Эмиграция Цветаевой, начинавшаяся в Берлине в мае 1922 г., растянулась, как известно, на 17 лет до рокового возвращения её на родину вслед за дочерью и мужем в 1939 году. В 1922 году из Советской России она уезжала для соединения с мужем, С. Эфроном, участником белого движения, объявившимся в Праге осенью 1921 г. Там для него, как и для других молодых офицеров Белой армии, при поддержке чехословацкого правительства открылась возможность учёбы в Карловом университете с обеспечением стипендией и жильём в общежитии для студентов.
При посредничестве И. Эренбурга письмо Цветаевой к мужу от 27 февраля (ст. ст.) 1921 г., посланное тогда ещё в неизвестность, нашло С. Эфрона в Константинополе; в июле Цветаева уже держала в руках его ответное письмо, а в ноябре он перебрался в Прагу. В 1922 г. ещё существовала возможность выезда из Советской России, и Цветаева решилась открыть перед собой неизведанное пространство послевоенной заграницы, у которого было одно только очевидное ей преимущество перед оставляемой позади Россией - возможность свободно дышать. Сколь обширно будет для неё там это пространство, она взвешивала перед отъездом и больших надежд на жизнь на чужбине не возлагала.
О её приезде в Берлин С. Эфрон в Праге узнал на другой день из телеграммы. 7 июня он уже был в Берлине, но пробыл с семьёй недолго. Цветаева же задержалась до последних дней июля. При отъезде в Прагу её с дочерью провожал А.Г. Вишняк, "Геликон" её писем.
Сохранилась Анкетно-регистрационная карточка Объединения Российских земских и городских деятелей в Чехословацкой республике, заполненная со слов Цветаевой сотрудником бюро 26 августа 1922 г. в Праге. В графе "семейное положение" написанное сначала "разведена" зачёркнуто, вместо него проставлено "замужем". Ситуацию свою по ту сторону границы она, кажется, ощущала во всех отношениях открытой.
На первых порах семья обосновалась в самой Праге, затем в посёлке Мокропсы под Прагой, через год была подыскана квартирка в городе, затем вплоть до отъезда в Париж в 1925 году они жили во Вшенорах.
1922 - 1925 годы - главный период в творческой биографии Цветаевой. Её силы развёртываются и поднимаются на невиданную в её творческой истории высоту в поэме "Крысолов" (1925, 33-й год жизни). Две пронзительные по остроте трагического - у Цветаевой всегда неотвратимого - исхода, вероятно, самой большой любви, испытанной ею в жизни, пражские поэмы "Горы" и "Конца", были написаны раньше. Насколько в них ей пришлось погрузиться в самые низины своего существа, настолько же ей было дано воспарить в "Крысолове"
Прежде чем разыгралась личная драма Цветаевой (отношения с К.Родзевичем стремительно развивались с декабря 1923 года) и были написаны великие её поэмы, произошло событие, отступившее как будто в сторону от основной магистрали её жизненного и творческого пути: 30 апреля 1923 г. Цветаева с мужем присутствовали на лекции Рудольфа Штейнера в здании пражской Товарной биржи.
Рудольф Штейнер приезжал с лекциями в Прагу неоднократно. Там в 1911 г. был прочитан им цикл лекций "Оккультная физиология", среди слушателей которого был Франц Кафка. Посещение Штейнером Праги в 1923 г. было последним. В программе его пребывания в городе, в самом сердце Европы, были на этот раз четыре лекции - две для членов Антропософского общества и две "открытые", для широкой публики. Последнюю из них слышала Цветаева.
В день лекции Цветаева писала своей знакомой: "Нынче еду в Прагу на Штейнера…" [Марина Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. Т.6. Письма. М.. Эллис Лак. С.308]. Имя Штейнера Цветаевой было хорошо известно. В Москве она часто слышала его с разных сторон. Дружба с М.Волошиным, дорнахцем 1914 года, возбуждала в ней интерес к создателю науки о сверхчувственном. Тогда она попыталась ознакомиться с его книгами, но скоро отложила их, найдя скучными. Этим, однако, её интерес к человеку с репутацией ясновидца не был исчерпан. Она, по-видимому, считала его человеком своего ряда.
На лекцию Цветаева пришла вместе с Эфроном. Они сидели рядом и время от времени, чтобы не нарушать тишину, обменивались записками. Цветаева сохранила их и сразу после лекции внесла в записную книжку (майская запись 1923г.), впоследствии вернулась к ним в 1932 году и в развёрнутом виде, с комментариями поместила в "Сводные тетради". Ценный этот материал существует, таким образом, в двух редакциях - ранней краткой, с пропусками, и поздней, с восстановленными задним числом местами, пространной.
Тема лекции - "Развитие человека и воспитание человека в свете антропософии" - внимание Цветаевой вряд ли на себе остановила. У неё была своя цель, которая, собственно, и привела её на эту лекцию.
Они сразу уловили настроение зала. "Как в церкви", - отметил как что-то неприятное один из них. Сравнив Штейнера за кафедрой с портретом, висевшим в московском издательстве "Мусагет", с которым она в своё время вела переговоры об издании сборника своих стихов, Цветаева установила: "Совсем не изменился с 1909 года".
Оглядевшись, супруги пришли к выводу: "Зал ужасен… Пражские немцы, пришедшие послушать своего (немца)".
Рудольф Штейнер сразу обозначил лейтмотив лекции: "Глубоким духовным призывом звучат обращённые к человеку из греческой древности слова: "Познай самого себя!" - Слова эти из надписи, встречавшей путника в преддверии храма Аполлона в Дельфах, были повторены в лекции ещё два раза. Штейнер напоминал слушателям о древнем призыве с тем, чтобы перевести смысл древних этих - и вечных - слов в современный контекст. Он признал тупиковыми в этом плане два пути, которыми современный человек хотел бы идти, следуя этому призыву - путь академической науки и путь мистики. "Теперь, - говорил Рудольф Штейнер, - требуется гораздо более активное мышление, с помощью которого мы внутренне можем жить вместе с нашей кровью и нашим дыханием", ибо тогда мы "глубже проникнем в наше человеческое существо, тогда нам откроется не физический человек, тогда нам откроется духовно-душевное, которое может сделаться явным только благодаря этому усиленному, укреплённому мышлению" [GA 84., S.187].
Цветаева не вслушивалась в содержание лекции. Лекционный стиль Штейнера, частые его возвращения к уже сказанному, повторы были чужды ей, всегда стремящейся заключить в ёмкую формулу пульсирующую мысль. Супруги не умели настроиться в унисон с лектором, выпадали из собравшегося в зале общества и едва не засыпали. Записка Цветаевой мужу: "1). Он обращается исключительно к дамам. 2). Простая, элементарная пропаганда антропософии. 3) Будет ли перерыв?" - На это Эфрон: "Сам жду. Вдруг нет? Вдруг до утра?".
Ирония, помогавшая им выдержать затянувшуюся, по их ощущению, лекцию, - феномен, самому Штейнеру хорошо известный и им по собственным его наблюдениям неоднократно описанный.
По исчерпании своих впечатлений от зала и самого лектора Цветаева вспомнила о цели своего посещения лекции. "Если Штейнер не чувствует, что я <Психея> в зале, он не ясновидящий", - пишет она мужу. Потом она добросовестно внесла эту сделанную в итоге томительного ожидания конца лекции запись в "Сводные тетради". В свете этой записи становится понятнее критическое восприятие Цветаевой собравшихся - ведь они заслоняли собой её, стояли между ней и Штейнером, а она хотела быть замеченной и выделенной им.
Цветаева могла бы не сомневаться. Штейнер, несомненно, видел и её, так желавшую выделиться среди собравшихся. Штейнер видел всех. Это показывает другое свидетельство о той же лекции, резко контрастирующее с цветаевским.
Случилось так, что среди слушателей Штейнера 30 апреля была пражанка г-жа Хаунер, нисколько на особое внимание его к себе не претендовавшая. Впоследствии она рассказывала, что пришла на лекцию в подавленном состоянии, отягчённая пережитым в этот день. Ей, вероятно, трудно было следить за мыслью лектора. Вдруг, - рассказывала она, - "во время лекции Рудольф Штейнер что-то сказал, имевшее как будто общее значение, но она, - так передан её рассказ в Приложениях к ПСС Штейнера, № 109, - совершенно отчётливо ощутила, что сказанное было предназначено ей. Тяжёлый груз тёмных переживаний спал с её плеч, и она вернулась домой душевно воспрявшая и обновлённая, с новой уверенностью в себе, которая её больше не покидала. Слова она забыла, но действие их осталось".
Впечатления слушателей Рудольфа Штейнера от лекции, конечно же, зависели от них самих, от их непредвзятости в отношении содержания лекции и лектора, чего за Цветаевой и её спутником, судя по оставленным записям, заметить нельзя. А рассказ г-жи Хаунер показывает, что Штейнер не только видел присутствующих, но и умел выделить среди них тех, кто действительно нуждался в особом его внимании. Неизвестно, была ли скромная эта слушательница на лекции Штейнера в первый раз, или же ей довелось слышать его и прежде, но неожиданное для неё переживание во время лекции она испытала впервые. Оно, рассказывала она, "повторялось и в других случаях и свидетельствует о необыкновенных способностях Рудольфа Штейнера" [Beitr?ge zur Rudolf Steiner Gesamtausgabe. № 109. Michaeli 1992. S.27].
После лекции к Штейнеру выстроилась очередь желающих задать ему свой вопрос. Цветаева едко комментирует это движение людей к ясновидцу. "По окончании каждый считает своим долгом подойти к Herr Doktor и оповестить его кто о своём нынешнем сне, кто о первом зубе своего ребёнка. Идут как к акушерке или к гадалке… и с неизбывной кротостью - всем и каждому: улыбка, ответ, кивок. Очередь приказчиков на ясновидящего…" Однако, и она последний свой шанс попасть на глаза Штейнеру не могла упустить: "… я в самом конце. Последняя. (Всем - нужнее!) Стою, борюсь: Так устал - и ещё я…Но я ведь всё-таки не эти все. И если он ясновидящий…Пока борюсь - уже предстою…
(Сколько стою? Секунду?)
И набравшись духу и воздуху:
- Herr Doktor? Sagen Sie mir nur ein einziges Wort - furs ganze Leben [Господин Доктор, скажите мне одно только слово - на всю жизнь!]
Д<олгая> пауза и, с небесной улыбкой, mit Nachdruck [со значением]:
- Auf Wiedersehen!" [Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. М., Эллис Лак. 1997. С. 233-237].
Протяжённость возникшей паузы показалась Цветаевой долгой. Штейнер как будто преодолевал расстояние, установившееся между ней и им во время лекции. Простое, но веское "Auf Wiedersehen!", прозвучавшее, наконец, Цветаева вполне оценила. После, в одном из писем 1927 года, она, рассказывая сон, навеянный смертью Рильке, писала: "Мой тот свет постепенно заселяется: ещё Рильке! А помните штейнеровское:
Auf Wiedersehen!"*
Как будто, прощаясь, Рудольф Штейнер не отнял протянутую ей руку.
* [Марина Цветаева. Письма к Анне Тесковой. М., Русский путь. 2009. С. 79.]
** Притязание Цветаевой на особое внимание Штейнера к себе во время лекции приводит на память Эллиса /Л.Л. Кобылинского/, давнего её московского приятеля. Эллису юная Цветаева обязана была введением в круг московского издательства "Мусагет", где в 1909 году сошлись будущие последователи Штейнера, чей портрет уже висел на стене в помещении издательства. В 1911 году Эллис совершенно погрузился в антропософию и отправился за границу, чтобы познакомиться со Штейнером лично. Некоторое время спустя он уже притязал на особое место при Учителе. Как вспоминала М.В. Волошина-Сабашникова, после одной лекции Рудольф Штейнер, обращаясь к Эллису, в шутку сказал: "А Вы, г-н Эллис, бунтарь!" - "О нет, г-н Доктор, - возразил Эллис, - я остаюсь Вашим верным рыцарем, - и, указывая на людей в зале, - а вот их всех надо сжечь!" [Margarita Woloschin. Die Grune Schlange. Lebenserinnerungen. 6 Aufl. Stuttgart. Freies Geistesleben. 1982. S.241]. В 1923 году, когда Цветаева слушала Штейнера в Праге, Эллис уже давно был в стане его противников. Быть может, его имел в виду Рудольф Штейнер, объясняя в лекции 6 июля 1924 года (GA 237) карму человека, превратившегося из рьяного приверженца антропософии в её врага. В контексте с содержанием этой лекции многозначительным представляется название, которое Цветаева, чей взгляд подчас достигал дна души человека, дала циклу своих стихов, посвящённых Эллису, - "Чародей".
