252. "Развитие в атлантической области было временем разделения человечества на людей Сатурна, Солнца, Юпитера и Марса.
     Раньше существовали только задатки такого деления. Особые последствия для человеческого существа имело также разделение состояний бодрствования и сна. Во время ночи астральное тело и "я" человека находились в сфере существ, стоящих выше его, вплоть до Духов Личности. Той частью своего жизненного тела, которая не была связана с физическим, человек мог воспринимать Сынов Жизни (Ангелов) и Духов Огня (Архангелов). Ибо во время сна он мог оставаться в соединении с той частью жизненного тела, которая не была пропитана физическим телом. Восприятие Духов Личности оставалось, конечно, неясным, именно вследствие люциферического влияния. Но вместе с Ангелами и Архангелами для человека в описанном состоянии стали видимы и те существа, которые, как отставшие на Солнце и Луне, не могли вступить в земное бытие. Они должны были поэтому пребывать в душевно-духовном мире. Но человек, благодаря люциферической сущности, привлек их в сферу своей отдаленной от физического тела души. Через это он пришел в соприкосновение с существами, которые действовали на него в высшей степени соблазняюще. Они умножали в душе влечение к заблуждению; в особенности к злоупотреблению силами роста и размножения, которые находились во власти человека благодаря разделению физ. тела и жизненного.
     Но отдельным людям атлантической эпохи дана была возможность как можно меньше подпадать под власть чувственного мира. Благодаря им, люциферическое влияние из препятствия к развитию человечества превратилось в средство к его дальнейшему восхождению. Благодаря люциферическому влиянию, они оказались в состоянии раньше, чем это было бы возможно в ином случае, развить в себе способность познания вещей. Кроме того эти люди пытались устранять в своей жизни ложные представления, и из явлений мира постигать первоначальные намерения духовных существ. Они охраняли себя от влечений и вожделений астрального тела, направленных только на чувственный мир. Вследствие этого они становились все более и более свободными от его заблуждений. Это вызвало у них состояния, благодаря которым они воспринимали только в той части жизненного тела, которая была описанным образом отделена от физ.тела. В таких состояниях способность физ. тела к восприятию была как бы погашена, а оно само как бы мертвым. Они были тогда через жизненное тело всецело связаны с царством Духов Формы и могли узнавать от них, как ведет их и управляет ими То высокое Существо, Которое было ведущим при отделении Солнца от Земли и через Которое людям впоследствии открылось понимание Христа. Эти люди были посвященными. Но поскольку индивидуальность человека вышеописанным образом подпала влиянию лунных существ, то обычно и этих посвященных не могло коснуться непосредственно Существо Христа; Оно могло быть явлено им только как бы в отражении лунными существами. Они видели тогда не Существо Христа непосредственно, а только Его отблеск. Они стали вождями остального человечества, которому они могли сообщать узренные ими тайны. Они собирали вокруг себя учеников, которым указывали пути к достижению состояния, ведущего к посвящению. Познания Христа могли достичь только те люди, которые в указанном смысле принадлежали к солнечным людям. В особом месте, которое должно быть названо здесь Христовым или Солнечным оракулом, они возделывали свое таинственное знание и совершали те установленные действия, что вели к познанию Христа. ...Сказанное здесь о Христе будет правильно понято только тогда, когда поразмыслят о том, что сверхчувственное познание видит в явлении Христа на Земле событие, на которое указывали как на нечто предстоящее в будущем те, кому еще до этого события был известен смысл земного развития. Было бы ошибкой предположить у тех посвященных такую связь со Христом, которая впервые стала возможной лишь благодаря этому событию. Но они могли пророчески постигать и делать постижимой для своих учеников истину: кого коснулось могущество Солнечной Сущности, тот видит Христа приближающимся к Земле.
     Другие оракулы были вызваны к жизни посвященными, принадлежавшими к людям Сатурна, Марса и Юпитера. Эти посвященные доводили свое созерцание только до тех существ, которые могли раскрываться им в их жизненных телах как соответствующие "высшие Я". Так возникли приверженцы мудрости Сатурна, Юпитера, Марса.
     Кроме указанных методов посвящения были еще и другие — для людей, принявших в себя слишком много люциферической сущности, так что их жизненное тело не могло в такой же значительной мере отделяться от физического, как у солнечных людей. У них жизненное тело задерживалось астральным в теле физическом больше, чем у солнечных людей. Благодаря такому состоянию они не могли прийти к откровению Христа. Ввиду того, что их астр. тело было сильнее подвержено влиянию люциферического начала, они должны были проходить более трудные подготовления, после чего они могли, в менее свободном от тела состоянии, чем остальные, получать откровения хотя и не Самого Христа, но других высоких существ. Были такие существа, которые при отделении Солнца от Земли хотя и покинули Землю, но все-таки не стояли на нужной высоте, чтобы быть в состоянии долгое время идти вместе с развитием Солнца. После разделения Солнца и Земли они отчленили для себя от Солнца особое жилище — Венеру. Их вождем сделалось существо, которое стало высшем Я для означенных посвященных и их приверженцев. Нечто подобное произошло и с руководящим духом Меркурия для другого рода людей. Так возникли оракулы Венеры и Меркурия. Некоторый род людей, наиболее принявших в себя люциферическое влияние, мог достичь лишь того существа, которое вместе с подобными ему духами раньше всех было снова извергнуто из солнечного развития. Оно не имеет особой планеты в мировом пространстве, но живет еще в окружении самой Земли, с которой оно снова соединилось после возвращения с Солнца. Те люди, которым это существо раскрылось, как высшее Я, могут быть названы приверженцами оракула Вулкана. Их взор был больше, чем у других посвященных, обращен на земные явления. Они заложили первые основы того, что впоследствии возникло среди людей как науки и искусства. Зато посвященные Меркурия положили начало знанию о более сверхчувственных вещах, и в еще более высокой степени сделали это посвященные Венеры. Посвященные Вулкана, Меркурия и Венеры отличались от посвященных Сатурна, Юпитера и Марса тем, что последние понимали свои тайны скорее как откровение свыше в более готовом состоянии, между тем как первые получали свое знание раскрытым уже больше в форме их собственных мыслей и идей. В середине стояли посвященные Христа. Вместе с непосредственным откровением Они получали и способность облекать свои тайны в форму человеческих понятий. Посвященные Сатурна, Юпитера и Марса должны были выражаться более в символических образах, посвященные Христа, Венеры, Меркурия и Вулкана могли изъясняться более в представлениях". 13 (4)

279. "Последствием продолжительных переселений народов, которые после атлантической катастрофы направились с запада на восток, было то, что в областях передней Азии водворилась народность, потомки которой известны в истории как персидский народ и родственные ему племена. Сверхчувственное познание должно, конечно, перенестись в гораздо более отдаленные времена, чем те, которые известны нам как исторические времена этих народов. ...Они возлюбили землю. Они ценили то, что человек может завоевать на ней и приобрести посредством ее сил. То, что они совершили как воинственный народ, и те средства, которые они изобрели, чтобы добыть из земли ее богатства, находится в связи с этой особенностью их существа. Им не угрожала опасность совершенно отвернуться от иллюзий физически-чувственного (мира) из-за тоски по сверхчувственному, но скорее наоборот — им угрожала опасность всецело утратить душевную связь со сверхчувственным миром благодаря склонности к физически-чувственному. И святилища оракулов, перенесенные сюда из древней атлантической области, также носили ... характер народа.
     ...Этот древний народ еще обладал большим могуществом в управлении такими силами природы, которые впоследствии вышли из-под влияния человеческой воли. Хранители оракулов властвовали над внутренними силами, стоявшими в связи с огнем и другими стихиями. Их можно назвать магами. То, что они сохранили из сверхчувственного познания и сверхчувственных сил как наследие древних времен, было, конечно, слабо по сравнению с тем, что было доступно человеку в отдаленном прошлом. Но это приняло всевозможные формы, начиная с благородных искусств, имевших целью только благо людей, и вплоть до самых преступных действий. В этих людях люциферическая сущность действовала особым образом. Она поставила их в связь со всем, что удаляет человека от предначертаний тех высоких существ, которые, не будь люциферического вторжения, одни вели бы вперед развитие человечества. И те члены этого народа, которые еще были одарены остатками древнего ясновидческого сознания — вышеописанного промежуточного состояния между бодрствованием и сном, — чувствовали большое влечение к низшим существам духовного мира. Этому народу должен был быть дан духовный импульс, противодействовавший этим свойствам его характера. Из того же самого источника, из которого проистекала и древнеиндийская духовная жизнь, от хранителя тайн солнечного оракула послано было водительство этому народу.
     Вождь древнеперсидской духовной культуры, посланный к этому народу хранителем Солнечного оракула, может быть обозначен тем же именем, которое известно в истории как Заратустра или Зороастр".
     "От хранителя Солнечного оракула Заратустра получил такое посвящение, что ему могли быть сообщены откровения высоких солнечных существ. В особых состояниях сознания, к которым он был приведен своим духовным обучением, он мог созерцать Вождя солнечных существ, принявшего вышеуказанным образом под Свою защиту жизненное тело человека. Он знал, что это Существо направляет водительство, руководящее развитием человечества, но что Оно только в определенный момент может низойти из мирового пространства на Землю. Для этого необходимо, чтобы Оно могло жить и в астр. теле человека таким же образом, как Оно со времени вторжения люциферического существа действовало в жизненном теле. Для этого должен был явиться человек, который бы снова так претворил астр. тело, что оно вернулось бы на ту ступень, которой без Люцифера оно достигло бы в иную эпоху (в середине атлантического развития). ...В своих ясновидческих переживаниях Заратустра провидел, что в будущем в развитии человечества может появиться личность, у которой будет подобное астр. тело. Он знал также, что до тех пор Этого высокого солнечного Существа нельзя будет найти на Земле, но что Оно может быть воспринято ясновидящим в пределах духовной части Солнца. Он мог созерцать Это Существо, когда он направлял свой ясновидческий взор на Солнце. И он возвестил своему народу об этом Существе, Которое пока можно было находить только в духовном мире, но Которому предстояло позднее низойти на Землю. Это было возвещение великого Духа Солнца, или Света, (ауры Солнца, Ahura Mazdao, Ормузда). Этот Дух Света раскрывался Заратустре и его последователям как Тот Дух, Который обращает Свой Лик к человеку пока из духовного мира и Которого в будущем можно ожидать среди человечества. Это был Христос до Своего появления на Земле, Которого Заратустра возвещал как Духа Света. На Аримана же он, напротив, указывал как на силу, которая своим влиянием губительно действует на человеческую духовную жизнь, если последняя отдается ей односторонне. Это та сила, которая ... после предательства тайн Вулкана достигла особенного господства на Земле. Наряду с вестью о Боге Света, Заратустра возвестил учение о духовных существах, раскрывающихся очищенному чувству ясновидца как спутники Духа Света, противоположностью которых и были искусители, являвшиеся неочищенному остатку ясновидения, сохранившемуся из атлантической эпохи. Древнеперсидскому народу нужно было уяснить, как в человеческой душе, поскольку она в своей деятельности и в своем стремлении обращена к чувственно-физическому миру, происходит борьба между силами Бога Света и Его противника, и как человек должен вести себя, чтобы последний не привел его к гибели, но чтобы его влияние силою Первого было обращено к добру".13 (4)

479. Дух народа, Архангел, "...встречает людей, которые преимущественно исполнены внутренней активности, обладают богатым внутренним содержанием; они производят на него более интенсивное впечатление. Других он находит вялыми, летаргическими, с бледным душевным содержанием. Эти существа в поле восприятия Архангела подобны теплу и холоду в картине мира человеческой души. Так обосабливается картина мира Архангела, и сообразно с ней он может пользоваться отдельными людьми, может работать для них, осуществлять то, что идет из его индивидуальности для развития народа".
     Переживаемое человеком в душе ощущающей, чувственные восприятия внешнего мира, — все это непричастно к Духам народов, они не деятельны в этой области. "Даже часть души рассудочной, поскольку она отвечает реакцией на внешние ощущения, не представляет для них значения. То, что называется внешними причинами, что человек прорабатывает своим рассудком и переживает душой, — это тоже не для них".
     "Идеалы искусства, архитектоники и т.д. — живут в душе рассудочной и в душе сознательной. Они невоспринимаемы извне; но тем не менее все же проникают в человека и зажигают его, становясь частью его жизни". Духи народов проникают в ту часть души рассудочной, которая живет идеалами прекрасного, моральными идеалами. Далее душевная жизнь Архангела поднимается в "я" человека, которое распространяется в мир высших царств. Он воспринимает внизу некие средоточия, человеческие "я", окруженные аурой. "Его мир состоит из астрального поля восприятий, в котором заключаются определенные центры. Эти центры, эти средоточия, являются отдельными людьми, отдельными человеческими "я". ... и как, идя во внешний мир, мы обрабатываем его, создаем инструменты, так мы сами являемся объектами — поскольку принадлежим к определенному народу, — представлющими собой поле деятельности Архангелов, или Духов народов. ...И как ни удивительно это звучит, таким образом мы заглянули в высшую теорию познания Архангелов".121 (3)

Существа красоты и безобразия

557. «Есть два рода элементарных существ: восходящие и нисходящие. И можно сказать: из тлена древней лунной уродливости ... возник наш мир красоты». Аналогия в природе: на навозе вырастают прекрасные цветы.
     «Красота не может расцвести на Земле, если боги не удобрят ее уродством. Ибо это внутренняя необходимость жизни ... Кто полагает, что искусство в мире возможно без уродства, тот не знает искусства».219 (5)

Мистерии древности и Иоаннов Праздник

632. "Мы можем человеческое сознание представить себе таким, каким оно было у древнего человече­ства — заключенным в эти рамки (заштрихованная часть), — где минеральное и собственно человеческое находились вне области, которую как-то сознавало это древнее человечество, проводившее жизнь вне Мистерий".

     В образах сновидений сопереживалось растительное. Расовую жизнь переживали как то, что связывало с животностью. (Не как всеобщечеловеческое и не как внешний облик). Мистериями в ходе года учре­ждалось нечто такое, "...что людям, по меньшей мере приблизительно, давало, с одной стороны, опыт я-сознания, а с другой — опыт всеобщеминерального. ...через растительное люди поднимались к минеральному, и благодаря этому в древности в определенное время года в них вспыхивало Я. Это было подоб­но вспышке "я" в сновидческом сознании. Вы знаете, что также и в снах собственное "я" сегодняшнего человека выступает подчас их составной частью".
     В вершине лета, что соответствовало современному празднику Иоанна, с помощью определенных отправ­лений, устраиваемых Мистериями, люди получали я-сознание, приходящее извне. Эти отправления носили характер празднеств, сопровождавшихся строго ритмическим хоровым пением, музыкальной рецитацией, пред­ставлениями. Через все это стремились создать настроение, в котором Я вспыхивало в человеческой сфере. Пению же учились у птиц. "Когда в определенное время года поют жаворонки, соловьи, тогда то, что здесь образуется, проникает в космос не через воздух, а через эфирный элемент, вибрирует в кос­мосе до определенной границы; затем эта вибрация движется назад, на Землю, и животный мир воспринимает то, что здесь вибрирует, обратно; только тогда с ним связано существо божественно-духовного Космоса. Так по­сылают соловьи, жаворонки свои голоса в Мироздание, и они эфирно возвращается к ним назад в моменты, когда они не поют, будучи пронизанными Божественно-духовным. Жаворонки посылают свои голоса в мир, и Божественно-духовное, которое участвует в формировании, в образовании всего животного, струится на Землю на волнах возвращающихся назад песен жаворонков и соловьев". Нечто подобное, хотя и не очень красиво, исходит от всего животного мира в космос. Ученики древних Мистерий разучивали для Иоаннова праздника такие песни, такие танцы, которые проникали в космос, конечно, уже не в животном, а в оче­ловеченном облике, как продолжение того, что в мировое пространство посылали животные.
     "И еще нечто включали в себя те празднества: не только танцевальное, не только музыкальное, певческое, но после всего также и — вслушивание. Сначала праздник велся активно, затем он приходил к тому, что люди слушали, что возвращается к ним назад. Большие вопросы ставили они божественно-духовному Космосу своими танцами и пением, всем поэтическим, исполняемым ими. Это струилось некоторым образом в дали космоса, подобно воде, поднимающейся в виде облаков и падающей дождем назад. Так познавались дей­ствия человеческих праздничных отправлений; они возвращались назад, естественно, не в виде дождя, но в виде того, что открывалось как мощь Я". Люди также обладали тонким ощущением удивитель­ных преобразований, происходивших в окружении Земли во время Иоанновых презднеств с воздухом и теплом. Ощущали нечто растительное, тонко ощущали, что совершается в мире растений, когда весь воздух становится другим, когда расцветают растения или даже когда они плодоносят.
     "Итак, этот праздник имел удивительное, интимное человеческое содержание. Он был вопросом к боже­ственно-духовному Мирозданию. Человек потому получал ответ, что он ощущал как плодоносящее, цветущее, зеленеющее Земли, так и нечто растительное, идущее в минеральном воздуха сверху. Поэтому в его сон бытия, в его сновидческое древнее сознание входил также и сон Я. А когда праздник Иоанна кончался и приходили июль, август, тогда люди имели чувство: у нас было Я, но оно осталось на Небе, оно там, вверху, оно говорит только во время Иоанна. Мы осознали, что связаны с Небом. Оно хранит наше Я и показывает его нам, когда открывается большое небесное ок­но; в Иоанново время оно было нам явлено! Но об этом нужно было попросить". Рождественский же празд­ник, напротив, проводили в наибольшем покое, созерцательно, в поучениях.223 (4)

1246. "Открыв в себе наиболее притупленные стороны своего существа, вы с большей степенью вероятнос­ти сможете прийти к тому, чем вы особенно блистали в предыдущей инкарнации". Неспособность человека выучить какой-либо язык означает, что в предыдущей жизни он жил в областях, где употреблялся этот язык. Например, в гимназиях потому так трудно дается древне-греческий язык, что для многих он был в прошлом родным языком. "Люди, которые в одной инкарнации имели, например, особые задатки к изучению языков... смогут в следующей инкарнации легче, чем другие люди, составлять независимые суждения".
     "Индивидуальность, интенсивно жившая в архитектурных формах ... особенно тонко вырабатывает инстру­мент слуха, так что в следующей жизни она может стать большим музыкантом". 135 (1)

1257. "Предположим, человек мало интересовался окружающим физическим миром. Он интересовался непосред­ственно тем, что подступало к его телесности: где хорошо, где плохо кормят, а что сверх того — его не занимало. Его душа осталась бедной. Он не несет в себе мира. И мало из того, что светит ему навстречу как явления мира он проносит в своем внутреннем через врата смерти в духовный мир. По этой причине затрудня­ется его работа с духовными существами, в обществе которых он там находится. По этой причине он не приносит с собой ни силы, ни энергии, а только слабость, род душевного бессилия, проявляющегося при построении физ. тела. На него сильно воздействует модель (наследственная). Борьба с моделью выражается в различных детских бо­лезнях, но ему остается лишь слабость. Она образует в некотором роде хрупкое тело, подверженное всевозможным болезням. Так преобразуется кармически душевно-духовный интерес одной земной жизни в задатки к здоровью в следующей земной жизни. Люди, дышащие здоровьем, прежде всего имели в прошлой земной жизни по­движный интерес к видимому миру".
     "Я не встречал ни одного человека, который имел бы симпатичное лицо, симпатичное выражение лица и не испытывал бы в прошлой земной жизни радости от живописи. Люди с несимпатичным выражением лица — в чем также играет карма человека, что имеет значение для судьбы — встречались всегда такие, которые тупо и равнодушно, флегматично проходили мимо произведений искусства.
     Но эти вещи идут еще дальше. Есть люди, которые за всю жизнь — так было и в прошлые периоды Земли — ни разу не подняли глаз к звездам, которые не знают, где находится Лев, где Овен, где Телец, которые в этом направлении не проявляют никакого интереса. Такие люди в следующей земной жизни родятся с сон­ным телом; это, до некоторой степени, выразится в том, что, получив модель (физ. тело по наследству) силой своих родителей, они ведутся ею т.обр., что их тело ... оказывается сонным, бессильным. И можно все состояние здоровья человека вывести из интереса, который он в предыдущей жизни проявлял к видимому миру во всей его широте. В настоящее время люди, например, совершенно не обладающие интересом к музыкальному, для которых музыкальное образование безразлично, совершенно определенно в следую­щей жизни будут астматиками или с болезнью легких".235 (6)

43. Так называемое Иоанново масонство имеет три ступени: ученика, подмастерья, мастера. Его рассматривают как низший род масонства, а высокоградуированным считают шотландское масонство с Мизраим, или Мемфис-ритуалом, якобы сохранeнным с древнейшего египетского времени. Однако иоанновы масоны считают это лишь балагурством для маскировки честолюбия, стремления к духовному аристократизму. 93(20)
     От былых эзотерических институтов, некогда представлявших собой "физиогномический оттиск" высших миров, почти ничего не осталось. Возьмем три символических градуса: ученик, подмастерье и мастер. Они выражают собой "три ступени, на которых человек в духе, самого себя, т.е. свое "я" обретает внутри человеческого типа. Высшие градусы должны показывать ступенеобразное восхождение, в ходе которого человек делается строителем храма всего человечества". Человек ставший — в своем физическом, эфирном и астральном организме — представляет собой микрокосм прошлого мира. Возводимый масонством храм мудрости, красоты и силы должен быть макрокосмическим отображением внутренней микрокосмической душевной мудрости, красоты и силы.
     В эпоху материализма живое сознание обо всем этом утрачено. Поэтому возникла задача масонскую жизнь уловить в ее ставших поверхностными формах и породить заново, дать ей новые формы. "Наш идеал состоит в следующем: создать формы, которые были бы выражением внутренней жизни. Ибо в такое время, когда нельзя созерцать никаких форм и, созерцая, творить их, дух неизбежно улетучивается в бессущностной абстракции и действительность как бездуховный агрегат веществ оказывается перед просто абстрактным духом. ... Пока человек не почувствует, что в огне, воздухе, воде и земле обитают духи, невозможно никакое искусство, способное воссоздать мудрость во внешней форме..."265, c. 80-81.

1314. "Существует взаимоотношение между тем, что как народнодушевное всплывает в итальянском и испанском народах, и египто-халдейским Духом народа. Итальянский Дух народа смотрит назад, на свои переживания, как египто-халдейский Дух народа; он утопает своим душевным существом в египто-халдейском Духе народа, подобно тому, как мы утопаем в теле при пробуждении, когда обретаем наше самосознание". "Культурой души ощущающей является итальянская культура под влиянием Души народа".
     "Во французской Душе народа оживает древнее гречество, нюансированное римством". Только теперь французы более свободны от телесного, чем древние греки. Народность у них не переходит непосредственно в формы тела, в пространственные формы, как у греков в пластике, но остается более внутренней, живет в эф. теле, которое остается лишь телом мыслей. "... Вольтер — душой, характером пронизанный сухой рассудок; Мольер — рассудком пронизанная душа".
     "Среди других народов душа сначала должна перерасти свою народность, если желает возвыситься до диалога с духовным миром; но само народно-душевное содержит тональности духа, возвещает о духе, когда оно говорит отдельной индивидуальной душой среднеевропейского населения". Для Духа немецкого народа особенно показателен "Фауст".
     Больше всего британскую народную Душу характеризует Гамлет Шекспира. "Она делает человека созерцателем. Стоит сравнить философию Милля и Фихте. Миссия британской Души народа — наблюдать внешнее и оставаться стоять перед пропастью сверхчувственного". "Гетевский Фауст — это только отображение творения немецкой Души народа", которая стоит в начале своей деятельности, о чем Гете хорошо знал.
     Русская народная Душа "лучше всего исполняет свою миссию, совершая крепкие завоевания во внутреннем, когда извлекает находящееся в ее глубинах, что будет иметь большую ценность для культуры человечества". Сейчас она в детском возрасте. Если русской Душе не хватит настроения, полного ожидания, то она станет препятствием для развития духовной культуры и человеческой культуры вообще. Если бы она обратилась вовне, то это приобрело бы такой вид, что она действовала бы прямо противоположным образом по отношению к тому, что ей, собственно, подобает". Для русской Души противоестественно обращаться против душ западных народов; им подобает быть ее учителями, если она правильно себя понимает.
     Влияние итальянского искусства вплоть до Дюрера, стремление Гете поехать в Италию — все это обмен Я с душой ощущающей, а с другой стороны — обмен между Душой немецкого народа и итальянским Духом народа. В Лейбнице можно видеть пример обмена Я с душой рассудочной французов. 64 с.129-149

III. ИСКУССТВО*

     538. "Великие импульсы культуры (превосходящие сферу действия Духов Времени) исходят от Духов Движения, прошедших правильное развитие". Например, буддизм был инспирирован Духом Движения, пребывающим на Меркурии (отсюда понятие: Будда = Меркурий), в другое время действовали Духи Движения с других планет. 136 (9)

____________________________________
* Теме искусства в Антропософии посвящена целая серия циклов лекций Р. Штайнера. Но все они не столько поясняют смысл, значение искусства, сколько-либо дают импульсы к развитию совсем новых искусств, таких , как эвритмия, рецитация, — либо служат обновлению традиционных: живописи, пластики, архитектуры, музыки. Эти ле­кции представляют собой учебные пособия в прямом смысле слова, поэтому делать из них отдельные выписки не имеет никакого смысла. Материалы, представленные в этой главе, взяты не из специальных лекций по искусству и имеют целью помочь читателю выработать свой взгляд на искусство, исходя из духовнонаучных оснований. Сказанное т.обр. об искусстве можно было бы повторить и в отношении тем "Наука" и "Педагогика" (Прим.сост.).

     539. "Все искусство, поскольку оно не пронизано Духовной наукой, — люциферично; и вся наука, не пронизанная Духовной наукой, — ариманична". 157 (12)

     743. Николай Кузанский (1401-1464). "Когда мы его читаем — с ним можно делать больше, чем читать, — то уже через одно чтение становится видно, как глубоко в нем спиритуальные воззрения связаны в нем с внешним знанием природы, особенно там, где это облечено в математические формы. ... Из исторической скромности назвал он свой труд "Ученое невежество". ... Ибо это — сверхученость. Николай Кузанский был позже воплощен как Николай Коперник". 126 (5)

Шеллинг

     367. "Подобно блеску молнии, которая в развитии мировоззрений освещает прошлое и будущее, звучит мысль, которую Фридрих Вильгельм Иосиф Шеллинг (1775-1854) высказал в своей натурфилософии: "Философствовать о природе — значит творить природу". Той мысли, которой были проникнуты Гете и Шиллер: продуктивная фантазия должна участвовать в творении мировоззрения, — эта фраза дает монументальное выражение. Не в том, что природа дает нам добровольно, когда мы ее наблюдаем, созерцаем, содержится ее глубочайший смысл. Человек не может извне воспринять этого смысла. Он должен его создать.
     Дух Шеллинга имел особенную склонность к такому творчеству. Все его духовные силы стремились к фантазии. По находчивости его нельзя сравнить ни с кем, но его воображение создает художественные образы, а не понятия и идеи. Своей духовной особенностью он был призван продолжать ход мыслей Фихте. Этот последний не обладал продуктивной фантазией. Своим требованием истины он дошел до душевного центра человека, до "я". Если это может стать источником мировоззрения, то тот, кто стоит на этой точке зрения, должен быть также в состоянии из "я" достичь полных содержания мыслей о мире и жизни. Это может произойти только с помощью воображения. Фихте им не обладал.
     Подлинное мнение Шеллинга о единстве природы и духа редко понимается правильно. Необходимо целиком перенестись в его образ представлений для того, чтобы не понять их как тривиальность или абсурд. Для того, чтобы пояснить этот образ представлений, мы приведем здесь одну мысль из его книги о мировой Душе, в которой он высказывается о силе тяготения. Многие усматривают трудности в этом понятии, ибо оно предполагает т.наз. "воздействие на расстоянии". Солнце действует притягивающе на Землю, несмотря на то, что между Солнцем и Землей нет ничего такого, что способствовало бы этому притяжению. Следует представить себе, что Солнце через пространство простирает сферу своего действия на места, в которых его нет. Живущие в грубо чувственных представлениях усматривают в подобной мысли трудность. Каким образом может тело действовать там, где его нет? Шеллинг опрокидывает весь этот ход мысли. Он говорит: совершенно правильно, что тело действует только там, где оно находится, но точно так же истинно, что оно находится только там, где оно действует. Если мы видим, как Солнце действует на нашу Землю посредством силы притяжения, то из этого следует, что оно в своем бытии простирается вплоть до нашей Земли и что мы не имеем права переносить его бытие лишь в то место, в котором оно действует видимо. Солнце со своим бытием выходит за границы, в пределах которых оно видимо; видима лишь одна часть его существа, другая обнаруживается путем притяжения. Приблизительно так же должны мы мыслить отношение духа к природе. Дух не только там, где его воспринимают, но также и там, где он воспринимает. Его существо простирается до самых отдаленных мест, в которых он может наблюдать предметы. ... Только в случае, если дух не принимает в расчет природу и взирает на себя самого, ему представляется, что он отделен от природы, как глазу кажется, что Солнце заключено внутри некоего пространства, если упустить из виду, что оно находится также и там, где оно действует путем притяжения. Таким образом, если я даю возникнуть в моем духе идеям, выражающим законы природы, то одинаково правильно будет как одно утверждение: что я творю природу, — так и другое: что. природа сама творит себя во мне.
     Есть две возможности описать существо, являющееся одновременно духом и природой. Одна из них: я описываю реально действующие законы природы; другая: я показываю, каким образом дух приходит к этим законам. В обоих случаях мною руководит одно и то же. В одном случае закономерность показывает мне, как она действует в природе; в другом случае дух показывает мне, что он предпринимает для того, чтобы представить себе эту же закономерность. В одном случае я занимаюсь естествоведением, в другом — духоведением. Шеллинг привлекательно описывает связь между обоими: "Необходимая тенденция всякого естествознания заключается в том, чтобы от природы прийти к разумному. Это, а не что-либо иное лежит в основе стремления внести теорию в явления природы. Величайшим усовершенствованием естествознания было бы совершенное одухотворение всех законов природы до законов созерцания и мышления. Феномены (материальное) должны совершенно исчезнуть, и остаться должны только законы (формальное). Отсюда проистекает то, что чем больше выступает в самой природе закономерное, тем более исчезает оболочка, а сами феномены становятся духовнее и в конце концов совершенно прекращаются. Оптические феномены являются не чем иным, как геометрией, чьи линии проведены светом, и самый этот свет двояко материален. В явлениях магнетизма уже исчезают всякие материальные следы, а от феноменов силы тяготения, которые даже естествоиспытатели, как они полагали, могли понять только как непосредственно духовное воздействие — воздействие на расстоянии, — не остается ничего, кроме их закона, осуществление которого в целом заключено в механизме небесных движений. Законченной теорией природы была бы такая, в силу которой вся природа растворилась бы в разуме"."
     "Шеллинг хочет при помощи творений природы проникнуть к творчеству; он погружается внутрь творящей природы и дает ей возникнуть в своей душе, как художник дает возникнуть своему произведению искусства. Таким образом, чем являются, по мнению Шеллинга, мысли, содержащиеся в его мировоззрении? Это идеи творящего Духа природы. Что предшествовало вещам и что их создало, возникает в отдельном человеческом духе как мысль. Эта мысль так относится к своему первоначальному действительному бытию, как образ воспоминания о каком-либо переживании относится к самому этому переживанию. Итак, человеческая наука становится для Шеллинга образом воспоминания о духовных прообразах, творящих до бытия вещей. Божественный Дух сотворил мир; в конце он творит также и людей для того, чтобы в их душах создать себе орудия, при помощи которых он может помнить о своем творчестве. Таким образом, предаваясь размышлению о мировых явлениях, Шеллинг совершенно не чувствует себя отдельным существом. Он кажется себе частью, членом творящих мировых сил. Он не мыслит, но Дух мира мыслит в нем. Этот Дух в нем созерцает свою собственную творческую деятельность".
     "По воззрению Шеллинга, природа, искусство и мировоззрение (философия) находятся в таком взаимоотношении, что природа дает готовые внешние продукты, мировоззрение — творческие идеи; искусство — и то и другое в гармоническом взаимодействии. Художественная деятельность стоит посередине между творческой природой, созидающей без знания идей, на основании которых она творит, и мыслящим духом, знающим эти идеи и не могущим с помощью их творить вещи. Шеллинг выражает это в словах:
     "Идеальный мир искусства и реальный мир объектов являются, таким образом, продуктами одной и той же деятельности; совпадение обоих (сознательной и бессознательной) без сознания дает действительный, с сознанием — эстетический мир. Объективный мир есть лишь первоначальная, еще бессознательная поэзия духа. Общее орудие философии и заключительный камень всего ее свода — философия искусства"."
     "Фихте все заключает в "я". Шеллинг распространил "я" на все. Он не хотел подобно Фихте показать, что "я" является всем, но наоборот, что все есть "я". И Шеллинг имел мужество объявить божественным не только содержащее идеи "я", но всю человеческую духовную личность. Он не только сделал человеческий разум божественным, но и содержание человеческой жизни сделал божественным, личным существом.
     Антропоморфизмом называют такое толкование мира, которое исходит из человека и представляет себе, что в основе кругооборота мира в целом лежит существо, направляющее его подобно тому, как человек направляет свои собственные действия. Антропоморфичным считает мир также и тот, кто в основу событий кладет всеобщий мировой разум. Ибо этот всеобщий мировой разум есть не что иное, как человеческий разум, превращенный в общий. Когда Гете говорит: "Человек никогда не поймет, как он антропоморфичен," — то он имеет в виду, что в простейших наших изречениях о природе заключен скрытый антропоморфизм. Когда мы говорим, что какое-либо тело продолжает катиться оттого, что его толкнуло другое, то мы сознаем такое представление исходя из нашего "я". ... Шеллинг имеет мужество признать самый последовательный антропоморфизм. В конце он провозгласил человека со воем его содержанием жизни божеством. И так как для этого содержания жизни необходимо не только разумное, но и неразумное, то он имел возможность объяснить и неразумное в мире. Хотя для этой цели он должен был дополнить разумный взгляд другим, источник которого не заключен в мышлении. Этот, по его мнению, высший взгляд он назвал "положительной философией". Она "есть подлинная свободная философия"... "Отрицательная философия" останется преимущественно философией для школы, "положительная" — для жизни. Полное посвящение, которого можно требовать от философии, дают лишь обе вместе. Как известно, в Элевзинском посвящении различались малые и великие Мистерии, малые считались предварительной ступенью к великим... Положительная философия есть необходимое следствие правильно понятой отрицательной, и, таким образом, можно сказать в отрицательной философии празднуются малые, в положительной — великие Мистерии философии". 18(7)

     393. "Подобно тому, как механические законы способствуют нашим занятиям техникой, так законы душевной жизни — воспитанию, технике развития души. Поэтому работа Гербарта в области педагогики оказалась плодотворной. Он нашел много приверженцев среди педагогов, но не только среди них. При таком убогом мировоззрении, являющим собой набор общих мест, факт, с первого взгляда, кажется непонятным. Но он объясняется тем, что именно натуры, наиболее нуждающиеся в мировоззрении, имеют некоторую склонность к таким общим понятиям, которые присоединяются друг к другу с непоколебимой необходимостью, как члены арифметической задачи. Пленительно пережить, как одна мысль как бы сама присоединяется к другой, ибо это пробуждает чувство человека".
     "У Гербарта мы имеем дело с крепко слаженной системой мысли, внушающей доверие своей солидной структурой. Ее можно отвергнуть, но если ее принять, то нужно принять ее в первоначальном облике. Ибо индивидуальное, личное, вынуждающее противопоставить свое собственное "я" чужому, в этой системе отсутствует".
     "Когда Шопенгауэр в 1839г. поступил в университет, мысли, которые Кант, Фихте и Шеллинг напечатлели развитию немецкого мировоззрения, были в полной силе, звезда Гегеля как раз всходила — в 1806г. он выпустил свое первое большое произведение "Феноменологию духа"... С пламенным усердием Шопенгауэр погрузился в мировоззрение Канта. Произошедшую вследствие этого в его голове революцию он называет духовным возрождением. Он находил в этом мировоззрении тем большее удовлетворение, что оно было в полном согласии с воззрениями другого философа, на которого ему указал Шульце, с воззрениями Платона".
     "Насколько верным находил Шопенгауэр все, что Кант приводил относительно характера представлений мира восприятии, настолько неудовлетворенным чувствовал он себя замечаниями по поводу "вещи в себе". ...Шопенгауэр должен был искать нового пути, чтобы прийти к "вещи в себе". В этом искании он в гораздо большей степени, чем в этом признавался, находился под влиянием современных мировоззрений. Элемент, который Шопенгауэр присоединил к своему, добытому из Канта и Платона убеждению, как "вещь в себе", мы находим у Фихте, чьи лекции он слушал в 1811г. в Берлине, и у Шеллинга. Шопенгауэр имел возможность услышать в Берлине самую зрелую форму воззрений Фихте. Эта форма передана в посмертных его трудах. Фихте настойчиво возвещает (между тем, как Шопенгауэр, по собственному признанию, "внимательно слушает его"), что все бытие, в конце концов, основано в универсальной воле . ...Это свое мировоззрение Фихте мог бы также назвать: "Мир как знание и воля". ...Что воление есть первобытие, — становится воззрением и Шопенгауэра. Когда знание угасает, остается воля, ибо воля предшествует знанию. Источник знания — в моем мозгу, говорит себе Шопенгауэр. А это последнее должно быть порождено деятельной творческой силой. Человек знает такую творческую силу в своем собственном волении. Шопенгауэр стремится показать, что и действующее в вещах есть воля. Таким образом, воля, как "вещь в себе", лежит в основе представленной действительности. И мы можем знать об этой "вещи в себе". Она не лежит, подобно кантовой, по ту сторону нашего представления, но мы переживаем ее действие внутри нашего собственного организма".
     "Шопенгауэр не в состоянии найти такой образ мира, который содержит в себе корни самосознания. Это попытались сделать Фихте, Шеллинг и Гегель. Шопенгауэр выделяет одну силу самосознания — волю, и утверждает, что эта последняя существует не только в человеческой душе, но и во всем мире. Таким образом, в истоках мира человек для него не заключен своим полным самосознанием, а лишь одной частью — волей. Тем самым Шопенгауэр является одним из тех представителей новейшего мировоззрения, которые лишь частично сумели охватить своим сознанием основную загадку времени".
     "Гете имел глубокое влияние на Шопенгауэра. С осени 1813г. до мая 1814г. он встречался с поэтом. Гете лично ввел философа в учение о красках. Мировоззрение Гете вполне соответствовало представлениям, которые Шопенгауэр составил себе о том, как действуют наши органы чувств и наш дух, воспринимая вещи и процессы".
     "Существенной причиной всех мировых процессов является для Шопенгауэра воля. Она — вечное, смутное стремление к бытию. Она не содержит в себе разума, ибо разум возникает лишь в человеческом мозгу, созданном волей. В то время, как Гегель делает самосознающий разум, дух основой мира и в человеческом разуме видит лишь индивидуальное осуществление общего мирового разума, Шопенгауэр признает его лишь как продукт мозга, как мыльный пузырь, возникающий после того, как неразумное смутное стремление, воля, создала все остальное. Для Гегеля все вещи и процессы — разумны, ибо они произведены разумом. Для Шопенгауэра все неразумно, ибо создано неразумной волей. На Шопенгауэре со всей отчетливостью подтверждаются слова Фихте: человек выбирает мировоззрение каков он сам. Шопенгауэр прошел через тяжелый опыт; он познал мир с самой дурной его стороны, прежде чем решился размышлять о нем. Поэтому он испытывает удовлетворение, изображая этот мир как неразумный в своем существе, как результат слепой воли. Согласно образу мышления Шопенгауэра, разум не имеет власти над неразумным. Ибо сам разум возникает как результат неразумного, он есть иллюзия и сновидение, рожденные волей. Мировоззрение Шопенгауэра есть переложенное в мысли мрачное настроение его души. Его глаза не были приспособлены к тому, чтобы с радостью следить за разумными процессами бытия; он видел лишь выражающееся в страданиях и скорби неразумное слепой воли. Поэтому его моральное учение могло основываться лишь на восприятии страдания. Поступок является для него нравственным лишь постольку, поскольку он основан на этом восприятии. Источником человеческих поступков должно быть сострадание. Кто понимает, что все существа страдают, должен будет во всех своих поступках руководствоваться сочувствием. Так как в воле заключено неразумное и дурное, человек будет стоять нравственно тем выше, чем больше он убивает в себе необузданное желание. Выражение воли в отдельной личности есть самостоятельность, эгоизм. Кто отдается сочувствию, т.е. желает не для себя, но для других, тот стал господином над волей. — Путь, ведущий к отречению от воли, состоит в отдаче себя художественному творчеству и впечатлениям, исходящим от произведений искусств. Художник творит не потому, что он чего-то желает, не потому, что его эгоистическое желание направлено на все вещи и процессы. Он творит не из эгоистической радости. Он погружается в сущность вещей как чистый мыслитель. Точно также обстоит дело и с наслаждением от произведений искусств. Если мы стоим перед произведением искусства и в нас шевелится желание приобрести его, мы еще вплетены в низкие вожделения воли. Лишь когда мы удивляемся красоте, не вожделея ее, мы поднимаемся на высокую точку зрения, на которой мы уже не зависим от слепой воли. Но тогда искусство стало для нас чем-то освобождающим на отдельные моменты от неразумного, слепо волящего бытия. Наиболее чистый вид этого искупления состоит в наслаждении музыкальным и произведениями искусства, ибо музыка говорит нам не через посредство представления, подобно другим видам искусства... Это воззрение Шопенгауэра на музыку также является результатом его совершенно личного своеобразия".
     "Каждый образ внешней природы хочет быть духом, но не достигает его. Если человек создает такой внешний пространственный образ, которому он напечатлевает дух, которого ищет, но не может найти, тогда он создает совершенное произведение искусства. Это имеет место в пластике. Что появляется во внутреннем человеческой души как безобразный дух, как идея, то пластический художник образует из грубого вещества. Душа, чувство, которые мы безобразно воспринимаем в нашем сознании, — они говорят из статуи, из образа пространства. В этом сочетании чувственного и духовного мира лежит художественный идеал мировоззрения, которое в проявлении духа видит цель природы, т.е. может видеть прекрасное лишь в таком произведении, которое является как непосредственное выражение выявляющегося в природе духа. Кто, напротив, подобно Шопенгауэру, видит во всей природе лишь представление, тот не может видеть этот идеал в произведении, подражающем природе. Он должен прийти к искусству, свободному от всего природного: это музыка ".
     "В отрицающих мир жизненных воззрениях буддизма Шопенгауэр видит высокое учение мудрости, поэтому его мировоззрение, по отношению к мировоззрению Гегеля, можно назвать реакционным. Гегель всюду старался примирить человека с жизнью. Он стремился представить все поступки как участие в разумном порядке мира. Шопенгауэр рассматривает враждебность к жизни, уход от действительности, бегство из мира как идеал мудреца". 18(8)

     461. "Говорят о ценности труда. Труд должен облагораживать людей. Но труд сам по себе не имеет совсем никакой ценности. Только благодаря тому, что он служит человеку, приобретает он ценность. Лишь поскольку труд представляется естественным следствием человеческих склонностей, он достоин человека. Кто делает себя служителем труда, тот уничтожает себя. Только человек, не способный сам определить свою ценность, ищет эту ценность в величии своих дел. Это характерно для демократического бюргерства нового времени, что в измерении ценности человека оно сообразуется с его трудом. Даже Гете не свободен от этого настроения. Ведь он предоставил своему Фаусту находить полное удовлетворение в сознании проделанной работы".
     "Также искусство, по мнению Ницше, имеет ценность лишь тогда, когда оно служит жизни отдельных людей. И здесь Ницше выражает взгляд сильной личности и отклоняет все, что высказывают слабые инстинкты об искусстве. Почти все немецкие эстетики представляют точку зрения слабых инстинктов. Искусство должно изображать "бесконечное" в "конечном", "вечное" в "преходящем", "идею" в "действительности". Для Шеллинга, например, всякая чувственная красота есть только отблеск той бесконечной красоты, которую мы никогда не можем воспринять чувствами. Художественное произведение прекрасно не ради его самого и не благодаря тому, что оно есть, а потому, что оно изображает идею красоты. Чувственный образ является только средством выражения, только формой для сверхчувственного содержания. А Гегель называет прекрасное "чувственным сиянием идеи". Подобное можно найти также у других немецких эстетиков. Для Ницше искусство является жизнеспособствующим элементом и только тогда, когда оно является таковым, имеет оно оправдание. Кто не может переносить жизнь какой она непосредственно воспринимается, тот преобразует ее для себя, согласно своим потребностям, и этим он создает художественное произведение" 5(25,26)

     559. "То, от чего Гете страдал перед своим итальянским путешествием, заключалось в невозможности удовлетворить потребность познания. В Италии он смог образовать воззрение на те движущие силы, из коих проистекает произведение искусства. Он признавал, что в совершенном произведении искусства содержится то, что люди почитают Божественным или вечным. После осмотра наиболее заинтересовавших его художественных творений он написал следующие слова: "Высокие художественные произведения являются одновременно высшими произведениями природы, вызванными к жизни человеком согласно действительным и естественным законам. Все произвольное, одностороннее отпадает; это необходимость, это Бог". Искусство Греции вызвало у него следующее высказывание: "У меня возникла догадка, что греки руководствовались теми же законами, в которых действует сама природа и на след которых я ступил". Что Платон надеялся найти в мире идей и к чему Гете не могли приблизить философы — это глянуло на него из произведений искусства в Италии. В искусстве впервые открылось для Гете в совершенном облике то, что он мог считать основой познания. Он разглядел в художественных произведениях особый род и высокую ступень действия природы; художественное творчество представлялось ему усиленным творчеством природы".
     "Природа! Мы окружены и объяты ею: ты не можешь ни выйти из нее, ни погрузиться глубже. Непрошенная и нежданная, она увлекает нас в круговорот своего танца и влечет нас дальше до тех пор, пока мы не устанем и не выпадем из ее рук... Она постоянно мыслит и чувствует, но — не как человек, а как Природа...У нее нет языка и речи, но она создает языки и сердца, благодаря которым она чувствует и говорит... Я говорил не о ней. Нет, истинное и ложное, все говорит она. Все — ее вина, все — ее заслуга!" "Когда Гете писал эти слова, ему еще не было ясно, как природа высказывает через человека свою идеальную сущность; но что существует голос духа природы, который звучит в духе человека, — это он чувствовал". 6(4)

     689. "Для возникновения эстетики необходимо было время, когда освобожденный от оков природы человек увидел дух в непомраченной его ясности... Мы не видим ничего, кроме конечного, преходящего, а дух наш стремится к бесконечному, непреходящему и вечному.
     И если, т.обр., отчужденный от природы человеческий дух возвратился бы к природе, то он возвратился бы к чему-то другому, чем к той же сумме случайностей. И такой возврат находит свое выражение в Гете: возврат к природе, но с полным богатством развившегося духа на высоте образования нового времени". 271 (I)

     689а. "Когда индивидуум оказывается вырванным из строения мирового целого и может развернуть свою свободную идеальность, то он является нам существенно другим, ибо в реальности, хотя он и является нам в своей истинности, тем не менее, в сравнении с природой закономерностью, его реальность есть видимость. Природная необходимость становится этическим в драме, где действия человечества, однако, следует назвать не этическими, а историческими. Прекрасное — это никакой не микрокосм; таковой не мог бы быть прекрасным. Ибо именно в его превосходстве над самим собой в индивидууме — в том, что касается его свойств и величия — заложено прекрасное. Мы ощущаем его как совершенство, которое не может возвысить нас над Вселенной, поскольку является тут просто само собой разумеющимся". Д. 6, с. 14

     697. "Это импульс Михаэля: научить людей, после того, как управляемая им интеллигенция пришла в их сферу, снова открывать великую книгу Природы и читать книгу Природы".
     "Собственно говоря, каждый, находящийся в антропософском движении, должен чувствовать, что он только тогда сможет понять свою карму, когда узнает: к нему обращено личное требование снова духовно читать в книге Природы, находить духовные подосновы природы после того, как Богом дано откровение для промежуточного времени". В книге "Мистика на восходе духовной жизни нового времени", в конце ее я писал, что теперь человеку следует читать не только "Книгу откровений", но также "Книгу Природы". 237(8)