327. Всю греко-латинскую эпоху можно разбить на три периода: первый — от 747 г. (основание Рима) до 27 г. до Р.Х.; второй — от 27 г. до 693 г. по Р.Х.; третий — от 693 г. до 1413 г. "В первый период человеческие души развивались из внутренних основ человеческого развития (имеются в виду люди, жившие в бассейне Средиземного моря), так что как души они теряли связь со всеобщим духовным миром". Предыдущее развитие души ощущающей в египетскую культуру эту связь переживало постоянно. "И в отношении этого космического чувства в VIII столетии до нашего летоисчисления наступил кризис, настоящая катастрофа в среде человечества". Иссякло старое ясновидение, а с другой стороны восходила греческая культура, в основе которой лежало переживание человеком самого себя как обособленного существа, а не как члена космоса. Человеческую всеобщность, всеобщую человеческую жизнь переживал он теперь в себе.
     "С одной стороны, мы имеем поток живущего в той культуре человечества, а с другой — тот поток, внутри которого разыгралась Мистерия Голгофы. Оба они протекают некоторым образом рядом один с другим. Такое могло происходить благодаря тому, что в то время, как совершалось божественное событие, человек, культурный человек, отпал от богов, жил жизнью, не имевшей никакой непосредственной связи с духовным. ...
     Такое отношение проходящих рядом друг с другом внешней культуры и мистериального события было немыслимо ни в один из предыдущих культурных периодов человечества... всегда протекавших в тесной связи с Божественно-духовным".
     Во второй отрезок времени (27-693 гг.) профаническая культура Средней Европы приняла Событие Христа, но чисто внешне, так что продолжала держаться вдали от внутреннего понимания Мистерии Голгофы. "Все, что могло вести к пониманию Мистерии Голгофы, объявлялось ересью; и при этом пытались облечь в тривиальные формулы то, что в эти формулы ни в малейшей степени облечься не может".
     Понять этот период можно в том случае, если иметь в виду, что "человечеству была определена вера, что все человеческое познание, все человеческие ощущения годятся лишь для чувственного, посюстороннего". Кончилось все тем, что в VIII, IX вв. над европейским человечеством простерся род затмения в отношении связи человеческой души со сверхчувственным. И такое явление, как Бернард Клервоский (1091—1153), типичное для того времени, являет нам полное энтузиазма стремление остаться по ту сторону физически-чувственного. "Он говорит: меня может постичь грех; правильное же есть нечто такое, что протекает само для себя, что некоторым образом протекает по ту сторону потока, в который вылетела (упала) человеческая душа".
     Весь 3-й отрезок греко-латинской культуры проходит в стремлении доказать, что с человеческими идеями и понятиями не следует стремиться понять, что происходит в духовной действительности. Это следует передать откровению. Так образовалась сила церкви: не просто из теологических импульсов, но через направление сил познания, собственных сил души лишь на физически-чувственную жизнь, а не на познание сверхчувственного. Понятие веры образовалось не в первые столетия, а позднее. "Это понятие веры означает: в Божественно-духовное можно только верить, но знание о нем невозможно". Наследием такого представления мы живем и поныне.
     В 5-й послеатлантической эпохе эта тенденция вообще вылилась в отрицание сверхчувственного. "Развилась вера, что сверхчувственное вообще лишь измышлено человеком и никакой реальностью не обладает. Если действительно хотят понять происхождение материализма исторически-психологически, то его следует искать в церкви. Естественно, церковь также есть лишь внешнее выражение более глубоких, действующих в развитии человечества сил, но действительное познание человеческого развития поймут лишь тогда, когда совсем точно увидят, как одно действительно возникает из другого. Правоверные в 4-й послеатлантической эпохе говорили: человеческая способность познания предназначена лишь для понимания чувственных взаимосвязей; сверхчувственное должно быть предоставлено откровению, о нем нечего говорить, ибо всякие разговоры ведут к ереси, к заблуждениям. — Современный марксист, современный социал-демократ, они являются верными сыновьями того воззрения и последовательно выводимы из католицизма предыдущих столетий. Они говорят: всякая наука, достойная этого звания, может трактовать лишь только о чувственно-физических событиях; духовной науки быть не может, т.к. нет никакого духа; духовная наука есть не более, чем наука об обществе, о человеческой совместной жизни".
     "Людям говорили: ваши человеческие силы должны ограничиваться едой и питьем, а что сверх того происходит в мире — это живет над вами. Но так поступать в Западной Европе не могли; так могли поступать в Восточной Европе, и в этом состоит смысл раскола церкви на западную и восточноевропейскую. В Восточной Европе человек действительно был ограничен чувственным миром и в нем должен был развивать силы. А в мистериалъных высях, совершенно не касаясь чувственного, должно было развиваться то, что затем вело к ортодоксальной религии. Здесь было действительно строго разделено то, что человек выносил из своего человеческого, и то, что действительно было духовным миром, что как одно-единственное веяло и жило в парящем над людьми культе.
     И что могло здесь развиться? В различных нюансах здесь должно было развиться ощущение: значением, действительностью обладает, собственно, только чувственно-физическое. Можно сказать: силы которыми не пользуются, но обращаются с ними так, что запирают их в себе, не развиваются, чахнут. И если человек столетиями удерживается от того, чтобы в своем духе постигать сверхчувственное, то его силы остаются без употребления и исчезают полностью. И это полное их исчезновение мы находим в современном социалистическом мировоззрении. Несчастье состоит не в социализме, а в том, что он полностью отклоняет духовно-сверхчувственное и вынужден поэтому ограничить себя одной только социальной структурой животного в человеке. Эта социальная структура животного в человеке подготовлена надломом сверхчувственных сил в человеке. Она возникла благодаря тому, что люди были вынуждены сказать себе: мы совсем не хотим, познавая и переживая, наши души связывать с тем, что, собственно, составляет поток их жизни как таковой, который вызывает наше блаженство и в который вплетена Мистерия Голгофы.
     С чем это связано? Это связано с тем, что в 4-м послеатлантическом периоде с совершенно особой силой действовали люциферические силы. Они отделили людей от космоса; ибо эти силы постоянно стремятся изолировать человека эгоистически, отделить его от всего духовного космоса также и в знании о его связи с физическим космосом. Поэтому не было никакого естествознания в эпоху наивысшего расцвета этого отделения. Там господствовало люциферическое. И можно сказать: то, что тогда действовало в разделении чувственного знания и сверхчувственной догматики, было люциферического рода. Люциферическому противостоит ариманическое. Это два врага человеческой души. Отдача сверхчувственных человеческих сил умиранию — что затем привело к животной форме социализма, который теперь, опустошая и разрушая, должен охватить человечество — возводима к люциферическим силам. Новое, что развивается в наш век, имеет иную природу; оно более ариманической природы. Люциферическое хочет изолировать человека, отделить от духовно-сверхчувственного, предоставить его переживаниям в себе иллюзии всеобщности. Ариманическое же, напротив, нагоняет страх перед духовным, не позволяет подойти к духовному, создает иллюзию, будто бы духовное для человека недостижимо. Если люциферическое удержание человека от сверхчувственного носит более воспитательный, культурно-воспитательный характер, то ариманическое удержание от сверхчувственного, основанное на страхе перед духовным, в эпоху с XV в. прорвалось более природным образом. Люциферическое отделение от духа в жизни в большей степени смогло выступить под покровом ортодоксального Христианства на Востоке, ариманическое... — на Западе... в элементе американской культуры.
     Подобные истины, может быть неудобны, но... порядок в нашем хаосе восстановят лишь тогда, когда различные течения распознают в их истинном виде". 181 (20)

468. "Из лeгкого повседневного сумасшествия нельзя ни с какой иной помощью выбраться так уверенно, как с помощью Антропософии. Всякое безумие было бы исцелено через Антропософию, если бы люди действительно интенсивно отдались ей. Если бы кто-то захотел помешаться с помощью Антропософии, то это, поистине, была бы попытка с негодными средствами". Один профессор философии любил говаривать: ведь мы все немножко оригиналы! — Антропософом он стать не смог. 236(9)

1037. "Недавно в одной газете* можно было прочесть: "религия, представляющая собой фантастическое отражение в головах людей их отношений между собой и к природе, естественно, обречена на отмирание благодаря росту и победе научного, ясного, натуралистического понимания действительности, которое бу­дет развиваться параллельно построению нового общества". И вот, после того, что мы сегодня узнали о спящих душах современности, можно спросить себя: сколько людей прочло эту статью и при этом вздрогну­ло, как от укуса гадюки, поскольку страшнейший симптом выражен в этих строчках? Ведь не думают о том, что будет на Земле, если осуществится то, что заложено в этих словах: "Религия, представляющая собой фантастический рефлекс в головах людей..."
     "Названное в этой статье религией — это не какое-либо вероисповедание, не какое-либо спра­ведливо порицаемое религиозное исповедание, не только религия в узком смысле слова, нет, это вся нра­вственность. И если бы осуществилось изложенное в этих словах, то следствием этого было бы то, что человеческое общество по всей Земле должно было бы превратиться в стадо животных, способное только более рафинированно думать. Если окажется невозможным пробудить силы, противодействующие тому, что теперь растет на Востоке и с огромной быстротой распространяется в Азию, то вся цивилизация обречена на гибель. И тогда те идеалы могли бы осуществиться. Я не считаю справедливым, когда в отношении подобных импульсов мировой истории там, либо здесь выступают люди и как идеал рассматривают многократно изгонявшуюся мистическую болтовню в узких кру­гах, которая вопреки моим намерениям продолжает корениться в антропософски ориентированной Духовной науке; когда хотят продолжать в этом духе, не принимают во внимание того, что требуют от нас большие интересы земного человечества. Мы должны иметь волю, будучи свободными от предрассудков, всматриваться в эти большие интересы человечества. Мы должны найти для себя удобным не просто теоретически, рассудо­чно или инстинктивно, но со всей серьeзностью разобраться в (нашем) конкретном основополагающем уче­нии, которое пытаются закрыть с помощью всевозможных европейских и американских исповеданий и которое захотят закрывать и далее.
     Ведь мы знаем, какая воинственная травля теперь развязана против антропософски ориентированной Духовной науки, как насвистывают изо всех углов". И достойно сожаления, когда поддаются иллюзии, будто в том или другом углу можно убеждением побороть враждебность. "Нам не подобает идти на компро­миссы и впадать в оппортунизм. Это мы должны каждое утро ставить перед взором как особое медитативное изречение". Мы не должны оправдываться в том, что хотим донести миру тайну Христа. А именно этого-то нам и не простят в определeнных углах, особенно там, где речь идeт о вероиcповеданиях". 197(4)

________________________________________
*Газета "Базлер Форвертс" от 2.VI.1920 г. Статья "Политика советского правительства в области рели­гии"; подписана: X.N.

1039. "По сути, два течения в развитии человечества ведут теперь напряжeнную борьбу: чисто антропологическое течение, проходящее также и через политические мероприятия, хотя и в самых различных формах, и антропософское, которое сегодня ещe запрещают". 202(8)

     184. "Кто же является "материалистом по своему образу жизни?" Это человек, настолько зависящий от своей физической материи, что может выдерживать лишь несколько зимних месяцев в своей конторе, а летом должен быть непременно на Ривьере, чтобы поддержать свою жизнь. Он совершенно зависит от процессов, от комбинаций веществ. Таковы материалисты жизненной практики. Таким материалистом становится тот, кто приходит в полную зависимость от вещества, кто подчиняет свою душу всем нуждам, которые диктует нам жизнь. Это совсем другой материализм, чем тот, который живет только в идеях и мыслях. В ошибочности теоретического материализма может еще убедить теоретический идеализм, но исцелить от "практического материализма" может только подлинное углубление в Духовную науку". 124(7)

     283. После второго международного конгресса антропософского движения (Вена, 1-12 июня 1922 г.), было организовано некое враждебное ему собрание. На этом собрании один особенно материалистически мыслящий врач резюмировал другие выступления в некоего рода лозунге: война духу! 213 (10)

     482. "Когда мы повсюду теоретически и практически наталкиваемся на материализм и материализм ока­зывается сильным, то это смущает нас, ослабляя нашу инициативу. И если антропософ имеет необходимое чувство, то повсюду, вплоть до интенсивнейших импульсов своей воли он бывает смущен, наталкиваясь на теоретический и практический материализм. Но это удивительным образом подготовлено кармой. ... из это­го может возникнуть общее жизненное чувство, сводящееся к вопросу: как же мне теоретически и практически доказать материализму его ложность? И эта забота обуревает многие антропософские души... Те ве­щи, что сказаны против материализма, очень часто сказаны из доброй воли, но они не достигли ничего; они не произвели никакого впечатления на тех, кто являются материалистами в теоретическом или практи­ческом отношении. Почему? Это-то и мешает ясности в суждении. ... И антропософ должен особенно знать, что материализм правомерен. ... Но он действителен только для физической телесности". 237 (10)