239a. (14; 28) Это место, если быть честным, должно быть непонятным в таком переводе, "...ибо эти слова, опять-таки, не соответствуют тому, что должно быть в христианском смысле сказано об отношении Христа к Отцу. И я хотел бы указать на некоторые вещи, которые могут существенно способствовать переводу этого места. Дело в том, что в старые времена речь носила более сакральный характер, словом не пользовались как теперь. Мы пользуемся словами, исходя из предпосылки, что слова стоят рядом друг с другом, и мы сводим к этим словам вещи. Какое-либо слово означает то либо это. В сакральном обращении с речью такого не было. Тогда одно слово, как в живом процессе, переводили в другое, и никто не считал себя вправе, не осознав взаимосвязи, просто сказать слово "ребенок". Нет, в слове "ребенок" нужно было почувствовать, что там заключено понятие роста и что в этом процессе роста, который можно связать с существом ребенка, заключено право, — уже имея в виду все человечество — однажды употребить слово "ребенок", другой раз "юноша", третий — даже "старик".
     Итак, существовала известная текучесть в употреблении слов. И существовало родство такого пользования речью в (древних) Мистериях с тем, как пользовались ею в те времена, когда к человечеству приблизилась Мистерия Голгофы. Тогда использовали — сколь удивительным вам это ни показалось бы — попеременно, переживая их как переходящие друг в друга слова "Отец" и "Мировая Основа". И пользуясь такими понятиями, ощущали, что Мировая Основа ввиду событий, на которые указано еще в Ветхом Завете — на них со всей определенностью указывает также ап. Павел, говоря о "ветхом" и "новом" Адаме в связи с падением Ангелов, вместе с которыми пали и люди, — что эта Отчая Мировая Основа была постепенно приведена к смерти. И было так, что некоторое время в Мистериях при всяком случае те, кто должен был в них говорить, употребляли слова "отец" и "смерть" как взаимозаменяемые. Поэтому указанное место следует перевести так: "Если бы вы действительно любили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал вам: Я иду в Смерть, ибо прежде Смерть была могущественнее, чем Я". можно даже сказать "магичнее", ибо слово "магический" в речи древних Мистерий всегда было родственно слову "могущественный".
     Таким образом, здесь указывается на победу над смертью. И ученикам тут следовало, в общем-то, радоваться, ликовать, что Христос Иисус объявляет здесь: Он идет к Отцу, что в ту эпоху означало идти к Смерти.
     Можно представить себе, сколь обременительными могут кому-то показаться эти разъяснения... ибо они не созвучны с догматикой. Однако необходимо привыкнуть порой возвращаться к живому обращению с языком, со словом"... 343, с. 619-621

1337. "Грандиозный памятник остался от середины Атлантической культуры — это китайский язык. В китайском содержится нечто составное и в то же время нечто изначальное, где сам звук имеет в себе нечто внутреннее, душевное и выражает определенное отношение к внешнему миру". "В строе языка семитско-египетской культуры ясно высказывается то, что образовалось в пятой подрасе Атлантиды, в прасемитской культуре. Характерным там было вспыхивание рассудка в человеческом развитии. Здесь вырабатывается впервые логика и рассудок. ... Но язык семитов не содержит в себе атомизма китайского языка, ему присущ аналитический характер. Зато языки кавказской расы имеют синтетический характер. ... В семитском языке наличествует нечто комбинаторное, исчисляющее, логико-понятийное. Это выступает нам навстречу в египетской архитектуре, выражается в пирамидах и в грандиозных мыслеобразованиях, затем в удивительной науке, в астрологической форме астрономии". 54(6)