ТРИНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ
Дорнах 12 января 1918
Перевод А.Демидов
Непригодность абстрактных понятий для эффективного человеческого познания. Двойственность человеческого облика; человек головы (круглая форма) и человек туловища (лунная форма) Знание от головы и знание от сердца. Необходимость трансформации головного знания в сердечное знание: её значение в воспитании, преподавании и социальной жизни. Царизм.
Вещи, которые мы сейчас обсуждаем, связаны с одним фактом, который звучит парадоксально, будучи просто высказан, который, однако, соответствует одной значительной, глубокой истине: человек странствует по Земле, но очень плохо понимает самого себя. Применение этого высказывания особенно актуально в нашу эпоху. Ведь мы знаем, что многозначительная надпись на храме Аполлона, «Познай самого себя», в качестве требования к людям, ищущим духовных связей, когда-то появилась в Древней Греции. И эта надпись на Дельфийском храме, «Познай самого себя», была в то время, - это следует из наших многочисленных рассмотрений, - не только фразой; нет, в эту древнегреческую эпоху было еще возможно придти к гораздо более глубоким познаниям человека, нежели в современности. Однако эта современность тоже требует от нас стремления к истинному познанию человека, познанию того, чем, в сущности, является человек на Земле.
Может показаться, что вещи, которые необходимо высказать в связи с этим вопросом, трудны для понимания. На самом деле они не таковы, несмотря на то, что на слух кажутся трудными для понимания. В современности они кажутся таковыми потому, что люди не приучены направлять свое мышление, свои ощущения в то русло, которое необходимо для правильного их понимания. Дело в том, что все, называемое нами пониманием, исходит из наших попыток понимать все посредством абстрактных понятий. Но не все можно понять посредством абстрактных понятий. И, прежде всего, посредством абстрактных понятий нельзя понять человека. Для понимания человека нам нужно нечто иное, нежели абстрактные понятия. Надо поставить себя в такое положение, чтобы воспринимать человека, - в том виде, как он странствует по Земле, - в качестве некоего образа, который нечто высказывает, нечто выдает, который хочет нам нечто открыть. Надо снова освежить в сознании, что человек является загадкой, которую надо разгадать. Но разгадать загадку человека нельзя, если человек и дальше захочет удобств в мышлении, захочет в мышлении теоретизировать так, как он любит это делать сейчас. Ибо человек является сложным существом, и мы должны подчеркивать это все снова и снова. Человек больше, намного больше, чем тот физический облик, который перемещается перед нашими глазами как человек; человек значительно больше. Однако этот физический облик, который перемещается перед нашими глазами и все, что принадлежит этому физическому облику, является, тем не менее, выражением всего обширного существа человека. Можно сказать: в этом человеческом образе, в физическом человеке, который странствует среди нас, в нем можно познать не только то, чем является этот человек между рождением и смертью здесь в физическом мире, но можно познать в человеке, если захотеть, даже то, чем является он как бессмертное, как вечное душевное существо. – Надо только развить чувство того, что человеческий облик есть нечто сложное. Наша внешняя наука, которая становится популярной и подходит всем людям, не способна вызвать чувство того, что за чудесное образование представляет собой человек, который странствует по Земле. Человека надо рассматривать совершенно иначе.
Вспомните как-нибудь, - ведь вы все, конечно, видели человеческий скелет, - только вспомните о том, что такой человеческий скелет, если отвлечься от всего остального, имеет двойной, двойственный характер. Можно говорить об этом гораздо точнее, но, если отвлечься от всего остального, то этот скелет носит двойственный характер. Вы с легкостью можете отделить от скелета череп, который всего лишь присоединен к скелету сверху, тогда остальной человек окажется лишенным черепа. Череп отделяется очень легко. Этот остальной человек, помимо черепа все еще является исключительно сложным существом, но сейчас мы хотели бы отвлечься от его сложности, мы хотели бы охватить его как единство. Но, в первую очередь, давайте обратим внимание на ту двойственность, которая выступает перед нашими глазами, если мы рассматриваем человека, скажем, как человека головы и остального человека, как человека туловища. Он представляет собой двойственность не только как скелет; во всем плотском человеке проявляется двойственность, хотя тут она выступает менее отчетливо.
На почве духовной науки нам не следует увлекаться сравнениями в той форме, где мы абсолютизируем их, строим их метафорически. Этого нам не хотелось бы, но мы хотим прояснить для себя некоторые вещи, если используем сравнение. И поскольку это соответствует внешнему виду, наиболее подходящим было бы сказать себе следующее: у человека голова обладает, главным образом, круглой формой, формой шара. Если это хотят выразить схематически, выразить, чем является человеческая голова, человеческий «кочан», то мы можем сказать: у человека тут доминирует форма шара.
Рис.
Если же мы хотим иметь схематический образ для остального человека, то нам, конечно, бросится в глаза нечто более усложненное, однако, сегодня мы не хотели бы заниматься этим. Вы, однако, легко увидите: отвлекаясь от известной усложненности, точно так же как человеческой голове мы могли схематически приписать форму шара, остального человека можно было бы охватить в такой форме (см. рис. Лунная форма). Причем, само собой разумеется, в положении этих двух кругов в зависимости от тучности человека должны быть отдельные различия.
Однако таким образом мы можем охватить человека как, в некотором смысле, шарообразную форму, и как лунную форму, форму полумесяца. Это оправдано на глубинном внутреннем уровне; однако об этом мы сегодня не хотим говорить, мы должны только запомнить, что человек делится на два этих члена, две части.
Голова человека является, в первую очередь, аппаратом для духовной деятельности. Для всего того, что человек может принести в качестве человеческих мыслей, человеческих ощущений, эта голова, этот «кочан» является аппаратом. Но если бы мы были вынуждены обходиться тем, что голова как аппарат может призвести в мышлении, в ощущении, мы никогда не были бы в состоянии действительно понять существо человека. Если бы мы были вынуждены использовать в качестве инструмента нашей духовной жизни одну только голову, мы никогда не были бы в состоянии по-настоящему сказать себе «я». Ибо, чем является эта голова? В действительности эта голова, как она выступает нам навстречу в своей шарообразной форме, есть отображение всего Космоса в целом; Космоса, как он является вам со всеми своими звездами, неподвижными звездами, планетами, кометами, даже погодными ритмами, нерегулярность которых смущает иные головы. Человеческая голова является отображением Макрокосма, отображением мира в целом. И лишь предубеждения нашего времени, - я уже указывал на это в ином контексте, - ничего не знают о том, что весь мир принимает участие в создании человеческой головы.
Однако когда эта человеческая голова появляется на Земле посредством наследственности, посредством рождения, то эта человеческая голова не может быть аппаратом для понимания сущности самого человека. В некоторой степени в нашей голове дается аппарат, который подобен экстракту мира в целом, который, однако, не в состоянии понять человека. Почему? По той причине, что человек больше, чем всё то, что мы можем видеть, о чём мы можем мыслить посредством нашей головы. Сегодня многие люди говорят, будто бы человеческое познание имеет границы, и выходить за эти границы невозможно. Это, однако, основано на том, что эти люди придают цену только головной мудрости, мудрости головы, а мудрость человека не переходит за известные границы. Однако эта мудрость головы создала то, что мы несколько дней назад описывали как греческих божеств. Греческие божества произошли из мудрости головы; они являются старшими божествами; они являются божествами лишь для всего того, что могла со своей мудростью наткать голова человека.
Я часто обращал ваше внимание на следующее: греки, кроме этого внешнего учения о богах, имели свои мистерии. В мистериях греки, помимо небесных богов, почитали и других богов, хтонических богов. И о тех, кто был посвящен в мистерии, с правом говорили: он знаком и с верхними, и с нижними богами. – Верхними богами были те, кто относился к кругу Зевса; но они господствовали лишь над тем, что простиралось перед органами чувств и могло быть понято рассудком. Человек есть нечто большее, чем это. Человек со своей мудростью коренится в ряду нижних богов, в ряду хтонических богов.
Однако недостаточно рассматривать у человека лишь то, что я здесь схематически обозначил. Если мы хотим рассматривать корень человека в области нижних богов, тогда надо представить себе сделанный выше рисунок (см стр. 175) и поступить с ним так: надо обозначить и неосвещенную сторону Луны (см. рис. стр. 177) Другими словами, голову человека надо рассматривать иначе, нежели остальной организм. В остальном организме надо в гораздо большей степени обращать внимание на то, что духовно, что является сверхчувственным, невидимым. Голова человека в том виде, как она выступает нам навстречу, внешне является неким совершенством. Всё, что духовно, создавало себе отображение в голове. В остальном человеке дело обстоит не так. Остальной человек как физический человек есть всего лишь фрагмент, и мы не найдем понимания остального человека, если возьмем этот плотский фрагмент, который, будучи воспринимаем, перемещается по Земле.
Рис.
Здесь обнаруживается, сколь сложным должны мы принимать человека. Но проявляется ли как-нибудь в жизни то, что я сказал сейчас? Это может показаться абстрактным, то, что я сказал сейчас; может показаться парадоксальным и трудным для понимания; однако должен также всплыть и такой вопрос: проявляется ли это как-нибудь в жизни? Это и есть самое важное; это выявляется в жизни со всей очевидностью. Голова - есть аппарат нашей мудрости; она является аппаратом нашей мудрости в столь сильной степени, что с её развитием связана наша наличная мудрость. Но даже внешнее анатомическое и физиологическое исследование показывает, - посмотрите, как развивается голова по мере возрастания человека, - что голова проделывает совсем иное развитие, нежели остальной организм. Голова развивается быстро, тогда как остальной организм развивается медленно. В сравнительном отношении голова полностью формируется уже у ребенка, а в дальнейшем развивается гораздо меньше. Остальной организм сформирован ещё в малой степени, он медленно проходит свои стадии. Это связано с тем, что мы на самом деле также и в жизни являемся двойственным человеком. Не только наш скелет выявляет голову и остального человека, но и наша жизнь тоже обнаруживает двойную природу нашего существа: наша голова развивается быстро, наш остальной организм развивается медленно. В настоящее время наша голова проделывает своё развитие примерно до двадцать восьмого, двадцать седьмого года, тогда как остальному организму для этого нужна вся жизнь вплоть до смерти. Лишь в течение целой жизни переживается то, что голова усваивает в относительно короткое время. Это связано со многими тайнами.
Духовный исследователь познает эти вещи особенно тогда, когда он направляет взор на какой-либо несчастный случай. Это опять-таки звучит парадоксально, но это полностью соответствует истине. Представьте себе, что человек был убит, он погиб вследствие какого-либо несчастного случая. Допустим, что человек был убит на тридцатом году жизни. Для внешнего физического рассмотрения такая смерть является своего рода случаем; однако для духовнонаучного рассмотрения было бы просто смешно рассматривать такое событие как случайность. Ибо в тот момент, когда вследствие внешних предпосылок, идущих извне, человека внезапно постигает смерть, с ним быстро происходит чрезвычайно многое. Представьте себе, что при обычной связи вещей тот же самый человек, убитый на тридцатом году жизни, дожил бы, возможно, до семидесяти, восьмидесяти, до девяноста лет. Тогда он вследствие жизни от тридцатого до девяностого года медленно, поочередно, друг за другом переживал бы тот или иной получаемый в жизни опыт. То, что таким образом он в течение шестидесяти лет имел бы как жизненный опыт, он, умирая в тридцать лет, проделывает кратко, возможно лишь за полминуты. Условия эпохи, - если рассматривается духовный мир, - оказываются иными, нежели проявляются они здесь, на физическом плане. Быстрая смерть, вызванная внешними условиями, - эти вещи надо разбирать совершенно точно, - может при известных обстоятельствах, обусловливать быстрое получение опыта, я бы сказал, опыта, позволяющего пережить жизненную мудрость всей той жизни, которая ещё могла бы придти.
Для этого надо изучать, как на протяжении своей жизни человек усваивает жизненную мудрость, жизненный опыт. Для этого надо изучать, как ведет себя то, что в социальной жизни выполняет голова со своим коротким развитием по отношению к тому, что в социальной жизни может выполнить остальной человек с его долгим развитием. Это ведь действительно так; человек в период своей юности получает известные понятия, известные представления, он учиться им; но он всего лишь учится. Они становятся головным знанием. Остальная жизнь, которая протекает медленнее, предназначена к тому, чтобы это головное знание постепенно преобразовать в сердечное знание, знание сердца. Сейчас я, говоря об остальном, о другом человеке, имею в виду не головного человека, я имею ввиду и называю его человеком сердца. Итак, остальная жизнь предназначена, чтобы преобразить головное знание в сердечное знание, знание, в котором принимает участие весь человек, а не только голова.
Для того, чтобы преобразовать головное знание в сердечное знание нам требуется гораздо больше времени, чем для усвоения головного знания. Чтобы усвоить головное знание, - даже если это особенно «умное», высокоинтеллектуальное знание, - сегодня требуется времени до двадцатых годов. Ведь, не так ли, затем становятся вполне разумными людьми в академическом смысле; однако, чтобы действительно соединить это знание с человеком в целом, надо в течение своей жизни оставаться подвижным. Чтобы преобразовать головное знание в знание сердца, в сердечное знание, требуется время, намного более долгое, чем время, прожитое к двадцать седьмому, двадцать шестому году жизни. В этом отношении человек может иметь двойную природу. Он быстро усваивает головное знание и в течение жизни может преобразовать его в сердечное знание.
Не совсем просто узнать, что же это означает. И поскольку мы говорим между собой, я смею сообщить об опыте духовного исследования относительно этих вещей, благодаря чему окажется легче узнать что-либо об этих вещах, нежели посредством других духовнонаучных работ. Если человек хочет ознакомиться с речью, с языком, на котором говорят человеческие души, - души, прошедшие через смерть, души, живущие в духовном мире после смерти, - человек может, если он мало-мальски понимает речь умерших, так называемых умерших, получить следующий опыт. Умершие, относительно некоторых дел, связанных с человеческой жизнью, выражаются совершенно особенным образом. Сегодня умершие обладают речью, которую мы, живущие, ещё не можем как следует понимать. Сегодня понимание у умершего и у живущего довольно далеко отстоит друг от друга, расходится. Умерший имеет полное сознание о том, как то, что человек, как головной человек, развивается быстро, а как сердечный человек - медленно. Если умерший хочет выразить, что, в сущности, происходит, когда быстро приобретенное головное знание постепенно вживается в медленно текущее сердечное знание, умерший говорит: чистое знание мудрости преображается благодаря сердечному теплу или любви, поднимающейся от человека. Мудрость в человеке оплодотворяется любовью.
И это, в самом деле, является глубоким, значительным законом жизни. Можно быстро овладеть головным знанием, можно непомерно много знать, именно в наше время, так как естествознание, - не естествоиспытатели, а само естествознание, - является в наше время весьма прогрессивным, преуспевающим и имеет богатое содержание. Однако это содержание таково, что оно не может быть преобразовано в сердечное знание. Оно повсюду остается на уровне головного знания, поскольку люди, - вчера я уже обращал внимание на это, - другие, те, кто продвигается по жизни после двадцати семи лет, не уделяют этому внимания, поскольку эти люди не понимают, как становиться старыми, как надо стареть. Я могу в некотором смысле сказать так: оставаться юными, становясь старыми.
Поскольку эти люди не сохраняют в себе внутренней жизненности, их сердце холодеет, сердечное тепло не поднимается к голове, любовь, приходящая из остального организма, не оплодотворяет голову. Головное знание остается холодной теорией. Но оно не должно оставаться холодной теорией; всё головное знание может преобразиться в сердечное знание. Задачей будущего является то, чтобы головное знание постепенно преобразилось в сердечное знание. Произойдет настоящее чудо, если головное знание преобразится в сердечное знание.
Человек сегодня имеет полное право предъявлять претензии материалистическому естествознанию и материалистической натурфилософии. Он имеет полное право, однако, несмотря на это, верно и иное. Натурфилософия, которую в Геккеле, Спенсере, Гексли, и так далее, оставило головное знание и материализм, станет, чистейшим спиритуализмом, будучи преображенной в сердечное знание, в науку сердца. Когда она будет принята человеком в целом, когда человечество поймет, как становиться старым или как становиться юным в старости, - в том смысле, который я имел в виду вчера, - тогда именно эта наука современности станет чистейшим спиритуализмом, чистейшим подкреплением духа и его бытия. Для этого нет никакой лучшей основы, чем естествознание современности, если оно будет преобразовано тем, что может притекать из остального организма человека к голове; впрочем, сейчас из духовной части остального организма. Произойдет чудо, если люди будут учиться чувствовать омоложение их эфирного тела; тогда материалистическое естествознание будет становиться спиритуализмом. Оно будет становиться спиритуализмом тем раньше, чем больше найдется людей, упрекающих это материалистическое естествознание за его современный материализм, за его материалистическую глупость.
С этим, однако, будет связано полнейшее преображение, ощутить которое смогут только те, кто в некоторой степени ощущает то, что происходит в современности: с этим будет связано полное преображение воспитания и преподавания. Кто может скрыть от себя, - если его глаза открыты на социальные, нравственные, исторические отношения современности, - кто может скрыть от себя, что мы, как человечество в целом, выражаясь гротескно, не можем дать детям подобающего воспитания, надлежащего преподавания? Конечно, мы можем сделать из детей чиновников, сделать представителей индустрии, даже священников и так далее. Но мы мало способны на то, чтобы сделать детей совершенными людьми, всесторонне развитыми людьми. Ибо глубинным требованием нашего времени является следующее: если человек должен стать полноценным, всесторонне развитым духовно-душевным организмом, он должен быть в состоянии в течение всей жизни преображать то, что он воспринял, будучи ребенком, воспринял быстро, скоро. В течение всей жизни человек должен оставаться бодрым, чтобы преображать то, что он принял.
Но что делаем мы, - мы смотрим на эти вещи исключительно непредвзято, - что же, в сущности, делаем мы, в более поздней жизни? В юности мы чему-то учимся, один больше, другой меньше. Не правда ли, мы очень гордимся тем, что в Западной Европе больше нет неграмотных. Один учится много, другой - меньше, но все в юности чему-то учатся. Что же делает человек в более поздней жизни с тем, что он изучил, независимо от того, изучил ли он много или мало? Всё предрасполагает к тому, чтобы человек всего лишь помнил о том, что было им изучено; это присутствует в человеке таким образом, что он помнит об этом. Как работают над этим люди? Это не привносится в душу человека таким образом, чтобы оно работало в человеческой душе, чтобы оно из головного содержания становилось сердечным содержанием. Оно не предрасположено к этому. Немало воды должно будет утечь в Рейне, прежде чем то, что мы можем дать молодежи сегодня, - мы рассматриваем лишь одну сторону дела, но это применимо ко всем сторонам, - должно будет стать тем, что пригодно для того, чтобы превратиться в настоящее сердечное знание. Чем должно оно быть? Сегодня у нас нет возможностей дать нашим детям нечто такое, что действительно могло бы стать сердечным знанием. Для этого недостает двух условий. И эти два условия может восполнить лишь действительно правильно понятая духовная наука.
Двух условий недостает, чтобы сегодня дать детям нечто освежающее жизнь, дать нечто, что на протяжении всего бытия могло бы стать источником жизненной радости и жизненной выносливости (Lebensgetragenheit). Отсутствуют две вещи: первая – это то, что человек сегодня в соответствие со всеми общепринятым понятиями, которые мы имеем, которые может дать человеку нынешнее образование, не может достичь представления о своём положении во Вселенной. Вы только вспомните всё то, что человеку сегодня предоставляется в школе. Даже самым маленьким детям это сегодня уже предоставляется; по крайней мере, то, что им говорится, говорят таким словами, в которых уже заключено то, что мы хотим высказать. Вспомните, что сегодня человек вырастает под влиянием представления: вот Земля; она с известной скоростью летит через Вселенную, а вне Земли находятся Солнце, планеты и неподвижные звезды. И то, что говорится о Солнце, о планетах, о звездах, является в лучшем случае своего рода мировой физикой, не более того: является всемирной механикой, всемирной физикой.
Имеет ли то, что говорят сегодня астрономы, то, что вообще наша образованность говорит о мироздании, какое-либо отношение к тому человеку, который обитает, странствуя по Земле? Без всякого сомнения - нет! Не правда ли, для естественнонаучного мировоззрения человек представляет собой немного более развитое животное; он рождается, умирает, его хоронят и так далее. Так идет от одного поколения к другому. Вовне, в великом мировом пространстве разыгрываются события, которые могут быть рассчитаны математически, как в огромной мировой машине. Но какое отношение имеет к нынешнему человеку разумному всё то, что разыгрывается вовне, в великом мире, какое отношение это имеет к тем, кто рождается и умирает здесь на Земле, как более высокоразвитые животные? Пасторы, священники не знают, как на место этой, не приносящей утешения мудрости поставить иную мудрость. И поскольку они не знают этого, то говорят, что они вообще не занимаются этой наукой, познанием, а вера должна иметь совершенно иное происхождение.
Нам нет необходимости распространяться об этом далее. Однако существуют две совершенно разные вещи: то, о чем говорит атеистическая наука, и скудный, наспех скроенный теистический элемент, оправдывающий так называемые верования того или иного церковного исповедания. Было необходимо, чтобы ранние воззрения относительно Вселенной в человеческой эволюции на некоторое время уступили место нынешним воззрениям. Нам не нужно заходить далеко назад, хотя сегодня об этом и не думают. Ещё недавно у людей было сознание о том, что они странствуют здесь по свету, их рождают и хоронят не в качестве просто высокоразвитых животных, но что они находятся в связи со звездным миром, в связи со всей Вселенной. Они знали об этом по-своему, на свой манер, иным образом, нежели теперь. Тем не менее они по-своему знали о связи со Вселенной. Но и Вселенную тогда должны были представлять себе иначе.
То мировоззрение, которое сегодня преподносится даже детям, было немыслимо в 12, 13 столетиях. Тогда нельзя было бы даже помыслить о том, чтобы где-либо имелось такое воззрение на мир звезд. Как и сегодня человек смотрел вверх на звезды, он смотрел вверх на планеты, но он не только вычислял, как это делают сегодня астрономы, посредством математики рассчитывая орбиты планет. Нет, он имел следующее представление: там вверху находится некий шар, шарообразное тело, которое движется через небесное пространство, однако средневековая наука видела в каждом шаре тело какого-то духовного существа. Считалось бы сущим вздором представлять себе в качестве планеты чисто материальную сферу. Прочтите об этом у Фомы Аквинского. Вы всюду найдете, что он в каждой планете видел ангельский разум, ангельскую интеллигенцию, - не английскую, а именно ангельскую интеллигенцию, - ангельский разум. Также и в остальных звездах. Тогда не представляли себе Вселенную так, как фабрикуют её сегодняшние астрономы. Однако ради продвижения вперед, на некоторое время, - я бы сказал, - потребовалось изгнать душу из Вселенной, чтобы представлять себе некий скелет, исключительно машинную, чисто механическую часть Вселенной. Должно было возникнуть мировоззрение, Коперника, Галилея, Кеплера. Но только глупцы видят в этих мировоззрениях некую окончательную ценность. Эти мировоззрения носят начальный характер, они должны быть развиты дальше.
Духовная наука уже сегодня знает о некоторых вещах, которые ещё неизвестны внешней астрономии. Важно то, чтобы именно эти вещи, о которых знает духовная наука, но ещё не знает внешняя астрономия, переходили в общечеловеческое сознание. И если сегодня они, эти понятия, кажутся трудными, они станут такими, что их можно будет давать даже детям; именно для детей они смогут стать неким важным достоянием, необходимым для того, чтобы душа сохранилась живой. Но мы пока вынуждены обсуждать эти вещи, используя сложные понятия. Ибо до тех пор, пока духовная наука будет восприниматься во внешнем мире так, как она воспринимается теперь, не будет условий, при которых эти вещи могли бы быть отлиты в такие понятия, в такие представления, которые необходимы для того, чтобы стать предметом воспитания детей.
Кое о чём, например, современная астрономия не знает; она ничего не знает о том, что Земля, когда она мчится через Вселенную, мчится слишком быстро. Она, эта Земля мчится слишком быстро. И поскольку она мчится слишком быстро, головное развитие у нас оказывается более быстрым, нежели в том случае, если бы Земля двигалась настолько медленно, чтобы соответствовать всей нашей продолжительности жизни. (Голова, как сказано, развивается примерно до 27 лет, тогда как остальной организм развивается всю жизнь – примеч. перев.) Скорость развития нашей головы, быстрота нашего головного развития связана с тем, что Земля слишком быстро мчится через Вселенную. Наша голова сопутствует этой скорости, тогда как весь остальной организм этой скорости не сопутствует; наш остальной организм отстает от космических событий. Наша голова, которая, будучи шаром, подражает строению неба, должна проделывать то же самое, что проделывает в космическом пространстве Земля.
Наш остальной организм, который не является подражанием всему мирозданию, не проделывает этого совместно с ним, он развивается медленнее. Если бы весь наш остальной организм сопутствовал скорости Земли, развивался в соответствие со скоростью Земли, мы все никогда не смогли бы становиться старше двадцати семи лет. Тогда двадцать семь лет были бы в среднем продолжительностью жизни человека. Ибо, на самом деле: наша голова, наш «шар» оказывается завершенным к двадцатисемилетнему возрасту; если бы дело было только в нём, человек мог бы умирать в двадцать семь лет. Лишь вследствие того, что остальной человек предрасположен для более долгой продолжительности жизни, и его силы после двадцати семи лет постоянно притекают к голове, мы живём так долго, как мы живём. Духовная часть остального человека является тем, что доставляет свои силы к голове. Сердечная часть обменивается своими силами с головой. Если человечество когда-либо узнает, что оно имеет двойственную природу, природу головы и природу сердца, тогда оно узнает и то, что голова подчиняется совсем иным мировым законам, нежели остальной организм. Тогда человек снова окажется внутри всего Макрокосмоса. Тогда человек не сможет развивать иных представлений, как те, когда он говорит: здесь на Земле я нахожусь не только в качестве высшего животного, я не только рождаюсь и умираю; нет, я есть существо, которое построено из всей Вселенной. Моя голова построена для меня, исходя из всего Космоса; Земля присоединяет, приращивает ко мне остальной организм, который не сопутствует движениям Космоса в той же мере, в какой им сопутствует и содействует голова.
Так что если человека не рассматривают абстрактно, как делает это современная наука, но рассматривают его как некий образ в его двойственности: как человека головы и как человека сердца в связи с Космосом, тогда человек снова включается в космическое целое, включается в Космос. И я знаю нечто, как знают это также и другие, способные судить об этом. Я знаю: если человек сможет составить себе теплые, сердечнее представления, как смотря на человеческую голову, он видит в этой человеческой голове отображение всего усеянного звездами мирового пространства с его чудесами, тогда в человеческую душу будут входить все образы, имеющие отношение к связи человека с дальней, самой отдаленной Вселенной. Эти образы, эти картины станут формой сообщений, рассказов, которых мы сегодня ещё не имеем. Эта форма сообщений, эти рассказы будут не абстрактным, но эмоциональным выражением того, что мы сможем вливать, в сердца самых маленьких детей так, чтобы эти сердца самых маленьких детей ощущали: здесь на Земле я нахожусь как человек, но в качестве человека я являюсь выражением всего усеянного звездами мирового пространства; во мне высказывает себя весь мир. На уровне ощущений можно будет воспитать человека как члена всего Космоса. Таково первое условие.
Другое условие состоит в следующем. Всё воспитание, всё преподавание мы ориентируем на то, чтобы человек был уверен: в его голове он является отображением, оттиском Космоса, а в его остальном организме он имеет то, что перерабатывается всем Космосом, притекая по каплям сверху в качестве душевной активности и становясь здесь на Земле самостоятельным в человеке. Тогда это будет особым внутренним переживанием. Представьте себе этого двойственного человека, которого я хочу теперь изобразить в такой курьёзной форме. Если он будет знать; тут в его кожу на бессознательном уровне из всего Космоса приходит то, что представляет собой тайну всех звезд.
Рис.
Оно возбуждает силы головы человека, тогда как человек в течение всей своей жизни перерабатывает это посредством своего остального организма, консервируя его тем самым здесь на Земле, пронося через смерть, и снова внося эту эманацию звёзд в духовный мир. Если это станет живым ощущением, тогда человек познает свою двойственную природу, он познает себя как человека головы и человека сердца. Ибо то, о чём я говорю сейчас, связано с тем, чтобы человек учился разгадывать самого себя, учился говорить себе: когда я всё больше и больше становлюсь человеком сердца, когда я ещё молод, то старея, я, -вследствие того, что дает мне сердце, - вижу то, что я, будучи ребенком, изучил в молодости посредством головы. Сердце смотрит вверх на голову, и сердце видит в голове отображение всего звёздного неба. Но и голова будет смотреть на сердце и будет находить в сердце тайны загадки человека, будет учиться раскрывать истинное существо человека в сердце.
Человек будет чувствовать себя воспитанным так, что будет говорить себе: конечно, я с помощью моей головы могу чему-то научиться. Но когда я живу, когда я живу, идя навстречу смерти, которая должна привести меня в духовный мир, всё то, что я изучил посредством головы, однажды оплодотворится любовью, поднимающейся из остального организма и станет чем-то совершенно иным. Во мне как в человеке существует нечто такое, что имеется только во мне как в человеке: я должен ожидать чего-то. В этих словах заложено многое, и это весьма многозначительно, если человек будет воспитан так, что говорит: я должен ожидать чего-то. Мне будет тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят лет и когда я от десятилетия к десятилетию буду становиться старше, мне навстречу, вследствие старения, выступит нечто от тайны человека. Я должен ожидать чего-то от того, что я живу.
Представьте себе, что если это не просто теория, если это жизненная мудрость, социальная мудрость жизни, то ребенка следует воспитывать так, чтобы он знал; я могу чему-то учиться, но тот, кто меня воспитывает, имеет в себе нечто такое, чему я не могу научиться; для того, чтобы я смог найти это в самом себе, я должен сначала стать таким же старым, как и он. Если он воспитывает меня, он даёт мне тем самым нечто такое, что должно быть для меня священной тайной, ибо, хотя я и слышу это из его уст, но в себе найти не могу. – Представьте себе то, что будет вновь создаваться из отношений между ребенком и стариком, - что в наше время полностью изгладилось, стёрлось, - если человек будет знать: возраст жизни даёт нечто такое, чего надо дожидаться. Если я ещё не достиг сорока лет, во мне не может обретаться та сумма тайн, которая может находиться в том, кто уже достиг сорока лет. И он сообщает это мне; я получаю в качестве сообщения то, что я не могу узнать сам по себе. – Какие общечеловеческие общественные связи завязываются благодаря тому, что таким образом с новой серьёзностью, с новой глубиной входит в жизнь!
Эта серьёзность, эта глубина – и есть то, чего так не хватает в нашей жизни; их нет в нашей жизни, поскольку наша жизнь по преимуществу уважает лишь головное знание. Но вследствие этого отмирает истинное социальное начало, оно идет навстречу уничтожению, ибо здесь на Земле обитают люди, которые совсем не знают о том, кем они являются, которые воспринимают всерьёз только то, что имело место до их двадцати семи лет. Всю остальную жизнь они используют на то, чтобы нести в себе кадавр, труп, используют ради останков, а не ради преображения всего человека в нечто такое, что могло бы проносить юность даже через смерть.
Поскольку этого не понимают, поскольку наступила эпоха, которая не может этого понять, постольку все эти относящиеся к духовности вещи остаются нежелательными, о чём я должен был говорить вчера в связи с Фридрихом Шлегелем. Это был гениальный ум, он понимал многое, но он не знал, что необходимо новое духовное откровение. Он попросту верил в то, что можно придерживаться старого христианства. На словах, в словесных сочетаниях он во многих отношениях высказывал нечто верное. Представьте себе, мне хочется сообщить вам одно место из последнего доклада Фридриха Шлегеля за 1828 год. Он пытается доказать, как он говорит: «что в её ходе», - имеется в виду мировая история, - «надо познать божественную направляющую руку и божественную судьбу. Надо познать, что не только земные, видимые силы участвуют в этом развитии и в тормозящих его противоречиях, но что сила, частично находящаяся под божественным воздействием направляется против невидимых властей. Я надеюсь, что убеждение в этом, - пусть даже не доказанное математически, - что было бы тут неуместным и неприемлемым, - мне удастся постепенно пробудить и живо обосновать.
Итак, человек переживая историю, подключает к истории божественные силы и вместе с этими божественными силами ведет борьбу против противодействующих духовных властей. Он выражается радикально: противодействующие духовные власти. Он имеет представление об этом, он это предчувствует, но живого сознания об этом ему недостаёт. Ибо настоящую науку о духе он в известном отношении избегает. С третьего столетия нашего летоисчисления, в западных странах возникло предубеждение против внушений ложного гнозиса. Именно тогда это называли внушениями ложного гнозиса. Тогда постепенно подошли к тому, чтобы отклонять всё то, что человек мог бы знать о духовных мирах. В ту пору случилось так, что даже религиозные импульсы готовились на основе материализма. Эти религиозные импульсы не смогли воспрепятствовать тому, что мы сегодня, в сущности, не имеем того, что мы должны были бы давать молодежи. Наша наука не служит молодёжи, ведь человек в более позднем возрасте может всего лишь помнить эту науку: стать мудростью сердца эта наука не может.
Даже в религиозной области дело обстоит так же. В конце концов, человечество стало, - я бы сказал, - продвигаться к двум экстремальным положениям. Охватывать, понимать сверхчувственного Христа человечество почти разучилось. Оно ничего не желает знать о той космической власти, о которой духовная наука должна говорить снова как о власти Христа Иисуса. По одну сторону находится весьма милое, действительно проникнутое любовью представление всего того, что развивалось по ходу средневековья и нового времени благодаря поэтам, благодаря музыкантам; некое проникнутое любовью, милое поэтическое представление, которое связывалось с младенцем Иисусом. Однако на протяжении всей жизни человека на религиозном уровне то, что было связано с представлением об этом дорогом младенце Иисусе не могло принести удовлетворения! Характерно то, что прямо-таки парадоксальная любовь выражалась в бесчисленных песнопениях и тому подобном, посвященном этому любимому маленькому Иисусу. Против этого ничего нельзя возразить, но одного этого было недостаточно.
Это было первым, где человек, не будучи в состоянии подняться к более великому, действовал в малом, чтобы, по крайней мере, иметь хоть что-то. Но заполнить жизнь это не могло. А по другую сторону находился «bon dieu citoyen», «добрый бог граждан» с которым мы на Рождество познакомились благодаря словам Генриха Гейне, - добрый гражданский бог Иисус, лишенный всякой божественности, бог либеральных пасторов и либеральных священников. Верите ли вы в то, что он действительно мог охватить эту жизнь? Верите ли вы особенно в то, что он мог бы пленить молодёжь? Он с самого начала базировался на мёртвом продукте теологии, даже не на теологическом продукте, а на продукте истории теологии. Но человечество также и в этой области сильно отдалилось от того, чтобы направлять взгляд на то, чем является в истории духовная сила, власть духа.
Почему это происходит? Потому что на протяжении некоторого времени человечество должно было предаться чисто материалистическому рассмотрению мира. Но наступило время, когда должно совершиться преображение пригодного для спиритуализации современного знания о природе в сердечное знание. Наше естествознание является или до смешного плохим, если остаётся как есть, или же чем-то чрезвычайно величественным, если оно преображается в сердечную мудрость, мудрость сердца. Ибо тогда оно становится духоведением, духовной наукой. Древняя, более старая наука, которая имеется в некоторых традициях, уже преобразила головную науку в сердечную науку. Новое время не обладает дарованиями для того, чтобы преобразить в сердечную науку то, что оно до сих пор заново достигло как головную науку. Вследствие этого происходит то, что особенно в социальной области единственно действенную работу производит головная наука, создавая тем самым некий односторонний продукт, с которым мы имеем дело.
Голова человека может вообще ничего не знать о существе человека. Поэтому если голова человека размышляет о существе человека, - что имеет место в социальных связях, - то эта голова должна будет осуществить в совместной социальной жизни нечто совершенно чуждое этой жизни; это и есть современный социализм, который находит своё выражение в социал-демократической теории. Нет ничего, что являлось бы чисто головным знанием в большей степени, чем марксистская социал-демократия, причём лишь потому, что остальное человечество вообще пренебрегает заниматься мировыми проблемами, так что единственно в этих кругах занимаются социальными теориями. Остальные всего лишь, - мне хотелось бы остаться вежливым, - пользуются подсказкой профессорских мыслей, которые всегда традиционны. Однако головная мудрость стала социальной теорией. Это означает, что посредством одного инструмента пытаются обосновать социальную теорию, которая наименее подходит для того, чтобы что-либо узнать о сущности человека. Это фундаментальная ошибка современного человечества, полностью раскрыть которую можно будет лишь тогда, если станет известно, как обстоит дело с головной и сердечной мудростью. Голова никогда не сможет опровергнуть социализм, марксистский социализм, поскольку голова в наше время должна выдумывать. Опровергнуть марксистский социализм может лишь духовная наука, поскольку духовная наука является головной мудростью, преображенной сердцем.
Чрезвычайно важно, чтобы на это обратили внимание. Вы видите, почему даже такой человек, как Фридрих Шлегель, обладал негодными средствами при рассмотрении старости, возраста, несмотря на то, что он видел и понимал: человек снова должен усвоить взгляд на невидимое, на невоспринимаемое, циркулирующее среди нас. Однако наше время требует направить взор на это невидимое. Невидимые силы всегда находились здесь, как это предчувствовал Ф.Шлегель; невидимые силы сотрудничали и содействовали тому, что происходило с человечеством. Но человечество должно развиваться. В известной степени дело дошло до того, что на протяжении последних столетий человечество не уделяло внимания сверхчувственным, невидимым силам, например, в социальной жизни. В будущем дело так идти не может. В будущем по отношению к реальным условиям дело так не пойдёт. Я мог бы привести много примеров на эту тему: я хочу привести один.
В течение второй половины последнего десятилетия я говорил об этом с других точек зрения. Кто рассматривает социальные отношения в Европе, как складывались они с 8, 9 столетий по Р.Х., тот знает, что к структуре европейской жизни подключалось самое разное. Самое разное врабатывалось в эту сложную европейскую жизнь, которая на Западе придерживалась афанасийского христианства. Последнее, - как я рассказывал об этом здесь на прошлой неделе, - было оттеснено назад на Восток; то древнее христианство, сохранившее древнее родство с азиатскими традициями, русское христианство, ортодоксальное православное христианство. По мере того, как постепенно, из консервативного романского начала, - с заново оживленным германизмом и славянством, - в Европе создавалось некое дифференцированное тело. На Западе формировались различные европейские члены этого европейского социального целого, некоего сложного организма. До сих пор можно было двигаться в нём, оставляя без внимания то, что жило в нём невидимо, не будучи воспринято; ибо конфигурация Европы имеет в своей структуре много сил. Однако некой важной, существенной силой в этой структуре, среди прочего, являлось то отношение, в которое была поставлена Франция по отношению ко всей остальной Европе. Я имею в виду теперь не только политическое отношение. Я имею в виду отношение в целом, всё отношение Франции к остальной Европе и понимаю под этим всё то, что какой-либо европеец мог почувствовать в ходе столетий с 8,9 веков по Р.Х. по отношению к тем, кто причислял себя к французскому началу. Своеобразие тут состоит в том, что как только актуализировались отношения остальной Европы к Франции, эти отношения остальной Европы к Франции выражались на уровне чувства симпатии и антипатии. Тут мы должны были иметь дело с симпатией и антипатией. Однако так дело обстояло с чистым феноменом физического плана. Можно понять, что в Европе разыгрывалось между Францией и остальной Европой в смысле человеческих отношений, если изучать то, что изживали на физическом плане сердца, человеческие души. Во всяком случае, то, что, будучи вне Франции, развивалось по отношению к Франции, надо понимать, судя по отношениям физического плана. Вот почему тут не вредило то, - другие отношения в Европе складывались в Европе подобным же образом, - тут не вредило, если избегали рассматривать то, что разыгрывалось в этих делах, будучи связано со сверхчувственными силами, поскольку симпатии и антипатии устанавливались в соответствие с отношениями физического плана.
Многое из того, что разыгрывалось в течение столетий, становилось иным. Мы стоим перед мощнейшим переворотом, даже касательно самых внутренних отношений, проходящих через европейскую социальную структуру. Не следует полагать, что это говорится с легким сердцем, когда я повторно обращаю ваше внимание на то, что эти вещи следует считать более важными, нежели это склонны делать сегодня. Мы стоим перед мощнейшим переворотом, и необходимо, чтобы в будущем люди направили свои глаза, свои душевные очи на духовные отношения. Ибо на основании отношений физического плана больше нельзя будет понять то, что происходит. Это можно будет понять только в том случае, если смогут привлечь к рассмотрению духовные отношения. То, что разыгралось в марте (1917), - падение царизма, - имеет метафизический характер. Это падение царизма можно понять только в том случае, если принять к сведению этот метафизический характер.
Мы, будучи между нами, можем непредвзято обсуждать такие вещи. Почему вообще существовал царизм? Этот вопрос может быть понят в неком более высоком смысле, нежели во внешнем тривиальном историческом смысле. Так почему же вообще существовал царизм? Если отвлечься от отдельных настроенных пацифистски упрямцев, которые видят нечто серьёзное в балагурстве царского манифеста о мире, надо сказать: даже те, кто по всяким причинам хорошо относились к русскому государству, не любили царизм! А у тех, кто любил его, эта любовь, наверняка не была настоящей. Так почему всё же существовал этот царизм? Царизм существовал, - мне сейчас хочется высказать нечто парадоксальное, нечто экстремальное, - для того, чтобы Европа могла нечто ненавидеть. Эта ненависть была нужна Европе как пристяжная лошадь для чего-то другого. Царь должен был существовать для того, чтобы в то же самое время служить пунктом, объектом, на котором концентрировалась бы ненависть. Ибо подготавливалась волна ненависти, о которой в эти дни уже можно судить внешним образом. То, что разыгрывается сейчас, преобразуется в мощное чувство ненависти, которое больше не понять так, как раньше можно было понять на физическом плане, - как я это уже излагал, - понять симпатию и антипатию. Ибо тут будут ненавидеть не только люди. Средняя и Восточная Европа будут ненавидимы, но не людьми, а некоторыми демонами, которые будут обитать в людях. И уже наступает время, когда Восточная Европа будет, вероятно, ненавидима ещё больше, чем Средняя Европа.
Эти вещи должны быть поняты, мы не смеем принимать эти вещи легкомысленно. Но они могут быть поняты только тогда, если люди решатся искать связь с духовным миром. Ибо должно было придти нечто, что такие мыслители, как Фридрих Шлегель уже немного предчувствовали, но ещё не видели корней и основ этого. Должно произойти то, чтобы эти вещи были непредвзято охвачены душевным зрением для того, чтобы человек мог оглянуться назад, на последние столетия, на то, что они принесли; тогда он сможет работать над тем, что должно быть основано.
Среди прекрасных тезисов, которые порой находятся в лекциях Шлегеля, есть также и то, что в развитии человечества играет роль внутренний мир души и правдивость этого внутреннего мира души; что вредно любое политическое идолопоклонство. Это прекрасный тезис Фридриха Шлегеля. Это политическое идолопоклонство, как оно охватило нашу эпоху! Как господствует оно в наше время! Это политическое идолопоклонство само порождает прекрасные симптомы, по которым можно определить его наличие.
Однако необходимо видеть эти связи насквозь. Надо ощущать, что живёт в наше время. У нас нет возможности, - мы это понимаем, как только бросаем взгляд на истинное существо головного и сердечного человека, - мы сегодня, если только мы не углубляем знание до уровня сердца, не имеем возможности дать нашим детям то, в чём они нуждаются, чтобы на протяжении жизни сохранять юношескую жизнеспособность. У нас такой возможности нет. Это должно быть заложено, мотивировано, это должно придти. Мы можем сказать, если желаем резюмировать эти вещи парой слов: сегодня школьное наставничество целиком и полностью не в состоянии выполнить свою задачу. То, чем является школьное наставничество, преподавание, на мировом уровне чуждо истинному существу человека. Но мир находится под угрозой того, что им завладеет некий шульмейстер, некий «школьный наставник», почитаемый политическими идолопоклонниками. (Имеется в виду американский президент Вудро Вильсон – примеч. перев.) Таким шульмейстерством, которое менее всего подходит для руководства человечеством на настоящем отрезке времени, становится большая политика.
По крайней мере, некоторые люди должны увидеть эти вещи, ибо эти вещи глубоко связаны с глубинными познаниями, овладеть которыми можно единственно попытавшись, хотя бы немного проникнуть в тайну человечества. С влечениями и инстинктами, с шовинизмом и национализмом сегодня нельзя ни понять мир, ни как-либо управлять им; для этого единственно нужна добрая воля, которая хочет проникнуть в истинную действительность. Давайте завтра поговорим об этом дальше.
