Двойник

                                                 
Под вечер, мокрым ноябрем,
Когда луна под фонарем
Глядит в окно, а метит в грязь,
Когда не то чтоб не упасть,
Но даже двигаться с трудом
По лужам, огибая дом,
Дано не всякому, - тогда
Спешит извлечь свои года,
Свои за тридцать с небольшим,
Из тары, сбитой им самим,
Из ящиков, столов, шкафов,
А также старых сундуков,

Обитых жестью по углам,
Назло пронырливым ворам,
Извлечь добро, ученья клад,
Дырявый вековой наряд
Магистр вузовских тех лож,
С которыми сам дьявол схож.
«Торопит жизнь, - подумал он,
Своим же навыком польщен
Вдаваться в тему напрямик
(Недаром это ученик
Того, кто истиной владел
И в ней давно уже сгорел),

Подумал он, - в мои года
Удача светит не всегда,
И ею только тот согрет,
Кто не чуждается примет
Искусства, будь оно в чести,
Иль только в моде, и грести
Горазд я, кстати, наугад,
Туда плыву, где каждый рад
Сойтись со мной накоротке,
На пятке, пальце, локотке,
Поскольку дам пытливый рой
Искусству жертвует собой

Не хуже даже мужика
(Порота эта так редка,
Что вбить сомненья надо кол
Туда, где светит чей-то пол).
Средь дам я нахожу предлог
Выискивать весомый слог,
Рассудок хваткий, и притом,
Не оставляя на потом
Все остальное... сколько муз,
Обид, претензий и обуз,
Извел я в тридцать с небольшим,
На удивление другим.

Другие... но не в том вопрос,
А только в том, что я дорос,
Добрался до седых вершин,
До тех расклёшенных штанин,
В которых прячет профессор
Свой умозрительный задор.
Добрался! Тут передохнуть,
Пред тем, как устремиться в путь,
С пиаркой пышненькой сойдясь,
На телевиденьи крутясь,
Стеля протоптанный ковер
Приличиям наперекор,

Короче, всунуться в дыру,
Чтоб было музе по нутру».
Так думал он, тащясь наверх,
По этажам хрущевских вех,
Пропахших свежею мочой
Пьянчуг и кошек, на постой
Его давно пустила мать,
Хоть смысла не было рожать
Похожего на беглеца,
Сыгравшего этюд отца.
Отцу обязан, впрочем, он
Умом, которым вуз польщен,

Умом рассудочной статьи,
В которой нет галиматьи,
Но ахинея все же есть,
И беглецу за это честь.
Отец оставил второпях,
Пред тем, как брак порушить в прах,
Парадный свой, лихой портрет,
Где хоть и нету эполет,
Но взглядом метит он туда,
Где мается в ночи звезда,
Заставшая себя врасплох
Средь зябких хлябей и дорог,

Куда ступить во цвете лет
Решится разве что поэт.
«Поэт, - подумал он опять, -
Профессору не скука стать
Хотя бы бардом... нет, не то,
Все это жизни решето,
Одной дырявостью своей
Морочащее мавзолей,
Где только лампы и мертвец
(Сказал бы круче мой отец).
Я стану, стану, стану я!
Чтоб всякая в искусстве бля,

И голубой, и неформал
Меня с полслова понимал,
И, обучаясь, множил сам,
Забыв про стыд, а также срам,
Других, которым нет числа,
Которых плесень родила
На благородном сыре том,
На выблеванном под столом».
О сыре вспомнив,  вспомнил он,
Что плохо матерью вскормлен,
Что даже в малости такой,
Как в репутации людской,

Она объехала его,
Родного сына своего.
Но есть на то и женский род,
Чтоб избавлять от всех хлопот
Соперниц, нету им числа,
Чтоб от узла и до узла
Разглаживать чужую ткань,
А если надо — просто рвань,
Негодную, чтоб ей мести
То, что у дьявола в чести.
Его питали, кто чем мог:
Кто бутербродик, кто пирог,

Несли на лекцию тайком,
А то и просто нагишом
Являлись бедному во сне,
При полной ведьмовской луне:
Остепенная вдова
Казалась слаще, чем халва,
И полюбить ее как мать
Он был не против, так сказать.
Но в категории другой,
Являющей шумливый рой
Сороконожек и сверчих,
Червей и вошек-вошачих,

Торгуюших, кто чем, кто с рук,
А кто из-под полы и вдруг,
Он брал от них товары в долг,
И в должниках остаться мог,
Когда б не глубина наук:
Его схватила, как паук,
Щекочет лапками, сосет,
И видимости не дает,
Что это баловство одно,
Забава проще, чем кино.
Тут главное, приладить ум
К абстракции, и наобум

Валить по логике вещей
В котел давно прокисших щей
То идеал, то хронотоп,
Не говоря при этом «стоп»
Вспотевшим на бегу коням,
И становясь кентавром сам,
И, полупарень, полускот,
Беря науку в оборот,
За жабры, чтобы, не дыша,
Была, как степень, хороша.
Одно лишь мучало его:
Где взять учителя того,

Которому все по фигам,
Который приловчился сам
Увиливать от тех забот,
Которыми весь вуз живет.
Да вот он! Далеко ходить
Не надо, чтоб его узрить:
Костист, немного хромоног,
И пыль от пройденных дорог
Уместна к серости лица,
И уж немного до конца
Ему осталось, и студент
Его невзрачностью задет,

Как будто много в мире сем
Живучести, прошедшей слом.
К учителю подкравшись раз,
С оглядкой на недобрый глаз,
Он скромно имя произнес,
Озвучившее сам вопрос:
«Щипоткин Вова, кандидат».
И тут же отступил назад,
Обжегшись, словно от печи,
В которой угли горячи.
Не мог он, Вова, ожидать,
Такую от другого стать,

Нетронутость такую сил,
В которой дьявол не блудил,
А если что-то и прожглось,
Пришло в упадок, порвалось,
Уже маячит новый век,
И новых крыл берет разбег
Свободы птица... но куда,
Куда он дел свои года?
Но, не успевши отступить,
Обрел он любопытства прыть,
И, увязавшись по пятам,
С небрежностью не по летам,

Решил беседу он начать,
Советы предпочтя давать,
О том, что надо, что нельзя,
Что в моде, а чему друзья
Дают в сообществе отпор,
И так до тех до самых пор,
Пока не подкатил трамвай,
И дружелюбное «прощай»
Ему учитель не всучил,
И чуть было не откатил,
Но Вова, чуткий к забытью,
Уселся рядом на скамью,

Готовый дружбе присягнуть
И проводить в последний путь,
А если надо, и потом
Прослыть заядлым знатоком
Тех истин, что под пылью скук,
Очарований и разлук,
Томятся до своей поры,
Когда им место для игры,
Рассудок предоставит, тщась
Их смысл постигнуть, горячась.
-Я помню, - начал он дотошно,
Хоть вспоминать об этом тошно,

Как сообща топили Вас,
Явившись к Вам на мастер-класс,
На этот кукиша банкет,
Где каждый Вами был раздет.
Но дело прежде чем понять,
Я тоже начал задавать
Вопросы, для проформы боле,
Вторя другим в едином хоре,
Чтоб на экзамене потом
Не выглядеть таким скотом,
Которому вся суть — капуста,
А в ведомости место пусто.

Обычай был у нас таков:
Брать мелочь даже с дураков,
И общим групповым зачетом
Оплачивать семестра счеты,
Что, впрочем, нравилось и Вам
(Хотя гарантии не дам):
От Вас несло, как от могилы,
Каким-то навыком игривым
Отхватывать от смысла клок,
Чего студент терпеть не мог.
В любовной ненависти к Вам
Мы враз пускали по рукам

Телегу, помнится, что с пеньем
Неслась по мраморным ступеням,
Ведушим прямо в деканат,
Откуда был и взят мандат
Крушить нечистого... но Вами
Взят гарнизон с крутыми лбами,
Среди которых крутизна
Издалека была видна.
Не Вами ли весь вуза цвет
Остался искренне задет?
Не Вашим ли примером сыт
По горло каждый, кто стремит

Надежд мутнеющий поток
Туда, где славы бьет исток?
И каждый, кто желает всласть
Напиться, к должности припасть
И высосать ее до дна,
Чтоб стала ржавчина видна
И куча мусора притом,
Который не потащишь в дом,
Тот метит взглядом Вас косым,
Хотя он Вами же любим.
Один лишь я, из тех, кто жив,
Нисколько ум не помрачив,

Готов за Вами хоть куда,
Позволили бы Вам года.
Совет поэтому даю:
Бросайте канитель свою,
Берите лишь ручную кладь,
И вместе мы рванем, подстать
Великим странникам времен,
Иначе буду удручен,
С судьбой липучей вразнобой
Орудуя, но что с тобой?
Внезапно перейдя на «ты»,
До раскаленной красноты

Он физию свою довел,
Чтоб незаметен стал прокол,
Подумав между тем, что есть
Еще стеснительность и честь.
Трамвай меж тем вконец допер,
Упершись рельсой в косогор,
До серой, нищенской дыры,
Что строится аж с той поры,
Когда дешевым был кирпич,
Но дорогим, как черт, Ильич.
Соседей адские клыки,
Помои, вонь и старики,

Взашеи гонящие вон,
Под похоронный самогон,
Все, что, не смев еще расцвесть,
Уже опало, словно весть
О невозможности самой,
О времени, где, сам не свой,
Прибиться каждый норовит
К толпе и стаду, где молчит,
Затравленное, словно тля,
Бессмертное твое же Я.
- Но что же, - вдруг воскликнул он,
Догадкой страшной осенен, -

Что держит Вас у этих стен,
Не позволяя встать с колен,
А уж тем более, бежать
Куда глаза глядят, чтоб вспять
Не обернуться и во сне,
С Хранителем наедине?
Что держит Вас? Земля? Язык?
Прабабушкин, в морщинах, лик,
Прадедушкины сапоги,
Что с левой все, с одной ноги?
(Хотя, признаться, в жизни сам
На их могилах не бывал).

Сдается мне, хоть я таюсь
И сроду не проговорюсь,
Не выдам, черт меня возьми,
Что дважды два равно восьми,
А уж тем более, что сто
Равно десятке... нет, не то
Сболтнул бы, раз учитель тут,
Хотя таким, как Вы, не лгут,
Таких хватают за бока,
Что дать бесплатного пинка!
Куда валить, я не советник,
Но будь я сводник или сплетник,

Совет Вам я надежный дам:
Пора валить ко всем чертям!
- К чертям? Какое совпаденье!
Нет лучше времяпровожденья,
Чем потакать из года в год
Веселью чертовых забот.
- Одно лишь только беспокоит:
А сколько это благо стоит?
Так, чтоб без шуток, насовсем,
Навовсе, напрочь, между тем
От жизни брать еще добавку,
Об экстренных доходах справку...

Докончить мысль едва успев
И на заборе разглядев
Намек на беспредметный спор,
Начавшийся с тех самых пор,
Как кто-то, научившись брать,
Поставил крест на слове «дать»,
Он вынул из кармана рубль,
Условно-единичный гугль,
И, силе воли вопреки,
Схватил пожатие руки,
Точнее, воздух, сквознячок,
Удравший тут же в тайничок

Загранбезумия того,
Что ни от мира от сего,
В только от шальной мечты,
С которой дьявол сам на «ты».
«Куда?..» - успел лишь крикнуть он,
Внезапностью судьбы сражен,
Не веря глазу, и притом
Ища на месте на пустом,
Простылый профессора след.
И вот уж ничего и нет,
Хотя на месте тот забор,
Трамвай и голый косогор.

«Недаром я на сей предмет
Дал своевременный совет!
Не я ли это разгадал
Судьбы под маской карнавал?
Не я ли выведал у ней,
Что тот меж нами дуралей,
Кому попутный ветер мил,
Хоть ты простужен и простыл
Давно уже удачи след
(Как таковой ее и нет)?
Спасибо, впрочем, дураку,
Или, пардон, мерси боку.

У нас незаменимых нет,
Тем более, что интернет
Дает для выбора простор,
Хотя б ты скрылся за бугор,
Где, как зудит дотошный люд,
На милось пенсию дают,
С которой ты горазд купить
Пол-Африки, и враз пропить
Ближайший, ближний к нам Восток
(Да будет путь к нему далек).
Удрал учитель... и теперь
Моя пора ломиться в дверь!»

И в воздухе разлит секрет:
Намек на чудо — и привет.
Исчез надолго? Навсегда?
Пройдут унылые года,
И в вузе поползет слушок:
Беглец имел один грешок,
Не называть места потерь
Постылой «рашкой», как теперь
Зовут, как некую напасть
Одну шестую мира часть.
Отсюда ясно, что ушедший
Был, между нами, сумасшедший.

Что с отщепенца взять? Одно
Соображение видно:
Таких мы в хату не пускаем
И ничего о них не знаем,
Тем более, что имена
Подцеплены с морского дна,
Где хоть порой трески навалом,
Но все-таки не пахнет салом
Из мышеловок из родных,
Короче, знаем мы таких!
Такое в нашем вузе мненье,
И не идет оно в сравненье

С безвестностью на стороне,
В степях, в тайге и на луне,
Куда искатель приключенья
Летит на ложном устемленьи
К сиротке-истине, а той
Нет дела до него... простой,
Казалось бы, последуй мысли:
Не беспокоиться о смысле,
Но принимать окраску ту,
В которой выгодно скоту
Предстать пред всеми человеком,
Разумно всем прокукарекав

О массовости тех услуг,
Благодаря которым вдруг
Нисходит до тебя рогатый,
Гребущий должности лопатой,
И бьет копытом прямо в лоб,
Правительственный будь то жлоб,
Иль старенькая примадонна,
Хлебающая из бездонной
Лохани, ставшей для свиней
Противнее прокислых щей.
Короче, надо метить время,
Неся пространственное бремя,

Как метит столб игривый пес,
Как метят здание под снос,
Как приговор выносят миру,
Пристраивая вуз к сортиру,
И вовсе не наоборот,
Чтоб время знало наперед:
То не по милости потопа,
Но только в силу хронотопа,
Живучего, как Сатана,
К нам приближается Луна,
Что Солнце меркнет между делом,
И всем планетам оголтелым,

Несущимся восьмеркой вдаль,
Нам расстояния не жаль
Назначить, сообразно кванту,
Иль, скажем, бальному пуанту,
Да и не все ли нам равно,
Что вакуум, а что говно,
Понятье потому научно,
Что, будучи товаром штучным,
Оно, хоть пламенем гори,
Пустым останется внутри,
И этой самой пустотой
Горды мы, как медалью той.

Так вот, беглец исчез из виду,
Порушив сплетен пирамиду
Насчет игры в счастливый брак,
Тем самым вдохновив зевак
На домыслы куда похуже:
Его своим признали стужи,
А также разные ветра,
И подступает та пора,
Когда гранит венчает дело,
Наваливая груз на тело,
Дразня кладбищенских ворон
Добычей скрытой... впрочем, он

Каприз имеет появляться,
Самим собою представляться,
Чем оскорбляет тонкий слух
Академических старух,
Секретарей, ученых кошек,
Доцентов, профессоров, мошек,
Резвящихся, кто где прилип,
И соблюдающих принцип
Жужжать всегда одно и то же,
Что на вчерашнее похоже.
«С какой ты стати снова тут?» -
Другой вопрос не задают.

«Но если я задам?.. посмею?
Рискуя броситься на шею
Удаче, в неурочный час
На фланге обходящей нас,
Чтоб тут же нас ударить с тылу,
Иль попросту огреть крапивой
Того, кто зазевался... вдруг
Я годен на такой испуг,
Чтоб сдуру ринуться вприпрыжку,
Забыв про трудовую книжку,
К мечте?.. Ах, это я о чем?
Как жжет, однако, мысль о том».

И вот, на свой же страх и риск,
Под шепот и мышиный писк
Коллег, собравшихся у входа,
Он, невзирая на погоду,
Сел без разбору в самолет,
И вот уже под ним плывет
Чужих лесов нерасплетенность,
И скал над морем утомленность,
И дальний берег виден тот,
Где, может быть, учитель ждет,
Стоит, бедняга, не дождется,
Но пусть покамест перебьется.

По адресу тут просто лес,
И с ночью день наперевес
Спешит добраться до избушки,
Прилаженной к лесной опушке.
Торчит над крышею труба,
А рядом нужник, как изба
Покрытый травянистым дерном,
А дальше сад, заросший терном,
Малиной дикою, травой,
Обыкновенной крапивой,
А дальше, Боже мой, качели,
Под затемненьем старой ели,

Забыта книга на доске,
И след ботинка на песке.
«И это все, в чем суть стремлений,
Потерь, препятствий одолений?
Не говоря уже о том,
Что тут, на месте на пустом
Жить не захочет даже нищий,
Прельстившийся духовной пищей,
Что, между нами говоря,
Одна пустая болтовня.
Но вижу я... что там за тени?
Одежд ли, крыльев... на колени

Мне так и хочется упасть,
Чтоб только насмотреться всласть
На невесомость силуэта,
На эти прихоти балета
В походке... кто же?.. кто она?
Во весь свой рост она видна,
И это, скажем, рост немалый,
И цвет одежд пурпурно-алый
С закатом слился на сосной,
Флиртуя с молодой луной,
Воткнувшейся булавкой в небо,
И выгрызенной коркой хлеба.

- Позвольте руку Вам пожать,
И тем себя до Вас поднять,-
Так начал он, шагнуть не смея
Туда, где, все еще алея,
Среди разросшихся кустов,
С тяжелою охапкой дров,
Как будто с важною покупкой,
Торчал воспоминаньем хрупким
Профессор... в самом деле он?
Но как он видоизменен!
Как будто бы сама природа
Тут переделала погоду,

Переиначив времена.
А, кстати, это же она!
Загадка, недоразуменье,
Обман для многих поколений:
Пол сильный, ставший наконец
Бабьем... а был же ведь, стервец,
Мужчиной, ибо профессоры
Все как один рассудком скоры,
Хоть в рассудительности той
Так узнаваем пол иной.
И чтоб не меркнул встречи свет,
Он с ходу сочинил сонет:

Здесь дело представляется нечистым,
Тем более, что ночь уже близка,
Но с этим мы определимся быстро,
Учитывая опыт ездока.

Все кошки серы, все тела плечисты,
Потенция к тому же высока,
Вы помните, каким я был речистым,
Ничтожного заради трояка!

Я с толку сбит, сказать Вам должен прямо,
Узнал с трудом и не наверняка,
На вид Вам дал бы лет до тридцати.

Передо мною не мужик, но дама,
Да, незнакомка все еще пока,
Нельзя ли ненадолго к Вам зайти?

- Что видит глаз, наполовину
Составит истины картину,
Другая половина там,
Где полный ход понятью дан.
Со всей абстрактностью сужденья,
Дает понятье разуменье
Законов вечных и простых
Механики, но нет средь них
Достойных жизни описаний,
И нет, тем более, познаний
Об индивиде, о себе,
О планы строящей судьбе,

Из жизни в жизнь плетущей нити,
То постигается наитьем,
Что, интуицией зовясь,
Осуществляет эту связь
Между понятием и вещью,
Действительность хватая в клещи,
Внося тем самым полноту
В неполную картину ту.
Должно быть это Вам знакомо.
Но что ж мы на пороге дома
Остановились в поздний час?
К себе я приглашаю Вас.

Однако ж, вот тебе жилище!
Не пахнет тут горячей пищей,
Как будто тот, кто тут живет,
Считает дни наоборот,
С момента состоянья смерти.
Как голы этих полок жерди,
Где паутину пауки
Плетут от бытовой тоски
Хоть по какому-то занятью.
- Чайку нам с Вами не принять ли?
Чтоб было чем затронуть ум,
Угасший от никчемных дум.

Никчемность управляет миром,
Как крыса на головке сыра,
Дырявящая ловко ход
Аж в середину, где живет,
Сочтя себя за основанье
Божественного мирозданья,
При этом славя экскремент
И деловой эксперимент,
Из свалок, мусорок, клоак
Качающий валюту, так
Творится кризисов причина,
И демократии кончина,

Которая по существу
Есть приобщенье к воровству
Всего, что есть еще в наличьи,
Включая перелеты птичьи,
Не управляемые враз
Завистливостью жадных глаз.
- Но демократия! Не ей ли
Слагаем мы от колыбели
За одой оду, чтоб затем
Пытаться неприступность стен
Взять набегу, одним лишь махом,
Чтоб стало пухом все и прахом,
Вввиду имея тот режим,
Который нами так ценим.

- Режим за совесть не ответчик,
И уж тем боле, не советчик,
Идти ль со всеми или враз
Послать их всех, и скрыться с глаз,
Исчезнуть, выветриться, сгинуть,
Тем самым став собой... в могилу,
Быть может, это приведет
Того, кто в жизни не найдет
Себе иного примененья.
Еще чайку для разуменья?
С вареньем? С медом ли? С икрой?
Есть у меня запас такой.

Еще раз оглядевши полки,
Где паутина и осколки
Стеклянной тары без числа,
Подумал он, что за осла
Его должно быть принимают,
Бесстыдно, нагло угощают
Пустым понятием, оно
Отчетливо во всем видно,
Но содержания ни грама
Не знает та пустая рама.
- Спасибо, кажется, я сыт
Уж тем, что Вами не забыт!

Да, кстати, с кем Вы тут живете?
Не одинокой ли охоте
За смыслом преходящих пут
Вы предаетесь, сидя тут?
- Живу я с троллем, что в награду
Лес сторожит и ту ограду
Из елок стриженных, что там
Топорщатся по сторонам,
Скрывая нужника приличья,
Он верен мне до безразличья
К чужому разуменью аж.
- Сдается мне, то песик Ваш!

- Из всех козявок и зверей,
Нет в мире сущности теплей,
Чем старый, добрый, верный пес,
Но экзистенции вопрос
Не разрешен, увы, пока,
Ведь жизнь собачья коротка.
Отсюда следствие видно:
Искать в себе такое дно,
Такую бездну, что зараз
Осилит разве водолаз,
Когда б ему дышать не сметь,
И страх к глубинам не иметь.

Там жемчуг, отраженье звезд,
Сверкающих от счастья слез,
Там истина, зарывшись в ил,
Дарит пространству жар и пыл,
И резвость времени презрев,
Ракушка разевает зев,
И, перламутром ослепив,
Смыкает створки, там затих
Под знаком Водолея тот,
Кто сам себя переживет,
И чаша двинется Весов,
В высоты Овна... там без слов

Дается смысл всему, что есть,
Что было и что будет здесь,
На этой старенькой Земле.
Но ты не доверяешь мне!
Я вижу по твоим глазам:
Ты принимаешь все за хлам,
Что вытряхнут из старых книг.
Себе бы ты на пользу вник,
Имея к этому настрой,
В отчет немногословный мой!
Но мне сдается, что, увы,
Ты не осилишь и главы.

- Как скажете, я не судья
Таким сужденьям, речь твоя,
Простите, Ваша, мне чужда,
Одно лишь понял я: вода,
В которой мается моллюск,
Пуская в ход ракушки шлюз,
Не есть простое аш-два-о,
Но идеальное само,
Что, как учил великий Кант,
Непознаваемо... каскад
Подобных истин, как у Вас,
Неактуален, и сейчас,

Насколько в суть я дела вник,
Сдается мне — то Ваш двойник!
Едва ль такое может быть,
Что б кто-то мог по морю плыть,
С собой имея лишь задор,
И игнорируя мотор,
Не говоря о парусах,
В которых дует вечный страх
Нарваться где-то на скалу,
Иль сесть на дно, как на  иглу.
Но именно с таким концом
Я не хотел бы быть знаком.

- О Канте если говорить,
Свою простуду мог лечить
Абстрактностью своих идей,
Пугающих, как черт детей,
Бацилл и вирусы, но что ж
До истины, он с ней не схож.
Не правы Вы хотя бы в том,
Что назовете двойником
Незримый орган мысли мой,
Что, выросши над головой,
Корнями в космосе живет,
За ангельский питаясь счет.

- Ах, бросим эту болтовню!
Скажите, разве жизнь свою,
От родины отъединившись,
С чужбиной в глухомани слившись,
Вы не транжирите ли зря,
Сойдясь черт занет с кем, не зря
При этом шиш под самым носом?
- Уж раз Вы так с таким вопросом,
Скажу без скромности игривой:
Живу я в браке с Диотимой,
С которой, помните, Сократ
Делить досуг был очень рад.

- Но с родины начнем умело:
Какое нам собачье дело
До этих понятийных пут,
В которых черт и он же плут
Плетет для мира небылицы?
Перевернем же те страницы,
Где что ни слово, то беда!
От родины разит всегда
То послушаньем, то терпеньем,
То запоздалым одоленьем
Раскаянья, с которым вширь
Раздался не один упырь.

- Одна лишь есть, и та навеки:
Когда мне сон смыкает веки,
И рвется в мир иной душа,
Не оставляя ни шиша
Разлегшемуся навзничь телу,
Его не приобщая к делу
Иного бодрствованья — в том
Ищу я свой родимый дом.
- Так, стало быть, Вы на постое,
А на уме у Вас другое,
Не свойственное роду дел,
В которых каждый преуспел,

Деля разгул с образованьем?
Скажите, не на том свиданье
Вы обрели, отбросив хлам
(За что Вам завистью воздам),
Вещей иное разуменье,
Тем самым видя продолженье
Своей судьбы в составе звезд?
Но что-то я совсем замерз,
Беседуя в том духе с Вами,
Опасными шутя словами.
Но расскажите, жаден я
До впечатлений бытия,

Рассказывайте по порядку,
Как Вы пришли к сему упадку!
Никто не станет отрицать,
Что с Диотимой можно спать,
В буквальном понимая смысле,
Как тащут груз на коромысле,
Тем самым моде угодив,
И лесбиянству подтвердив
Права на равноправье с геем,
Все это мы уже умеем.
Я тоже, знаете, не прочь
Отдать за Диотиму ночь!

От чувств таких, довольно прытких,
Мы с Вами будем не в убытке,
А впрочем, то, о чем здесь речь,
Мы для других отложим встреч.
Терпенья любопытству нет:
В чем молодости Ваш секрет?
Наперекор десятилетьям
(Что близятся уже к столетью),
И мысли той наперекор,
Что вызовет во мне отпор,
Сойтись, не глядя вовсе в оба,
С владельцем будущего гроба,

Вы свежестью такой полны,
Как будто только что с Луны
Свалились, миновав напасти,
Которые зовем мы счастьем.
Замешан тут должно быть тролль,
Что главную играет роль
В развитии иного зренья,
Чуть не сболтнул... ясновиденья!
(Хотя сегодня наркоман
Имеет тоже сей обман).
В чем дело тут, Вы мне скажите,
И каплю зелья одолжите.

- То каждый добывает сам,
И отмеряет по весам
Не норм аптечных осторожность,
Но новую в себе возможность
Над телом собственным парить,
И напрямую говорить
С душой, которой нет предела
Вне ощутимых рамок тела.
Путь не один к тому ведет,
Средь них законный только тот,
В котором действует сознанье,
И в каждом миге — пониманье

Усилий духа, тут ты сам
Приносишь свет своим глазам.
Рождаемся мы не для счастья,
Но для разумного участья
В мероприятьях божества,
И эволюция сама
Тут расположена к успеху,
Хоть ей, положим, и не к спеху
На результаты намекать,
И повседневность укорять
То в пустословии, то в лени,
Грозя поставить на колени

Того, кто управлять привык
Стадами, стаями, чей лик
Штампуется, за неименьем
Оригинальности, чье мненье
Питает однодневок рой,
И возвышается горой
Над всякою пугливой крысой
Чьей жадности закон не писан, -
Тут эволюции терпенье
Коснется светопреставленья.
Но чтоб себя не потерять,
Изволь себя же лучше знать.

Себя познай! У Аполлона
Давно порушена колонна,
Давно он ходит, сам не свой,
С набитой знанием башкой,
И если мыслить статистично,
То это даже неприлично,
Так говорить при детях вслух,
Что человек есть Божий дух,
К чему потом, по ходу дела,
Пристроено натуры тело:
Сначала воздух и вода,
Потом вся эта ерунда,
Затронутая размноженьем
И механическим движеньем

Пружин, прицепов и колес.
И Аполлона жжет вопрос:
Откуда мы пришли, ребята?
Куда идем? Чему мы рады?
На что наука невпопад
На грека сыплет камнепад
Насмешек едких: знай свой век!
Такой он глупый древний грек.
Но в храме древнем место свято,
Хоть нет к тому уже возврата,
Чтоб в дыме возвещал нам поп,
Куда брести, где виден «стоп»,

А где зеленый свет мигает,
Тем самым делу помогая
Строительства того-сего.
Сося из пальца своего
Ученые картины мира,
Политик запрягает лиру,
Взамен строптивого осла,
Чтоб та гремела и несла
Хвалу любой паршивой власти
Народу, падкому на сласти.
И тот в ничтожестве народ,
В котором Я взаймы берет

У рыхлого, слепого «мы»:
Берет бездейственность взаймы.
- Но мы... повсюду много нас,
Мы наши, нам же дан наказ
Быть всеми, быть или не быть!
- Завидна та слепая прыть.
- Один не воин в поле, нет!
Один растерян и раздет,
Разут и голоден и нем,
А главное, не нужен тем,
Кто впереди других идет,
Маршрут узнавши наперед

В таблоидных же новостях,
Мосты воздвигнув на костях,
Над морем крови и клоак,
Разлившихся по миру так,
Чтоб каждый, нахлебавшись всласть,
Взахлеб хвалил всю ту же власть!
- Чему примеров много там,
Где властвовать дано ослам.
Но из-под длинных тех ресниц
Мне симпатичен взгляд ослиц,
Чье молоко к тому же пить
Полезно в детстве, пригубить

Советую я натощак,
Как пьют лекарства, или как
Смакуют терпкое вино,
Воображение одно
При этом запуская в ход.
Осел не роскошь, но доход:
Своим упрямым, кислым «мэ-э-э»
Профессорское реноме
В высокой держит он цене,
Назло инфляции, и мне
Перчатку остается снять,
Копыта твердость чтоб пожать.

- Внимательно прослушав Вас,
Я б сел, пожалуй, в первый класс,
Где слабые ученики
С учителем на три руки
Играют простенький этюд,
При этом все фальшивят, лгут,
И дело сводится к тому,
Чтобы Бетховена канву
Пустыми звуками прошить,
И тем его угомонить.
Но Вы забыли статус мой:
Я не какой-нибудь простой

Игрец на дудке, скажем так,
Хоть дуть я и большой мастак
В присутствие прекрасных дам,
Которым слух к тому же дан,
Вас не имею я в виду,
И с тем, пожалуй, спать пойду...
Представлюсь напоследок снова:
Профессор я, Щепоткин Вова.
Так, чтоб не сомневались Вы
В наполненности головы
Рассудком трезвым, но готов
Принять я на ночь зелья штоф.

На том и кончился их спор.
Закрывшись в ванной на запор,
Должно быть, с Диотимой вместе,
Чтоб разголиться честь по чести,
Пред тем, как теплый душ принять,
Хозяйка не дала понять,
Что третий ей для дела нужен,
И он, рискуя быть простужен
Из щели бьющим сквозняком,
К замочной скважине тайком
Приставил глаз, чтоб наблюденье
Совокупилось с рассужденьем.

Хватая зреньем все подряд,
Он разглядел фигурный зад,
Под драпировкой полотенца,
И розовый, как у младенца,
Цвет пяток, он же цвет сосков,
Что зеркало прожечь готов,
В резной оправе, на стене,
Напоминаньем о войне,
Которая из-за Елены
Проиграна  троянцем... стены
Из досок, в плесени, в пыли,
Поклясться временем могли б,

Что в зеркале стоит картина
Самой любви, хоть паутина
Повисла клочьями на ней,
И сколько ты воды не лей,
Не смоешь невесомых линий,
Белейших в мире, хрупких лилий...
Короче, там стоит она,
Какая есть, в чем рождена,
И своему же отраженью
Дает такие поясненья:

- Приходит ночь, чтоб подвести итоги
Рассудочно-слепому бытию,
В котором день находит цель свою,
Свои мосты, и стены, и дороги.

Хоть правила игры довольно строги,
Дневных законов мутную струю
Пронзают света мощные потоки,
Которые в самом себе таю.

Я ночи оставляю это тело,
Уставшее смертельно, что без сил
Пятном белеет бледным на постели,

Чтоб улизнуть туда, где в колыбели
Качают душу сонмища светил,
И молодость в нее вливают смело.

От щели глаз не отрывая,
Он видит, как она, нагая,
Пошарив в шкафчике рукой,
Крем достает, на вид такой,
Каким упрямые старухи
Себе до смерти мажут руки,
Надеясь этим обрести
Бессмертие, что не в чести
У мумии, что в мавзолее,
От года к году розовея,
Лежит, природе вопреки.
Одним движением руки

Она меж ног проводит резво,
И, оценив эффекты трезво,
Намыливается до пят,
Включает душ, и все подряд,
Все, от подмышек и до паха,
Все пузырится пеной... страха
Такого он не испытал
С тех пор, как сам мужчиной стал:
Хромой старик, к тому же голый,
По мокрому ступает полу,
Подходит к зеркалу, а в том
Зияет, как беззубым ртом,

Бездонность лет, автопортретом
Доволен он весьма при этом,
Кладя для верности в стакан
Вставные зубы, балаган
Достойно завершая бранью:
- Нет зелью этому названья!
(Многоэтажность этих слов
Не каждый повторить готов).
Из ванной выйдя кое-как,
Хромает в спальню на чердак,
И слышится из комнатушки
То стук дежурной колотушки,

То голос флейты... страх такой
Едва ли даст в ночи покой.
Теперь, в ночи, в такую пору,
Есть смысл сюда прокрасться вору,
Хватающему наугад,
Средь рухляди, не все подряд,
Но только то, что не имеет
Цены, и потому не тлеет,
На зависть банковским счетам.
«Пожалуй, я отсюда дам
И поскорее, дам я деру,
В глухую, пред рассветом, пору,

Пока храпящий там старик
В секретность плана не проник,
Пока мудрец не встал с постели,
И прихвачу я, в самом деле,
Пока другие не сопрут,
Аферу не сочтя за труд,
Флакон с проклятым зельем этим,
Чтоб стать у мира на примете,
А также нобелевки сан
Сманить в расширенный карман
(Хоть Шнобеля лауреаты
Все как один и сплошь носаты)».

Забыв о страхе впопыхах,
Он в ванную идет впотьмах,
Наощуть, как пристало вору,
Он подбирается к запору
На шкафчике и — вот ведь, смог!
Хватает с полки пузырек.
Стекло зеленое бутылки
Все содержание копилки
От глаза прячет, лишь луна,
Осведомленная одна
О тайной формуле состава,
В окно таращится устало,

Подмешивая бледный свет
В любой алхимии секрет.
- Как страшно мне, как непривычно
И как к тому же неприлично
Чужую собственность изъять,
И с нею попросту слинять,
Во имя святости науки,
Развязывающей нам руки,
На домыслов apriori,
Хоть сам себе при том соври.
Но если этим эликсиром,
Как прежде масляным клистиром,

Смягчается старенья зуд,
Его приму я разом тут!
Умело отвинтивши пробку,
Он к носу приставляет кнопку,
Жмет пальцем, и на миг струя
Его лишает бытия...
И видит он свое же тело,
Что на пол нехотя осело,
Что в пиджаке и в башмаках,
При галстуке и при носках,
И в оттопыренном кармане
Билет и паспорт... на экране

Такое не покажут тем,
Кто к привиденьям глух и нем.
Меж тем, как тело, отдаляясь,
И в неизвестности теряясь,
Оставшись в ванной на полу,
Не включено уже в игру,
Затеянную вольным духом,
Которому, согласно слухам,
Душа прокладывает путь,
При этом силясь обогнуть
Углы, что тут и там, как будки,
Нагроможденные рассудком,

Мешают пролагать маршрут
Туда, где ангелы снуют,
И, чаши с золотом таская,
Друг другу их передавая,
Постройки делают этаж,
При этом не впадая в раж.
В последний раз на тело глянув
И бодростью такой воспрянув,
Что хоть босым туда беги,
Где планетарные круги
Прочерчивает прихотдиво,
А то порою и игриво,

Рука Творца, где есть к тому ж
Спасение от зимних стуж
И прочих недоразумений
Среди живущих поколений.
Его всосала темнота,
И бешеная скорость та,
С которой он, лишившись веса,
Взлетел над немотою леса,
Могла бы озадачить тех,
Кто космонавтики успех
Кладет пределом разуменья
Материальности творенья.

«Я есть, меж тем, как тело там,
Я мыслю, хоть безмозглый сам,
И я к тому же что-то вижу,
Хоть глаз забыт внизу, и ближе,
Все ближе подбираюсь я
К границе зыбкой бытия».
И видит он: несется мимо,
Пределом скорости томима,
Теряя сзади хвост комет,
И прочих вещности примет,
Несется Диотима ввысь,
Сверкая, как сверкает мысль,

Отточенная созерцаньем
Своих основ, таким сияньем
Сподручно целый мир спалить,
Тем самым споры прекратить
Насчет того, чем было Слово
(Хоть словеса толочь не ново).
Да, это в сущности она!
Пурпурной радостью полна,
В которой мыслью стала воля,
И нет ни расстояний боле,
И нет, тем более, времен,
Есть только свет, и вечен он.

«Поймать! - подумал он, - угнаться!»
И, чтоб со скоростью собраться,
Он поднапряг воленья пыл.
И если бы рассудок был
При нем, а не остался в ванной,
На привязи у мозга, странный
При этом проявляя страх,
Увяз бы тут же он в словах,
В абстрактности определений
И статистичности хотений,
Среди которых, хош не хош,
Тебя кусает в жопу вошь.

Но, с гравитацией рассудка
Расставшись, как с фальшивой дудкой,
Он добавляет в мысли жар,
Рискуя получить удар
От своего же яснозренья,
И ломится туда, где пенье
Рабочих ангелов слышно,
Что делают теперь окно
На этаже, который снизу,
Где предъявить въездную визу
Положено как раз тому,
Кто прибыл вопреки уму,

Но только любопытства ради,
Укравши зелие у дяди,
В родстве с которым не стоит,
И вход туда не всем открыт.
Но Диотима, вот те и на,
Идет без паспорта, она
Как будто бы границ не знает
И стража знак не понимает,
Закон не писан будто ей,
В пурпурности ее кудрей,
И ангелы долдонят хором,
При этом не покрыв позором

Пурпурную, ликуют вслух,
Хваля при этом Самодух.
«Так вот оно, в чем зелья сущность,
Его на практике сподручность,
И надо идиотом быть,
Чтоб тут же цену не набить
Товару новому, но цены,
Надбавки и процентов стены,
Здесь недействительны, и тут
Впустую ангелы орут,
Зазря терзая эти сферы
Небесные, светя без меры

Своими перьями, пока
Не взял ученый ДНК-
Анализ этого свеченья,
Тем самым приведя в сомненье
Существование сие,
Надуманное бытие,
Уже одним своим накалом
Противоречащее малым
Энергиям земных путей...
Но как угнаться мне за ней?
За Диотимой, чья пурпурность
И есть, похоже, та гламурность,

Которой тешится старик,
Хоть телом он давно уж сник,
И на ночь вынимает зубы,
Своею матершиной грубой
Охаживая свалку лет,
Позоря университет
И весь научный мир, но вскоре
С придурком этим я поспорю,
Поймав за алое крыло
Беглянку, с этим повезло
Немногим, стало мне известно,
И мне чертовски интересно,

Как эта алая змея
Однажды ляжет под меня...
Итак, вперед! К воротам рая,
Где страж, дорогу преграждая,
В доспехах спрятан золотых.
Не дать ли мне ему под дых?»
С такой определенной мыслью
Он ринулся в пучину выси,
При этом спутав верх и низ,
И вот у входа он, и сиз,
С оттенком синевы глубокой,
Не то что б глаз, но злое око

С прищуром скаредным глядит:
Бесспорно, этот страж сердит!
И золотые те доспехи,
Без малой щели и прорехи,
Скрывают то, в чем, так сказать,
Совсем не трудно угадать
Намек на власть... о, воля к власти!
Что стоит разорвать на части
Незванного, с которым страх
Уже сцепился, впопыхах
Он пятится, Щепоткин Вова,
И к стражу подступает снова,

И тот, от ярости одной,
Вдруг предстает пред ним нагой:
Мертвящих дум законодатель,
Невинной истины предатель,
К тому же трус, само собой,
И сластолюбец на убой,
Завидующий беспредметно
Чужим сокровищам несметным,
Которые же сам и рад
При случае отправить в ад,
Короче, то Щепоткин Вова,
Его изнанка, что готова

Его теперь за горло взять
И счет за счетом предъявлять,
Мучений боль сообразуя
С отравленностью поцелуя,
Что смахивает на плевок:
- Вали обратно в свой совок!
На мусорной науки свалку,
В тарифных споров перепалку,
В трясину взяток, что взахлеб
Питает твой ученый лоб,
В распухшую проказу грантов,
В подхалимажность симулянтов,

Безмыслию дающих вид
Научности, чье имя — спид!
И слово подтверждая делом,
Страж напрягается умело,
Играя мускулом нагим,
И бьет того, кто перед ним,
Одним щелчком, и нос у Вовы
Становится почти что новым,
Хотя научная сопля
Не медлит вытечь, и не зря
Грызет профессора догадка:
«То мой двойник, двойник мой гадкий!»

Но мысль, не зря он профессор,
С догадкою вступает в спор:
Распорядиться тут, на месте,
Деля добычу честь по чести,
Совместным знанием о том,
Что каждый волен быть скотом,
Но выглядеть при этом homo,
И неизвестности искомой
Давая уравненья вид,
Ответ к которому подбит,
Как ватой подбивают шубу,
Заранее... как желудь к дубу

Поближе норовит упасть,
Чтоб прорасти, минуя пасть
Свиньи голодной, так и Вова,
На стража наступает снова:
- Договоримся мы, дружок,
И посторонних в свой кружок
На шаг при этом не пуская,
Что ситуация такая,
В которой «ты» оно же «я»,
Исключена из бытия,
Иначе этот феномен
Мое попортит renome,

В кругах изысканно-научных,
Ведь Фаусты — товар поштучный,
С чем согласиться должен ты,
Иначе с этой высоты
Тебя спущу я вниз - долой,
Ручаясь логикой одной,
С универсальностью понятий,
Законов и мероприятий
Остепененного ума,
О чем генетика сама
Толкует, приравняв мышленье
К механике соединенья

Все тех же генов... я к тому,
Чтоб приобщился ты к уму
И перестал мне корчить рожи,
Учитывая, что похожи
Мы друг на друга, и умно
Мне в вечность растворил окно.
Я Фауста схвачу за горло,
Ученый он, меж нами, спорный,
Стирающий науки след
Себе же, скажем так, во вред,
Пренебрегая положеньем
И должностью, расположенье

К себе снискавши Сатаны,
Да будь рога его видны!
Хотел бы на досуге тоже
Разок взглянуть на эту рожу,
На эту пакость, я хочу
Стать вровень, хлопнуть по плечу,
По-свойски попросив задаток,
К тому же обойдясь без взяток
Гемоглобина, что в крови
(Как эту дрянь не назови,
Одно к ней клеится названье:
Сухие дрожжи мирозданья).

Подвинься, не сочти за труд,
Пока я на побывке тут,
Пока во мне гуляет зелье,
Ученой дерзости веселье,
Пока к тому же небеса
Моим внимают словесам,
Для верности развесив уши,
И растопыривши к тому же
Локтей незримых острие,
Исполнь желание мое!
Мне б глянуть раз на образину,
И эту редкую картину

Доставить без задержки вниз,
И будь я псих иль даже шиз,
Мне весь ученый мир поверит,
И глаз теорий тут же вперит
В сей безупречности портрет,
В котором «да» оно же «нет».
И пусть появятся, как всходы,
В ближайшие к тому же годы,
Той образины близнецы,
Чьи матери и чьи отцы
Малюткам дать горазды имя,
Одно на всех, и на помине

Легко окажется он сам,
За встречу с кем я зуб свой дам
(Хоть челюсть в пол моя уперта,
За что спасибо скажем черту).
И в тот же миг он боль зубную
С проклятьем ощутил такую,
Что в кабинете у врача,
Где каждый требует, крича,
Доверясь одному наркозу,
Вколоть в десну тройную дозу,
Не удается превозмочь,
Все по порядку зубы прочь

Щипцами выдрав... и к тому же,
Чтоб узел затянулся туже
Договоренности, пинка
Двойник дает ему слегка,
По месту, где у члена стада
Быть полагается не заду,
Поскольку задом наперед
Вещей порядок здесь идет.
И Вова не был бы Щипоткин,
Не соразмерив той щекотки
С желаньем поскорее дать
Обратно деру, где лежать

Его в ночи осталось тело,
Тем самым возвратившись к делу
Свободомыслия о том,
Что, кажется, не в этот дом
Его загнать изволил случай,
И с ангельской небесной кручи
Он кувырком несется прочь,
Дырявя размышленьем ночь:
«Сомнений больших я не чаю,
Чем враз довериться случаю,
С которым не накоротке.
Случается, когда в реке

Купаются, ныряя, дурни,
Но даже интересом шкурным
Меня не свяжешь с их игрой:
Нырять с мостов, я не такой!
Я не такой, чтоб без разбору
Переть на вздыбленную гору,
На восмитысячник, где враз
Пространство пожирает глаз,
И с дефицитом кислорода
Дождливой кажется погода,
И ледоруб, дробя скалу,
Вмерзает в камень поутру,

И нет пути ни вверх, ни к низу,
И, холодом тревог пронизан,
Ты отпускаешь карабин,
И пожирает пасть глубин
Или высот твои останки,
И сенбернар, впряженный в санки,
Бочонок тащит на спине,
Но, не нуждаясь ни в вине,
Ни в хлебе, ни в собачьей мощи,
Ты зришь с вершины труп свой тощий,
И именно с таким концом
Теперь я стал, увы, знаком».

Он на полу очнулся в ванной,
Пассаж считая этот странный
Изобретательностью сна,
Тем более, что тут луна
Вошла в округлость полнолунья,
И, потакая всем колдуньям,
Свой голубой смешала дым
С совиным окриком ночным,
Со стоном лис, с беззвучным лётом
Мышей, чья тайная работа
В одном лишь только состоит,
Чтоб страх повсюду был разлит.

«Теперь, - полумал он, - я знаю,
В чем состоит примета рая,
Где, как теперь сдается мне,
Есть только истина в вине,
Но экзотической находке
Я предпочту бутылку водки.
А кстати, где тот пузырек,
В котором зелье? Там горшок,
Там щетка, что с остатком пасты,
Там зеркало, а там гримасы
Какого-то придурка... там!
Не верю я своим глазам:

Та образина повторяет,
И точно копии снимает
С движений рук моих и ног,
И кажется, я не далек
От драматичности признанья,
Что это есть мое созданье,
Продукт моих ученых мук,
И компиляторства, и скук,
Моих попыток неустанных
Казаться чем-то и незванно
Являться к дяде на обед:
Я голый, я разут-раздет!

Я стар к тому же, хоть за тридцать
Мне еле стукнуло, пестрится
Прически клочьев седина,
Спины заметна кривизна,
И зубы... их в горше я вижу!
Себя я страстно ненавижу,
И, под язык набрав струю,
Я смело в зеркало плюю!
Скорее в самолет! На взлете
Пошлю привет я этой тете,
И Диотиме заодно,
И старику, что сел на дно,

Учительствуя среди леса,
При помощи того же беса,
С которым, помнится, Сократ
Делил постель и все подряд,
Пошлю я их... оставшись Вовой
Щипоткиным, взобравшись снова
На стул профессора, и вновь
Студентам буду портить кровь,
Которой вялое теченье
Едва ли стоит разуменья
Рассудочного моего.
Их доведу я до того,

Чтоб ради выгоды и чести
Они в стада сбивались вместе,
Кричали, спорили — все в такт,
Чтоб правил ими тот дурак,
Которого они же сами,
Сопя разбитыми носами,
Добыли в драке с бытием,
Сойдясь с соседями на том,
Что те, не будучи умнее,
Заменят свежей ахинеей
Протухший бред кобылы той,
Чья сивость, вопреки простой,

Крестьянской, скажем так, смекалке,
Что дважды-два есть елки-палки,
Есть времени великий знак:
Знак разложенья, мыслью так
Манипулировать я буду,
Чтоб каждый тосковал по блуду,
Транжиря сбереженья лет,
Чтоб каждый был лишь тем согрет,
Что, не залечивая сразу,
Распространял бы ту проказу,
Что растлевает неспеша,
Не оставляя ни гроша

На будущее, и оно же,
На настоящее похоже,
Из прошлого хватает клок,
Тем самым запасая впрок
Болезни явные симптомы,
Мне хорошо они знакомы:
Безмыслие, тщеславье, лень,
Бросающие даже тень
На солнце... велики успехи
Такой болезненной потехи.
Растленью подсоблю я тем,
Что исключу из круга тем

Научных знание о духе,
При этом распуская слухи
О нереальности души,
За что от Сороса гроши
Смахну в карман, люблю я гранты!
Хотя б в ученые педанты
Меня родной зачислил вуз,
Избавленный от пенья муз.
Но тот старик... он жив, однако,
Он жив на свой манер, инако,
Нисколько не нуждаясь в нас,
И в нашем творческом «сейчас».

И если мне не изменяет
Научное чутье, играет
Со мной в догадливость судьба:
Стереть морщину ту со лба,
К иному мненью толерантность,
Научную сию галантность,
Короче, скажем в двух словах:
Чтоб старика развеять прах,
Сначал надо, между делом,
Освободить его от тела,
Тем более, оно ему
В глуши безлюдной ни к чему.

Вот нож, а вот топор, чем споро
Колоть дрова в глухую пору
Осеннего ненастья, вот
К тому же лом, чем рубят лед,
А вот пила, хоть и ручная,
Она порушит пол-сарая,
Вот вилы, полный тут набор!
Но если на руку ты спор,
То молоток хватай скорее
И в спальню... ну же, не робея!
Хотя твои отец и мать
Совет иной могли бы дать».

На этом мысль его остыла.
И, прихватив остатки мыла,
Чтоб руки вымыть напослед,
Идет он в спальню... или нет,
Он не убийца!.. он любитель,
Порядка правоохранитель,
Барашек мирный, он к тому ж
Пить не привык из красных луж.
- Мной движет долг, святая вера
В рассудок, пресеченья мера
Интеллигентности сродни:
Ударом и всего одним

По ненавистной черепушке,
По лбу, а лучше по макушке,
Затворника отправить в Хель,
И затолкать, как мусор, в щель
Истрепанное жизнью тело,
Что молодость украсть посмело
У Диотимы (если так
Мы обозначим тот бардак,
Которому воображенье
Обязано своим броженьем).
Шаги в потемках, двери скрип,
И вот он в спальне... или влип

Он в происшествие иное?
Окно, постель, на нем нагое,
Ну скажем, тело, вещь в себе,
Что не познаешь, раз сробев
Перед реальностью мышленья:
Что этих линий закругленья,
Продольность, поперечность та,
И толщина, и высота,
Не говоря уже о цвете,
Напоминающем о лете,
О зрелости малин и слив,
Есть воплощенье многих див,

Что солнце раздает бесплатно,
Возобновляя аккуратно
Запасы те, что нарасхват,
Хотя хищений и растрат
Не сосчитать в проклятом мире,
В котором дважды два четыре,
И мудрость эта так проста,
Что взять ее из-под хвоста
У черта самого не трудно,
Хоть дело это слишком нудно:
Кишки за годом год мотать,
Выслуживаться, бормотать

Одну и ту же благодарность,
Свою же вознося бездарность
До небоскребных этажей
Пустой научности, и к ней
Присасываться, как пиявка,
Как наркоман, жующий травку,
Да просто как постельный клоп...
Но к молотку!.. за дело!.. хлоп!
По чем попало бей с размаху,
Ночную растопчи рубаху,
Подушки побросай в окно,
Ему теперь уж все равно...

- Но где он? Где она, простите?
Одно лишь солнце... не в зените
Оно пока еще стоит,
Но, как мне кажется, спалит
Мои великие решенья,
Помноженные на стремленья
Статистикой мозги занять,
На солнце пятна сосчитать...
Оно встает, в окно вливая
Пурпурность, словно бы играя
С моей серьезностью, ну что ж!
Тем молоток мой и хорош,

Что весу в нем довольно много,
Рассудок будет мне в подмогу,
И, безусловно, ловкость рук:
Звон стекол, рамы треск и стук
Об эти стены, что едва ли
Подобное переживали,
И лампе, сбитой набекрень,
Теперь одно, что ночь, что день,
Ночной горшок, будильник, тапки,
И толстых сочинений папки,
Стакан с водой... круши и бей,
Гордясь победою своей!

6 — 23 марта 2012

© О. Рёснес