Предисловие
Нежит жемчужина взор претворенною в радость печалью,
Жен озаряет земных матовым блеском любви.
Но лучезарней стократ переливы страданья людского,
Но ожерелье из слез носит Царица Небес.
(Из "Шелеста")
Ушел из жизни большой поэт. "Он пролетал через жизнь", - сказал о нем один критик. Вернее, пролетел. Но пролетел он не как бездушный фейерверк, а - с большим певучим сердцем, отзывавшимся на всю боль нашего разорванного мира. Он пел, как Орфей в преисподней. "Его стихи завораживают", - говорил один знаток русской поэзии, ставя Николая Николаевича в ряд русских классиков. И не он один. Это завораживание поэтическим словом пережили в большей или меньшей мере все слышавшие поэта. Но орфизм его поэзии не был языческим: он рождался из подлинно христианского истока, он был современным в лучшем смысле этого слова и потому звал в будущее. Отсюда поражавшая иных чистота его поэзии. И поэт Божьей милостью сознавал, откуда его Дарование, и не искал для себя славы. В этом - секрет его "шапки-невидимки", в которой он, поэт и философ, прошел по жизни, прошел, уязвленный всеми проблемами времени и вечности. Поэтому и темы его поэзии вечны: Бог, смерть, любовь. Это трезвучие слышно как в изысканнейших формах его поэтического слова, так и в предельной простоте выражения его последних стихов.
Пророческим оказалось стихотворение: "Я боюсь, что яблоновым цветом": лебединая душа поэта действительно отлетела "не осенью, не летом, А под всплеск весенних белых клавиш", "В час, когда неотразимо нежен Этот мир в сиянье непорочном"…
Анна Белоцветова
"В дубовом иль просто сосновом?.."
В дубовом иль просто сосновом?
О, сердце, не все ли равно!..
Возможно ль беспомощным словом
Объять, что душе суждено,
Возможно ли смертным помыслить
О том, что случится потом!
Возможно ли звезды исчислить,
Постичь серафический гром!..
Возможно ли твари ничтожной
Вступить на тот огненный путь!..
Одно только сердцу возможно:
Пропеть и навеки уснуть.
"Грусть, широкая как Волга…"
Грусть, широкая как Волга…
Все мы смертны. Ну, так что ж!..
Слишком горестно и долго
Все о смерти ты поешь.
Посмотри, как над равниной
Занимается заря!
Посмотри, как журавлиный
Пояс кружится, паря!
Счастлив будь, как эти птицы!
Вместе с ними улети!..
Хорошо порой грустится,
Хорошо дремать в пути.
Хорошо играть в мажоре,
Хорошо любить и сметь.
Да, но как же наше горе?..
Да, но как же, как же смерть?..
"Чем я сердце успокою?.."
Чем я сердце успокою?
Чем тревогу превозмочь?
Смерть стучит мне в грудь клюкою,
В грудь клюкою день и ночь.
Ты живешь, поешь и дышишь,
Но бегут, текут часы.
Взмахи маятника слышишь?
Слышишь грозный звон косы?
Слышишь, слышишь, как стучится
Прямо в сердце смерть твоя,
Как томится в клетке птица,
В прутья крыльями бия?
Смерть в твое стучится сердце,
Сердце-птица рвется прочь.
Распахни пошире дверце!
И умчится птица в ночь.
"Дух-Орфей, Ты снова в преисподней…"
Дух-Орфей, Ты снова в преисподней,
В хороводе призрачных теней.
С каждым днем все шире, все свободней
Ты поешь в груди моей, Орфей!
Для Тебя, о, песнопевец мира,
Я раскрыл, как встарь, свою тетрадь.
Ты во мне, и плоть моя лишь лира,
На которой призван Ты играть.
"И прозвучало вдруг: "Восстань!..""
И прозвучало вдруг: "Восстань!"
И всколыхнулся сумрак зыбкий,
И Кто-то сжал мою гортань,
Как музыкант сжимает скрипку,
И заскользили по струне
Вдруг чьи-то трепетные пальцы, -
И я запел, и стали мне
Близки все робкие скитальцы,
Все, приведенные судьбой
Дрожать и млеть в тисках у Духа,
И петь, и чуять под собой
Творца внимающее ухо.
"Как рыболов в углу своем один…"
Как рыболов в углу своем один,
Весь - ожиданье нового улова.
Вот, вот всплывет из девственных глубин
Огромное, чешуйчатое Слово.
Но вещей Рыбы призрак голубой
Под зыбью слов неслышно проплывает,
И вновь звенит серебряный прибой,
И волн печаль утесы омывает.
Муза ("Снова стихи, голубые, небесные розы…")
Снова стихи, голубые, небесные розы.
Медленно льется ручей полуслов-полузвуков.
Грустная муза, соперница трезвенной прозы,
Снова поет, в колыбели тоску убаюкав.
Сладостны слезы, и с ними душа не боролась.
Долго внимала она воркованью свирели.
Мерно шумели над нею дремучие ели,
Плакал далекий грудной переливчатый голос.
Молчание ("Молчит Творец. Молчит небесный хор…")
Молчит Творец. Молчит небесный хор,
Молчит судьба. Молчит земной простор,
Молчит береза под моим окном.
Молчит мой дом, объятый зимним сном.
Молчит моя огромная страна.
Молчит над ней бездомная луна,
А за луной, суровая, как смерть,
Всегда молчит насупленная твердь.
И ты, и ты, о, грусть моя, и ты,
Молчишь и ты во власти немоты,
И ты молчишь в покинутом, ночном
Пустынном сердце скованном моем!..
Благовест ("Звон - сон многоблагодатный…")
Звон - сон многоблагодатный,
Боговдохновенный звон - песнь!
Взмахи крыльев уху внятны.
Как невероятно! - Он здесь!..
Взмах. Вздет! Все преобразилось,
Преосуществилось: Сон, явь!
О, воспой Господню милость!
Полуоглушенный, звон славь!
"Славою обетованного…"
Славою обетованного
Купола золотоглавого,
Мученическим предстательством
Праведников и святителей,
Подвигами и молитвами
Голубя любвеобильного,
Дивными, неизъяснимыми
Милостями Богоматери
Русь жива!
"Так забываются грехи…"
Так забываются грехи,
Так изливаются стихи,
Так мир поет.
Так, озаряя лик земли,
Плывут в туманах корабли
Благих высот.
Пусть все продлилось только миг,
Но в этот миг меня настиг
Великий смерч.
И я увидел очерк рей
На ярком золоте морей,
И жизнь, и смерть.
"Закат. Волна. Толпа. Печаль…"
Закат. Волна. Толпа. Печаль.
В багряную скатилось даль
Светило скорбное. Оно
Кручиной мира пронзено.
Печаль. Закат. Волна. Толпа.
Она к чудесному слепа.
Она к чудесному спиной,
Вдыхая жадно мрак земной.
Толпа. Печаль. Закат. Волна.
О, только бы немного сна
В конце тернистого пути!
А сердце?.. Сердце взаперти.
Волна. Толпа. Печаль. Закат.
Последний вздох… Последний взгляд!..
Ушло… Куда же ты, куда?..
И неужели навсегда?..
"Грозди грустно. Гроздь устала…"
Грозди грустно. Гроздь устала.
Грозди хочется уснуть…
Отчего же нас так мало,
И так трудно дышит грудь!..
Гроздь прощально лиловеет,
Тяжелея с каждым днем.
Предзакатный ветер веет…
Скоро, скоро мы уснем.
И вино струей шипучей
Из амфоры брызнет вдруг.
Обреченность или случай -
Нас не спросят, милый друг!
"Сердце! Ты - как облако над нивой…"
Сердце! Ты - как облако над нивой,
Над осенней нивою бесплодной,
Как орлиный клекот сиротливый
На вершинах горних в час восходный!
Сердце! Ты - как колокол набата,
На пожар сзывающий тревожно…
Все, что мы утратили когда-то…
Все, что оказалось невозможным…
Сердце! Над пустынным пепелищем
Ты грустишь о чуде воскресенья,
Всем слепым, покинутым и нищим
Ты твердишь, что в гибели спасенье!..
"Ветер гуляет по миру…"
Ветер гуляет по миру,
Кружится ветер вокруг,
Ветер безродный и сирый,
Горестный ветер разлук…
Ветер, вздымающий волны,
Ветер, взвивающий прах,
Ветер, томления полный,
С вестью о дальних мирах…
Ветер, внимающий жадно
Песням мирской суеты,
Ветер, как ты, безотрадный,
Ветер, бездомный, как ты…
Бессонница в поезде ("-Кто стучит мне в грудь…")
- Кто стучит мне в грудь так глухо?
- Смерть старуха, смерть старуха. -
- Кто стоит в дверях на страже? -
- Все она же! Все она же! -
- Кто глядит в окно так злобно? -
- Мрак загробный, мрак загробный! -
- Но ведь Бог сильнее рока! -
- Он далеко! Он далеко! -
- Он зовет к высокой цели! -
- Неужели? Неужели? -
- Парус гонит ветр небесный… -
- Что ж так душно? Что ж так тесно? -
- Ах, дождусь ли я рассвета!..
- Нет ответа! Нет ответа!.. -
Лакримоза ("Как пронзает печалью улыбка твоя, Лакримоза!..")
Как пронзает печалью улыбка твоя, Лакримоза!
Ты как мленье свечи пред бесстрастием мертвенных статуй,
Как взыванье воздетых к Распятию глаз, как мороза
Голубое дыханье, как все, что не знает возврата!
Лакримоза!
Ты как сладостно влажный, обласканный зорями воздух,
Олеандровый, розовый воздух чужого заката
Там, в далекой романской Кампанье, увы, Лакримоза,
У немых катакомб, где останки любивших когда-то…
Лакримоза!
Ты как стон клавесина под лаской забытой кантаты,
Ты как тленьем задетая, бледная, поздняя роза,
Ты как слезы на блеклых ее лепестках, Лакримоза,
Как роса на ресницах Любимой в час горькой утраты…
"Сладостный новый Голос…"
Сладостный новый Голос
В сердце родится вскоре,
Голос как полный колос,
Голос как в небе зори,
Как золотой пшеницы
Шорох на ниве черной,
Голос как голубица
Вскоре сойдет на зерна,
Зерна высот стооких,
Зерна любви воскресной.
Только в сердцах жестоких
Будет темно и тесно.
Вскоре в тиши родится,
Как голубое Слово,
Как голубица-птица,
Голос любви…
"О всезабвении, о том, чего поэту…"
О всезабвении, о том, чего поэту
Вовек не выплакать, о вздохе между строк…
Все погрузимся мы в безропотную Лету,
И все утешимся, кто в скорби одинок.
Напрасно вороны слетаются к могилам.
Напрасно каркают: "О смерти не забудь!"
Весенним вечером на кладбище унылом
Печаль бессмертия пронзает сладко грудь.
Да, все забудется, и будет все напрасно,
Не станет времени поплакать над тобой.
Ты юной горлинкой, ты горлинкой бесстрастной
Светло заплещешься в купели голубой.
"О, как вместить…"
О, как вместить
В одной судьбе любовь свою!
Хотел бы жить
Я много раз в земном краю,
Чтоб много раз
Встречать в скитаниях земных
Светила глаз
Таких единственно родных.
Всегда дышать
Одним дыханием с тобой,
Всегда вкушать
Твой воздух млечно-голубой!
С тобой, с тобой
Делить познанья горький плод,
В веков прибой,
Под всплеск летейских черных вод.
Свой труд земной
Тебе, Царица, подарить!
Пребудь со мной,
Пока времен творится нить!
"Быть певцом Синая…"
Быть певцом Синая,
Быть певцом Суда,
Словом заклиная
Грозные года.
В темной преисподней,
С верой в благодать
Милости Господней
Молча ожидать,
Чтоб в мирской пустыне,
Страждя до конца,
Вестию о Сыне
Пробуждать сердца.
Быть певцом Синая,
Быть певцом Суда,
Петь о чуде, зная,
Как близка беда.
Амариллис ("Все продлилось лишь миг…")
Все продлилось лишь миг, но тот миг был, как вечность, безмерный.
Озарилась вся даль, и Нева, и на ней корабли,
Озарились дворцы, озарились морские таверны,
И качался фрегат, четкой фреской синея вдали.
Мы смотрели в окно, что раскинулось вольной дугою.
Перед нами пылал, как оранжевый призрак, закат,
Он играл облаками, лучами, червонной рекою,
Чистым золотом волн, и качался на волнах фрегат.
Мы смотрели в окно. Под пылающим облаком рея,
Словно снежные хлопья, сверкали крыла голубей.
Как на тонкой гравюре, резьбой обозначились реи,
И качался фрегат на лазоревом лоне зыбей.
Все продлилось лишь миг. Но все тайны в тот миг озарились,
Все изгибы, все складки, вся скрытая прелесть земли.
Озарилась и ты, озарилась и ты, Амариллис!
И качался фрегат, и синели за ним корабли.
"То был высокий род, прекрасный и державный…"
То был высокий род, прекрасный и державный.
То был сладчайший плод. То был тишайший сад.
То было так давно. То было так недавно.
Как мог ты позабыть и не взглянуть назад!
Когда и зверь лесной те зори вспоминает,
Когда в любом цветке призыв молящих рук.
А судорога гор! Их сумрачный недуг!
Не вся ль земная тварь и страждет, и стенает!
Но ты, ты позабыл ту горестную тень,
Тень праотцев твоих, и грозный час расплаты,
И первый темный стыд, и первые раскаты
Карающих громов, и первый серый день!
Сонет ("Мы все мертвы, и все мы виноваты…")
Мы все мертвы, и все мы виноваты.
Бичует вихрь встревоженную гладь.
О, день Суда! О, скорбный соглядатай
Судеб земных! Чего же нам желать!..
Чего нам ждать! Все ближе час расплаты,
Все гуще ночь, скорбей слепая мать.
Сердца людей мертвей бесстрастных статуй,
И не дано угасшим запылать.
Но верю я, придут иные сроки,
Взыграет дух, как в чреве зрелый плод,
И жезл сухой цветами прорастет.
И новый Голос, как орган широкий,
Как ветхих дней забытые пророки,
Вдруг прогремит с рокочущих высот.
Молитва ("Невыразима…")
Невыразима,
Непредставима.
Неисцелима
Печаль Земли!
Под гул орудий,
Моля о чуде,
Тоскуют люди.
Господь, внемли!
Они не знают,
Не замечают,
Что догорают
Земные дни.
Пока не поздно,
В пучине звездной
Ты суд свой грозный
…Отмени!..
Далекий Отче!
Высокий Зодчий!
Открой им очи
В последний час!..
Под гул орудий,
Моля о чуде,
Тоскуют люди.
Помилуй нас!..
"Нет выхода! Мы умираем…"
Нет выхода! Мы умираем,
Твоим сраженные мечом,
Мы умираем, мы сгораем,
Но мы не каемся ни в чем.
Нет выхода! Предсмертный трепет,
И безнадежности припев,
И задыхание, и цепи,
И страх, и ненависть, и гнев.
Нет выхода! Мы умираем
От своевластия и зла,
Но и сгорая, ударяем
Мы все еще в колокола.
И все еще ликуют птицы,
И все еще чарует свет,
И сердце все еще томится,
И ропщет все еще поэт.
"Увы!.. давно не для молитв…"
Увы!.. давно не для молитв
Мы к небесам возводим взоры.
Гремят и там земные споры
И голоса народных битв.
И пагубных страшась высот,
Всё глубже мы уходим в землю
И, взрывам рыкающим внемля,
Во мраке думаем: "Вот! Вот!"
О, скоро ли сирены вой
Нам возвестит, что миновало?
О, скоро ль выйдем из подвала
На чистый воздух мировой?
И к небесам, где страждет Он,
Мы скоро ль вознесем молитвы,
И скоро ль грозный отгул битвы
Пасхальный сменит перезвон?
"Кладбище городов. Развалины селений…"
Кладбище городов. Развалины селений.
Смятение и страх.
И веет надо всем тлетворный ветр осенний,
И вьется, вьется прах.
По этим городам бродил когда-то Гете.
Но свет погас, и вот
Осталась только скорбь по канувшем поэте,
И только скорбь живет.
Но как кровав закат державного светила
И как тревожна ночь!
Из пропасти ему подняться не под силу
И тьмы не превозмочь.
Кладбище деревень. Развалины селений.
Пустые города.
Смиритесь, гордецы! Падите на колени!
Теперь иль никогда!
Спасение ("Удар. Толчок. И, охнув, рухнул дом…")
Удар. Толчок. И, охнув, рухнул дом,
Что целый час играл со смертью в жмурки.
И осыпаться стала штукатурка.
И заходил весь погреб ходуном.
Уже вода откуда-то сочится.
В ноздрях и в горле известковый прах.
Как призрачны при свете свечки лица!
Как нечеты - их отсветы в зрачках.
Над головой еще грохочет битва,
А под ногами чавкает вода.
В устах твоих чуть теплится молитва.
Скорей бежать. Спасаться! Но куда?
Подземный ход нас встретил рыжим дымом.
Ползем вперед, как вьючные мулы,
Сквозь гарь и чад из пасти жадной мглы,
В стремленье жить ничем неистребимом.
Багряный вихрь. И вновь над нами твердь.
Среди тюков в толпе стоим мы трое.
Как зверь ощерясь, отступает смерть.
И зарево нам кажется зарею.
На кладбище ("Заупокойно голосят…")
Заупокойно голосят
Над мертвым кладбищем сирены.
И там, на небе, тот же ад,
Что на земле, где все мы бренны.
Опять расстрелянных несут!
Могильщик тащится унылый.
Когда ж настанет Страшный Суд?
Когда разверзнутся могилы?
Как беспощаден этот век,
И как он к смертным безучастен!
Как мог быть счастлив человек,
И как безмерно он несчастен!
"Да, лишь могильщик и палач…"
Да, лишь могильщик и палач
Нам тут сопутствуют повсюду.
Но после стольких неудач
Все ж верю в творческое чудо.
Молиться можно и в аду,
Миражи снятся и в пустыне.
И тут, в кладбищенском саду,
Мы сохраним свои святыни.
Пусть с каждым часом все темней
И с каждым днем все безысходней, -
Не для того ль поет Орфей,
Чтоб свет возжечь и в преисподней?
Гимн свету ("Свете тихий, Свете ясный…")
Свете тихий, Свете ясный,
Свет, сияющий в мирах,
Свет пречистый и прекрасный,
Исцеляющий мой страх,
Разгоняющий тревоги,
Развевающий печаль,
Возвещающий о Боге,
Заливающий всю даль,
Несказанною усладой
Ублажающий чела,
Преисполненный прохлады
И небесного тепла,
Озаряющий стихии,
Проникающий всю плоть,
Ты бессмертный Свет Софии,
Свет - Учитель и Господь!
"Как жемчуг, в уксус брошенный, мгновенно…"
Как жемчуг, в уксус брошенный, мгновенно
И навсегда растаю, растворюсь
В твоих просторах, край мой незабвенный,
Злосчастная, истерзанная Русь!
Шепча твое поруганное имя,
Развеюсь я в тоске твоей как дым.
О, родина немая, научи мя
Небесным оправданием твоим!..
Сонет
Распахнутаго, звезднаго алькова
Широкій взмах. Какъ призрачно лучи
Расходятся. Как мѣчется свѣчи
Немой языкъ в тревоге безтолковой.
Такого задыханія, такого
Томленія!.. Трещатъ дрова въ пѣчи.
Кривится месяцъ, брошенный въ ночи,-
Пегасомъ оброненная подкова.
Возьмемъ ее на счастье. Можетъ быть,
Когда ее повесимъ мы надъ ложѣмъ,-
Такъ иногда и мертвыхъ мы тревожимъ -
Да, можетъ быть, удастся позабыть
То черное слепое средоточье.
И минѣтъ ночь. И минѣмъ вмѣсте съ ночью.
(до 1950)
