К МОЕЙ РОДИНЕ
       Элегия


О quid solutis cst beatms curia,
Cum mens onus reponit, ac peregrino
Lahore fessi venimus Larem ad nostrum
Desideratoque acquiescimus lecto!

Catullus, ad Sirmionem

[Как сладостно, тревоги и труды сбросив,
Заботы позабывши, отдохнуть телом,
Усталым от скитаний, и к родным ларам
Вернуться и в постели задремать милой.

Катулл, к Сирмию (лат., пер. А. И. Пиотровского)]



Забуду ль в песнях я тебя, родимый край,
О колыбель младенчества златая,
Немой моей мечты прибежище и рай,
Страна безвестная, по мне драгая;

Тебя, пустынное село в глухих лесах,
Где, с жизнию обнявшись молодою,
Я в первый раз смотрел, что светит в небесах,
Что веет так над зыбкою водою?

Забуду ль на холме твой новый божий храм,
Усердьем поселян сооруженный,
С благоговением где по воскресным дням
Я песни божеству певал священны;

Могилы вкруг него, обросшие травой,
Неровными лежащие рядами,
Куда ребенком я ходил искать весной
Могилу ту, меж серыми крестами,

Где мой лежит отец... младенца своего,
Меня лишь на заре моей лобзавший;
Где, с тайным трепетом, я призывал его
И милой тени ждал, ее не знавши?

Забуду ль вас, о мирные луга,
Прикрытые со всех сторон елями,
И обращенные под нивы берега,
И вас, поля, усеянны камнями;

Вас, низки хижины, к потоку с двух холмов,
Лицом к лицу, неправильно сходящи,
И зыбкий, ветхий мост, и клади меж брегов,
И темный лес, кругом села шумящий?

Забуду ли тебя, о Теблежский ручей,
Катящийся в брегах своих пологих
И призывающий к себе струей своей
В жары стада вдруг с двух полей отлогих,

Где чащи ольховы, по бархатным лугам
Прохладные свои раскинув тени,
Дают убежище от зною пастухам
И нежат их на лоне сладкой лени?

Когда, когда опять увидишь ты меня
На берегу своем, ручей родимый?
Когда журчание твое услышу я
И на пологие взгляну долины?

И буду ли когда еще внимать весной,
Как вдоль тебя, работу начиная,
В лугах скликаются косцы между собой,
Знакомую им песню запевая?

Увижу ли опять, как лето озлатит
Твои поля, двукратно удобренны;
Как нивы жнец кривым серпом опустошит,
На полосе по целым дням согбенный?

По-прежнему бы там, веселый домовод,
Я в осень ждал с посеву урожая,
Иль, с заступом в руках, копал свой огород,
Малину в нем, смородину сажая;

А в зимни вечера я слушал бы ловцов,
Как днем, гоняяся на лыжах легких
С борзыми по снегам, в глуши лесов,
Они стада травили зайцев робких!

Настанет ли пора опять в свой низкий дом
Под кров соломенный мне возвратиться,
Сквозь тусклое стекло смотреть на лес кругом
И с прежними друзьями веселиться?

Я вас приветствую, о милые мои,
Протекших ранних лет друзья драгие!
Любите ввек свои приволжские край,
Благословенные и нам родные!

Природа нежит вас, как мать своих детей:
Цветите, как в долинах ароматных
Цветут у вас цветы; живите средь полей
Наследственных и хижин благодатных!

За рубежом родным утех для сердца нет!
И обольстясь, как я, приманкой счастья,
Вы тщетно стали бы, перебегая свет,
Искать себе приюту от ненастья!

Пускай всегда челнок ваш в пристани стоит
И пенные под ним не ропщут волны!
Смотрите с берега, как зыбь в морях кипит,
Боязни чуждые и счастья полны!

Когда же мой челнок к родимым берегам,
Когда опять попутный ветр пригонит
И снова странник ваш на грудь своим друзьям
Усталую от дум главу преклонит?

Примите, милые, далекие друзья,
Сердечные мои воспоминанья!
По гроб душою к вам стремиться буду я
И ваши тайно все делить желанья.

А ты, сокрытое село в своих лесах!
Тебе певец, подъемля к небу руки,
Тебе, горячею мольбой, всех молит благ
И в дань шлет тихие сердечны звуки.

Пустыня милая, прелестная своим
Невозмущаемым уединеньем!
С какой я радостью б, по просекам глухим,
Влетел в тебя! С каким бы восхищеньем,

Заботы бросив все на берегах Невы,
Домашним образам я поклонился
И, запершись в тиши от шуму и молвы,
На ложе сладостном опять забылся!

С каким веселием опять бы я в тебе,
Навеки разорвав оковы света,
Свободою дышал и, вслед своей судьбе,
Пошел, закрыв глаза... как в прежни лета!

                                       "1820"



  К  А.С.ПУШКИНУ


Я не сержусь на едкий твой упрек:
На нем печать твоей открытой силы;
И, может быть, взыскательный урок
Ослабшие мои возбудит крылы.

Твой гордый гнев, скажу без лишних слов,
Утешнее хвалы простонародной:
Я узнаю судьбу моих стжхов,
А не льстеца с улыбкою холодной.

Притворство прочь: на поприще моем
Я не свершил достойное поэта.
Но мысль моя божественным огнем
В минуты дум не раз была согрета.

В набросанных с небрежностью стихах
Ты не ищи любимых мной созданий:
Они живут в несказанных мечтах;
Я их храню в толпе моих желаний.

Не вырвешь вдруг из сердца вон забот,
Снедающих бездейственные годы;
Не упредишь судьбы могущей ход,
И до поры не обоймешь свободы:

На мне лежит властителт пая цепь
Суровых нужд, желаний безнадежных;
Я прохожу уныло жизни степь
И радуюсь средь радостей ничтожных.

Так вырастет случайно дикий цвет
Под сумраком бессолнечной дубровы
И, теплотой отрадной не согрет,
Не распустись, свой лист роняет новый.

Минет ли срок изнеможенья сил?
Минет ли срок забот моих унылых?
С каким бы я веселием вступил
На путь трудов, для сердца вечно милых!

Всю жизнь мою я им бы отдал в дар:
Я обнял бы мелькнувшие мне тени,
Их оживил, в них пролил бы свой жар
И кончил дни средь чистых наслаждений.

Но жизни цепь (ты хладно скажешь мне)
Презрительна для гордого поэта:
Он духом царь в забвенной стороне,
Он сердцем муж в младенческие лета.

Я б думал так; но пренеси меня
В тот край, где всё живет одушевленьем,
Где мыслию, исполненной огня,
Все делятся, как лучшим наслажденьем,

Где верный вкус торжественно взял власть
Над мнением невежества и лести,
Где перед ним молчит слепая страсть
И дар один вдет дорогой чести!

Там рубище и хижина певца
Бесценнее вельможеского злата:
Там из оков для славного венца
Зовут во храм гонимого Торквата.

Но здесь, как здесь бороться с жизнью нам
И пламенно предаться страсти милой,
Где хлад в сердцах к пленительным мечтам
И дар убит невежеством и силой!

Ужасно зреть, когда сражен судьбой
Любимец муз и, вместо состраданья,
Коварный смех встречает пред собой,
Торжественный упрек и поруганья.

Еще бы я в душе бесчувствен был
К ничтожному невежества презренью,
Когда б вполне с друзьями муз делил
И жребий мой и жажду к песнопенью.

Но я вотще стремлюся к ним душой,
Напрасно жду сердечного участья:
Вдали от них поставлен я судьбой
И волею враждебного мне счастья.

Меж тем как вслед за днем проходит день,
Мой труд на них следов не налагает,
И медленно с ступени на ступень
В бессилии мой дар переступает.

Невольник дум, невольник гордых муз
И страстию объятый неразлучной,
Я б утомил взыскательный их вкус
Беседою доверчивости скучной.

К кому прийти от жизни отдохнуть,
Оправиться среди дороги зыбкой,
Без робости вокруг себя взглянуть
И передать с надежною улыбкой

Простую песнь, первоначальный звук
Младой души, согретой первым чувством,
И по струнам движенье робких рук,
Не правимых доверчивым искусством?

Кому сказать: "Искусства в общий круг,
Как братьев, пас навек соединили;
Друг с другом мы и труд свой, и досуг,
И жребий наш с любовию делили;

Их счастием я счастлив был равно;
В моей тоске я видел их унылых;
Мне в славе их участие дано;
Я буду жить бессмертием мне милых"?

Напрасно жду. С любовию моей
К поэзии, в душе с тоской глубокой,
Быть может, я под бурей грозных дней
Склонюсь к земле, как тополь одинокой.

                           "Сентябрь - первая половина
                             октября 1822"


  К МУЗЕ

Много дней мимотекущих
С любопытством я встречал;
Долго сердцем в днях грядущьх
Небывалого я ждал.

Годы легкие кружили
Колесом их предо мной:
С быстротой они всходили
И скрывались чередой.

Что всходило - было прежде
И по-прежнему текло,
Не ласкалося к надежде
И за край знакомый шло.

И протекшее с грядущим
(Не делила их и тепь!)
Видел я в мимотекущем
Как один туманный день.

Половины дней не стало;
Новый путь передо мной;
Солнце жизни просияло,-
Мир явился мне иной.

Красотой плененный света,
Обживаю будто вновь:
К вам, утраченные лета,
В сердце жалость и Любовь!

Возвратил бы вас обратно;
Порознь обнял бы опять!
О, как сердцу бы приятно
Вам теперь себя отдать!

Кто ж, души моей хранитель,
Победивший тяжкий рок,
И веселья пробудитель,
В радость жизпь мою облек?

Муза! ты мой путь презренный
С гордостью не обошла
И судьбе моей забвенной
Руку верную дала.

Будь до гроба мой вожатый!
Оживи мои мечты
И на горькие утраты
Брось последние цветы!

                    "1822"


  РОДИНА

Есть любимый сердца край;
Память с ним не разлучится:
Бездны моря преплывай -
Он везде невольно снится.

Помнишь хижин скромный ряд"
С холма к берегу идущий,
Где стоит знакомый сад
И журчит ручей бегущий

Видишь: гнется до зыбей
Распустившаяся ива
И цветет среди полей
Зеленеющая нива.

На лугах, в тени кустов,
Стадо вольное играет;
Мнится, ветер с тех лугов
Запах милый навевает.

Лиц приветливых черты,
Слуху сладостные речи
Узнаешь в забвеньи ты
Без привета и без встречи.

Возвращаешь давних дней
Неоплаканную радость,
И опять объемлешь с ней
Обольстительницу-младость.

Долго ль мне в мечте одной
Зреть тебя, страна родная,
И бесплодной жить тоской,
К небу руки простирая?


Хоть бы раз глаза возвесть
Дал мне рок на кров домашний
И с родными рядом сесть
За некупленные брашны!

                          "1823"


  БЕЗВЕСТНОСТЬ

За днем сбывая день в неведомом углу,
Люблю моей судьбы хранительную мглу.
Заброшенная жизнь, по воле провиденья,
Оплотом стала мне от бурного волненья.

Не праздно погубя беспечность и досуг,
Я вымерял уму законный действий круг:
Он тесен и закрыт; но в пем без искушенья
Кладу любимые мои папечатленья.

Лампада темная в безмолвии ночей
Так изливает свет чуть видимых лучей,
Но в недре тишины спокойно догорает
И темный свой предел до утра освещает.

                                   "1827"




        ЖУКОВСКИЙ ИЗ БЕРЛИНА
       
       Свершились думы прежних лет 
            И давние желанья: 
       Уже приветствовал поэт 
            Края очарованья, 
       Певцов возвышенных страну, 
            Тевтонские дубравы, 
       Поля, где Клейст свою весну, 
            Питомец Муз и славы, 
       Счастливой кистью рисовал. 
            Простясь с страной родною, 
       На берег чуждый я вступал 
            С знакомою мечтою. 
       Полей необозримый вид, 
            Потоков водопады -- 
       Все здесь для сердца говорит 
            И обольщает взгляды. 
       Смотрю ли на лазурь небес, 
            На льющияся воды, 
       Вхожу ль в дубовый древний лес 
            Под вековые своды -- 
       Мне тайный слышится привет 
            Поэтов, мной любимых; 
       Мне видится их свежий след 
            В окрестностях, мной зримых... 
       Душа горит огнем живым 
            Святого вдохновенья, 
       И я спешу к струнам своим 
            В восторге наслажденья. 
       Но первый звук страны родной 
            Опять меня уносит 
       В поля отчизны дорогой, 
            И сердце снова просит 
       Веселья юношеских дней, 
            Поры уединенной, 
       Вас, незабвенных мне друзей 
            Под кровлей незабвенной! 
       И скоро ли увижу я, 
            Чужбины посетитель, 
       Тебя, бесценная семья, 
            И тихую обитель, 
       Где я так счастлив с Музой был, 
            Где дружбы верной гений 
       И хлад тоски со мной делил, 
            И пламень наслаждений. 
       Быть может, странствия предел 
            Мой рок еще отдвинул; 
       Быть может, тайно он велел, 
            Чтоб я друзей покинул 
       На долгий срок; но сердце вас 
            Нигде не позабудет -- 
       И невнимаемый мой глас 
            Везде просить вас будет. 
                                   1821 
      



     ПОСЛАНИЕ К Ж<УКОВСКОМУ>
       
       Внушитель помыслов прекрасных и высоких, 
       О ты, чей дивный дар пленяет ум и вкус, 
       Наперсник счастливый не баснословных муз, 
       Но истины святой и тайн ее глубоких! 
       К тебе я наконец в сомненье прихожу. 
       Давно я с грустию на жребий наш гляжу, -- 
       Но сил недостает решительным ответом 
       Всю правду высказать перед неправым светом. 
       
       В младенческие дни, когда ни взор, ни слух 
       За тесный наш предел с заботой не стремятся, 
       Когда нам резвые забавы только снятся 
       И пламени страстей не знает кроткий дух, 
       Зачем уроками возвышенных деяний 
       С душой роднить толпу чарующих мечтаний? 
       Смотри на юношу, как жадно ловит он 
       Движенье, взгляд иль звук, где чувство промелькнуло! 
       Счастливец молодой, он видит милый сон: 
       Еще его надежд ничто не обмануло. 
       Душа напоена и тем, что свято есть, 
       Что за предел земной все мысли увлекает, 
       И тем, что изрекла в законах вечных честь, 
       И тем, что нежный вкус, что строгий ум питает; 
       Свобода, слава, долг на поприще зовут; 
       И выбран жизни путь: пришла пора желаний; 
       Там дружба и любовь в объятия нас ждут 
       С богатством пылких чувств, сих милых нам стяжаний. 
       Мечты прелестные, чистейший огнь души, 
       Не исходите вы из стен, где освящали 
       Утехи кроткие и кроткие печали! 
       Останьтеся навек в неведомой тиши! 
       На жизненном пиру, в веселых сонмах света, 
       Не ждите вы себе ни места, ни привета! 
       Бездушные рабы смешных уму забав 
       Не знают нужды в вас: они свой сан презрели 
       И, посмеянием все лучшее поправ, 
       Идут своим путем без мыслей и без цели. 
       
       Какое чувство там удастся разделить, 
       Где встретится с тобой иль шут, или невежда, 
       Где жребий твой решит поклон или одежда 
       И где позволено лишь глупость говорить? 
       Отрадно ли душе, желаньем увлеченной 
       Возвышенной любви и милых сердцу уз, 
       Любовию сгорать к красавице надменной, 
       Для коей твой наряд есть разум твой и вкус? 
            Я с горем оценил сей пышный цвет природы, 
            Сих похитительниц веселья, сна, свободы. 
            Их сладость голоса, искусство ног и рук; 
            Наружностью одной глаза они пленяют: 
       Так вазы чистые пред зеркалом сияют -- 
       Но загляни, что в них, -- огарок иль паук. 
       
       Один несчастный был: он, гладом изнуренный, 
       В ужасной нищете добыча мрачных дум, 
       Не призренный никем и дружбою забвенный, 
       Судьбы не победил и свой утратил ум. 
       Но в памяти его осталося желанье 
       От глада лютого себя предохранять: 
       Он камни счел за хлеб и стал их сберегать; 
       И с благодарностью он брал их в подаянье, 
       Когда без умысла игривою толпой 
       С сим даром вкруг него детей сбирался рой. 
       И что же наконец? Он, бременем томимый, 
       Упал и подавлен был ношею любимой. 
       Вот страшный жребий наш! Ослеплены мечтой, 
       Мы с наслаждением спешим в свой век младой 
       Обогатить себя высоким и прекрасным; 
       Но, может быть, как он, с сокровищем опасным 
       Погибель только мы найдем в пути своем 
       И преждевременно для счастья с ним умрем: 
       Оно к земным бедам свои беды прибавит, 
       Рассудок омрачит и сердце в нас раздавит. 
                                               1824 
      
       ПРИМЕЧАНИЯ
       
       СО. 1822. Ч. 75, No 7. С. 327-329. Написано в 1821 г. в связи с первым 
заграничным путешествием Жуковского, и в частности с его пребыванием в 
Берлине. 
       
       Соревнователь. 1825. Ч. 29, No 1. С. 3-6; без подписи. Написано в 1824 
г. В стихотворении отразилось представление Плетнева о Жуковском как 
"первом поэте золотого века нашей словесности" 

(см. "Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах" Плетнева в наст. изд.). 
       


                           Н.И. Гнедичу

                    Служитель муз и древнего Омера,
                    Судья и друг поэтов молодых!
                    К твоим словам в отважном сердце их
                    Есть тайная, особенная вера.
                    Она меня зовет к тебе, поэт!
                       Дай искренний совет:
                    Как жить тому, кто любит Аполлона?
                    Завиден мне счастливый жребий твой:
                    С какою ты спокойною душой
                    На высоте опасной Геликона!
                    Прекрасного поклонник сам и жрец,
                    Пред божеством своим в мольбе смиренной
                    Забыл ты свет и суд его пременный,
                    Ты пренебрег минутный в нем венец,
                    Отдав свой труд единому потомству.
                    А я, как раб, страстям моим служу
                       И только ощупью брожу:
                       Пленясь хвалой, я вероломству
                    Младенчески, как дружбе, отдаюсь
                    И милые делю с ним сердца тайны;
                    То, получив в труде успех случайный,
                    С отважностью за славою стремлюсь
                    И падаю, другой Икар, в пучину;
                    То, изменив бессмертия мечте,
                    Ищу любви в бездушной красоте
                    И в грации записываю Фрину.
                    Зачем скрывать? В поэзии моей
                    Останется лишь повесть заблуждений,
                    Постыдная уму игра страстей,
                    А не огонь небесных вдохновений.
                    Бессилен я владеть своей душой
                    И с музою согласно жить одной:
                    Мне нравится то гул трубы военной,
                    То нежный звук свирели пастухов,
                       То цитры глас уединенный,
                    Ласкающий стыдливую любовь,
                       И часто грозного Ахилла
                       (Когда в живых твоих стихах
                       За ним стремлюсь) в моих мечтах
                       Сменяет резвая Людмила.
                    Так поутру на пурпурный восток,
                    Где царь светил является прекрасный,
                       Дитя глядит с улыбкой ясной.
                    От золота лучей горит поток,
                    Окрестный лес и дальних гор вершины;
                       Пред ним чудесные картины,
                       Воскреснувшей природы вид;
                       Но он, невольник чувств, бежит
                    За мотыльком, над ближними цветами
                    Мелькающим блестящими крылами.

                    И музы мстят неверностию мне
                    За резвые мои в любви измены.
                    Как часто глас невидимой сирены
                       Я слышу в тишине!
                    Склоняю слух к пленительному звуку
                    И в радости накладываю руку,
                    Чтоб голос струн с ее мне пеньем слить, -
                    Коварная... мгновенно умолкает;
                    Восторга звук на лире умирает,
                    И я готов бездушную разбить.
                    О, сладкое, святое вдохновенье,
                    Огонь души и сердца упоенье!
                    Я чувствовал, я помню этот жар,
                    Как муза мне с улыбкой мысль внушала, -
                    Передо мной теперь одни начала,
                    Погибнувший небесной девы дар.
                    Поверишь ли: я часто в грусти тайной
                    Завидую тому, кто, чуждый муз,
                    С беспечностью одной хранит союз,
                    Не зная ввек беседы их случайной.
                    Когда младой художник посетит
                    Развалины разрушенного града,
                    Он плачет там: он горестного взгляда
                    В страдании души не отвратит
                    От славных сих разбросанных обломков,
                    Где в каждой он возвышенной черте
                    Находит дань небесной красоте
                    Или урок, священный для потомков, -
                    Так я в унынии сижу
                    Над мыслию, счастливо мне внушенной
                    И в пламенном стихе изображенной;
                    Прикованный, я на нее гляжу,
                    Как на кусок разбитого кумира:
                    Отброшена безжизненная лира;
                    Не уловить исчезнувшей мечты,
                    И не видать мне полной красоты!

                    Доступный друг веселью и страданью!
                       Я все принес к тебе на суд,
                    Все, что сулил мне благотворный труд
                       И что вверял я упованью;
                    Я разделил все радости с тобой
                    И муки все в моей суровой доле:
                    Скажи, еще ль бороться мне с судьбой
                    Иль позабыть обманов сладких поле?
                    Быть может, я вступил средь детских лет
                    На поприще поэзии ошибкой, -
                    Как друг, скажи мне с тихою улыбкой:
                       "Сними венок, ты не поэт!"

                    1822

                                 ПРИМЕЧАНИЯ

     К  Н. И. Гнедичу. На это послание явилось ответом стихотворение Гнедича
"К П. А. Плетневу".