Пожертвовать, spenden, donate
Главное меню
Новости
О проекте
Обратная связь
Поддержка проекта
Наследие Р. Штейнера
О Рудольфе Штейнере
Содержание GA
Русский архив GA
Изданные книги
География лекций
Календарь души50 нед.
GA-Katalog
GA-Beiträge
Vortragsverzeichnis
GA-Unveröffentlicht
Материалы
Фотоархив
Видео
Аудио
Глоссарий
Биографии
Поиск
Книжное собрание
Авторы и книги
Тематический каталог
Поэзия
Астрология
Г.А. Бондарев
Антропос
Методософия
Философия cвободы
Священное писание
Die Methodologie...
Печати планет
Архив разделов
Terra anthroposophia
Талантам предела нет
Книжная лавка
Книгоиздательство
Алфавитный каталог
Инициативы
Календарь событий
Наш город
Форум
GA-онлайн
Каталог ссылок
Архивные разделы
в настоящее время
не наполняются
Книжное собрание

М.А. Бородаевская

О моих встречах с писателями

1-го ноября 1904 года я стала невестой поэта Валериана Бородаевского. Мы предполагали венчаться в начале следующего года, до наступления Великого Поста, но этот следующий год оказался 1905 и начался 9-м января в Петербурге. Затем случилось, что я вышла из гимназии, где занималась с малышами приготовительных классов [М.А. Бородаевекая была домашней наставницей и классной дамой Елисаветинской женской гимназии, которая располагалась по адресу: Маросейка, д. 11.], и едва прошла несколько шагов, как услыхала сильный взрыв в стороне Кремля; оказалось, это был взрыв кареты Великого Князя Сергея Александровича [Великий кн. Сергей Александрович (1857-1905), генерал-губернатор, московский градоначальник. 4 февраля 1905 г. был убит бомбой, брошенной в его карету террористом Иваном Каляевым. Взрыв произошел возле Николаевского дворца в Кремле.]. После этого Валериан не мог получить отпуск для свадьбы. Он только что получил службу в Западном крае, в Петроковской губернии, как фабричный инспектор на участке Пабианице-Згерж. До этого он служил как горный инженер на шахтах в Макеевке и Рутченкове, но жизнь там ему не нравилась, и, думая жениться, он взял работу в более культурных условиях. Но там тоже не так было просто.

29-го апреля наша свадьба состоялась в нашей гимназической церкви. Присутствовала все мои мальчики [Вероятно, речь идет о родственниках Бородаевских и Князевых.], поднесли мне корзину цветов и оборвали весь низ у моей фаты на память. Преподавателям и друзьям был подан шоколад, а малышам сладкое и апельсины. Потом был обед для родных в Лоскутной гостинице [Гостиница "Лоскутная" - одна из самых известных московских гостиниц начала XX в., находилась в Лоскутном переулке, примыкавшей к Тверской улице Гостиницу неоднократно посещали русские писателя: Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, И.А. Бунин, С.А. Есенин, Андрей Белый.], и после него мы с мужем уехали на новое место нашей жизни.

Но ведь это был 1905 год. То тут, то там возникали столкновения рабочих с администрацией. По ночам, громко трубя в трубы, проносилась по улицам "чарна сетина", а днем носились верхом, в кунштуках, "народовцы". Стреляли редко, помахивали саблями. Раз кому-то отрубили кончик носа. Однажды к нам позвонили, и когда я открыла дверь, я увидала, что вся лестница, мы жили на 2-м этаже, забита рабочими. Они вызывали пана инспектора. Муж вышел к ним, а я стояла за дверью, готовая открыть ее, если будет нужно.

Оказалось, что администрация ниточной мануфактуры (филиал петербургской английской) заперла фабрику без предупреждения и выехала. Рабочие просили мужа поехать к ним и открыть ворота. Сделать это было, конечно, нельзя, но муж обещал им узнать, что можно сделать, и назначил им прислать на следующий день депутации в магистрат, чтобы обсудить, что можно сделать, а сам поехал к старшему Фабричному инспектору за советом и книгами. Узнав, что администрация должна была предупредить за две недели и оплатить их, но этого не сделала, муж составил обоснованное прошение в суд, которое рабочие подали и стали ждать результата. Через 2-3 недели дело было назначено к слушанию в Варшаве. Муж выступал от лица рабочих. Оказалось, что, т.к. Фабрику закрыли без предупреждения, то должны платить за всё время простоя, вышло около 30 тысяч. Тогда представитель владельцев предложил рабочим мировую: заплатить половину и открыть Фабрику. Это последнее обещание было то, чего больше всего хотели рабочие, и они согласились. После этого суда рабочие считали мужа их особым приятелем, и если приходил кто-нибудь к нему в неприемный день или часы, оставались ждать его прихода, говоря: "Я же с нитчарни". Значит, примет.

Все эти волнения, а главное, что, не зная польского языка, муж должен был выступать всегда по-русски и часто не мог сказать, что хотел, навело его на мысль сменяться в центральные губернии, а были желающие и из Твери, и из Самары. Самара, Волга прельстили, и обмен состоялся. В это время у нас уже была дочка, родившаяся 8 марта 1906 года [Первая дочка Бородаевских - Наталья (1906-1908).].

Муж поменялся с другим инспектором, и вот мы в Самаре. Квартира, нанятая по объявлению, нам не понравилась, и мы пошли к новому сослуживцу мужа, давно живущему в Самаре, за советом. Он нам сказал, что на этой же улице, Саратовской, рядом с костелом, есть дом некоего Бострома [Алексей Аполлонович Бостром, дворянин, земский служащий, отчим писателя Алексея Николаевича Толстого (1882-1945). В городской усадьбе А. Л. Бострома сейчас расположен дом-музей А.Н. Толстого (ул. Фрунзе, 155). В усадебный комплекс входили два одинаковых двухэтажных жилых дома, флигель, хозяйственные постройки и два небольших садика. Семья писателя занимала квартиру на втором этаже одного из домов, а остальные квартиры сдавались внаем.], где он жил с женой и пасынком в хорошей квартире, но жена его умерла и он квартиру сдает. Мы тотчас туда пошли и быстро сговорились с хозяином. Дом оказался во дворе, среди березок, очень приятный.

Постепенно самарцы нам рассказали, что Алексей Аполлонович Бостром был учителем в Саратовской губернии, рядом с имением графа Толстого, уже немолодого, имевшего взрослых дочерей от 1-го брака и молодую жену. Как-то получилось, что молодая жена, оставив 3-х детей, ушла к Бострому, хотя была беременна от мужа. Они уехали в Самару, где купили или построили дом, и там родился А.Н. Толстой, будущий писатель [Александра Леонтьевна Бостром (урожд. Тургенева, 1854-1906), прозаик, драматург, детская писательница, мать А.Н. Толстого.].

Учился А.Н. Толстой в Самаре и женился 19-ти лет на Юле Рожанской, дочери известного самарского врача [Юлия Васильевна Рожанская (1880-1943), вторым браком за купцом Иваном Смоленковым; скончалась в Риге, где проживала с 1919 г. Брак А.Н. Толстого с Ю. Рожанской длился с 1902 по 1910 г. (фактически брак распался гораздо раньше в 1907 г.). К моменту знакомства с Бородаевскими Толстой жил в Петербурге и встречался со своей будущей женой Софьей Исааковной Дымшиц (см.: Петелин В. Территория любви Алексея Толстого. М., 2007).]. Я вспомнила, что в той гимназии, где я училась, кончала 8-й класс Юля Рожанская. У них был сын, но умер от менингита 4-х лет [Юрий Андреевич Толстой (1903-1908), сын А.Н. Толстого и Ю.В. Рожанской; его воспитанием занимались дедушки и бабушки со стороны отца и матери.]. От менингита умерла и жена Бострома в той самой квартире, которую сдали нам.

С Алексеем Аполлоновичем у нас установились сразу дружеские отношения. Вероятно, поэтому, как только А.Н. Толстой приехал к нему, он привел его к нам. Они с мужем моим подолгу разговаривали за чаем. У нас был небольшой сборник стихов А.Н., который он считал слабым и, когда мог, отбирал его у знакомых. Так ушла и от нас его книжечка "Лирика" [Стихи гр. Толстого [обл.] Лирика: янв.-март 1907. СПб.: типолит. С.М. Муллер, 1907. В собрании А.Д. Бородаевского сохранилась книга: Гр. Алексей Н. Толстой. За синими реками. М.: Грифъ, MCMXI. На форзаце дарственная надпись: "Милым Бородаевским, которые, строя курятники, нашли настоящую свою точку, не то что мы - долой город - к милым курятникам! Гр. А.Н. Толстой. 4.1.1911".]. Часто были разговоры об охотниках и помещиках. Муж рассказал об одном соседе, который хвалился, что бьет вальдшнепов без промаха. Он до охоты выпивал столько, что птица летящая двоилась перед его глазами и он стрелял в середину между двух и всегда без промаха. А.Н. очень смеялся и потом в одном из ранних рассказов поместил эту историю, слегка изменив.

В июне 1907 года у нас родился сын Димитрий [Дмитрий Валерьянович Бородаевский (1907-1940).]. А ночь после его появления была настоящая воробьиная, белые молнии сверкали поминутно, гремел гром и ветер был ураганный. В такие ночи птицы мечутся, прибиваясь к домам, и пищат. Утром ярко светило солнце, пришла нас с малышом навестить акушерка и взяла с окна градусник в футляре. Взглянув на него с некоторым ужасом, спросила, как я себя чувствую, и очень обрадовалась, что хорошо. Градусник показывал 48°, нагретый самарским солнцем.

Дочка наша ужасно любила братишку, но жили они вместе недолго. В конце 1907 года, как раз когда в Самаре был Толстой, она заболела, оказался менингит. Был приглашен д-р Рожанский [Василий Михайлович Рожанский (?-?), коллежский асессор, доктор, отец первой жены А.Н. Толстого.], очень точно описанный в "Хождении по мукам" - "отец" Даши. Но ни он, ни консилиум других врачей помочь не могли. В то время эту болезнь лечить не умели, и в январе 1908 года наша девочка умерла.

Летом этого же года мы вывезли ее в Курскую губернию, чтобы похоронить около Городищенской церкви, где были похоронены наши родные Воейковы [Как по линии Князевой, так и по линии Бородаевского в роду были Воейковы, проживавшие в Тимском уезде. Так, родовое имение Бородаевских Кшень принадлежало бабушке Валериана Бородаевского - Екатерине Павловне (урожд. Воейковой).]. Если бы мы оставили ее на кладбище в Самаре, ее могилка была бы нам более доступна, чем оказалась впоследствии в деревне, в 40 верстах от железной дороги. В октябре 1908 года мы там же похоронили тетку моей матери [Анфиса Павловна Воейкова (1834?-1908).], 74 лет, оставившую мне в наследство родовое имение Петропавловку, куда мы и переехали жить с нашим Димой.

Предшествующей зимой мы присутствовали в селе Рождествене за Волгой на свадьбе А. А. Бострома, на которой были и его друзья Куроедовы - из тех самых Куроедовых, которые описаны у Аксакова под именем Куролесовых [Помещик-самодур Куролесов, прототипом которого послужил реальный персонаж - помещик Куроедов, - появляется в повестях С.А. Аксакова "Семейные хроники" и "Детские годы Багрова-внука".]. Сам Куроедов, сверстник Алексея Аполлоновича, был женат на своей племяннице, красивой молодой женщине, а сестра его жены, которую я знала как Маню Куроедову, окончила с моей теткой, моей ровесницей, сестрой моей матери от второго брака деда Мясникова, Екатерининский институт в Москве. Она была маленького роста, некрасивая лицом, но со складной фигуркой. В Самаре она себя вела казачком. Ходила в шароварах и поддевке с наборным поясом, в сапожках и в папахе. На свадьбе Алексея Аполлоновича ей пришлось держать эту папаху подмышкой, чтобы не смущать народ.

Востром описан в "Детстве Никиты" как отец с его охотой скупать неожиданные и ненужные вещи. Во дворе стояла комбинированная молотилка или веялка, никому не нужная, и туда же попала, когда мы увезли свою девочку, ограда с ее могилки. Говорилось, что годится загонять в нее цыплят, которых не было.

В том же 1908 году, скоро после похорон бабушки Анфисы Павловны, я поехала в Москву на свадьбу маминой сестры Вари. Она выходила замуж за итальянца-инженера, с которым познакомилась в Неаполе во время экскурсии учительниц. Он стал ей писать, потом приехал в Москву, и их обвенчали у Николы Гнездниковского (храм теперь разрушен). Всё это заняло 2 недели, и я вернулась в Петропавловку, освободив мужа от присмотра за сынишкой.

После Нового 1909 года [В 1908 г. Бородаевский выходит в отставку и решает посвятить себя управлению поместьем и литературному труду. Сложно сказать, что послужило причиной такому решению; возможно, и смерть дочери, и полученное в наследство имение.] муж поехал в Петербург, где учился в Горном институте [Бородаевский получил образование горного инженера в Санкт-Петербургском горном институте, который окончил в 1900 г.] и который любил больше Москвы. Он взял с собой свои стихотворения молодых лет и отдал их напечатать в типографию "Печатное искусство" под заглавием "Страстные свечи" [Страстные свечи: Стансы. Спб.: Печатное искусство, 1909. Бородаевский издал книгу, вероятно, на собственные средства.]. Когда они были отпечатаны, кажется в количестве 100 шт., он отнес книжку Вяч. Иванову [Вячеслав Иванович Иванов (1866-1949), поэт-символист, философ, переводчик, драматург, литературный критик, доктор филологических наук. О знакомстве Вяч. Иванова с В. Бородаевским см. нашу публикацию: Глухова Е.В. Вячеслав Иванов и Валериан Бородаевский: к истории взаимоотношений // Вячеслав Иванов: исследования и материалы. Вып. I. СПб., 2010. С. 493-533.], с которым только что познакомился перед этим на заседании Художественной академии при журнале "Аполлон" [Судя по всему, знакомство произошло на 5-м заседании 23 апреля (см.: Гаспаров МЛ. Лекции Вяч. Иванова о стихе в Поэтической Академии 1909 г. И НЛО. 1994. No 10. С. 94).]. Через несколько дней пошел за отзывом. В.И. встретил его похвалой стихам и неодобрением издательству. Велел принести весь тираж к нему на Башню с тем, что он переиздаст книжку в своем издательстве "Оры" и выпустит со своим предисловием и с заглавием "Стихотворения (Элегии, оды, идиллии)". Из прежнего издания у меня осталась одна книжка. Все остальные остались на Башне, и я нигде их потом не видала. Они стали редкостью.

В декабре 1910 [Ошибка, речь идет о 1909 г.] года мы с Димой и няней переехали в Петербург. Была снята в Ковенском переулке меблированная квартира герольдмейстера Веселкина. Мы ждали третьего ребенка, и он родился 23 декабря, накануне сочельника. Родился днем, сравнительно легко, и я сама не могла понять, почему не было радости, а текли слезы и не хотели кончаться. Причины для них не было. Муж был доволен, я чувствовала себя хорошо, мальчик был крепкий и здоровый, а я плакала и никак не могла перестать. Но всё кончилось наконец.

Муж ходил к Вяч. Иванову, похвалился сыном и просил его в кумовья. На следующий день, 24-го, В.И. сам пришел к нам, вошел ко мне в спальню и поздравил меня с сыном. Вечером принесли для Димы елку, зеленую и душистую, пришел случайно приехавший в Петербург товарищ школьных лет мужа, курянин, Рымаренко Борис, сын фотографа [Борис Рымаренко (?-?), товарищ В. Бородаевского по курской гимназии; сын фотографа А. Рымаренко, державшего в Курске профессиональную фотостудию.]. У них в доме жили мальчики Бородаевские [Братья Бородаевского - Владимир, Александр, Евгений и Григорий. ], учась в гимназии. Они вместе украшали елку в соседней комнате, я слышала, как радовался Дима при виде игрушек. Потом ужинали, и Борис больше у нас не появлялся, уехал.

Незаметно настал вечер сочельника. Я собралась спать, няня уложила Диму, и вдруг начались стуки в стены и в пол. Спать невозможно. Прислуга побежала узнать, не рубят ли дрова в подвале, но ничего не было. Пришел из кабинета муж и как-то сконфуженно сказал: "Мне показалось, что это не просто стук, я взял календарь и нашел, что сегодня "преподобного епископа Павла", и мне сразу пришло в голову, что покойная бабушка [Т. е. Анфиса Павловна Воейкова (см. выше).] хотела, чтобы мальчика, если он будет, назвали Павлом. Это она нам напоминает". Я сказала: "Ну что же, если ей хочется, пусть так и будет". Сразу стало тихо, стуки кончились.

Малыша 7-го января окрестили Павлом. Вяч<еслав> не удивился тому, как выбрали имя. Он сам имел понятие о таких потусторонних влияниях. Из церкви Входоерусалимской Знаменской (ее больше, кажется, нет) [Церковь закрыта в 1938 г., снесена в 1940 г.; ныне на ее месте находится наземный павильон станции метрополитена "Площадь Восстания" (пл. Восстания. 1).] привезли купель и приехал протоиерей Синайский с дьяконом. Вяч<еслав> спросил у него, можно ли украсить купель живыми розами, и когда получил разрешение, воткнул по бокам купели три живые красные розы. Кумом был В.И. [Ср. запись в дневнике М. Кузмина от 7 января 1910 г.: "Поехал на крестины к Бородаевскому. К обряду опоздал, но попы еще были. Вячеслав был во фраке, очень торжественный, так что священник пожелал новорожденному быть директором завода" (Кузмин М.А. Дневник 1908-1915. С. 163, 164 и др.).], а за мою свекровь [Бородаевская Анастасия Григорьевна (?-1912), мать В.В. Бородаевского.], которая должна была быть записана кумой, принимала малыша падчерица, а впоследствии жена В.И., Вера [Вера Константиновна Шварсалон (1890-1920), дочь Л. Д. Зиновьевой-Аннибал от первого брака, падчерица и впоследствии третья жена Вяч. Иванова. С Верой М.А. Бородаевская поддерживала переписку, часть писем сохранилась в НИОР РГБ.]. Тут я ее в первый раз увидала.

Вечером был устроен крестильный обед. Были В.И. с Верой, Федор Сологуб [Семья Бородаевских была дружна с семьей Ф. Сологуба. В РО ИРЛИ хранится переписка Сологуба с Бородаевским (Ф. 289. Оп. 3).] с Ан. Ник. Чеботаревской [Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876-1921), писательница, переводчица, драматург, жена Ф. Сологуба.], Кузмин [Михаил Алексеевич Кузмин (1872-1936), поэт, прозаик, композитор.], Юрий Верховский с женой [Верховский Юрий Никандрович (1878-1956), поэт, историк литературы; его жена - Александра Николаевна (1876-1950). Вместе с Бородаевским принимал участие в заседаниях Поэтической Академии. Так же как и в случае с Бородаевским, Иванов способствовал публикации поэтического сборника Верховского в "Орах". По некоторым сведениям, Ю. Верховский навешал Бородаевского в Кшени в 1916 г.], сын художника Ге [Ге Пётр Николаевич (1859?-1918?), архитектор, младший сын художника Н.Н. Ге, был женат на Екатерине Ивановне Забела.], знакомый с мужем по Горному институту, с женой, сестрой певицы Забелло [Надежда Ивановна Забела-Врубель (1868-1913), русская певица, жена М. А. Врубеля.], жены Врубеля, кузина мужа Миля, Алекс. Толстой, который потребовал, чтобы сварили гречневой каши, надел фартук и, насолив тарелку каши, поднес ее кумовьям, требуя, чтобы они откупились. Было много смеху, Вяч. и Вера положили по золотой пятерке. Потом мы купили крестнику цепочку для креста.

Тут состоялось мое первое знакомство с петербургским писательским миром. Толстой написал новорожденному шутливое стихотворение, которое осталось случайно в деревне, а я помню из него несколько строк: "Что колыбель? Толкни ее ногою. Пусть мать в слезах бежит тебе вослед. Ты, купанный поэтом и судьбою, какие мышцы, как широк твой след".

Мальчик родился накануне Рождества, крестили на другой день Крещенья. В Сретение, 2-го февраля, мы с Верой пошли в церковь Знамения, где я должна была взять очистительную после родов молитву, а Вера понесла Павлика к алтарю, где его принял у нее священник и, как полагается для мальчика, положил его на несколько минут у подножия престола, "воцерковил его" его. Девочек кладут только у царских врат на амвоне.

Через несколько дней, когда я стала выходить, мы с мужем пошли знакомиться к Ивановым. У них полагалось бывать только вечером, т.к. днем В.И., работавший много ночью, спал. Вера была на Раевских курсах, Лидия [Лидия Вячеславовна Иванова (1896-1985), музыкант и композитор, дочь Вяч. Иванова и Л.Д. Зиновьевой-Аннибал.], - ей было 12-13, - в музыкальной школе, а Мар. Мих. Замятина [Мария Михайловна Замятнина (1865-1919), близкий друг семьи Вяч. Иванова; сохранилась небольшая часть ее переписки с М. А. Бородаевской, а также несколько писем к ней В. Бородаевского (НИОР РГБ. Ф. 109).], подруга Зиновьевой-Аннибал, которая после ее смерти вела все хозяйственные дела Ивановых на Башне, была в городе по делам. В это время у них жила Анна Рудольфовна Минцлова [Анна Рудольфовна Минцлова (1860?-1910?), теософка, оккультист. О ее взаимоотношениях с Вяч. Ивановым и с литературными кругами см.: Carlson М. Ivanov-Bely-Minclova: a mistical triangle II Cultura е Memoria: Atti del terzo Simposio Intemazionale dediccato a Vjaceslav Ivanov. Vol. 1. Firenze. 1988; Богомолов H.A. Anna-Rudolph: маленькая монография П Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.. 1999; Азадовский К. У истоков русского штайнерианства // Звезда. 1998. No 6; Обатнин Г. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919). М., 2000. Зима 1909-1910 гг. - наиболее интенсивный период общения Вяч. Иванова с А.Р. Минцловой в ракурсе "розенкрейцеровского" союза.]. Она учила Вяч. И. составлять гороскопы. Они составили гороскоп Павлика, но В. И. сказал, что гороскоп составлен на 22-е, а когда я сказала, что родился он 23-го, сказал, что очень хорошо, что гороскоп составлен неправильно, т.к. он печальный. Я не спросила, а они не сказали, что именно. Но т.к. Павлик умер 10-ти лет, то, вероятно, гороскоп был правильный.

Меня на Башне принимали очень приветливо. Кроме своих, там был всегда М. А. Кузмин. Он часто бывал у нас и очень ласково относился к Диме. Мне в альбом первыми написали стихи Вяч. Ив. и Кузмин. Все поэты, петербургские и приезжие, постоянно бывали на Башне. Бывали серьезные философские и литературные разговоры, а бывали шутки и выдумки. Однажды вечером, когда на Башне был Мейерхольд, вздумали строить слона. Передние ноги и хобот был Мейерхольд, задние - Юрий Верховский. Всё было покрыто серым одеялом или пледом. Под музыку Кузмина слон двигался в тесноте людей и мебели, и все радовались. От времен Зиновьевой-Аннибал был сундук, полный больших кусков разноцветной материи, в которые она любила драпироваться. Иногда вдруг приходило в голову драпировать кого-нибудь из присутствующих. Валерьяна покрыли ярко-синей материей по рисункам библейских фигур, а на голову надели род чалмы со спускающимся на плечо концом из желто-оранжевого вельвета. При его черной бороде это вышло очень эффектно.

Муж бывал на Башне часто, и они бывали у нас. Я бывала там реже. Думала, что от меня интереса мало, т.к. многое, о чем они говорили, было мне чуждо. Однажды при мне были у них Андр. Белый, которого Вяч. звал Гоголенком, с женой Асей Тургеневой [Анна Алексеевна Тургенева (1890-1966), художница, антропософка, первая жена Андрея Белого.], тоненькой изящной женщиной. К ней стали приставать, чтобы она встала на голову. Видимо, это был в то время ее номер. Она сняла со стриженых волос резинку, на которую были нанизаны черные бусы, и надела ее на ноги, прижав юбку. Затем легким движением вскинула ноги, опираясь на руки, получилась фигура, напоминающая вазу. Белый подал ей зажженную сигарету, и она простояла, пока докурила [В этом месте рукописи - рис. автора, изображающий А.А. Тургеневу стоящей на голове с сигаретой во рту. (Примеч. Ю. Гельперина).]. Все восхищались и, кажется, сам Белый больше всех. После этого мы были на лекции Белого о "Гамлете" [Здесь очевидная путаница: специальной лекции о Гамлете Белый не читал. Поскольку речь идет о феврале - марте 1910 г., то, вероятнее всего, это было выступление на вечере памяти В.Ф. Комиссаржевской, которое состоялось 7 марта 1910 г. в Петербурге, в зале Городской думы. На этом вечере выступали Вяч. Иванов, Андрей Белый, А.А. Блок, Н.Н. Евреинов, Г. И. Чулков. Отчет о выступлении с кратким резюме был опубликован Л. Василевским в газете "Речь" (1910. No 66, 9 марта).]. Там я познакомилась с Блоком и его женой, но это было в антракте и мимолетно. Больше я их не видала, потому что когда Блок был у мужа с ответным визитом [Об этом визите см. в "Воспоминаниях об А. Блоке" Бородаевского.], - он ему перед этим отвозил книгу [В составе библиотеки А.А. Блока имеется экземпляр книги Бородаевского "Стихотворения: Элегии, оды, идиллии" с дарственной надписью на обложке: "Глубокоуважаемому Александру Александровичу Блоку, Поэту" (Библиотека А.А. Блока: Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 107). Кроме того, в составе утраченных книг библиотеки Блока значится и "На лоне родимой земли" (первая часть тиража, которая не пришлась по вкусу Бородаевскому из-за обложки Фаворского; основной тираж вышел под заглавием "Уединенный дол", - маловероятно, чтобы Бородаевский отвозил Блоку именно эту книгу).], - меня дома не было.

Писательские знакомства очень интересовали мужа. Мы были с ним на шестом или седьмом этаже без лифта у Ремизовых [Алексей Михайлович Ремизов (1877-1957), писатель; его супруга Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (1877-1943) увлекалась антропософией, вполне вероятно, что могла встречаться с четой Бородаевских на лекциях Штейнера в 1912-1913 гг. Письма Бородаевского А. М. Ремизову от 1916 г. хранятся в фонде РО ИРЛИ (Гречишкин С.С. Архив А. М. Ремизова // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1975 год. Л., 1977. С. 36).] и сидели в кабинетике, увешанном и уставленном домовичками, недотыкомками и т.п. Были, тоже очень высоко, у Чулковых [Георгий Иванович Чулков (1879-1933), поэт; прозаик, литературный критик; его жена Надежда Григорьевна Чулкова (1875-1961).], но это знакомство тесно не завязалось. Часто у нас, кроме Ивановых, бывали Кузмин, Верховский и Гумилев [Николай Степанович Гумилев (1886-1921), поэт, литературный критик, переводчик. Гумилеву Бородаевский обязан по меньшей мере двумя рецензиями на сборники своих стихотворений (Речь. 1909,21 сент.; Аполлон. 1909. No 1). Сохранилось свидетельство ревнивого отношения H. Гумилева к В.В. Бородаевскому и Ю.Н. Верховскому: "Николай Степанович говорил постоянно о Вяч. Иванове - его любимая тема такого разговора была - о том, что Вячеслав покровительствует бездарной молодежи - Верховскому, Бородаевскому и другим; что он хочет себе подчинить всех, что это невыносимо и мучительно" (Лукницкий П.Н. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Париж; М., 1997. Г. 2: 1926-1927. С. 23).], читали стихи и муж им читал свои. Однажды зашел А. Толстой звать к себе на следующий вечер. В тот период такие приглашения были постоянно от всех. У меня в то время была шапка, сделанная из бабушкиной собольей муфты. Спереди к ней были приколоты круглой золотой брошкой два перышка марабу как эгрет. Толстой схватил ее в прихожей с зеркала и надел, и так она к нему пошла, такой у него был видой польского магната, прямо этакий Радзивилл [Радзивиллы - польский род, богатейший в Великом княжестве литовском, ведет свое начало с XVI в.], и все, кто был у нас, им восхищались, а ему это, конечно, нравилось, и он долго красовался перед зеркалом. Когда мы у него были, познакомились с его женой Софьей Исааковной [Софья Исааковна Дымшиц-Толстая (1884-1963), художница-авангардистка; была гражданской женой А.Н. Толстого с 1907 по 1914 гг.], художницей, с которой он познакомился в Париже. Очень красивая, стройная женщина. Помнится, она в это время ожидала дочь, Марьяну [Марианна Алексеевна Толстая родилась 10 августа 1911г.: надо полагать, что некоторая часть воспоминаний М. Бородаевской относится скорее к сезону 1911 г. (см. ниже).]. Обстановка в комнатах была старинная, вывезенная из имения после смерти отца. Помнится, именно в этот раз Юр. Верховский застрял в лифте между этажами и опоздал. Это было 27.11.1910 г. Я помню потому, что бывший там же Гумилев взял мой альбом, который был со мной, и написал в него маленькое стихотворение о моем синем платье [Это стихотворение нами не выявлено.]. А вслед за ним написал и Верховский. В этот же период 1910 г. написали мне в альбом Белый, но не специально написанное, и Ф. Сологуб, тоже Ремизов написал две странички своим удивительным почерком, а В.В. Розанов 4 очень интересные страницы о лечении запахом цветов. В это же время Вяч. Ив. написал мне чудесное шутливое стихотворение, посвященное "Куме" [Стихотворение Вяч. Иванова "Моей куме" впервые опубликовано: Вячеслав Иванов. Из неопубликованных стихов: Дружеские послания; Из неопубликованных переводов; Dubia / Публ., коммент. Д. В. Иванова. А. Б. Шишкина // Русско-Итальянский архив: III: Вячеслав Иванов - новые материалы. Salerno, 2001. С. 27-28.], а Толстой - шутливое "Излияние М. А. Бородаевской о муже ее Валериане", где его пробирал за страсть к собиранию старинных вещей на рынках Петербурга (7.III). А Кузмин (9.III) - привет мне. Всё это было перед отъездом домой, в курские места.

5/III у нас был Гумилев, прочитал стихи "Крыса" [Стихотворение Н. Гумилева вошло в сб. "Романтические цветы".], которые мне очень понравились. Тогда он их вписал в альбом и посвятил мне, но в книгу его они попали без указания на это посвящение. Вечером, когда он был еще у нас, раздался звонок и явилась молодая особа, сказавшая, что она была у него в Царском Селе и ей там сказали, что он должен быть у нас, а она собирает для какой-то выставки рисунки поэтов и приехала, чтобы получить рисунок от него, так как тут и другой поэт, Бородаевский, то и от него. Гумилев категорически отказался, а муж для смеха нарисовал три свечки с пламенем в разные стороны [Над текстом воспроизведен этот рисунок (примеч. Ю. Гельперина).]. Тогда Гумилев сказал: "Ей я не дал, а Вам сделаю три рисунка к Крысе". Девочка, крыса и кошка и на каждой вензель автора.

Перед отъездом мы пошли к В.В. Розанову, чтобы взять мой альбом, в который он обещал написать. В его небольшом, заставленном книгами кабинете у нас была очень интересная встреча с М.М. Пришвиным [Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954), прозаик. В дневниковых записях Пришвина не обнаружено свидетельства о его встрече с Бородаевскими. ]. Он был еще молод, у него была черная борода и много черных пушистых волос, мы тут узнали от В.В., что он был его учеником в гимназии - помнится, в Ельце [Ср. воспоминание Пришвина о Розанове-учителе в письме к Ященко (сентябрь 1922 г.): "Учиться я начал в Елецкой гимназии, и такой она мне на первых порах показалась ужасной, что из первого класса я попытался с тремя товарищами убежать на лодке по реке Сосне в какую-то Азию (не в Америку). Розанов Василий Васильевич (писатель) был тогда у нас учителем географий и спас меня от исключения, но сам же потом из 4-го класса меня исключил за пустяковину, нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее незажитой и незашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения ("Впрочем, - сказал, - это Вам, голубчик Пришвин, на пользу пошло")" (Пришвин М.М. Собр. соч.: в 8 т. Т. 2.1 Коммент. В.Н. Чувакова. М.: Худ. Лит., 1982. С. 650-651). Встреча Розанова и с Пришвиным состоялась в Петербурге на заседании Религиозно-философского общества в 1909 г.]. Все, кто у него учились, он был историк, его помнили и любили. В этот раз это был Пришвин, он ходил по комнате и оживленно рассказывал о том, как ездил по Киргизии и изображал из себя "черного араба". Об этом у него потом была книга.

На следующий год мы встретили у В.В. Розанова К.И. Чуковского, и между ними и мужем шел оживленный разговор о Константине Леонтьеве. Муж хотел выступить в Религиозно-Философском обществе с докладом "Религиозная правда Леонтьева". Был доклад и вечер прений по докладу [Бородаевский выступил с докладом 28 февраля 1910 г. (См.: Религиозно философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде): История в материалах и документах. Т. 2: 1909-1914. М., 2009. С. 91-104).]. А у нас рукописи почему-то не осталось [Беловой автограф хранится в РГАЛИ (Ф. 290. Оп. 1. Ед. 63); рукопись была передана Бородаевским (вероятно, для публикации) священнику И.И. Фуделю: "Глубокоуважаемый отец Иосиф Иванович, при этом, согласно обещанию моему, прилагаю (с небольшими сокращениями) копию прочитанного мною в 1910 г. реферата - в Христианской секции Религиозно-философского общества в С.-Петербурге. С совершенным к Вам уважением имею честь быть Валериан Бородаевский. 27 февр. 1911 г. Станция Кшень, Московско-Киево-Воронежской ж.д." (цит по.: Религиозно-философское обществ") в Санкт-Петербурге (Петрограде). Т. 2. М., 2009. С. 541).], и много лет спустя я узнала в букинистическом магазине в Камергерском переулке от старого приемщика книг, которому я продала Григоровича, на крышках которого было оттиснуто золотом "За успехи в науках Бородаевскому Валериану", что у него на столе увидел эти книги приезжий из Сербии и сказал, что он купил у себя в Белграде книгу этого автора "Религиозная правда Константина Леонтьева". Но связаться с этим человеком мне так и не удалось.

Наш отъезд был назначен на 10-е марта. Всё было уложено и увязано. Поезд должен был быть часов в 7-8 вечера, а часов в 5 пришел Ю.Н. Верховский и сообщил, что принес 4 стихотворения в разном роде и надо их немедленно вписать в альбом. А альбом был уложен в большой корзине и корзина завязана при содействии дворника, Ю.Н. очень огорчился, и муж решил корзину развязать, что мы сделали, и Ю.Н. все стихи вписал, а потом они с мужем вдвоем довольно неумело завязали корзину. На вокзале не обошлось и еще без задержки. Няня вдруг вспомнила, что забыла в квартире погремушку-паяца, подаренную Верой Павлику, и, пользуясь тем, что горничная Юля нас провожала, она отдала ей малыша - и вдруг исчезла. Мы очень беспокоились, что она опоздает, а она придумала объяснение, что будто забыла паспорт. Но по счастью наша квартира была очень недалеко и няня явилась своевременно. Мы-то ведь по-провинциальному забрались на вокзал рано и всё успели сдать в багаж и попрощаться с Ю.Н.

Время возвращения в деревню мы выбрали необдуманно. Это был март, середина, у нас в Курской губ<ернии> снег только сошел и было очень грязно. За нами выехала карета с кучером Мишей из Петропавловки и коляска со старым Николаем Федоровичем, кучером старых Бородаевских из Кшени. Ехали мы не домой, а к родителям мужа во Кшень, т.к. к ним дорога шла большаком и не было оврагов и переправ. Но дорога была очень тяжелая и лоша-ди шли почти шагом. Муж ехал в коляске, а я с детьми и няней в карете. Нас с Димой всегда укачивало, он плакал, а я нетерпеливо ждала конца пути. Мы ехали часа 4, если не больше. У дедов мы прожили несколько дней, пока было можно добраться домой.

Говоря о первых знакомствах с петербургскими поэтами, я не упомянула Макса Волошина, он был у нас всего один раз. Они с мужем сидели в кабинете, им подали печенье и какое-то вино. Дима, избалованный вниманием других, решил забраться на колени к Максу, но тот, занятый разговором, спокойно ссадил его на пол, и обиженный малыш ушел.

Прошел год. Муж опять поехал в Петербург и снял комнату в Северной гостинице, куда звал приехать и меня. Я оставила детей с няней у родителей и поехала. В Петербурге я пробыла всего одну неделю, но прошла она шумно и весело. В один из первых дней нового 1911 года был назначен маскарад у Ф. Сологуба [Маскарад состоялся 3 января 1911 г. Ср. запись в дневнике Ф.Ф. Фидлера: "Был вчера на костюмированном вечере у Сологуба. Он был одет горцем, а Чеботаревская обрядилась в короткое черное платье фантастического вида. ... Маскарадный костюм Ремизова состоял из - одного пушистого хвоста. Граф А.Н. Толстой нарядился японцем, Тэффи - медузой со змеями в ярко-красных волосах; лицо - набеленное, под глазами - круги, подведенные черным. Верховский держал перед своим лицом маску ибиса; поэт Борсщаевский изображал боярина. Аверченко пришел без костюма, Арабажин - тоже... Но истинного веселья - несмотря на самые резвые мелодии Оффенбаха и Штрауса, которые я играл, - так и не получилось. Возможно потому, что выпивки было совсем немного ... Ничего декадентского и ничего циничного (как было в прошлые годы)". (Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Вступ. ст., сост., пер. с нем, примеч., имен. указ., подбор илл. К.М. Азадовского. М., 2008. С. 548-549).]. Мы с мужем были приглашены и должны были взять с собой Веру Иванову: [Шварсалон.] Вячеслав почему-то не мог или хотел идти. Мой муж в прошлом году был на таком маскараде, в костюме тунисского бея, а я тогда из-за рождения Павлика не выезжала. Мы поехали к Лейферьту [Бутафорская мастерская братьев Лейферт в Петербурге.], у него все брали костюмы, и я взяла себе костюм боярыни, а муж тоже - боярский, темно-зеленый кафтан и шапочка меховая, темно-малиновые шаровары и желтые сапоги. Вид у него был суровый - этакий Вяземский. Вера оказалась в красной тунике, с плющом на плечах и жезлом (тирсом), кончающимся шишкой, в руке. Когда мы вошли, она побежала вперед с криком "эван-эвоэ", муж тоже ушел, а я застряла в прихожей, укрепляя маску, которой мешал кокошник, в это время ко мне подбежали Добужинский [Мстислав Валерианович Добужинский (1875-1957), художник, художественный критик, мемуарист.] и кто-то другой и заспорили: мужчина или женщина? Рост, особенно в кокошнике, большой, уши не проняты [Т.е. не проколоты для сережек.]; выдали руки, мягкие и в кольцах не мужского стиля. Скоро маски поснимали, и все стали сами собой. Я с удивлением встретила нашего деревенского соседа Колю Познякова в костюме Пьеро. Ремизов изображал чиновного черта с широкой красной лентой через грудь и длинным черным хвостом, который он носил подмышкой. Сам Сологуб был в красном берете, с лентой на плече, в костюме испанского гранда. Жена Толстого изображала укротительницу зверей, на ней была блестящая зеркальцами, обтягивающая фигуру кофта без рукавов, а на голове муфта-шиншилла, надетая как средневековый убор с пучком лент на конце [В этом месте текста - рисунок костюма С.И. Толстой. (Примеч. Ю. Гельперина).]; а звери были Толстой и Верховский. На них были шкуры - и на спине, и на ногах. Жена Сологуба ворчала, что они такие большие, стерли ее шкурки - кажется, пантеры. Они разыгрывали стихотворение "Мы голодные звери, голосим как умеем. Крепко заперты двери, мы открыть их не смеем" [Стихотворение Ф. Сологуба.].

Для танцев стали убирать ковер. Кто-то сказал: "Ой, не поднимайте пыль". А. Ремизов поднял палец и сказал: "Потише о пыли, Федор Кузьмич обижается". В это время был напечатан рассказ сологуба "Пыль". Когда танцы и угощение кончились, мы завезли Веру домой и поехали к себе. Как память в моем альбоме осталось стихотворение В.И. "Хронологическая помета" [В стихотворении Вяч. Иванова "Хронологическая помета" ("Боярыня в жемчужинах...", 4 января 1911 г.; опубл.: Русско-Итальянский архив: III: Вячеслав Иванов - новые материалы. Salerno, 2001. С. 27-28) обыгрывается имя и внешность М.А. Бородаевской в маскарадном костюме русской боярыни в жемчужном кокошнике.].

Мы поехали домой и договорились, что Вера и Лидия едут к нам [Вера и Лидия гостили у Бородаевских в январе 1911 г.]. Они провели у нас около двух недель. Дома играли в столовый крокет, а днем катались на лыжах и просто с гор, а потом придумали: прикрепляли вожжами лыжи к седлу лошади, на седло садилась Лидия, а Вера на лыжи и катила за лошадью. Это очень занимало окрестных крестьян. Раз они так доехали до соседей, верст 6. Ну, а назад я за ними приехала в санях. 21 января девочки уехали. Было очень холодно, и мы их отправили на станцию в возке (карета на полозьях). Отсюда явились стихи мужа в похвалу возка [См. стихотворение В. Бородаевского "Возок".], и открытка и стихи Веры и Лидии в его порицание [Ответное стихотворение Веры и Лидии "Возвратное послание по поводу Возка" опубл.: Вячеслав Иванов: исследования и материалы. Вып. 1. СПб., 2010. С. 504. ].

В 1912 г. умерла моя свекровь, мать Валериана. 1 июня 1910 г. умер его отец, а 4 июня 1912 г. мать. Собрались все 4 брата и решили произвести полюбовный раздел. Дома по плану разделили землю по указанию старика управляющего и друга всех братьев, и еще соседа. Когда все это вчерне оформили, все поехали в уездный город Тим к нотариусу и у него тянули жребий, какой кому участок достанется. Усадьба с домом досталась мужу. Это и соответствовало курской традиции: дом родителей остается младшему. Всегда братья гостили у нас как желанные гости.

12-й год прошел незаметно. Мы перебирались на житье во Кшень, но и Петропавловку еще не покидали. Было решено провести дома Рождество, а потом ехать с детьми и няней в Италию. Сперва мы заехали в Киев, где жила двоюродная сестра мужа, мой большой друг. Мы хотели показать Диму врачу, т.к. у него бывали иногда сильные головные боли. Врач очень одобрил перемену климата и зиму в тепле. И мы поехали сначала в Вену, где пробыли два дня, показали детям музей, где были огромные кристаллы аметиста и горного хрусталя и изделия из них. Сами посмотрели картинную галерею и усыпальницу императоров. Затем выехали в Венецию. Дети все ждали теплого края, а в Тироле в это время выпал снег и все ели и сосны по пути были им покрыты.

Поздно вечером, уже затемно, мы вышли на венецианском вокзале и были поражены теплым воздухом, лунной ночью и гондолами. В одну из них мы погрузились и поехали в пансион, который нам рекомендовали попутчики в поезде. Мы получили две комнаты - одну для нас с мужем, другую для няни с детьми, нам подали чай с медом и булочки с маслом, и мы тотчас уложили детей, в это время на площади раздался звон часов - полночь. Это пришел 13-й год. Легли спать и мы. На другой день нам предстояло осматривать Венецию.

Мы с мужем пошли осматривать дворец дожей, а няня с детьми гуляли на площади. В 12 часов раздался обычный пушечный выстрел и за ним - отчаянный рев Павлика, он испугался выстрела. Мы, конечно, бросили дворец дожей и сбежали вниз к детям. На площади у собора мы снялись с голубями. Они там совсем ручные, и дети были очень довольны.

На следующий день двинулись дальше, во Флоренцию, где сперва сняли комнату в пансионе Pendini, где сразу за столом встретили москвича Сюннерберга [Сюннерберг Константин Александрович (псевд. Эрберг, 1871-1942) поэт, художественный критик, посетитель "Башни", участник поэтической Академии.], племянника Гортензии Сюннерберг [Сюннерберг Гортензия Альбертовна (сценический псевд. Соловьева, 1856-1920), русская оперная певица (контральто, меццо-сопрано), солистка Мариинского и Большого театров.], которая училась в Екатерининском институте одновременно с моей матерью, а потом была довольно известной певицей. Тут я лишний раз поняла, как мир тесен.

Все-таки в этом пансионе мы пробыли недолго и перешли в другой пансион, сестер Кастри, при котором был садик и было более комфортабельно и ближе от старого моста и сада Боболи [Сады Боболи во Флоренции - парковый ансамбль эпохи Ренессанса.], куда мы ходили с детьми. Мы туда переехали в первых числах января, а 6-го поехали в русскую церковь [Однопрестольный православный храм во имя Святителя Николая Чудотворца в Риме с 1901 г. по 1932 г. располагался в палаццо Менотти на пьяцца Кавур.], где встретили мою тетку Варю, которую хотели искать. Потом мы часто с ней виделись. Раза два она с мужем и сынишкой 1 1/2 лет была у нас, а мы часто ездили к ней, т.к. она жила в Торре Галло (башня петуха) [Tor de gallo (XIII в.) - сохранившаяся часть фортификационного средневекового замка во Флоренции, располагалась на вершине холма.], даче (вилле) друзей ее мужа, маркизов Фаринола. Вокруг были поля и зелень, и дети могли побегать. А мы всегда привозили с собой ветчину, сыр и мандарины для всех. Жарили на рогатках тосты в камине, и всем это нравилось. В феврале, когда стала показываться весна, фиалки и тюльпаны в пшенице у крестьян, муж собрался в Рим, где был в это время Вяч. Иванов с семьей. Он сперва куда-то въехал, но В.И. его перетащил к себе, и он пробыл у него дней 10. Когда он вернулся, в Рим поехала я. Детей мы с собой не брали. У В.И. и я пробыла с неделю. Мы ходили по Риму с маленьким Димой [Димитрий Вячеславович Иванов (1912-2003), сын Вяч. Иванова и Веры Шварсалон. Лидия Иванова и Валериан Бородаевский были назначены его заочными крестными в июне 1913 г. во Флоренции.], которого еще подкармливали молоком серенькой ослицы, мы ходили всюду, особенно на гору Пиньчио, где был зоопарк. Звери содержались в открытых вольерах и не обращали внимания на публику. Только когда приезжала королева с детьми на лошадях, звери бросались на стенки, но они были слишком высоки для них, и они падали. Одного львенка водили на поводке по саду, и еще ходил свободно один черный тюлененок. Раз мы с Верой так увлеклись, что не заметили, как ворота заперли, и нам пришлось уходить через сад виллы Боргезе [Ландшафтный парк в английском стиле в Риме.]. Она знала этот ход. Мы с ней бывали и в музеях, и я ездила бросить монетку в фонтан Треви [Самый крупный фонтан в стиле барокко в Риме (XVIII в.); существует поверье, что человек, бросивший в него монетку, вернется в Рим.]. Правда, я в Рим больше не попала, верно потому, что не выпила из него воды и не разбила чашку. Но об этом я тогда не знала.

В то время как мы были во Флоренции, туда приезжал Сергей Соловьев [Сергей Михайлович Соловьев (1885-1942), поэт, переводчик, прозаик; его жена - Татьяна Алексеевна Тургенева (1896-1966). Ср. в записях Андрея Белого этого периода: "мы переписываемся с С.М. Соловьевым и с Таней, сестрой Аси, ставшей женой С.М. Соловьева; они - в Италии, в Риме; вращаются в кругах католических, видятся с кардиналом Рамполле, с В.И. Ивановым, уехавшим в Италию из Петербурга и женившемся на своей падчерице (В.К. Шварсалон)" (Андрей Белый и антропософия // Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 349).] с женой Таней, сестрой Аси Тургеневой, жены Белого. Они были очень возмущены, что приехали с ней около Неаполя к лазурному гроту и там проводники подхватили Таню на руки и понесли в грот. Она очень испугалась, а Сергея они не понимали и не сразу вернули ее к нему.

В тот год Пасха в Италии была по сравнению с нашей очень ранняя, на второй неделе нашего поста, и няня детей очень возмущалась (она была дьяконица). Гулять мы ездили в Кашины - сад, где всюду цвели крокусы, белые, желтые и лиловые. Было тепло и хорошо, и всех нас потянуло на родину.

Тут в Бреславль, куда мы в это время приехали, приехал и Д-р Штейнер, и мой муж поехал за ним в Дрезден слушать лекции (Д-р видел Диму и погладил его), а мы с няней и детьми поехали домой и приехали в Петропавловку 1-го апреля. Пасха наша была 5-го. К нам приехал брат мужа Володя, а потом подъехал к самому празднику и муж. Жизнь пошла своим порядком: приезжали родные и друзья, гуляли [зачеркнуто: и дети катались на ослике] вокруг дома и в лесу. В августе приехал Вяч. Ив. с Верой и Димой [В июне 1913 г., вскоре после крестин, Вера Шварсалон с сыном сразу же отправилась в Петропавловское, и только в августе к семье присоединился Вяч. Иванов. Е.К. Герцык в письме к B.C. Гриневич от 16 июня 1913 г. сообщала: "они ездили во Флоренцию окрестить Диму, и он вернулся один еще на месяц работать в Риме в библиотеке, а Вера с Димой и М. Мих. поехали к Бородаевским" (Сестры Герцык. Письма / Сост. и примет. Т.Н. Жуковской, вступ. ст. М.В. Михайловой. СПб., 2002. С. 527). ]. У нас жила тогда моя мама. Я на нее оставила дом и гостей, они не захотели переехать в пустовавший дом во Кшени и остались у нас. Тут был и повар, и прислуга, и им не было ни в чем заботы. А я поехала в Мюнхен на антропософские мистерии Штейнера и пробыла там около 2 недель [Это было в августе 1913 г. 24-31 августа в Мюнхене Штейнер читал восемь лекций курса "Die Geheimnisse der Schwelle"; там же были поставлены (20, 22 и 23 августа) две из четырех "Мистерий" Штейнера. Ср. в записях Андрея Белого: "из Москвы приезжают: М.И. Сизов, М.В. Волошина, Н.Н. Белоцветов. Ю. Сидоров (позднее профессор), Григоровы, Христофорова; из Петербурга - Е.И. Васильева, приезжает Т.Г. Трапезников, который только что женился, с С.П. Ремизовой (женой писателя); приезжает жена Бородаевского, сестра ван-дер-Паальса с мужем" (Андрей Белый и антропософия. С. 354).]. На обратном пути заехала в Киев на выставку. Меня встретил муж Людмилы, и мы с ним провели этот день до поезда, которым я вернулась домой.

(В Бреславле я была впервые на открытой лекции Р. Штейнера и была у него на аудиенции. Второй раз - в Мюнхене, где получила от него медитацию. Там мы познакомились с М-me Сиверc впоследствии женой Штейнера.)

Последний раз я видела Ивановых в Москве проездом в Ленинград. Дима был еще совсем маленький.

В Петербурге я была несколько дней в 16 году, в те дни, когда был убит Гр. Распутин [Григорий Распутин был убит в ночь на 17 декабря 1916 г.]. Вернувшись, мы провели последнее Рождество с елками у нас и у соседей, еще не предчувствуя конца этой жизни.

Нашей гаранткой при вступлении в антропософическое обществе была Татьяна Алексеевна Бергенгрюн [Бергенгрюн Татьяна Алексеевна (1851-1945), антропософка; М. Бородаевская ошибается - Бергенгрюн была урожденная Алексеева, тетка Маргариты Сабашниковой по материнской линии.], урожденная Сабашникова, тетка Маргариты Волошиной [Маргарита Васильевна Сабашникова (1881-1973), художница, антропософка, мемуаристка; первая жена М.А. Волошина.]. От нее и ее дома пошло сближение с Киселевыми [Николай Николаевич Киселев (1884-1965) антропософ, художник, принимал участие в строительстве 1-го Гетеанума; его жена - Татьяна Васильевна (1881-1970), антропософка, эвритмистка, автор книги: Kisseleff Т. Eurythrrue-Arbeit mit Rudolf Steiner. Basel, 1982 (Эвритмическая работа с докором Штайнером. Киев: Наири, 2010). Андрей Белый также впервые познакомился с Киселевыми в феврале 1913 г.], художниками, и возобновилось знакомство с Белым и его женой. Они были у меня. Я случайно купила в магазине кусок арбуза, очень красного, но мало сладкого, и потому их не угощала им особенно. Но они сами ему очень обрадовались и остались довольны. Потом я была у них в номере. Хозяйничал, варил кофе и всё подавал сам Белый, Ася сидела в уголку дивана и курила, сама как гостья.

В последний раз я видела Белого в Детском Селе в квартире Иванова-Разумника [Андрей Белый с женой проживали в Детском селе у Иванова-Разумника с 6 сентября по 30 декабря 1931 г. (см.: Андрей Белый и Иванов-Разумник: Переписка / Публ., вступит, ст., коммент. А.В. Лаврова, Дж. Мальмстада. СПб., 1998. С. 688).]. Мы были у него с Димой и встретили во дворе подметающим снег. Я привезла ему письмо из Москвы. Потом мы сидели у него, познакомились с его второй женой [Клавдия Николаевна Бугаева (1886-1970), антропософка, вторая жена Андрея Белого.], вспоминали наши мюнхенские дни. Он был уже гораздо более мирно настроен к Д-ру. Еще раз случайно я встретила Белого у Спасских [Сергей Дмитриевич Спасский (1898-1956) - поэт, прозаик, антропософ, с середины 1920-х гг. был с Белым в дружественных отношениях; его жена - Софья Гитмановна (урожд. Каплун, 1901-1962), скульптор, антропософка. Семья Спасских проживала в Ленинграде. О взаимоотношениях с Белым см.: Письма Андрея Белого к С.Д. и С.Г. Спасским / Вступ. ст., примеч. Н. Алексеева; Подгот. писем B.C. Спасской // Новобасманная-19. М., 1990. С. 642-662.], он приходил проститься перед отъездом в Москву, где скоро умер.

Еще из старых друзей-поэтов мы с Димой видели М.А. Кузмина [Вероятно, встреча с М. А. Кузминым состоялась в тот же приезд М. А. Бородаевской в Ленинград - осенью-зимой 1931 г.]. Он был стар и худ. Жилось ему, видимо, плохо.

Видели А.Н. Толстого в его даче в Детском. Познакомились с его женой Натальей Крандиевской [Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая (1888-1963), поэтесса, писательница, третья жена А.Н. Толстого.] и детьми Марьяной, Никитой [Никита Алексеевич Толстой (1917-1994), физик, доктор физ.-мат наук, профессор.], и Митей [Дмитрий Алексеевич Толстой (р. 1923), композитор, педагог.], тогда 6-7 лет. Свидание было одно и последствий не имело. Митя читал какое-то свое сочинение о дикарях и крокодилах. Семья производила впечатление дружной.

Дата публикации: 26.01.2017,   Прочитано: 3271 раз
· Главная · О Рудольфе Штейнере · Содержание GA · Русский архив GA · Каталог авторов · Anthropos · Глоссарий ·

Рейтинг SunHome.ru Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика
Вопросы по содержанию сайта (Fragen, Anregungen)
Открытие страницы: 0.08 секунды