемыла драга -
 В нас, значит, было золото, братва!

 Но чуден звон души моей помина,
 И белый день белей, и ночь черней, и суше снег, -
 И мерзлота надежней формалина
 Мой труп на память сохранит навек.

        И мы пошли за так на четвертак, за ради бога,
        В обход и напролом, и просто пылью по лучу...
        К каким порогам приведет дорога?
        В какую пропасть напоследок прокричу?

 Я на воспоминания не падок,
 Но если занесла судьба - гляди и не тужи:
 Мы здесь подохли - вон он, тот распадок, -
 Нас выгребли бульдозеров ножи.

        Здесь мы прошли за так на четвертак, за ради бога,
        В обход и напролом, и просто пылью по лучу, -
        К каким порогам привела дорога...
        В какую пропасть напоследок прокричу?..

 1977

 
 
 
* * *

                    Вадиму Туманову

        Был побег на рывок -
        Наглый, глупый, дневной, -
        Володарского - с ног
        И - вперед головой.

        И запрыгали двое,
        В такт сопя на бегу,
        На виду у конвоя
        Да по пояс в снегу.

 Положен строй в порядке образцовом,
 И взвыла "Дружба" - старая пила,
 И осенили знаменьем свинцовым
 С очухавшихся вышек три ствола.

        Все лежали плашмя,
        В снег уткнули носы, -
        А за нами двумя -
        Бесноватые псы.

        Девять граммов горячие,
        Аль вам тесно в стволах!
        Мы на мушках корячились,
        Словно как на колах.

 Нам - добежать до берега, до цели, -
 Но выше - с вышек - все предрешено:
 Там у стрелков мы дергались в прицеле -
 Умора просто, до чего смешно.

        Вот бы мне посмотреть,
        С кем отправился в путь,
        С кем рискнул помереть,
        С кем затеял рискнуть!

        Где-то виделись будто, -
        Чуть очухался я -
        Прохрипел: "Кака зовут-то?"
        И - какая статья?"

 Но поздно: зачеркнули его пули -
 Крестом - в затылок, пояс, два плеча, -
 А я бежал и думал: добегу ли? -
 И даже не заметил сгоряча.

        Я - к нему, чудаку:
        Почему, мол, отстал?
        Ну а он - на боку
        И мозги распластал.

        Пробрало! - телогрейка
        Аж просохла на мне:
        Лихо бьет трехлинейка -
        Прямо как на войне!

 Как за грудки, держался я за камни:
 Когда собаки близко - не беги!
 Псы покропили землю языками -
 И разбрелись, слизав его мозги.

        Приподнялся и я,
        Белый свет стервеня, -
        И гляжу - кумовья
        Поджидают меня.

        Пнули труп: "Эх, скотина!
        Нету проку с него:
        За поимки полтина,
        А за смерть - ничего".

 И мы прошли гуськом перед бригадой,
 Потом - на вахту, отряхнувши снег:
 Они обратно в зону - за наградой,
 А я - за новым сроком за побег.

        Я сначала грубил,
        А потом перестал.
        Целый взвод меня бил -
        Аж два раза устал.

        Зря пугают тем светом, -
        Тут - с дубьем, там - с крутом:
        Врежут там - я на этом,
        Врежут здесь - я на том.

 Я гордость под исподнее упрятал -
 Видал, как пятки лижут гордецы, -
 Пошел лизать я раны в лизолятор, -
 Не зализал - и вот они, рубцы.

        Эх бы нам - вдоль реки, -
        Он был тоже не слаб, -
        Чтобы им - не с руки,
        А собакам - не с лап!..

        Вот и сказке конец.
        Зверь бежит на ловца,
        Снес - как срезал - ловец
        Беглецу пол-лица.

 ...Все взято в трубы, перекрыты краны, -
 Ночами только воют и скулят,
 Что надо, надо сыпать соль на раны:
 Чтоб лучше помнить - пусть они болят!

 1977

 
 
 
Райские яблоки

 Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем, -
 Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом:
 Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
 Не скажу про живых, но покойников мы бережем.

 В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок -
 И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
 В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок...
 Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
 Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
 И среди ничего возвышались литые ворота,
 И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.

 Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
 Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
 Седовласый старик слишком долго возился с засовом -
 И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.

 И измученный люд не издал ни единого стона,
 Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
 Здесь малина, братва, - нас встречают малиновым звоном!
 Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

 Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
 Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, -
 Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок...
 Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
 Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп.
 Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок...
 Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.

 И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, -
 Кони просят овсу, но и я закусил удила.
 Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
 Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!

 1977

 
 
 
Райские яблоки

       (Второй вариант)

 Я умру говорят - мы когда-то всегда умираем, -
 Съезжу на даpмовых, если в спину сподобят ножом:
 Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
 Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

 В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок -
 И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
 Вот и дело с концом, - в pайских кущах покушаю яблок.
 Подойду не спеша - вдуг апостол веpнет, остолоп!..

 Чуp меня самого!.. Наважденье... Знакомое что-то -
 Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
 И среди ничего возвышались литые ворота,
 И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.

 Как ржанет коренник! Я смирил его ласковым словом,
 Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
 Петp-апостол, старик, слишком долго возился с засовом -
 И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.

 Тот огpомный этап не издал ни единого стона,
 Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
 Вот следы песьих лап... Да не pай это вовсе, а зона!
 Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

 Мы с конями глядим - вот уж истинно зонам всем зона!
 Хлебный дух из ворот - так надежней, чем руки вязать.
 Я пока невредим, но и я нахлебался озона.
 Лепоты полон рот, и ругательство трудо сказать.

 Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом.
 С криком "В рельсу стучи!" пропорхали на крыльях бичи.
 Там малина, братва, нас встречает малиновым звоном.
 Но звенели ключи - это к нам подбирали ключи...

 Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых,
 Не к Мадонне прижат Божий Сын, а к стене, как холоп.
 В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок,
 Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

 Херувимы кружат, ангел окает с вышки - занятно!
 Да не взыщет Христос, - рву плоды ледяные с дерев.
 Как я выстрелу рад, ускакал я из рая обратно,
 Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев.

 Я еще раз умру - если надо, мы вновь умираем.
 Удалось. Бог ты мой! Я не сам - вы мне пулю в живот.
 Так сложилось в миру - всех застреленных балуют раем,
 А оттуда землей... Береженного Бог бережет!

 С перекошенным ртом завалюсь поcле выстрела набок,
 Кони просят овсу, но и я закусил удила.
 Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
 Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!

 1977

 
 
 
* * *

 В одной державе с населеньем... -
 Но это, впрочем, все равно, -
 Других держав с опереженьем,
 Все пользовалось уваженьем,
 Что может только пить вино.

 Царь в той державе был без лоску:
 Небрит, небрежен, как и мы,
 Стрельнет, коль надо, папироску,
 Ну, словом, свой, ну, словом, в доску.
 И этим бередил умы.

 Он был племянником при дяде,
 Пред тем как злобный дар НЕ ПИТЬ
 Порвал гнилую жизни нить -
 В могилу дядю свел. Но пить
 Наш царь не смел при дяде-гаде.

 Когда иные чужеземцы,
 Инако мыслящие нам
 (Кто - исповедуя ислам,
 А кто - по глупости, как немцы),
 К нам приезжали по делам -
 С грехом, конечно, пополам
 Домой обратно уезжали:
 Их поражал не шум, не гам
 И не броженье по столам,
 А то, что бывший царь наш - хам
 И что его не уважали.

 Воспоминают паханы,
 Как он совал им ППШ:
 "Стреляй!" - На завтра ж - хоть бы хны!
 Он, гад, был трезвенник в душе.
 И у него, конечно, дочка -
 Уже на выданье - была
 Хорошая - в нефрите почка,
 Так как с рождения пила.

 А царь старался, бедолага,
 Добыть ей пьяницу в мужья:
 Он пьянство почитал за благо...
 Нежней отцов не знаю я.

 Бутылку принесет, бывало:
 "Дочурка! На, хоть ты хлебни!"
 А та кричит: "С утра - ни-ни!"
 Она с утра не принимала,
 Или комедию ломала, -
 А что ломать, когда одни?

 "Пей, вербочка моя, ракитка,
 Наследная прямая дочь!
 Да знала б ты, какая пытка
 С народом вместе пить не мочь!

 Мне б зятя, даже не на зависть...
 Найди мне зятюшку, найди!
 Пусть он, как тот трусливый заяц,
 Не похмеляется, мерзавец,
 Пусть пьет с полудня, - выходи!

 Пойми мои отцовы муки,
 Ведь я волнуюся не зря,
 Что эти трезвые гадюки -
 Всегда - тайком и втихаря!

 Я нажил все, я нажил грыжу,
 Неся мой груз, мое дитя!
 Ох, если я тебя увижу
 С одним их этих - так обижу...
 Убью, быть может, не хотя -
 Во как я трезвых ненавижу!"

 Как утро - вся держава в бане, -
 Отпарка шла без выходных.
 Любил наш царь всю пьянь на пьяни,
 Всех наших доблестных ханыг.

 От трезвых он - как от проказы:
 Как встретит - так бежит от них,
 Он втайне издавал указы,
 Все в пользу бедных и хмельных.

 На стенах лозунги висели -
 По центру, а не где-нибудь:
 "Виват загулы и веселье!
 Долой трезвеющую нудь!"

 Сугубо и давно не пьющих -
 Кого куда: кого - в острог,
 Особо - принципы имущих.
 Сам, в силу власти, пить не мог.

 Но трезвые сбирали силы,
 Пока мы пили натощак,
 Но наши верные кутилы
 Нам доносили - где и как.

 На митинг против перегара
 Сберутся, - мы их хвать в кольцо! -
 И ну гурьбой дышать в лицо,
 А то - брандспойт, а в нем водяра.

 Как хулиганили, орали -
 Не произнесть в оригинале,
 Ну, трезвая шпана, кошмар!
 Но мы их все же разогнали
 И отстояли перегар.

 А в это время трезвь сплотилась
 Вокруг кого-то одного,
 Уже отважились на вылаз
 Секретно, тихо, делово.

 И шли они не на банкеты,
 А на работу, им на страх
 У входа пьяные пикеты
 Едва держались на ногах.

 А вечерами - по два, по три
 Уже решились выползать:
 Сидит - не пьет и нагло смотрит,
 ...Царю был очень нужен зять.

 Явился зять как по приказу:
 Ну, я скажу вам - ого-го!
 Он эту трезвую заразу
 Стал истреблять везде и сразу,
 А при дворе - первей всего.

 Ура! Их силы резко тают -
 Уж к главарю мы тянем нить:
 Увидят бритого - хватают
 И - принудительно лечить.

 Сначала - доза алкоголя,
 Но - чтоб не причинить вреда.
 Сопротивленье - ерунда:
 Пять суток - и сломалась воля,
 Сам медсестричку кличет: "Оля!.."
 Он наш - и враз и навсегда.

 Да он из ангелов из сущих,
 Кто ж он - зятек? Ба! Вот те на!
 Он - это сам глава непьющих,
 Испробовавший вкус вина.

 1977

 
 
 
* * *

 Здравствуй, "Юность", это я,
 Аня Чепурная,
 Я ровесница твоя,
 То есть молодая.

 То есть, мама говорит,
 Внука не желая:
 Рано больно, дескать, стыд,
 Будто не жила я.

 Моя мама - инвалид:
 Получила травму,
 И теперь благоволит
 Больше к божью храму.

 Любит лазить по хорам,
 Лаять тоже стала, -
 Но она в науки храм
 Тоже б забегала...

 Не бросай читать письмо,
 "Юность" дорогая!
 Врач мамашу, если б смог,
 Излечил от лая.

 Ты подумала, де, вот
 Встанет спозаранка
 И строчит, и шлет, и шлет
 Письма, хулиганка!

 Нет, я правда в первый раз
 О себе и Мите...
 Слезы капают из глаз, -
 Извините - будет грязь -
 И письмо дочтите!

 Я ж живая - вот реву, -
 Вам-то все повтор, но
 Я же грежу наяву:
 Как дойдет письмо в Москву -
 Станет мне просторно.

 А отца радикулит
 Гнет горизонтально,
 Он - военный инвалид,
 Так что все нормально.

 Вас дедуля свято чтит, -
 Говорит пространно,
 Все от Бога, говорит,
 Или от экрана.

 Не бросай меня одну
 И откликнись, "Юность"!
 Мне - хоть щас на глубину!
 Ну куда я денусь, ну?
 Ну куда я сунусь?

 Нет, я лучше от и до,
 Как и что случилось:
 Здесь гадючее гнездо,
 "Юность", получилось.

 Защити (тогда мы их! -
 Живо шею свертим)
 Нас - двоих друзей твоих, -
 А не то тут смерть им.

 Митя - это... как сказать?..
 Это я с которым...
 В общем, стала я гулять
 С Митей-комбайнером.

 Жар валил от наших тел
 (Образно, конечно), -
 Он по-честному хотел -
 Это я - он аж вспотел, -
 Я была беспечна.

 Это было жарким днем
 Посреди ухаба...
 "Юность", мы с тобой поймем:
 Ты же тоже баба!

 Да и хоть бы между льдин -
 Все равно б случилось:
 Я - шатенка, он - блондин,
 Я одна и он один.
 Я же с ним училась!

 Зря мы это, Митя, зря, -
 Но ведь кровь-то бродит...
 Как не помню - три хмыря,
 Словно три богатыря...
 Колька верховодит.

 Защитили наготу
 И прикрылись наспех, -
 А уж те орут: "Ату!" -
 Поднимают на смех.

 Смех - забава для парней -
 Страшное оружье!
 Но а здесь - еще страшней,
 Если до замужья.

 Наготу преодолев,
 Срам прикрыв рукою,
 Митя был как правда лев.
 Колька ржет, зовет за хлев,
 Словно с "б" со мною...

 Дальше - больше: он закрыл
 Митину одежду,
 Двух дружков своих пустил...
 И пришли сто сорок рыл
 С деревень и между...

 P.S. Вот люблю ли я его?
 Передай три слова
 (И не бойся ничего:
 Заживет - и снова...), -

 Слова, надо же вот, а! -
 Или знак хотя бы!..
 В общем, ниже живота...
 Догадайся живо! Так
 Мы же обе - бабы.

 Нет боюсь, что не поймешь!
 Но я - истый друг вам.
 Ты конвертик надорвешь,
 Левый угол отогнешь -
 Там уже по буквам!

 1977

 
 
 
* * *

              Михаилу Шемякину под впечатлением
              от серии "Чрево"

 И кто вы суть? Безликие кликуши?
 Куда грядете - в Мекку ли в Мессины?
        Модели ли влачите к Монпарнасу?
 Кровавы ваши спины, словно туши,
 А туши - как ободранные спины
        И ребра в ребра ...нзят и мясо к мясу.

 Ударил ток, скотину оглуша,
 Обмякла плоть на плоскости картины
        И тяжко пала мяснику на плечи.
 На ум, на кисть творцу попала туша
 И дюжие согбенные детины,
        Вершащие дела не человечьи.

 Кончал палач - дела его ужасны,
 А дальше те, кто гаже, ниже, плоше
        Таскали жертвы после гильотины:
 Безглазны, безголовы и безгласны
 И, кажется, бессутны тушеноши, -
        Как бы катками вмяты в суть картины.

 Так кто вы суть, загубленные души?
 Куда спешите, полуобразины?
        Вас не разъять - едины обе массы.
 Суть Сутина - "Спасите наши туши!"
 Вы ляжете, заколотые в спины,
        И урка слижет с лиц у вас гримасу.

 Слезу слизнет, и слизь, и лимфу с кровью -
 Соленую людскую и коровью,
        И станут пепла чище, пыли суше
        Кентавры или человекотуши.

 Я - ротозей, но вот не сплю ночами -
 (В глаза бы вам взглянуть из-за картины!) -
        Неймется мне, шуту и лоботрясу,
 Сдается мне - хлестали вас бичами?!.
 Вы крест несли и ободрали спины?!.
        И - ребра в ребра вам - и нету спасу.

 1977

 
 
 
* * *

 Мне судьба - до последней черты, до креста
 Спорить до хрипоты (а за ней - немота),
 Убеждать и доказывать с пеной у рта,
 Что - не то это все, не тот и не та!
 Что - лабазники врут про ошибки Христа,
 Что - пока еще в грунт не влежалась плита, -
 Триста лет под татарами - жизнь еще та:
 Маета трехсотлетняя и нищета.
 Но под властью татар жил Иван Калита,
 И уж был не один, кто один против ста.
 {Пот} намерений добрых и бунтов тщета,
 Пугачевщина, кровь и опять - нищета...
 Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, -
 Повторю даже в образе злого шута, -
 Но не стоит предмет, да и тема не та, -
 Суета всех сует - все равно суета.
 Только чашу испить - не успеть на бегу,
 Даже если разлить - все равно не смогу;
 Или выплеснуть в наглую рожу врагу -
 Не ломаюсь, не лгу - все равно не могу;
 На вертящемся гладком и скользком кругу
 Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
 Что же с чашею делать?! Разбить - не могу!
 Потерплю - и достойного подстерегу:
 Передам - и не надо держаться в кругу
 И в кромешную тьму, и в неясную згу, -
 Другу передоверивши чашу, сбегу!
 Смог ли он ее выпить - узнать не смогу.
 Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
 Я о чаше невыпитой здесь ни гугу -
 Никому не скажу, при себе сберегу, -
 А сказать - и затопчут меня на лугу.
 Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
 Может, кто-то когда-то поставит свечу
 Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
 И веселый манер, на котором шучу...
 Даже если сулят золотую парчу
 Или порчу грозят напустить - не хочу, -
 На ослабленном нерве я не зазвучу -
 Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!
 Лучше я загуляю, запью, заторчу,
 Все, что за ночь кропаю,- в чаду растопчу,
 Лучше голову песне своей откручу, -
 Но не буду скользить словно пыль по лучу!
 ...Если все-таки чашу испить мне судьба,
 Если музыка с песней не слишком груба,
 Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, -
 Я уйду и скажу, что не все суета!

 1977

 
 
 
Пожары

 Пожары над страной все выше, жарче, веселей,
 Их отблески плясали в два притопа три прихлопа, -
 Но вот Судьба и Время пересели на коней,
 А там - в галоп, под пули в лоб, -
 И мир ударило в озноб
        От этого галопа.

 Шальные пули злы, слепы и бестолковы,
 А мы летели вскачь - они за нами влет, -
 Расковывались кони - и горячие подковы
 Летели в пыль - на счастье тем, кто их потом найдет.

 Увертливы поводья, словно угри,
 И спутаны и волосы и мысли на бегу, -
 А ветер дул - и расплетал нам кудри,
 И расправлял извилины в мозгу.

 Ни бегство от огня, ни страх погони - ни при чем,
 А Время подскакало, и Фортуна улыбалась, -
 И сабли седоков скрестились с солнечным лучом, -
 Седок - поэт, а конь - пегас.
 Пожар померк, потом погас, -
        А скачка разгоралась.

 Еще не видел свет подобного аллюра -
 Копыта били дробь, трезвонила капель.
 Помешанная на крови слепая пуля-дура
 Прозрела, поумнела вдруг - и чаще била в цель.

 И кто кого - азартней перепляса,
 И кто скорее - в этой скачке опоздавших нет, -
 А ветер дул, с костей сдувая мясо
 И радуя прохладою скелет.

 Удача впереди и исцеление больным, -
 Впервые скачет Время напрямую - не по кругу,
 Обещанное завтра будет горьким и хмельным...
 Легко скакать, врага видать,
 И друга тоже - благодать!
        Судьба летит по лугу!

 Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули -
 Замешкалась она, забыв махнуть косой, -
 Уже не догоняли нас и отставали пули...
 Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?!

 Пел ветер все печальнее и глуше,
 Навылет Время ранено, досталось и Судьбе.
 Ветра и кони - и тела и души
 Убитых - выносили на себе.

 1977

 
 
 
Юрию Петровичу Любимову

с любовью в 60 его лет
от Владимира Высоцкого

 Ах, как тебе родиться подфартило -
 Почти одновременно со страной!
 Ты прожил с нею все, что с нею было.
 Скажи еще спасибо, что живой.

 В шестнадцать лет читал ты речь Олеши,
 Ты в двадцать встретил год тридцать седьмой.
 Теперь "иных уж нет, а те - далече"...
 Скажи еще спасибо, что живой!

 Служил ты под началом полотера.
 Скажи, на сердце руку положив,
 Ведь знай Лаврентий Палыч - вот умора! -
 Как знаешь ты, остался бы ты жив?

 А нынче - в драках выдублена шкура,
 Протравлена до нервов суетой.
 Сказал бы Николай Робертыч: "Юра,
 Скажи еще спасибо, что живой!"

 Хоть ты дождался первенца не рано,
 Но уберег от раны ножевой.
 Твой "Добрый человек из Сезуана"
 Живет еще. Спасибо, что живой.

 Зачем гадать цыгану на ладонях,
 Он сам хозяин над своей судьбой.
 Скачи, цыган, на "Деревянных конях",
 Гони коней! Спасибо, что живой.

 "Быть или не быть?" мы зря не помарали.
 Конечно - быть, но только начеку.
 Вы помните: конструкции упали? -
 Но живы все, спасибо Дупаку.

 "Марата" нет - его создатель странен,
 За "Турандот" Пекин поднимет вой.
 Можайся, брат, - твой "Кузькин" трижды ранен,
 И все-таки спасибо, что живой.

 Любовь, Надежда, Зина - тоже штучка! -
 Вся труппа на подбор, одна к одной!
 И мать их - Софья-золотая ручка...
 Скажи еще спасибо, что живой!

 Одни в машинах, несмотря на цены, -
 Им, пьющим, лучше б транспорт гужевой.
 Подумаешь, один упал со сцены -
 Скажи еще спасибо, что живой!

 Не раз, не два грозили снять с работы,
 Зажали праздник полувековой...
 Тринадцать лет театра, как зачеты -
 Один за три. Спасибо, что живой.

 Что шестьдесят при медицине этой!
 Тьфу, тьфу, не сглазить! Даром что седой.
 По временам на седину не сетуй,
 Скажи еще спасибо, что живой!

 Позвал Милан, не опасаясь риска, -
 И понеслась! (Живем то однова!)...
 Теперь - Париж, и близко Сан-Франциско,
 И даже - при желании - Москва!

 Париж к Таганке десять лет пристрастен,
 Француз театр путает с тюрьмой.
 Не огорчайся, что не едет "Мастер", -
 Скажи еще мерси, что он живой!

 Лиха беда - настырна и глазаста -
 Устанет ли кружить над головой?
 Тебе когда-то перевалит за сто -
 И мы споем: "Спасибо, что живой!"

 Пей, атаман, - здоровье позволяет,
 Пей, куренной, когда-то Кошевой!
 Таганское казачество желает
 Добра тебе! Спасибо, что живой!

 1977

 
 
 
Олегу Ефремову

 Мы из породы битых, но живучих,
 Мы помним все, нам память дорога.
 Я говорю как мхатовский лазутчик,
 Заброшенный в Таганку - в тыл врага.

 Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,
 И я, когда-то мхатовский студент,
 Олегу Николаевичу нынче
 Докладываю данные развед...

        Что на Таганке той толпа нахальная,
        У кассы давятся - Гоморр, Содом! -
        Цыганки с картами, дорога дальняя,
        И снова строится казенный дом.

 При всех делах таганцы с вами схожи,
 Хотя, конечно, разницу найдешь:
 Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,
 А мы, без ложной скромности, без лож.

 В свой полувек Олег на век моложе -
 Вторая жизнь в замен семи смертей,
 Из-за того, что есть в театре ложи
 Ты можешь смело приглашать гостей.

        Артисты мажутся французским тончиком -
        С последних ярусов и то видать!
        А на Таганке той - партер с балкончиком,
        И гримы не на что им покупать.

 Таганцы ваших авторов хватают,
 И тоже научились брать нутром,
 У них гурьбой Булгакова играют,
 И Пушкина - опять же впятером.

 Шагают роты в выкладке на марше,
 Двум ротным - ордена за марш-бросок!
 Всего на десять лет Любимов старше,
 Плюс "Десять дней..." - но разве это срок?!

        Гадали разное - года в гаданиях:
        Мол, доиграются - и грянет гром.
        К тому ж кирпичики на новых зданиях
        Напоминают всем казенный дом.

 Ломали, как когда-то Галлилея,
 Предсказывали крах - прием не нов,
 Но оба добрались до юбилея
 И дожили до важных орденов.

 В истории искать примеры надо -
 Был на Руси такой же человек,
 Он щит прибил к воротам Цареграда
 И звался тоже, кажется, Олег...

 Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,
 Влетел на белом княжеском коне.
 Ты сталь сварил, теперь все ждут проката -
 И изнутри, конечно, и извне.

 На мхатовскую мельницу налили
 Расплав горячий - это удалось.
 Чуть было "Чайке" крылья не спалили,
 Но слава богу, славой обошлось.

 Во многом совпадают интересы:
 В Таганке пьют за старый Новый год,
 В обоих коллективах "мерседесы",
 Вот только "Чайки" нам недостает.

        А на Таганке, там возня повальная,
        Перед гастролями она бурлит -
        Им предстоит в Париж дорога дальняя,
        Но "Птица синяя" не предстоит.

 Здесь режиссер в актере умирает,
 Но - вот вам парадокс и перегиб:
 Абдулов Сева - Севу каждый знает -
 В Ефремове чуть было не погиб.

 Нет, право, мы похожи, даже в споре,
 Живем и против правды не грешим:
 Я тоже чуть не умер в режиссере
 И, кстати, с удовольствием большим...

 Идут во МХАТ актеры, и едва ли
 Затем, что больше платят за труды.
 Но дай Бог счастья тем, кто на бульваре,
 Где чище стали Чистые пруды!

 Тоскуй, Олег, в минуты дорогие
 По вечно и доподлинно живым!
 Все понимают эту ностальгию
 По бывшим современникам твоим.

        Волхвы пророчили концы печальные:
        Мол, змеи в черепе коня живут...
        А мне вот кажется, дороги дальние,
        Глядишь, когда-нибудь и совпадут.

 Ученые, конечно, не наврали.
 Но ведь страна искусств - страна чудес,
 Развитье здесь идет не по спирали,
 И вкривь и вкось, вразрез, наперерез.

 Затихла брань, но временны поблажки,
 Светла Адмиралтейская игла.
 Таганка, МХАТ идут в одной упряжке,
 И общая телега тяжела.

 Мы - пара тварей с Ноева Ковчега,
 Два полушарья мы одной коры.
 Не надо в академики Олега!
 Бросайте дружно черные шары!

 И с той поры, как люди слезли с веток,
 Сей день - один из главных. Можно встать
 И тост поднять за десять пятилеток -
 За сто на два, за два по двадцать пять!

 1977

 
 
 
* * *

                     {М. Барышникову}

 Схвати судьбу за горло, словно посох,
 И па-де-де-держись все гала кряду!
 Я въеду в Невский на твоих колесах,
 А ты - пешком пройдешь по Ленинграду.

 {1977}



 
Попытка самоубийства

 Подшит крахмальный подворотничок
 И наглухо застегнут китель серый -
 И вот легли на спусковой крючок
 Бескровные фаланги офицера.

 Пора! Кто знает время сей поры?
 Но вот она воистину близка:
 О, как недолог жест от кобуры
 До выбритого начисто виска!

        Движение закончилось, и сдуло
        С назначенной мишени волосок -
        С улыбкой Смерть уставилась из дула
        На аккуратно выбритый висок.

 Виднелась сбоку поднятая бровь,
 А рядом что-то билось и дрожало -
 В виске еще не пущенная кровь
 Пульсировала, то есть возражала.

 И перед тем как ринуться посметь
 От уха в мозг, наискосок к затылку, -
 Вдруг загляделась пристальная Смерть
 На жалкую взбесившуюся жилку...

        Промедлила она - и прогадала:
        Теперь обратно в кобуру ложись!
        Так Смерть впервые близко увидала
        С рожденья ненавидимую Жизнь.

 1978

 
 
 
* * *

 Много во мне маминого,
        Папино - сокрыто,
 Я из века каменного,
        Из палеолита.

        Но по многим отзывам -
                Я умный и не злой,
        То есть, в веке бронзовом
                Стою одной ногой.

 Наше племя ропщет, смея
        Вслух ругать порядки.
 В первобытном обществе я
        Вижу недостатки.

        Просто вопиющие! -
                Довлеют и грозят,
        Далеко идущие -
                На тыщу лет назад.

 Собралась, умывшись чисто,
        Во поле элита.
 Думали, как выйти из то-
        Го палеолита.

        Под кустами ириса
                Все передрались.
        Не договорилися,
                А так и разбрелись.

 Завели старейшины, а
        Нам они примеры, -
 По две, по три женщины, по
        Две, по три пещеры.

        Жены крепко заперты
                На цепи да замки,
        А на крайнем Западе
                Открыты бардаки.

 Перед соплеменниками,
        Вовсе не стесняясь,
 Бродят люди с вениками,
        Матерно ругаясь,

        Дрянь в огонь из бака льют,
                Надыбали уют,
        Ухают и крякают,
                Хихикают и пьют.

 Между поколениями
        Ссоры возникают,
 Жертвоприношениями
        Злоупотребляют.

        Ходишь - озираешься
                И ловишь каждый взгляд.
        Малость зазеваешься -
                Уже тебя едят.

 Люди понимающие
        Ездят на горбатых,
 На горбу катающие
        Грезят о зарплатах.

        Счастливы горбатые,
                По тропочкам несясь.
        Бедные, богатые -
                У них, а не у нас.

 Продали подряд все сразу
        Племенам соседним,
 Воинов гноят образо-
        Ваньем этим средним,

        От повальной грамоты
                Те начали орать.
        Поглядели мамонты
                И стали вымирать.

 Дети все с царапинами
        И одеты куце,
 Топорами папиными
        День и ночь секутся.

        Скоро эра кончится -
                Набалуетесь всласть!
        В будущее хочется?
                Да как туда попасть?!

 Колдуны пророчили, де
        Будет все попозже...
 За камнями - очереди,
        За костями - тоже.

        От былой от вольности
                Давно простыл и след:
        Хвать тебя за волосы! -
                И глядь - тебя и нет.

 Притворились добренькими,
        Многих прочь услали
 И пещеры ковриками
        Пышными устлали.

        Мы стоим, нас трое, нам -
                Бутылку коньяку...
        Тишь в благоустроенном
                {И} каменном веку.

 Встреться мне, молю я исто,
        Во поле, элита!
 Забери ты меня из то-
        Го палеолита.

        Ведь по многим отзывам -
                Я умный и не злой,
        То есть, в веке бронзовом
                Стою одной ногой.

 1978

 
 
 
* * *

 Пародии делает он под тебя,
 О будущем бредя, о прошлом скорбя,
 Журит по хорошему, вроде, любя,
 С улыбкой поет непременно,
 А кажется будто поет - под себя -
 И делает одновременно.

 Про росы, про плесы, про медкупоросы,
 Там - осыпи, осы, мороз и торосы,
 И сосны, и СОСы, и соски, и косы,
 Усы, эскимосы и злостные боссы.

 А в Подольске - раздолье:
 Ив Монтан он - и только!
 Есть ведь и горькая доля,
 А есть горькая долька.

 Тогда его зритель Подольский
 Возлюбит зимою и летом,
 А вот полуостров наш Кольский
 Весьма потеряет на этом.

 Настолько он весь романтичный,
 Что нечего и пародировать,
 Но он мне в душе симпатичен,
 [Я б смог] его перефразировать.

 Нет свободной минуты и, кстати,
 Спать не может {он} не от кошмаров,
 Потому что он {все} время тратит
 На подсчеты моих гонораров.

 1978

 
 
 
Песня Гогера-Могера
для спектакля
"Турандот или Конгресс обелителей"

 Прохода нет от этих начитанных болванов:
 Куда ни плюнь - доценту на шляпу попадешь!
 Позвать бы пару опытных шаманов
 И напустить на умников падеж!

                Что за дела - не в моде благородство?!
                И вместо нас - нормальных, от сохи, -
                Теперь нахально рвутся в руководство
                Те, кто умеют сочинять стихи.

        На нашу власть - то плачу я, то ржу:
        Что может дать она? - По носу даст вам!
        Доверьте мне - я поруковожу
        Запутавшимся нашим государством.

 Кошмарный сон я видел: что без научных знаний
 Не соблазнишь красоток - ни девочек, ни дам!
 Но я и пары ломаных юаней -
 За эти иксы, игреки не дам.

                Недавно мы с одним до ветра вышли
                И чуть потолковали у стены, -
                Так у него был полон рот кровищи
                И интегралов - полные штаны.

        С такими - далеко ли до беды?!
        Ведь из-за них мы с вами чахнем в смоге.
        Отдайте мне ослабшие бразды -
        Я натяну, не будь я Гогер-Могер!

 И он нам будет нужен - придушенный очкарик:
 Такое нам сварганит - врагам наступит крах!
 Пинг-понг один придумал, - хрупкий шарик...
 Орешек крепкий в опытных руках!

                Искореним любые искривленья
                Путем повальной чистки и мытья!
                А перевоспитанье - исправленье -
                Без наших крепких рук - галиматья.

        Я так решил: он мой - текущий век,
        Хоть режьте меня, ешьте и вяжите!
        Я, Гогер-Могер, - вольный человек,
        И вы меня, ребята, поддержите!

 Не надо нам прироста - нам нужно уменьшенье,
 Нам перенаселенье - как гиря на горбе.
 Все это зло идет от женя-шеня:
 Ядреный корень! Знаю по себе.

                Сметем на свалки груды лишних знаний -
                Метлой по деревням и городам!
                За тридцать штук серебряных юаней
                Я Ньютона с Конфуцием продам.

        Я тоже не вахлак, не дурачок -
        Цитаты знаю я от всех напастей.
        И я устрою вам такой "скачок",
        Как только доберусь до высшей власти!

 1978

 
 
 
* * *

 Новые левые - мальчики бравые
 С красными флагами буйной оравою,
 Чем вас так манят серпы да молоты?
 Может, подкурены вы и подколоты?!

 Слушаю полубезумных ораторов:
 "Экспроприация экспроприаторов..."
 Вижу портреты над клубами пара -
 Мао, Дзержинский и Че Гевара.

 Не [разобраться], где левые, правые...
 Знаю, что власть - это дело кровавое.
 Что же, [валяйте] затычками в дырках,
 Вам бы полгодика, только в Бутырках!

 Не суетитесь, мадам переводчица,
 [Я не спою], мне сегодня не хочется!
 И не надеюсь, что я переспорю их,
 Могу подарить лишь учебник истории.

 1978

 
 
 
* * *

                Другу моему Михаилу Шемякину

        Открытые двери
        Больниц, жандармерий -
        Предельно натянута нить, -
        Французские бесы -
        Большие балбесы,
        Но тоже умеют кружить.

 Я где-то точно - наследил, -
 Последствия предвижу:
 Меня сегодня бес водил
 По городу Парижу,
 Канючил: "Выпей-ка бокал!
 Послушай-ка гитары!" -
 Таскал по русским кабакам,
 Где - венгры да болгары.
 Я рвался на природу, в лес,
 Хотел в траву и в воду, -
 Но это был - французский бес:
 Он не любил природу.
 Мы - как сбежали из тюрьмы, -
 Веди куда угодно, -
 Пьянели и трезвели мы
 Всегда поочередно.
 И бес водил, и пели мы,
 И плакали свободно.

 А друг мой - гений всех времен,
 Безумец и повеса, -
 Когда бывал в сознанье он -
 Седлал хромого беса.
 Трезвея, он вставал под душ,
 Изничтожая вялость, -
 И бесу наших русских душ
 Сгубить не удавалось.
 А то, что друг мой сотворил, -
 От бога, не от беса, -
 Он крупного помола был,
 Крытого был замеса.
 Его снутри не провернешь
 Ни острым, ни тяжелым,
 Хотя он огорожен сплошь
 Враждебным частоколом.

 Пить - наши пьяные умы
 Считали делом кровным, -
 Чего наговорили мы
 И правым и виновным!
 Нить порвалась - и понеслась, -
 Спасайте наши шкуры!
 Больницы плакали по нас,
 А также префектуры.
 Мы лезли к бесу в кабалу,
 С гранатами - под танки, -
 Блестели слезы на полу,
 А в них тускнели франки.
 Цыгане пели нам про шаль
 И скрипками качали -
 Вливали в нас тоску-печаль, -
 По горло в нас печали.

 Уж влага из ушей лилась -
 Все чушь, глупее чуши, -
 Но скрипки снова эту мразь
 Заталкивали в души.
 Армян в браслетах и серьгах
 Икрой кормили где-то,
 А друг мой в черных сапогах -
 Стрелял из пистолета.
 Набрякли жилы, и в крови
 Образовались сгустки, -
 И бес, сидевший визави,
 Хихикал по-французски.
 Все в этой жизни - суета, -
 Плевать на префектуры!
 Мой друг подписывал счета
 И раздавал купюры.

        Распахнуты двери
        Больниц, жандармерий -
        Предельно натянута нить, -
        Французские бесы -
        Такие балбесы! -
        Но тоже умеют кружить.

 1978

 
 
 
Осторожно! Гризли!

                    Михаилу Шемякину с огромной
                    любовью и пониманием.

 Однажды я, накушавшись от пуза,
 Дурной и красный, словно из "парилки",
 По кабакам в беспамятстве кружа,
 Очнулся на коленях у француза -
 Я из его тарелки ел без вилки
 И тем француза резал без ножа.

        Кричал я: "Друг! За что боролись?!" - Он
        Не разделял со мной моих сомнений.
        Он был напуган, смят и потрясен,
        И пробовал прогнать меня с коленей.

 Не тут-то было! Я сидел надежно,
 Обняв его за тоненькую шею,
 Смяв оба его лацкана в руке,
 Шептал ему: "Ах! Как неосторожно!
 Тебе б зарыться, спрятаться в траншею,
 А ты рискуешь в русском кабаке!"

        Он тушевался, а его жена
        Прошла легко сквозь все перипетии:
        "Знакомство с нами свел сам Сатана,
        Но - добрый, ибо родом из России".

 Француз страдал от недопониманья,
 Взывал ко всем: к жене, к официантам, -
 Жизнь для него пошла наоборот.
 Цыгане висли, скрипками шаманя,
 И вымогали мзду не по талантам,
 А я совал рагу французу в рот.

        И я вопил: "Отец мой имярек -
        Герой, а я тут с падалью якшаюсь!"
        И восемьдесят девять человек
        Кивали в такт, со мною соглашаясь.

 Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
 Пикассо ли - кого еще не знаю,
 Европа-сука тычет невпопад.
 [Меня] куда бы пьянка ни метнула,
 Я свой Санкт-Петербург не променяю
 На вкупе все, хоть он и Ленинград.

        В мне одному немую тишину
        Я убежал до ужаса тверезый.
        Навеки потеряв свою жену,
        В углу сидел француз, роняя слезы.

 Я ощутил намеренье благое -
 Сварганить крылья из цыганской шали,
 Крылатым стать и недоступным стать.
 Мои друзья - пьянющие изгои
 Меня хватали за руки, мешали,
 Никто не знал, что я умел летать.

        Через Pegeaut я прыгнул на Faubourg
        И приобрел повторное звучанье:
        На ноте "до" завыл Санкт-Петербург,
        А это означало "До свиданья".

 Мне б по моим мечтам - в каменоломню:
 Так много сил, что все перетаскаю, -
 Таскал в России - грыжа подтвердит.
 Да знали б вы, что я совсем не помню,
 Кого я бью по пьянке и ласкаю,
 И что плевать хотел на Interdite.

        Да! Я рисую, трачу и кучу!
        Я даже чуть избыл привычку к лени.
        Я потому французский не учу,
        Чтоб мне не сели на колени.

 25 июля 1978

 
 
 
 
Конец "Охоты на волков",
или Охота с вертолетов

                             Михаилу Шемякину

 Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
 Отворились курки, как волшебный сезам,
 Появились стрелки, на помине легки, -
 И взлетели стрекозы с протухшей реки,
 И потеха пошла - в две руки, в две руки!

 Вы легли на живот и убрали клыки.
 Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
 Чуял волчие ямы подушками лап;
 Тот, кого даже пуля догнать не могла б, -
 Тоже в страхе взопрел и прилег - и ослаб.

 Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал, -
 Зря мы любим ее, однолюбы.
 Вот у смерти - красивый широкий оскал
 И здоровые, крепкие зубы.

        Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу -
        Псам еще не намылены холки!
        Но - на татуированном кровью снегу
        Наша роспись: мы больше не волки!

 Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
 К небесам удивленные морды задрав:
 Либо с неба возмездье на нас пролилось,
 Либо света конец - и в мозгах перекос, -
 Только били нас в рост из железных стрекоз.

 Кровью вымокли мы под свинцовым дождем -
 И смирились, решив: все равно не уйдем!
 Животами горячими плавили снег.
 Эту бойню затеял не Бог - человек:
 Улетающим - влет, убегающим - в бег...

 Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
 В равной сваре - за нами удача.
 Волки мы - хороша наша волчая жизнь,
 Вы собаки - и смерть вам собачья!

        Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу,
        Чтобы в корне пресечь кривотолки.
        Но - на татуированном кровью снегу
        Наша роспись: мы больше не волки!

 К лесу - там хоть немногих из вас сберегу!
 К лесу, волки, - труднее убить на бегу!
 Уносите же ноги, спасайте щенков!
 Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
 И скликаю заблудшие души волков.

 Те, кто жив, затаились на том берегу.
 Что могу я один? Ничего не могу!
 Отказали глаза, притупилось чутье...
 Где вы, волки, былое лесное зверье,
 Где же ты, желтоглазое племя мое?!

 ...Я живу, но теперь окружают меня
 Звери, волчих не знавшие кличей, -
 Это псы, отдаленная наша родня,
 Мы их раньше считали добычей.

        Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу,
        Обнажаю гнилые осколки.
        Но - на татуированном кровью снегу
        Наша роспись: мы больше не волки!

 1977-1978

 
 
 
Белый вальс

 Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
 Сердца стучали на три счета вместо двух.
 К тому же дамы приглашали кавалеров
 На белый вальс традиционный - и захватывало дух.

 Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
 Давно решился пригласить ее одну, -
 Но вечно надо отлучаться по делам -
 Спешить на помощь, собираться на войну.

 И вот, все ближе, все реальней становясь,
 Она, к которой подойти намеревался,
 Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, -
 И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.

        Ты внешне спокоен средь шумного бала,
        Но тень за тобою тебя выдавала -
        Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
        И бережно держа, и бешено кружа,
        Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
        Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!

        Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
        Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
        Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
        Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.

 Был белый вальс - конец сомненьям маловеров
 И завершенье юных снов, забав, утех, -
 Сегодня дамы приглашали кавалеров -
 Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.

 Возведены на время бала в званье дам,
 И кружит головы нам вальс, как в старину.
 Партнерам скоро отлучаться по делам -
 Спешить на помощь, собираться на войну.

 Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
 Чтоб снегопад подольше не прервался!
 Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, -
 И ты был бел - белее стен, белее вальса.

        Ты внешне спокоен средь шумного бала,
        Но тень за тобою тебя выдавала -
        Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
        И бережно держа, и бешено кружа,
        Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
        Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!

        Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
        Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
        Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
        Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.

 Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров,
 В дворцовой зале, в школе - как тебе везло, -
 В России дамы приглашали кавалеров
 Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.

 Потупя взоры, не смотря по сторонам,
 Через отчаянье, молчанье, тишину
 Спешили женщины прийти на помощь нам, -
 Их бальный зал - величиной во всю страну.

 Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, -
 Припомни этот белы зал - и улыбнешься.
 Век будут ждать тебя - и с моря и с небес -
 И пригласят на белый вальс, когда вернешься.

        Ты внешне спокоен средь шумного бала,
        Но тень за тобою тебя выдавала -
        Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
        И бережно держа, и бешено кружа,
        Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, -
        Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!

        Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
        Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
        Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
        Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.

 1978

 
 
 
* * *

 Давайте я спою вам в подражанье рок-н-ролу,
 Глухим и хриплым тембром из-за плохой иглы,
 Пластиночкой на ребрах, в оформленьи невеселом,
 Какими торговали пацаны из-под полы.

        Ну, например, о лете, - которого не будет,
        Ну, например, о доме, - что быстро догорел,
        Ну, например, о брате, - которого осудят,
        О мальчике, которому - расстрел!

 Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке.
 Рентгеновские снимки - смерть на черно-белом фоне.
 Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке
 И продлевают жизнь себе, вертясь на патефоне.

 1978

 
 
 
Запись в книге почетных
гостей ледового дворца
Северодонецка

 Не чопорно и не по-светски -
 По человечески меня
 Встречали в Северодонецке
 Семнадцать раз в четыре дня.

 15 января 1978

 
 
 
Ю. Яковлеву к 50-летию

             Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
             Любимцу публики, рампы, руля.
             Желаем дома, в лесу и в загранке
             Удач, оптимизма, добра и рубля.
                   Юрий Любимов и его команда.

 Ты ровно десять пятилеток в драке,
 В бою за роли, время и блага.
 Все Яковлевы - вечно забияки:
 Еще в войну повелевали "ЯКи"
 И истребляли в воздухе врага!

 Дела их - двояки и трояки,
 Якшаться с ними славно и дружить.
 Актеры - Яки, самолеты - "ЯКи",
 И в Азии быки - все те же яки...
 Виват всем ЯКам - до ста лет им жить!

 Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
 И пусть тебя минует беда, хула, молва...
 Як-50, желают тебе друзья с Таганки
 Счастливого полета, как "ЯКу-42"!

 24 апреля 1978




* * *

        В белье плотной вязки,
        В шапчонке неброской,
        Под буркою бати -
        Опять шерстяной -
        Я не на Аляске,
        Я не с эскимоской, -
        Лежу я в кровати
        С холодной женой.

        Идет моей Наде
        В плетеной рогоже,
        В фуфайке веселой,
        В китайском плаще,
        И в этом наряде
        Она мне дороже
        Любой полуголой,
        А голой - вообще!

 Не нашел сатана денька,
 Все зимы ему мало! -
        Нет, напакостил в праздник точь-в-точь!..
 Не тяни же ты, Наденька,
 На себя одеяло
        В новогоднюю ночь!

        Тьфу в нас, недоенных,
        Чего мы гундосим!
        Соседу навесить -
        Согреться чуток?
        В центральных районах
        В квартирах - плюс восемь,
        На кухне - плюс десять,
        Палас - как каток.

        Сожгем мы в духовке
        Венгерские стулья
        И финское кресло
        С арабским столом!
        Где надо - мы ловки:
        Все прем к себе в улья,
        А тут, интересно,
        Пойдем напролом?

 Вдруг умы наши сонные
 Посетила идея:
        Десять - это же с водкой полста!
 Наливай же граненые,
 Да давай побыстрее!..
        Вот теперь красота!

 1979

 
 
 
* * *

 Слева бесы, справа бесы,
 Нет! По новой мне налей!
 Эти - с нар, а те - из кресел:
 Не поймешь, какие злей.

 И куда, в какие дали,
 На какой еще маршрут
 Нас с тобою эти врали
 По этапу поведут!

 Ну, а нам что остается?
 Дескать - горе не беда?
 Пей, дружище, если пьется,
 Все пустыми невода.

 Что искать нам в этой жизни?
 Править к пристани какой?
 Ну-ка, солнце, ярче брызни!
 Со святыми упокой...

 1979

 
 
 
Лекция о международном положении
прочитанная человеком, посаженным
на 15 суток за мелкое хулиганство,
своим сокамерникам

 Я вам, ребяты, на мозги не капаю,
 Но вот он - перегиб и парадокс:
 Ковой-то выбирают римским папою -
 Ковой-то запирают в тесный бокс.

 Там все места - блатные расхватали и
 Пришипились, надеясь на авось, -
 Тем временем во всей честной Италии
 На папу кандидата не нашлось.

        Жаль, на меня не вовремя накинули аркан, -
        Я б засосал стакан - и в Ватикан!

 Церковники хлебальники разинули,
 Замешкался маленько Ватикан, -
 Мы тут им папу римского подкинули -
 Из наших, из поляков, из славян.

 Сижу на нарах я, в Нарофоминске я.
 Когда б ты знала, жизнь мою губя,
 Что я бы мог бы выйти в папы римские, -
 А в мамы взять - естественно, тебя!

        Жаль на меня не вовремя накинули аркан, -
        Я б засосал стакан - и в Ватикан!

 При власти, при деньгах ли, при короне ли -
 Судьба людей швыряет как котят.
 Но как мы место шаха проворонили?!
 Нам этого потомки не простят!

 Шах расписался в полном неумении -
 Вот тут его возьми и замени!
 Где взять? У нас любой второй в Туркмении -
 Аятолла и даже Хомейни.

        Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран, -
        А мне бы взять Коран - и в Тегеран!

 В Америке ли, в Азии, в Европе ли -
 Тот нездоров, а этот вдруг умрет...
 Вот место Голды Меир мы прохлопали, -
 А там - на четверть бывший наш народ.

 Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли
 Таланты - все при шпаге, при плаще, -
 Руслан Халилов, мой сосед по камере, -
 Там Мао делать нечего вообще!

 1978-1979

 
 
 
* * *

 Меня опять ударило в озноб,
 Грохочет сердце, словно в бочке камень.
 Во мне живет мохнатый злобный жлоб
 С мозолистыми цепкими руками.

 Когда мою заметив маету,
 Друзья бормочут: "Скоро загуляет", -
 Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
 Он кислород вместо меня хватает.

 Он не двойник и не второе "я",
 Все объясненья выглядят дурацки, -
 Он плоть и кровь - дурная кровь моя -
 Такое не приснится и Стругацким.

 Он ждет, когда закончу свой виток,
 Моей рукою выведет он строчку, -
 И стану я расчетлив и жесток
 И всех продам - гуртом и в одиночку.

 Я оправданья вовсе не ищу, -
 Пусть жизнь уходит, ускользает, тает.
 Но я себе мгновенья не прощу,
 Когда меня он вдруг одолевает.

 Но я собрал еще остаток сил,
 Теперь его не вывезет кривая:
 Я в глотку, в вены яд себе вгоняю -
 Пусть жрет, пусть сдохнет - я перехитрил.

 1979

 
 
 
* * *

 Мой черный человек в костюме сером!..
 Он был министром, домуправом, офицером,
 Как злобный клоун он менял личины
 И бил под дых, внезапно, без причины.

 И, улыбаясь, мне ломали крылья,
 Мой хрип порой похожим был на вой,
 И я немел от боли и бессилья
 И лишь шептал: "Спасибо, что живой".

 Я суеверен был, искал приметы,
 Что мол, пройдет, терпи, все ерунда...
 Я даже прорывался в кабинеты
 И зарекался: "Больше - никогда!"

 Вокруг меня кликуши голосили:
 "В Париж мотает, словно мы в Тюмень, -
 Пора такого выгнать из России!
 Давно пора, - видать, начальству лень".

 Судачили про дачу и зарплату:
 Мол, денег прорва, по ночам кую.
 Я все отдам - берите без доплаты
 Трехкомнатную камеру мою.

 И мне давали добрые советы,
 Чуть свысока похлопав по плечу,
 Мои друзья - известные поэты:
 Не стоит рифмовать "кричу - торчу".

 И лопнула во мне терпенья жила -
 И я со смертью перешел на ты,
 Она давно возле меня кружила,
 Побаивалась только хрипоты.

 Я от суда скрываться не намерен:
 Коль призовут - отвечу на вопрос.
 Я до секунд всю жизнь свою измерил
 И худо-бедно, но тащил свой воз.

 Но знаю я, что лживо, а что свято, -
 Я это понял все-таки давно.
 Мой путь один, всего один, ребята, -
 Мне выбора, по счастью, не дано.

 1979

 
 
 
* * *

 Я никогда не верил в миражи,
 В грядущий рай не ладил чемодана -
 Учителей сожрало море лжи
 И выплюнуло возле Магадана.

 Но свысока глазея на невежд,
 От них я отличался очень мало -
 Занозы не оставил Будапешт,
 А Прага сердце мне не разорвала.

        А мы шумели в жизни и на сцене:
        Мы путаники, мальчики пока!
        Но скоро нас заметят и оценят.
        Эй! Против кто?
                Намнем ему бока!

 Но мы умели чувствовать опасность
 Задолго до начала холодов,
 С бесстыдством шлюхи приходила ясность
 И души запирала на засов.

 И нас хотя расстрелы не косили,
 Но жили мы, поднять не смея глаз, -
 Мы тоже дети страшных лет России,
 Безвременье вливало водку в нас.

 1979

 
 
 
* * *

 А мы живем в мертвящей пустоте -
 Попробуй надави, так брызнет гноем...
 И страх мертвящий заглушаем воем -
 И вечно первые, и люди, что в хвосте.

 И обязательное жертвоприношенье,
 Отцами нашими воспетое не раз,
 Печать поставило на наше поколенье,
 Лишило разума, и памяти, и глаз.

 И запах крови, многих веселя...

 1979

 
 
 
* * *

 Мне скулы от досады сводит:
 Мне кажется который год,
 Что там, где я, - там жизнь проходит,
 А там, где нет меня, - идет!

 А дальше - больше, каждый день я
 Стал слышать злые голоса:
 - Где ты - там только наважденье,
 Где нет тебя - все чудеса!

 Ты только ждешь и догоняешь,
 Врешь и боишься не успеть,
 Смеешься меньше ты и, знаешь,
 Ты стал разучиваться петь!

 Как дым твои ресурсы тают,
 И сам швыряешь все подряд.
 Зачем? Где ты - там не летают,
 А там, где нет тебя, - парят.

 Я верю крику, вою, лаю,
 Но все-таки, друзей любя,
 Дразнить врагов я не кончаю,
 С собой в побеге от себя.

 Живу, не ожидая чуда,
 Но пухнут жилы от стыда -
 Я каждый раз хочу отсюда
 Сбежать куда-нибудь туда.

 Хоть все пропой, протарабань я,
 Хоть всем хоть голым покажись,
 Пустое все: здесь - прозябанье,
 А где-то там - такая жизнь!

 Фартило мне, Земля вертелась,
 И взявши пары три белья,
 Я шасть - и там! Но вмиг хотелось
 Назад, откуда прибыл я.

 1979

 
 
 
* * *

 Я верю в нашу общую звезду,
 Хотя давно за нею не следим мы:
 Наш поезд с рельс сходил на всем ходу -
 Мы все же оставались невредимы.

 Бил самосвал машину нашу в лоб,
 Но знали мы, что ищем и обрящем, -
 И мы ни разу не сходили в гроб,
 Где нет надежды всем в него сходящим.

        Катастрофы, паденья, - но между -
        Мы взлетали туда, где тепло...
        Просто ты не теряла надежду,
        Мне же - с верою очень везло.

 Да и теперь, когда вдвоем летим,
 Пускай на ненадежных самолетах, -
 Нам гасят свет и создают интим,
 Нам и мотор поет на низких нотах.

 Бывали "ТУ" и "ИЛы", "ЯКи", "АН"...
 Я верил, что в Париже, Барнауле
 Мы сядем, - если ж рухнем в океан,
 Двоих не съесть и голубой акуле!

        Все мы смертны - и люди смеются:
        Не дождутся и нас города!
        Я же знал: все кругом разобьются,
        Мы ж с тобой - ни за что никогда.

 Мне кажется такое по плечу -
 Что смертным не под силу столько прыти! -
 Что налету тебя я подхвачу,
 И вместе мы спланируем в Таити.

 И если заболеет кто из нас
 Какой-нибудь болезнею смертельной,
 Она уйдет, - хоть искрами из глаз,
 Хоть стонами и рвотою похмельной.

        Пусть в районе Мэзона-Лаффита
        Упадет злополучный "Скайлаб"
        И судьба всех обманет - финита, -
        Нас она обмануть не смогла б!

 1979

 
 
Через десять лет

 Еще бы - не бояться мне полетов,
 Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
        Жалея вроде, колет как игла.
 "Эх, - говорит, - бедняга!
 У них и то в Чикаго
        Три дня назад авария была!.."

 Хотя бы сплюнул, все же люди - братья,
 И мы вдвоем и не под кумачом, -
 Но знает, черт, и так для предприятья
 Я - хоть куда, хоть как и хоть на чем!

        Мне не страшно, я навеселе, -
        Чтоб по трапу пройти не моргнув,
        Тренируюсь уже на земле
        Туго-натуго пояс стянув.

 Но, слава богу, я не вылетаю -
 В аэропорте время коротаю
        Еще с одним таким же - побратим, -
 Мы пьем седьмую за день
 За то, что все мы сядем,
        И может быть - туда, куда летим.

 Пусть в ресторане не дают на вынос,
 Там радио молчит - там благодать, -
 Вбежит швейцар и рявкнет: "Кто на Вильнюс!..
 Спокойно продолжайте выпивать!"

        Мне лететь - острый нож и петля:
        Ни поесть, ни распить, ни курнуть,
        И еще - безопасности для -
        Должен я сам себя пристегнуть!

 У автомата - в нем ума палата -
 Стою я, улыбаюсь глуповато:
        Такое мне ответил автомат!..
 Невероятно, - в Ейске -
 Почти по-европейски:
        Свобода слова, - если это мат.

 Мой умный друг к полудню стал ломаться -
 Уже наряд милиции зовут:
 Он гнул винты у "ИЛа-18"
 И требовал немедля парашют.

        Я приятеля стал вразумлять:
        "Паша, Пашенька, Паша, Пашут.
        Если нам по чуть-чуть добавлять,
        То на кой тебе шут парашют!.."

 Он пояснил - такие врать не станут:
 Летел он раз, ремнями не затянут,
        Вдруг - взрыв! Но он был к этому готов:
 И тут нашел лазейку -
 Расправил телогрейку
        И приземлился в клумбу от цветов...

 Мы от его рассказа обалдели!
 А здесь все переносят - и не зря -
 Все рейсы за последние недели
 На завтра - тридцать третье декабря.

        Я напрасно верчусь на пупе,
        Я напрасно волнуюсь вообще:
        Если в воздухе будет ЧП -
        Приземлюсь на китайском плаще!

 Но, смутно беспокойство ощущая,
 Припоминаю: вышел без плаща я, -
        Ну что ж ты натворила, Кать, а, Кать!
 Вот только две соседки -
 С едой всучили сетки,
        А сетки воздух будут пропускать...

 Мой вылет объявили, что ли? Я бы
 Не встал - теперь меня не поднимай!
 Я слышу: "Пассажиры на ноябрь!
 Ваш вылет переносится на май!"

        Зря я дергаюсь: Ейск не Бейрут, -
        Пассажиры спокойней ягнят,
        Террористов на рейс не берут,
        Неполадки к весне устранят.

 Считайте меня полным идиотом,
 Но я б и там летел Аэрофлотом:
        У них - гуд бай - и в небо, хошь не хошь.
 А здесь - сиди и грейся:
 Всегда задержка рейса, -
        Хоть день, а все же лишний проживешь!

 Мы взяли пунш и кожу индюка - бр-р!
 Снуем теперь до ветра в темноту:
 Удобства - во дворе, хотя - декабрь,
 И Новый год - летит себе на "ТУ".

        Друг мой честью клянется спьяна,
        Что он всех, если надо, сместит.
        "Как же так, - говорит, - вся страна
        Никогда никуда не летит!.."

 ...А в это время гдей-то в Красноярске,
 На кафеле рассевшись по-татарски,
        О промедленье вовсе не скорбя,
 Проводи сутки третьи
 С шампанским в туалете
        Сам Новый год - и пьет сам за себя!

        Но в Хабаровске рейс отменен -
        Там надежно засел самолет, -
        Потому-то и новых времен
        В нашем городе не настает!

 1979

 
 
 
* * *

 Я спокоен - Он мне все поведал.
 "Не таись!" - велел. И я скажу -
 Кто меня обидел или предал,
 Покарает Тот, кому служу.
 Не знаю, как: ножом ли под ребро,
 Или сгорит их дом и все добро,
 Или сместят, сомнут, лишат свободы...
 Когда? Опять не знаю, - через годы
 Или теперь. А может быть - уже...
 Судьбу не обойти на вираже
 И на кривой на вашей не объехать,
 Напропалую тоже не протечь.
 А я? Я - что! Спокоен я, по мне - хоть
 Побей вас камни, град или картечь.

 1979

 
 
 
* * *

 Мы бдительны - мы тайн не разболтаем,
 Они в надежных жилистых руках.
 К тому же этих тайн мы знать не знаем -
 Мы умникам секреты доверяем,
 А мы, даст бог, походим в дураках.

 Успехи взвесить - нету разновесов,
 Успехи есть, а разновесов нет.
 Они весомы и крутых замесов,
 А мы стоим на страже интересов,
 Границ, успехов, мира и планет.

 Вчера отметив запуск агрегата,
 Сегодня мы героев похмелим:
 Еще возьмем по полкило на брата,
 Свой интерес мы побоку, ребята, -
 На кой нам свой, и что нам делать с ним?

 Мы телевизоров понакупали,
 В шесть - по второй - глядели про хоккей,
 А в семь - по всем - Нью-Йорк передавали -
 Я не видал, мы Якова купали.
 Но там у них, наверное - о'кей!

 Хотя волнуюсь, в голове вопросы:
 Как негры там? - А тут детей купай! -
 Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
 Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
 Как с Картером? На месте ли Китай?

 "Какие ордена еще бывают?" -
 Послал письмо в программу "Время" я.
 Еще полно... Так что ж их не вручают?
 Мои детишки просто обожают, -
 Когда вручают, плачет вся семья.

 1979

 
 
 
Из детства

                 Посвящено Аркаше

 Ах, черная икорочка
 Да едкая махорочка!..
 А помнишь - кепка, челочка
        Да кабаки до трех?..
 А черенькая Норочка
 С подъезда пять - айсорочка,
 Глядишь - всего пятерочка,
        А - вдоль и поперек...

 А вся братва одесская...
 Два тридцать - время детское.
 Куда, ребята, деться, а?
        К цыганам в "поплавок"!
 Пойдемте с нами, Верочка!..
 Цыганская венгерочка!
 Пригладь виски, Валерочка,
        Да чуть примни сапог!..

 А помнишь - вечериночки
 У Солиной Мариночки,
 Две бывших балериночки
        В гостях у пацанов?..
 Сплошная безотцовщина:
 Война, да и ежовщина, -
 А значит - поножовщина,
        И годы - без обнов...

 На всех клифты казенные -
 И флотские, и зонные, -
 И братья заблатненные
        Имеются у всех.
 Потом отцы появятся,
 Да очень не понравятся, -
 Кой с кем, конечно, справятся,
        И то - от сих до сех...

 Дворы полны - ну надо же! -
 Танго хватает за души, -
 Хоть этому, да рады же,
        Да вот еще - нагул.
 С Малюшенки - богатые,
 Там - "шпанцири" подснятые,
 Там и червонцы мятые,
        Там Клещ меня пырнул...

 А у Толяна Рваного
 Братан пришел с "Желанного" -
 И жить задумал наново,
        А был хитер и смел, -
 Да хоть и в этом возрасте,
 А были позанозистей, -
 Помыкался он в гордости -
        И снова загремел...

 А все же брали "соточку"
 И бацали чечеточку, -
 А ночью взял обмоточку -
        И чтой-то завернул...
 У матери - бессонница, -
 Все сутки книзу клонится.
 Спи! Вдруг чего обломится, -
        Небось - не Барнаул...

 1979

 
 
 
* * *

 Куда все делось и откуда что берется? -
 Одновременно два вопроса не решить.
 Абрашка Фукс у Ривочки пасется:
 Одна осталась - и пригрела поца,
 Он на себя ее заставил шить.

        Ах, времена - и эти, как их? - нравы!
        На древнем римском это - "темпера о морес"...
        Брильянты вынуты из их оправы,
        По всей Одессе тут и там канавы:
        Для русских - цимес, для еврейских - цорес.

                Кто с тихим вздохом вспомянет: "Ах, да!"
                И душу Господу подарит, вспоминая
                Тот изумительный момент, когда
                На Дерибасовской открылася пивная?

 Забыть нельзя, а если вспомнить - это мука!
 Я на привозе встретил Мишу... Что за тон!
 Я предложил: "Поговорим за Дюка!"
 "Поговорим, - ответил мне, гадюка, -
 Но за того, который Эллингтон".

        Ну что с того, что он одет весь в норке,
        Что скоро едет, что последний сдал анализ,
        Что он одной ногой уже в Нью-Йорке?
        Ведь было время, мы у Каца Борьки
        Почти что с Мишком этим не кивались.

                {Кто с тихим вздохом вспомянет: "Ах, да!"
                И душу Господу подарит, вспоминая
                Тот изумительный момент, когда
                На Дерибасовской открылася пивная?}

 1979

 
 
 
* * *

 Стареем, брат, ты говоришь?
 Вон кончен - он недлинный -
 Старинный рейс Москва-Париж...
 Теперь уже - старинный.

        И наменяли стюардесс -
        И там и здесь, и там и здесь -
        И у французов, и у нас!
        Но козырь - черва и сейчас.

 Стареют все - и ловелас,
 И Дон Жуан, и Греи.
 И не садятся в первый класс
 Сбежавшие евреи.

        Стюардов больше не берут,
        А отбирают. И в Бейрут
        Теперь никто не полетит -
        Что там? Бог знает и простит.

 Стареем, брат, седеем, брат.
 Дела идут, как в Польше.
 Уже из Токио летят
 Одиннадцать, не больше.

        Уже в Париже неуют,
        Уже и там витрины бьют,
        Уже и там давно не рай,
        А как везде - передний край.

 Стареем, брат. А старикам
 Здоровье - кто устроит?
 А с элеронами рукам
 Работать и не стоит.

        И отправляют [нас], седых,
        На отдых, то есть - бьют под дых.
        И все же этот фюзеляж
        Пока что наш, пока что наш...

 1979

 
 
 
{К 15-летию Театра на Таганке}

        Пятнадцать лет - не дата, так -
        Огрызок, недоедок.
        Полтиник - да! И четвертак.
        А то - ни так - ни эдак.

        Мы выжили пятнадцать лет.
        Вы думали слабо, да?
        А так как срока выше нет -
        Слобода, брат, слобода!

 Пятнадцать - это срок, хоть не на нарах,
 Кто был безус - тот стал при бороде.
 Мы уцелели при больших пожарах,
 При Когане, при взрывах и т.д.

 Пятнадцать лет назад такое было!..
 Кто всплыл, об утонувших не жалей!
 Сегодня мы - и те, кто у кормила,
 Могли б совместно справить юбилей.

 Сочится жизнь - коричневая жижа...
 Забудут нас, как вымершую чудь,
 В тринадцать дали нам глоток Парижа, -
 Чтобы запоя не было - чуть-чуть.

 Мы вновь готовы к творческим альянсам, -
 Когда же это станут понимать?
 Необходимо ехать к итальянцам,
 Заслать им вслед за Папой - нашу "Мать".

 "Везет - играй!" - кричим наперебой мы.
 Есть для себя патрон, когда тупик.
 Но кто-то вытряс пулю из обоймы
 И из колоды вынул даму пик.

 Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке,
 На вас ушаты вылиты воды.
 Прохладно вам, промокшие до нитки?
 Обсохните - и снова за труды.

 Достойным уже розданы медали,
 По всем статьям - амнистия окрест.
 Нам по статье в "Литературке" дали,
 Не орден - чуть не ордер на арест.

 Тут одного из наших поманили
 Туда, куда не ходят поезда,
 Но вновь статью большую применили -
 И он теперь не едет никуда.

 Директоров мы стали экономить,
 Беречь и содержать под колпаком, -
 Хоть Коган был неполный Коганович,
 Но он не стал неполным Дупаком.

 Сперва сменили шило мы на мыло,
 Но мыло омрачило нам чело,
 Тогда Таганка шило возвратила -
 И все теперь идет, куда ни шло.

 Даешь, Таганка, сразу: "Или - или!"
 С ножом пристали к горлу - как не дать.
 Считают, что невинности лишили...
 Пусть думают - зачем разубеждать?

 А знать бы все наверняка и сразу б,
 Заранее предчувствовать беду!
 Но все же, сколь ни пробовали на зуб, -
 Мы целы на пятнадцатом году.

 Талантов - тьма! Созвездие, соцветье...
 И многие оправились от ран.
 В шестнадцать будет совершеннолетье,
 Дадут нам паспорт, может быть, загран.

 Все полосами, все должно меняться -
 Окажемся и в белой полосе!
 Нам очень скоро будет восемнадцать -
 Получим право голоса, как все.

 Мы в двадцать пять - дай Бог - сочтем потери,
 Напишут дату на кокарде нам,
 А дальше можно только к высшей мере,
 А если нет - то к высшим орденам.

 Придут другие - в драме и в балете,
 И в опере опять поставят "Мать"...
 Но в пятьдесят - в другом тысячелетьи -
 Мы будем про пятнадцать вспоминать!

 У нас сегодня для желудков встряска!
 Долой сегодня лишний интеллект!
 Так разговляйтесь, потому что Пасха,
 И пейте за пятнадцать наших лет!

        Пятнадцать лет - не дата, так -
        Огрызок, недоедок.
        Полтинник - да! И четвертак.
        А то - ни так - ни эдак.

        А мы живем и не горим,
        Хотя в огне нет брода,
        Чего хотим, то говорим, -
        Слобода, брат, слобода!

 1979

 
 
 
{С.Я.Долецкому в день 50-летия}

                       С.Я.Долецкому посвящается

 Поздравляю вовсю - наповал!
 Без опаски и без принужденья,
 Ради шутки, за счет вдохновенья
 Сел писать я - перо пожевал...
 Вышло так: человек Возрожденья
 На Садовом кольце проживал.

        Ихним Медгосдумум
        С их доверием детским
                Знамо все, что у нас бестолково,
        Но исправлен бедлам
        Станиславом Далецким
                И больницею им. Русакова.

 Интересов, приятелей круг
 Так далек еще от завершенья! -
 Каждый день - за прошеньем прошенье.
 Утром Вы - непременный хирург -
 Операции на воскрешенье
 Новорожденных, с болью старух.

        Шесть часов погодя
        Вы скрипите зубами...
                Да! Доносчик сработал на славу!
        Недалецким людям
        Не сработаться с Вами,
                Что делить с ними Вам - Станиславу?

 Я из Вашей души и из уст
 Слышал разное, неоднократно,
 С вечной присказкой: "Это понятно?!"
 Мне - понятно: про косточек хруст,
 И про то, "до чего аккуратно
 Сбил Прокрустово ложе Прокруст".

        Как от этих детей
        Утром смерть отсекая,
                Приходилось поругивать Вам
        Взрослых разных мастей:
        "Ах, ты дрянь ты такая!
                Этим скальпелем - руки бы вам!"

 Что-то я все "про ТО", да "про ТО" -
 Я же должен совсем про другое, -
 Вы ведь ляпнете вдруг: "Пудру Гойя
 Никогда не снимал. А пальто
 В Вашем фильме не то, А нагое
 Мне приятней на ощупь, а что?!"

        Вам не столько годков, -
        Вы уж мне не вертите!
                Бог с ней, с жизнею, старой каргой!
        Видел сон я - во сне
        Вам дала Нефертити...
                Так старейте назад, дорогой!

 10 ноября 1979



 
Гимн бузовиков
из телефильма "Наше призвание"

 Из класса в класс мы вверх пойдем как по ступеням,
 И самым главным будет здесь рабочий класс.
 И первым долгом мы, естественно, отменим
 Эксплуатацию учителями нас.

                Да здравствует новая школа!
        Учитель уронит, а ты подними!
                Здесь дети обоего пола
        Огромными станут людьми.

 Мы строим школу, чтобы грызть науку дерзко.
 Мы все разрушим изнутри и оживим,
 Мы серость выбелим и выскоблим до блеска,
 Все теневое мы прикроем световым.

                Так взрасти же нам школу, строитель! -
        Для душ наших детских теплицу, парник.
                Где учатся - все, где учитель
        Сам в чем-то еще ученик.

 1980

 
 
 
Песни для кинофильма
"Зеленый фургон"

1. {Песня Сашки Червня}

 Под деньгами на кону -
 Как взгляну - слюну сглотну! -
 Жизнь моя, и не смекну.
        Для чего играю,
 Просто ставить по рублю
 Надоело - не люблю:
 Проиграю - пропылю
        На коне по раю.

        Проскачу в канун Великого поста
        Не по вражескому - ангельскому - стану
        Пред очами удивленного Христа
                Предстану.

                Воля в глотку льется
                Сладко натощак -
                Хорошо живется
                Тому, кто весельчак,

                А веселее пьется
                На тугой карман -
                Хорошо живется
                Тому, кто атаман!

 В кровь ли губы окуну
 Или вдруг шагну к окну,
 Из окна в асфальт нырну -
        Ангел крылья сложит,
 Пожалеет на лету -
 Прыг со мною в темноту,
 Клумбу мягкую в цвету
        Под меня подложит...

        Проскачу в канун Великого поста
        Не по вражескому - ангельскому - стану
        Пред очами удивленного Христа
                Предстану.

                Воля в глотку льется
                Сладко натощак -
                Хорошо живется
                Тому, кто весельчак,

                А веселее пьется
                На тугой карман -
                Хорошо живется
                Тому, кто атаман!

 Кубок полон, по вину
 Крови пятна - ну и ну! -
 Не идут они ко дну -
        Струсишь или выпьешь!
 Только-только пригубил, -
 Вмиг все те, кого сгубил,
 Подняли, что было сил,
        Шухер или хипеш.

        Проскачу в канун Великого поста
        Не по вражескому - ангельскому - стану
        Пред очами удивленного Христа
                Предстану.

                Воля в глотку льется
                Сладко натощак -
                Хорошо живется
                Тому, кто весельчак,

                А веселее пьется
                На тугой карман -
                Хорошо живется
                Тому, кто атаман!

 1980

 
 
2. {Песня инвалида}


 Проскакали всю страну,
 Да пристали кони, буде!
 Я во синем во Дону
 Намочил ладони, люди.

        Кровушка спеклася
        В сапоге от ран, -
        Разрезай, Настасья,
        Да бросай в бурьян!

        Во какой вояка,
        И "Георгий" вот,
        Но опять, однако,
        Атаман зовет.

 Хватит брюхо набивать!
 Бают, да и сам я бачу,
 Что спешит из рвани рать
 Волю забирать казачью.

        Снова кровь прольется?
        Вот такая суть:
        Воли из колодца
        Им не зачерпнуть.

        Плачут бабы звонко...
        Ну! Чего ревем?!
        Волюшка, Настенка, -
        Это ты да дом.

 Вновь скакали по степу,
 Разом все под атаманом,
 То конями на толпу,
 То - веревкой, то - наганом.

        Сколь крови не льется -
        Пресный все лиман.
        Нет! Хочу с колодца,
        Слышь-ка, атаман.

        А ведерко бьется
        Вольно - вкривь и вкось...
        Хлопцы, хлопцы, хлопцы,
        Выудил, небось!

 Есть у атамана зуй,
 Ну а под зуем - кобыла...
 Нет уж, Настенька, разуй,
 Да часок чтоб тихо было.

        Где, где речь геройска
        Против басурман?
        Как тебе без войска
        Худо, атаман!

        Справная обновка,
        Век ее постыль:
        Это не винтовка,
        Это мой костыль.

 1980

 
 
3. {Одесские куплеты}

 Где девочки? Маруся, Рая, Роза?
 Их с кондачка пришлепнула ЧеКа,
 А я - живой, я - только что с Привоза,
 Вот прям сейчас с воскресного толчка!

 Так что, ребята! Ноты позабыты,
 Зачеркнуто ли прежнее житье?
 Пустились в одиссею одесситы -
 В лихое путешествие свое.

 А помните вы Жорика-маркера
 И Толика - напарника его?
 Ему хватило гонора, напора,
 Но я ответил тоже делово.

 Он, вроде, не признал меня, гадюка,
 И с понтом взял высокий резкий тон:
 "Хотите, будут речь вести за Дюка?
 Но за того, который Эллингтон"...

 1980

 
 
 
* * *

 Мог бы быть я при теще, при тесте,
 Только их и в живых уже нет.
 А Париж? Что Париж! Он на месте.
 Он уже восхвален и воспет.

        Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
        Если только опять не начнут шутковать,
        Ибо шутка в себе ох как много таит.
        А пока что Париж как стоял, так стоит.

 1980

 
 
 
* * *

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

 А ну! Сомкнуть ряды и рты!
 А ну, втяните животы!
 А у кого они пусты -
        Ремни к последней дырке!
 Ну как такое описать
 Или еще отдать в печать?
 Но, даже если разорвать, -
        Осталось на копирке:

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

 Вообще такие времена
 Не попадают в письмена,
 Но в этот век печать вольна -
        Льет воду из колодца.
 Товарищ мой (он чей-то зять)
 Такое мог порассказать
 Для дела... Жгут в печи печать,
        Но слово остается:

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну! Вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

 1980

 
 
 
* * *

 В стае диких гусей был второй,
 Он всегда вырывался вперед,
 Гуси дико орали: "Встань в строй!"
 И опять продолжали полет.

 А однажды за Красной Горой,
 Где тепло и уютно от тел,
 Понял вдруг этот самый второй,
 Что вторым больше быть не хотел:

                Все равно - там и тут
                Непременно убьют,
                Потому что вторых узнают.

        А кругом гоготали: "Герой!
        Всех нас выстрелы ждут вдалеке.
        Да пойми ты, что каждый второй
        Обречен в косяке!"

 Бой в Крыму: все в дыму, взят и Крым.
 Дробь оставшихся не достает.
 Каждый первый над каждым вторым
 Непременные слезы прольет.

 Мечут дробью стволы, как икрой,
 Поубавилось сторожевых,
 Пал вожак, только каждый второй
 В этом деле остался в живых.

                Это он, е-мое,
                Стал на место свое,
                Стал вперед, во главу, в острие.

        Если счетом считать - сто на сто! -
        И крои не крои - тот же крой:
        "Каждый первый" не скажет никто,
        Только - "каждый второй".

 ...Все мощнее машу: взмах - и крик
 Начался и застыл в кадыке!
 Там, внизу, всех нас - первых, вторых -
 Злые псы подбирали в реке.

 Может быть, оттого, пес побрал,
 Я нарочно дразнил остальных
 Что во "первых" я с жизнью играл,
 И летать не хотел во "вторых"...

                Впрочем, я - о гусях:
                Гусь истек и иссяк -
                Тот, который сбивал весь косяк.

        И кого из себя ты не строй -
        На спасение шансы малы:
        Хоть он первый, хоть двадцать второй -
        Попадет под стволы.

 1980

 
 
 
* * *

 Общаюсь с тишиной я,
 Боюсь глаза поднять,
 Про самое смешное
 Стараюсь вспоминать,

        Врачи чуть-чуть поахали:
        "Как? Залпом? Восемьсот?"
        От смеха ли, от страха ли
        Всего меня трясет.

 Теперь я - капля в море,
 Я - кадр в немом кино,
 И двери - на запоре,
 А все-таки смешно.

        Воспоминанья кружатся
        Как комариный рой,
        А мне смешно до ужаса,
        Но ужас мой - смешной.

 Виденья все теснее,
 Страшат величиной:
 То - с нею я, то - с нею...
 Смешно! Иначе - ной.

        Не сплю - здоровье бычее,
        Витаю там и тут,
        Смеюсь до неприличия
        И жду - сейчас войдут.

 Халат закончил опись
 И взвился - бел, крылат...
 "Да что же вы смеетесь?" -
 Спросил меня халат.

        Но ухмыляюсь грязно я
        И - с маху на кровать:
        "Природа смеха - разная,
        Мою - вам не понять.

 Жизнь - алфавит, я где-то
 Уже в "це", "че", "ша", "ще".
 Уйду я в это лето
 В малиновом плаще.

        Попридержусь рукою я
        Чуть-чуть за букву "я",
        В конце побеспокою я," -
        Сжимаю руку я.

 Со мной смеются складки
 В малиновом плаще.
 "С покойных взятки гладки", -
 Смеялся я вообще.

        Смешно мне в голом виде лить
        На голого ушат,
        А если вы обиделись,
        То я не виноват.

 Палата - не помеха,
 Похмелье - ерунда!
 И было мне до смеха -
 Везде, на все, всегда.

        Часы тихонько тикали,
        Сюсюкали: сю-сю...
        Вы - втихаря хихикали,
        А я - давно во всю.

 1980

 
 
 
* * *

 Жан, Жак, Гийом, Густав -
 Нормальные французы, -
 Немного подлатав
 Расползшиеся узы,

 Бесцветные, как моль,
 Разинув рты без кляпа,
 Орут: "Виват, Жан Поль,
 Наш драгоценный папа!"

 Настороже, как лось,
 Наш папа, уши - чутки.
 Откуда что взялось -
 Флажки, плакаты, дудки?

 Страшась гореть в аду,
 Поют на верхней ноте.
 "А ну-ка, ниспаду
 Я к вам на вертолете!"

 "Есть риск - предупредил
 Пилот там, на экране, -
 Ведь шлепнулся один
 Не вовремя в Иране".

 "Смелее! В облака,
 Брат мой, ведь я в сутане,
 А смерть - она пока
 Еще в Афганистане!" -

 И он разгладил шелк
 Там, где помялась лента,
 И вскоре снизошел
 До нас, до президента.

 Есть папа, но была
 Когда-то божья мама.
 Впервые весела
 Химера Нотр-Дама.

 Людским химер не мерь -
 Висит язык, как жало.
 Внутри ж ее теперь
 Чего-то дребезжало.

 Ей был смешон и вид
 Толпы - плащи да блузки...
 Ан, папа говорит
 Прекрасно по-французски.

 Поедет в Лувр, "Куполь"
 И, может быть, в Сорбонну,
 Ведь папа наш, Жан Поль,
 Сегодня рад любому.

 Но начеку был зав
 Отделом протокола:
 Химере не сказав
 Ни слова никакого,

 Он вышел. Я не дам
 Гроша теперь за папу.
 Химеры Нотр-Дам,
 Опять сосите лапу!

 1980

 
 
 
 
Две просьбы

                М. Шемякину - другу и брату -
                посвящен сей полуэкспромт.

I.

 Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я
 Гоню их прочь, стеная и браня,
 Но вместо них я вижу виночерпия,
 Он шепчет: "Выход есть - к исходу дня
 Вина! И прекратится толкотня,
 Виденья схлынут, сердце и предсердия
 Отпустят, и расплавится броня!"
 Я - снова - я, и вы теперь мне верьте, я
 Немного попрошу взамен бессмертия, -
 Широкий тракт, холст, друга, да коня,
 Прошу покорно, голову склоня:
 Побойтесь Бога, если не меня,
 Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

 
II.

 Чту Фауста ли, Дориана Грея ли,
 Но чтобы душу дьяволу - ни-ни!
 Зачем цыганки мне гадать затеяли?
 День смерти уточнили мне они...
 Ты эту дату, Боже, сохрани, -
 Не отмечай в своем календаре или
 В последний миг возьми и измени,
 Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли
 И чтобы агнцы жалобно не блеяли,
 Чтоб люди не хихикали в тени.
 От них от всех, о, Боже, охрани,
 Скорее, ибо душу мне они
 Сомненьями и страхами засеяли!

 1 июня 1980

 
 
 
* * *

 Неужто здесь сошелся клином свет,
 Верней, клинком ошибочных возмездий...
 И было мне неполных двадцать лет,
 Когда меня зарезали в подъезде.

 Он скалился открыто - не хитро,
 Он делал вид, что не намерен драться,
 И вдруг - ножом под нижнее ребро,
 И вон - не вынув, чтоб не замараться.

 Да будет выть-то! Ты не виновата -
 Обманут я улыбкой и добром.
 Метнулся в подворотню луч заката
 И спрятался за мусорным ведром...

 Еще спасибо, что стою не в луже,
 И лезвие продвинулось чуть глубже,
 И стукнула о кафель рукоять,
 Но падаю - уже не устоять.

 до 1 июня 1980

 
 
 
* * *

 По речке жизни плавал честный Грека
 И утонул, иль рак его настиг.
 При Греке заложили человек,
 А Грека - "заложил за воротник".

 В нем добрая заложена основа,
 Он оттого и начал поддавать.
 "Закладывать" - совсем простое слово
 А в то же время значит: "предавать".

 Или еще пример такого рода:
 Из-за происхождения взлетел,
 Он вышел из глубинки, из народа,
 И возвращаться очень не хотел.

 Глотал упреки и зевал от скуки,
 Что оторвался от народа - знал,
 Но "оторвался" - это по науке,
 На самом деле - просто убежал.

 {1980}

 
 
 
* * *

                    Михаилу Шемякину - чьим
                    другом посчастливилось быть мне!

        Как зайдешь в бистро-столовку,
        По пивку ударишь, -
        Вспоминай всегда про Вовку -
        Где, мол, друг-товарищ?!

        И в лицо трехстопным матом -
        Можешь хоть до драки!
        Про себя же помни - братом
        Вовчик был Шемяке.

        Баба, как наседка квохчет
        (Не было печали!)
        Вспоминай!!! Быть может, Вовчик -
        "Поминай как звали!"

 M.Chemiakin - всегда, везде Шемякин.
 А по сему французский не учи!..
 Как хороши, как свежи были маки,
 Из коих смерть схимичили врачи!

        Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
        Разрази нас гром!
        Поживем еще, братишка,
        По-жи-вь-ем!
        Po-gi-viom.

 1980

 
 
 
* * *

 И снизу лед, и сверху - маюсь между:
 Пробить ли верх иль пробуравить низ?
 Конечно, всплыть и не терять надежду!
 А там - за дело в ожиданьи виз.

 Лед надо мною - надломись и тресни!
 Я весь в поту, хоть я не от сохи.
 Вернусь к тебе, как корабли из песни,
 Все помня, даже старые стихи.

 Мне меньше полувека - сорок с лишним, -
 Я жив, тобой и Господом храним.
 Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
 Мне будет чем ответить перед Ним.

 11 июня 1980


 
 
Грусть моя, тоска моя

(Вариации на цыганские темы)

 Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, -
 Чувствую - дышу и хорошею...
 Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
 Изловчась, мне прыгнула на шею.

 Я ее и знать не знал, меняя города, -
 А она мне шепчет: "Как ждала я!.."
 Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?
 Сам связался с нею, не желая.

 Одному идти - куда ни шло, еще могу, -
 Сам себе судья, хозяин-барин.
 Впрягся сам я вместо коренного под дугу, -
 С виду прост, а изнутри - коварен.

 Я не клевещу, подобно вредному клещу,
 Впился сам в себя, трясу за плечи,
 Сам себя бичую я и сам себя хлещу, -
 Так что - никаких противоречий.

 Одари судьба, или за деньги отоварь! -
 Буду дань платить тебе до гроба.
 Грусть моя, тоска моя - чахоточная тварь, -
 До чего ж живучая хвороба!

 Поутру не пикнет - как бичами не бичуй,
 Ночью - бац! - со мной на боковую:
 С кем-нибудь другим хоть ночь переночуй, -
 Гадом буду, я не приревную!

 1980

 
 
 
* * *

 Я не спел вам в кино, хоть хотел,
 Даже братья меня поддержали:
 Там, по книге, мой Глеб где-то пел,
 И весь МУР все пять дней протерпел,
 Но в Одессе Жеглова зажали.

                А теперь запылает моя щека,
                А душа - дак замлеет.
                Я спою, как из черного ящика,
                Что всегда уцелеет.

        Генеалоги Вайнеров бьются в тщете -
        Древо рода никто не обхватит.
        Кто из них приписал на Царьградском щите:
        "Юбилеями правят пока еще те,
        Чей он есть, юбилей, и кто платит"?

 Первой встрече я был очень рад,
 Но держался не за панибрата.
 Младший брат был небрит и не брат -
 Выражался как древний пират,
 Да и старший похож на пирата.

                Я пил кофе - еще на цикории,
                Не вставляя ни слова,
                Ну а вайнеры-братики спорили
                Про характер Жеглова.

        В Лувре я - будь я проклят! - попробуй, налей!
        А у вас - перепало б и мне там.
        Возле этой безрукой - не хошь, а лелей,
        Жрать охота, братья, а у вас - юбилей
        И наверно... конечно, с банкетом.

 Братья! Кто же вас сможет сломить?
 Пусть вы даже не ели от пуза...
 Здоровы, а плетете тончайшую нить.
 Все читали вас, все, - хорошо б опросить
 Членов... нет, - экипажи "Союза".

                Я сегодня по "ихнему" радио
                Не расслышал за воем
                Что-то... "в честь юбилея Аркадия
                Привезли под конвоем..."

        Все так буднично, ровно они, бытово.
        Мы же все у приемников млеем.
        Я ж скажу вам, что ежели это того...
        Пусть меня под конвоем везут в ВТО -
        С юбилеем, так уж с юбилеем.

 Так о чем же я, бишь, или вишь?
 Извини - я иду по Аркаде:
 МУР и "зря ты душою кривишь" -
 Кончен ты! В этом месте, малыш,
 В сорок пятом работал Аркадий.

                Пусть среди экспонатов окажутся
                Эти кресла, подобные стулу.
                Если наши музеи откажутся -
                Увезу в Гонолулу.

        Не сочтите за лесть предложенье мое,
        Не сочтите его и капризом,
        Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! -
        Все, братьями моими содеянное
        Предлагаю назвать "вайнеризмом"!

 1980

 
 
* * *

 Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени -
 Некому: жена - в Париже, все дружки - сидят.
 Даже Глеб Жеглов - хоть ботал чуть по новой фене -
 Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.

                Хорошо, что в зале нет
                Не наших всех сортов,
                Здесь - кто хочет на банкет
                Без всяких паспортов.

        Расскажу про братиков -
        Писателей, соратников,
        Про людей такой души,
        Что не сыщешь ватников.

 Наше телевидение требовало резко:
 Выбросить слова "легавый", "мусор" или "мент",
 Поменять на мыло шило, шило - на стамеску.
 А ворье переиначить в "чуждый элемент".

                Но сказали брат и брат:
                "Не! Мы усе спасем.
                Мы и сквозь редакторат
                Все это пронесем".

        Так, в ответ подельники,
        Скиданув халатики,
        Надевали тельники,
        А поверх - бушлатики.

 Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
 Про Лаутензаков написал уже Лион,
 Про Серапионовых листали Коли, Вали...
 Где ж роман про Вайнеров? Их - два на миллион!

                Проявив усердие,
                Сказали кореша:
                ""Эру милосердия"
                Можно даже в США".

        С них художник Шкатников
        Написал бы латников.
        Мы же в их лице теряем
        Классных медвежатников.

 1980

 
 
 
Письмо торговца
ташкентскими фруктами
с центрального рынка

 Жора и Аркадий Вайнер!
 Вам салям алейкум, пусть
 Мы знакомы с вами втайне, -
 Кодекс знаем наизусть.

 Пишут вам семь аксакалов
 Гиндукушенской земли,
 Потому что семь журналов
 Вас на нас перевели.

 А во время сбора хлопка
 (Кстати, хлопок нынче - шелк)
 Наш журнал "Звезда Востока"
 Семь страниц для вас нашел.

 Всю Москву изъездил в "ЗИМе"
 Самый главный аксакал -
 Ни в едином магазине
 Ваши книги не сыскал.

 Вырвали два старших брата
 Все волосья в бороде -
 Нету, хоть и много блата
 В "Книжной лавке" - и везде.

 Я за "Милосердья эру" -
 Вот за что спасибо вам! -
 Дал две дыни офицеру
 И гранатов килограмм.

 А в конце телевиденья -
 Клятва волосом седым! -
 Будем дать за продолженье
 Каждый серий восемь дань.

 Чтобы не было заминок
 (Любите кюфта-бюзбаш?)
 Шлите жен Центральный рынок -
 Полглавы - барашка ваш.

 Может это слишком плотски,
 Но за песни про тюрьмы
 (Пусть споет артист Высоцкий)
 Два раз больше платим мы.

 Не отыщешь ваши гранки
 И в Париже, говорят...
 Впрочем, что купить на франки?
 Тот же самый виноград.

 Мы сегодня вас читаем,
 Как абзац - кидает в пот.
 Братья, мы вас за - считаем -
 Удивительный народ.

 Наш праправнук на главбазе -
 Там, где деньги - дребедень.
 Есть хотите? В этом разе
 Приходите каждый день.

 А хотелось, чтоб в инъязе...
 Я готовил крупный куш.
 Но... Если был бы жив Ниязи...
 Ну а так - какие связи? -
 Связи есть Европ и Азий,

 Только эти связи чушь.
 Вы ведь были на КАМАЗе:
 Фрукты нет. А в этом разе
 Приезжайте Гиндукуш!

 1980