62. "Первое, что необходимо усвоить, если желаешь научиться ориентироваться в душевном мире, — это умение различать отдельные виды его образований ... надо узнать две силы, являющиеся здесь наиболее важными. Их можно назвать симпатией и антипатией. Сообразно тому, как они действуют в том или ином душевном образовании, определяется его вид. Симпатией должна быть названа та сила, благодаря которой одно душевное образование притягивает к себе другие, стремится слиться с ними, проявляет свое родство с ними. Напротив, антипатия есть сила, посредством которой душевные образования отталкиваются друг от друга, исключают одно другое, утверждают свою обособленность. От того, в какой мере обе силы присутствуют в душевном образовании, зависит та роль, которую оно будет играть в душевном мире. Прежде всего, сообразно действию в них симпатии и антипатии, надо различать три вида душевных образований. Они отличаются один от другого тем, что симпатии и антипатии в них пребывают в совершенно определенных соотношениях. Возьмем сперва образование первого рода. Оно притягивает к себе другие образования из своего окружения благодаря действующей в нем симпатии. Но кроме симпатии в нем в то же время есть и антипатия, в силу которой оно отталкивает от себя находящееся в его окружении. Вовне подобное образование предстает таким, как будто бы оно обладает только силами антипатии. Но это неверно. В нем есть и симпатия и антипатия, только последняя преобладает. ...Подобные образования играют себялюбивую роль в душевном пространстве. Многое вокруг себя они отталкивают и лишь немногое притягивают к себе с любовью. Оттого они как неизменные формы движутся через душевное пространство. Благодаря силе симпатии, которая в них есть, они являются алчными. Но алчность в то же время является ненасытной, как бы не находящей утоления, потому что преобладающая антипатия отталкивает столь многое из приходящего навстречу, что становится невозможным какое бы то ни было удовлетворение. Если сравнивать душевные образования этого рода с чем-либо в физическом мире, то можно сказать: они соответствуют твердым физическим телам. Эта область душевной вещественности должна быть названа пламенем вожделений. — Примешанное из этого пламени вожделений к душам животных и людей определяет в них то, что именуется низшими чувственными порывами, преобладающими себялюбивыми инстинктами.
     Во втором роде душевных образований обе основные силы находятся в равновесии; в них, значит, с одинаковой силой действуют симпатия и антипатия. Они подходят к другим образованиям с известной нейтральностью, действуют на них как родственные им, не притягивая и не отталкивая их особенно. Они как бы не ставят резкой границы между собой и окружающим миром, постоянно позволяют влиять на себя другим образованиям окружения, и поэтому их можно сравнить с жидкими веществами физического мира. И в том, как такие душевные образования притягивают к себе другие, совсем нет алчности. ...Та душевная вещественность ... совершенно пластическая, текучая. Не себялюбиво, как первая, движется она через душевное пространство, а так, что ее бытие везде получает впечатление и оказывается родственным многому из того, что ей встречается. Наиболее подходящим для нее названием было бы: текучая возбудимость. — Третий род душевных образований есть тот, у которого симпатия берет верх над антипатией. Антипатия приводит к себялюбивому самоутверждению, но последнее отступает перед склонностью к вещам окружающего мира. Представим себе подобное образование внутри душевного пространства. Оно является центром притяжения, распространяющимся на предметы окружающего мира. Подобные образования можно назвать вещественностью хотения. ...(ее) можно сравнить с газо- или с воздухообразными телами физического мира. Как газ стремится расшириться во все стороны, так распространяется по всем направлениям вещественность хотения.
     Для высших ступеней душевной вещественности характерно то, что в них совершенно отступает назад... антипатия, и действующей оказывается только симпатия. Проявляется она прежде всего внутри частей самого душевного образования, которые действуют взаимно притягательно одна на другую. Сила симпатии внутри душевного образования выражается в том, что называется радостью. А каждое уменьшение симпатии есть печаль. Печаль — это лишь уменьшенная радость, как холод — лишь уменьшенное тепло. Радость и печаль являются тем, что ... в человеке живет как мир чувств. Чувствование есть пряжа душевного в себе самом. От того, как в душевном прядутся чувства радости и печали, зависит то, что мы называем удовольствием.
     К еще более высокой ступени принадлежат душевные образования, у которых симпатия не остается заключенной в пределах собственной жизни. Такие душевные образования, так же как уже и принадлежащие четвертой ступени отличаются от трех низших тем, что у них силе симпатии не приходится бороться с противодействующей ей антипатией. Лишь начиная с этих высших видов душевной вещественности, многообразие душевных образований сливается в один общий душевный мир. Поскольку существует антипатия, душевное образование стремится к чему-либо иному ради своей собственной жизни, чтобы усилить и обогатить себя самое при помощи другого. Где молчит антипатия, там другое воспринимается как откровение, как возвещение. Эта высшая форма душевной вещественности играет в душевном пространстве роль, подобную свету в физическом пространстве. Она обусловливает то, что одно душевное образование как бы впитывает в себя, ради них самих, бытие и сущность других, или можно сказать так: дает им осенить себя. Лишь благодаря тому, что душевные существа черпают из этих высших областей, пробуждаются они к истинной душевной жизни. Их тупая жизнь во мраке раскрывается наружу, светится и сама излучается в душевное пространство; вялая, тупая деятельность во внутреннем, стремящаяся замкнуться благодаря антипатии, когда имеются налицо одни лишь вещества низших областей, становится силой и подвижностью, которые исходят изнутри и струясь изливаются наружу. ...Таким образом, мы должны различать три нижние и три верхние области душевного мира, связанные четвертой областью. ...
1. Область пламени вожделений.
2. Область текучей возбудимости.
3. Область желаний.
4. Область радости и печали.
5. Область душевного света.
6. Область деятельной душевной силы.
7. Область душевной жизни".
     9 (8)

87. "Тепловому состоянию Сатурна предшествуют проявления, которые могут быть восприняты только сверхчувственно. Три из этих состояний могут быть названы так: чисто душевная теплота, не воспринимаемая внешне; чисто духовный свет, который внешне есть тьма; и, наконец, духовно сущностное, законченное в самом себе и не нуждающееся ни в каком внешнем существе, чтобы осознать себя. Чистая внутренняя теплота сопровождает появление Духов Движения; чистый духовный свет — появление Духов Мудрости; чистая внутренняя сущность связана с первым излиянием Духов Воли.
     Итак, с появлением теплоты Сатурна наше развитие выступает впервые из внутренней жизни, из чистой духовности во внешне проявлющееся бытие". 13 (4)

Общий очерк

90. С современными органами чувств др.Сатурн можно было бы пережить как "расчлененное в себе мировое существо, проявляющееся в смене состояний и состоящее только из теплоты". Это тепло душевного рода, без материальных носителей; его можно бы было почувствовать лишь внутренне. В этом тепловом состоянии на Сатурне существовала только физическая телесность, "управляемая физическими законами", проявляющимися лишь в тепловом действии. Никакой минеральной вещественности тогда не было. "Физическое тело есть тонкое, легкое эфирное тепловое тело". Оно было первым зачатком современного физически-минерального тела. "Атмосфера" Сатурна была духовного рода. Она состояла из существ высших Иерархий. Они погружали члены своего существа в тепловые тела Сатурна и выражали в них свою жизнь. Тепловые тела подобно зеркалам отражали им их жизненные состояния. Этими существами были Духи Мудрости (Господства).
     Но прежде чем Духи Мудрости получили эту возможность отражаться, Духи Воли пожертвовали своей субстанцией, которая и послужила началом бытия Сатурна. Далее идет совместная работа воли и жизни, что позволило Духам Движения (их низший член — астральное тело) отражения жизни тепловыми телами пронизать качествами своего астрального тела. В результате этого Сатурн начал извергать "в небесное пространство изъявления ощущений, чувств и др. подобные душевные силы", проявлять симпатии и антипатии, но не свои, "а только отброшенные назад душевные действия Духов Движения".
     Далее вступают Духи Формы. Их низший член — также астральное тело, но оно "действует так, что проявления ощущений извергаются в мировое пространство как бы отдельными существами". Они делят жизнь как бы на отдельные живые существа, и весь Сатурн состоит на этом этапе, подобно ягоде ежевики, из таких существ. На них воздействуют Духи Личности. И у них низший член — астральное тело, но оно действует подобно современному человеческому Я. Погружая его в тепловые тела Сатурна, Духи Личности сообщают им подобие действий человеческой личности. Но это лишь "скорлупа личности", ибо сама она — в окружении Сатурна. Собственно, с этого момента, когда Духи Личности заставили сатурнические тела отражать свою сущность, последние и сгустились до тонкой вещественности — "теплоты". "Во всем Сатурне нет внутренней жизни; но Духи Личности познают образ своей собственной внутренней жизни, притекающей к ним с Сатурна как теплота". Духи Личности в это время стоят на той ступени, которую ныне проходит человек. Они — "люди" Сатурна, но у них нет физического тела, а есть астральное тело и "я".
     В дальнейшем в мире Сатурна возникает своего рода внутренняя жизнь, появляется "трепетное" световое мерцание, как бы сверкают молнии. Тепловые тела начинают светиться. В действие вступают Архангелы (Духи Огня). Их астральные тела обретают чувства и ощущения лишь благодаря действию на тепловые тела. "Они не могут сказать себе: "Я есмь", — но говорят приблизительно так: "Окружающее меня дает мне быть". Их восприятия состоят в световых действиях, которые в некотором роде есть их "я"". Сознание у Архангелов образное, подобное человеческому сознанию во время сновидения, но гораздо живее. В результате взаимодействия Архангелов с тепловыми телами в общий процесс развития вводятся теперь в тонкой эфирной субстанциональности "зачатки" человеческих органов чувств. Тепловые тела, представляющие собой в этот период развития первый зачаток человека, не являют собой ничего, "кроме световых праобразов органов чувств", которые есть плод деятельности Архангелов. Одновременно с Архангелами выступают Духи Любви (Серафимы). Созерцаемое ими на Сатурне они жертвенно переносят, как образы, на Архангелов, что дарует последним сознание.
     Далее к световой игре присоединяются вкусовые ощущения; в мировом пространстве это воспринимается как своего рода музыка. Во взаимодействие с силами вкуса вступают Ангелы (Сыны Сумерков или Жизни). Их эфирное тело развивает деятельность, подобную обмену веществ. "Они вносят жизнь внутрь Сатурна"; в нем начинают происходить процессы питания и выделения. При этом Духи Гармонии (Херувимы) сообщают Ангелам сознание, какое присуще человеку во время сна без сновидений. Оно способно управлять жизненными процессами, но воспринимают это управление Херувимы.
     Вновь вступают в действие Духи Воли и придают человеческим фантомам простейшую форму сознания, которую ныне имеет минерал. "Человек являет на этой ступени в малом виде то же самое, что жизнь Сатурна в большом". И этим в физ. тело человека был заложен зачаток Духочеловека (Атма). Внутри Сатурна смутная человеческая воля действовала так, что это можно сравнить с запахом, а вовне — как бы личностно, но машинообразно, управляемая Духами Воли.
     Итак, в развитии Сатурна проявляются: теплота, световая игра, вкусовая и звуковая игра; наконец, выступает нечто, проявляющееся внутри Сатурна как ощущение запаха, а вовне "как машинообразно действующее человеческое "я"". С выступлением Духов Личности на Сатурне появляется время. Что было до того, можно назвать "областью пребывающего". Далее в развитии Сатурна начинается некоего рода отлив. Деятельность Иерархий приводит все бытие в чисто духовное состояние. Наступает промежуток покоя — Пралайя. "Человеческий зачаток переходит при этом как бы в состояние растворения", но не исчезает полностью. Он, подобно семени в земле, "покоится в лоне мира" до нового пробуждения. Духовные существа в этом состоянии приобретают способность работать далее над человеческим зачатком. Например, Духи Мудрости делаются способными не только наслаждаться жизнью в своем эфирном теле, но одарять жизнью других существ. 13 (4)

335. "В халдео-египетскую культурную эпоху душа чувствовала себя единой с миром, в греко-латинскую душа чувствовала себя единой с телом, а теперь душа должна найти себя в себе, поскольку она обретает себя из своего объективного образа мира". 62 (с.472)

344. В Лемурийскую и в Атлантическую эпохи работа над тройственной душой человека производилась бессознательно. При этом развитие из физ. тела души сознательной стало возможным благодаря тому, что первое обрело способность открывать вовне свои физические органы чувств. "Вместе с этим развитием старое ясновидческое состояние атлантического сознания перешло в современное состояние сознания, и в нем, наконец, вспыхнула душа сознательная". 98 (13)

380. Современный крестьянин думает больше, чем думал греческий философ. Зато способности восприятия были тогда развиты куда лучше. Человек был связан со всей видимой природой. Восприятия тогда были тем же, чем для нас являются представления. На смену эпохе представлений идет эпоха душевных движений. "Поэтому за культурой восприятий греков и культурой представлений нашего времени последует культура души... затем большое развитие получат волевые импульсы. Тогда люди смогут узнать ...в чем состоит сократический идеал". Это будет эпоха моральности. Аморальность же будет убивать интеллект.143 (2)

418. "Тао-человек Атлантической эпохи живо ощущал свою связь с пра-источником; брахманический человек (др.Индии) пытался пробудить Брахму, которого он представлял себе пребывающим одинаково как внутри, так и вне человека; в Персии же человек впервые ощутил некую двойственность, дуализм. ...внутреннее и внешнее...". Кроме Слова, из Которого все изошло, он ощущал нечто отпавшее от Него. В эпоху Египта к двоичности добавилось третье и стала троичность: пра-основа, оплодотворение, новая жизнь; это Озирис, Солнце, Бог Света, Изида — материя, Гор — развивающаяся жизнь. В Христианстве нам предстает Св.Троица.
     "Как истинно, что Отчая Основа формирует будущего совершенного человека, так истинно и то, что Ею создан развивающийся в себе Сын-Человек, Буддхи... основа того, что мы стремимся к (абсолютному) совершенству. ...Мир — это зародыш, нечто, имеющее в себе душу, тягу к будущему. Поэтому такое стремление называют Словом, Ведой, Эддой. Третье — это то, что сегодня живет в нас как сила, что в будущем станет в нас воспринимаемым: глубоко в наших душах лежащая Отчая Основа всякого бытия. ...Сын изошел от Отца и в то же время связан с Духом; т. обр., Сын — это великое провозвестие, ведущее к Отцу. Потому сказано: "Никто не приходит к Отцу иначе, чем через Меня", через Божественное сущностное ядро современности".54 (7)

419. "Бог-Отец вел людей из сверхчувственного в чувственное, Бог-Сын ведет их из чувственного снова в сверхчувственное: во Христе умираем".
     "Соединением обоих принципов, соединением с тем, что ни рождается, ни умирает, пробуждением в духе является: со Святым Духом воскресаем".209 (10)

598. «Некогда пра-душа произнесла имена, и согласно слову были образованы вещи. Т. обр., в древние времена была пра-душа, которая высказала слово творения. Слово стало вещами, и человеческая душа смогла затем слово извлечь из вещей, куда его вложило Божество. ... Поэтому говорят, что имеются люди, которые в состоянии глубже всматриваться в природу и в сущность мира, которые в своем слове дают непосредственно вновь зазвучать и возвестить о себе тому, что некогда Божество из Себя выдохнуло в мир. Таких людей ощущают как посвященных».54 (7)

Значение Христа для человеческих отношений

347. В прошлом все великие учителя человечества должны были нижним путем, через внутреннее восходить к духу. "А человеческое внутреннее носит не пространственный, а временной характер. Душевная жизнь протекает во времени". И в прошлом всегда вставал вопрос о происхождении: чей он сын? Христос пришел на Землю из внешнего мира. "Этот приход из пространства, это пришествие Христа из бесконечностей пространства на нашу Землю имеет ценность вечности, а не просто временную ценность. ...Христос как Дух пространства принес в земную культуру нечто пространственное. И это есть отношение людей, стоящих в пространстве рядом друг с другом, отношение души к душе вне зависимости от временных связей". 113 (9)

I. ОТ ЧЕЛОВЕКА ФИЗИЧЕСКОГО ДО ДУХОЧЕЛОВЕКА

1. Тело, душа, дух

3. "Через свое тело человек на мгновение может привести себя в связь с вещами. Через свою душу он сохраняет в себе впечатления, производимые на него вещами, через его дух ему открывается то, что сами вещи хранят в себе. Только рассматривая человека с этих трех сторон возможно надеяться постичь его существо. Ибо эти три стороны являют его в трояком различном родстве с остальным миром".
     "Итак, человек — гражданин трех миров. Своим телом он принадлежит к миру, который и воспринимает тоже своим телом; душой он строит себе свой собственный мир, через его дух перед ним раскрывается мир, который выше двух первых миров".9 (2)

5. Физ.тело получает свой облик благодаря законам наследственности. "Это тело становится носителем духа, который повторяет прежнюю жизнь в новом образе. Между обоими находится душа, ведущая замкнутую в себе свою собственную жизнь. Ее склонности и антипатии, ее желания и вожделения служат ей; она пользуется услугами мышления. Как душа ощущающая, она воспринимает впечатления внешнего мира; она передает их духу, чтобы он извлек из них плоды для вечности. Она как бы играет роль посредника; ее задача исполнена, если она соответствует этой роли. Тело формирует ей впечатления; она преобразует их в ощущения, сохраняет их в памяти как представления и передает их духу, чтобы он пронес их через вечность. Собственно говоря, душа есть то, чем человек принадлежит своей земной жизни. Своим телом он принадлежит к физическому человеческому роду. Через него он является членом этого рода. Своим духом он живет в высшем мире. Душа временно связует вместе оба эти мира".9 (7)

6. "Душевное стоит перед двоякой необходимостью. Оно определяется законами тела в силу природной необходимости; оно дает определять себя законам, приводящими его к верному мышлению, так как свободно признает их необходимость. Законам обмена веществ человек подчинен природой; законам мышления он подчиняется сам. — Через это человек делает себя членом более высокого порядка, чем тот, которому он принадлежит благодаря своему телу. И этот порядок духовный. Насколько телесное отлично от душевного, настолько последнее, в свою очередь, отлично от духовного. Когда говорят только о частицах углерода, водорода, азота, кислорода, движущихся в теле, не имеют в виду душу. Душевная жизнь начинается лишь там, где посреди этого движения появляется ощущение: я ощущаю сладкое, или: я чувствую удовольствие. Также мало имеют в виду дух, пока смотрят лишь на душевные переживания, протекающие через человека, когда он вполне предается внешнему миру и своей телесной жизни. Это душевное скорее есть только основа для духовного, как телесное есть основа для душевного. Естествоиспытатель имеет дело с телом, испытатель души (психолог) — с душой, а испытатель духа — с духом. К тому, кто путем мышления хочет уяснить себе существо человека, должно быть предъявлено требование, чтобы посредством размышления о самом себе он уяснил различие между телом, душой и духом".9 (5)

12. "Между настоящим временем и вечностью стоит душа, держа середину между телом и духом. Но она является также посредницей между настоящим временем и вечностью. Она сохраняет настоящее для воспоминания. Этим она вырывает настоящее у преходящего и подымает его в вечность своего духовного. Она также запечатлевает вечное во временно-преходящем, когда в своей жизни не отдается одним только мимолетным возбуждениям, но из самой себя определяет вещи, внедряет свое сущес­тво в действия, совершаемые ею. При помощи воспоминаний душа сохраняет вчерашний день; своими дейст­виями она приготовляет себе завтрашний день". "Несомненно, что душа, как бы посредством оттиска за­печатлевает в теле событие, благодаря которому нечто становится воспоминанием; но именно душа должна сделать этот оттиск и затем воспринять его, как она воспринимает что-либо внешнее. Таким образом, она является хранительницей воспоминаний". 9 (7)

27. "Дух непреходящ; смерть и рождение, согласно законам физического мира, господствуют над те­лесностью; душевная жизнь, подчиненная судьбе, является посредником между духом и телом в течение земной жизни".
     "Тело подчинено закону наследственности; душа — судьбе, созданной ею самой. Эту самим человеком созданную судьбу, согласно древнему выражению, называют кармой. Дух же под­лежит закону перевоплощения, закону повторяющихся земных жизней".9 (7)

116. "Как бы из скрытых, таинственных источников поднимаются при пробуждении человека сознательные силы из бессознательности сна. Это то же самое сознание, которое при засыпании погружается в темные глубины и снова восходит при пробуждении. То, что все снова пробуждает жизнь из состояния бессозна­тельности, и есть, в смысле сверхчувственного познания, третий член человеческого существа. Его назы­вают астральным телом".
     "Когда имеют в виду возникновение знания о находящемся перед нами предмете, то говорят об астральном теле. А то, что дает знанию длительность, обозначают как душу. Но в то же время из сказанного видно, как тесно связано в человеке астр.тело с той частью души, которая сообща­ет знанию длительность. Оба они до некоторой степени соединены в один член человеческого существа. Поэтому часто также это соединение обозначают как астр.тело. Если хотят обозначить точно, то говорят также об астр.теле человека как о теле душевном, а о душе, поскольку она соединена с ним, как о душе ощущающей".13 (2)

4. Три души

174. "Как тело состоит из физ.тела, эф.тела и душевного, или астр.тела, так душа состоит из души ощущающей, рассудочной, сознательной".53 (2)

177. "Душевное тело ... это тончайшее преобразование телесности, но все же оно принадлежит к телесности и зависит от нее. Тело физическое, эф.тело и тело душевное в известном отношении образуют одно целое. Поэтому и душевное тело подчинено законам физической наследственности, через которую оно получает свой облик. И поскольку оно есть наиболее подвижная, как бы самая преходящая форма телеснос­ти, то оно и выказывает самые подвижные и преходящие явления наследственности. Поэтому, в то время как физ.тело менее всего разнится в расах, народах, поколениях, а в эф.теле, хотя оно и являет собой большие отличия между отдельными людьми, все же преобладает несомненное сходство, — это различие очень велико в отношении тела душевного, в нем выражается то, что мы уже ощущаем как внешнюю, личную особенность человека. Поэтому оно есть также носитель того, что из этих личных особенностей наследуется потомками от родителей, дедов и т.д. Правда, душа, как таковая, как это уже разъяснялось, ведет собственную, вполне обособленную жизнь; она замыкается в себе самой со своими склонностями и от­вращениями, со своими чувствами и страстями. Но все же она действует как целое, и поэтому это целое выражается и в душе ощущащей. И поскольку душа ощущающая пронизывает душевное тело, как бы наполняет его, то оно строится сообразно природе души, и, таким образом, как носитель наследственности, оно мо­жет передавать склонности, страсти и т.д. от предков к потомкам".9 (7)

Душа сознательная

186. "Позволяя ожить внутри себя независимой истине и добру, человек поднимается выше простой души ощущающей. Ее начинает пронизывать светом вечный Дух. В ней восходит свет, который не преходящ. Поскольку душа живет в этом свете, она причастна вечному. Она соединяет свое собственное бытие с веч­ным бытием. Что душа несет в себе как истину и добро, то в ней бессмертно. — Что в душе вспыхивает как вечное, мы назовем здесь душой сознательной. — О сознании можно говорить также и при низших душевных движениях. Самое обыденное ощущение есть и у животного. Под душой сознательной мы разуемеем ядро человеческого созна­ния, т.е. душу в душе. Т.обр., душа сознательная, как особый член души, отличается от души рассудочной. Эта последняя все еще запутана в ощущениях, порывах, аффектах и т.д. Каждый че­ловек знает, что истинным ему, прежде всего, кажется то, что он предпочитает из своих ощущений, и т.п. Но лишь та истина пребывающа, которая освободилась от всякого привкуса таких ощущений, симпатий, антипатий и т.д. Истина остается истиной, хотя бы все личные чувства вос­ставали против нее. Та часть души, в которой живет эта истина, должна быть названа душой созна­тельной".9 (6)

279a. "Человек считает, вычисляет, геометризирует. Душа разлагает, расчленяет в свободе — анализирует".Д.31, с. 20

Человек — освободитель природы

324. "Человек внутренне так связан с миром, что шагу ступить не может среди природы без того, что­бы его интимное отношение к миру не играло при этом для него огромной роли. Ко­гда из семени в поле вырастает лилия и доходит до цветения, то мы уже должны себе — без персонифи­кации — совершенно интенсивно представить, что эта лилия чего-то ждет. ... Эта лилия, когда она раз­вивает свои листья, а особенно цветы, ждет чего-то. Она говорит себе (а в каждом растении, во всем красивом зачаровано элементарное существо): мимо меня пройдут люди, которые меня увидят, и когда до­статочное число человеческих глаз свяжет со мной свой взгляд, тогда — так говорит дух Лилии — я буду расколдована и смогу вступить на мой путь в духовные миры! — Вы, конечно, скажете: растет мно­жество лилий, на которые не падает человеческий взгляд. У тех лилий все обстоит иначе. Лилии, кото­рых не касается человеческий взгляд, расколдовываются иным путем. Первый же человеческий взгляд, об­ращенный на лилию, определяет ее расколдовывание через человеческий глаз. С первым взглядом устана­вливается отношение лилии к человеку. Повсюду в нашем окружении находятся элементарные духи и они взывают к нам: не смотрите так абстрактно на цветы, не стройте себе их абстрактные образы, но имейте сердце, имейте душу для того, что духовно-душевно живет в цветах. Оно хочет через вас освободиться от своей заколдованности. — Человеческое бытие, по сути говоря, должно состоять в постоянном освобождении элементарных духов от заколдованности в минералах, растениях и животных.
     Подобная идея может быть почувствована во всей ее красоте. Но именно тогда, когда она постигает­ся в правильном духовном смысле, она может также быть воспринята в свете той большой ответственно­сти, которая т.обр. возлагается на человека в отношении всего Космоса. И тот род и способ, какими человек в современной цивилизации, в эпоху развития свободы, относится к растениям, представляет со­бой, собственно говоря, лишь пригубливание того, что он должен пить. Он пригубливает, когда образует понятия и идеи, а он должен пить, когда связывается своей душой с элементарными духами вещей и су­ществ вокруг себя".
     Но в человеке живет сила дракона, который еще в прадревние времена возжелал свободы, когда для нее еще не было подходящих условии, и был Михаэлем свергнут из духовного мира вниз. Этот дракон име­ет животный облик, оставаясь сверхчувственным существом. Он свергнут в человека, поскольку внешняя природа не могла его принять. (В XIX в. Михаэль уже бился с ним в человеке). "Внешняя природа в ее не­винности, как отражение божественной духовности, не должна иметь ничего общего с драконом". Но, сидя в человеке, дракон связывает с собой элементарных существ, которых человек своей душевностью раскол­довывает в природе, и так вместе с драконом эти элементарные существа уходят в нижнюю природу человека. Они же должны, проходя через человека, восходить к высшему бытию. И в этом состоит кармическая цель человека внутри всего мирового развития. Ибо человек находится на Земле не только для того, чтобы основывать внешнюю культуру.
     "Но именно эпоха, идущая к своему завершению, должна подвинуть человека к высшей духовности. В действительности же она была такой, что бессчетное число элементарных существ внутри человека было отдано дракону. Ибо сущность дракона состоит в том, что он испытывает жажду и голод по элементарным существам; ему бы хотелось вкрасться, влезть во все, запугать растения, минералы, чтобы мочь всосать в себя элементарных существ природы. Он хочет связать себя с ними, хочет пронизать ими свое бытие. Во внечеловеческой природе он этого сделать не может... Он может это сделать только внутри человече­ской природы, поскольку там имеются условия для его бытия. И если бы так продолжалось и далее, то Земля была бы обречена на гибель; тогда непременно дракон... победил бы в земном бытии. Он побе­дил бы на вполне определенном основании, поскольку когда в человеческой природе он всасывает элемен­тарных существ, то ... благодаря этому происходит нечто физическое, душевное и духовное. Духовные последствия выражаются в том, что в ином случае человек никогда не пришел бы к вздорной вере в один лишь материальный внешний мир, каким его сегодня берет естествоиспытатель, никогда не пришел бы к принятию мертвых атомов и т.п., если бы дракон в нем не всасывал элементарных существ, приходящих извне. Благодаря тому, что в нем сидят пришедшие извне элементарные существа, человеческий взгляд отвлекается от духовного в вещах. Когда человек смотрит вовне, то он больше не видит духа в вещах, который между тем втянулся в него, а видит лишь мертвую материю.
     А душевное? Все, что человек когда-либо проявил как душевное малодушие, трусость, происходит от того, что дракон всасывает в нем элементарные власти. О, как она распространена, эта трусость ду­ши! Человек прекрасно понимает: я должен сделать то, либо это; в определенном положении именно это или то является правильным. — Но решиться сделать это он не может — нечто, как душевное бремя, тяжесть, действует в нем. Это суть элементарные существа в теле дракона, которые действуют в нем.
     А физическое? Человек никогда не мучился бы от того, что называют заболеваниями от бацилл, если бы через описанное духовное действие его тело не подготовлялось к тому, чтобы служить почвой для деятельности бацилл. Вплоть до физической организации идут эти вещи. ... Так трояко человек отре­зается от духа (хотя в целях достижения свободы)... от интенсивного переживания духа в себе".223 (7)

Мысль, чувство, воля

422. "Кто понимает каким образом мышление является метаморфозой чувства и воли, чувство — мышле­ния и воли, воля — мышления и чувства, тот соединяется в душевном с сущностью душевного".36 с.336

Миры

454. "Внизу целое: физический мир. Вверху целое: духовный мир. В середине — преобразование нижне­го в верхнее во многих индивидуальностях: душевный мир.
     Отражение духовного мира — это физический мир вовне в его единстве. Отражение душевного мира — это душевный мир человека в его многообразии. Весь большой внешний мир становится в каждой человеческой душе особым малым миром, а выступая в мыслях изо всех человеческих душ, он становится вновь большим целым. Так идет путь из космоса через микрокосмос, чтобы из всех микрокосмосов выступил новый, более совершенный космос". 97 (26)

554. "Поскольку человек своим мышлением, связанным с головой, противостоит миру, то он восприни­мает в себя распростертое в Универсуме. Поэтому мы хотим его соотнесенность с Универсумом предста­вить таким образом, что скажем: это есть охват Универсума изнутри, некий род оглядки на Универсум. Здесь мы имеем, я бы сказал, наивысшее отношение человека к Универсуму, из которого он построен. ... Человек не только оглядывается на себя, чтобы вновь найти в себе Универсум, но он оглядывается и вокруг себя. Он видит окружающий мир. ... имеет место не просто охват Универсума изнутри, но и осмотр окружающего Универсума и восприятие подвижности Универсума. Человек ста­новится внутренне подвижным. ... В этих двух случаях человек, собственно, еще не предоставлен самому себе. Когда он носит Универсум в себе, скажем, как геометрию, то живет во внешнем. Когда ребенок движется, подражая Универсуму, он живет во внешнем. Но каков человек внутренне? Как постига­ет он самого себя? ... просто потрогайте себя... Как и в других случаях вы, трогая, постигаете внешние предметы, так (осязая) постигаете вы самих себя. Всякое обнаружение Я, внутреннего, осно­вывается, по сути говоря, на этом самопостижении. ... Когда мы фиксируем глаза на какой-либо точке, то скрещиваем правую и левую оси зрения, подоб­но тому, как мы кладем левую руку на правую. Животное потому обладает меньшим внутренним (содержа­нием), что в значительно меньшей степени осязает себя. ... А теперь примем во внимание границу меж­ду внешним и внутренним. Укажем на этот процесс: проведем руками движение, описывающее плоскость. Плоскости повсюду проходят и в нас. Поверхность нашего тела замыкает наше внутреннее. Назовем это ... замыканием в себе. Когда вы живо чувствуете себя в своей форме, поскольку ваша кожа образует эту форму, то вы и постигаете это себя-замыкание.

1. Постижение Универсума изнутри. Оглядка.
2. Взгляд в Универсум. Восприятие подвижности Универсума.
3. Познание себя. Осязание.
4. Себя-замыкание.

     В этой четверичности происходит постепенное формирование человека извне вовнутрь: сначала весь Универсум переживают вовне, затем ему подражают; человек еще не приходит к себе, он подражает Универсуму. Че­ловек трогает себя и так извне приходит к себе. И только в четвертом моменте он приходит к себя-замыканию.
     В пятом мы должны уже искать внутреннее, что нас наполняет, что волнует и ткет нас насквозь. ... когда мы теперь — не за счет обладания кожей, но ее наполнения, входим т.обр. в себя, начинается то, что теперь форму разлагает, что форму вновь строит, что человека не только внутренне наполняет, но делает его, скажем, плодом, когда он созревает. Исследуем плод в точке, где он стоит на грани зрелости; перейдем эту грань и плод начнет засыхать. Здесь мы должны сказать о шестом — о зрелос­ти. ...Став зрелыми, мы начинаем некоторым образом внутренне распадаться. Мы — люди, но мы рас­падаемся внутренне, мы некоторым образом превращаемся в пыль. Мы становимся минеральными. Этим мы вновь включаем себя во внешний мир. Наполняясь, мы целиком находимся во внутреннем. Затем, когда мы внутренне распыляемся, мы снова включаем себя в минеральное. Телесно мы нек.обр. делаемся тяжелее. Так что седьмым мы можем назвать включение в неорганический мир. ... вчленение во внешние силы природы. Вы вчленяете себя во внешние силы природы, когда идете; когда вы идете неправильно, вы падаете; оно (седьмое), в первую очередь, выражается в поисках равновесия.
     Восьмое: здесь мы приходим к тому, что уже не просто включаем себя во внешний мир, но внеш­ний мир воспринимаем. Прежде мы включали в себя лишь то, что уже имели внутренне. ... теперь ... не­обходимо уяснить себе, что все воспринимаемое человеком извне ... не принадлежит человеку.
     В мире об этом восприятии чего-либо извне имеют совсем ложные представления. По сути говоря, все, что мы воспринимаем как питание, является ядом. Жизнь состоит именно в том, что мы, принимая пищу, соединиться с ней не можем, противимся ей. ... в ее отторжении и состоит жизнь...

5. Наполнение.
6. Зрелость.
7. Включение в неорганический мир, поиск равновесия.
8. Ядовитое жало.

     Внешний мир проникает в нас как некий род ядовитого жала. ...
     Тут человек уже уходит так далеко, что воспринимает внешнее. Через форму человека мы здесь выступаем из Универсума. Мы здесь переступили через форму человека изнутри; при этом мы пришли туда, где формируется внутреннее, когда оно обращается против внешнего. ... Девятым является деятельность человека, когда он принимает участие во внешнем мире, будучи поставлен на Земле, не в Универсуме. Во внешней жизни, в которую он поставлен культурно, он сначала является охотником. Девятое — это охотник.
     Продолжая действовать, человек идет дальше: он становится скотоводом. Такова следующая ступень. Девятое — это скотовод, одиннадцатое — земледелец. ... Таковы ближайшие ступени совершенствования. И, наконец, двенадцатое: человек становится торговцем". Таковы первичные виды человеческой деятельности. Все другие — вторичны.

9. Охотник.
10. Скотовод.
11.3емледелец.
12. Торговец.

     "Четыре (верхних) члена человеческого формирования (см.таблицу далее) выводят нас в Мироздание; по­следние четыре члена ведут нас на Землю, а звезды действуют сквозь Землю. С четырьмя средними члена­ми дело обстоит так, что звезды и Земля при этом удерживаются в равновесии. Здесь человек в своем внутреннем".
     Греки говорили: "Через созвездие Овна, Тельца, Близнецов, Рака человек оглядывается назад на свое внутренне-подвижное, на свое самопостижение и свое замыкание. Через другие созвездия, стоящие на противоположной стороне, которые закрыты Землей, человек ведет: бытие охотника через Стрельца, бытие скотовода, когда он приручает козла — Козерог; он ведет свое бытие земледельца, когда — возь­мем простейшую форму земледелия — льет воду, т.е. идет по полю с урнами и поливает почву — Водолей; и он торговец благодаря той звездной области, где находится то, что ведет его через моря. В очень древние времена корабли по форме напоминали рыб. И два корабля, плывущие рядом по морю, являются символом торговли. (В немецком языке корабли — Schiffe, рыбы — Fische).
     В середине находится наполняющее, т.е. то, что действует в человеке как наполняющая кровь. Но как же лучше всего символизировать наполняющую кровь? Вероятно, с помощью того животного, у которого особенно интенсивна деятельность сердца: Льва. Созревание — для этого нужно только взглянуть на по­ле, на котором стоит зрелая пшеница или рожь. Колос представляет собой именно то состояние, в кото­ром плодоношение переходит в созревание: Дева с колосьями. Колосья при этом — главное.

Формирование человека из Универсума. Голова
1. Постижение Универсума изнутри. Оглядка.	Овен
2. Взгляд в Универсум. Восприятие	Телец
3. Познание себя. Осязание	Близнецы
4. Себя-замыкание	Рак, краб
Формирование человека изнутри. Грудной человек
5. Наполнение	Лев
6. Зрелость	Дева с колосьями
7. Включение в неорганич. мир; поиск равновесия	Весы
8. Ядовитое жало	Скорпион
Формирование человеческой земной деятельности. Человек конечностей, или земной человек.
9. Охотник	Стрелец
10 Скотовод	Козел (Козерог)
11. Земледелец	Водолей
12. Торговец	Рыбы

     И если мы направим взор туда, где человек вновь вчленяется во внешний мир, т.е. ищет равновесия, то мы приходим к Весам. А там, где он чувствует ядовитое жало, где все содержит нечто ядовитое, там стоит Скорпион".
     "Характерно, что Овен смотрит назад: жест — вот что главное. ... Этот взгляд Овна назад дан в оглядке человека на самого себя, в оглядке на Универсум, который в нем живет". В древних изображениях быка, прыгающего с повернутой назад голо­вой, дан этот же универсальный принцип.
     "Когда вы смотрите на Близнецов, то... в любых изображениях правый человек правой рукой держит левого за левую руку, и в этом жесте опять-таки все дело. Это осязание себя, чувство себя.
     Левый и правый человек — это один самостоятельный человек, только он ведь всегда находится несколько вне себя, через осязание самого себя вбирает в себя своего человека из жизни до рождения.
     Закрывание, замыкание в себе — это Рак. Только и здесь материалистически-натуралистически берут рака как образ. Но что тут важно, когда рака берут как символ для замыкания, так это его способность замкнуться жертвуя клешнями, что он может отбросить клешни. Ведь и в слове "рак" (болезнь), который захватывает человека, в самом слове содержится это себя-замыкание. Рак — это за­мыкание. Он есть символ замыкающегося во внутреннем человека, который не просто осязает, чувствует себя, но замыкается извне вовнутрь.
     Лев держится на себе самом благодаря особой выработке сердца; это животное сердца. ... Он качест­венно выражает то, что должно быть принято во внимание как 5-й член (Манас). ... Козерог — это козел, закан­чивающийся рыбьим хвостом, т.е. нечто такое, чего в природе больше нет. ... Но человек, де­лаясь скотоводом, приручает диких животных, и они становятся смирными, как рыбы. Т.обр., здесь выступает искусственный символ.
     Для земледельца мы имеем Водолея. ... Он поливает. Он садовник, земледелец. Рыбы — ... торговля".
     "Если мы эту верхнюю часть нарисуем широкой, то снизу лучше нарисовать узко; и еще скажем: если человек хочет стать охотником, то он должен особенно сильно вырабатывать.... бедра. Их должен он иметь особенно крепкими, если хочет стать охотником. ... Торговец — если искать ему символ в самом человеке — это должны быть ступни. ...
     Когда я вам нарисовал эти фигуры, то, как бы само собой, их получилось двенадцать. Мы могли бы сказать: здесь (в середине) действует Универсум, звезды, действующие более во внутреннем человека; здесь (вверху) звезды действуют извне; а здесь (внизу) они его сдавливают. И в том, что здесь нарисовано, вы можете распознать форму человеческого эмбрио­на! ... Если вы так рисуете, так формируете круг Зодиака, что выступа­ет его закономерность в отношении к Земле, то благодаря внутренней за­кономерности вы получаете форму человеческого эмбриона, и, т.обр., вы непосредственно видите, что человеческий эмбрион образован всем Универсумом. ...
     Я упоминал ранее, что мы должны здесь встать на точку зрения греков, поскольку сегодни мы не можем начинать с Овна, мы должны сегодня начинать со знака Рыб. Уже столетия мы стоим в знаке Рыб, и именно в знаке Рыб совершается переход к че­ловеческому интеллектуализму. Если же вы идете назад, когда был правомерен Овен, когда можно было говорить о круге Зодиака в старом смысле, то Стрелец, Козерог, Водолей и Рыбы име­ли действительное отношение к охотнику, скотоводу, земледельцу и торговцу. Но все то, что пришло к индустриализму и т.п., принадлежит уже Рыбам; здесь вырабатывается вся современная машинная культура и т.д. Пойдем назад, в эпоху Овна. Мы находим там четыре честных профессии, хотя они и были несколь­ко сложнее, дифференцированнее; они ставили человека в связь с природой". Можно пойти еще дальше назад, и мы снова придем в эпоху, стоявшую под знаком Рыб. Человек тогда был всецело эфирным суще­ством и не сходил еще в физическое бытие. И поскольку тогда, он, как эфирное существо, был в Рыбах, то, теперь, по сути говоря, повторяет тот период своего становления. Он повторяет его с середины ХV столетия, но повторяет абстрактно, в то время он конкретно врастал в свою человечность. Потом он стал врастать в свои абстракции, поскольку машина — это также абстракция. С началом эпохи Рыб человек, собственно, поставлен в то, что его растворяет. А когда он (идя в будущее) вернется еще дальше назад, под знак Водолея (6-я послеатлантическая эпоха), то растворение зайдет еще дальше; тогда он не сможет найти ни малейшей связи с миром, не найдя отношения к духовному миру. Именно благодаря этому повторению человек вдвигается в духовный мир.
     Отсюда вы, опять-таки, можете видеть, что человек есть трехчленное существо: он образован из Универсума как головной человек; во внутреннем он образуется только во взаимоотношении с внешним миром, как грудной человек; в конечностях и обмене веществ он образуется, вступая в земной мир, как земной человек, или человек конечностей.
     И еще в одном отношении мы приходим к троичности. Подумайте о том, что когда человек проходит че­рез рождение, в нем заложены, собственно говоря, четыре первых силовых импульса. Он сначала выра­батывает их, но он в определенном смысле является также и целым человеком, только другие члены у не­го находятся в рудиментарном состоянии. Голова — это целый человек, только четыре первых и четыре последних члена в нем рудиментарные. Человек конечностей тоже является целым человеком, только голо­ва и грудь в нем рудиментарные. Т.обр., три человека коренятся в одном человеке. Первый, головной человек, является преобразованием предыдущей инкарнации. Грудной человек — это настоящая инкарнация в себе самой. А то, что человек делает, как он действует во внешнем мире, что выражается в его конеч­ностях и обмене веществ — это переносится в будущую инкарнацию. Так что и в этом отношении чело­век трехчленен. Так можно изучать форму человека в ее целостности".
     Примеры. В голове человека со­держатся его ноги, ибо нижняя челюсть — это метаморфизированные ноги прошлой инкарнации. ... Голова — это весь человек, у которого ноги и руки "вывернуты" наизнан­ку. В грудном человеке руки являются внешними представителями эфирных глаз. А в человеке конечностей почки станут в следующей инкарнации глазами. Человек во всех отношениях являет собой нечто трехчленное. Если вы возьмете его в эмбриональном состоянии, то там он весь хочет стать человеком конечностей и обмена веществ. Ребенок, как головной и грудной человек являет собой нечто целое. Подрастая, он весь тяготеет стать головным человеком: голова одного человека становится вос­питателем другого. В среднем возрасте преобладает грудной человек, и в старости — человек конечнос­тей. "В детстве человек ходит на всех четырех, далее — на двух ногах, а в старости — на трех (посох)".
     "В отношении головы человек всю жизнь остается результатом прошлой инкарнации. Голова, по сути дела, всю жизнь остается детской. И можно сказать: это проблема науки о воспитании — как наилучшим образом использовать детскую голову учителя для обращения с детскими головами учеников. В этом есть юмор, но и глубокая истина".
     Древние из инстинктивного ясновидения в символах круга Зодиака действительно выразили науку о человеке. Но ее нужно понять. Теперь часто таращат глаза на знак Овна и не знают, что главное заключено в повороте его головы назад, что главное в Тельце — это его прыжок и взгляд боком и т.д. "Все в символах круга Зодиака бесконечно глубокомысленно, бесконечно значительно".

Жизнь

     Человеческий эмбрион образован космосом, кругом Зодиака (см.рис. выше). Фактически весь круг Зодиака имеет форму эмбриона. "Но в своей жизни на Земле человек между рождением и смертью вырывается из этой эмбриональной формы. ... Я бы сказал: он вытягивается в течение земной жизни. ... И благодаря тому, что он поднимает голову … человек прежде всего в отношении формы головы получает возможность в головную форму воспринять то, что он приносит из про­шлой земной жизни".
     Если бы человек не распрямился, то остался бы под значительно большим влиянием Зодиака, и восприятие прошлой жизни было бы для него невозможным, как невозможно оно для животного с горизонтальным позвоночником.
     "Поднимается человек и в другую сторону, ориентированную на последние знаки: Стрельца, Козерога... в направлении древних внешних жизненных отношений: охоты, ско­товодства, земледелия, торговли, мореплавания. Благодаря тому, что эти отправления человек образовал из своей воли, т.е. из своей системы конечностей, что он выпрямился и вышел из ориентации круга Зодиака, — во всем, чем являются эти его отправления и вообще че­ловеческие отправления, для него осталась возможность сохранять семя для следующей земной жизни. Животное остается целиком ориентированным в круге Зодиака, поэтому оно не может ни воспринять что-то из прошлой жизни, ни взглянуть на будущую жизнь. Поэтому древнее инстинктивное познание и назвало этот ориентирующий круг животным".
     "Целостная форма человека внутренне и внешне состоит ... из двенадцати отдельных форм. Также и жизнь человека состоит из ряда отдельных жизненных ступеней. ... Первое, что человек своим повседневным сознанием обычно не считает за ступень жизни, — это жизнь чувств. Восприятия чувств вчленены во всё человеческое существо, но они расположены на периферии, вокруг человека, и в повседневной жиз­ни он забывает, что жизнь органов чувств освобождает самый внешний слой его жизни. ... жизнь нервов продолжает жизнь органов чувств (вовнутрь).
     Жизнь нервов, со своей стороны, соприкасается с другой жизнью. ... Вдыхаемый воздух вводит челове­ка в некий род внутреннего ритма. Он идет через канал в позвоночнике вплоть до мозга. ... Здесь жизнь нервов приходит в контакт с жизнью дыхания. ... Дыхание обновляет ... кровь. "Поэтому ритм дыхания связан с ритмом крови. ... Циркуляция крови, с др.стороны, связа­на с обменом веществ. ... Обмен веществ возбуждает то, что мы совершаем во внешнем движении. Лишь потому, что человек живет в обмене веществ, он может двигаться внешне. Человеческий обмен веществ — а также и у животных — образован так, что человеческая душа происходящее в обмене веществ может ис­пользовать так, что этим вызывает движение, и мы тогда приходим к жизни движения. Здесь мы включаем себя во внешний мир. Тем, что мы производим, мы принимаем участие во внешнем мире.
     Затем есть еще одна жизненная ступень — жизнь репродукции, размножения. В движении человек постоянно использует самого себя, и внутренняя репродукция должна наступить именно потому, что чело­век движется. Так что вместо жизни движения можно вписать ее кореллят: внутреннюю репродукцию, если оставаться внутри человеческой кожи. А когда репродукция выступает самостоятельно, то она высту­пает в жизни размножения.

1. Жизнь чувств.
2. Жизнь нервов.
3. Жизнь дыхания.
4. Жизнь циркуляции.
5. Жизнь обмена веществ.
6. Жизнь движения.
7. Жизнь репродукции.

     ... Эти семь ступеней жизни в действительности таковы, что своим эфирным телом человек живет на них различным образом". Эф. тело пронизывает орга­ны чувств; без него они представляют собой физический аппарат. "Но в общем и целом органы чувств являются мертвыми органами, эф.тело их просто пронизыва­ет. Так что жизнь чувств можно назвать умирающей жизнью.
     Жизнь нервов образуется из того, что переживается в чувствах; они сохраня­ют жизнь чувств. В жизни нервов покоятся все отзвуки, последействия. Например, когда мы рассматриваем глаз, то в жизни нервов мы имеем некий род покоящейся жизни, можно сказать, покоящейся или сохраняющей жизни.
     Зато жизнь дыхания приводит эту текучую и сохраняющую себя жизнь чувств к образности. На сопри­косновении ритма дыхания с нервным потоком покоится наша возможность создавать образы внешнего мира. Мысли, абстрактные мысли, вообще говоря, связаны с жизнью нервов, но образность — с жизнью ды­хания. ... Дыша, мы имеем в себе строящую жизнь. Она, естественно, живет в человеческой форме. ... Человеческая форма образована кругом Зодиака. Когда строящая жизнь, опосредованная дыханием, живет в человеческой форме, она принимает участие во всеобщей, внешней, образованной звездным небом форме. Благодаря этому форма вчленяется во внутреннее человека. И тот факт, что из процесса ды­хания исходит не только то, что человек имеет в сознании, но из него прежде всего исходят образы внутренних органов как подражание внешним формам, этот факт проистекает из дыхания. Т.обр., внутренние органы образуются окольным путем, через процесс дыхания, прежде всего как образы. Здесь они еще не субстанциональны. Дыхание образует сначала образ человека, образ внутреннего человека. Когда мы дышим — а, дыша, мы движемся с Землей по кругу Зодиака, — мы постоянно вдыхаем образы нашей внутренней организации. Так что можно сказать: здесь мы имеем строящую жизнь. — Эти образы, что здесь вдыхаются, они лишь через жизнь циркуляции распространяются по всему организму. Жизнь дыхания и жизнь циркуля­ции крови совместно ведут человека к тому, чтобы он был внутренним образом мира. Поэтому говоря: здесь строящая жизнь, — следует прибавить: здесь распространяющиеся образы, распространяющееся постро­ение органов.
     Лишь благодаря тому, что жизнь циркуляции замыкается обменом веществ, материя заполняет об­разы, и на пятой ступени жизни возникают материальные органы. Материя набивается в образы, окрашива­ет образы. Итак, благодаря верхнему человеку, благодаря нашей жизни дыхания, мы имеем наш внутрен­ний образ, и мы делаем его действительностью с помощью окрашивающей, набивающейся в него материи.
     Из жизни движения в материальные органы вдвигается сила. Так что мы можем сказать: у нас есть материальные органы и наполненная силой жизнь в органах, а репродуктивная жизнь является тогда об­новляющейся жизнью.
     Вы видите, в то же время, как образован трехчленный человек: нервно-чувственный, человек цир­куляции, ритма и человек конечно­стей и обмена веществ и движения. Через репродукцию впервые возни­кает новый человек.

Нервно-чувст­венный чел-к	1.Жизнь чувств — умирающая жизнь. 2. Жизнь нервов — сохраняющая жизнь.	Сатурн Юпитер
Человек цир­куляции	3. Жизнь дыхания — строящая жизнь. 4. Жизнь циркуляции	Марс Солнце
Человек обмена веществ и конеч­ностей	5. Жизнь обм. вещ-в — материальные органы, или распространяющееся органообразование. 6. Жизнь движения — наполняющаяся силой жизнь 7. Жизнь репродукции - обновляющая жизнь	Меркурий Венера Луна

     "Во все времена из инстинктивного сознания люди говорили о тройном Солнце, о Солнце как источнике света, источнике жизни и источнике любви".
     "Ес­ли бы человек жил на Земле, подвергаясь действию одного Солнца, то он не смог бы развить жизни своих чувств. Возьмем, к примеру, глаза: они не смогли бы обособиться как физический аппарат. Они бы сидели на своем месте, подобно всякой другой части человеческого тела, и пред­ставляли бы собой какой-либо мускульный орган или что-то еще, сосуды. ... Развитием чувств человек обязан тому обсто­ятельству, что солнечное влияние ослабляет Сатурн, движущийся по внешней сфере. Сатурн неким образом иссушает сосуд, и благодаря этому возникает физический аппа­рат, грубо говоря. Исходя из подобного инстинктивного познания древний человек говорил: жизнь чувств вызывается Сатурном.
     Во вторых ... под действием одного Солнца человек не развил бы не только чувств, но и жизни нер­вов. Если бы жизнь нервов не иссыхала, то она бурно разрасталась бы. Нервы стали бы органами, по­добными мускулам. Иссыхание в жизни нервов вызывается действием Юпитера". Сатурн обращается во­круг Солнца за 30 лет. Человек редко переживает его приближение к Солнцу, когда он бывает особенно сильно закрыт Солнцем; и тогда действует одно Солнце. "Если человек хоть однажды во время своей земной жизни переживает констелляцию, при которой Са­турн не действует на его чувства, то может оказаться, что он обнаружит, как сквозь его чувства совершается особенное космическое действие. Он возбуждается, становится чувственно сильнее". Например, Вильям Джеймс говорит о всяческих "пробуждениях" (см. "Многообразие рели­гиозного опыта"), хотя абсолютно не понимает причин этого. Легче переживать констелляции Юпитера, в которых он полностью закрыт Солнцем, т.к. кругооброт Юпитера длится 12 лет.
     " Третьей планетой является Марс. Он ослабляет стремительную жизнь дыхания. Также и в отношении его бывают моменты (каждые два года), когда он полностью закрыт Солнцем. В таких случаях жизнь дыхания получает особое возбуждение. ... люди тогда делаются поэтами, музыкантами и т.п. ... Затем идет само Солнце, возбуждающее человека как жизнь, любовь и свет; внешне возбуждая свет, внутренне — любовь, а в общении с внешним миром, возбуждая жизнь. Оно находится в середине между жизнью дыхания и жизнью циркуляции ... а там ... находится сердце — выражение, но не мотор, выражение того, что разыгрывается между циркуляцией и дыханием", затем, с обменом веществ, картина меняется, начинаются планеты, которые сами закрывают Солнце. И это особенно существенно для их характеристики.
     "Меркурий закрывает Солнце, а это значит, что он ослабляет жизнь. ... Не будь она ослабленной, человек, приняв что-то в себя, тут же — я извиняюсь — выплевывал бы это; он не потерпел бы присут­ствия в себе внешней материи, он бы всё время плевался. Он отучился бы есть, ибо еда ему наскучила бы. Так сильна жизнь Солнца в человеке. Если бы была одна жизнь сердца, т.е. Солнца, то человек не смог бы перерабатывать в себе материю. Он выплевывал бы всё подряд. Развитием обмена веществ он обязан тому обстоятельству, что Меркурий ослабляет жизнь Солнца. Т.обр., существо Меркурия проталки­вает материю сквозь человеческий организм в отдельные органы. Сила же вводится через жизнь движе­ния.
     Жизнь движения зависит от Венеры, как обмен веществ — от Меркурия, Поэтому древняя мудрость эту силу, текущую сквозь человека, т.е. внутреннее самообновление, в-себе-второго-силового-человека-чувство приписывала жизни Венеры.
     Жизнь Луны, находящейся близко от Земли, действует так, что человек может перерабатывать материю и силу. Однажды я излагал, на чем основывается репродукция: происходит некое запирание материи, органическое ее отталкивание. На этом основано образование зародыша в чело­веке; материя органически отодвигается в сторону, и из космоса, согласно его силам, организуется эмбрион. Репродуктивная жизнь в этом отношении покоится на жизни Луны".
     "С жизнью дыхания мы проходим через круг Зодиака, воспринимая из него внутрь образы внутренних органов. Но нижнее действует в верхнее: образы окрашиваются материей, иначе никаких органов не образу­ется. Так что мы можем сказать: когда мы дышим, то образы, например почек, гонятся вовнутрь. Их на­полняет материя, но она действует им навстречу, идя вверх. Это означает, что образы отбрасывают­ся своего рода эхом. Образы человек воспринимает однажды. В то же время, органы не возникают сразу. ... Итак, представьте себе: вы воспринимаете образы для ваших внутренних органов вместе с процессом жизни, но образы отталкиваются назад, отбрасывается эхо этих образов, а следова­тельно — и круг Зодиака вместе с жизнью дыхания. Вы только подумайте о своих ушах, и вы получите это отбрасывание. Эти образы станут формироваться в воздухе: как гласные и согласные! От планет идут гласные, от образов Зодиака — согласные. Это отбрасывание является речью. Что входит здесь вовнутрь, образует органы, что отбрасывается назад — живет в речи. Согласные и гласные некото­рым образом вгоняются в нас и образуют основу наших органов. Что в нашем внутреннем является формой, в основном идет от образов Зодиака, что является жизнью — идет в основном от планет. Если большей частью оттесняется жизнь, то мы вокализируем (Vokale — гласный), если форма — то мы консонантизируем (Коnsоnant — согласный). Некоторым образом все это связано с жизнью дыхания. И в речи отчетливо выражена ваша связь с жизнью дыхания".
     "Здесь вы имеете Солнце (см.рис.выше), некоего рода середину. Возьмите три верхних планеты — это верх­ний человек; возьмите три нижних — это нижний человек. ... Из жизни циркуляции приходят глас­ные, из жизни дыхания — согласные. И здесь опять-таки вы приходите к примечательным связям. Жизнь об­мена веществ вы можете причислить к жизни нервов, жизнь движения — к жизни чувств. Но жизнь чувств причисляется к Сатурну, к движению Сатурна. Движение Сатурна проходит ближе всего к кругу Зодиака, так и человек в жизни движения лучше всего отображает себя вовне. Поэтому, если хотят космическую тайну отобразить через человека, то одним полюсом берут жизнь чувств, а дру­гим — жизнь движения, и из этого получают эвритмию. В эвритмии, т.обр., непосредственно видно отоб­ражение отношения человека к периферии космоса. ... Такова связь человека с космосом в отношении жизни. Вчера я изложил это отношение в связи с формой".

Душа

     "Мы знаем, что голова преимущественно является носителем органов чувств. Но мы также знаем, что органы чувств получили свои первые зачатки еще во времена др.Сатурна. ... Т.обр., все в человеческой голове указывает на прошлое, и в определенном отношении можно сказать: когда во время земного бытия образуется минеральное, то голова человека, как старейшее образование, принимает в минерализации че­ловека наибольшее участие". Кроме того, вырывая себя из космоса, человек консервирует свою форму. "И благодаря тому, что сохраняемое им как результат предыдущего космического развития он вырывает из космоса, он, в определенном отношении, уничтожает свое космическое прошлое. ... Внутри своей головы человек в действительности шагнул через процесс минерализации к некоего рода тонкому разделению. Ес­тественно, органические образования пронизывают также и голову, благодаря чему выходящее за минеральную ступень распыление материальной жизни вносится в органическое. ... Го­лова — это очаг процесса, в котором уничтожается материальное как таковое. Ма­териальное уничтожается, и благодаря этому голова делается носителем душевной жизни", жизни представлений, мыслей.
     "Когда в обычном сознании вы сознаете мысль, представление, то это основывается на том, что благодаря выходу из всего космоса (о чем мы говорили вчера и позавчера) материальное теряет всякое зна­чение. Человек постоянно вынужден свою голову как бы обновлять, поскольку от­дельные ее частицы постоянно распадаются, отмирают. И во время этого отмира­ния эфирное головы выделяется (см. рис., внешнее красное); и это выделение эфирного головы означает схватывание мыслей. Когда материальное распыляется, а эфирное остается, человек осознает свои представления. ... Я прошу вас следующее принять во внимание совершенно точно: в чувствах, и именно в чувствах, связанных с головой, выделенное эфирное существо ткет во время восприятий. — Т.обр., поскольку мы живем

в чувствах, в нас совершается некий род тонко­го эфирного процесса ...
     Возьмите глаз. Это физический аппарат, но он пронизан эфирным. И в этой пронизанности эфирным неорганиче­ского, которое постоянно хочет распасться ... живет свободное эфирное существо. Вот что можно сказать об области чувств. Для области нервов, являющейся продолжением области чувств вовнутрь, дело обстоит так, что хотя в области нервов эф.тело внутренне связано с материей, но вся наша нервная жизнь постоянно хочет стать чувственной жизнью. Итак, представьте себе: вы видите, скажем, цветную поверхность. Прежде всего, вы получаете от нее чувственное восприятие. Это происходит так потому, что эф.тело свободно ткет. Если вы теперь отвлечетесь от чувственного восприятия и предадитесь жизни нервов, то все существо нервов станет существом чувств. Здесь в вашем сознании присутствует представление. Можно сказать: поскольку человек является человеком нервов, он является в представлениях насквозь чувствующим существом.
     Затем происходит реакция. Чувства ориентированы на физическое. ... Организм нервов вбирает в себя то, что ему предлагают чувства. Он преобразовывает себя в существо чувств. Но этим он убивает себя. Он весь мог бы стать глазом, ухом или чем-то тому подоб­ным. Чтобы он этого не мог сделать, его, опять-таки, пронизывает жизненный принцип остального организма. Человек позволяет представлениям неким образом исчезать. Поэтому мы можем ска­зать: в головном человек уничтожает свое прошлое. Благодаря этому он становится, как нервно-чувствен­ный человек, носителем образов, он получает переживания образов, которые ткут в эфирном. ... Когда человек развивает голову в отношении ее формы, то при этом в настоящее время он подвержен действию тех сил, которые развиваются в космосе, когда Солнце стоит в знаках Рыб, Овна, Тельца и т.д.; но человек в отношении формы голову поднимает (за Зодиак). Поэтому голова у него не жи­вотная; он принимает вертикальное положение...
     Рассматривая жизнь, мы можем сказать: в отношении головы жизнь развивается под воз­действием внешних планет ... Но когда человек возвышает свою жизнь, то происходит сле­дующее: не будь планеты заслонены Солнцем ... вся жизнь нервов все более и более становилась бы жиз­нью чувств. Человек ощущал бы глаза, и это продолжалось бы в жизни нервов; он ощущал бы слух, и это продолжалось бы в жизни нервов. В жизни нервов хаотически, не органично столкнулась бы чувственная жизнь двенадцати чувств. Благодаря тому, что внешние планеты закрыты, жизнь нервов оторвана он жиз­ни чувств, и человек в состоянии ... сознательно, произвольно действовать в жизни представлений... Итак, мы можем сказать: в чувствах обособившееся эфирное существо ткет во время восприятий. В орга­низме нервов ткет связанная с телом, ослабленная жизнь чувств. — Все в целом получает образный хара­ктер (поскольку)... человек принимает вертикальное положение. Животное остается внутри Зодиака и имеет сновидческие, а не образные представления, как человек. А сновидческие представления проистекают из жизненного принципа организма, тогда как образные представления есть чистое порождение свободной эфирной жизни, больше не связанной с физическим телом". Благодаря освобождению головы от деятельности Зодиака и планет, в ней возникает свободная эфирная жизнь. "Она затем пронизывается астральным телом и Я, которые благодаря этому принимают участие в ткании мыслей и представлений эф.телом".
     Теперь обратимся к другому полюсу, выражающемуся в человеческой деятельности охотника и т.д. "Че­ловек закрепляется в этой деятельности благодаря тому, что отрывает себя от действия соответствую­щих зодиакальных областей". Животное образует свою систему конечностей под непосредственным влиянием соответствующих знаков: Стрельца, Козерога, Водолея. На человека они действуют сквозь Землю, когда Земля находится в север­ной полусфере. Однако это верно для более древних времен, теперь же различные человеческие формы на Земле перемешались. "Человек в вершине своей головы имеет образную жизнь, он воспринимает как обра­зы мира звезд, так и образы планетных движений, когда свое жизненное существо развивает по направлению к вершине головы. Он развивает здесь образную жизнь, а также воспринимает образы из космоса, из макрокосмоса.
     С другой стороны он образов не воспринимает. Поэтому возникают ... конечности, формы, противоположные, форме головы. Он также развивает деятельность, отдаляющую макрокосмическое влияние..." Если бы сквозь Землю, с той стороны, на человека продолжали действовать планеты и Зодиак, Земля не загораживала бы их действия, то он не развил бы свободной деятельности. Жизнь в его конечностях окостенела бы, материя приобрела бы рогообразный характер. Вырвавшись из Зодиака, человек избежал копыт.
     В конечностях происходит деятельность, противоположная той, что совершается в голове. Здесь ма­терия не распыляется, но ей даже не дают достичь полной космической зрелости. "Мы потому имеем паль­цы на руках и ногах, что не даем конечностям достичь полного роста". А если бы они выросли полно­стью, то вместо ногтей у нас были бы копыта. "Благодаря тому, что мы, т.обр., не дали созреть ко­нечностям, мы смогли развить в них волю, которая является задатком для следующей земной жизни. ... Волевое послание (в будущее) человека является не дошедшим до конца органическим образованием. ... А чем является не дошедшее до конца органическое образование? — Семенем. Ибо семя может развиваться далее".
     "Человек воспринимает оживляющий кислород, который связан в нем с организмом конечностей, со всем подвижным. Он соединяет кислород с углеродом. Углерод сначала действует возбуждающе — как убивающее — на нервно-чувственную жизнь, затем он выталкивается, как отмершее. Здесь мы имеем материально наивнешнейшую жизнь в кислороде и наивнешнейшую смерть в углероде: умирание — оживление, уми­рание — оживление. Так колеблется жизнь между умиранием и оживлением.
     Душевно это обстоит так, что мы внутренне нечто переживаем, что, с одной стороны, как жизнь мыс­лей, является чисто эфирным, но эф.тело захватывает определенные образования, железы. Железы отделяют, ослабляют материю. Телесно происходит так, что эф.тело действует на железы. Железы не соединяются подобно мышцам — которые, скажем, принадлежат конечностям — с эфирной жизнью, но в тот момент, когда эф. тело охватывает железы, они отделяют материю. Т.обр., это не полностью слитая взаимосвязь эфирной жизни с материальной жизнью. Это переход". В костях и мышцах конечностей эф. те­ло сильно захватывает материю и она остается свежей, живой. В голове материя не захвачена эф.телом, она там уничтожается. Свободная эфирная деятельность развивает жизнь мыслей. "Когда же эф.тело за­хватывает железы, то оно хотя и соединяется с ними, но они его не переносят; мышцы же его переносят.
     ...Железы тотчас же отторгают материю и изгоняют эф.тело. Такова душевно жизнь чувств. ...Но когда эф.тело исчезает в железах — до того, как появится отторжение — то тогда у человека нет эф.тела, оно исчезает в железах. Поэтому он переживает себя толь­ко в своем Я и в своем астр.теле. Так обстоит дело с чувствами.

Представление: эф.тело, астр.тело, Я.
Существо чувств: астр. тело, Я.
Жизнь воли: Я.

     В жизни мыслей физ. тело отталкивается и человек живет в эфир.теле, астр.теле и в Я.
     "В человеческой голове живет Я; оно ткет в астр. и эф. телах и отталкивает физ.тело. Поэтому Я с по­мощью астр. и эф.тел переживает мысли.
     Существо чувств: здесь человеком берется эф.тело, когда оно захватывает железы; до тех пор, пока железы полностью не обособятся, человек лишен эф.тела. Оно простирается в физ.тело. Здесь во внут­реннем, сознательном переживании человек имеет только астр.тело и Я. Он переживает их чувственно—сновидчески, поскольку утопает в физ.теле. Затем идет жизнь воли. Здесь все обстоит так, что чело­век со своим эф.телом полностью погружается в органическую материю. Но в бодрственном состоянии эф. тело берет с собой астр.тело. Благодаря этому человек способен совершать движения. Он берет астр.тело с собой в материю. Здесь также и астр.тело оказывается удаленным от человека, и человек лишь од­но Я переживает в сознании.
     Так находим мы полную взаимосвязь между душевной и телесной жизнью. Лишь из антропософского познания становится ясно, как Я, астр. и эф. тела принимают участие в физ.теле; затем мы замечаем разницу между душевной жизнью мыслей, душевной жизнью чувств и душевной жизнью воли".208 (15,16,17)

Субстанциональность и облик мыслей

1583. "Мысль есть форма, принимаемая в человеке бесформенным духо-существом, подобно тому, как в растении оно принимает облик, а в животном становится душой. Поэтому для человека, поскольку он есть мыслящее существо, нет особого, вне его самого создающего его, элементарного царства. Его элементарное царство работает в его чувственном теле. Лишь поскольку человек является существом, обладающим обликом и ощущением, над ним работают элементарные существа того же рода, что и те, которые работают над рас­тениями и животными. Но организм мысли вырабатывается в человеке из самой внутренней глубины его физ. тела. В духовном организме человека, в его выработанной до степени совершенного мозга нервной системе мы чувственно-наглядно имеем перед собой то, что работает в растениях и животных как нечувственная сило-сущность. По этой причине то, что в животном проявляется как самочувствие, в человеке является самопознанием. В животном дух чувствует себя душой; он еще не постигает себя как духа. В человеке же дух познает себя как духа, хотя — познавая через физические условия — только как теневой отблеск духа, как мысль".9 (12)

17. "Мы называем душевным "я" и астр. тело".224 (5)

18. "Вы можете точно различать внутри вашей душевной жизни волю, мудрость (чувства, представления), движение и форму. Все это ткет и живет внутри вашей души".134 (4)

24. "Троякого рода силы выступают из глубочайшего внутреннего души: свобода, жизнь воспоминаний, сила любви. Свобода — это внутреннее преобразование эф., или формообразующего, тела. Сила воспомина­ния — это выступающая внутренне, образующая сны сила астр. тела. Любовь — это внутренне выступа­ющая, ведущая человека к отдаче внешнему миру сила". Этими силами одухотворяется наша душа и обрета­ет способность проникать в духовный мир. "Кто не понимает этого троякого внутреннего пронизания ду­ши духом, тот не понимает, как душа человека таит в себе дух".225 (10)

5. Индивидуально-душевное

Мысль, чувство и воля в их взаимосвязи
1662. "Нигде в душевной жизни мышление, чувство и воля не разделены, повсюду они действуют одно в другом. И если их сегодня разделяют, то это абстрактное разделение ... но в виде таких абстрактных поня­тий они могут нам служить для нашего различающего познания; правильного же образа действительности это нам не дает". Истинный образ действительности есть чувство и воля в мысли, мысль и воля в чувстве, мысль и чувство в воле. Тогда возникает подвижная душевная жизнь с ее полярностями: мышление с его ари­маническим характером, воля — с люциферическим.210 (1)

1663. "Мысли превращаются (метаморфизируются) в душе в чувства, а чувства опять в волю". Мысль воз­никает от превращения чувства. "Жизнь мысли — это умершая жизнь чувства. В мысли живет, я бы сказал, остаток жизни чувства". Но мысль может быть снова пробуждена к чувству.65 с.649.

1732. "Человека влечет к страданию, погашающему старые кармические долги, но исходит это не из со­знания отдельной личности, а из обширного сознания, охватывающего время между смертью и новым рожде­нием. Ту сущность человека, которая охватывается этим сознанием, мы назовем индивидуальностью челове­ка. А сознание, постоянно прерываемое сознанием личности, мы назовем, в про­тивоположность сознанию отдельной личности, индивидуальным сознанием".120 (1)

XI. ВНУТРЕННЯЯ ПРИРОДА ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ

1. От физического к душевному
1786. "Наш обычный звук происходит, собственно, оттого, что воздух пронизан звуковым эфиром... И когда этот эфир пронизывает воздух, то он сообщает ему живущее в себе, и потому для нашего восприятия возникает то, что мы называем звуком. Этот звуковой эфир, который в то же время является химическим эфиром ... он живет в нашем жидком организме. ... Мы имеем эф. тело, оно работает и действует, когда образует мысли в нашем жидком организме. Но в этот жидкий организм постоянно входит и выходит то, что мы называем химическим эфиром. Рассматривая наш организм, мы находим полный эфирный организм состоя­щим из химического эфира, теплового, светового, жизненного эфира, и, кроме того, совершенно особо, через жидкое тело в нас входит-выходит химический эфир. Астр. тело, выражающее себя в чувствах, связано с воздушным организмом. Но с этим воздушным организмом особое родство имеет другой род эфира, пронизывающего воздух, — световой эфир. ... Световой эфир, несомый воздухом, родственный воздуху — как звук, — особенно проникает в наш воздушный организм; и он лежит в основе того, что входит и выходит из нашего воздушного организма".
     "Наконец, мы обладаем Я. Оно является той духовной организацией, которая то, что мы носим в се­бе как тепло... не только внешне ограничивает исходя из себя, но насквозь конфигурирует внутренне. И душевное нам не понять, если мы не примем во внимание это прямое действие Я на тепло. Я в человеке является прежде всего тем, что приводит волю в движение, подает волевые импульсы. Как Я подает волевые импульсы? С другой точки зрения мы говорили, как волевые импульсы связаны с земным, а мысле-импульсы, импульсы представлений — со внеземным. Но когда Я держит волевые импульсы вместе, то где пролегает тот путь, по которому они вступают во все человеческое существо? Это происходит путем воз­действия воли на тепловой организм человека".202 (10)

     18. "В честь Богини Деметры был воздвигнут Элевзинский храм. Она является дочерью Кроноса. От Зевса, до его женитьбы на Гере, у нее родилась дочь Персефона. Однажды во время игры Плутон, Бог подземного мира, похитил Персефону. Стеная, Деметра обошла всю Землю, ища ее. В Элевзисе она присела на камень возле дочерей Келеоса, где ее и нашел властитель той области. Под видом старой женщины она стала служить в семье Келеоса, ухаживая за сыном царицы. Она хотела дать этому сыну бессмертие и для этого каждую ночь помещала его в огонь. Однажды это обнаружила мать и разразилась слезами и стенаниями. Наделение бессмертием стало после этого невозможным. Деметра покинула дом. Келеос построил храм. Печаль Деметры по Персефоне была бесконечно велика. И земля утратила плодородие. Боги должны были как-то успокоить ее, чтобы не случилось чего ужасного. Зевс велел Плутону отпустить Персефону в верхний мир. Но перед этим Бог подземного мира дал ей съесть гранатовое яблоко. Вследствие этого она была вынуждена периодически снова спускаться в подземный мир. Одну треть года она проводила в нижнем, две трети в верхнем мире. Так примирились с Деметрой; она снова вернулась на Олимп. В Элевзисе же, месте ее страха, она учредила праздничный культ, который должен был впредь напоминать о судьбе. ...
     Что попеременно пребывает в нижнем и верхнем мире — это душа. Так в образе представлено вечное души и ее вечное преобразование через рождение и смерть. От бессмертного, Деметры, происходит душа. Но она похищается преходящим и разделяет судьбу преходящего. Она вкусила от плодов нижнего мира: человеческая душа насыщается преходящим, поэтому постоянно она не может жить в высях Божественного. Она все снова должна возвращаться в царство преходящего. Деметра — это представительница той сущности, из которой возникает человеческое сознание, но это сознание должно мыслиться как могущее возникнуть через духовные силы Земли. Деметра, таким образом — пра-существо Земли, и одарение ею земли силами семени, плодами полей, указывает лишь на более глубокую сторону ее сущности. Это существо хочет дать человеку бессмертие. Деметра помещает своего питомца на ночь в огонь. Но человек чистую мощь огня (духа) не может выносить. Деметра вынуждена от этого отказаться. Она лишь учреждает храмовый культ, в котором человеку, в меру его сил, можно частично приобщаться к Божественному". 8(5)

     20. "Персефона, вынужденная периодически сходить во тьму нижнего мира, представляет собой образ человеческой души, полный глубокого смысла. Эта душа происходит из небесных сфер, и ей предопределено быть бессмертной. Она дочь бессмертной земной Души, представленной в образе Деметры. Но душа человека не может нераздельно наслаждаться бессмертием. Периодически она должна нисходить в царство смерти". Воплощаясь на Земле, душа наслаждается ее плодами (гранатовое яблоко, которое должна съедать Персефона) и потому должна все снова возвращаться сюда, т.е. у души развивается вожделение к земному. "Земная Душа (Деметра) хотела бы своей дочери, человеческой душе, дать бессмертие. Поэтому Деметра пытается доверенного ей ребенка очистить в огне, исцелить от смертности".
     "Произошедший от бессмертного и смертной Дионис — это образ человеческого духа. В человеческом духе одна часть божественного Духа познает саму себя. Этот Дух является в человеке не чисто, а в одеянии страстей. Титаны — это образ таких страстей. В отдельном человеке они дают действовать не чистому, божественному Духу, но постоянно лишь отдельным его частям. Однако, несмотря на это, в каждом человеке имеется источник Божественного (сердце). Оно и спасается мудростью (Афиной). Очищение, исцеление разрушаемого титаническими страстями божественного Духа представлено в драме Диониса. Взятые вместе, драма Персефоны и драма Диониса образуют человеческую пра-драму..." 34 с. 154-156

     43. Нанна ("Песнь о Нибелунгах") — это человеческая душа. Она была прежде связана с Бальдуром — силой солнечного ясновидения. 161 (8)

     209. "В Ферекиде Сиросском, жившем в VI в. до Р. Х., в жизни греческой мысли предстает личность, на которой можно наблюдать рождение того, что в последующих рассуждениях называется "миро- и жизневоззрением". То, что он говорит о мировых вопросах, еще подобно, с одной стороны, мифическим и образным представлениям эпохи, лежащей до стремления к научному мировоззрению; с другой стороны, сквозь образ, сквозь миф представление прорабатывается у него до размышления, которое при помощи мысли стремится проникнуть в загадки бытия и в положение человека в мире. Он еще представляет Землю в образе крылатого дуба, вокруг которого Зевс ткет поверхность Земли, моря, реки и т.д. Он мыслит себе мир пронизанным духовными существами, о которых говорит греческая мифология. Он говорит также о трех источниках мира: о Хроносе, Зевсе и Хтоне. ... Ферекид приходит к образу мира иным путем, чем приходили до него. Значительным у него является то, что человека как одушевленное существо он ощущает иначе, чем это было до него. Для прежнего образа мира выражение "душа" не имеет еще того смысла, который она получила для позднейших жизневоззрений. У Ферекида идея души также еще не существует в таком виде, как у следующих за ним мыслителей. ... Люди прежних времен еще не отделяют подлинное человеческое душевное переживание от природной жизни. Они не ставят себя как особое существо наряду с природой; они переживают себя в природе точно так же, как они переживают в ней молнию и гром, движение облаков и звезд, прорастание растений". 18(2)

     213. "Пифагор хотел привести своих приверженцев к ощущению "добрых пра-материй", в которых должен был быть представлен первоисточник их душ. В этом отношении можно сказать, что он и его ученики хотели служить иным богам, чем народ, и этим указывается на то, что должно казаться разрывом между такой личностью, как Пифагор, и народом. Этот последний чувствовал себя хорошо со своими богами; Пифагор должен был отослать этих богов в область несовершенного. В этом также следует искать "тайну, о которой говорится в связи с Пифагором и которая не должна была открываться непосвященным.
     Она заключалась в том, что его мышление приписывало человеческой душе иное происхождение, нежели душам богов народной религии. Этой "тайне" должны быть в конце концов приписаны многочисленные нападки, которым подвергся Пифагор. Как мог он кому-либо, кроме тех, кого он сначала тщательно подготовлял к подобному познанию, пояснить, что они, как души, должны в известном смысле считать себя даже более высокостоящими, чем народные боги. И как можно иначе, чем строгим образом жизни, привести души к тому, чтобы они чувствовали свое высокое происхождение и вместе с тем чувствовали себя вовлеченными в несовершенство. Это чувство должно было породить стремление устроить жизнь таким образом, чтобы она путем самоусовершенствования была возвращена к своему первоисточнику. Понятно, что вокруг такого стремления Пифагора должны были создаться легенды и мифы, однако исторически до нас не дошло почти ничего об истинном значении этой личности. Но если кто-либо займется легендами и сказаниями древности о Пифагоре в их взаимосвязи, тот все же узнает в них только что описанный образ. ... Затруднительным для современного мышления в образе Пифагора является его идея о т.наз. "перевоплощении душ". Кажется дерзким якобы сказанное однажды Пифагором, что он знает, что в прежние времена он уже существовал на Земле как другое человеческое существо". Это раскрылось ему не понятийно, а как внутреннее восприятие. Позднейшими пифагорейцами считаются Филолей, Архита и др. О них говорили в древности, что они "рассматривали вещи как числа".
     Фалес обладал флегматическим темпераментом, Анаксимен — сангвиническим. К нам дошло его изречение, непосредственно показывающее, что он ощущал внутреннее переживание элемента воздуха как выражение мировой тайны: "Подобно тому, как наша душа, которая есть дыхание, связывает нас воедино, так воздух и дыхание окружают Вселенную".
     "Непредвзятое исследование должно ощущать мировоззрение Гераклита совершенно непосредственно как выражение его холерической внутренней жизни. ... Он принадлежал к одному из знатнейших родов Эфеса. Он стал горячим поборником демократической партии. Это произошло потому, что ему открылись известные воззрения, истинность которых предстала перед ним в непосредственном внутреннем переживании. Воззрения его окружения, будучи поставленными рядом с его воззрениями, как казалось ему, должны были непосредственно и совершенно натурально доказать безумие этого окружения. Благодаря этому он пришел к столь значительному конфликту, что покинул свой родной город и вел одинокую жизнь у храма Артемиды. Прочтите несколько его изречений, дошедших до нас: "Было бы хорошо, если бы все взрослые эфесцы повесились и передали бы свой город несовершеннолетним". "Глупцы в своем неразумии, даже когда они слышат истинное, подобны глухим; о них говорится: они отсутствуют, присутствуя". Внутреннее переживание, выражающееся в подобной холеричности, ощущает себя родственным пожирающему действию огня; оно не живет в удобном, спокойном бытии, оно чувствует себя единым с "вечным становлением". Такой душевный строй переживает покой как бессмыслицу, отсюда знаменитое изречение Гераклита: "Все течет". 18(2)

     218. "В Эмпедокле жила индивидуальность, в душе которой встретились в бурном столкновении старый и новый образ представлений. Он еще чувствует связь души с внешним бытием. Ненависть и любовь, антипатия и симпатия живут в человеческой душе; они живут также за пределами стены, окружающей человеческую душу; жизнь души, таким образом, равномерно продолжается вне этой стены и проявляется в силах, разделяющих и соединяющих элементы внешней природы: воздух, огонь, воду, землю — и обусловливающих таким образом то, что чувства воспринимают во внешнем мире.
     Эмпедокл стоит перед природой, являющейся для чувств неодушевленной, и развивает такое душевное настроение, которое восстает против этого обездушивания. Его душа не может поверить, чтобы истинная сущность природы была тем, что из нее хочет сделать мысль. Менее всего она может допустить, чтобы она к этой природе действительно стояла лишь в таком отношении, какое вытекает из мыслительного мировоззрения. Необходимо представить себе, что происходит в душе, которая во всей остроте переживает такое внутреннее раздвоение и страдает от него, тогда можно будет почувствовать, как в душе Эмпедокла воскресает как сила ощущения старый образ представлений, но она не соглашается вполне осознать это и ищет бытия в мысле-образах, в том, отголоском чего являются изречения Эмпедокла, которые, если их понять на основании сказанного, утратят свою странность. Ведь ему приписывается следующая фраза: "Прощайте. Я странствую уже не как смертный, но как бессмертный Бог ... как только я вхожу в цветущие города, мне оказывают почести мужчины и женщины: они присоединяются ко мне тысячами, ища вместе со мной пути к своему исцелению, ибо одни ждут от меня прорицаний, другие — изречений, целящих от различных болезней". Таким образом одурманивает себя душа, в которой бродит древний образ представлений, благодаря которому она ощущает свое собственное бытие как бытие изгнанного Бога, который из иного бытия перенесен в лишенный души мир и который поэтому ощущает землю как "необитаемое место", куда он брошен как в наказание. Разумеется, в душе Эмпедокла можно найти еще и другие ощущения, ибо из его изречений впечатляюще сверкают молнии мудрости".
     "Те мыслители, которых называют атомистами, смотрели иначе, чем Эмпедокл, на то, чем,, благодаря рождению мысли, стала природа для души человека. Самый значительный среди них — Демокрит (род. в 460 г. до Р. X. в Абдере). Левкипп является его предшественником.
     У Демокрита гомойомерии Анаксагора стали в значительно большей степени вещественными. Пра-существа, частицы Анаксагора можно еще сравнить с живыми зародышами; у Демокрита они становятся мертвыми, неделимыми частицами вещества, своими различными комбинациями составляющими вещи внешнего мира. Они движутся по направлению друг от друга, друг к другу, друг через друга; таким образом возникают процессы природы. Мировой разум Анаксагора, который как духовное (бестелесное) сознание целесообразно создает мировые процессы из совместного действия гомойомерии, становится у Демокрита природной закономерностью.
     Душа допускает лишь то, что она может постигнуть как ближайший результат мысли. Природа совершенно обездушена, мысль, как переживание души, бледнеет и становится внутренним теневым образом обездушенной природы. Тем самым через Демокрита проявился мысленный прообраз всех более иди менее материалистически окрашенных мировоззрений последующего времени.
     Мир атомов Демокрита представляет внешний мир, природу, в которой совершенно нет "души". Переживания мысли в душе, благодаря рождению которых человеческая душа обратила внимание на самое себя, у Демокрита — лишь теневые переживания. Этим отчасти характеризуется судьба переживаний мысли. Они приводят человеческую душу к сознанию собственного существа, но они, в то же время, наполняют ее неизвестностью относительно ее самой. Через мысли душа переживает себя в себе самой, но она может в то же время чувствовать себя вырванной из духовной, независимой от нее мировой силы, дающей ей уверенность и внутреннюю опору. Такими отделенными (от духовного мира) чувствовали себя те люди, которым в греческой духовной жизни дается имя софистов". Наиболее значительным среди них является Протагор (из Абдеры, 480-410 г. до Р. Х.). Вместе с ним следует упомянуть Горгия, Крития, Гиппия, Трасимаха, Продика. Софистов часто изображают людьми, легкомысленно обращавшимися с мышлением. Такому мнению сильно способствовало то, как их описывал автор комедий Аристофан. Но лучшей их оценкой может, наряду со многим другим, служить, например, сказанное о них Сократом, который в определенной мере чувствовал себя учеником Продика и указывал на него как на человека, хорошо действовавшего в смысле облагорожения языка и мышления своих учеников. Воззрение Протагора высказано в известном изречении: "Человек есть мера всех вещей сущих, дабы они были, не сущих, дабы они не были".
     Переживание мысли господствует в настроении, лежащем в основе этого изречения. И в нем не чувствуется связи с объективной мировой силой. Когда Парменид говорит, что чувства дают человеку мир заблуждений, то можно было бы пойти еще дальше и прибавить: а почему не может обманывать и переживаемое мышление? Протагор, вероятно, ответил бы: какое дело человеку до того, является ли мир вне его иным, чем он его воспринимает и мыслит? Разве он представляет его не для себя? Каким бы он ни был для другого существа, человеку нечего об этом заботиться. Его представления должны служить только ему; он должен с их помощью найти в мире свой путь. Если он совершенно уяснит себе самого себя, то не станет желать иных представлений о мире кроме тех, которые нужны ему. Протагор хочет иметь возможность строить на мышлении, поэтому он основывает его исключительно на совершенстве его собственной мощи.
     Но тем самым Протагор вступает как бы в противоречие с духом, живущим в глубинах Греции. Этот "дух" ясно ощутим в греческом существе. Он высказывается уже в надписи на дельфийском храме: "Познай себя"". "Какова ценность отдельного человека? Софистика ставит этот вопрос и делает этим шаг на пути к греческому просвещению". 18(2)

     219. "Между современными атомистами и Демокритом лежит целый мир, потому что Демокрит чувствует в себе контраст между человеком и природой, телом и душой. Он говорит об атомах, которые являются только комплексами сил. Он противопоставляет их пространству, как атомист нашего времени не смог бы этого сделать для атомов современной физики. Мог ли бы ученый наших дней сказать, как Демокрит: в бытии нет ничего больше, чем в небытии, в наполненном — ничего больше, чем в пустоте? Для Демокрита пустое в пространстве сродни пространству, наполненному атомами. Но все это имеет смысл только для сознания, которое еще не имеет представлений о современном понятии тела, а вместе с ним, и о концепции составляющих его атомов... Если бы Демокрит представлял себе пустоту так же, как мы, то, несомненно, он не стал бы сравнивать ее с бытием; и если он это сделал, то именно потому, что искал в ней душу, душу, которая несет Логос. Существование души для него — необходимость, но это необходимость психическая, внутренняя, у которой нет ничего общего с той, которая проистекает из наших природных законов. Вот что надо хорошо понять, когда хотят точно охватить оттенки мысли и чувства этих прошедших эпох". 326(2)

Сократ

     221. "Если о софистах можно сказать, что они привели дух Греции к опасному подводному камню, выражающемуся в словах "Познай самого себя", то в Сократе мы должны признать такую личность, которая в высокой степени совершенства выразила этот дух.. Сократ родился в Афинах в 470 г. и был в 400 г. до Р. X. приговорен к смерти через отравление. Исторически Сократ встает перед исследователем из двух источников. Во-первых, — в образе, данном его великим учеником Платоном. Платон излагает свое мировоззрение в форме диалогов. И Сократ выступает в этих "диалогах" как учитель. Он является здесь как "мудрец", своим духовным водительством приведший окружающих к высоким ступеням познания. Второй образ дан Ксенофоном в его воспоминаниях о Сократе. Оба они взаимно дополняют друг друга. ... Обращая свой взор на Сократа, Платон приводит не такое учение, которое "устанавливается" размышлением, а дает высказаться в истинном смысле развитому человеку и наблюдает, что он выражает как истину. Таким образом, то, как Платон относится к Сократу, становится выражением того, чем является человек в своем отношении к миру. Значительно не только то, что Платон сказал о Сократе, но и то, как он в своем творчестве писателя выставил Сократа в мире греческой духовной жизни.
     С рождением мысли человек был обращен на свою "душу". Теперь возникает вопрос: что говорит эта душа, когда она поднимает свой голос и выражает то, что в нее вложили мировые силы? И из того отношения, в которое Платон становится к Сократу, получается ответ: в душе мировой разум говорит то, что он хочет сказать человеку. Этим обосновывается доверие к откровениям человеческой души, поскольку она развивает в себе мысль. Под знаком этого доверия встает образ Сократа. ... Мировой разум изливает свой свет в жизнь мысли без особых приемов. Сократ ощущал: в мыслящей душе живет сила, которую ищут в "местах оракулов". Он ощущал в себе "демона", духовную силу, которая управляет душой. Сократ хотел сказать: душа, нашедшая себя в жизни мысли, может почувствовать, что она в себе общается с мировым разумом. Это есть выражение оценки того, чем являются для души переживания мысли.
     Под влиянием этого воззрения проливается особый свет на добродетель. Ценя мысль, Сократ должен предположить, что истинная добродетель человеческой жизни открывается жизни мысли. Истинная добродетель должна быть найдена в жизни мысли, ибо жизнь мысли определяет ценность человека. "Истине можно научиться", — так большей частью выражает Сократ свое представление. Ей можно научиться, ибо ею должен обладать тот, кто действительно постигает жизнь мысли. И то, что Сократ говорит о добродетели, имеет целью обосновать доверие в душе, познающей себя в переживании мысли. Правильной мысли о добродетели следует доверять больше, чем всем другим мотивам. Добродетель делает человека ценным, когда он переживает ее в мысли". 18(2)

     225. "Родившийся в Афинах в 427 г. до Р. Х. Платон, ощущал, как ученик Сократа, что благодаря учителю в нем укреплялось доверие к жизни мысли. Все, что хотело выявить предыдущее развитие, достигает в Платоне высшей точки, и это есть представление о том, что в жизни мысли раскрывается мировой дух. Это ощущение проливает свет на всю душевную жизнь Платона. Все познаваемое человеком посредством чувств или каким-либо иным образом не имеет цены до тех пор, пока душа не осветит это светом мысли.
     Философия становится для Платона наукой об идеях как об истинно сущем. И идея есть откровение мирового духа посредством откровения мысли. Свет мирового духа сияет в человеческой душе, раскрывается в ней как идеи; и человеческая душа, схватывая идею, соединяется с силой мирового духа. Распростертый в пространстве и времени мир подобен морской воде, в которой отражаются звезды; но действительно лишь то, что отражается как идея. Таким образом, для Платона весь мир превращается в действующие друг на друга идеи. Их действия в мире осуществляются благодаря тому, что они отражаются в первоматерии. Благодаря этому отражению возникает то, что человек видит как отдельные вещи и отдельные процессы. Но не следует познание распространять на первоматерию, ибо в ней нет истины. К ней человек приходит после того, как выделит из образа мира все, что не является идеей.
     Для Платона человеческая душа живет в идее; но эта жизнь устроена таким образом, что душа не во всех своих проявлениях является откровением жизни в идеях. Платон, по-видимому, различает в человеческой душе три члена, или части: душу разума, мужественную душу и душу вожделений. Но мы вернее определим дух его представлений, выразив это иным образом. Душа по своему существу — член мира идей. Как таковая она — душа разума. Но она действует так, что к своей жизни в разуме она присоединяет деятельность в мужестве и в вожделениях. В этом тройственном проявлении живет земная душа. Как душа разума, она через физическое рождение нисходит к земному бытию и со смертью вступает вновь в мир идей. Поскольку она душа разума, она бессмертна, ибо как таковая — она сопереживает вечное бытие мира идей.
     Это учение Платона о душе является значительным фактом в эпохе восприятия мысли. Пробужденная мысль обратила внимание человека на душу. У Платона развивается взгляд на душу, являющуюся целиком результатом восприятия мысли. В Платоне мысль осмелилась не только указать на душу, но также выразить, что такое душа, известным образом описать ее. И то, что мысль может сказать о душе, дает этой последней силу осознать себя в вечном. Мысль в душе освящает даже природу временного, расширяя свое собственное существо за пределы временного. Душа воспринимает мысль. Душа нравственна, если устраивает жизнь так, чтобы с особой силой выявляться как душа разума. Мудрость — это та добродетель, которая исходит из разумной души; она облагораживает человеческую жизнь; мужество соответствует мужественной душе, сознательность — душе вожделений. Две последние добродетели возникают, когда разумная душа становится властительницей над откровениями двух других душ. Когда все три добродетели гармонически совместно действуют в человеке, возникает то, что Платон сзывает справедливостью, направлением к добру". 18(2)

Платон и Аристотель

     234. "Ученик Платона — Аристотель (род. в 384 г. до Р. Х. в Стагире во Фракии, ум. в 321 г.) отмечает вместе со своим учителем высшую точку греческого мышления. В нем уже совершилось и пришло к успокоению вживание мысли в мировоззрение, мысль вступает в свое правомерное владение, чтобы из себя понять существ и процессы мира. Платон еще применяет свои представления к тому, чтобы привести к господству мысль и повести ее к миру людей. У Аристотеля это господство стало само собой разумеющимся. Далее вопрос идет о том, чтобы укрепить ее во всех областях познания. Аристотель умеет пользоваться мышлением как орудием, проникающим в сущность вещей. У Платона речь идет о том, чтобы преодолеть вещь или сущность внешнего мира. Когда это преодолено, душа несет в себе идею, которая лишь отбрасывает тень на внешнее существо, которое ей чуждо, и витает над ним в духовном мире истины. Аристотель хочет погрузиться в существа и процессы, и то, что душа находит при этом погружении, является для него существом самой вещи. Душа чувствует, что она только вынула из вещи это существо и привела его для себя в форму мысли с тем, чтобы нести это в себе в виде памяти о вещи. Таким образом, для Аристотеля идеи пребывают в вещах и процессах, они являются одной стороной вещей, той, которую душа своими средствами может из них вынуть; другая сторона, которую душа не может вынуть из вещей, благодаря которой они имеют свою построенную в самих себе жизнь, есть вещество, материя.
     У Платона его воззрение на душу проливает свет на все мировоззрения; то же самое видим мы и у Аристотеля. Основную сущность всего мировоззрения обоих мыслителей можно охарактеризовать, характеризуя их воззрение на душу.
     Для Платона важно то, что живет в душе и что, как таковое, участвует в мире духа; для Аристотеля важно, как предстает душа перед его собственным познанием. Душа должна погрузиться в себя самое, в другие вещи, дабы разобраться в том, что составляет ее сущность. Идея, которую в смысле Аристотеля человек находит во внедушевной вещи, и есть эта сущность вещи, но душа ввела сущность в форму идеи, дабы овладеть этой сущностью. Действительность присуща идее не в познающей душе, но во внешней вещи совместно с веществом (Хиле). Однако, если душа погружается в себя, то она находит и идею как таковую в действительности. В этом смысле душа есть идея, но действенная идея, действенная сущность. И она проявляет себя в жизни человека как такая действенная сущность. В зародышевой жизни человека она охватывает телесное. Между тем как во внедушевной вещи идея и вещество образуют нераздельное единство, относительно человеческой души и ее тела этого сказать нельзя. Здесь самостоятельная человеческая душа охватывает телесное, лишает силы действующую уже в теле идею и сама занимает ее место. В смысле Аристотеля, в телесном, о которым соединяется человеческая душа, уже живет душевное. Ибо и в теле растений, и в животном теле он видит действие подчиненного, душевного. Тело, несущее в себе душевное растения и животного, как бы оплодотворяется человеческой душой, и таким образом для земного человека телесно-душевное соединяется с духовно-душевным. Это последнее прекращает самостоятельную деятельность телесно-душевного во время человеческой земной жизни и само действует при посредстве телесно-душевного как при помощи инструмента. Благодаря этому возникает пять проявлений души, которые у Аристотеля являются подобно пяти душевным членам: растительная душа (трептикон), ощущающая душа (эстетикон), душа, развивающая вожделения (оретикон), душа, развивающая волю (кинетикон), и духовная душа (дианоэтикон).
     Образ мира Аристотеля является исследователю следующим образом: внизу живут вещи и процессы, представляя вещество и идею; чем выше поднимаем мы взор, тем больше исчезает то, чему присущ характер вещества; чисто духовное — представляющееся человеку как идея — является как мировая сфера, в которой коренится существо Божественного как чистая духовность, которой все движется. Этой мировой сфере принадлежит духовная человеческая душа; она существует не как индивидуальное существо, а только как часть мирового Духа до тех пор, пока не соединится с телесно-духовным. Благодаря этому соединению она достигает своего индивидуального, отделенного от мирового Духа бытия. ... Таким образом, индивидуальное душевное существо берет свое начало с человеческой земной жизнью и затем продолжает жить бессмертным. Платон принимает предсуществование души до земной жизни, Аристотель его отвергает. Для последнего, признающего существо идеи в вещи, это так же естественно, как естественно для Платона противоположное, ибо он представляет идею реющей над вещью. Аристотель находит идею в вещи; и то, чем душа должна быть в духовном мире как индивидуальность, достигается ею в теле". 18(2)

Неоплатонизм

     243. "Но показала ли жизнь греческой мысли душе, что она обладает силой дать ей все то, что она в ней пробудила? Перед этим вопросом, как бы образуя отзвук жизни греческой мысли, стояло то направление мировоззрения, которое зовется неоплатонизмом. Его главный представитель — Плотин (204-269 по Р. Х.). Предтечей его может быть назван уже Филон, живший в начале нашего летоисчисления в Александрии. Ибо Филон не опирается на творческую силу мысли для построения мировоззрения. Он скорее применяет мысль для того, чтобы понять откровение Ветхого Завета. Что рассказывается в нем — как факты, — он излагает мыслительно, аллегорически. Рассказы Ветхого Завета становятся у него символическими образами душевных процессов, к которым он стремится подойти мыслительно. Для Плотина мыслительное переживание души не является чем-то таким, что охватывает душу в полноте ее жизни. За жизнью мысли должна лежать иная душевная жизнь. На эту душевную жизнь постижение мысли скорее набрасывает покров, чем раскрывает ее. Душа должна преодолеть существо мысли, уничтожить его в себе и может после этого уничтожения прийти к переживанию, которое соединит ее с первосущностью мира. Мысль приводит душу к себе; она должна теперь постичь в себе нечто такое, что снова выведет ее из той области, в которую ее привела мысль. Плотин стремится к просветлению, наступающему в душе после того, как она оставила ту область, в которую ее привела мысль. Таким способом он думает подняться к мировому существу, не входящему в жизнь мыслей; поэтому мировой разум, к которому поднимаются Платон и Аристотель, не является .для него последним, к чему приходит душа, а творением Высшего, лежащего по ту сторону всякого мышления. Из этого сверхмысленного, несравнимого ни с чем, что может быть помыслено, вытекает мировое свершение. Мысль, как она раскрывалась в греческой духовной жизни до Плотина, как бы совершила свой круг и тем самым исчерпала все отношения, в какие может вступить с нею человек. И Плотин ищет новых источников кроме тех, которые лежат в откровении мысли. Он выступает из развивающейся мыслительной жизни и вступает в область мистики. ... В мышлении Плотина продолжают действовать греческие мысли, но они не растут как организм, а воспринимаются мистическим переживанием и вместо того, чтобы вырабатываться в то, что они создают из себя сами, они перерабатываются с помощью внемыслительных сил. Приверженцами и продолжателями этого мировоззрения были: Аммоний Заккас (175-250), Порфирий (232-304), Ямвлих (IV-й век), Прокл (410-485) и др.
     Подобно тому, как Плотин и его последователи продолжали греческое мышление в его более платонической окраске под влиянием внемыслительного элемента, мышление пифагорейского оттенка развивается Нигидием Фигулом, Аполлонием Тианским, Модератом из Гадеса и др". 18(2)

     255. "Во времена гнозиса (до возникновения христианской мистики) мистика называлась "матезисом". Это было миропознание в широком смысле, возводимое по образцу математики. Мистик искал познания внешнего пространства не только согласно внутренне приобретенным законам, но он искал познания всей жизни; он занимался изучением законов всей жизни". Содержание, характер мистики понимается весьма мало. Необходимо различать троякое: "во-первых, творящие мысли во Вселенной; во-вторых, телесность человека как связующий член; в-третьих, мысли, пережитые затем в человеке. Тело открывает врата творящим вовне мыслям, и они вливаются вовнутрь и там вспыхивают снова. ... творящую в природе мысль называют духом. То, что мысль ощущает, называют телом. Что мысль переживает, называют душой". Творящий вовне дух мистика постигает в трех понятиях. Аристотель имел примечательное понятие о Творце мира — как о "неподвижном движителе". Земля и мир стремятся к нему как к божественной цели. В мистике имеется обозначение для этого стремления к "первичному движителю". В Индии его называют "веда" или "слово", в греческом мире — Логос, Слово. "Это стремление человека к неподвижному движителю, который притягивает нас к себе. То, что осуществляется (претворяется), в первые времена христианской мистики называлось Святым Духом. Стремление (к цели) — это Слово. Третье — это сам неподвижный движитель ... Отец. ... Первый христианский мистик говорил: Бог предстает в трех масках... или персонах (маска=персона) Божественного Духа. В них являет Себя Дух в Универсуме. А живущее внутри человека — это душа. Она не может творить себе мыслей. Она сначала должна иметь ощущение предметов. Тогда она может в себе духовно создать предмет (вторичный). Тогда в душе имеется представление; тогда к нам приходит сознание представления. Что живет в душе — это можно представить себе в двух аспектах: в аспекте ощущения, великого побудителя, великого оплодотворителя; затем идет то, что вспыхивает в душе как представление; это есть покоящееся в душе, что свое содержание воспринимает извне. Покоящаяся душа, позволяющая оплодотворить себя через ощущения, идущие из мира, есть Матерь. Сумма ощущений, приходящих через Универсум, есть душевно-мужское. Отец. Что дает себя оплодотворить, есть душевно-женственное, Матерь-душа, вечно-женственное. То, благодаря чему человек осознает себя, мистики называли Сыном.
     Таковы аспекты души: Отец, Матерь и Сын. Они соответствуют трем аспектам в Космосе: Отцу, Сыну, Св. Духу, аспекту мирового Духа.
     Когда человек дает оплодотворить себя через ощущения души, то он еще раз все Мироздание обретает из своей души как Сына. Этот, из души как из матери рожденный Универсум мистик называл Христом". Экхарт говорит, что Христос рождается в душе. Таулер: Христос — это в каждой душе вновь рожденное Мироздание. В др. Египте этой троичностью были Озирис, Изида и Горус. 51(14)

Августин

     260. "Подобно провозвестию встает новый элемент, который создает из самого себя жизнь мысли у Августина (354-430), чтобы незамеченным продолжать свое течение в прикрывающем его религиозном представлении и чтобы отчетливее выступить позже, в средневековье. У Августина новое является как бы воспоминанием о жизни греческой мысли. Он смотрит вокруг себя и в себя и говорит: пусть все, что открывает мир, дает лишь неизвестное и обманчивое; в одном лишь нельзя сомневаться: в достоверности человеческого переживания. Я не познаю этого восприятия, которое может меня обмануть, я пребываю в самом этом переживании; оно существует, ибо я присутствую в то время, когда ему приписывается его бытие.
     В этих представлениях можно увидеть нечто новое по отношению к миру греческой мысли, несмотря на то, что они похожи на воспоминания о нем. Греческое мышление указывает на душу. Августин указывает на средоточие душевной жизни. Греческие мыслители рассматривают душу в ее отношении к миру; у Августина душевной жизни противостоит нечто в ней самой, и он рассматривает эту душевную жизнь как особый замкнутый в себе мир. Это средоточие душевной жизни можно назвать "я" человека. Для греческих мыслителей становится загадкой отношение души к миру, для новейших мыслителей — отношение "я" к душе. У Августина это лишь начинается; последующие стремления мировоззрений еще слишком заняты согласованием мировоззрения и религии, чтобы ясно осознать то новое, что теперь вступило в духовную жизнь". 18(4)

     262. Скептицизм вел Августина к тому, что в истории философии обычно называют неоплатонизмом. Он питался им значительно больше, чем обычно думают. Слом, который Августин пережил при переходе от манихеизма к плотинизму, с той же силой повторился при его переходе от неоплатонизма к Христианству. "Он нуждался в чем-то таком, что не так непосредственно, как принципы манихейства, должно быть увидено в чувственной вселенной как духовно-чувственное". Если Плотин был последним представителем той эпохи, когда ощущали, могли воспринимать мир идей как духовный мир, то Августин был уже предшественником тех людей, которые этого больше не имели. Только по рассказам других он мог знать об этом. "В таком раздвоении по отношению к плотинизму находился Августин", хотя он и не был полностью лишен способности внутренне понимать плотинизм; он только не имел видения. В таком настроении он подошел к Христианству. "Через Библию он пришел к убеждению: тебе не нужно проникать к Единому, тебе нужно только взирать на то, что историческая традиция сообщает о Христе Иисусе. Здесь Единый низошел вниз, стал Человеком". Сущность мира идей явилась телесно на Земле.
     "Так Августин сменил Плотина на церковь. Но полученное им в плотинизме он использовал для понимания Христианства и его содержания. Так, например, он образовал понятие Единого — для Плотина это было переживанием — и другие понятия, сведя их в троичность, что также шло из плотинизма; что для Августина было Троицей, понималось им на основе плотинизма".

     Подобную же троичность мы находим и позже у Скоттуса Эригены, жившего в IX столетии и написавшего книгу о разделении природы. Так Христианство интерпретировало свое содержание с помощью Плотина.

Арабизм

     292. В средневековой живописи вы многократно встречаете один страстный мотив: схоласты попирают ногами арабских ученых, силой Христа попирают их ногами. В этих картинах дана вся страсть средних веков: "противопоставить христианское тому, что как враждебное ему выступает из академии Гондишапур через арабскую ученость в Европе, что выступает — кто знает связи — у Маймонида-Рамбам (1135-1204; еврейский философ), у Авиценны (980-1037) ... у Аверроэса (1126-1198)". Аверроэс, арабско-испанский ученый, говорит: "когда человек умирает, то во всеобщую духовность улетает лишь субстанция его души; у человека нет никакой личной индивидуальности, но все, чем является душа в отдельном человеке, есть лишь отражение всеобщей души. — Почему Аверроэс это говорит? Потому, что это ветвь мудрости Гондишапура, которая разъясняет людям, что не каждый в отдельности должен развивать душу сознательную, но, что мудрость души сознательной должна снизойти к ним свыше как откровение. Однако это было бы ариманическим откровением". 184(14)

     298. "Мир представлений Майстера Экхарта насквозь пронизан огнем того ощущения, что в духе человека предметы возрождаются как высшие существа. Он принадлежал к ордену доминиканцев, как и величайший христианский богослов средневековья Фома Аквинский, живший с 1225 по 1274г. Экхарт был безусловным почитателем Фомы. Это должно казаться вполне понятным, если принять во внимание весь характер Майстера Экхарта. Он считал себя в полном согласии с учениями христианской церкви и такое же согласие предполагал и у Фомы. Экхарт не хотел ничего убавлять в содержании Христианства, а также и ничего прибавлять к нему. Но он хотел по-своему воспроизвести это содержание. Духовным запросам такой личности, как он, не свойственно ставить те или иные новые истины на место старых. Такая личность совершенно срастается с содержанием, полученным ею по преданию. Но этому содержанию она хочет дать новый облик, новую жизнь. Экхарт, без сомнения, хотел остаться правоверным христианином. Христианские истины были его истинами. Но только по-иному хотел он рассмотреть эти истины, чем это делал Фома Аквинский".
     "Происходящее в человеке принадлежит к первосуществу; в противном случае первосущество было бы только частью самого себя. В этом смысле человек вправе чувствовать себя необходимым членом мирового существа. Экхарт выражает это так, описывая свои ощущения по отношению к Богу: "Я не благодарю Бога за то, что Он любит меня, ибо не любить Он не можете хочет ли Он того или нет, Его природа принуждает Его ... И потому я не хочу просить Бога, чтобы Он мне что-либо дал, не хочу и славить Его за то, что Он мне дал".
     "Но это отношение души к первосуществу нельзя понимать так, что душа в ее индивидуальной сущности объявляется как бы единой с этим первосуществом. Душа, погруженная в чувственный мир и, тем самым, в конечное, еще н е имеет в себе, как таковая, содержания первосущества. Она должна сначала развить его в себе. Она должна уничтожить себя как отдельное существо. Очень точно характеризует Майстер Экхарт это уничтожение как "совлечение всякого становления". "Когда я углублюсь в основание Божества никто не спрашивает меня, откуда я пришел и где я был, и никто не ощущает моего отсутствия, ибо здесь совлекаю я становление".
     "Душа, отдающаяся внутреннему просветлению, познает в себе не только то, чем она была д о просветления, но она познает и то, чем она становится через это просветление. "Мы должны соединиться с Богом сущностно; мы должны соединиться с Богом в единство; мы должны соединиться с Богом всецело. Как должны мы соединиться с Богом сущностно? Это должно произойти в видении, а не в существовании. Его существо не может стать нашим существом, но должно быть нашей жизнью". Не наличная жизнь, не существование должно быть познано в логическом смысле, но высшее познание — видение — должно само стать жизнью: духовное, идеальное должно так ощущаться созерцающим человеком, как ощущается индивидуальной человеческой природой обычная, повседневная жизнь.
     Исходя из этого, Майстер Экхарт приходит к чистому понятию свободы. В обычной жизни душа не свободна. Ибо она погружена в царство низших причин. Она исполняет то, к чему принуждают ее эти низшие причины. Видение поднимает ее из области этих причин. Она действует уже не как отдельная душа. В ней освобождается первосущество, которое не может быть обусловлено уже более ничем, кроме самого себя. "Бог не принуждает волю; напротив, Он водворяет ее в свободу, так что она не хочет ничего иного, нежели чего хочет Сам Бог. И дух не может хотеть ничего иного, нежели чего хочет Бог; и это не есть его несвобода, это его настоящая свобода. Ибо свобода состоит в том, чтобы мы были несвязанными, чтобы мы были такими же свободными, чистыми и беспримесными, какими мы были, когда впервые проистекли и когда были освобождены в Святом Духе". О просветленном человеке можно сказать, что он сам — то существо, которое из себя определяет добро и зло. Он не может совершить ничего, кроме добра. Ибо не он служит добру, но добро изживается в нем. Праведный человек не служит ни Богу, ни творениям, ибо он свободен, и чем ближе он к праведности, тем более он — сама свобода". Чем же тогда может быть зло для Майстера Экхарта? Зло может быть только действием, совершенным под влиянием низшего образа воззрений, действием души, не прошедшей через совлечение с себя всякого становления. Такая душа себялюбива в том смысле, что она хочет только себя. Она может только внешне привести свое веление в согласие с нравственными идеалами. Созерцающая душа не может быть в этом смысле себялюбивой. Даже и желая себя, она все же желает господства идеального; ибо она сделала себя этим идеалом. ... Действовать в духе нравственных идеалов не означает для созерцающей души ни принуждения, ни лишения. "Для человека, пребывающего в Божьей воле и в Божьей любви, для него радость — делать все добрые дела, которых хочет Бог, и не делать злых, которые противны Богу. И для него невозможно не исполнить дела, исполнения которого хочет Бог. И как невозможно ходить тому, у кого связаны ноги, так же невозможно человеку, пребывающему в Божьей воле, совершить злодеяние"".
     "Майстер Экхарт хотел поглубже запечатлеть человеку слова Христа: "Лучше для вас, что Я ухожу от вас; ибо если Я не уйду от вас, вы не сможете получить Духа Святого". И он поясняет эти слова, говоря: "Это как если бы Он говорил: вы вложили слишком много радости в Мой теперешний образ, поэтому не можете стать причастными совершенной радости Святого Духа". Экхарт полагает, что говорит о том же самом Боге, о котором говорит и Августин, и евангелист, и Фома; и тем не менее их свидетельства о Боге не есть его свидетельство. "Иные люди хотят видеть Бога глазами, как они видят корову, и хотят любить Бога, как они любят корову. Так любят они Бога ради внешнего богатства и ради внутреннего утешения; но эти люди не истинно любят Бога. ... Простецы мнят, что они должны увидеть Бога, как если бы Он стоял там, а они здесь. Но это не так. Бог и я суть одно в познании". В основе таких признаний у Майстера Экхарта лежит не что иное, как опыт внутреннего чувства. И этот опыт являет ему предметы в более высоком свете".
     "Когда Экхарт напоминает слова Павла: "Облекайтесь во Христа Иисуса", то этим словам он придает следующий смысл: углубляйтесь в себя, погружайтесь в самосозерцание — и из глубин вашего существа навстречу вам воссияет Бог; Он осветит вам все; вы нашли Его в себе; вы стали едиными с существом Бога. "Бог стал человеком для того, чтобы я стал Богом". В своем трактате "Об отрешенности" Экхарт так высказывается об отношении внешнего восприятия к внутреннему: "здесь должен ты узнать, что говорят учителя: в каждом человеке — два человека; один называется внешним человеком, и это — чувственность; этому человеку служат пять чувств, а действует он силою души. Другой человек называется внутренним человеком — это есть внутреннее человека. Так знай же, что каждый человек, любящий Бога, затрачивает на внешнего человека душевных сил не больше, чем того требуют пять чувств; а внутреннее обращается ко внешним чувствам лишь поскольку оно есть руководитель и наставник пяти чувств, и оберегает их, чтобы они не служили своему влечению к животности". Кто так говорит о внутреннем человеке, тот уже не может больше направлять свой взор на вне его лежащую сущность вещей. Ибо ему ясно, что никакой внешний мир не может явить ему этой сущности". 7(2)

     299. "В лице Иоанна Таулера (1300-1361), Генриха Сузо (1295-1365) и Иоанна Рейсбрука (1293-1381) мы знакомимся с людьми, в жизни и деятельности которых самым ярким образом проявились движения души, вызываемые в глубоких натурах духовным путем, подобным пути Майстера Экхарта. Если Майстер Экхарт представляется человеком, который в блаженных переживаниях духовного возрождения говорит о характере и сущности познания как о картине, которую ему удалось нарисовать, то другие представляются странниками, которым это возрождение указало новый путь; они хотят идти этим путем, но цель его отодвигается для них в бесконечную даль. Экхарт больше описывает великолепие своей картины; они — трудности нового пути".
     "Таулер был охвачен чувством: ты не можешь вырваться из обособленности, не можешь очиститься от нее. Поэтому существо Вселенной не может выявиться в тебе во всей своей чистоте, а может только осветить основу твоей души. Таким образом, в этой основе осуществляется только отблеск, только образ существа Вселенной. Ты можешь так преобразить свою отдельную личность, что она будет в образе отражать существо Вселенной; но само это существо не просияет в тебе. Исходя их таких представлений, Таулер пришел к мысли о Божестве, никогда всецело не восходящем в человеческом мире, никогда в него не изливающемся. Более того, он даже не хочет, чтобы его смешивали с теми, кто признает божественным сам этот внутренний мир человека. Он говорит, что соединение с Богом "неразумные люди понимают телесно и говорят, что им надлежит превратиться в божественную природу; но это неверно, и это злая ересь. Ибо даже при самом высочайшем, теснейшем единении с Богом все же божественная природа и божественная сущность остаются высоко, и даже превыше всех высот, и то, что никогда не достается ни одной твари, уходит в божественную бездну"".
     "И оттого, что взор Таулера направлен на природного человека, для него не так важно объяснить, что совершается при вступлении высшего человека в природного и как найти пути, на которые должны стать низшие силы личности, если мы хотим перевести их в высшую жизнь. Как человек, озабоченный нравственной жизнью, он хочет указать пути к существу Вселенной. У него есть безусловная вера и упование, что существо Вселенной просияет в человеке, если он устроит свою жизнь так, что в ней будет обитель для Божественного. Но никогда это существо не может просиять в нем, если человек замыкается в своей чисто природной, отдельной личности. Этот обособленный в себе человек — только отдельный член мира, отдельная тварь, на языке Таулера. Чем больше человек замыкается в это существование, как член мира, тем меньше может найти в нем место существо Вселенной. Если человек хочет воистину стать одно с Богом, то и все силы внутреннего человека должны умереть и умолкнуть. Воля должна отрешиться даже от образа добра и от всякого воления и стать безвольной". "Человек должен устраниться от всех внешних чувств и обратить назад все свои силы и прийти к забвению всех вещей и самого себя". "Ибо истинное и вечное Слове Божие произносится только в пустыне, когда человек вышел из самого себя и из всех вещей и стоит совершенно праздный, пустой и одинокий"."
     Естествознание прослеживает развитие существ от простейшего до самого совершенного, до самого человека. Это — развитие лежит перед нами законченным. Мы познаем его, проницая его силами нашего духа. Когда это развитие доходит до человека, то он не находит впереди ничего иного и должен продолжать его. Он сам выполняет дальнейшее развитие. Отныне он живет в том, что по отношению к прежним ступеням он только познает. Он предметно создает то, что по отношению к предыдущему он только воссоздает по духовной сущности. Что истина не есть одно с существующим в природе, но охватывает как природно-существующее, так и не существующее — этим всецело исполнен Таулер во всех своих ощущениях. Существует предание, что он был приведен к этому одним просвещенным мирянином, неким другом Божьим из Оберланда". Здесь перед нами таинственная история. Где жил этот "друг Божий", об этом существуют только догадки; а кто он был, о том даже и догадок нет. По-видимому, он много слышал о характере проповедей Таулера и после этих рассказов решил поехать к нему в Страсбург, где тот был проповедником, чтобы исполнить по отношению к нему какую-то задачу. Описание отношения Таулера к "Другу Божьему" и влияния, которое последний имел на него, мы находим в сочинении, приложенном к старейшим изданиям проповедей Таулера под заглавием "Книга учителя"."
     "Если бы Таулер с его образом мышления сделался естествоиспытателем, он должен был бы настаивать на чисто естественном объяснении всего природного, включая и всего человека. Он никогда не поместил бы "чисто" духовных сил в саму природу. Он не стал бы говорить о какой-то мыслимой по человеческому образцу "целесообразности" в природе. Он знал, что там, где мы воспринимаем внешними чувствами, нельзя найти "творческих мыслей". Напротив, в нем жило самое ясное сознание, что человек есть чисто природное существо. А так как он чувствовал себя не естествоиспытателем, а был поглощен задачами нравственной жизни, то он ощущал эту противоположность, раскрывающуюся между природным существом человека и созерцанием Бога — созерцанием, которое возникает среди этой природности естественным образом, но как нечто духовное. Именно в этой противоположности и предстал его взору смысл жизни. Человек застает себя как отдельное существо, как творение природы. И никакая наука не может сказать ему относительно этой жизни ничего иного, как то, что он есть творение природы. Как творение природы, он не может выйти за пределы природной тварности. Он принужден оставаться в ней. И однако внутренняя его жизнь выводит его за ее пределы. Он должен иметь доверие к тому, чего не может ему ни дать, ни показать наука о внешней природе. Если он называет сущим только эту природу, то должен быть в состоянии возвыситься до воззрения, которое признает высшим не-сущее. Таулер не ищет Бога, сотворившего мир в смысле творения человека. В нем живет познание, что даже само понятие творения у учителей церкви есть лишь идеализированное творчество человека. Ему ясно, что нельзя найти Бога тем путем, которым наука находит деяния природы и природную закономерность. Таулер сознает, что мы отнюдь не вправе примышлять чего-либо к природе в качестве Бога. Он знает, что кто мыслит Бога согласно самому себе, тот в своем мысленном содержании обнимает не больше, чем тот, кто мыслит природу. И потому Таулер стремится не к тому, чтобы мыслить Бога, но чтобы мыслить божественно. Познание природы не обогащается через знание Бога, но преображается. Познающий Бога знает не иное, чем познающий природу, но знает по-иному. Ни одной буквы не может познающий Бога прибавить к познанию природы; но все его познание природы озаряется новым светом".
     "Генрих Сузо и Иоанн Рейсбрук обладали духовным складом, который можно охарактеризовать как гениальность души. Их чувства как бы инстинктивно притягиваются туда же, куда чувства Экхарта и Таулера были приведены возвышенной жизнью представлений. Сердце Сузо пламенно устремляется к Первосуществу, которое объемлет как отдельного человека, так и весь прочий мир, и в котором он хочет раствориться в забвении себя, как капля воды в великом океане. Он говорит о своем томлении по существу Вселенной не как о чем-то, что он хочет мысленно постигнуть; он говорит о нем как о природном влечении, которое опьяняет его душу жаждой уничтожить свое обособленное бытие и вновь возродиться во Вселенской деятельности бесконечного существа. "Обрати очи твои к этому существу в его чистой простоте, чтобы отбросить всякое частичное существо. Принимай только существо само по себе, которое не смешано с несуществом; ибо всякое несущество отрицает всякое существо; точно так же поступает и существо само по себе, которое отрицает всякое несущество. Вещь, которой еще надлежит стать или которая была, ее ныне нет в существенном присутствии. Нельзя познать смешанное существо или несущество иначе, как приняв во внимание всецело существо. Ибо как только хотят понять вещь, разум встречает прежде всего сущность, и это есть во всех вещах действующая сущность. Это есть раздельная сущность той или иной твари, ибо всякая раздельная сущность смешана с чем-нибудь иным, с возможностью что-нибудь принять. Поэтому не имеющее имени божественное существо должно в самом себе быть существом всецелым, которое присутствием своим содержит все раздельные существа".
     Так говорит Сузо в своем жизнеописании, написанном им совместно с его ученицей Елизаветой Штеглин. И он тоже благочестивый священник и живет всецело в кругу христианских представлений. ... Он написал "Книжечку о вечной Премудрости". В ней "вечная Премудрость" говорит своему "служителю", т.е. ему самому: "разве ты меня не узнаешь? Или ты так низко пал, или исчезла у тебя память о скорби сердца, возлюбленное дитя мое? Ведь это я, милосердная Премудрость, широко распахнула бездну бездонного милосердия, неисследимую даже для всех святых, чтобы благостно принять тебя и все кающиеся сердца; это я, сладостная вечная Премудрость, ставшая нищей и убогой, чтобы вернуть тебя к твоему достоинству; это я, претерпевшая горькую смерть, чтобы вернуть тебя к жизни. Я стою здесь, бледная, окровавленная и любящая, как стояла на высоком древе креста, между строгим судом Отца моего и тобою. Это я — брат твой; смотри, это я — твоя супруга! Я забыла все, что ты когда-либо сделал против меня, как если бы никогда этого и не было, только бы ты всецело обратился ко мне и никогда более не разлучался со мною". Все телесно-временное в христианском представлении о мире стало для Сузо, как мы видим, духовно-идеальным процессом внутри его души".
     "Бельгийский мистик Иоанн Рейсбрук шел теми же путями, что и Сузо. Его духовный путь вызвал резкие нападки со стороны Иоанна Герсона (род.в 1363г.), бывшего долгое время ректором парижского университета и игравшего значительную роль на Констанцском соборе. Можно пролить некоторый свет на сущность той мистики, которая нашла своих ревнителей в Таулере, Сузо и Рейсбруке, если сравнить их с мистическим устремлением Герсона, имевшего своих предшественников в Рихарде Сен-Викторском, Бонавентуре и др. Сам Рейсбрук боролся против тех, кого он причислял к еретическим мистикам. Еретиками для него были все те, кто, в силу поверхностного рассудочного суждения, считал вещи за истечение единого Первосущества, т.е. кто видел в мире лишь многообразие, а в Боге — единство этого многообразия. Рейсбрук не причислял себя к ним, ибо знал, что не рассмотрением самих вещей приходят к Первосуществу, но лишь поднимаясь от этого низшего способа рассмотрения к высшему. Равным образом восставал он против тех, кто в единичном человеке, в его обособленном бытии (в его тварности) хотел видеть попросту и высшую его природу. Немало сожалел он также о заблуждении, которое стирает в чувственном мире все различия и с легким сердцем говорит, что вещи различны лишь по видимости, по существу же они все одинаковы. Для того образа мышления, какой был у Рейсбрука, это то же самое, что сказать: нам нет никакого дела до того, что деревья аллеи вдали сближаются для наших глаз; в действительности они везде стоят на одинаковом расстоянии друг от друга; поэтому наши глаза должны привыкнуть видеть правильно. Но наши глаза видят правильно. То обстоятельство, что деревья сближаются, покоится на необходимом законе природы; и мы ничего не можем возразить против нашего зрения, но мы должны в духе познать, почему мы видим именно так. И мистик не отвращается от чувственных вещей. Он принимает их как чувственные за то, что они суть. И ему ясно также, что никакое суждение не может сделать их иными. Но в духе он выходит за пределы внешних чувств и рассудка, и только тогда находит единство. У него непоколебимая вера, что он может развиться до видения этого единства. Поэтому он приписывает человеческой природе божественную искру, которая может быть доведена в нем до сияния, до самовоссияния.
     Иначе думают умы типа Герсона. Они не верят в это самовоссияние. То, что может видеть человек, для них всегда остается внешним, которое должно приходить к ним откуда-нибудь извне. Рейсбрук верил, что для мистического созерцания должна воссиять высочайшая мудрость; Герсон верил лишь тому, что душа может проливать свет на внешнее содержание учения (на учение церкви). Для Герсона мистика состояла лишь в том, чтобы с теплым чувством относиться ко всему, что дано в этой учении через откровение. Для Рейсбрука она была верой, что все содержание учения может быть также и рождено в душе. Поэтому Герсон порицает Рейсбрука за то, что тот не только воображает себе, будто он обладает способностью ясно созерцать существо Вселенной, но и само это созерцание считает выражением деятельности существа Вселенной. Герсон никак не мог понять Рейсбрука. Они говорили о двух совершенно различных вещах. Рейсбурк имеет в виду душевную жизнь, которая вживается в своего Бога; Герсон — лишь такую душевную жизнь, которая стремится любить Бога, но никогда не может изживать Его в самой себе. Подобно многим другим, Герсон боролся с тем, что ему было чуждо только потому, что он не мог постичь этого в опыте". 7(3)

     325. Декарт (1596-1650). "Особое значение у него имеет исходная точка его стремления к мировоззрению. Непредвзято вопрошая, предстоит он миру, который многие из своих загадок предлагает ему частью путем религиозного откровения, частью путем чувственного наблюдения. При рассмотрении того и другого он не принимает их просто и не признает за истину то, что они ему приносят, нет, он противопоставляет им "я", которое всякому откровению и восприятию из собственного решения противопоставляет свое сомнение. Это многозначительный факт, говорящий о стремлениях новейшего мировоззрения. Душа мыслителя, предстоя миру, не принимает никаких впечатлений, но всему противопоставляет себя со своим сомнением, которое может существовать только в ней. И теперь эта душа постигает себя в сведем действии: я сомневаюсь, значит, я мыслю. Итак, каков бы ни был весь мир, на моем сомневающемся мышлении мне становится ясно, что я существую. Так приходит Картезий к своему: "Я мыслю, значит, я существую". "Я" завоевывает себе у него право признавать собственное бытие путем радикального сомнения во всем мире. Из этого корня Декарт добывает дальнейшее для своего мировоззрения. В "я" он стремится постичь бытие. Что вместе с этим я" может оправдать его бытие — это должно считаться истиной. "Я" находит прирожденную ему идею Бога. Эта идея предстает в "я" с такой истинностью, с такой явственностью, с какой "я" предстает самому себе. Но она так величественна, так могущественна, что "я" не может обрести ее из самого себя, т.е. она приходит из внешней действительности, которой она соответствует. Декарт верит действительности внешнего мира не потому, что этот внешний мир предстает как действительный, но потому, что "я" должно верить в себя и далее — в Бога; Бог же может мыслиться лишь как истинный. Декарт приходит к признанию в мире двух субстанций: одной, которой присуща протяженность, и другой, которой присуще мышление и которая коренится в человеческой душе. Животные, которые, согласно Декарту, не могут постичь себя во внутренней, опирающейся на саму себя деятельности, являются, сообразно с этим, лишь существами протяженности, автоматами, машинами. Человеческое тело есть также лишь машина. Душа связана с этой машиной. Когда тело, в силу изношенности и пр., становится непригодным, душа оставляет его, дабы продолжать жить в своем элементе". 18(5)

     329. "Справедливо находят родство Августина с Декартом. Только интеллект у Августина — это еще остаток космического, а интеллект Декарта — уже входящий в единичную человеческую душу. Как раз развитие духовного стремления от Августина к Декарту может показать, как теряется космический характер мыслительных сил и как он опять выступает в человеческой душе". 26(127-130)

     331. "Первые восемь веков христианской эры представляют собой дальнейшее действие переживания мысли в человеческой душе, когда как бы в сокрытой глубине еще покоится зарождение новых сил, стремящихся формирующе воздействовать на развитие мировоззрения. В Декарте эти силы уже в высокой степени действенны. В период между Скоттусом Эригеной и приблизительно ХV-м столетием мысль проявляется снова в своей подлинной силе, которой она не проявляла в предыдущую эпоху. Но все же выступает с совершенно иной стороной, нежели в греческий период. Греческие мыслители переживают ее как восприятие; от VIII до ХV века она поднимается из глубины души; человек чувствует: во мне зарождается мысль.
     ХV, ХVI столетия ставят перед душой новый импульс. Он медленно подготовляется и медленно укрепляется. В человеческой душевной организации совершается превращение. В области жизни мировоззрения это превращение выражается в том, что мысль может ощущаться теперь не как восприятие, а как результат самосознания. Это превращение человеческой душевной организации можно наблюдать во всех областях развития человечества. Оно сказывается в возрождении искусства, науки и европейской жизни, а также и в реформаторских религиозных движениях. Это превращение можно найти, исследуя в человеческом душевном развитии глубины искусства Данте и Шекспира.
     Другим симптомом этого превращения человеческой душевной организации является зарождение новейшего естественнонаучного образа представления. Сравните состояние мышления в природе, каким оно возникает благодаря Копернику, Галилею, Кеплеру, с тем, что этому предшествовало. Естественнонаучному представлению соответствует настроение человеческой души в начале новейшего периода в ХVI в. С этого времени природа рассматривается таким образом, что чувственные наблюдения над ней становятся единственным свидетелем. Это вскрывается особенно явственно в Бэконе и Галилее. Из образа природы постепенно все более исчезает то, что ощущается как результат самосознания. Таким образом, порождения самосознания и наблюдение природы противостоят друг другу все резче, все более разделяются пропастью. Декарт знаменует собой видоизменение душевной организации, разграничивающей образ природы и порождения самосознания".
     "Можно познать всю значительность видоизменения душевной жизни, если вспомнить, как говорят о природных процессах такие натурфилософы, как И. Кардан (1501-1576) и Бернардин Телезий (1508-1588). В них продолжает еще действовать мировой образ, который, благодаря возникновению естественнонаучного образа представлений Галилея, Коперника и др., утрачивает свою силу. Для Кардана в природных процессах определенно живет еще нечто, что он представляет себе подобным человечески-душевному, что было бы возможно и в греческом мышлении. Телезий говорит об образующих силах в природе, которые он мыслит себе по образу, создаваемому им из человеческой образующей силы. Галилей уже утверждает, что то, что человек несет в себе как ощущение тепла, не существует как таковое во внешней природе, как не существует в последней раздражения, ощущаемого человеком от прикосновения пера к пятке".
     "В такой индивидуальности, как Леонардо да Винчи (1402-1519), который как мыслитель столь же велик, как и художник, можно познать борьбу за новую закономерность природного образа. Подобные индивидуальности чувствуют необходимость найти путь к природе, который еще не был дан греческому мышлению и его проявлениям в средневековье. Человек должен отрешиться от переживаний своего собственного внутреннего, если хочет найти доступ к природе собственного внутреннего, если хочет найти доступ к природе. Он должен отображать природу лишь в представлениях, совершенно не содержащих того, что он переживает в себе самом как воздействия природы. Таким образом человеческая душа выступает из природы и опирается на саму себя".
     "С начала христианской эры до Скоттуса Эригены переживание мысли происходит таким образом, что ее облик определяется предположением существования духовного мира — мира религиозного откровения; от VIII до ХVI столетия переживание мысли освобождается из внутреннего самосознания и допускает рядом со своей зародышевой силой существование другой силы — откровения. Начиная с ХVI века образ природы вытесняет переживание мысли; с этого времени самосознание стремится из своих собственных сил добыть то, что может с помощью мысли сформировать ему мировоззрение. Перед этой задачей стоял Декарт".
     "Бенедикт Спиноза (1632-1677) спрашивает себя: как должно быть помыслено то, из чего можно исходить при составлении истинного образа мира? В основе этой исходной точки лежит ощущение: пусть бесчисленные мысли возвещают о себе моей душе как истинные, я отдаюсь, как краеугольному камню, тому мировоззрению, чьи качества я должен сам определить. Спиноза находит, что исходить можно лишь из того, что для своего бытия не требует другого. Этому бытию он дает название субстанции. И он находит, что может существовать лишь одна субстанция и она есть Бог. Если вникнуть в то, как Спиноза приходит к началу своего философствования, то можно увидеть, что его путь построен по образу пути математики. Подобно тому, как математики исходят из общих истин, которые человеческое "я" создает в свободном творчестве, так Спиноза требует, чтобы мировоззрение исходило из подобных, свободно созданных представлений. Эта единая субстанция такова, какой ее должно мыслить "я". Будучи помыслена так, она не терпит ничего, что вне ее было бы ей подобно. Ибо тогда она не была бы всем; она нуждалась бы для своего бытия в чем-то ином. Таким образом, все другое лишь сопринадлежало бы ей как один из ее атрибутов, — так говорит Спиноза. Человек может познать два таких атрибута: один он видит, взирая на внешний мир, а другой — обращаясь вовнутрь. Первое есть протяженность, второе — мышление. Человек несет в своем существе оба атрибута: в своей телесной природе — протяженность, в своей душе — мышление. Неся в себе оба атрибута, он является единым существом в единой субстанции. Когда он мыслит, то мыслит божественная субстанция; когда он действует, то действует божественная субстанция. Спиноза обретает бытие для человеческого "я", укрепляя его во всеобщей, всеобъемлющей божественной субстанции. Здесь не может быть и речи о безусловной свободе человека. Человек столь же мало действует и мыслит из самого себя, как и действующий камень. Он во всем является единой субстанцией. Об условной свободе человека можно говорить не тогда, когда он считает себя самостоятельным, отдельным существом, но тогда, когда он сознает себя единым с единой субстанцией. В своем последовательном развитии мировоззрение Спинозы приводит личность к сознанию: я правильно мыслю о себе, когда я перестаю обращать на себя внимание и в своем переживании сознаю себя единым с божественным целым. Согласно Спинозе, это сознание изливает на всю человеческую личность стремление к истинному; это — исполненное Богом действие. Это последнее рождается как нечто само собой разумеющееся у того, в ком верное мировоззрение стало полной истиной. Поэтому произведение, в котором Спиноза излагает свое мировоззрение, он называет этикой. Этика есть для него моральное поведение, в высшем смысле результат истинного знания о пребывании человека в единой субстанции. Хотелось бы сказать, что частная жизнь Спинозы, человека, который сначала преследовался фанатиками, а затем, после добровольной отдачи своего имущества, в бедности искал себе пропитание как ремесленник, является редчайшим внешним выражением его философской души, которая сознавала свое "я" в божественном целом и все свое душевное переживание и всякое переживание вообще ощущало освещенным этим сознанием". 18(5)

     337. "Оправдания я-сознания в бытии мира — в совершенно ином смысле, чем Спиноза, — ищет Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716). Его исходная точка зрения аналогична точке зрения Бруно, поскольку он мыслит душу, или "я", как монаду. Лейбниц находит в душе самосознание, т.е. знание души о самой себе, т.е. откровение "я". В душе может мыслить и ощущать лишь она сама. Ибо каким образом могла бы душа знать о себе нечто, если бы познающее было чем-либо иным? Но она может быть лишь простым, а не сложным существом. Ибо части ее могли и должны были бы знать друг о друге; душа же знает о себе лишь как единая о единой. Таким образом, душа есть простое, замкнутое в себе, представляющее существо, монада. Но в эту монаду не может войти ничто существующее вне ее. Ибо в ней может быть действенной лишь она сама. Все ее переживания, представления и т.д. есть результат ее собственной деятельности. Иную деятельность в себе она могла бы воспринять, лишь сопротивляясь этой деятельности, т.е. в своем сопротивлении она восприняла бы лишь самое себя. Таким образом, в эту монаду не может войти ничто внешнее. Лейбниц выражает это так: монада не имеет окон. Согласно Лейбницу, все действительные существа суть монады. И поистине существуют только монады. Только эти различные монады обладают различной интенсивностью душевной жизни. Существуют монады с совершенно смутной внутренней жизнью, которые как бы спят, такие, которые как бы грезят, затем бодрствующие, человеческие монады, вплоть до высшей степени напряженности внутренней жизни божественной первичной монады. Если человек в своем чувственном созерцании не видит монад, то это происходит оттого, что он не видит их наподобие того, как он бывает иногда неспособен отличить рой мух вдали от облака тумана. Что видят чувства человека, есть как бы туманный образ, создаваемый находящимися рядом друг с другом монадами.
     Внутренние жизни монад совпадают подобно тому, как часы показывают одинаковое время, несмотря на то, что не действуют друг на друга. Таков образ мира, к которому приходит Лейбниц, ибо он должен построить его так, чтобы в нем могла утвердить себя, как действительность, самосознающая жизнь "я". Это образ мира, целиком созданный из самого "я".
     Согласно Лейбницу, чувственная жизнь человека создана таким образом, что душевная монада вступает в связь с другими монадами, обладающими более смутным, сновидческим, сонным самосознанием. Суммой таких монад является тело; с ним связана единая бодрствующая душевная монада. В смерти эта центральная монада отделяется от других и продолжает самостоятельное бытие". 18(15)

     340. "Если образ мира Лейбница всецело создан из внутренней энергии самосознающей души, то образ мира его современника Джона Локка (1632-1704) целиком зиждется на ощущении, что подобное построение из души — неправомерно. Локк признает в качестве правомерных членов мировоззрения только то, что может быть наблюдаемо (добыто опытом) и что может быть помыслено о наблюдаемом на основании наблюдения. Для него душа не есть существо, развивающее из себя действительные переживания, но чистая доска, на которую внешний мир наносит свои знаки. Таким образом, для Локка человеческое самосознание является результатом переживания, и не "я" является его источником. Локк вынужден признать, что воспринимаемое чувствами не имеет ничего общего — кроме образа и движения — с самими вещами. Он кладет этим начало такому мировоззрению, которое рассматривает впечатления внешнего мира, познавательно переживаемые человеком, как не принадлежащие "миру в себе". Лейбниц отступает перед тем, что открывает мир, и из внутреннего души создает образ мира; Локк стремится лишь к такому образу мира, который сотворен душой в связи с миром; но подобное творчество не создает образа мира. Так как Локк не может, подобно Лейбницу, видеть в самом "я" опорную точку мировоззрения, то он приходит к представлениям, которые кажутся ему непригодными для обоснования такого мировоззрения, поскольку они не могут отнести область человеческого "я" к внутреннему мира. Мировоззрение, подобное локкову, утрачивает связь со всяким миром, в котором могло бы корениться "я" — самосознающая душа, ибо она с самого начала не хочет слышать об иных путях к основе мира, кроме тех, которые теряются во тьме чувств. В Локке развитие мировоззрений принимает форму, в которой самосознающая душа борется за свое бытие в представлении о мире, но проигрывает эту борьбу, ибо она думает обрести свои переживания лишь в общении с внешним миром, данным природой. Поэтому она должна отказаться от всякого знания о том, что могло бы принадлежать к ее существу вне этого общения". 18(5)

     344. "Образ воззрений Лейбница был расширен, получил мыслительную обработку через Кристиана Вольфа (1679-1754). Вольф был того мнения, что он создает науку, которая благодаря чистому мышлению познает то ... что является мышлению свободным от противоречий и может быть доказано. На этом пути Вольф основывает науку о мире, душе, Боге. Это мировоззрение покоится на той предпосылке, что самосознающая человеческая душа может образовывать в себе мысли, действительные также и для того, что целиком и полностью находится вне ее самой. Здесь находится та загадка, которую чувствовал загаданной себе Кант: как возможны познания, которые, будучи образованы душой, были бы действительны для существа мира, находящегося вне души?" "В развитии мировоззрений с ХV, ХVI столетий выражается стремление самосознающей души так встать на самой себе, чтобы оказаться способной образовывать о загадках мира правомерные представления. Из сознания второй половины ХVIII столетия Лессинг (1729-1781) ощущал это стремление как глубочайший импульс исполненного тоски человека. Превратить религиозные истины откровения в истины разума — к этому стремился Лессинг". В подобном же роде искал и Гердер.
     "Не следует упускать из виду, что мировоззрение Гердера борется также и с новым родом естественных и иных представлений... Гердер стоял перед требованиями современного мировоззрения, как Аристотель — греческого". "Имеются также личности, для которых воззрение обладает тем меньшей ценностью в их отношении к мировым загадкам, чем более оно из душевных сумерек хочет выступить на свет мышления. Такое душевное настроение мы встречаем у И.Г. Гамана (1730-1788)". "У Локка, Спинозы, Лейбница и даже у Вольфа идеи пронизывают голову, но наравне с этим возникает и некий страх перед мыслительной ясновидностью".
     "Если мысль рождена, если она стала философской системой, то она уже потеряла свою волшебную силу над душой. Этим объясняется, почему философский образ мира столь часто недооценивается. Это происходит у всех тех, кто только знает мысли, которые подступают к ним извне, и они должны в них поверить, их исповедовать. Действительную силу мыслей знает лишь тот, кто переживает их возникновение"
     Шефтсбери (1671-1713). "Для него в душе живет "внутреннее чувство"; через него проникают в человека идеи, становящиеся содержанием мировоззрения, как через внешние чувства проникают внешние восприятия. Не в самих мыслях ищет, таким образом, Шефтсбери их оправдание, но указывая на душевные факты, благодаря которым мысли из мировой основы могут выступить в душе. Так двояко предстает для него внешний мир перед человеком: внешний материальный мир, выступающий в душе через "внешние" чувства, и духовный внешний мир, открывающийся через "внутренние чувства" человеку. "В эту эпоху живет тяготение познать душу. Хотят знать, как в ее природе коренится сущность мировоззрения. Такое стремление видно в Николае Тетенсе (1736-1807). В своих исследованиях души он пришел к разделению душевных способностей — которое ныне стало всеобщим достоянием сознания — на мышление, чувствование и воление. Прежде различали лишь способности мышления и вожделения".
     "Как духи ХVIII в. старались подслушать душу там, где она действовала, создавая свое мировоззрение, явлено во Франце Гемстергисе (1720-1790)". 18(5)

Фихте

     359. Декарт считал, что мышление его не обманывает. "И сколь истинно, что я думаю, столь же истинно, что я есть, когда я думаю. ... Кто имеет ухо к подобным вещам, может силу этих слов наблюдать в их звучании у следующих за Декартом мыслителей вплоть до Канта. Впервые их отзвук прекращается у Фихте. Если углубиться в мир его мыслей, желая сопережить его борьбу за мировоззрение, то можно почувствовать, что также и он в самопознании искал познания мира, но при этом можно ощутить, что "я мыслю, следовательно, я существую" не составляло твердой опоры в его борьбе, во что он мог бы глубоко верить в волнах сомнений, которые доставляли ему человеческие представления, способные превратиться в море сновидений. Можно ощутить, что способность сомневаться находится у Фихте совсем в другом "помещении" души, чем у Декарта, если обратиться к его "Предназначению человека" (появившемуся в 1800 г.), где он пишет: "Не существует вообще никакого пребывающего ни вне меня, ни во мне, но лишь не прекращающаяся смена. Я вообще не знаю ни о каком бытии, в том числе и о моем собственном. Нет никакого бытия. ... Я сам не знаю вообще ничего и есть ничто. Образы существуют: они суть единственное, что существует, и они знают о себе тем способом, какой присущ образам... мышление... есть сон о сне".
     По мнению Фихте, "мышление не гарантирует бытие человеческому "я". Но в этом "я" заложена сила пробудить самого себя к бытию. Всякий раз, когда душа в полной осознанности внутренней силы, которая при этом становится живой, ощущает себя как "я", наступает процесс, представляющий собой самопробуждение души. И это самопробуждение составляет главную сущность души. И в самопробуждающей силе пребывает очевидность бытия человеческой души. ... В становлении самопробуждающей силы ощущал Фихте вечность человеческой души". 20(1)

     373. "Эта внутренняя, исполненная силы жизнь мыслей, которая хочет в себе преодолеть себя, дабы подняться в царство, где бы она жила не в самой себе, но бесконечные мысли, вечные идеи жили бы в ней, — вот в чем состоит существенное исканий Гегеля. Благодаря этому высочайшие познавательные стремления человека получают у него всеобъемлющий характер, а направления этих стремлений, часто разрозненные, идут тогда в одном направлении, к одной цели. В Гегеле можно видеть чистого мыслителя, который с помощью одного только свободного от мистики разума желает подступить к решению мировых загадок. ... Но для чего у него в идеях разума присутствует жизнь? — Для отдачи человеческой души господствующим в ней сверхчувственным мировым силам. Это становится истинно мистическим переживанием. И не будет противоречием распознать мистику в мировоззрении Гегеля. ... мистика из индивидуального душевного сумрака восходит к светлой ясности мира идей".
     "Существенное этого мировоззрения (Гегеля) можно найти в том факте, что его исповедание заключается в следующем: кто созерцает простирающийся перед органами чувств мир в его истинном облике, тот познает, что этот мир в сущности является духовным миром. И это исповедание духовной природы чувственного немецкий идеализм высказал через Гегеля" .
     "Очевидность душевного бытия Декарт хочет извлечь из мышления. У Гегеля дело заключается в том, чтобы о мышлении отдельной человеческой души сначала не говорить ничего и жизнь этой души образовать так, чтобы ее мышление стало откровением мирового мышления. Тогда, полагает Гегель, откроется то, что как мысль живет во всем мировом бытии, а отдельная душа находит себя как член в мысленном сплетении мира. Душа, с этой точки зрения, должна сказать: высочайшее и глубочайшее, что пребывает и живет в мире, есть творящее господство мыслей, и я нахожу себя как один из видов откровения этого господства.
     В повороте от отдельной душевной мысли к сверхдушевным мировым мыслям лежит полное значения различие между Гегелем и Декартом. Гегель этот поворот сделал, Декарт — нет". Из этого различия следует и то, что Декарт искал ручательство для мыслей человека, которые он имеет, в мире, в жизни чувств; Гегель в сфере этих мыслей не искал ничего, а — за сферой этих мыслей. В самих мыслях он чувствовал внутреннюю силу, чтобы проникнуть в сверхчувственное. Так встает он в противоположность и к Фихте, и к Шеллингу. 20(1)

2. Радикальные мировоззрения

     408. "В начале 40-х годов сильные удары против мировоззрения Гегеля направляет человек, который до того глубоко и интимно в него вжился. Это Людвиг Фейербах (1804-1872). Война, объявленная им мировоззрению, из которого он вырос, в радикальной форме дана в его трудах "Предварительные тезисы к реформе философии" (1842) и в "Основных положениях философии будущего" (1843). Дальнейшее развитие его мысли мы можем проследить в других его трудах: "Сущность христианства"(1841), "Сущность религии" (1845) и в "Теогонии" (1857). В деятельности Людвига Фейербаха в области духовной науки повторяется тот же процесс, который почти столетием раньше совершился в естественнонаучной области (1759) благодаря выступлению Каспара Фридриха Вольфа. ... Еще в мировоззрении Гегеля можно видеть остаток древнего учения о предобразовании. Чистая мысль, являющаяся в человеческом духе, должна лежать сокрытой во всех явлениях, прежде чем достигнуть в человеке видимого бытия. Эту чистую мысль, которая должна быть как бы "изображением Бога, каким он был в вечном существе до сотворения мира", Гегель ставит до начала природы и индивидуального духа. Развитие мира предстает, таким образом, как развертывание чистой мысли. ... Протест Людвига Фейербаха против воззрения Гегеля основан на том, что он так же не мог признать существование духа до его действительного пребывания в человеке, как Вольф был не в состоянии признать, что части живого организма были уже предобразованы в яйце. Подобно тому, как Вольф видел новообразования в органах живого существа, так Фейербах видел их в индивидуальном духе человека. Этот последний ни в какой мере не существует до своего видимого бытия, он возникает лишь в тот момент, когда проявляется.
     Фейербах считает, таким образом, неправомерным говорить о всеобщем Духе, о существе, в котором коренится, индивидуальный дух. До своего фактического появления в мире не существует разумного бытия, которое так строит материю, видимый мир, что в конечном итоге в человеке выявляется его прообраз, но до возникновения человеческого духа существуют лишь лишенные разума вещества и силы, которые из себя строят нервную систему, концентрирующуюся в мозге; и в этом последнем возникает, как совершенное новообразование, нечто еще не существовавшее — одаренная разумом человеческая душа. Для такого мировоззрения нет возможности произвести процессы и вещи от духовного Первосущества, ибо духовное существо есть новообразование, вытекающее из организации мозга. И когда человек переносит духовное во внешний мир, то совершенно произвольно представляет себе, что вне его существует и управляет миром существо, подобное тому, которое лежит в основе его поступков. Каждое духовное существо человек должен сначала создать в своей фантазии; вещи и процессы мира не дают повода предположить такое существо. Не духовное Прасущество, в котором находятся преобразованными все существа, создало человека, но человек согласно своему существу создал себе фантастический образ такого прасущества. Таково убеждение Фейербаха. "Знание человека о Боге есть знание человека о себе, о его собственном существе". ...
     Необходимой поворотной точкой в развитии мировоззрений Фейербах считает "открытое исповедание того, что сознание Бога есть не что иное, как сознание человечества, что человек может мыслить, предчувствовать, представлять, чувствовать, верить, жалеть, любить и почитать как абсолютное, божественное существо только человеческое существо". "Действительное в своей действительности, или как действительное, есть действительное как объект чувства, есть чувственное. Истинность, действительность, чувственность — идентичны. Только чувственное существо — действительное существо. Предмет в истинном смысле дается лишь посредством чувств, а не посредством мышления как такового. Данный в мышлении или идентичный ему объект есть только мысль". Но это значит только, что мышление выступает в человеческом организме как новообразование, и у нас нет основания представлять себе, что мысль до своего появления уже была скрыто предобразована в мире в какой-либо форме. ... Фейербах требует, чтобы разум не был поставлен как исходная точка во главу мировоззрения, как это делает Гегель, но чтобы он рассматривался как продукт развития, как новообразование человеческого организма, в котором он проявляется. Ему противно всякое отделение телесного от духовного, так как оно не может быть понято иначе, как продукт развития телесного. ...
     Почему мы не можем мыслить во всякое время, почему мысли не находятся в нашем распоряжении по нашему усмотрению, почему мы часто среди духовной работы, несмотря на самое напряженное усилие воли, не можем сдвинуться с места до тех пор, пока какой-нибудь внешний повод, часто даже какая-нибудь перемена погоды, не оживит мысли? — Оттого, что мыслительная деятельность также есть органическая деятельность. Почему мы часто годами вынашиваем мысли, прежде чем они уяснятся? — Потому что и мысли подлежат органическому развитию, и мысли должны созревать так же, как и плоды на поле и дети во чреве матери".
     "Фейербах указывает на Георга Кристофера Лихтенберга, мыслителя, скончавшегося в 1799 году, который в отношении многих своих идей должен рассматриваться как предшественник того мировоззрения, которое нашло свое выражение в мыслителях, подобных Фейербаху, и интересные идеи которого лишь потому не сделались столь плодотворными для XIX века, что затмевающие все остальное, мощные построения мысли Шеллинга, Фихте и Гегеля так заполнили духовное развитие, что афористические молнии идей, даже если они и были столь светлыми, как идеи Лихтенберга, могли остаться незамеченными. Достаточно напомнить отдельные изречения этого замечательного человека, чтобы показать, как в заложенном Фейербахом движении мысли снова ожил его дух. "Бог создал человека по своему образу. Это, вероятно, значит, что человек создал Бога по своему образу". Наш мир станет таким совершенством, что будет столь же смешно верить в Бога, как в настоящее время — в привидения". "Разве наше понятие о Боге не есть олицетворенная непостижимость?" "Представление, которое мы составляем себе о душе, подобно представлению о магните в земле. Это лишь образ. Человек обладает прирожденной способностью все мыслить в этой форме". ...Для построения мировоззрения требуется не только превосходство духа, которым он обладал, но также способность всесторонне разработать и пластически округлить идеи в общей связи. Этой способности он был лишен. ... Лихтенберг требует концентрации на посюстороннем, но он все еще пронизывает это требование представлениями, направленными на потустороннее. "Я думаю, — пишет он, — что очень многие люди, воспитывая себя для неба, забывают о воспитании себя для земли. Я думаю, что человек действовал бы мудрее всего, если бы первое поставил на надлежащее место. Ибо если мы поставлены на это место мудрым существом, в чем нет сомнения, то будем делать здесь то, что в наших силах"."
     "Такие сравнения, как сравнение Лихтенберга с Фейербахом, весьма существенны для истории развития мировоззрений. Они нагляднее всего показывают развитие мыслителей, ибо из них узнают, как воздействовал на это развитие промежуток времени, лежащий между ними".
     "Гегель чувствовал себя хорошо среди сутолоки современной ему жизни. Овладеть непосредственной жизнью мира философским духом стало для него прекрасной задачей. ... Фейербах не сочувствовал жизни своей эпохи. Тишина уединения была ему милее, чем сутолока современной ему жизни. Он ясно высказывается об этом: "вообще я никогда не примирюсь с городской жизнью. От времени до времени приезжать в город для преподавания — это, на основании впечатлений, которые я уже здесь приводил, я считаю правильным, даже моим долгом; но потом я должен вернуться в деревенское уединение, дабы здесь, на лоне природы работать и отдыхать". ... Он искал истинной жизни; он не мог найти ее в той форме, которую она приняла благодаря культуре эпохи. Насколько серьезно он относился к "концентрации на посюстороннем", показывает его изречение, произнесенное им по поводу мартовской революции. Она показалась ему бесплодной, ибо в представлениях, лежащих в ее основе, еще продолжала жить старая вера в потустороннее... Только такая личность могла в самом человеке искать всю ту силу, которую другие выводят из высшей силы".
     "Рождение мысли вызвало в греческом мировоззрении то, что человек уже не мог чувствовать себя настолько сросшимся с миром, как это было возможно при древнем образном представлении. Это была первая ступень в образовании пропасти между человеком и миром. Следующая ступень была дана в развитии новейшего естественнонаучного образа мышления".
     "Гете, Шиллер, Фихте, Шеллинг, Гегель мыслили идею самосознающей души такой всеобъемлющей, что эта последняя предстает коренящейся в высшей духовной природе, стоящей над природой и человеческой душой". "Фихте, Шеллинг, Гегель признавали самосознающую душу тем, чем она является; Фейербах делает ее тем, что ему нужно для его образа мира. В нем выступило мировоззрение, которое чувствует себя побежденным образом мира. Оно не может справиться с обеими частями современного образа мира, с образом природы и с образом души; поэтому он проходит мимо одной из этих частей: мимо образа души".
     "В мире древних народов следует видеть падение образного представления древности, из которого развилось переживание мысли. Ощущение этого факта оживает в XIX веке в такой личности, как Давид Фридрих Штраус. Он стремится ориентироваться в развитии значения жизни мысли, углубляясь в связь мировоззрения с мифологическим мышлением в историческом периоде. Он стремится познать, каким образом мирообразующее мировоззрение еще продолжает действовать в новейшем мировоззрении. В то же время он хочет укрепить человеческое самосознание в существе, лежащем вне отдельной личности, представляя себе все человечество воплощением божественного существа. Благодаря этому он обретает для отдельной человеческой души опору во вселенской человеческой душе, которая раскрывается в ходе исторического становления.
     Еще радикальнее Штраус подходит к вопросу в своей, появившейся в 1841 г. книге "Христианское вероучение в его историческом развитии и в борьбе с современной наукой". Здесь речь идет о претворении христианских догматов из их поэтического образа в мыслительные истины, лежащие в их основе. Он подчеркивает теперь несовместимость современного сознания с тем сознанием, которое придерживается древних, образно-мифологических изображений истины. "Итак, — пишет Штраус, — пусть верующий предоставит знающему спокойно идти своим путем, как это делает последний по отношению к первому; мы оставляем им их веру, так пусть они оставят нам нашу философию. И если сверхблагочестивым удается исключить нас из своей церкви, то мы сочтем это за достижение". ...Воззрения Штрауса вызвали невероятное возбуждение душ... Штраус лишился места лектора в Тюбингенской семинарии за "Жизнь Иисуса", и когда он затем стал профессором богословия в Цюрихском университете, то пришли крестьяне с цепами, чтобы исключить разрушителя мифа, добиться его отставки".
     "Воззрение, представленное Фейербахом, что существо человека есть в то же время и его высшее существо, и что всякое другое высшее есть только иллюзия, созданная по его подобию и поставленная им самим над собой, мы находим и у Бруно Бауера, но в форме гротеска. Он описывает, как человечество пришло к созданию иллюзорного противообраза в выражениях, из которых видно, что они вытекают не из потребности полного любви понимания религиозного сознания, как у Штрауса, а из радости разрушения. Он говорит, что "всепоглощающему "я" страшно самого себя; оно не смело считать себя всем и самой всеобщей силой, т.е. оно еще оставило религиозный дух и так завершило свое отчуждение, противопоставив себе самому свою всеобщую силу как чуждую, и работая в противовес этой силе в страхе и содрогании за свою целостность и блаженство". Бруно Бауер стремится критически испытать на всем существующем свое темпераментное мышление. Что мышление призвано проникнуть до сущности вещей — это он перенял как убеждение из мировоззрений Гегеля. Но он не способен, как Гегель, дать мышлению изжиться в одном результате, в одном строе мыслей. Его мышление не творческое, но критическое... Он стремился установить критическую силу мышления исходя не из одной мысли, как из определенной точки зрения, как это делал Гегель. Он пишет: "критика есть, с одной стороны, последнее действие определенной философии, которая в этом должна освободиться от позитивной философии, еще ограничивающей ее действительную всеобщность и потому, с другой стороны, она есть предпосылка, без которой философия не может подняться к последней всеобщности самосознания". Таково вероисповедание "Критики мировоззрения", которого придерживался Б.Бауер. — "Критика не верит в мысль, в идеи, а только в мышление". "Человек теперь найден", — торжествует Бауер. Ибо теперь человек связан только своим мышлением, человечность — это не отдача себя чему-либо внечеловеческому, но проработка всего в горниле мышления. Человек должен быть не подобием другого существа, а прежде всего человеком, и достигнуть этого он может своим мышлением. Мыслящий человек есть истинный человек. Ничто внешнее, ни религия, ни право, ни государство, ни закон и т.д., не могут сделать человека человеком, а только его мышление. В Бауере выступает немощь мышления, стремящаяся, но не могущая достигнуть самосознания".
     "Что Фейербах объявил высочайшим существом человека, относительно чего Бруно Бауер утверждал, что оно найдено как мировоззрение при помощи критики: рассмотрение "человека" совершенно непредвзято и без предпосылок, — это составляет задачу, которую поставил себе Макс Штирнер (1806-1856) в своей появившейся в 1845г. книге "Единственный и его достояние". Штирнер находит, что: "Фейербах борется за общее содержание Христианства со всей силой отчаяния не для того, чтобы его отвергнуть, нет, для того, чтобы его оживить, чтобы его долгожданное, всегда остающееся вдали, с последним усилием извлечь из неба и навсегда сохранить у себя. Разве это не жест последнего отчаяния, не жест не на жизнь, а на смерть, и не есть ли это в то же время христианская тоска и жажда потустороннего? Герой не хочет войти в потустороннее, а хочет привлечь потустороннее к себе и вынудить его стать посюсторонним". ... И действительно, мы всегда мыслим себе наивысшее существо в двоякой потусторонности — во внутреннем и во внешнем одновременно, ибо "Дух Божий" по христианскому воззрению есть также и "наш дух" и живет в нас. Он живет на небе и живет в нас. Мы, несчастные существа, являемся лишь его обителью; и когда Фейербах разрушает его небесную обитель и вынуждает его со всем багажом перейти к нам, то мы — его земная обитель, сильно переполняемся им". До тех пор, пока отдельное человеческое "я" еще устанавливает какую-либо силу, от которой оно чувствует себя зависящим, оно видит самого себя не со своей собственной точки зрения, но с точки зрения этой чуждой силы. Оно не владеет собой, оно одержимо этой силой. ...
     Существует только отдельный человек, а не "родовое понятие человечества", которое Фейербах ставит на место божественного существа. Если, таким образом, отдельный человек ставит над собой родовое понятие человечества, то он точно так же предается иллюзии, как и тогда, когда чувствует себя зависимым от личного Бога... Штирнер уже в 1842 г. в статье, опубликованной "Рейнской газетой", высказывался по поводу "ложного принципа нашего воспитания или о гуманизме и реализме", что мышление, знание, по его мнению, не может проникнуть до существа личности. Поэтому он считает ложным принципом воспитания, когда средоточием берется не это существо личности, а одностороннее знание. "Знание, которое не очищает и не концентрирует до такой степени, чтобы увлечь к волению или, иными словами, которое меня лишь отягощает, как некая ноша, вместо того, чтобы целиком следовать за мной, так чтобы свободно движущееся "я", не обремененное волей, бодро проходило через мир, такое знание, ставшее личным, дает жалкую подготовку для жизни... Знание должно умереть, чтобы снова восстать как воля и чтобы ежедневно заново творить себя как свободную личность. Только в личности каждого отдельного может заключаться источник того, что он делает. Нравственные обязанности не могут быть заповедями, данными человеку как-либо, а цепями, которые он сам на себя навешивает... Я люблю своего ближнего не оттого, что я следую священной заповеди любви к ближнему, а потому что мое "я" влечет меня к ближнему. Я не должен его любить, я хочу его любить. Чего люди хотели — это они поставили над собой как заповеди". В этом пункте легче всего неправильно понять Штирнера. Он не отрицает моральных поступков, он отрицает лишь моральную заповедь.
     Как человек действует, если он себя правильно понимает, — уже это само по себе создает нравственный миропорядок. Моральные предписания для Штирнера лишь призрак, навязчивая идея. Они устанавливают нечто такое, к чему человек приходит сам, когда целиком отдается своей природе. Абстрактные мыслители здесь, конечно, возразят: разве не существует преступников? Должны ли они действовать сообразно с тем, что им предписывает их природа? Эти абстрактные мыслители предрекают всеобщий хаос в том случае, если моральные предписания не станут для человека священными. Штирнер мог бы им ответить: Разве в природе не бывает болезни? Разве она не происходит точно так же по вечным, железным законам, как и все здоровое? Но разве мы поэтому не можем отличить больное от здорового? Как разумному человеку никогда не придет в голову считать больное здоровым на том основании, что и оно произошло по природным законам, так и Штирнер не собирается считать ненормальное нормальным на том основании, что оно возникает как моральное, когда отдельный человек бывает предоставлен самому себе. Но Штирнер отличается от других абстрактных мыслителей своей убежденностью в том, что в человеческой жизни, когда отдельные люди бывают предоставлены сами себе, нравственное будет господствовать точно так же, как в природе господствует здоровье.
     Подобно другим мыслителям новейшего времени, Штирнер стоит перед фактом самосознающего "я", требующего понимания. Другие ищут средств понять это "я". Понимание наталкивается на трудности, ибо между образом природы и образом духовной жизни образовалась глубокая пропасть. Штирнер оставляет все это без внимания. Он стоит перед фактом самосознающего "я" и все, что он в силах сделать, употребляет исключительно на то, чтобы указать на этот факт. Он хочет говорить о "я" таким образом, чтобы каждый сам оглянулся на это "я", и чтобы никто не избежал этого взгляда, говоря: "я" — это то или иное. Штирнер хочет указать не на идею, не на мысль "я", а на живущее "я, которое личность находит в себе.
     Род представлений Штирнера, как противоположный полюс мировоззрению Гете, Шиллера, Фихте, Шеллинга, Гегеля, есть явление, которое с известной необходимостью должно было выступить в развитии новейших мировоззрений. Ярко выступил перед его духом факт самосознающего "я". Каждое творение мысли представало перед ним так, как оно предстает перед мыслителем, который стремится постичь мир лишь в мыслях, может представить мир мифических образов. Перед этим фактом для него исчезало все остальное содержание мира, поскольку это последнее обнаруживает связь с самосознающим "я". Он ставил самосознающее "я" в совершенно изолированное положение.
     Штирнер не ощущает, что может оказаться трудным поставить "я" в такое положение. Последующие десятилетия не развили интереса к этой изоляции "я", ибо эти десятилетия заняты, прежде всего, овладением образом природы под влиянием естественнонаучного образа мышления. После того, как Штирнер установил одну сторону новейшего сознания — факт самосознающего "я", эпоха отвлекает свой взор от этого "я" и направляет его туда, где найти его нельзя, — на образ природы".
     "Первая половина XIX столетия родила свои мировоззрения из идеализма. Если там и перекидывается мост к естествознанию, как у Шеллинга, Лоренца Эйкена (1779-1851), Генриха Стеффенса (1773-1845), то это происходит с точки зрения идеалистического мировоззрения и в интересах этого последнего. Время так мало созрело для того, чтобы естественнонаучные мысли сделать плодотворными для мировоззрения, что гениальный взгляд Жана Ламарка на развитие высших организмов из простейших, опубликованный в 1809г., остался совершенно без внимания, а когда Жоффруа де Сент-Илер в 1830г. в борьбе против Кювье выдвинул мысль о всеобщем природном родстве всех форм и организмов, потребовался гений Гете, чтобы оценить все значение этой идеи. Обильные естественнонаучные результаты, достигнутые в первой половине столетия, сделались новыми мировыми загадками в развитии мировоззрения после того, как Чарльз Дарвин в 1859г. самому понимаю природы открыл новые перспективы для познания органического мира". 18(9)

     411. "Кантова философия представляет собой для гегелевского мировоззрения нечто невозможное, поскольку, чтобы ответить на вопрос, как возможно познание, душа должна сначала создать познание, но тогда ей уже не может прийти на ум спрашивать о его возможности. ... Гегель хочет переживание мысли возвести на ее вершину. В высочайшем переживании мысли он находит одновременно творческий мировой принцип. Этим душа описывает круг, когда она сначала отрывает себя от мира (в древней Греции — Сост.), чтобы искать мысли. Она чувствует себя столь долго оторванной от мира, пока познает мысли только как мысли. Но она чувствует себя вновь с ним соединенной, когда в мыслях открывает первоисточник мира; и круг замыкается. Гегель может сказать: "Наука, таким образом, возвращается к своему началу"."
     "Гегель столь далеко подвинул душу, что она смогла переживать себя в мыслях. Дальнейший путь привел бы Гегеля к тому, что мысль в душе поднялась бы над самой собой и вросла бы в духовный мир. Гегель понял, как душа наколдовывает из себя мысли и переживает себя в мыслях. Он завещал миру задачу как в истинно духовном мире с живыми мыслями найти сущность души, которая не может быть в своем целом пережита в простых мыслях. ... Новое развитие мировоззрений устремилось от восприятия мыслей к переживанию мыслей. ... Мысль не должна закосневать как мысль, она должна не просто мыслиться, не только мысленно переживаться, она должна пробуждаться к высшей жизни...
     Это ощущение бессознательно и бременем ложится на души людей в середине ХVIII века. Человек усомнился в возможности исполнить это требование; однако это сомнение не достигло сознания, а выступила неспособность двигаться вперед в философской сфере. Продуктивность философских идей прекратилась".
     Людвиг Бюхнер (1824-1899). Карл Фогг (1817-1895). Яков Молешотт (1822-1893). "Если желают охарактеризовать основное ощущение этих троих людей, то это можно сделать словами последнего из них: "Если человек исследовал все свойства материи, которые оказывают впечатление на его развитые органы чувств, то он постиг также и сущность вещей. Этим он достиг своего, т.е. человеческого абсолютного знания. Другого знания для людей не существует" ... В их и последующее время таких борцов за подслушанное у природы мировоззрение обозначали материалистами".
     "Ф.Т. Фишер в 3-м томе своей работы "Старое и новое", говорит: "что т.наз. материя может производить нечто такое, чьей функцией является дух, является ведь полным доказательством против материализма. В этом смысле бессознательно и Бюхнер опровергает материализм, когда пытается доказать, что духовные процессы из глубин материальных фактов выступают перед чувственным наблюдением".
     "Что существует точка зрения, с которой материалистическому воззрению также созвучен моральный порядок мира, пытался показать Генрих Кцольбе (1819-1873). В своей книге "Границы и происхождение человеческого познания в противоположность Канту и Гегелю", появившейся в 1865г., он доказывает, что всякая теология произошла из неудовлетворенности этим миром. ... Кцольбе видит в вожделении сверхприродного мира проявление неблагодарности к природному. Философия потустороннего является для него моральной ошибкой, грехом против духа природного мирового строя, ибо она уводит от "стремления к наибольшему счастью каждого отдельного" и от исполнения долга, который следует из этого стремления, "по отношению к нам самим и к другим, без оглядки на сверхприродную награду и наказание". ...Мы встречаем здесь отрицание сверхприродного морального строя мира, исходящее из моральных оснований.
     В мировоззрении Кцольбе также ясно видно, какие свойства материализма сделали его столь приемлемым для человеческого мышления. Ибо, несомненно, Бюхнер, Фогт и Молешотт не были философами в достаточной мере, чтобы заложить логически ясный фундамент для своих воззрений. На них действовала сила естественнонаучных фактов. Не осмеливаясь взойти к высотам соответствующего идеям образа мышления, что считал своим долгом изложить Гете, они, как мыслители-естественники, извлекли следствия из того, что воспринимают чувства. Дать отчет в своем образе действий из природы человеческого познания не было их дедом. Это сделал Кцольбе. В его "Новом изложении сенсуализма" (1885) мы находим изложение оснований того, почему он полагает ценным лишь познание на основе чувственных восприятии. Лишь такое познание дарует отчетливые, вообразимые и наглядные понятия, суждения и умозаключения. Всякое заключение относительно невообразимого, как и всякое неясное понятие, отклоняются им. Наглядно ясным, по мнению Кцольбе, является не душевное, как таковое, а материальное, в котором духовное является как свойство. Поэтому в своей, появившейся в 1856г. книге "Возникновение самосознания. Ответ господину профессору Лотце", он старается свести самосознание к материально-наглядным процессам. Он предполагает кругообразное движение частиц мозга. Благодаря такому, возвращающемуся к себе движению, впечатление, которое вещь производит на органы чувств, становится сознательным ощущением. Примечательно, что из-за этого физикалистского объяснения Кцольбе изменяет своему материализму. Здесь на нем проявляется слабость, присущая материализму. Если бы он остался верен своим основным тезисам, то ни в коем случае не должен бы был идти со своими объяснениями далее, чем это позволяют сделать исследованные органами чувств факты. Ему бы не следовало говорить ни о каких иных процессах в мозге, кроме тех, что действительно установлены естественнонаучными средствами".
     "В еще большей мере ошибка, сделанная Кцольбе по поводу мозговых движений, выступает у гениального Карла Христиана Планка (1819-1880). Сочинения этого человека совсем забыты, хотя они принадлежат к интереснейшему из того, что создала новая философия. Столь же живо, как материализм, стремится Планк к объяснению мира, исходя из воспринимаемой действительности. Он порицает немецкий идеализм Фихте, Шеллинга и Гегеля за их односторонний поиск сущности вещей в идее. "Существует, — пишет он, — лишь одна и поистине чистая природа, так что природа, в узком смысле, и дух являются противоположностями лишь внутри одной природы в высшем и всеобъемлющем смысле" ("Вселенная"). Но у Планка выступает нечто удивительное: реальное, распростертое в окружении, он принимает за то, где следует искать объяснения мира; но при этом он не подходит к чувственному опыту, к наблюдению фактов, чтобы достичь реального, распростертого в окружении. Ибо он полагает, что человеческий разум через самого себя может проникнуть к реальному.
     Гегель совершил ошибку, дав разуму рассматривать себя так, что во всех вещах он увидел самого себя; Планк же хочет не дать разуму застояться в самом себе, а вывести его за его пределы к распростертому в окружении как к истинно действительному. Планк порицает Гегеля за то, что он дал разуму плести свою паутину из себя, он же сам достаточно смел, чтобы дать разуму сплетать объективное бытие. Гегель сказал, что дух может понять сущность вещей, поскольку разум является сущностью вещей; и разум в человеческом духе приходит к бытию. Планк объявляет: сущностью вещей не является разум; однако же он использует разум, чтобы эту сущность установить. Смело, духовно содержательно измысленная мировая конструкция, но измысленная вдали от действительного наблюдения, вдали от реальных вещей и, тем не менее, пребывающая в вере, что она целиком пропитана самой истинной действительностью, — вот что такое идейное построение Планка. Как живое взаимодействие, игру простирания и сжатия видит он мировое свершение. Сила тяжести является для него стремлением распростертых в пространстве тел стянуться воедино. Тепло и свет есть стремление тел свою стянутую воедино материю заставить действовать на удалении, т.е. стремление к распространению".
     "В отношении совместной жизни людей Планк не приходит к реальному взаимодействию личностей, но мечтает об отрегулированной разумом, служащей всеобщей воде народной общности с верховной правовой властью". 18(10)

     446. "Воззрение В. Дильтея (1833-1911) таково, что оно считает мысле-представление, образованное в душе человека, не способным установить, соответствует ли воспринятое органами чувств независимому от человека существу. Все мысле-, представление образное, чувственно ощутимое есть образ, и мир, окружающий человека, должен быть сном об образах его собственного чувства, а не независимой от него действительностью. Однако в душе открываются не только эти образы. В ней открывается жизненная взаимосвязь в воле, стремлении, чувстве. ... Воля и чувствуя, душа переживает себя как действительность".
     Рудольф Эйкен (1846-1926). "Он находил, что естественнонаучный род мышления приходит в противоречие с самим собой, поскольку хочет быть большим, чем способом рассмотрения лишь одной стороны бытия. ... Чтобы объяснить природу, человек должен привлечь то, что дух может пережить лишь через самого себя и никак не может извлечь из внешнего наблюдения. ... В том, что душа переживает, творит, действуют силы из духовного мира, к которому они принадлежат. Этот духовный мир переживается в душе как непосредственно действительный, когда душа осознает себя единой с ним. Так, в смысле Эйкена, душа видит себя несомой живым в себе, творящим духовным миром. — Эйкен придерживается взгляда, что мыслеобразное, интеллектуальное не достаточно сильно, чтобы исчерпать глубины этого духовного мира".
     "Мысленное направление Лотце нашло энергичных представителей в Вильгельме Виндельбанде, Генрихе Риккерте (род. в 1863 г.) и др. Эти философы придерживаются взгляда, что в рассмотрение мира вступает элемент, от которого естественнонаучный род представлений отскакивает. Это происходит, когда внимание обращают на "ценность", которая в человеческой жизни является определяющей. Мир — это никакой не сон, а действительность, когда обнаруживается, что в переживаниях души живет нечто, независимое от нее самой. Действия, стремления, волевые импульсы души не являются вспыхивающими и гаснущими искрами в море бытия, если узнать, что ценность им дает нечто независимое от души. ... Деяния, воления человека выступают не просто как факты природы; о них следует думать с точки зрения правовой, нравственной, социальной, эстетической, научной ценности. ... Позицию философии ценности в развитии мировоззрения можно понять в том случае, если подумать о том, что естественнонаучный род представлений имеет склонность претендовать на все познание бытия. Тогда философии остается нечто иное, чем исследование бытия. И это иное видят в "ценностях". Нерешенным вопросом встает это познание у Лотце: возможно ли вообще остановиться на определении ценности, а при познании форм бытия от ценности отказаться?".
     "Многие новые направления мышления представляют собой попытку в самосознающем "я", которое в ходе развития философии ощущало себя во все большем отрыве от мира, найти нечто такое, что снова привело бы к связи с ним. Дильтей, Эйкен, Виндельбанд, Риккерт и др. предпринимают попытки такого рода. Они хотят считаться и с естествознанием, и с душевной жизнью, чтобы наравне с естествознанием оказалось возможным духопознание. К подобной же цели стремились Герман Коген (1842-1918), Пауль Наторп (1854-1924), Август Штадлер, Эрнст Кассирер (1874), Вальтер Кинкель и др.". Эти философы надеются в высочайшей мыслительной деятельности, вне деятельности восприятия, постичь самосознающее "я" как достояние души. Их стремление к чистому мышлению следует считать плодотворным.
     "Как мировоззрительное стремление остаться связанным с окружностью "я", без возможности познать путь из этой окружности туда, где это "я" могло бы связать свое бытие с мировым бытием, выступает образ мышления А.Леклера, Вильгельма Шуппе, Иоганна Ремке (род. в 1848 г.), Шуберт-Зольдера и др. Их философии различны, однако для них характерно направлять взгляд, прежде всего, на то, что человек все, что он может причислить к окружающему миру, сначала должен открывать в области своего сознания". Весь мир этому воззрению представляется пребывающим внутри границ сознания.
     "Противоположным полюсом этому воззрению является воззрение Карла Дюпреля. Он считал, что материализм не вправе называть себя мировоззрением ("Загадки человека"). Право исследовать сверхчувственное он признавал за теми, кто существо души искал не в области чувственного. Через тело душа живет в чувственном сознании. В гипнозе, при внушении чувственнее сознание выключается, в действие вступает душа. Таким образом, душевная жизнь простирается дальше сознания. (Воззрения Дюпреля на гипноз не верны, но в данной связи это не имеет значения)".
     "Дюпрель чувствовал необходимость указать, как душа познает сверхчувственное не только в теле, но и вне тела, может его пережить. Этим воззрением он вооружился против воззрений Эйкена, Дильтея, Когена, Кинкеля и других защитников духовного мира. ... Дюпрель указал на путь, идя которым можно достичь сверхчувственного. Но он оставил открытым вопрос относительно правильных средств, которые должны быть применены на этом пути". 18(16)

     629. "Так как для меня существует только единственный внутренний мир, именно — мой собственный, то и внутренний мир других существ я тоже могу представить себе лишь подобным моему внутреннему миру. Таким путем мы приходим к своего рода одушевлению всей природы (к панпсихизму). Это воззрение основывается лишь на непонимании того, что представляет нам на самом деле развитое внутреннее чувство. Духовное содержание внешней вещи, раскрывающееся мне в моем внутреннем мире, не есть что-то примышляемое к внешнему восприятию. Оно не примышляется к нему, как не примышляется дух другого человека. Внутренним чувством я воспринимаю это духовное содержание совершенно так же, как внешними чувствами — содержание физическое. И то, что было названо выше моей внутренней жизнью, вовсе не есть мой дух в высшем смысле. Эта внутренняя жизнь есть лишь результат чисто чувственных процессов; она принадлежит мне только как совершенно индивидуальной личности, которая есть не что иное, как лишь результат своей физической организации. Когда я переношу это мое внутреннее на внешние вещи, то я на самом деле просто выдумываю. Моя личная душевная жизнь, мои мысли, воспоминания и чувства присущи мне, потому что я — организованное таким-то образом природное существо, с совершенно определенным аппаратом внешних чувств и с совершенно определенной нервной системой. Эту мою человеческую душу я не вправе переносить на вещи. Я был бы вправе это сделать только в том случае, если бы нашел где-нибудь организованную подобным образом нервную систему. Но моя индивидуальная душа не есть самое высшее духовное во мне. Это наивысшее духовное должно быть сначала пробуждено во мне посредством внутреннего чувства. И это пробужденное духовное во мне, оно одно и то же с духовным во всех вещах. Перед этим духовным растение предстает непосредственно в своей собственной духовности. Мне незачем наделять его духовностью, похожей на мою собственную духовность. Для этого мировоззрения все разговоры о неведомой "вещи в себе" теряют всякий смысл. Ибо то, что раскрывается внутреннему чувству, — это и есть именно "вещь в себе". Все такие разговоры происходят только оттого, что авторы их неспособны в духовном содержании своего внутреннего мира узнать "вещь в себе". Они думают, что в своем внутреннем они узнают только бессущностные тени и схемы, "только понятия и идеи" вещей. Но так как у них все же есть смутное подозрение о "вещи в себе", то они думают, что эта "вещь в себе" где-то скрывается, и что человеческой способности познания поставлены границы. Людям, убежденным в этом, невозможно доказать, что они должны постичь "вещь в себе" в своем внутреннем опыте; ибо, если бы им даже представили эту "вещь в себе", они все равно никогда не признали бы ее. А все дело именно в этом признании. — Все, что говорит Майстер Экхарт, проникнуто этим признанием: "Вот тебе сравнение: дверь отворяется и затворяется на петлях. Если дверную створку я сравню с внешним человеком, то петли — с внутренним. Когда дверь отворяется и затворяется, створка движется взад и вперед, между тем как петли остаются неподвижными на своем месте и нисколько не меняются от этого. Так и здесь". Как индивидуальное, чувственное существо, я могу со всех сторон исследовать вещи — дверь отворяется и затворяется; но если этим восприятиям внешних чувств я не даю воскреснуть во мне духовно, то я не знаю ничего об их сущности — петли остаются неподвижными. — Это, сообщаемое внутренним чувством просветление, по воззрению Экхарта, есть вхождение Бога в душу. Свет познания, вспыхивающий благодаря этому вхождению, он называет "искоркой души". Место во внутренней глубине человека, где вспыхивает эта "искорка", "так чисто и так возвышенно, и так благородно само по себе, что там не может пребывать никакое творение, а только Бог один обитает там своей чистой божественной природой". Кто дал загореться в себе этой "искорке", тот видит уже не только так, как видят люди — внешними чувствами и логическим рассудком, приводящим в порядок и распределяющим впечатления внешних чувств, но он видит, каковы вещи в себе". 7(2)