Пожертвовать, spenden, donate
Главное меню
Новости
О проекте
Обратная связь
Поддержка проекта
Наследие Р. Штейнера
О Рудольфе Штейнере
Содержание GA
Русский архив GA
Изданные книги
География лекций
Календарь души52 нед.
GA-Katalog
GA-Beiträge
Vortragsverzeichnis
GA-Unveröffentlicht
Материалы
Фотоархив
Видео
Аудио
Глоссарий
Биографии
Поиск
Книжное собрание
Авторы и книги
Тематический каталог
Поэзия
Астрология
Г.А. Бондарев
Антропос
Методософия
Философия cвободы
Священное писание
Die Methodologie...
Печати планет
Архив разделов
Terra anthroposophia
Талантам предела нет
Книжная лавка
Книгоиздательство
Алфавитный каталог
Инициативы
Календарь событий
Наш город
Форум
GA-онлайн
Каталог ссылок
Архивные разделы
в настоящее время
не наполняются
Поэзия

Хлебников Велимир (Виктор) Владимирович (1885-1922)

Я для вас звезда

Содержание в алфавитном порядке: Азия Алферово Бобэоби пелись губы... В пору, когда в вырей... В руках забытое письмо коснело... Вам Вечер. Тени... Воззвание председателей земного шара Воля всем Времыши-камыши... Вы помните о городе... Где прободают тополя жесть... Годы, люди и народы... Гонимый - кем, почем я знаю?.. Гуляет ветреный кистень... Двух юных слышу разговор... Если я обращу человечество в часы... Еще раз, еще раз... Жарбог! Жарбог!.. Заклятие смехом И я свирел в свою свирель... Из мешка на пол рассыпались вещи... Кавэ-кузнец Когда казак с высокой вышки... Когда над полем зеленеет... Когда умирают кони - дышат... Кому сказатеньки... Кормление голубя Крымское Кузнечик Мизинич, миг... Мне мало надо!.. Мне спойте про девушек чистых... Мои глаза бредут, как осень.. Наш кочень очень озабочен... Не шалить Немь лукает луком немным... Ни хрупкие тени Японии... О, достоевскиймо бегущей тучи!.. Облакини плыли и рыдали... Огнивом-сечивом высек я мир... Одинокий лицедей Она пошла, она запела... Опыт жеманного Очи Оки блещут вдали... Перевертень Погонщик скота, сожранный им Полно, сивка, видно, тра... Предложения Птичка в клетке Россия забыла напитки... С журчанием, свистом... Скифское Слоны бились бивнями так... Снежно-могучая краса... Стенал я, любил я... Сюда лиска прибегала... Там, где жили свиристели... Тело - кружева изнанка... Трубите, кричите, несите! Чудовище - жилец вершин... Я не знаю, Земля кружится или нет... Я переплыл залив Судака... Я победил: теперь вести... * * * Годы, люди и народы Убегают навсегда, Как текучая вода. В гибком зеркале природы Звезды - невод, рыбы - мы, Боги - призраки у тьмы. <1915> * * * Если я обращу человечество в часы И покажу, как стрелка столетия движется, Неужели из нашей времен полосы Не вылетит война, как ненужная ижица? Там, где род людей себе нажил почечуй, Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны, Я вам расскажу, что я из будущего чую Мои зачеловеческие сны. Я знаю, что вы - правоверные волки, пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои, Но неужели вы не слышите шорох судьбы иголки, Этой чудесной швеи? Я затоплю моей силой, мысли потопом Постройки существующих правительств, Сказочно выросший Китеж Открою глупости старой холопам. И, когда председателей земного шара шайка Будет брошена страшному голоду зеленою коркой, Каждого правительства существующего гайка Будет послушна нашей отвертке. И, когда девушка с бородой Бросит обещанный камень, Вы скажете: "Это то, Что мы ждали веками". Часы человечества, тикая, Стрелкой моей мысли двигайте! Пусть эти вырастут самоубийством правительств и книгой - те. Будет земля бесповеликая! Предземшарвеликая! Будь ей песнь повеликою: Я расскажу, что вселенная - с копотью спичка На лице счета. И моя мысль - точно отмычка Для двери, за ней застрелившийся кто-то... ВОЗЗВАНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЕЙ ЗЕМНОГО ШАРА Только мы, свернув ваши три года войны В один завиток грозной трубы, Поем и кричим, поем и кричим, Пьяные прелестью той истины, Что Правительство земного шара Уже существует. Оно - Мы. Только мы нацепили на свои лбы Дикие венки Правителей земного шара, Неумолимые в своей загорелой жестокости, Встав на глыбу захватного права, Подымая прапор времени, Мы - обжигатели сырых глин человечества В кувшины времени и балакири, Мы - зачинатели охоты за душами людей, Воем в седые морские рога, Скликаем людские стада - Эго-э! Кто с нами? Кто нам товарищ и друг? Эго-э! Кто за нами? Так пляшем мы, пастухи людей и Человечества, играя на волынке. Эво-э! Кто больше? Эво-э! Кто дальше? Только мы, встав на глыбу Себя и своих имен, Хотим среди моря ваших злобных зрачков, Пересеченных голодом виселиц И искаженных предсмертным ужасом, Около прибоя людского воя, Назвать и впредь величать себя Председателями земного шара. Какие наглецы - скажут некоторые, Нет, они святые, возразят другие. Но мы улыбнемся, как боги, И покажем рукою на Солнце. Поволоките его на веревке для собак, Повесьте его на словах: Равенство, братство, свобода. Судите его вашим судом судомоек За то, что в преддверьях Очень улыбчивой весны Оно вложило в нас эти красивые мысли, Эти слова и дало Эти гневные взоры. Виновник - Оно. Ведь мы исполняем солнечный шепот, Когда врываемся к вам, как Главноуполномоченные его приказов, Его строгих велений. Жирные толпы человечества Потянутся по нашим следам, Где мы прошли. Лондон, Париж и Чикаго Из благодарности заменят свои Имена нашими. Но мы простим им их глупость. Это дальнее будущее, А пока, матери, Уносите своих детей, Если покажется где-нибудь государство. Юноши, скачите и прячьтесь в пещеры И в глубь моря, Если увидите где-нибудь государство. Девушки и те, кто не выносит запаха мертвых, Падайте в обморок при слове "границы": Они пахнут трупами. Ведь каждая плаха была когда-то Хорошим сосновым деревом, Кудрявой сосной. Плаха плоха только тем, Что на ней рубят головы людям. Так, государство, и ты - Очень хорошее слово со сна - В нем есть 11 звуков, Много удобства и свежести, Ты росло в лесу слов: Пепельница, спичка, окурок, Равный меж равными. Но зачем оно кормится людьми? Зачем отечество стало людоедом, А родина его женой? Эй! Слушайте! Вот мы от имени всего человечества Обращаемся с переговорами К государствам прошлого: Если вы, о государства, прекрасны, Как вы любите сами о себе рассказывать И заставляете рассказывать о себе Своих слуг, То зачем эта пища богов? Зачем мы, люди, трещим у вас на челюстях Между клыками и коренными зубами? Слушайте, государства пространств, Ведь вот уже три года Вы делали вид, Что человечество - только пирожное, Сладкий сухарь, тающий у вас во рту; А если сухарь запрыгает бритвой и скажет: Мамочка! Если его посыпать нами, Как ядом? Отныне мы приказываем заменить слова "Милостью Божьей" - "Милостью Фиджи". Прилично ли Господину земному шару (Да творится воля его) Поощрять соборное людоедство В пределах себя? И не высоким ли холопством Со стороны людей, как едомых, Защищать своего верховного Едока? Послушайте! Даже муравьи Брызгают муравьиной кислотой на язык медведя. Если же возразят, Что государство пространств не подсудно, Как правовое соборное лицо, Не возразим ли мы, что и человек Тоже двурукое государство Шариков кровяных и тоже соборен. Если же государства плохи, То кто из нас ударит палец о палец, Чтобы отсрочить их сон Под одеялом: навеки? Вы недовольны, о государства И их правительства, Вы предостерегающе щелкаете зубами И делаете прыжки. Что ж! Мы - высшая сила И всегда сможем ответить На мятеж государств, Мятеж рабов,- Метким письмом. Стоя на палубе слова "надгосударство звезды" И не нуждаясь в палке в час этой качки, Мы спрашиваем, что выше: Мы, в силу мятежного права, И неоспоримые в своем первенстве, Пользуясь охраной законов о изобретении И объявившие себя Председателями земного шара, Или вы, правительства Отдельных стран прошлого, Эти будничные остатки около боен Двуногих быков, Трупной влагой коих вы помазаны? Что касается нас, вождей человечества, Построенного нами по законам лучей При помощи уравнений рока, То мы отрицаем господ, Именующих себя правителями, Государствами и другими книгоиздательствами, И торговыми домами "Война и К", Приставившими мельницы милого благополучия К уже трехлетнему водопаду Вашего пива и нашей крови С беззащитно красной волной. Мы видим государства, павшие на меч С отчаяния, что мы пришли. С родиной на устах, Обмахиваясь веером военно-полевого устава, Вами нагло выведена война В круг Невест человека. А вы, государства пространств, успокойтесь И не плачьте, как девочки. Как частное соглашение частных лиц, Вместе с обществами поклонников Данте, Разведения кроликов, борьбы с сусликами, Вы войдете под сень изданных нами законов. Мы вас не тронем. Раз в году вы будете собираться на годичные собрания, Делая смотр редеющим силам И опираясь на право союзов. Оставайтесь добровольным соглашением Частных лиц, никому не нужным И никому не важным, Скучным, как зубная боль У Бабушки 17 столетия. Вы относитесь к нам, Как волосатая ного-рука обезьянки, Обожженная неведомым богом-пламенем, В руке мыслителя, спокойно Управляющей вселенной, Этого всадника оседланного рока. Больше того: мы основываем Общество для защиты государств От грубого и жестокого обращения Со стороны общин времени. Как стрелочники У встречных путей Прошлого и Будущего, Мы так же хладнокровно относимся К замене ваших государств Научно построенным человечеством, Как к замене липового лаптя Зеркальным заревом поезда. Товарищи-рабочие! Не сетуйте на нас: Мы, как рабочие-зодчие, Идем особой дорогой, к общей цели. Мы - особый род оружия. Итак, боевая перчатка Трех слов: Правительство земного шара - Брошена. Перерезанное красной молнией Голубое знамя безволода, Знамя ветреных зорь, утренних солнц Поднято и развевается над землей, Вот оно, друзья мои! Правительство земного шара! Пропуск в правительство звезды: Сун-ят-сену, Рабиндранат Тагору, Вильсону, Керенскому. * * * Боб эоби пелись губы, В ээоми пелись взоры, Пи ээо пелись брови, Ли эээй - пелся облик, Гзи-гзи-г зэо пелась цепь. Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо. <1908-1909> * * * Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока. Да это небо, Да эти облака! <1912, 1922> ОДИНОКИЙ ЛИЦЕДЕЙ И пока над Царским Селом Лилось пенье и слезы Ахматовой, Я, моток волшебницы разматывая, Как сонный труп, влачился по пустыне, Где умирала невозможность, Усталый лицедей, Шагая напролом. А между тем курчавое чело Подземного быка в пещерах темных Кроваво чавкало и кушало людей В дыму угроз нескромных. И волей месяца окутан, Как в сонный плащ, вечерний странник Во сне над пропастями прыгал И шел с утеса на утес. Слепой, я шел, пока Меня свободы ветер двигал И бил косым дождем. И бычью голову я снял с могучих мяс и кости И у стены поставил. Как воин истины я ею потрясал над миром: Смотрите, вот она! Вот то курчавое чело, которому пылали раньше толпы! И с ужасом Я понял, что я никем не видим, Что нужно сеять очи, Что должен сеятель очей идти! Конец 1921 - начало 1922 ПРЕДЛОЖЕНИЯ Законы быта да сменятся Уравнениями рока. Персидский ковер имен государств Да сменится лучом человечества. Мир понимается как луч. Вы - построение пространств, Мы - построение времени. Во имя проведения в жизнь Высоких начал противоденег Владельцам торговых и промышленных предприятий Дать погоны прапорщика Трудовых войск С сохранением за ними оклада Прапорщиков рабочих войск. Живая сила предприятий поступает В распоряжение мирных рабочих войск. 21 апреля 1917 * * * Там, где жили свиристели, Где качались тихо ели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. Где шумели тихо ели, Где поюны крик пропели, Пролетели, улетели Стая легких времирей. В беспорядке диком теней, Где, как морок старых дней, Закружились, зазвенели Стая легких времирей. Стая легких времирей! Ты поюнна и вабн а , Душу ты пьянишь, как струны, В сердце входишь, как волна! Ну же, звонкие поюны, Славу легких времирей! Начало 1908 * * * Из мешка На пол рассыпались вещи. И я думаю, Что мир - Только усмешка, Что теплится На устах повешенного. 1908 * * * Вечер. Тени. Сени. Лени. Мы сидели, вечер пья. В каждом глазе - бег оленя В каждом взоре - лет копья. И когда на закате кипела вселенская ярь, Из лавчонки вылетел мальчонка, Провожаемый возгласом:"Жарь!" И скорее справа, чем правый, Я был более слово, чем слева. 1908 * * * Чудовище - жилец вершин, С ужасным задом, Схватило несшую кувшин, С прелестным взглядом. Она качалась, точно плод, В ветвях косматых рук. Чудовище, урод, Довольно, тешит свой досуг. <1908-1909> * * * Облакини плыли и рыдали Над высокими далями далей. Облакини сени кидали Над печальными далями далей. Облакини сени роняли Над печальными далями далей... Облакини плыли и рыдали Над высокими далями далей. Март 1908 ЗАКЛЯТИЕ СМЕХОМ О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей! О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей! См е йево, см е йево! Усмей, осмей, смешики, смешики! Смеюнчики, смеюнчики. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! <1908-1909> * * * Я не знаю, Земля кружится или нет, Это зависит, уложится ли в строчку слово. Я не знаю, были ли мо[ими] бабушкой и дедом Обезьяны, т[ак] к[ак] я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого. Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце И жилу моей руки соединила общая дрожь. Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза, Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!). Но я хочу верить, что есть что-то, что остается, Когда косу любимой девушки заменить, напр[имер], временем. Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль. <1909> * * * Когда умирают кони - дышат, Когда умирают травы - сохнут, Когда умирают солнца - они гаснут, Когда умирают люди - поют песни. <1912> ПТИЧКА В КЛЕТКЕ О чем поешь ты, птичка в клетке? О том ли, как попалась в сетку? Как гнездышко ты в и ла? Как тебя с подружкой клетка разлучила? Или о счастии твоем В милом гнездышке своем? Или как мушек ты ловила И их деткам носила? О свободе ли, лесах, О высоких ли холмах, О лугах ли зеленых, О полях ли просторных? Скучно бедняжке на жердочке сидеть И из оконца на солце глядеть. В солнечные дни ты купаешься, Песней чудной заливаешься, Старое вспоминаешь, Свое горе забываешь, Семечки клюешь, Жадно водичку пьешь. 6 апреля 1897 ПОГОНЩИК СКОТА, СОЖРАННЫЙ ИМ В ласкающем воздухе леготе, О, волосы, по плечу бегайте. Погонщик скота Твердислав Губами стоит моложав. Дороги железной пред ним полотно, Где дальнего поезда катит пятно. Или выстукивай лучше колеса, Чтоб поезд быстрее и яростней несся, Или к урочному часу спеши И поезду прапором красным маши. Там за страною зеленой посева Слышишь у иволги разум напева. Юноша, юноша, идем и ты Мне повинуйся и в рощу беги, Собирай для продажи цветы, Чугунные уже зашатались круги. Нет, подъехал тяжко поезд - Из железа темный зверь - И совсем не беспокоясь Потянул погонщик дверь. Сорок боровов взвизгнуло, Взором бело-красных глаз И священного разгула Тень в их лицах пронеслась. Сорок боровов взвизгнуло, Возглашая: смерть надежде! Точно ветер дуя в дуло, Точно ветер тихий прежде. Колеса несутся, колеса стучат! Скорее, скорее, скорей! Сорок боровов молчат, Древним разумом зверей урчат! И к задумчивому вою Примешался голос страсти: Тело пастыря живое Будет порвано на части. 1906-1908 * * * И я свирел в свою свирель, И мир хотел в свою хотель. Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток. Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок. Начало 1908 * * * Россия забыла напитки, В них вечности было вино, И в первом разобранном свитке Восчла роковое письмо. Ты свитку внимала немливо, Как взрослым внимает дитя, И подлая тайная сила Тебе наблюдала хотя. Начало 1908 * * * Немь лукает луком немным В закричальности зари. Ночь роняет душам темным Кличи старые "Гори!". Закричальность задрожала, В щит молчание взяла И, столика и стожала, Боем в темное пошла. Лук упал из рук упавном, Прорицает тишина, И в смятении державном Улетает прочь она. Начало 1908 * * * Времыши-камыши На озера береге, Где каменья временем, Где время каменьем. На берега озере Времыши, камыши, На озера береге Священно шумящие. 1908 * * * Мизинич, миг, Скользнув средь двух часов, Мне создал поцелуйный лик, И крик страстей, и звон оков. Его, лаская, отпустил, О нем я память сохранил, О мальчике кудрявом. И в час работ, И в час забавы О нем я нежно вспоминаю И, ласкою отменной провожая, Зову, прошу: "Будь гостем дорогим!" 1908 * * * Огнивом-сечивом высек я мир, И зыбку-улыбку к устам я поднес, И куревом-маревом дол озарил, И сладкую дымность о бывшем вознес. 1908 * * * О, достоевскиймо бегущей тучи! О, пушкиноты млеющего полдня! Ночь смотрится, как Тютчев, Безмерное замирным полня. <1908-1909> КУЗНЕЧИК Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. "Пинь, пинь, пинь!" - тарарахнул зинзивер. О, лебедиво! О, озари! <1908-1909> Вариант стихотворения цитируемый по памяти В.В. Маяковским в статьях и заметках (1918-1930) Крылышкуя золотописьмом тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Премного разных трав и вер. Пинь-пинь-пинь — тарарахнул зензивер. О неждарь вечерней зари! О неждал! Озари! Самый первый вариант стихотворения Крылышкуя золотописьмом негчайших жил В кузов пуза кузнечик уложил Много верхушек приречных вер. Тарарапиньпинькнул Зинзивер О неждарь вечерней зари Не ждал... Озари! О любеди!.. * * * Еще раз, еще раз, Я для вас Звезда. Горе моряку, взявшему Неверный угол своей ладьи И звезды: Он разобьется о камни, О подводные мели. Горе и вам, взявшим Неверный угол сердца ко мне: Вы разобьетесь о камни, И камни будут надсмехаться Над вами, Как вы надсмехались Надо мной. Май 1922 СКИФСКОЕ Что было - в водах тонет. И вечерогривы кони, И утровласа дева, И нами всхожи севы. И вечер - часу дань, И мчатся вдаль суда, И жизнь иль смерть - любое, И алчут кони боя. И в межи роя узких стрел - Пустили их стрелки - Бросают стаи конских тел Нагие ездоки. И месть для них - узда, Желание - подпруга. Быстра ли, медленна езда, Бежит в траве подруга. В их взорах голубое Смеется вечно вёдро. Товарищи разбоя, Хребет сдавили бедра. В ненастье любят гуню, Земля сырая - обувь. Бежит вблизи бегунья, Смеются тихо оба. [Его плечо высоко, Ее нога. упруга, Им не страшна осока, Их не остановит куга.] Коня глаза косы, Коня глаза игривы: Иль злато жен косы Тяжеле его гривы? Качнулись ковыли, Метнулися навстречу. И ворог ковы лить Грядет в предвестьях речи. Сокольих крыл колки, Заморские рога. И гулки и голки, Поют его рога. Звенят-звенят тетивы, Стрела глаз юный пьет. И из руки ретивой Летит-свистит копье. И конь, чья ярь испытана, Грозит врагу копытами. Свирепооки кони, И кто-то, кто-то стонет. И верная подруга Бросается в траву. Разрезала подпругу, Вонзила нож врагу. Разрежет жилы коням, Хохочет и смеется. То жалом сзади гонит, В траву, как сон, прольется. Земля в ней жалом жалится, Таится и зыб и т. Змея, змея ли сжалится, Когда коня вздыбит? Вдаль убегает насильник. Темен от солнца могильник. Его преследует насельник И песен клич весельный... О, этот час угасающей битвы, Когда зыбятся в поле молитвы!.. И, темны, смутны и круглы, Над полем кружатся орлы. Завыли волки жалобно: Не будет им обеда. Не чуют кони жала ног. В сознании - победа. Он держит путь, где хата друга. Его движения легки. За ним в траве бежит подруга - В глазах сверкают челноки. <Конец 1908> ВОЛЯ ВСЕМ Все за свободой - туда. Люди с крылом лебединым Знамя проносят труда. Жгучи свободы глаза, Пламя в сравнении - холод, Пусть на земле образа! Новых напишет их голод... Двинемся вместе к огненным песням, Все за свободу - вперед! Если погибнем - воскреснем! Каждый потом оживет. Двинемся в путь очарованный, Гулким внимая шагам. Если же боги закованы, Волю дадим и богам... <1918> * * * С журчанием, свистом Птицы взлетать перестали. Трепещущим л и стом Они не летали. Тянулись таинственно перья За тучи широким крылом. Беглец науки лицемерья, Я туче скакал напролом. 1908-1913 * * * В пору, когда в вырей Времирей умчались стаи, Я времушком-камушком игрывало, И времушек-камушек кинуло, И времушко-камушко кануло, И времыня крылья простерла. <1908> * * * Гуляет ветреный кистень По золотому войску нив. Что было утро, стало день. Блажен, кто утром был ленив. 1908-1912 * * * Мне спойте про девушек чистых, Сих спорщиц с черемухой-деревом, Про юношей стройно-плечистых: Есть среди вас они - знаю и верю вам. <1908> * * * Я переплыл залив Судака. Я сел на дикого коня. Я воскликнул: России нет, не стало больше, Ее раздел рассек, как Польшу. И люди ужаснулись. Я сказал, что сердце современного русского висит, как нетопырь. И люди раскаялись. Я сказал: О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Я сказал: Долой Габсбургов! Узду Гогенцоллернам! Я писал орлиным пером. Шелковое, золотое, оно вилось вокруг крупного стержня. Я ходил по берегу прекрасного озера, в лаптях и голубой рубашке. Я был сам прекрасен. Я имел старый медный кистень с круглыми шишками. Я имел свирель из двух тростин и рожка отпиленного. Я был снят с черепом в руке. Я в Петровске видел морских змей. Я на Урале перенес воду из Каспия в моря Карские. Я сказал: Вечен снег высокого Казбека, но мне милей свежая парча осеннего Урала. На Гребенских горах я находил зубы ската и серебряные раковины вышиной с колесо фараоновой колесницы. Конец 1909 - начало 1910 КРЫМСКОЕ Записи сердца. Вольный размер Турки Вырея блестящего и щеголя всегда - окурки Валяются на берегу. Берегу Своих рыбок В ладонях Сослоненных. Своих улыбок Не могут сдержать белокурые Турки. Иногда балагурят. Я тоже роняю окурок... Море в этом заливе совсем засыпает. Засыпают Рыбаки в море невод. Небо Слева... в женщине Вы найдете тень синей? Рыбаки не умеют: Наклонясь, сети сеют. Рабочий спрашивает: "А чи я бачил?" Перекати-полем катится собачка. И, наклонясь взять камешек, Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще. Под руководством маменьки Барышня учится в воду камень кинуть. На бегучие сини Ветер сладостно сеет Запахом маслины, Цветок Одиссея. И, пока расцветает, смеясь, семья прибауток, Из ручонки Мальчонки Сыпется, виясь, дождь в уплывающих уток. Море щедрою мерой Веет полуденным золотом. Ах! Об эту пору все мы верим, Все мы молоды. И начинает казаться, что нет ничего невообразимого, Что в этот час Море гуляет среди нас, Надев голубые невыразимые. День, как срубленное дерево, точит свой сок. Жарок песок. Дорога пролегла песками. Во взорах - пес, камень. Возгласы: "Мамаша, мамаша!" Кто-то ручкой машет. Жар меня м о рит. Морит и море. Блистает "сотки" донце... Птица Крут и тся, Летя. Кр у ги... Ах, други! Я устал по песку таскаться! А дитя, Увидев солнце, Закричало: "Цаца!" И этот вечный по песку хруст ног! Мне грустно. О, этот туч в сеть мигов лов! И крик невидимых орлов! Отсюда далеко все видно в воде. Где глазами бесплотных тучи прошли, Я черчу "В" и "Д". Чьи? Не мои. Мои: "В" и "И". По устенью Ящерица Тащится Тенью, Вся нежная от линьки. Отсюда море кажется Выполощенным мозолистыми руками в синьке. День! Ты вновь стал передо мной, как карапузик-мальчик, Засунув кулачки в карманы. Но вихрь уносит песень дальше И ясны горные туманы. Все молчит. Ни о чем не говорят. Белокурости турок канули в закат. О, этот ясный закат! Своими красными красками кат! И его печальные жертвы - Я и краски утра мертвыя. В эти пашни, Где времена роняли свой сев, Смотрятся башни, Назад не присев! Где было место богов и земных дев виру, Там в лавочке - продают сыру. Где шествовал бог - не сделанный, а настоящий, Там сложены пустые ящики. И обращаясь к тучам, И снимая шляпу, И отставив ногу Немного, Лепечу - я с ними не знаком - Коснеющим, детским, несмелым языком: "Если мое скромное допущение справедливо, Что золото, которое вы тянули, Когда, смеясь, рассказывали о любви, Есть обычное украшение вашей семьи, То не верю, чтоб вы мне не сообщили, Любите ли вы "тянули", Птичку "сплю", А также в предмете "русский язык" Прошли ли Спряжение глагола "люблю"? И сливы?" Ветер, песни сея, Улетел в свои края. Лишь бессмертновею Я. Только. "И, кроме того, ставит ли вам учитель двойки?" Старое воспоминание жалит. Тени бежали. И старая власть жива, И грустны кружева. И прежняя грусть Вливает свой сон в слово "Русь"... "И любите ли вы высунуть язык?" * Примечания: Вырей - южные страны. Устенье - камни около стены. "Тянули" - лакомство, распространенное в средней России. "Сплю" - небольшая совка, водящаяся в Крыму. Турки нередко бывают белокурыми. "Цаца" - слово из детского языка, зн[ачит] "игрушка, забава".- Комментарий В. Хлебникова. Конец 1908 КОРМЛЕНИЕ ГОЛУБЯ Вы пили теплое дыхание голубки, И, вся смеясь, вы наглецом его назвали А он, вложив горбатый клюв в накрашенные губки И трепеща крылом, считал вас голубем? Едва ли! И стая иволог летела, Как треугольник зорь, на тело Скрывая сумраком бровей Зеркала утренних морей Те низко падали, как пение царей. За их сияющей соломой, Как воздухом погоды золотой, Порою вздрагивал знакомый Холма на землю лёт крутой. И голубя малиновые лапки В прическе пышной утопали. Он прилетел, осенне-зябкий. Он у товарищей в опале. 1919-1920 НЕ ШАЛИТЬ Эй, молодчики-купчики, Ветерок в голове! В пугачевском тулупчике Я иду по Москве! Не затем высока Воля правды у нас, В соболях - рысаках Чтоб катались, глумясь. Не затем у врага Кровь лилась по дешевке, Чтоб несли жемчуга Руки каждой торговки. Не зубами - скрипеть Ночью долгою - Буду плыть, буду петь Доном-Волгою! Я пошлю вперед Вечеровые уструги. Кто со мною - в полет? А со мной - мои други! Февраль 1922 * * * Ни хрупкие тени Японии, Ни вы, сладкозвучные Индии дщери, Не могут звучать похороннее, Чем речи последней вечери. Пред смертью жизнь мелькает снова, Но очень скоро и иначе. И это правило - основа Для пляски смерти и удачи. * * * Когда казак с высокой вышки Увидит дальнего врага, Чей иск - казацкие кубышки, А сабля - острая дуга,- Он сбегает, развивая кудрями, с высокой вышки, На коня он лихого садится И летит без передышки В говором поющие станицы. Так я, задолго до того мига, Когда признание станет всеобщим, Говорю: "Над нами иноземцев иго, Возропщем, русские, возропщем! Поймите, что угнетенные и мы - те ж! Учитесь доле внуков на рабах И, гордости подняв мятеж, Наденьте брони поверх рубах!" <1908> * * * Стенал я, любил я, своей называл Ту, чья невинность в сказку вошла, Ту, что о мне лишь цвела и жила И счастью нас отдала [...] Но Крысолов верховный "крыса" вскрикнул И кинулся, лаем залившись, за "крысой" - И вот уже в лапах небога, И зыбятся свечи у гроба. <1908> * * * Кому сказатеньки, Как важно жила барынька? Нет, не важная барыня, А, так сказать, лягушечка: Толста, низка и в сарафане, И дружбу вела большевитую С сосновыми князьями. И зеркальные топила Обозначили следы, Где она весной ступила, Дева ветреной воды. <1908-1909> * * * Жарбог! Жарбог! Я в тебя грезитвой мечу, Дола славный стаедей, О, взметни ты мне навстречу Стаю вольных жарирей. Жарбог! Жарбог! Волю видеть огнезарную Стаю легких жарирей, Дабы радугой стожарною Вспыхнул морок наших дней. <1908> КАВЭ-КУЗНЕЦ Был сумрак сер и заспан. Меха дышали наспех, Над грудой серой пепла Храпели горлом хрипло. Как бабки повивальные Над плачущим младенцем, Стояли кузнецы у тела полуголого, Краснея полотенцем. В гнездо их наковальни, Багровое жилище, Клещи носили пищу - Расплавленное олово. Свирепые, багряные Клещи, зрачками оловянные, Сквозь сумрак проблистав, Как воль других устав. Они, как полумесяц, блестят на небеси, Змеей из серы вынырнув удушливого чада, Купают в красном пламени заплаканное чадо И сквозь чертеж неясной морды Блеснут багровыми порой очами черта. Гнездо ночных движений, Железной кровью мытое, Из черных теней свитое, Склонившись к углям падшим, Как колокольчик, бьется железных пений плачем. И те клещи свирепые Труда заре поют, И где, верны косым очам, Проворных теней плети Ложились по плечам, Как тень багровой сети, Где красный стан с рожденья бедных Скрывал малиновый передник Узором пестрого Востока, А перезвоны молотков - у детских уст свисток - Жестокие клещи, Багровые, как очи, Ночной закал свободы и обжиг - Так обнародовали: "Мы, Труд Первый и прочее и прочее..." <1921> АЗИЯ Всегда рабыня, но с родиной царей на смуглой груди И с государственной печатью взамен серьги у уха. То девушка с мечом, не знавшая зачатья, То повитуха - мятежей старуха. Ты поворачиваешь страницы книги той, Где почерк был нажим руки морей. Чернилами сверкали ночью люди, Расстрел царей был гневным знаком восклицанья, Победа войск служила запятой, А полем - многоточия, чье бешенство не робко, Народный гнев воочию И трещины столетий - скобкой. <1921> ТРУБИТЕ, КРИЧИТЕ, НЕСИТЕ! Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай, Вышедшие, шатаясь, из столовой советской, Знаете ли, что целый великий край, Может быть, станет мертвецкой? Я знаю, кожа ушей ваших, точно у буйволов мощных, туга, И ее можно лишь палкой растрогать. Но неужели от "Голодной недели" вы ударитесь рысаками в бега, Когда над целой страной Повис смерти коготь? Это будут трупы, трупы и трупики Смотреть на звездное небо, А вы пойдете и купите На вечер - кусище белого хлеба. Вы думаете, что голод - докучливая муха И ее можно легко отогнать, Но знайте - на Волге засуха: Единственный повод, чтобы не взять, а - дать! Несите большие караваи На сборы "Голодной недели", Ломоть еды отдавая, Спасайте тех, кто поседели! Волга всегда была вашей кормилицей, Теперь она в полугробу. Что бедствие грозно и может усилиться - Кричите, кричите, к устам взяв трубу! <1921> * * * Когда над полем зеленеет Стеклянный вечер, след зари, И небо, бледное вдали, Вблизи задумчиво синеет, Когда широкая зола Угасшего кострища Над входом в звездное кладбище Огня ворота возвела, Тогда на белую свечу, Мчась по текучему лучу, Летит без воли мотылек. Он грудью пламени коснется, В волне огнистой окунется, Гляди, гляди, и мертвый лег. 1912 ПЕРЕВЕРТЕНЬ (Кукси, кум, мук и скук) Кони, топот, инок. Но не речь, а черен он. Идем, молод, долом меди. Чин зван мечем навзничь. Голод, чем меч долог? Пал, а норов худ и дух ворона лап. А что? Я лов? Воля отча! Яд, яд, дядя! Иди, иди! Мороз в узел, лезу взором. Солов зов, воз волос. Колесо. Жалко поклаж. Оселок. Сани, плот и воз, зов и толп и нас. Горд дох, ход дрог. И лежу. Ужели? Зол, гол лог лоз. И к вам и трем с Смерти-Мавки. <1912> * * * Мои глаза бредут, как осень, По лиц чужим полям. Но я хочу сказать вам - мира осям: "Не позволям!" Хотел бы шляхтичем на сейме, Руку положив на рукоятку сабли, Тому, отсвет желаний чей мы, Крикнуть, чтоб узы воль ослабли. Так ясновельможный пан Сапега, В гневе изумленном возрастая, Видит, как на плечо белее снега Меха надеты горностая. И падает, шатаясь, пан На обагренный свой жупан... <1912> * * * В руках забытое письмо коснело. Небо закатное краснело. О, открыватель истин томный! Круг - прамин бога вспомни. Мощь нежная дитяти Сильно кольцо потяти. Но что ж: бог длинноты в кольце нашел уют, И птицы вечности в кольце поют. Так и в душе сумей найти кольцо - И бога нового к вселенной обратишь лицо. И, путнику, тебе придвинут боги чашу с возгласом: "Сам пей! Волну истоков Эксампей!" Я, тать небесных прав для человека, Запрятал мысль под слов туманных веко. Но, может быть, не умертвил,- взор подар и т свой Вий Тому, кто на языке понятном молвит: " Главу-дерзавицу овей!" <1912> * * * Я победил: теперь вести Народы серые я буду, В ресницах вера заблести, Вера, помощница чуду. Куда? отвечу без торговли: Из той осоки, чем я выше, Народ, как дом, лишенный кровли, Воздвигнет стены в меру крыши. <1912> * * * Где прободают топол я жесть Осени тусклого паяца, Где исчезает с неба тяжесть И вас заставила смеяться, Где под собранием овинов Гудит равнинная земля, Чтобы доходы счел Мордвинов, Докладу верного внемля, Где заезжий гость лягает пяткой, Увы, несчастного в любви соперника, Где тех и тех спасают прятки От света серника, Где под покровительством Януси Живут индейки, куры, гуси, Вы под заботами природы-тети Здесь, тихоглазая, цветете. 1912 * * * Снежно-могучая краса С красивым сном широких глаз, Твоя полночная коса Предстала мне в безумный час. Как обольстителен и черен Сплетенный радостью венок, Его оставил, верно, ворон, В полете долгом одинок. И стана белый этот снег Не для того ли строго пышен, Чтоб человеку человек Был звук миров, был песнью слышен? 1912 * * * Двух юных слышу разговор Намеков полный мудрецов: Есть числа, а без них есть мудрость вздор О свете споры трех слепцов. Число сошлось - и речи верны, И лепет детский глубже книг, Но где их нет, то место скверно. Умы лжи образ не возвысил. Мечтой увенчанный язык Плохой товарищ, где нет чисел, К числа жезлу наш ум привык. 1912 * * * Тело - кружева изнанка, Одинока и легка, Ты срываешь спозаранку Колыбели мотылька. ___ Вся - жизни радуги присуща, Малиновому рту. Кругом осокоревые кущи И всё поет: цвету! ___ Север, запад, все сторонки Замкнуты суровым садом. Нехотя, но вперегонки Я бегу с тобою рядом. ___ Черноокой горожанки Косит око боязливо, И вдруг медлительной южанки Руку протянет за сливой. ___ Ах, юнак молодой, Дай венок тебе надену, Ты забудешь про бой И забудешь измену. ___ Сядешь ты у ног покорно, Будешь в очи мне глядеть, И моя тебя задорно Будет бить березой ветвь. ___ Дева, бойся указаний Кремля белого Казани: Стены, битвою пробиты, Ведь негодны для защиты. ___ Хоть и низок Севастополь, Целый год крепился он. Я стройна, как гордый тополь, Неприступна с всех сторон. ___ Прямодушнее туркмена Нет на свете никого. Дева милая, измена, Право, право, не того... ___ С звонким смехом рассыпаясь, Я смирюсь, щадя беднягу. И, бледнея и шатаясь, Я с тобою быстро лягу. 1912 * * * Гонимый - кем, почем я знаю? Вопросом: поцелуев в жизни сколько? Румынкой, дочерью Дуная, Иль песнью лет про прелесть польки,- Бегу в леса, ущелья, пропасти И там живу сквозь птичий гам, Как снежный сноп, сияют лопасти Крыла, сверкавшего врагам. Судеб виднеются колеса, С ужасным сонным людям свистом И я, как камень неба, несся Путем не нашим и огнистым. Люди изумленно изменяли лица, Когда я падал у зари. Одни просили удалиться, А те молили: озари. Над юга степью, где волы Качают черные рога, Туда, на север, где стволы Поют, как с струнами дуга, С венком из молний белый чорт Летел, крутя власы бородки: Он слышит вой власатых морд И слышит бой в сковородки. Он говорил: "Я белый ворон, я одинок, Но всё - и черную сомнений ношу И белой молнии венок - Я за один лишь призрак брошу Взлететь в страну из серебра, Стать звонким вестником добра". У колодца расколоться Так хотела бы вода, Чтоб в болотце с позолотцей Отразились повода. Мчась, как узкая змея, Так хотела бы струя, Так хотела бы водица Убегать и расходиться, Чтоб, ценой работы добыты, Зеленее стали чёботы, Черноглазыя, ея. Шопот, ропот, неги стон, Краска темная стыда. Окна, избы с трех сторон, Воют сытые стада. В коромысле есть цветочек, А на речке синей челн. "На, возьми другой платочек, Кошелек мой туго полн".- "Кто он, кто он, что он хочет? Руки дики и грубы! Надо мною ли хохочет Близко тятькиной избы? Или? или я отвечу Чернооку молодцу, О сомнений быстрых вече, Что пожалуюсь отцу?" Ах, юдоль моя гореть! Но зачем устами ищем Пыль, гонимую кладбищем, Знойным пламенем стереть? И в этот миг к пределам горшим Летел я, сумрачный, как коршун. Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих, Тогда в тот миг увидел их. <1912> * * * Очи Оки Блещут вдали. <1912> * * * Наш кочень очень озабочен: Нож отточен точен очень! <1912> * * * Она пошла, она запела Скорбно, воинственно звонко. И над головою пролетела С пером в цвету сизоворонка. "Я плясунья, я легка, Я с крылами мотылька. И на вопрос, путем каковым Хочу я жизнь свою прожить, Я отвечу: мотыльковым Веду кумирам я служить. Я толпы веселой вождь, Я усмешек ясных дождь. Эти белые уступы, Белой чести белый кремель, Он захочет, станут глупы Вожаки грознейших земель. Любимы мною мотыльки, Поля, лужайки и цветки. Я улыбкою грозна, Любит пляску белизна. Летом я в саду стрекоз, А зимой - сестра славянки, Закрывая мехом санки, Мчусь на ветер и мороз. Эй! Кричу чете проезжей, Скрыта полостью медвежей". 1912 * * * Сюда лиска прибегала, Легкой поступью порхала, Уши нежно навострила С видом тонкого нахала, Концом желтым опахала И сердилась и махала. Пташки чудно ликовали И свистели, ворковали. Голос ужаса пронесся, Вопль казни, вопль плахи. Вертят мучениц колеса? Иль ведут насильно свахи? И слышу в вопле муки пекла, Иди, чтоб время помощи путь не пересекло. 1912 * * * Слоны бились бивнями так, Что казались белым камнем Под рукой художника. Олени заплетались рогами так, Что казалось, их соединял старинный брак С взаимными увлечениями и взаимной неверностью. Реки вливались в море так, Что казалось: рука одного душит шею другого. <1910-1911> ВАМ Могилы вольности - Каргебиль и Гуниб Были соразделителями со мной единых зрелищ, И, за столом присутствуя, они б Мне не воскликнули б: "Что, что, товарищ, мелешь?" Боец, боровшийся, не поборов чуму, Пал около дороги круторогий бык, Чтобы невопрошающих - к чему? Узнать дух с радостью владык. Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их, Пару рассеянно-гордых орлов, Ветер, неосязуемый для нас и тих, Вздымал их царственно на гордый лов. Вселенной повинуяся указу, Вздымался гор ряд долгий. Я путешествовал по Кавказу И думал о далекой Волге. Конь, закинув резво шею, Скакал по легкой складке бездны. С ужасом, в борьбе невольной хорошея, Я думал, что заниматься числами над бездною полезно. Невольно числа я слагал, Как бы возвратясь ко дням творенья, И вычислял, когда последний галл Умрет, не получив удовлетворенья. Далёко в пропасти шумит река, К ней бело-красные просыпались мел а , Я думал о природе, что дика И страшной прелестью мила. Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей Похожа на один божественно звучащий стих, И в это время воздух освободился от цепей И смолк, погас и стих. И вдруг на веселой площадке, Которая, на городскую торговку цветами похожа, Зная, как городские люди к цвету падки, Весело предлагала цвет свой прохожим,- Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк Похоронен: скошен он над плитой и увенчан чалмой. И мощи старинной раковины, изогнуты в козлиный рог, На камне выступали; казалось, образ бога камень увенчал мой. Среди гольцов, на одинокой поляне, Где дикий жертвенник дикому богу готов, Я как бы присутствовал на моляне Священному камню священных цветов. Свершался предо мной таинственный обряд. Склоняли голову цветы, Закат был пламенем объят, С раздумьем вечером свит ы ... Какой, какой тысячекост, Грознокрылат, полуморской, Над морем островом подъемлет хвост, Полунеземной объят тоской? Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель, Ныне - уже умерший, но, как и раньше, зоркий камень, Цветы обступили его, как учителя дети, Его - взиравшего веками. И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном И, как Садко, берет на руки ветхогусли - Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном, В нем жизни сны давно потускли. Так, среди "Записки кушетки" и "Нежный Иосиф", "Подвиги Александра" ваяете чудесными руками - Как среди цветов колосьев С рогом чудесным виден камень. То было более чем случай: Цветы молилися, казалось, пред времен давно прошедших слом О доле нежной, о доле лучшей: Луга топтались их ослом. Здесь лег войною меч Искандров, Здесь юноша загнал народы в медь, Здесь истребил победителя леса ндрав И уловил народы в сеть. 16 сентября 1909 * * * 1 Вы помните о городе, обиженном в чуде, Чей звук так мило нежит слух И взятый из языка старинной чуди. Зовет увидеть вас пастух, С свирелью сельской (есть много неги в сельском имени), Молочный скот с обильным выменем, Немного робкий перейти реку, журчащий брод. Все это нам передал в названье чужой народ. Пастух с свирелью из березовой коры Ныне замолк за грохотом иной поры. Где раньше возглас раздавался мальчишески-прекрасных труб, Там ныне выси застит дыма смольный чуб. Где отражался в водах отсвет коровьих ног, Над рекой там перекинут моста железный полувенок. Раздору, плахам - вчера и нынче - город-ясли. В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли. Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой. Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал? В прежних сил закат, К работе призван кат. А впрочем, все страшней и проще: С плодами тел казненных на полях не вырастают рощи. Казнь отведена в глубь тайного двора - Здесь на нее взирает детвора. Когда толпа шумит и веселится, Передо мной всегда казненных лица. Так и теперь: на небе ясном тучка - Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка! 2 В тебе, любимый город, Старушки что-то есть. Уселась на свой короб И думает поесть. Косынкой замахнулась - косынка не простая; От и до края летит птиц черных стая. <1909> ОПЫТ ЖЕМАННОГО Я нахожу, что очаровательная погода, И я прошу милую ручку Изящно переставить ударение, Чтобы было так: смерть с кузовком идет по год а . Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега! Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя? Ах, позвольте мне это слово в виде неги! К нему я подхожу с шагом изящным и отменным. И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар, То я зову вас на вечер. Там будут барышни и панны, А стаканы в руках будут пенны. Ловя руками тучку, Ветер получает удар ея, и не я, А согласно махнувшие в глазах светляки Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки. <1909> * * * Полно, сивка, видно, тра Бросить соху. Хлещет ливень и сечет. Видно, ждет нас до утра Сон, коняшня и почет. <1909-1912> АЛФЕРОВО Немало славных полководцев, Сказавших "счастлив", умирая, Знал род старинных новгородцев, В потомке гордом догорая. На белом мохнатом коне Тот в Польше разбил короля. Победы, коварны оне, Над прежним любимцем шаля. Тот сидел под старой липой, Победитель в Измаиле, И, склонен над приказов бумажною кипой, Шептал, умирая: "Мы победили!" Над пропастью дядя скакал, Когда русские брали Гуниб. И от раны татарскою шашкой стекал Ручей. Он погиб. То бобыли, то масть вороная Под гулкий звон подков Носила седоков Вдоль берега Дуная. Конюшен дедовских копыта, Шагами русская держава Была походами покрыта, Товарищами славы. Тот на Востоке служил И, от пули смертельной не сделав изгиба, Руку на сердце свое положил И врагу, улыбаясь, молвил: "Спасибо". Теперь родовых его имений Горят дворцы и хутора, Ряды усадебных строений Всю ночь горели до утра. Но, предан прадедовским устоям, Заветов страж отцов, Он ходит по покоям И теребит концы усов. В созвездье их войдет он сам! Избранники столицы, Нахмурив свои лица, Глядят из старых рам. <1910>

Дата публикации: 25.02.2012,   Прочитано: 7732 раз
· Главная · О Рудольфе Штейнере · Содержание GA · Русский архив GA · Каталог авторов · Anthropos · Глоссарий ·

Рейтинг SunHome.ru Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Вопросы по содержанию сайта (Fragen, Anregungen)
Открытие страницы: 0.08 секунды