... Он лежал в мастерской на своем смертном ложе. И я хочу попытаться сказать о том, что открыл мне его дух в образе смерти. Это будет лепет. Ибо лишь одаренный творец может сказать несказанное. Это был образ радости богов и горя людей. "Друг Божий и Наставник человеческий" так его назвал Альберт Штеффен, — умер.
Там снаружи в природе боги праздновали праздник, потому что к ним пришел великий Наставник человеческий. Здесь внутри у смертного ложа печалились люди, ибо у них был отнят любимый друг Божий. Там снаружи была весна. Внезапно запели птицы. В растениях и животных жила радость воскресения. Радость воскресения искала путь к людям, входила в их чувства, опускалась в их сердца... Здесь внутри у смертного ложа печальные лица с болью смотрели на дорогой облик. Вставали воспоминания — самые благородные, самые прекрасные в их жизни. И все они были связаны с этим обликом. Боль пронизывала их души, поднималась в их сердца.
Так встречались радость воскресения и боль смерти. Радость богов и горе людей.
Какое удивительное было у него лицо в первый день после смерти, - словно в летнем сне, спокойное и размышляющее. Как будто в каждую минуту он мог проснуться и рассказать нам о том, что пережил его дух — там наверху, у богов.
Его умирание было молитвой — так рассказывали нам. Несколько часов лежал он в глубоком размышлении, смотрел вдаль. И все больше и больше его размышление становилось молитвой. Он лежал недвижимо тихо, со сложенными руками. Он только сказал еще несколько милых слов своему другу, ходившей за ним фрау доктор Вегман, внутренне с ним связанной. И лишь после ряда часов он закрыл глаза и умер. Без борьбы со смертью. Его молитва на земле была окончена.
А для нас было — словно молитва его духа продолжалась. Как будто его могучая молитва шла через наши печальные души. И там, где в наших сердцах встречалась радость воскресения и боль смерти, там что-то расцвело и воспарило, унесенное ввысь его молитвой. И то, что для каждого из нас было благодарственной молитвой, для всех вместе стало несомненным образом будущего.
На второй день он показался мне иным. Теперь на его проодухотворенном лице лежала тень страдания. Словно в этом лице отразилось нечто от боли многих сотен друзей, притекших из разных стран. Теперь было трудное переживание радости воскресения. Но из его блистающего лба торжественно исходили серьезно-радостные мысли.
Затем наступил третий день.
Опять произошло изменение. Теперь перед нами был лик святого: без боли, без греха. Лик сверхчеловечески великий, но в то же время в малом содержащий все, что прекрасно, хорошо и истинно. Непостижимо далекий от нас — и в то же время совсем близкий. Божественный, но несущий все человеческое.
Его благородный лоб стал более сверкающим, чем раньше. Глубоко лежащие глаза таили тайны Вселенной. Языком Вселенной говорил его прекрасный рот.
Никогда еще не видели таких рук. Они были крепкими, как у человека, привыкшего к трудной работе. Но они были проодухотворены до последнего мускульного волокна. Ими работал он в твердом дереве. Ими он писал свои ясные, легкие рукописи. Бесчисленным людям снова и снова подавал он свою руку, и все ощущали это как благословение.
Каждую ночь у смертного ложа стояла стража любящих друзей. Шесть врачей и четверо других его близких должны были в последнюю ночь по двое держать стражу. И часы, проведенные там нами, были незабываемой красоты и святости.
Была тихая мирная весенняя ночь. Луна светила, как солнце. Черные демонические облака все старались закрыть её сияние, но все ярче бросала она на землю солнечный свет.
А в мастерской, теперь в гробу, священное тело. Вокруг горели свечи, бросая свой золотой блеск на черный гроб. Поднимался аромат цветов, говоря нежным языком души. Немного в стороне на своем ложе бодрствовала фрау доктор Вегман. А в ногах стояла великая молчаливая статуя Христа — с жестом, указующим на судьбы Вселенной.
Слева и справа от гроба стояли мы, два врача, как стражи, охраняя пламя свечей, чтобы они горели спокойно и ровно.
Какой все имело чужой и таинственный вид... И в то же время такой знакомый. Вставали образы древнего прошлого, серебром вспыхивали в сиянии свечей и исчезали. Когда-то это уже было... И раз навсегда знали мы: это — вневременное событие. Оно указывает на древнее прошлое, оно указывает на далекое будущее. Здесь сплавляются прошлое и будущее, образуя вместе вечный космический образ. Образ божественного водительства и мирового предназначения человека.
Приходили друзья снимать маску. Молча мы стояли вокруг. А когда узнали, что маска вышла хорошо, то радостно подумали: слава Богу, теперь даже через столетия люди смогут увидеть это выражение самой глубокой мудрости, самой проникновенной любви, самой горячей святости.
Во мраке раннего утра уже запели птицы. И когда пришла фрау доктор Штейнер, чтобы последний час провести около открытого гроба, мы благоговейно приветствовали мужественную женщину, с такой силой духа переносящую свою великую скорбь, и тихо ушли.
Мы знали — придут тяжелые времена. Но нас поведут пятеро, избранных им, и мы знали, что в них может проявляться его дух.
И когда придут тяжелые времена, для каждого, кто вместе пережил в своем скорбном сердце этот праздник воскресения — трудные времена станут испытаниями.
Испытаниями души, которые он победит.
