4а. "Взятие работы, совершенной на низшем плане, в способности существ более высокого плана есть эволюция".
     "В греческой пластике: инволюция цвета, эволюция формы. Дадим из пластики развиться живописи, тогда форму мы имеем в инволюции, цвет в эволюции. Что прежде было инволюцией, позже переходит в эволюцию.
     С XVI века начинается эпоха лично ментального и научного развития. Ей предшествует эпоха живописи и высокого ренессанса (с Чимабуе). В Микеланджело личный кама-Манас (рассудочное сознание) является в инволюции; зато цвет и пластика — в эволюции. Принцип кама-Манаса заявляет о себе, но не через себя; он в инволюции. С ходом развития кама-Манас (интеллигенция как субстанция и как интеллектуальность) должен развернуться в новом времени. Поэтому мы видим, как наука сменяет живопись. Люди словно бы сходят с картин и начинают говорить. Художник как бы предвидел будущее, но в форме и цвете. Люди нового времени переместились в науку, в ее инволюционное. Воскресший Микеланджело стал бы Галилеем. Поэтому, когда рассудок эволюционирует, мудрость инволюционирует — в поэзию. Поэзия становится хранительницей того, что исполнено мудрости. Поэтому завершение дается в виде посвященных не в теорию, а в поэзию (Гете).
     Итак, распознающий свою миссию в современности, должен инволюционирующую в ней мудрость переместить в мыслимую мудрость. Мы находимся в периоде смены инволюции и эволюции.
     Мы можем явление рассмотреть правильно лишь при условии, что обратим внимание не только на то, что эволюционирует; но также и на то, что инволюционирует. ...Что принадлежит этому миру, есть кама-рупа (астральное тело или тело вожделений), она есть данное. Кама-Манас является идеалом. Этот мир является идеалом для тех, кто идеалом рассматривает кама-рупу".
     Не от этого мира имеет человек свой идеал. И кто советует ему держаться лишь радостей этого мира, является искусителем, сатаной, противозаконным князем сего мира. Поэтому Христос, указывающий на подлинный идеал, должен полностью преодолеть искусителя. "В образной форме (в Евангелии) указывается, что преодоление последней эволюционной ступени совершается благодаря искушению. Существо, врабатывающееся из инволюции в эволюцию, постоянно ведет борьбу с уже эволюционирующим существом: рыцарь и дракон; Зигфрид и змей".Д.67/68, с. 37,24-25.

352. Человек изолирован от небесных сил; он опутан материалистической эпохой. Но в этой, пятой послеатлантической эпохе существует величайшая возможность одухотвориться. Ни для чего духовность не была столь благоприятна, как для этой эпохи. Необходимо только найти мужество изгнать торгующих из храма. Необходимо найти мужество духовную действительность противопоставить абстракциям, вещам, чуждым действительности".180 (11)

354. "Наша задача сегодня состоит в том, чтобы оккультное постичь в Манасе, в чистом элементе мысли. Постижение спиритуального в этом тонком дистилляте мозга составляет, собственно, миссию нашего времени. Сделать эти мысли столь сильными, чтобы они имели в себе нечто от оккультной силы, — такова поставленная нам задача".97 (12)

366. "Но еще одно связано с особенностью пятой послеатлантической эпохи, что человеку следовало бы каждый день заново записывать в душе, чего он не должен бы забывать, хотя именно это он особенно склонен забывать: борцом за спиритуальное должен быть человек в пятую послеатлантическую эпоху; он должен пережить, что его силы засыпают, если он не подстегивает их на завоевание спиритуального мира. В наибольшей мере человек предоставлен своей свободе в пятую послеатлантическую эпоху! ...Идеей человеческой свободы должно быть испытано все, что постигает человека в этой эпохе. Ибо усни человеческие силы — и все до некоторой степени могло бы впасть в еще более худшее состояние. В пятой эпохе человека не следует вести как ребенка. Хотя некоторые братства видят идеал в том, чтобы вести его именно так, как это было в 3-й и 4-й послеатлантических эпохах. Но они не правы; они не делают того, что нужно человеческому развитию. ...Особенно важно в наше время говорить об истине. ...Дальше не следует идти, как только до рассказа, до сообщения об истине; дальнейшее должно проистекать из свободного движения".178 (8)

367. "Те, кто сегодня удерживает людей от Духовной науки, хотят не более не менее, как принудить их не сознательно, а бессознательно проходить мимо Стража Порога, который именно в нашу эпоху выступает на горизонте человека". В течение 2160 лет, начиная с 1413 г., люди должны в одной из инкарнаций пройти мимо Стража Порога и пережить хотя бы отчасти то, что можно пережить возле него.188 (1)

374. "Если люди пойдут по пути природы, то в шестой послеатлантической культуре "я" будет действительно выключено ... В пятую эпоху люди должны подняться до "я", но они могут снова его утратить, если не будут искать его внутренним усилием".
     "Как теперь мы можем лишь говорить об эф. теле, а во внешнем мире этому не верят, так в будущем (в 6-й культуре) перестанут верить (те, кто отстанет. — Сост.), что видимые цвета имеют какое-либо объективное значение; их станут приписывать лишь субъективным переживаниям". Все более материализованной, геометризованной, серой будет становиться внешняя природа.166 (5)

544. «В твердом земном элементе живут духовно-элементарные существа (гномы). ...Как человек состоит из плоти и крови, так эти существа состоят из умности, из сверхумности. Эти существа обладают еще одной особенностью. Если взять какой-либо земной элемент, внутри которого странствуют такие элементарные существа умности, и попробовать выжать его, как губку -- духовно-душевно, разумеется, -- то из него начнут выходить эти существа. И им не будет конца. Их нельзя сосчитать. Если вы сосчитаете до трех, то их окажется уже не три, а больше. Своей сверхумностью они покажут, что 2 х 2 = не 4, а 7 или 8».212 (8)
     «Гномы -- покинутые существа высшей свободы; они чувствуют себя совершенно независимыми во Вселенной, но потому же они чувствуют себя совсем неуютно в солнечном; смерть держит их постоянно за воротник».
     «Гномы являются в некотором роде выпавшими из мирового строя существами; из своей напряженной внимательности они развивают грандиозный опыт и несут его далее.
     Гномы хотят представлять тайны строения мира, иметь их в своей природе и служить опорой грядущих миров; они являются стремящимися к спокойному наслаждению строением мира».
     «Когда Луна приближается к Земле, гномы используют ее субстанцию, чтобы постепенно превращать Землю в пыль и затем земной субстанции Земли давать структуру, некоего рода остов».Д.40, с. 22, 29

337. Греки создали Олимп — воспоминание об атлантических богах. Пятой культуре вспоминать нечего. Поэтому она бездуховна. Она должна смотреть только вперед. Сознание эпохи должно быть апокалиптическим.106 (2)

338. "Пятая послеатлантическая эпоха есть начало умирания Земли".182 (4)

343. "Различные народы пятой послеатлантической культуры должны взаимодействовать, чтобы привести к выражению душу сознательную. ...Если правильно рассмотреть жизнь, то отовсюду мы получим подтверждение той истины, что наше время представляет собой изживание души сознательной".168 (4)

357. "В следующих один за другим периодах эволюции человек вступает в новые импульсы развития. Он должен воспринять до определенной степени то, что требует от него его время. В первую послеатлантическую эпоху люди должны были воспринять в себя душевно-духовные импульсы, делавшие возможным в особенности сохранить выработку эф.тела... (и т.д.). Представим себе, что в пятом послеатлантическом периоде человек воспротивится воспринять нечто из того, что необходимо в эту эпоху. ...Тогда определенный член человеческой телесности (у белой расы), и прежде всего кровь осталась бы без того, что должно бы было в нее прийти, если бы человек не противился своей эпохе. Этому члену телесности тогда не хватило бы того, что как соответствующая субстанция и ее силы должно быть пронизано правильным образом. В результате эта субстанция и присущие ей силы, хотя и не в той степени, как у трупа при выхождении "я", стали бы жизненно больными, и человек носил бы это в себе как яд. Отставание от эволюции, таким образом, означает, что человек пропитывается ядовитым формо-фантомом. Восприми же он то, что соответствует его культурной эпохе, — и этот фантом, который он носит в себе, растворился бы через новый склад души. В противном случае он коагулируется в теле.
     Отсюда происходят болезни культуры, культурный декаданс, всякого рода душевная пустота, ипохондрия, странности, неудовлетворенности, капризность и т.д., а также все атакующие культуру, противящиеся культуре инстинкты. Ибо или человек принимает культуру своей эпохи, приспосабливается к ней, или он развивает соответствующий яд, который выделяется и может быть растворен только через приятие культуры. ...Действие яда — это всегда есть в то же время и агрессивные инстинкты".
     "Носить в себе такой ядо-фантом означает делаться несчастным человеком, которого в наше время называют нервным, неврастеником, неуживчивым, монистом, материалистом; ибо эти свойства часто, намного чаще, чем думают, зависят от физиологических оснований, оттого, что яд, вместо того, чтобы поглощаться, отлагается". 174 (14)

358. . "Как, воспринимая рождение и смерть, констатируешь путь их движения изнутри наружу, точно так же в пятом послеатлантическом периоде человек должен развить в своем внутреннем нечто такое, что в шестом периоде пойдет путем, ведущим наружу. И это — зло. Зло развивается во внутреннем существе человека в течение пятой послеатлантической культуры; и оно должно изливаться наружу, быть пережито вовне в шестой культуре, как в пятой культуре переживаются рождение и смерть. ...
     В четвертой послеатлантической культуре Христос Иисус развил Свой Импульс для земного человечества исходя из смерти. И можно сказать; исходя из последовавшей тогда смерти возникло то, что влилось в человечество. Так, исходя из зла, удивительным, парадоксальным образом человечество пятой культуры будет приведено к обновлению Мистерии Голгофы. Переживанием зла будет вызвано то, что Христос сможет явиться вновь, как в четвертой культуре Он явился благодаря смерти".185 (4)

359. "Если бы духи тьмы остались наверху, в духовных сферах, то они смогли бы стать препятствием для этого излияния вниз (Духовной науки). После их низвержения ничто не препятствует излиянию духовной мудрости; но с тех пор они могут вводить в заблуждение, могут затемнять души...
     Однако все это не должно служить поводом для стенаний или чего-то подобного, а только для укрепления силы и энергии души человека в ее стремлении к спиритуальному. Ибо, если в этой послеатлантической эпохе людьми будет достигнуто то, что может быть достигнуто через вчленение силы зла в созидательном смысле, то одновременно с этим будет достигнуто нечто колоссальное: тогда человечество этой послеатлантической эпохи будет знать нечто из тех представлений, которые больше, чем... все когда-либо бывшее на Земле. Например, явление Христа через Мистерию Голгофы произошло в четвертой эпохе, а усвоение Его человеческим рассудком становится возможным только в пятой. В четвертой эпохе люди могли понять, что они имеют что-то такое в Импульсе Христа, что они, как души, проносят сквозь смерть; это стало достаточно ясно через павлово Христианство. Но еще более значительное наступает в пятой эпохе, в которую человеческие души познают, что в Христе они имеют Помощника для претворения сил зла в добро".178 (8)

568. "Наша культурная эпоха достигнет своей цели благодаря тому, что Христа познают как Того, Кого можно воспринять из астрального мира как внутреннее представление. Как эфирный облик возвещает Он о Себе из астрального мира. В следующую эпоху, в эпоху душевных движений, особенно будет развита душевная жизнь, чтобы видеть Христа астрально, а затем, в эпоху моральности, Христос возвестит о Себе как Высшее, что только может пережить человек, как Я, сияющее с высшего Девахана". 143 (2)

574. "Все, что мы можем видеть вокруг себя как минеральную, растительную и до определенной степени также и животную жизнь... во всей этой природе, взятой без человека, нет никаких богов. Это должно быть увидено! В этой лишенной человека природе столь же мало богов, сколь мало остается от устрицы в раковине, из которой она удалена. ...Когда мы смотрим на природу, мы смотрим на прошлое духовности и на то, что от этого прошлого духовности осталось как остаток. Поэтому нет никакой возможности прийти к истинно религиозному сознанию через одно только созерцание природы. ...Элементарные существа, низшие духовные существа — это суть нечто другое".
     "Но где находятся боги, те боги, которых мы должны называть творящими? — Внутри человеческой кожи, в человеческих органах пребывают, собственно говоря, творящие боги. Люди в своей сути являются носителями Божественно-духовного. В будущем не будет этих облаков, минералов, растений и даже животных. Не будет ничего, что живет вне человеческой кожи, в природе. Но развиваться далее станет то, что человеческую организацию внутренне проодухотворяет и одушевляет. Это останется в будущем.
     Схематически сказанное можно изобразить так. Если тут у нас природа (большой круг), тут человек (малый круг) и внутри человека — человечески-божественное, то природа в будущем распылится (лучи). Человек расширится на весь мир, а то, что сейчас находится в нем, станет его внешним окружением (красное), само станет природой.

     Прозрение факта, что Божественно-духовное, которое мы по праву считаем творческим в современности, пребывает внутри границ человеческой кожи, — является чрезвычайно серьезным познанием. Ибо оно возлагает на человека ответственность за все Мироздание. Оно делает человека способным понять нечто в словах Христа: "Земля и Небо прейдут — т.е. внешний мир, — но Мои слова не прейдут". И когда в отдельном человеке исполнятся слова Павла: "Не я, но Христос во мне", — то в нем также оживут слова Христа: "Небо и Земля прейдут, но Мои слова — что находится внутри человеческой кожи и воспринимает в себя Христа, — не прейдут". ... В своем внутреннем человек с середины XV в. стал в некотором роде пустым. В отношении чего он сделал себя пустым? — Он сделал себя пустым именно в отношении Импульса Христа, т.е. в отношении восприятия в свое внутреннее творчески-божественного".198 (17)

742. "Обрати воры свои воровские инстинкты, убийцы свои инстинкты к убийству, лжецы инстинкты ко лжи вместо физического плана к развитию высших сил, то они могли бы развить очень значительные выс­шие силы. Ошибка состоит только в том, что присущие им силы они развивают не на правильном пла­не. Зло, я бы сказал, есть принесенное с другого плана добро. Разумеется, ни вор, ни убийца, ни лжец оттого не делаются лучше".
     "Именно как противообраз спиритуального стремления должно в наше время существовать острое зло. И действительно, распознать зло в его существе, чтобы вместе с тем человек распознавал и то, что встречается ему в жизни, чтобы он мог это побеждать правильным образом, — это относится к задачам человека в наше время". 174 (14)

16. "Созерцающий духовный мир видит немало ходящих вокруг (в физическом) людей, которые, собственно, не являются самими собой. Это сказано радикально, однако есть странствующие тела, в которых души пребывают не полно­стью. Почему? — А потому, что эти души больше не имеют задачи полностью пронизывать тело, которое уже крошится, но имеют задачу готовить себя к тому, что будет происходить на Юпитере. Наши души уже пришли к тому, чтобы готовиться к будущему".177 (5)

294. Односторонности, которые грозят идеалистам и материалистам в 5-й послеатлантической эпохе:
     "Идеалисты:
Представления могут легко стать люциферическими; мечтательность, фантастичность, фанатизм.
Воля может легко ариманизироваться; деспотичность, тирания.
     Материалисты:
Представления могут легко ариманизироваться; рассудочность, филистерство, сухость, мещанство.
Воля может легко люциферизироваться: животность, вожделения, нервозность, чувстви­тельность, истеричность. ...
     Односторонне ни материалист, ни идеалист не могут правильно пойти вперед, если ни тот, ни другой не имеют доброй воли с пониманием проникать в материальную действительность, а с другой стороны — позволять духу правильным образом освещать себя".190 (4)

295. "Задача сегодня состоит не в опровержении матерализма, задача состоит в той работе, в совер­шении той духовно-душевной работы, которая душу человека вновь освобождает от оков материального".198 (117)

514. "Сатурн является тем мировым телом, которое окольным путем через человеческую голову устана­вливает правильное отношение астр.тела к человеческому физ. и эф. телам. Поэтому, с другой сторо­ны, типы Сатурна дают отношение астр.тела к Я, поскольку ведь Сатурн стоит в отношении к действию Солнца. Он находится в таком отношении к действию Солнца, что во времени и пространстве это выражается в кругообороте Сатурна вокруг Солнца, равном 30 годам.
     Отношение Сатурна к Солнцу в человеке выражается в том, что Я приходит в соответствующее отношение к астр.телу, и именно так, что астр.тело правильным образам вчленяется во всю человеческую организацию. Так что мы можем сказать: Сатурн имеет отношение к верхней части всего астр.тела. Это от­ношение для людей древних времен было чем-то решающим. Еще в египетско-халдейское время, в З-ем ты­сячелетии до Мистерии Голгофы мы находим, как учителя, мудрецы Мистерий о каждом человеке судили в связи с отношением его дня рождения к Сатурну; ибо тогда сознавали совершенно точно: когда человек рождается в той или иной констелляции Сатурна, то этим обусловлено более или менее правильное упот­ребление физ.телом астр.тела. Познание подобных вещей играло большую роль в древности. Но в наше время прогресс человеческого развития основывается на том, что с начала ХVI в. мы освобождаемся от того, что действует в нас.
     Не поймите это, дорогие друзья, неправильно. Это не означает, что Сатурн сегодня не действует в нас. Он действует в нас, как и в древности, только мы должны от его действия освободиться. И знаете ли вы, в чем состоит это правильное освобождение в себе от действия Сатурна? Наихудшим образом человек освобождается от действия Сатурна, следуя теневому интеллекту нашей эпохи. Именно тогда он позволя­ет неистовствовать в себе действиям Сатурна, тогда мечутся туда и сюда действия Сатурна и делают человека, как теперь говорят, нервным. Нервный человек в существенном возникает оттого, что его астр.тело неправильно включено во все его физическое существо. На этом основывается нервозность нашего времени. И к чему человек должен стремиться прийти — это к действительным созерцаниям, к имагинациям. Оставаясь при абстрактных понятиях, человек делается все более и более нервным, поскольку он вы­растает из деятельности Сатурна, а она мечется в нем туда-сюда и в его нервах разрушает астр.тело; потому человек и делается нервным. Нервозность нашей эпохи должна быть познана космически, как дея­тельность Сатурна.
     Как Сатурн имеет дело с верхней частью астр.тела, поскольку это астр.тело связано через нервную систему со всем организмом, так Юпитер имеет дело с человеческим мышлением.
     Человеческое мышление также нек.обр. основывается на частичной деятельности астр.тела. ... Действие Юпитера имеет дело с организацией астр.телом человеческого мозга. Марс имеет дело с речью. Он использует еще меньшую часть астр.тела, чем Юпитер. Солнце связано с Я. Меркурий является по­средником между астр.телом и ритмическими процессами в человеке. Поэтому подобно лунным силам он вступает в весь обмен веществ, но лишь поскольку он подлежит ритму, воздействует он на ритмическую деятельность. (Он также еще извне действует на человеческое лицо).
     Венера действует в том, что из космоса оказывается деятельным в человеческом эф.теле. Луна — воз­будитель внутреннего воспроизведения, а также размножения.

Сатурн: верхняя часть всего астр.тела.
Юпитер: мышление.
Марс: речь.
Солнце: Я.
Меркурий: соединяет астр.тело с ритмической деятельностью в человеке.
Венера: деятельность человеческого эф.тела.
Луна: возбудитель репродукции.

     Если, например, во время рождения Юпитер стоит на небе, то он формирует мозг для мышления; если же он находится на другой стороне, то его действие прикрыто Землей. Земля с ее веществами и силами действует в нем, да еще во всем этом действует Луна, всегда, собственно, находящаяся здесь, и тогда человек становится притупленным сновидцем с темным сознанием; мышление тогда отступает назад. Между этими двумя положениями существует множество промежуточных ступеней. Если человек из прош­лой инкарнации несет значительные силы мышления, то он родится, когда Юпитер стоит вверху. Однако, следуя путем эзотерического ученичества, как оно описано в "Как достигнуть познания высших миров?", человек может освободиться от всех планетных воздействий и встать только в правильное отношение к ним".204 (13)

1312. "Греки зеленое обозначали словом сhloros. И странно, что этим словом, которым мы обоз­начаем зеленое, они называли желтый мед, желтые листья осенью, а также желтую смолу. Греки употребля­ли одно слово для обозначения цвета темных волос; и тем же словом они называли камень ляпис-лазурь, синий камень. Ведь нельзя же подумать, что у греков были синие волосы. Можно со всей убедительностью доказать с помощью подобных вещей, что греки попросту не отличали желтого от зеленого, синий цвет видели иначе, чем мы, что все они видели живо в красноватом и желтоватом. Это подтверждается также римскими писателями, которые рассказывают, что греческие художники рисовали только четырьмя красками: черной, белой, красной и желтой".
     Греки видели синее не в зеленых нюансах, а в желтых. Все окружающее имело для них более огненный вид. Так протекает метаморфоза развития человечества. "Духовное видение являет со всей очевиднос­тью, что греки весь цветовой спектр имели сдвинутым в красную часть и не воспринимали синей и фиоле­товой части. Фиолетовое грек видел более красным, чем мы. Глядя глазами грека, нам пришлось бы со­всем в иных цветах рисовать ландшафт". "Развитие человечества идет через метаморфозу, и существенно при этом, что в то время, когда выступил интеллектуализм, когда человек начал размышлять — греки не размыш­ляли, греки жили предметно в природном мире, — в то самое время ощущения перешли к темным цветам, к синему, к сине-фиолетовому. Изменилось не только одно внутреннее души, но изменилось также и то, что из души изливается в чувства".
     "В то время, когда из эмоций, из симпатий и антипатий, из самой телесности восходили спиритуальные силы в виде голода, жажды, насыщения, то эти силы изливались вплоть до органов чувств. А изливающие­ся в некотором смысле из подтелесного в органы чувств силы, они для чувства зрения являются тем, что оживляет желтые и красные цветовые нюансы, оживляет способность воспринимать эти цветовые нюансы.Те­перь же мы вступаем в эпоху, когда прямо противоположное составляет серьезную задачу человечества. Греки были еще так организованы, что их прекрасное мировоззрение настолько обусловливалось чувствами, что в эти чувства изливалась, их одухотворяла органическая жизнь. Мы как человечество подавили на про­тяжении столетий эту проодухотворенную органическую жизнь. И мы должны душой, духом вновь ее оживить. Мы должны овладеть способностью проникать в душевно-духовное, как этому хочет способствовать Духовная наука.
     ... и тогда мы идем противоположным путем. У греков было так, что от телесности шел некий поток и изливался через глаза (см. рис.1, красное); у нас — все наоборот. Мы должны образовывать душевно­-духовное (синее), поток должен от этого душевно-духовного простирать­ся на организацию человека, и мы должны от духовно-душевного получать потоки в глазах и других чувствах... Мы врастаем в восприимчивость к синей части спектра.
     Схематически это можно нарисовать так: грек был восприимчив к красному, он жил в красном (рис.2). ... мы должны вживаться в другую часть спектра (рис.2,справа), но по мере вживания в эту часть мы должны наши органы чувств полностью переметаморфизировать, преобразовать.
     Органы чувств в их тонких структурах должны стать чем-то совсем другим, чем они были прежде. И вливающееся в органы чувств, является тем, что постепенно естественным путем образует, например через глаза, имагинацию, через уши — инспирацию, через чувство тепла — инту­ицию. Итак, через глаза должна быть образована имагинация, через уши — инспирация, через чувство теп­ла — интуиция".
     "Мы дожны одухотворить, одушевить интеллектуализм. Тогда то, что образует в нас духовное и душев­ное, станет действовать вплоть до человеческой организации. А если мы этого не сделаем?" Всякий ор­ган чувств, оставаясь без употребления, отмирает. "Рассмотрите свои глаза: в них надлежит вмешиваться тому, что в будущем человечества должно изливаться сверху вниз как спиритуальная жизнь. А если это не будет изливаться, тогда глаза обречены на заболевание. Через их собственную природу глаза человека станут больными, а также и уши, и чувство тепла". 198 (1)

298. "Вернемся в древние времена, когда человек обладал даром инстинктивного ясновидения. Чело­век тогда не имел полного я-сознания. ... Его Я не было пробуждено. Ему было дано то, что думал Ангел, что чувствовал Архангел, что волил Архай". Древняя мудрость вовсе не была человеческой. Те­перь человеку надлежит ее обрести, с помощью Ангела, как собственную мудрость. Для этого ему на определенное время было необходимо оторваться от того, что думает в нем Ангел, Архангел. Но бла­годаря этому он пришел в тесную связь с земным бытием, что делает его свободным, с одной стороны, но с другой — обязывает своей силой устремиться к высшим Иерархиям, сделать возможным для них жизнь в его сознании. Для этого нужны мысли, полученные из духовнонаучных имагинаций, в которых Ан­гел может жить с нами. Связав с ним все наши чувства, мы достигнем царства Архангелов. Иначе человек может совсем утратить всякое чувство того, что в его эфирной субстанции господствует Архангел, а в физической форме — Архай. "Он должен научиться понимать момент засыпания и пробуждения". Ибо, ви­дите ли, продвигаясь к своему Я, человек приходит к переживанию его как приходящего из выс­ших Иерархий. Он становится самостоятельным существом, но по этой причине приходит в другое царство, в ариманическое царство.
     Итак: Я идет — и теперь именно бодрствуя — в царство Аримана (майя Аримана).
     Земная Форма идет в царство Архаев.
     Из человеческой формы нечто переходит в царство Архаев.
     Из человеческого эф.тела нечто переходит в царство Архангелов.
     Из челов. астр. тела нечто переходит в царство Ангелов.
     Опасность подпасть царству Аримана была особенно сильной в 333 г. до Мистерии Голгофы, Это было время, когда переходили просто к интеллекту, просто к логике. Затем наступила Мистерия Голгофы. И с 333 г. после Мистерии Голгофы настало время, когда человек должен был сознательно устремиться к царству высших Иерархий".
     Однако до сего времени он не выходит из ариманического царства. "Но это счастье для человека, что он живет не в действительном царстве Аримана, а в майе Аримана, в простой видимости. ... Поэтому он может выйти отсюда, но только свободно. Ибо образы, в которых мы живем, есть майя; вся интеллектуальная культура есть лишь образ. С 333 г. выход из нее стал свободным делом человека". Католи­ческая церковь приложила все силы к тому, чтобы этому помешать. И в этом отношении ее следует пре­одолеть. Сложите два числа: 333 г. до Рождества Христова и 333 г. по Рождеству Христову. Вы получи­те 666 — "число зверя", где особенно велика опасность утонуть в царстве зверя. Если во время сна Ангел, по причине материалистического настроения человека, не сопровождает его, то человек тогда прино­сит из сна ариманическую инспирацию. По этой причине так бурно нарастает в мире материализм. Ариман старается оторвать человека от его Ангела. Особенно сильно это выступило в 1914 г., когда сознание многих людей было замутненным, и основательно возросло ариманическое влияние.205(17.VII)

299. "Мы должны научиться находить в человеке источник, из которого развиваются силы, через кото­рые то или иное божественное существо может к нему приблизиться".194 (11)

300. "Мы не можем ничего иного, как думать: ты ведь искалечишь себя, если не найдешь правильной связи с высшими существами. — Такая мысль дает нам чувство ответственности в моральной жизни по отношению к духовному миру, а оттуда приходит правильное чувство ответственности по отношению к физическому миру".224 (6)

20. "Ещe более важным духовным течением, чем розенкрейцерство, было манихейство. ... Мы можем говорить о манихействе, которое было основано той индивидуальностью, которая называла себя Мани и жила примерно в III столетии по Р.Х. Изошло движение из той области, в которой в то время правили цари Передней Азии, т.е. из западных областей Малой Азии. Мани основал духовное течение, которое сначала представляло собой небольшую секту, но затем превратилось в мощное духовное течение. Средневековые альбигойцы, вальдензеры и катары являлись продолжателями этого духовного течения, к нему принадлежал также орден тамплиеров и — благодаря примечательной цепи событий — масонство. Масонство, собственно говоря, имело к этому течению отношение, хотя было связано и с другими течениями, например, с розенкрейцерством.
     Внешняя история, которая рассказывает нам о Мани, чрезвычайно проста. Рассказывается, что в области Передней Азии жил один купец, который был чрезвычайно учeн. Он написал четыре значительные сочинения: первое — Мистерия, второе — Капитола, третье — Евангелие, четвeртое — Тезаурус (сокровищница, греч.). Далее рассказывается, что после его смерти сочинения остались вдове, которая была персиянкой. Вдова, в свою очередь, завещала их своему рабу, которого она выкупила и которому дала свободу. Он-то и был упомянутый Мани, который из этих сочинений и почерпнул свою мудрость, но, кроме того, он ещe был посвящeн в Мистерии культа Митры. Он и вызвал к жизни движение манихейства. Мани также называют "сыном вдовы", а его приверженцев — "сыновьями вдовы". Но сам Мани обозначает себя как "Параклет", как обещанный Христом человечеству Святой Дух. Это следует понимать так, что он обозначает себя как одну из инкарнаций Святого Духа, т.е. он не имеет в виду, что он является единственным Святым Духом. Он считает, что Святой Дух является в перевоплощениях и обозначает себя как одно из таких воплощений Святого Духа.
     С учением, возвещанным им, бойко воевал Августин, когда перешeл в католическую церковь. Августин противопоставил своe католическое воззрение манихейству, которое он представил себе в виде индивидуальности, названной им Фаустом. Фауст — это борец против августинизма. Отсюда происходит Фауст... (пропуск в тексте подлинника)".
     Обычно считают, что манихейство отличается от европейского Христианства другим пониманием зла. Для первого нет воскресения тела, зло не имеет начала, у него то же происхождение, что и у добра, и нет никакого конца. В основе манихейства лежит большая космическая легенда, легенда сверхчувственного рода. "В ней рассказывается, что некогда духи тьмы захотели предпринять штурм Царства Света. Они действительно достигли границ Царства Света, но штурм его оказался им не по силам. И возникла необходимость — и здесь, я прошу вас заметить, дан особенно глубокий штрих, — в силу которой они должны были быть наказаны Царством Света. Но в Царстве Света нет никакого зла, а только добро. Так что демоны тьмы могли быть наказаны только чем-то добрым. И что же тогда произошло? Произошло следующее. Духи Царства Света взяли одну часть собственного царства и примешали еe в материальное царство тьмы. Благодаря тому, что теперь часть Царства Света смешалась с царством тьмы, в последнем возник некий род закваски, фермента, ввергнувший царство тьмы в хаотический танец круговращения, благодаря которому оно получило новый элемент, а именно смерть. Так постоянно оно пожирает себя и таким образом несeт в себе семя своего уничтожения. Далее рассказывается, что благодаря такому происшествию возник человек. Пра-человек как раз является тем, что Царство Света выслало из себя, чтобы смешаться с царством тьмы, но что не должно пребывать в царстве тьмы, но преодолевало бы его через смерть, преодолевало бы его в самом себе.
     Глубокая мысль, заложенная здесь, заключается в том, что со стороны Царства Света царство тьмы должно преодолеваться не путeм его наказания, но милостью. Не сопротивлением злу, а путeм смешения со злом должно быть спасено зло как таковое. Благодаря тому, что часть света входит в зло, зло преодолевает себя. В основе такого понимания зла лежит то, что я часто излагал теософски. Что такое зло? Оно есть не что иное, как не соответствующее времени добро!"
     "Как следует нам представить себе взаимодействие добра и зла? Нам его поясняет созвучие жизни и формы. Благодаря чему жизнь становится формой? Благодаря тому, что она постоянно находит сопротивление, что она никогда не приводит себя к выражению в одном облике. ... Если мы с этой точки зрения спросим далее: так чего же хочет Мани, что означает его именование себя Параклетом, Духом, сыном Вдовы? Это означает не что иное, как то, что он хочет подготовить время, когда — в шестой коренной расе — человечество поведeт себя само с помощью собственного душевного света и преодолеет внешние формы, преобразует их в дух.
     Идущее далее розенкрейцерства течение духа хочет создать Мани. Это течение Мани устремляется вплоть до 6-й коренной расы, которая подготовляется от основания Христианства. Именно в 6-й коренной расе Христианство впервые придeт к своему выражению во всeм своeм облике. Впервые лишь тогда оно действительно будет здесь. Внутренняя христианская жизнь, как таковая, преодолеет всякие формы, она прорастет через внешнее Христианство и будет жить во всех формах различных исповеданий. Кто ищет христианской жизни, всегда еe найдeт. Она творит формы и развивает формы в различных религиозных системах. Дело заключается не в том, чтобы повсюду искать равенство в формах внешнего выражения, но в том, чтобы внутренний ток жизни ощущать пребывающим повсюду под поверхностью. Но что ещe должно быть создано — это форма для жизни шестой коренной расы. Она должна быть создана заранее, чтобы в неe могла влиться христианская жизнь. Эта форма должна быть подготовлена через людей, которые создадут такую организацию, такую форму, в какой сможет найти себе место истинная христианская жизнь шестой коренной расы. Эта общественная форма должна произойти из намерений Мани, из тех группок, что подготовляет Мани. Это должно быть внешней формой организации, общиной, где бы христианская искра могла занять правильное место.
     Из сказанного вы можете заключить, что манихейство прежде всего стремится чисто образовать внешнюю жизнь, ибо должны явиться люди, которые в будущем смогли бы представлять собой подходящий сосуд. Поэтому такой безусловно большой вес придаeтся чистым убеждениям, чистоте. Катары были сектой, которая подобно метеору выступила в XII веке. Они называли себя так потому, что "катар" означает "очищение". Это были люди, которые должны были быть чистыми в своeм образе жизни и в своих моральных отношениях. Они должны были внутренне и внешне искать катарсис, чтобы образовать чистые общины, долженствовавшие стать чистыми сосудами. Это есть то, к чему стремится манихейство. В меньшей мере дело заключается в заботе о внутренней жизни — хотя она также протекает иным образом, — но более в заботе о внешних формах жизни.
     Теперь бросим взгляд на то, что будет в шестой коренной расе. Тогда добро и зло образуют совсем иную противоположность, чем теперь... С одной стороны там будут люди колоссальной внутренней доброты, обладающие гениальностью в добре и любви, но с другой — выступит и противоположность этому. Зло (без драпировок) станет убеждением для большого числа людей, оно больше не станет таиться, не станет вуалироваться. Зло станет восхвалять зло как нечто особенно ценное. У некоторых гениальных людей уже брезжит некое сладострастие этого зла, демонизма 6-ой коренной расы. "Белокурая бестия" Ницше является примером предпризрачного явления этого.
     Это чистое зло должно быть выброшено из потока мирового развития, как шлак. Оно будет вытолкнуто в 8-ю сферу. Мы стоим сейчас непосредственно перед тем временем, где должна происходить сознательная дискуссия, спор со злом через добро.
     Шестая коренная раса будет иметь задачу с помощью милости как можно больше зла снова вернуть в идущий вперeд поток развития. ... Сильно готовится к этой задаче манихейское духовное течение. Оно не отомрeт, это духовное течение, а выступит в многочисленных формах, о которых нет нужды говорить сегодня. Но если бы это течение сосредоточило свою заботу на внутреннем воззрении, то ему бы тогда не достичь того, что оно должно достигнуть. Оно должно выражаться в основании общин, которые ищут прежде всего распространения мира, любви, непротивления злу (путeм борьбы). Ибо они должны создать сосуд, форму для будущей жизни.
     И теперь вы поймeте, почему Августин, значительнейший ум католической церкви, который в своeм "граде" выводит именно церковную форму, форму, созданную для настоящего времени, почему он с необходимостью должен быть сильным противником той формы, которая подготавливается для будущего. Здесь противостоят два полюса: Фауст и Августин. Августин стоит на церкви, на современной форме; Фауст хочет из человека подготовить форму будущего, обрести еe смысл.
     Эта противоположность развивается с III-IV столетия по Р.Х. Она существует и выражается в борьбе католической церкви с рыцарями Храма, с розенкрейцерами, альбигойцами, катарами и т.д. Все они искореняются на внешнем физическом плане, но продолжают действовать далее во внутренней жизни. Со временем эта противоположность несколько ослабла, но ещe в весьма бурной форме постоянно выражается в двух течениях европейской культуры, таких как иезуитизм (августинизм) и масонство (манихейство). Кто ведет здесь борьбу с одной стороны, те, как католики и иезуиты высокой степени, сознают еe всю, но с другой стороны, ведущие борьбу в духе Мани, осознают еe мало, еe осознаeт лишь самая вершина движения.
     Так противостоят в позднейшие столетия иезуитизм (августинизм) и масонство (манихейство). Они являются детьми древних духовных течений. Поэтому как в иезуитизме, так и в масонстве находят продолжение те же церемонии при посвящении, что и в древних течениях. Посвящение церкви в иезуитизме имеет четыре степени: coadjutores temporalis, scholares, coadjutores spirituales, proffessi. Ступени посвящения в оккультном масонстве — подобные же. Они идут параллельно, но следуют в различных направлениях".93(6)

128. "Зачем люди стремятся туда, на Восток? Зачем стремятся они к святому гробу? — Затем, что ещe не могут стремиться к новой миссии, к новой элементарной по силе, специальной идее эпохи души сознательной. Они стремятся в истинном облике, даже в истинной субстанции обрести уже существующее древнее, стремятся в Иерусалим, чтобы найти это древнее и внести его в развитие иным образом, чем это сделал Рим! С крестовыми походами предчувствуешь приближение эпохи души сознательной с той непродуктивностью, которая ей вначале свойственна".185(2)

Кризис познания

180. "Падение римского государства в связи с выступлением народов, приходивших с востока — с т.наз. переселением народов, — есть историческое явление, на которое всe снова должен обращаться взор духовного исследователя. Ибо современность содержит ещe много последствий этих потрясающих событий.
     Состояние связанности с божественно-духовными сущностями и отъединeнности от них — о чeм так много говорилось в этих рассмотрениях — происходит в ходе времeн с различной интенсивностью. В древние времена это было силой, вмешивавшейся путeм мощного вершения в развитие человечества. В греческом и римском переживании первых веков Христианства эта сила невелика. Но она существует. Пока грек или римлянин полностью раскрывал в себе душу рассудочную, или душу характера, он чувствовал бессознательно, но значимо для души, что отъединяется от божественно-духовной сущности, в нeм становилось самостоятельным человеческое. Это прекратилось в первые века Христианства. Смутные проблески души сознательной ощущались как связь с божественно-духовным. Снова развивались назад — от большей самостоятельности души к меньшей. Христианское содержание не могли принять в человеческую душу сознательную, ибо еe самоe не могли принять в человеческую сущность. Таким образом, это христианское содержание ощущали как нечто данное извне духовным внешним миром, а не как что-то, с чем срастались своими силами познания.
     Иначе было у вступавших в историю, приходивших с северо-востока народов. Они прошли стадию души рассудочной, или характера, в таком состоянии, которое ощущалось ими как зависимость от духовного мира. Впервые они начали ощущать нечто от человеческой самостоятельности, когда в начальную пору Христианства забрезжили первые силы души сознательной. У них душа сознательная выступила как нечто связанное с сущностью человека. Они ощущали себя в радостном, внутреннем раскрытии сил, когда в них оживала душа сознательная. В эту распускающуюся жизнь брезжущей души сознательной вошло у этих народов содержание Христианства. Они чувствовали его как нечто оживающее в душе, а не данное извне. Таково было настроение, с каким эти народы подошли к Риму и ко всему с ним связанному. Таково было настроение арианства по отношению к афанасианству. Во всемирно-историческом развитии существовала глубокая внутренняя противоположность.
     Во внешней для человека душе сознательной римлянина или грека сначала действовала не вполне соединяющаяся с земной жизнью, а лишь в неe излучающаяся божественно-духовная сущность. В начинающей брезжить душе сознательной франков, германцев и т.д. из божественно-духовного слабо действовало то, что могло связать себя с человечеством. В дальнейшем христианское содержание, жившее в парившей над человеком душе сознательной, распространилось в жизни; а то, что было соединено с душой, осталось как некое побуждение, как импульс пребывания во внутреннем человека, ожидая своего раскрытия, которое может наступить лишь при достижении известной стадии в раскрытии души сознательной. Начиная с первых веков Христианства и вплоть до эпохи развития души сознательной, как закономерная жизнь духа, человечеством владеет духовное содержание, с которым человек не может соединиться в познании. И поэтому он соединяется с ним внешне; он "объединяет" его и раздумывает о нeм, поскольку ему не достаeт душевных сил, чтобы установить познающую связь. Он различает область, куда проникает познание, и область, куда оно не проникает. Получает значимость отказ от применения душевных сил, которые, познавая, поднимаются в духовный мир. И наступает время, поворот от XVII к XVIII веку, когда силами души, направленными на духовное, познавая, отвращаются от духовного вообще. Начинают жить лишь в тех силах души, которые обращены на чувственно-воспринимаемое.
     Силы познания становятся тупыми по отношению к духовному особенно в XVIII в. Мыслители утрачивают в своих идеях духовное содержание. В идеализме первой половины XIX в. они выставляют бездуховные идеи даже в качестве творящего содержания мира. Таковы Фихте, Шеллинг, Гегель. Или они указывают на сверхчувственное, которое улетучивается, ибо оно лишилось духовности. Таковы Спенсер, Джон Стюарт Милль и др. Идеи — мертвы, когда они не ищут живого духа.
     Духовный взгляд на духовное утерян. "Продолжение" древнего духопознания невозможно. Душевные силы, в то время как в них раскрывается душа сознательная, должны стремиться к обновленной элементарной, непосредственно живой связи с миром духа. Наше мировоззрение хочет быть таким устремлением.
     В духовной жизни эпохи именно ведущие личности не знают, чего она хочет. И широкие круги, следующие за этими вождями, пребывают в таком же положении. Вожди живут в таком душевном содержании, которое постепенно совершенно отвыкло пользоваться духовными силами. Возврат к ним для них равносилен тому, как если бы хотели заставить человека пользоваться парализованными членами. Ибо с XVI в. до второй половины XIX в. высшие познавательные силы были парализованы. И человечество совершенно не сознавало этого; оно считало особым прогрессом одностороннее употребление познания, обращенного на чувственный мир".26(180-182)

188. "Всю Валленштайн-драму (Шиллера) можно понять, приняв во внимание, как Валленштайн чувствует себя пронизанным духовными силами, исходящими от звeздных констелляций. И можно прямо сказать: в конце XVIII столетия Шиллер чувствовал побуждение вернуться к тому звeздному воззрению, которое в XVI, XVII веках для людей, которые вообще об этом думали, было обычным. Таким образом, Шиллер полагал, что человеческую жизнь нельзя представить в выдающихся проявлениях, не связав еe с космосом.
     А далее возьмeм такое его произведение, как "Невеста из Мессины". Шиллер производит эксперимент. Он пытается старые мысли о судьбе связать со звeздной мудростью, изобразив это драматически. ... Отбросьте однажды всю веру в звeзды, в судьбу и возьмите то, что останется, и это, собственно, будет грандиозная драма "Невеста из Мессины". Шиллер здесь мог бы создать драму без веры в звeзды и без идеи судьбы, но затем он взял веру в звeзды и идею судьбы. Это значит, что он в своей душевной конституции чувствовал необходимость поставить человека в связь с космосом.
     Очевидно, что здесь имеет место абсолютный параллелизм тому, что вывел Гeте, продолжая своего "Фауста", ставя его в целую мировую панораму".
     Гeте делал это образно. Шиллер более склонялся к абстракциям. И в "Валленштайне", и в "Невесте из Мессины" человек так далеко идeт к связи с космосом, что это выступает даже в мыслях о судьбе, свойственных ещe греческой трагедии. Шиллер воспринял в себя мысли о свободе из французской революции. Но если французская революция разыгралась как политическая революция, то в Средней Европе она носила характер духовной революции. "И можно бы сказать: интимнейший характер эта духовная революция приняла в тех сочинениях Шиллера, о которых я здесь уже упоминал, а также в "Письмах об эстетическом воспитании человека".
     Шиллер спрашивает: как человеку прийти к достойному бытию? — нечто типа "Философии свободы" тогда написать ещe было невозможно — и отвечает, что логика заключает его в необходимость разума; с другой же стороны встаeт природная необходимость. Равновесие между тем и другим состоянием возможно в эстетическом состоянии. Тогда первое сдвигается на ступень ниже в "нравится — не нравится", а здесь человек в некотором отношении свободен. Природное же, инстинкты, поднимаются на ступень выше. И обе необходимости встречаются.
     Естественно, всe, что выражено Шиллером философски, — абстрактно. "Гeте исключительно любил мысли, но ему опять-таки было ясно: так к загадке человека не подойти. Гeте понимал, что шиллеровские "Письма" являются лучшим творением нового времени... но ему было ясно и то, что человеческое существо слишком богато, чтобы к нему подходить с такими мыслями.
     Шиллер, если я могу так выразиться, чувствовал: я стою в интеллектуалистической эпохе. И именно через интеллектуализм человек не свободен, ибо здесь возникает необходимость разума. — Он искал выход в эстетическом творении, в эстетическом наслаждении. Гeте же чувствовал бесконечное богатство, полноту содержания человеческой природы. Он не мог даже духовно удовлетвориться содержательным, глубоким пониманием Шиллера. Поэтому он чувствовал себя вынужденным выразить это по-своему, выразить те силы, что играют между собой в человеке. Не только своей природой, но и всем своим пониманием Гeте не мог это дать в абстрактных понятиях. И под влиянием шиллеровских мыслей этого рода он написал свою "Сказку о зелeной Змее и прекрасной Лилии", где выступает целая толпа в 20 образов, где всe имеет отношение к душевным силам, всe взаимодействует и не только в силу природной или разумной необходимости; взаимодействуют 20 различных импульсов и в конце концов различным образом создают то, что являет собой богатая природа человека".
     "Этим Гeте выразил признание того, что если хотят говорить о человеке и о его сущности, то должны взойти к образам. — А это путь к имагинации. Гeте этим просто указал путь в имагинативный мир. "Сказка" так важна потому, что она показывает, как Гeте из своей борьбы, как он еe выразил в "Фаусте", в наиболее важный момент почувствовал тягу к имагинативному пути.
     Для Гeте было бы философией сказать: в человеке взаимодействуют мысль, чувство и воля. — Так он сказать не мог, но он показал, как в некоем месте пребывают три короля: золотой, серебряный, медный. В этих образах для него заложено то, чего в понятиях не выразить. Итак, мы видим Гeте на пути к имагинативной жизни. И здесь мы касаемся наиглубочайшего вопроса, которым занимается Гeте. О глубине этого вопроса сам Гeте вообще ни с кем охотно не разговаривал. Но можно узнать, как этот вопрос его занимал. Это выступает во многих местах. Что, собственно говоря, человек получает от того, что, исходя из своего мышления, он хочет проникнуть за собственное существо, исходя из того мышления, к которому пришeл интеллектуализм? Что человек имеет от того? — Постепенно выступает вся тяжесть этой земной загадки — загадки всей эпохи, естественно, ибо со всей силой она должна выступить именно в этой эпохе — в парадоксальных словах. Так, например, в "Фаусте" мы читаем:
     Познанья свет —
     Для всех секрет,
     Для всех без исключенья!
     Порою он
     Как дар суждeн
     И тем, в ком нет мышленья!
     (ч.1, сц.6. Пер. Н.А.Холодковского)
     Это исключительно глубокие слова, хотя их и говорит ведьма. Высшая сила науки таит целый мир! Кто не думает, т.е. в ком нет мышленья, тому оно дарится! Человек может думать сколько угодно, высшая сила науки останется скрытой для него. Если же он приходит к тому, чтобы не думать, то получает еe в дар: он получает еe без хлопот. Следовательно, необходимо развить силу не мыслить, не мыслить каким-либо искусственным образом... чтобы прийти к силе науки, — не к науке, к которой, естественно, без мышления не подойти". "Сила науки, и Гeте это знает, действует в человеке, даже в ребeнке. Я писал об этом в книге "Духовное водительство человека и человечества", что эта сила нужна, чтобы сформировать мозг".
     "Эта проблема занимала Гeте. Конечно, он не имел в виду тупое безмыслие, но ему было ясно: если через интеллектуальное мышление человек не разрушит связь с силой науки, то он может к ней прийти. — Собственно говоря, на этом основании он даeт Мефистофелю отвести Фауста на кухню ведьмы. Фауст пьeт напиток юности. Это, конечно, берeтся реалистически. Но представим себе при этом и самого Гeте, а также то, что там говорит ведьма":
     Пойми: причти
     Раз к десяти,
     Два опусти,
     А три ставь в ряд —
     И ты богат.
     Четыре сгладь,
     А шесть и пять
     За семь считать,
     И восемь раз —
     Закон у нас.
     Пусть девять в счeт
     За раз пойдeт,
     А десять сгладь,
     Так ведьма учит умножать.
     (Пер. Н.А.Холодковского)
     Так выражается Гeте. Он неохотно говорит о подобных вещах. Науки высшая сила таит весь мир! Кто не думает, получает еe в подарок. "Ну, а мышление пропадает у того, кому говорится: "Пойми: причти раз к десяти, два опусти, а три ставь в ряд — и т.д.: тогда мышление прекращается! Тогда человек приходит в состояние, в котором высшую силу науки получает как дар. — Подобные вещи постоянно играют в гeтевском "Фаусте", в его поэтических сочинениях".
     Фауст прошeл через философию, юриспруденцию и т.д., дошeл до магии. Всe это жило и в самом Гeте. Но чем таким ещe обладал Гeте, чего не было у Фауста? — Фантазией! "У Фауста совершенно нет фантазии, у Гeте она есть. Фантазию Фауст получает на кухне у ведьмы, благодаря напитку юности. Гeте этим отвечает здесь себе на вопрос: что будет, если человек с фантазией захочет проникнуть в мировые тайны? — Ибо это была первостепенная сила, которой обладал сам Гeте. В юности ему это было не ясно, не окажется ли человек ищущим ощупью в темноте, если он с фантазией заглянет в мировые тайны. Таков Фауст-вопрос. Ибо вся сухая интеллектуальность, она живeт лишь в отражениях. Как только человек приходит к фантазии, так он уже на ступень приближается к силам человеческого роста, которые пронизывают человека. Здесь, хотя лишь и издалека, человек входит в пластические силы, которые, например, также пластически формируют мозг в ребeнке. А тогда всего один шаг от фантазии до имагинации! Но именно это и было главным вопросом Гeте.
     Он даeт Фаусту войти на кухню ведьмы, чтобы отложить проклятое мышление, которое хотя и ведeт к науке, но не к силе науки, чтобы мочь жить в порыве фантазии. И начиная оттуда, Фауст развивает силу фантазии. ... Где имеется фантазия, там в душевном живут юные формообразующие силы".
     В 1788 г. "Кухня ведьмы" ещe не была написана, но вопрос бродил в Гeте, и, побуждаемый Шиллером, он пошeл к его решению. Сам Шиллер был далeк от пути к имагинации. Но в "Валленштайне" и "Невесте из Мессины" он искал космическое. В "Орлеанской Деве" он пытался проникнуть в подсознательные силы человеческого существа. "Вся глубина борьбы, господствующая здесь, становится видна, если сказать себе: после смерти Шиллера остался фрагмент (драмы) "Деметриус". Этот "Деметриус" — фрагмент превосходит по драматической силе всe остальное, написанное Шиллером. На столе у Шиллера остался набросок "Мальтийцев". Если бы Шиллер закончил эту драму о мальтийцах, то она, вероятно, стала бы чем-то грандиозным. Борьба мальтийских рыцарей, этого духовного ордена рыцарей, подобного ордену тамплиеров, против султана Сулеймана — в этом разворачивается весь принцип мальтийского ордена. Несомненно, если бы Шиллер закончил эту драму, то он бы встал перед вопросом, как снова прийти к тому, чтобы воззрение духовного мира внести в человеческое творчество? Ибо вопрос совсем живо уже стоял перед ним". Но Шиллер умер. Никто больше не побуждал Гeте. Эккерман не был столь одарeн, как Шиллер. Гeте дописал "Фауста", но законченным его назвать нельзя. Возьмeм хотя бы философию "Фауста". В первоисточнике сказания о Фаусте, известного ещe в IX в. как сказание о Теофилусе, возникшего в Греции и распространившегося по всей Европе, проклинается пакт с дьяволом; Теофилус спасается, обратясь к Богоматери. XVI век (к которому примыкает Гeте) сделал сказание о Фаусте протестантским. Фауст заключает пакт с дьяволом и также подпадает его власти. Но Лессинг и Гeте выразили протест против этого. Гeте хотел спасти Фауста. Однако ему приходится прибегать к католической символике. К чему стремился Гeте, чего он не одолел, видно во второй части "Вильгельма Майстера", в "Духовном родстве". Гeте всюду стремился человека вчленить в большую духовную взаимосвязь. Одному ему это было не по силам. Шиллер был у него отнят".
     "Гeте нужен был Шиллер, чтобы Фауста, которого он сначала создал как личность, включить в большую всеобъемлющую мировую панораму". Задача найти путь в духовный мир стоит перед новым человечеством. 210(12)

224. "Англо-американизм в культурном отношении есть средство заглушения в новое время поисков духовного во внутреннем человека... в человеческой душе. Чем более человек в Европе будет ориентироваться по-восточному, тем больше будет заглушать себя в отношении спиритуального познания мира; чем больше он будет в Европе ориентирован англо-американски, тем больше будет заглушать в себе поиск истинного духа, истинного Я во внутреннем человека.
     "Со времeн духовного углубления через Лессинга, Гердера, Гeте, Шиллера, через всe, что я попытался описать в книге "О загадках человека" как забытый звук немецкой духовной жизни, через всe это средне-европейский дух призван увести человечество от двух средств отупления: от отупления ориентализмом и от отупления американизмом. ... Прочтите бессчeтные образы, которые вы можете найти в гердеровских "Идеях к философии истории человечества". И всe это забыто, всe отзвучало! ... Да, здесь мы имеем задачу". 182(4)

284. "Гений народа развивает имагинации. Каждый человек должен искать свои собственные имагинации для своего эзотерического развития, но Гений народа развивает имагинации, из которых должна последовать всеобщая духовная культура будущего. Имагинативная духовная культура должна развиваться в будущем. Сегодня мы имеем в некотором роде кульминацию абстрактной духовной культуры... из неe должна развиться духовная культура с образными представлениями". 190(5)

430. "Лишь по той причине, что человек является мыслящим существом, он в то же время является и антисоциальным существом. ... В тот момент, когда ваше обычное дневное сознание надламывается и вы оказываетесь в состоянии, длящемся от засыпания до пробуждения, вы делаетесь — в отношении представлений, мышления — социальным существом". Так, например, националист, шовинист во время сна переносится в сферу тех людей (а именно их народных Духов), кого он ненавидел. "Сон — это социальный примиритель".
     "К причинам болезни относится антисоциальная сущность человека. Поэтому легко понять, что социальная сущность является оздоравливающей, оживляющей. ... Человек не может оздоровить себя через социальную сущность без того, чтобы не впасть до некоторой степени в сон". Болезни, возникающие от антисоциальности выражаются в разного рода "капризах", самоистязаниях, в мучении других, в шутовстве, в мании постоянного оригинальничания и т.п."
     "Ни в коем случае нельзя отрицать, что человек весьма и весьма нравится самому себе. И любовь к себе делает для человека самопознание источником заблуждений. ... Строго и энергично признать, что человек в одно и то же время есть социальное и антисоциальное существо — это является краеугольным требованием социального человекопознания. ... не будучи социальным существом, человек вообще не может жить правильно совместно с другими людьми. Но в то же время, в человеческой природе заложено стремление постоянно бороться с социальным, постоянное стремление быть антисоциальным". "Очень скоро на благо этой эпохе люди придут к тому, что перестанут так ужасно охотно заниматься собой". 186(4)

502. "В человечестве должна развиться способность видеть сквозь речь: люди должны будут усвоить постижение в речи движения, жеста. И не истечeт ещe этот (5-й) период — хотя в целом это будет ещe развиваться и в 6-ой культуре, — как люди придут к тому, чтобы иначе, чем теперь, внимать речи человека. Речь сможет выразить зависимость человека от третьей Иерархии: от Ангелов, Архангелов и Архаев, — выразить то, благодаря чему человек как бы врастает в сверхчувственно-духовное.
     Это приведeт к тому, что сквозь речь станут слышать душу человека, что вызовет и иную социальную жизнь. ... И как раз многое из того, чем являются силы зла, должно быть претворено так, чтобы стало возможно вслушаться в речь другого, дабы через речь услышать его душу. Тогда ... человека охватит своеобразное цветоощущение, и из этого цветоощущения речи люди научатся интернациональному взаимопониманию. ... Что в ином случае, когда смотришь на человека, ощущаешь как тепло, станет в некотором роде цветом. ... Третье заключается в том, что люди станут интимно переживать в себе также выражения чувств, конфигурации чувств других людей. Во многом этому может способствовать речь. Но конфигурацию чувств встречаемого человека другой будет переживать не только в речи, но и в себе, в своeм собственном дыхании. ... Один будет вызывать в нас более ускоренное, другой — замедленное дыхание... и так мы будем знать, с какого рода человеком мы имеем дело. ... На развитие этого уйдeт весь 6-ой и часть 7-го послеатлантического периода.
     В 7-ом периоде будет достигнута частица того, что является четвeртой областью, т.е. следующее: принадлежа волевым образом какой-то общине, люди должны будут — да простят мне такое выражение — друг друга переваривать ... Люди должны будут друг друга переваривать в области воли. Люди должны будут дышать друг другом в области чувств ... красочно ощущать друг друга в области понимания через речь ... познавать друг друга как Я, учась правильно смотреть друг на друга.
     Все эти силы будут внутренне-душевного характера, т.к. для их полного развития наступят эпохи Юпитера, Венеры и Вулкана. Но намeка на их развитие требует от человека уже земное развитие. И наша современность, в еe знаменательном катастрофическом движении, представляет собой противление человечества всему этому". Должно быть преодолено всякое социальное обособление, но в мир бросается дешeвая формула: люди должны группироваться по нациям!
     "Необходимо проникнуть взором в подобные факты, если желаешь обрести почву для понимания т.наз. мистерии зла". 185(5)

503. Красивая речь — культового происхождения. Мы обязаны ею "Востоку. Правильная речь расположена в средней области цивилизации". Западу мы обязаны абстрактностью речи.
     Ныне новым элементом в речь должна войти этика. "Нам нужно научиться хорошо говорить. Это означает, что мы должны, говоря, переживать нечто от всего того, что мы в иных случаях переживаем в отношении этики, учения о нравственности".
     "Необходимо освобождать речь от адекватности. Ибо она может быть адекватной только материальному. А если мы хотим воспользоваться ею для спиритуального в смысле современной эпохи развития человечества, то она должна получить свободу". Тогда можно будет научиться характеризовать свободную жизнь.
     "Если человек не способен, по меньшей мере на какой-то подготовительной стадии, всю речь (доклад) обозреть как целое, то он не может ожидать понимания. Первое — это дать всей речи проистечь из общей еe мысли, исходя из неe вычленить, образовать композицию. Второе — призвать в советники весь опыт, который для речи человек может получить из непосредственной жизни, вспомнить как можно больше, что в соответствующем случае человек пережил сам, и в композицию речи там либо здесь попытаться влить этот опыт". "К рассудку слушателя говорите вы композицией речи, к сердцу — своим опытом".
     Мысли, развиваемые вами перед пролетарскими слушателями, их не интересуют. Они доводят их до чувства вещи.
     "Ни в коей мере не может быть настоящим докладчиком тот, кто говорит и охотно слушает себя, много значения придаeт своим речам. Настоящий докладчик всегда преодолевает себя, если ему необходимо говорить; и нужно совсем отчeтливо чувствовать это преодоление. Он должен охотнее слушать другого, пусть плохого, докладчика, чем желать говорить сам".
     "Логика — это для мыслей, не для устной речи; я имею в виду форму речи, способ выражения. Естественно, речь не должна быть нелогичной. Однако еe нельзя комбинировать так, как комбинируют ход мыслей. Длительным действием в речи обладает то, что содержит в себе образ, если этот образ отстоит далеко от того, что он означает (в речи), и если сам использующий его свободен от рабского следования чистому смыслу мысли". Если мы хотим влить в слушателей волю, то это их злит. Поэтому волю следует направить на овладение образностью, которая внутренне является реальностью. 339, с.35-44, 58, 77, 108

530. "Люди постепенно должны прийти к тому, что боль, живущая в другом человеке, не минует нас самих, но станет царить далее в нас. Для этого пролилась кровь Христа на Голгофе".

604. "Все суждения в плане общественного мнения, всe, что человек в отношении своих суждений усваивает довольно рано, делает трудной его жизнь в Камалоке, если он срастается с этими мнениями и они становятся его излюбленными. ... А за Камалокой общественное мнение вообще уже не играет никакой роли. Для жизни после смерти равнозначны все нюансы открытых мнений: либеральные и консервативные, радикальные и реакционные..."
     "Существа, которые стоят за общественным мнением и формируют его, являются отставшими существами и не имеют никакого значения, не обладают никакой властью в жизни человека между смертью и новым рождением".
     "Эти духи хотят остаться позади прогресса, происходящего благодаря Мистерии Голгофы. ... нам должно быть ясно, что в будущем развитии Земли не произойдeт чего-то такого, благодаря чему эти вещи — общественное мнение и т.п., — которые должны иметь место в развитии, смогут быть улучшены. Люди станут лучше во внутреннем. Поэтому развитие должно всe больше и больше охватывать внутреннее, чтобы в будущем человек смог внутренне сильным противостоять общественному мнению. А это может произойти только через Духовную науку. ... Чтобы противостоять люциферическим духам, проявляющимся в общественном мнении, необходимо нечто предпринять также и в жизни между смертью и новым рождением. ... С этим связан тот факт, что именно в эпоху, когда общественное мнение стало приобретать значение..," на Марсе Будда совершил свою миссию. 141(7)

Страж Порога и трeхчленность

745. "В течение нашей 5-ой послеатлантической эпохи, во время развития души сознательной с человечеством происходит нечто значительнейшее, грандиозное. Оно заключается в том, что происходит определeнное разделение между жизнью мыслей, чувств и воли. Итак, пожалуйста, примите это со всей ясностью. Определeнное разделение, обретение самостоятельности жизнью мыслей, чувств и воли происходит у человечества 5-й послеатлантической эпохи. Эти три области душевной жизни становятся самостоятельнее у всего человечества. Человечество будущего будет тем отличаться от человечества прошлого, что в прошлом душа была более централизована в себе, тогда как в будущем душа станет чувствовать себя трeхчленной. Если человек остаeтся при самом себе, то он может проделывать развитие в том смысле, как вы это находите написанным в "Как достигнуть познания высших миров?"; это совершается с отдельным, индивидуальным человеком. Но когда люди вместе — а люди ведь бывают вместе как народ, как государство, в хозяйственном кругообороте и т.д., — когда люди общаются друг с другом, узнают и удовлетворяют свои общие интересы, то развивается... в живом общении людей это расщепление общей душевной жизни на три сферы, поскольку... за кулисами бытия человечество в целом прошло через определeнную фазу развития, которую можно сравнить с прохождением отдельных людей через Порог к сверхчувственному миру".
     "Мимо серьeзного Стража Порога должно пройти всe человечество в этой 5-й послеатлантической эпохе. То, что ранее было централизованным единством (мысль, чувство, воля), должно расщепиться натрое, и каждый отдельный член должен сам стать централизующим. ... Это должно найти своe отражение в социальном организме, в котором живeт человек. Это не произвольно выбранное Apercu, когда говорится о социальной трeхчленности". 190(9)

Хозяйство и духовная жизнь

806. "В течение 5-й послеатлантической эпохи речь вновь должна вернуться к конкретному, к образным представлениям. Только таким образом мы сможет действительно исполнить задачу этой эпохи. Однако она тем меньше возвращается к образным представлениям, чем больше государство держит под ярмом духовную жизнь". 190(4)

Импульс Христа и социальное оздоровление

1017. "Бог создал человечество как единство, в котором терялось всякое индивидуальное. Затем началось развитие, в процессе которого всe более выступала индивидуализация. Но теперь по всей Земле вновь должно выступить единство. И только тогда правильно поймут Существо Христа, когда, глядя на Него, почувствуют импульс к социальному соединению человечества по всей Земле. И наоборот, можно сказать: к правильным социальным импульсам по всей Земле ведeт только правильно понятое Существо Христа". 210(2)

1022. "Это тайна Святого Грааля, которая со всей серьeзностью должна искаться таким образом: мы должны на пути к спиритуальному Иерусалиму связать себя головой и сердцем со всем человечеством. Такова задача современного человечества.
     Примечательно, как объективно ткет через сферы бытия то, что должно совершиться. И когда это ощущают неправильно, то ощущают внешне, внешне оматериализовывают. Как некогда христиане потянулись в Иерусалим, так тянутся теперь туда скопления еврейского народа, чтобы этим, опять-таки, привести к выражению фразу материализма, показывая, как то, что современным человечеством во всех его частях должно быть понято духовно, понимается лишь материалистически. Но должно прийти время, когда тайна Грааля снова будет ощущаться правильно". 204(4)

2. Духовные особенности Востока, Середины и Запада.

1255. Всякий человек, родись он хоть в Азии, должен нести в себе чисто человеческое всех трех частей: Востока, Середины и Запада. 197(9)

Орел, телец, лев (имагинация человека): социально-космический аспект

1268. "Голова птицы представляет собой лишь губы, переднюю часть рта других животных, а то, что у нее идет далее, в ребро-позвоночникообразные части скелета, — это имеет вид измененной, метаморфизированной головы. Вся птица является, собственно говоря, головой". Это объясняется тем, что птицы прошли очень длительное земное развитие. "В ранние периоды Земли, в лунный период, в солнечный период, они имели в себе все то, что впоследствии в них перешло изнутри наружу до кожного покрова, который позже у птичьего племени покрылся перьями, и дошло до рогового клюва. Внешнее птиц имеет позднее происхождение, оно возникло благодаря тому, что птицы свою головную природу выработали сравнительно рано. И в условиях, в которых птицы оказались в последующие эпохи земного развития, они смогли присоединить к себе то, что заложено в их перьях.
     Перья даны птицам Луной и Землей, тогда как всю остальную природу они имеют от более ранних вре­мен". Но и Солнце, его духовная сила воздействовала на птиц. Она дала красочность и формы их оперению.
     "Вы правильно смотрите в Макрокосмос, в большую природу, когда орла рассматриваете так, что говорите себе: у орла есть перья, многоцветные пестрые перья. В них живет та же сила, что и в тебе, когда твой мозг делается носителем мыслей. Что развивает твой мозг, делает его способным воспринимать ту внутреннюю силу соли, которая составляет основу мышления, которая вообще делает твой мозг таким, что ты можешь образовывать мысли, это та же самая сила, которая в воздухе дает орлу перья. ... На физиче­ском плане эта сила вызывает образование перьев, а на астральном — образование мыслей. ... (В немецком языке вещество, которое содержится внутри пера, называ­ют душой; это не случайно — так действует гений речи) ...
     Понять льва можно лишь развив чувство того, какую радость, какое внутреннее удовлетворение получает лев, живя со своим окружением. Собственно, нет другого живот­ного, не родственного льву, которое обладало бы столь удивительным, таинственным дыханием. Повсюду у животных существ ритм дыхания созвучен с ритмом циркуляции, только ритм циркуляции утяжеляется связан­ным с ним аппаратом пищеварения, а ритм дыхания облегчается устремленностью к легкости мозгового фор­мирования. У птиц это бывает так, что живущее в их дыхании одновременно живет и в их голове. ... Для правильного чувства природы нужно научиться жить в красоте, внутренне чувствовать ее родство с челове­ческими мыслями, когда это выражается так конкретно, внутренне живо, как в случае птичьих перьев. Кто внутренне практиковался в подобных вещах, тот знает совершенно точно, когда он мыслит как павлин, ког­да — по-орлиному, а когда — по-воробьиному. Вещи, вообще говоря, таковы, что за исключением того, что одно является астральным, а другое физическим, они соответствуют друг другу удивительным образом. Это так. И можно сказать: птица имеет преобладание жизни в дыхании, так что другое, циркуляция крови и прочее, почти совсем исчезают. Вся тяжесть пищеварения и даже тяжесть циркуляции крови из "в-себе-чувствия" птицы удалены.
     У льва дело обстоит так, что он находится в некоем равновесии между дыханием и циркуляцией крови. Конечно, циркуляция крови создает тяжесть и льву, но не так, как, скажем, верблюду или рогатому скоту. У этих последних пищеварение чрезвычайно обременяет циркуляцию крови. У льва с его сравнительно корот­ким аппаратом пищеварения оно совершается довольно быстро и не обременяет сильно циркуляцию. Зато, с другой стороны, голова льва такова, в ней все распределено так, что дыхание находится в равновесии с ритмом циркуляции. Лев — это такой зверь, который в наибольшей мере обладает внутренним равновесием, внутренней гармонией ритма дыхания и ритма сердцебиения". Он потому так жадно глотает пищу, что голод причиняет ему большую, чем другим животным, боль. При этом он совсем не гурман. Ибо все его удовольст­вие заключено в равновесии двух мировых биений: дыхания и крови. Все повадки, взгляд льва выражает это совершенное овладение сердцебиением, циркуляцией крови.
     "Кто обладает чувством художественного постижения обликов, тот обратит внимание на львиную пасть, которая показывает: сердце пульсирует до этой пасти, но дыхание удерживает его, оттяги­вает назад. Если вы нарисуете это двустороннее касание сердцебиения и дыхания, то придете к львиной пасти. Весь лев — это грудная организация. Он действительно является животным, которое во внешнем об­лике, в образе жизни целиком приводит к выражению ритмическую систему. Лев так организован, что взаимо­действие сердцебиения и дыхания всесторонне выражается в сердце и легких.
     ... если мы ищем в человеке нечто, подобное льву, то это область груди, где встречаются ритмы циркуляции и дыхания". (Птице подобна голова).
     Понаблюдайте корову, лежащую на лугу. Голова ее поднята, и она как бы спрашивает: зачем она мне нужна, когда я не щиплю траву? И это заложено в самой голове. Лев ни­когда ее так не поднимает. "Корова, я бы сказал, являет собой разросшийся аппарат пище­варения: тяжесть пищеварения ложится бременем на циркуляцию крови, одолевает голову и дыхание. ... Чем птица вверху обладает астрально, как ас. телом, которое работает... в образовании ее перьев, — это голова имеет в плоти, в мышцах, в костях. Физическим стало в корове то, что у птицы астрально. Конечно, в астральности это имеет иной вид. Опять-таки, если птичьей астральности дать сойти вниз, проделать преобразование в эфирное и физиче­ское, тогда орел должен стать коровой, ибо то, что является астральным у орла, могло бы воплотиться, облечься плотью коровы, которая лежит на земле и переваривает пищу; ибо этому пищеварению соответствует развитие удивительной астральности. Корова при пищеварении прекрасна. ... в процессах пищеварения пти­цы содержится очень мало, почти совсем не содержится астральности. ... В человеке соединяется в гармо­нии, и благодаря этому приходит в равновесие, метаморфоза птицы — в его голове, метаморфоза коровы — в аппа­рате пищеварения и конечностей; естественно, в аппарате конечностей это, опять-таки, колоссально видоиз­меняется, метаморфизируется".
     Природа орла в человеке связана с внешними планетами (орел — птица Юпитера), природа Льва — с Солн­цем, а природа тельца — с внутренними планетами. "Внешним сознанием человек сегодня этого не восприни­мает, но его подсознание пронизывается волнами, звуками того мира, из которого звучит троякий призыв, который хочет увлечь человека к односторонности. И я бы мог сказать, что это составляет тайну настояще­го времени — что звучит из сферы орла, делая его, собственно говоря, орлом, давая ему его оперение, астрально овевая его. Само существо орла — в подсознании человека. Это соблазняющий зов:


     Таков зов сверху, который сегодня хочет сделать человека односторонним. И есть еще второй соблаз­няющий зов. Он приходит из средней зоны, оттуда, где силы космоса формируют природу льва, где силы космоса из слияния Солнца и воздуха обусловливают равновесие ритма дыхания и циркуляции крови, как это констатирует природа льва. ... в подсознании человека это сегодня соблазняет так:


     Куда больше, чем думают люди, эти голоса действуют в подсознании. И на Земле существуют различные человеческие организации, учрежденные так, чтобы воспринимать эти действия. Так, например, по-особому организовано, чтобы искушать, соблазнять идущим от голоса орла то, что живет на Западе. Именно амери­канская культура так организует свое население, чтобы оно соблазнялось тем, что говорит орел. А евро­пейская середина содержит многое от античной культуры, многое из того, что, напри­мер, побудило Гете, для освобождения своей жизни, поехать в Италию, где все насыщено тем, что говорит лев.
     А Восточная цивилизация насыщена тем, что говорит корова. Ибо, как два первых животных звучат в их космическом представительстве, так, можно сказать, снизу, из земных глубин, как бы громыхая, вопиет зов того, что живет в тяжести коровы (корова съедает за день пищи в 1/8 ее собственного веса, человек — 1/40). ... земные глубины, которые под влиянием Солнца, Меркурия, Венеры и Луны обусловлива­ют организацию питания в корове, эти глубины Земли с демонически грохочущей силой пронизывают своим звучанием стада со словами:


     ... Восток прежде всего подвержен искушению коровы, ибо древний культ почитания коровы имеет место в индуизме. И если этот искушающий зов действительно охватывает человечество, если возникающее из это­го зова действительно пожелало бы одержать победу, тогда именно Восток должен бы был возвестить о себе на Западе и в Середине как тормозящая прогресс, как вызывающая распад цивилизация. Земные демонические силы в этом случае односторонне воздействовали бы на земную цивилизацию". Ибо, что в этом случае произо­шло бы? Запад создал удивительную технику. В ней действуют природные силы в безжизненном облике. Гос­подствует мера, число, вес. Но само по себе это не так уж плохо, пока проявляется дилетантизм в отношении космического аспекта подобных вещей. Но было бы плохо, если бы духовно живущее в корове вошло на Западе в науку посвящения. Ибо пищеварение коровы являет чудные откровения астрального, и, познавая весь организм коровы с его перевесом тяжести (1/8 своего веса она обменивается ежедневно с землей), вы бы пришли к преобладанию по всей Земле, во всей цивилизации меры, числа и веса. Все остальное из цивилизации исчезло бы.
     Ибо, что дает инициации организация коровы? — Она приводит к ужасному закону созвучных колебаний, если соблазняющий зов коровы на Востоке проникает в бездуховную, механическую цивилизацию Запада и Средней Европы. "Тогда на Земле возникнут механические системы, точно подходящие к механической системе Мироздания. Этим в человеческой цивилизации было бы искоренено все действие воздуха, окружения, все действия звезд. Что человек переживает, например, благодаря ходу года, когда он соучаствует в прорастании жизни весной, в отмирании, надламывании жизни осенью, все это потеряло бы для него значение. Человеческая цивилизация была бы пронизана звучанием бренчащих, стучащих колебательных машин, и эхо этого бренчания и стука устремлялось бы из космоса на Землю как реакция на земной механизм". И часть современной цивилизации уже находится на пути к достижению этой, вызывающей ужасный распад, цели.
     "А теперь подумайте о том, что было бы, если бы середина (Средняя Европа) была искушена тем, что говорит лев! Вышеописанной опасности тогда не существовало бы. Тогда постепенно механизмы исчезли бы с земной поверхности. Цивилизация больше не была бы механической, но человек с односторонней силой отдался бы всему тому, что живет в ветре и громе, что живет в ходе года. Человек был бы вплетен в го­довой ход и смог бы жить во взаимоотношении ритма дыхания и ритма циркуляции. Он бы вырабатывал себе то, что ему может дать его непроизвольная жизнь. Он бы особенно вырабатывал природу груди. Но благода­ря этому у человека развился бы такой эгоизм в отношении земной цивилизации, что каждый хотел бы из­живать только самого себя и ни один человек не стал бы задумываться ни о чем, кроме благополучия дан­ного момента. Этому подвержена цивилизация середины, и она могла бы предложить такую жизнь всей земной цивилизации.
     И, в свою очередь, если зов орла соблазнит Запад, так что ему удастся свой образ мыслей и наст­роение распространить по всей Земле и самого себя сделать односторонним в этом образе мыслей и настро­ении, тогда в среде человечества возникнет настроение, желание связать себя непосредственным образом со сверхземным миром, как это было однажды в самом начале Земли. Человек тогда приобрел бы тягу исклю­чить то, что он может завоевать в свободе и самостоятельности. Человек пришел бы к тому, чтобы жить целиком лишь в той бессознательной воле, которая позволяет богам жить в человеческих мышцах, нервах. Человек вернулся бы к примитивному состоянию, к первоначальному примитивному ясновидению. Человек постарался бы отделаться от Земли путем возврата к ее началу.
     И я бы сказал, для точного ясновидческого взгляда все это еще более оплотневает благодаря тому, что пасущаяся корова все далее и далее пронизывает созерцание некоего рода голосом, который говорит: не смотри вверх, все силы приходят от земли. Познакомься со всем, что лежит в земном действии. Ты станешь гос­подином Земли. Ты сделаешь пребывающим то, что выработаешь на Земле. — Да, если бы человек подпал это­му искушающему зову, тогда ему не избежать бы опасности, о которой я сказал: механизирование земной цивилизации. Ибо астральное животное с преобладающим пищеварением хочет настоящее сделать пребывающим, увековечить настоящее. Из львиной организации происходит то, что не хочет сделать настоящее пребываю­щим (вечным), но хочет сделать настоящее наиболее летучим, свести все к повторяющейся игре годового кругооборота, к тому, что хочет проявляться в ветре и грозе, в игре солнечных лучей, в воздухе. И та­кой характер также могла бы принять цивилизация.
     Орел, если его рассматривать действительно с пониманием, как он парит в воздухе, выступает так, буд­то несет на своем оперении память о том, что было исходной точкой Земли. Он сохранил в своем оперении силу, которая еще из высей действует в Земле. Можно сказать, что каждому орлу видны тысячелетия Земли, и он не касается ее своим физическим, лишь самое большее, схватывая на ней свою добычу, но, во всяком случае, не для удовлетворения своей жизни. Он кружит в воздухе, если его занимает его собственная жизнь, ибо происходящее на Земле для него безразлично, поскольку радость и воодушевление он получает от сил воздуха, поскольку земную жизнь он просто презирает и хочет жить в том элементе, в котором жила сама Земля, когда еще не была Землей, но в своем начале была пронизана небесными силами. Орел — это гордое животное, которое не хочет соучаствовать в твердом развитии Земли и отдаляется от влияния такого развития; он хочет оставаться связанным лишь с теми силами, которые были в исходной точке Земли.
     Таковы учения, даваемые нам тремя животными, если мы хотим их рассматривать как большие мощные пись­мена, вписанные в Мироздание для объяснения мировых загадок. Ибо, по сути говоря, каждая вещь в Мирозда­нии — это знак, если мы можем его читать. И именно, когда мы можем читать взаимосвязи, тогда мы понимаем загадки Мироздания".
     Мы взвешиваем, мерим, считаем — это все фрагменты. Целое возникает из понимания внутренней ду­ховности коровы. Такова мудрость современного посвящения. Но человеку сегодня трудно быть человеком. Каждый из трех зверей хочет захватить его целиком. В одной негритянской легенде рассказывается, как лев, гие­на и волк убили антилопу, и лев велел гиене поделить ее. Она разделила ее натрое и сказала: одну часть, лев, тебе, другую — волку, а третью — мне, гиене. Лев разорвал гиену и велел делить волку. Тот сказал: одна часть, лев, принадлежит тебе, как сказала гиена, другая часть, что гиена хотела взять себе, также принадлежит теперь тебе, а третья часть принадлежит тебе же, как царю зверей. Лев остался доволен таким дележом и оставил волка в живых.
     "Человек по отношению к трем зверям играет сегодня роль антилопы. Что хочет быть односторонним, при­нимает определенную форму. Лев остается львом, но он хочет из своих хищных товарищей сделать, путем ме­таморфозы, других зверей. И в отношении того, что является орлом, он использует хищного товарища — зве­ря гиену, которая, по сути, живет от мертвого, от того мертвого, что нуждается в нашей голове, что по атомам, в каждый момент передает нас смерти. Таким образом, в сказке орел заменен гиеной, пожирающей па­даль, а на место коровы лев ставит своего хищного товарища — зверя волка, что является упадочным, поско­льку сказка взята из негритянской культуры. Так что в сказке у нас другие звери: лев, гиена, волк. Но се­годня искушающий зов, встающий, я бы сказал, в космическом символизме, имеет такой вид, что орел погру­жается в землю и становится гиеной, рогатый скот больше не хочет отображать со святым терпением Мирозда­ние, а становится набрасывающимся волком". И у нас тогда появляется возможность эту легенду перевести на язык современной цивилизации. Логика у обоих (у волка и гиены) одинаковая (они делят), в действительнос­ти же она приводит к разным результатам. В применении логики к действительности заключается существенное. "И можно бы, переводя это в современную цивилизацию, рассказать нечто иное. Но я всегда рассказываю, заметьте это, я всегда рассказываю то, о чем идет речь в большом ходе культуры. Я не говорю о "проблеме зон" (особенно актуальная в том году в Швейцарии проблема; ред.); я говорю вообще только о том, что ка­сается больших взаимосвязей культуры. И здесь, выражаясь современным языком, я бы мог эту сказку рассказать так: антилопа убита. Гиена отступает и рассуждает молча; она не отваживается возбудить у льва злобу. Она отступает. Она выражает суждение молча, ждет в подосновах. Лев и волк начинают биться за добычу, за антилопу, и бьются, бьются до тех пор, пока не перекусают один другого так сильно, что умрут от ран. То­гда выходит гиена и пожирает и антилопу, и волка, и льва после того, как они начнут разлагаться. Гиена являет образ того, что заложено в человеческом интеллекте, что в человеческой природе является мертвым. Она есть обратная сторона, карикатура на цивилизацию орла. Если вы почувствовали, что я хочу сказать этой европеизацией старой негритянской сказки, тогда вы поймете, что сегодня подобные вещи должны быть правильно поняты. И они только тогда будут правильно по­няты, когда троякий искушающий зов орла, льва и коровы человек научится встречать изречением, которое сегодня должно стать шибболетом (пробным камнем) человеческой силы и мышления, и действования:
     Я должен научиться, о корова, твоей силе из речи, которую звезды во мне открывают.
     Не земная тяжесть, не просто взвешивание, измерение и исчисление, не просто то, что заложено в физи­ческой организации коровы, но то, что в нее воплощено. Отвести взор от организации коровы и обратить его к тому, что она воплощает: направить взор в выси. ... тогда одухотворится то, что иначе стало бы механистической цивилизацией Земли.
     И второе, что должен при этом сказать себе человек:
     Я должен научиться, о лев, твоей силе из речи, которая в году и дне окружения во мне действует.
     Обратите внимание на: "открывают", "действует"! И третье, чему должен научиться человек:
     Я должен научиться, о орел, твоей силе из речи, которую земнопрорастающее во мне творит.
     Такое троякое изречение должен человек противопоставить искушающему зову, чтобы односторонность при­вести в гармоническое равновесие". Он должен изучить корову и ощутить речь, открываемую звездами; глубоко ощутив природу орла, взглянуть на то, что прорастает из Земли, а также снизу действует в человеке; а от льва обратиться к окружающему миру: ветру, молнии. Это должен сделать человек, чтобы способствовать вос­хождению земной цивилизации. 230(1, 2)
     “Прежде всего, внизу существуют духи земли. Они стремятся поддерживать пребывание Земли; им хотелось бы кругооборот года увековечить. Для этого было бы необходимо отказаться от поклонения; деятельное, осуществляющее дух в годовом кругообороте Земли, сделать всеобщим, т. е. воспитать чисто рассудочного человека. — Гиена.
     Духи атмосферы делают ход года носителем земного духа. Они дают земному свершению протекать в вечном повторении. — Лев.
     Духи высот — ход года делают зеркалом прогресса. Этому соответствует воспитание человека пронизанным духом существом, которое применяет Землю лишь как материал духа, т. е. — воспитанию чисто волевого человека, предающегося высям и жертвующего своей свободой. — Волк.
     Есть такой рассказ. Была убита антилопа. Лев и волк умерли от ран, полученных в борьбе за добычу, и гиена принялась за продукты разложения.
     Духи земли: должны быть удержаны силы . Гиганты должны измысленное человеком распространить в безмерное. Они могут это перенять, если человек это разовьет, если колебания человеческой механики совпадут с колебаниями мировой механики. — Корова.
     Духи атмосферы. — Переворачивание (инверсия) — внизу; вверху; так эмансипируется земная деятельность: такое происходило бы, если бы жизнь была изолирована от Космоса. — Лев.
     Духи высот. — Нижние исключаются, делаются носителями высей. Все возвращается к примитивному — вновь открываются праисточники. — Орел”.
     " в нижней части тела — они несут орла вниз. Если душа соучаствует в этом, то действует иссушающе.
     в голове — они несут корову вверх. Если душа соучаствует в этом, то действует сбивая с толку”. Д. 40, с. 9

1518.Существенное древнеиндийской культуры состоит в том, что после полного завершения работы над душевными силами, утонченными в высочайшей степени, индус вновь возвращался в эф. тело и вырабатывал в нем чудесные тонкие силы, отразившиеся в Ведах и в философии Веданты. Высокое развитие души достигало созерцания Я, восприятия Я, когда человек еще мог созерцать своим эф. телом. Древний перс мог воспринимать только силами тела ощущений, ас. телом. В халдео-египетской культуре воспринимать могла только душа ощущающая; в греко-латинской — душа рассудочная. В современной культуре совершается работа над физ. телом для развития души сознательной. Поэтому грек существенный внешний опыт получал лишь в том, что пробивалось изнутри. Задача же народов Запада и Севера — направить взор вовне, проработать физическое. 121(10)

Задачи развития

436. "Современному человеку станет невозможно в будущем, не соприкоснувшись с наукой посвящения, прийти к действительному самопознанию, даже к самочувствию, по той причине, что во всeм, что он может испытать здесь, в этом мире, не обратившись к науке посвящения, не содержится сил, из которых действительно сформировано человеческое существо". 196(6)

437. "Никому не следовало бы надеяться, что он может как-либо иначе реформировать в мире, кроме как через развитие души". 96(6)

444. "В каждой своей части Евангелия говорят: Мужество!" В наше время человек должен иметь стремление с мужеством переживать Мистерию Голгофы. 175(11)

Задачи спиритуализации эпохи

1024. "К гречеству стремился Гeте. В гречестве можно заметить, как социальное представлено в мифе, т.е. также и в образе. Но, по сути, греческий миф — столь же образ, насколько образом является гeтевская "Сказка". С этими образами нельзя действовать реформаторски в социальном организме. Как идеалист, человек может лишь что-то сказать о том, что следует образовать, но образы слишком легковесны, чтобы с действительной пробивной силой вступить в образование социального организма. Поэтому и греки не верили, что, оставаясь с мифологическими образами, они могут достигать также и социального. И, исследуя эту линию, можно прийти к важному пункту греческого развития.
     Можно сказать: о повседневной жизни, где всe происходит обычным образом, греки думали в зависимости от их мифических богов, мифических духов. Но в больших решениях они говорили себе: здесь недостаточно тех богов, что действуют в имагинациях и являются мифическими богами; здесь должно выступить нечто реальное, — и здесь выступал оракул, здесь боги представали не просто имагинативно, их побуждали инспирировать людей. Из оракулов получали греки социальные импульсы".
     В этих инспирациях они взывали к внешней природе. Современный человек должен инспирироваться в сферах духовного. 200(4)

1025. "Сейчас наступает время, когда приток сил из духовного мира в сферу человечества иссякает. И если в ближайшее столетие не найдeтся достаточного числа людей, способных вработаться в духовный мир, то человечество начнeт иссыхать. Нежелание развиваться есть грех также и в индивидуальной судьбе человека. И этот грех как троякое излучение — грех неразвитого чувства, мысли, воли, — указывающее, какое препятствие поставил человек миру, не развивая себя, выступает перед Стражем Порога. Тогда человек видит, какое бремя он возложил на собственную душу". 119(4)

1033. "Если смотреть с высокой точки зрения, то внимание привлекают немногие духовные направления, работающие в мирообразующих силах. Одним из таких направлений является ... коренящееся в англо­язычных народах; оно работает очень скрытно, но чрезвычайно действенно. Вторым является движение, которое сливается из всего того, что хочет сегодня считаться с совершенно понятными, но также и пра­вомерными инстинктами широких масс человечества. Это движение в своeм крайнем вы­ражении выступает в людях, которые совсем не понимают всего человеческого развития, не знает о том, что может двигать мир вперeд, но которые благодаря определeнным соотношениям, на которые я ещe укажу, оказались в состоянии, несмотря на свою ограниченность, несмотря на далеко идущие преступные задатки их природы, хотя они в то же время являются и умными людьми, чем импонируют многим людям, смогли авторитарно утвердиться на поверхности современных внешних отношений.
     Третьим действенным духовным движением является то, которое исходит из отдельных, особенно энер­гичных представителей различных вероисповеданий — вероисповеданий всяческих родов, — которые при этом хорошо знают, чего они хотят. В лоне этого движения мы находим всe то, что обычно называют ие­зуитизмом".
     "Конечно, мы не должны недооценивать того факта, что имеется множество людей, придерживающихся нашего духовно-научного движения, которые, по меньшей мере, говорят самим себе, что они связаны с этим движением. Но при этом ужасно велика разница между той интенсивностью, с какой выступают за то, что они хотят вынести на поверхность, три вышеохарактеризованных духовных течения, и интенсивностью интересов, которые хочет противопоставить им духовнонаучное движение. Ибо это духовнонаучное движе­ние, по сути говоря, берeтся ещe исключительно поверхностно, поверхностно в чувствах и ощущениях, тогда как другие движения именно в чувствах и ощущениях берутся с безграничной интенсивностью.
     Кто по-настоящему уяснил себе это, уяснил так, что поставил в центр всех своих ощущений и мыслей тот факт, что в мироформирующих силах со стороны Духовной науки наиболее серьeзные стремления напра­влены на то, чтобы в среде людей проявилось и было признанным то, что с нашей точки зрения называет­ся наукой посвящения?" 197(4)

РЕЛИГИЯ. НАУКА. ИСКУССТВО

59. "Настоящий христианин только тот, кто понимает значение заповеди: Измените строй вашей души, ибо Царствие Небесное проникло до "я"". 116 (4)

     551. "Мышление, способ рассмотрения, вчувствования в мир, которыми обладал Гете, составляют основное требование 5-й послеатлантической эпохи". "Потребуются не сотни, а тысячи лет, чтобы обосновать то, что заложено в Гете". 171(6)

     591. Кант считал основным недостатком всей предшествовавшей ему философии то, что она пыталась с помощью мышления познать вещи и не задумывалась над вопросом: а способно ли на это мышление? Вопрос о "что" познания стал предшествовать вопросу о возможностях познания. И вопрос: что такое познание? — стал, в первую очередь, вопросом теории познания.
     У Гете был на это другой взгляд. Хотя он и не высказывался об этом непосредственно, но "он стоял на глубочайших фундаментальных основах познания и потому был против простого созерцания природы, при котором художник обращается к предметам природы верно и усердно, тончайшим образом подражает ее образованиям, цветам, добросовестно не отдаляется от нее ни на шаг. Именно отдаление от чувственного мира в его непосредственности обозначалось во взглядах Гете действительным познанием. Непосредственно данное — это опыт. В познании же мы творим образ непосредственно данного, который содержит в себе существенно больше, чем могут дать чувства, которые являются все же посредниками всякого опыта. Чтобы познавать природу в смысле Гете, мы не должны держаться за ее фактичность, но в процессе познания она должна оказываться существенно выше, чем в первом непосредственном явлении. Школа Милля считала все, что мы можем сделать в опыте, простым соединением отдельных вещей в группы, которые затем мы удерживаем как абстрактные понятия. Однако никакое это не истинное познание. Ибо те абстрактные понятия Милля не имеют иной задачи, как доставляемое органам чувств соединить со всеми свойствами непосредственного опыта. Истинное познание должно признать, что непосредственный облик чувственно-данного мира не самый существенный, а им является тот, который открывается нам в процессе познания. Познание должно доставлять нам то, чего нас лишает чувственный опыт и что, тем не менее, является истинным. Познание Милля потому не является истинным, что представляет собой усовершенствованный чувственный опыт. Оно оставляет вещи такими, какими они даны глазам и ушам. Не область испытанного в опыте должны мы переступать и теряться в фантастических образованиях, что так любит метафизика старого и нового времени, но мы должны образы испытанного в опыте, какими они предстают нашим органам чувств, продвинуть до того состояния, которое удовлетворит наш разум.
     Теперь у нас встает вопрос: как относится непосредственно испытанное в опыте к возникающему в процессе познания образу опыта? ... Непосредственный опыт дает не более, чем несвязный агрегат актов восприятия".
     "Идея — это не содержание субъективного мышления, а результат опыта. Действительность выступает перед нами, когда мы стоим перед ней с открытыми органами чувств. Она выступает перед нами в облике, который мы не можем считать ее истинным обликом; последнего мы достигаем, приведя в движение наше мышление. Познавать означает: к половинной действительности чувственного опыта добавлять восприятие мышления, после чего ее образ становится полным.
     Все сводится к тому, как мыслить отношение идеи к чувственной действительности. Под последней я бы хотел понимать совокупность данных человеку через органы чувств созерцаний. Понятие же, по широко распространенному мнению, является средством познания, с помощью которого оно овладевает данностью действительности. Сущность действительности заключена во "в себе" вещи, так что, если бы мы действительно были в состоянии прийти к первооснове вещей, то мы имели бы лишь отношению к отображению, и ни в малейшей степени не могли бы овладеть ею самой. Здесь, таким образом, предполагаются два совершенно отдельных мира. ... Согласование этих двух миров составляет теоретико-познавательный идеал этого рода воззрения. К нему я причисляю не только естественнонаучное направление нашего времени, но также философию Канта, Шопенгауэра и неокантианцев, и даже последнюю фазу философии Шеллинга. Все эти направления созвучны в том, что эссенцию мира ищут в транссубьективном, а субъективно-идеальный мир, что должно быть признано их точкой зрения, является поэтому для них лишь просто миром представления, а не самой действительностью, лишь чем-то, обладающим значением только для человеческого сознания.
     Я уже указывал, что этот взгляд, будучи последовательно продолженным, приводит к полной конгруэнтности (совпадению) понятия (идеи) и созерцания. Что находится в последнем, должно снова содержаться в своем понятийном противообразе, только в идеальной форме.
     Относительно содержания, оба мира должны полностью совпадать. Отношения пространственно-временной действительности должны точно повторяться в идеях, только вместо воспринимаемого простирания, облика, цвета и т.д. должны иметься соответствующие представления... Каждая вещь снова находит свое место, свои свойства в моем идеальном образе мира.
     Мы только теперь можем спросить: соответствует ли эта последовательность фактам? Ни в малейшей степени! Мое понятие треугольника одно объемлет все отдельные треугольники, и сколько бы треугольников я ни представлял себе, оно останется тем же самым. Мои различные представления треугольников идентичны между собой. Я имею вообще лишь одно понятие треугольника.
     В действительности каждая вещь представляет собой особенное, определенное "это", которому противостоит также вполне определенное, насыщенное реальной действительностью "то". Этому многообразию противостоит понятие как строгое единство. В нем нет никакого особенного, никаких частей, оно не множится, выступает бесконечное число раз все одним и тем же.
     Теперь спрашивается: а кто, собственно говоря, носитель этой идентичности понятия? Форма его явления, как представления, быть этим не может, ибо здесь целиком прав Беркли, говоря, что представление, полученное мною от дерева в данный момент, не имеет ничего общего с этим деревом, которое я вижу снова, моргнув глазами; то же самое относится и к различным представлениям многих индивидуальностей об одном предмете. Идентичность, таким образом, лежит лишь в содержании представления, где находится "что". Многозначность, содержание может быть мне ручательством идентичности. А если это так, то рушится воззрение, лишающее понятие или идею самостоятельного содержания". Воззрения Шопенгауэра, Авенариуса лишают содержания не только понятие, но и созерцание.
     "Чтобы прийти здесь к ясности, необходимо вернуться на ту почву, где созерцание, как особенное, противостоит понятию, как всеобщему.
     Можно спросить: в чем же, собственно говоря, содержится характерная черта особенного? Определено ли оно понятийно? Можем ли мы сказать: это понятийное единство распалось в том либо в этом созерцаемом особенном многообразии? — Нет. И это совершенно определенный ответ. Само понятие совершенно не знает особенного. Последнее, следовательно, должно находиться в элементах, которые понятию, как таковому, совершенно недоступны. Но поскольку мы не знаем промежуточного члена между созерцанием и понятием — если мы не хотим вводить фантастически-мистические схемы Канта, которые сегодня могут рассматриваться лишь в качестве шуток, — то эти элементы должны принадлежать самому созерцанию. Основание особенного не выводимо из понятия, но должно быть найдено внутри самого созерцания. Что составляет особенное объекта, — поддается не пониманию, но лишь созерцанию. В этом заключается основание того, почему любая философия должна терпеть неудачу, когда она из самого понятия хочет извлечь (дедуцировать) всю созерцаемую действительность в отношении ее особенного. В этом заключается также классическое заблуждение Фихте, желавшего весь мир вывести из сознания. Если же кто-то упрекает в этом, как в недостатке, идеалистическую философию и хочет ее в этом отношении завершить, тот поступает не более разумно, чем философ Круг (Вильгельм-Трауготт, 1770-1842), последователь Канта, требовавший "идентичной" философии, которая должна была быть для него дедуцирована его пером.
     Что действительно существенно отличает созерцание от идеи, так это элемент, не вносимый в понятие, но все же данный в опыте. Поэтому и противостоят друг другу понятие и созерцание как, хотя и существенно равные, но все же различные стороны мира. И поскольку последнее требует первого, как мы показали, то это доказывает, что свою эссенцию мир содержит не в особенном, а в понятийном всеобщем. Но эта всеобщность, как явление, должна быть сначала найдена в субъекте либо она может быть приобретена субъектом в объекте, но не из объекта.
     Свое содержание понятие заимствует не из опыта, ибо оно не вбирает в себя характерное опыта, особенное. Все, что конституирует особенное, чуждо ему. Таким образом, ему следует самому дать себе содержание.
     Обычно говорят, что объект опыта индивидуален, он — живое созерцание, понятие же абстрактно, бедно по сравнению с полным содержания созерцанием, скудно, пусто. Но в чем здесь ищут определения богатства? В том, что может быть бесконечно большим в бесконечности пространства. Но в этом отношении и понятие не менее полно определениями. Только они в нем не количественные, а качественные. Как в понятии отсутствует число, так в созерцании отсутствует динамически-качественный характер. Понятие столь же индивидуально, столь же полно содержанием, как и созерцание. Разница заключается лишь в том, что для получения содержания созерцания не нужно ничего, кроме открытых органов чувств при чисто пассивном отношении к внешнему миру, в то время как идеальное ядро мира в духе может возникнуть через собственный спонтанный образ действия последнего, если оно вообще должно прийти к явлению. Это совсем бессмысленно и излишне говорить: понятие — враг живого созерцания. Нет, понятие является сущностью, двигательным, действующим принципом в созерцании, добавляет к нему свое содержание, не упраздняя при этом себя, ибо они, как таковые, не соприкасаются; и оно должно быть врагом созерцания?! Оно может стать его врагом только в том случае, если иной философ попытается все богатство содержания чувственного мира выпрясть из идеи. Вот тогда вместо живой природы возникнут пустые фантазмы. ...
     Трансцендентному мировоззрению Локка, Канта, позднего Шеллинга, Шопенгауэра, Фолькельта, неокантианцев имманентно противостоит современный естествоиспытатель. Первые ищут мировую основу в чуждой сознанию потусторонности; имманентная философия — в том, что является разуму. Трансцендентное мировоззрение рассматривает понятийное познание как образ мира, имманентное — как его высшую форму явления. Поэтому первое дает лишь формальную теорию познания, основывающуюся на вопросе: каково отношение между мышлением и бытием? Второе на острие теории познания выдвигает вопрос: что такое познание? Одно исходит из предрассудка о существовании различия между мышлением и бытием, другое без предрассудков исходит из единственной достоверности (Gewisse) — мышления, из понимания ... что без мышления ей не найти никакого бытия".
     Современная теория познания дошла до понимания того, что для лишенного мыслей рассматривания все одинаково — нет причин и следствий, совершенного и несовершенного и т.д., а далее это ошибочно сопровождается предикатом, что это суть представления. "Сколь мало благодаря одному чувственному пониманию мы узнаем, что упавший камень является причиной углубления в почве, куда он упал, столь же мало узнаем мы, что он является представлением". К этому можно прийти лишь в результате размышления. "Когда говорят, например, что данное — это представление, то все дальнейшие исследования могут вестись лишь от этой предпосылки. На этом пути мы никак не можем получить лишенную предпосылок теорию познания, но мы отвечаем на вопрос: что такое познание? — исходя из той предпосылки, что оно есть данное чувством представление. В этом состоит основная ошибка теории познания Фолькельта. В ее начало со всей силой он ставит требование, чтобы теория познания была лишена предпосылок. Но на ее вершину он ставит тезис, что мы имеем многообразие представлений. Так его теория познания лишь отвечает на вопрос: как возможно познание при том условии, что данное есть многообразие представлений? Для нас дело обстоит совсем по-другому. Мы берем данное как есть, как многообразие чего-либо открывающегося нам, когда мы даем ему воздействовать на нас. Так достигаем мы объективного познания, поскольку даем говорить самому объекту. ...
     Это познание говорит нам: я здесь, но в таком виде, в каком я стою перед тобой, я не являюсь в своем истинном облике. Когда мы воспринимаем извне этот голос, когда мы осознаем, что перед нами лишь половина существа, которое скрывает от нас свою лучшую сторону, тогда в нашем внутреннем заявляет о себе деятельность того органа, с помощью которого мы достигаем объяснения другой стороны действительности, с помощью которого мы оказываемся в состоянии половину завершить до целого. Мы осознаем, что то, чего мы не видим, не слышим и т.д., может быть завершено с помощью мышления. Мышление призвано решать загадки, которые нам загадывает созерцание". Созерцаемая действительность встает перед нами готовой, мы не присутствовали при ее возникновении. Мышление же хотя и является из неведомого, но я все же знаю, что это я сам даю ему форму, завершаю процесс. То же самое должно происходить и с восприятиями: они не должны являться мне законченными, они должны стать для нас столь же прозрачны, сколь и мысли. Так удовлетворяется наша жажда познания; воспринятое мы пронизываем мыслями. "Мысль является как завершение процесса, внутри которого мы стоим. ... Исследовать сущность вещи — означает поставить ее в центр мыслительного мира и работать из него, пока в душе не выступит такое мыслеобразование, которое явится для нас идентичным с полученной в опыте вещью. ... В идее мы познаем то, из чего нам следует выводить все остальное: принцип вещей. Что философы называют абсолютным, вечным бытием, основой мира, что религии называют Богом, мы, на основе наших теоретико-познавательных изысканий, называем идеей. Все, что в мире не является непосредственно как идея, может быть, в конце концов, познано как изошедшее из нас. ... Но сама идея не требует выхода за нее самое, она есть на себе построенное, в самом себе твердо обоснованное существо. И это пребывает в ней самой, а не в ее явлении в нашем сознании. Если она не высказывает нам своего существа, то она является нам как и остальная действительность: требующей объяснения.
     Мое сознание, что я стою внутри вещи, явлется лишь следствием объективного свойства этой вещи: что свой принцип она несет в себе. Овладевая идеей, мы достигаем ядра мира. Мы постигаем здесь то, из чего происходит все. Мы становимся единством с этим принципом, поэтому идея, будучи объективной, является нам, в то же время, как наисубъективнейшее.
     Действительность чувственного рода именно потому столь загадочна для нас, что ее центра мы не находим в ней самой. Но это кончается, когда мы познаем, что с миром мыслей, приходящим в нас к явлению, она имеет тот же самый общий центр.
     Этот центр может быть лишь единым. Он может быть таковым, что все остальное указывает на него как на объясняющую его основу. Если бы было много центров мира — много принципов, из которых объяснялся бы мир — и одна область действительности указывала бы на этот, другая на тот мировой принцип, то мы, попав в область действительности, тотчас указали бы на один центр. Нам не пришло бы в голову спрашивать еще о другом центре.
     Одна область ничего не знала бы о другой. Они попросту не существовали бы одна для другой. Поэтому нет никакого смысла говорить более, чем об одном мире. Поэтому идея во всех местах мира и во всех сознаниях одна и та же. Что существуют различные сознания и каждое представляет идеи, не меняет дела. Идейное содержание мира построено на себе, в себе совершенно. Мы не порождаем его, мы ищем лишь его постижения. Мышление не рождает его, а воспринимает. Оно не производитель, а орган постижения. ... Множество сознаний думает одно и то же; они питаются одним, только с различных сторон. Поэтому оно является им многобразно модифицированным".
     ''Какую задачу решает теория познания по сравнению с другими науками? Она объясняет нам цель и задачи других наук. ...наша теория познания является наукой о назначении всех других наук. Она объясняет нам, что в различных науках содержится объективное основание мирового бытия. Науки достигают царства понятий; о собственной задаче этих понятий учит нас теория познания. Этим характерным результатом отличается наша, придерживающаяся гетевского образа мышления, теория познания от всех других современных теорий познания. Она хочет установить не просто формальную связь мышления с бытием, она хочет не просто логически решить, теоретико-познавательную проблему, она хочет прийти к позитивному результату. Она показывает, что есть содержание нашего мышления, и находит, что это "что" в тоже время есть объективное содержание мира. Так становится наша теория познания значительной наукой для людей. Она объясняет человеку самого себя, показывает его положение в мире; поэтому она является источником удовлетворения для него. Она впервые показывает ему, к чему он призван. ...Так теория познания является в то же время учением о значении и назначении человека... Наш дух имеет задачей так образовывать себя, чтобы быть в состоянии всю данную ему действительность провидеть такой, какой она является исходя из идей". 1(9)

     592. "В нашем познании изживает себя внутреннейшее ядро мира. Закономерная гармония, которая господствует над миром, приходит к явлению в человеческом познании. Потому это является призванием человека — основные законы мира, которые хотя и господствуют во всем бытии, но сами к бытию не приходят, переносить в область являющейся действительности. ... Наше познание, образно выражаясь, есть постоянное вживание в мировую основу".
     "Процесс познания есть ... процесс развития к свободе". "Это важнейшая проблема всякого человеческого мышления: понять человека как на себе самой основывающуюся свободную индивидуальность". 30, с.207-210

VII. ГЕТЕ

     487. "Только тот, кто способен в какой-либо точке примкнуть к Гете и его времени, может уяснить себе пути нашей культуры и постигнуть цели, к которым должно стремиться современное человечество. Того же, кто не может найти этого отношения к величайшему духу нового времени, современники просто увлекают за собой и ведут как слепого. Все вещи являются нам в новой связи, если мы рассматриваем их взором, проясненным этим культурным источником". 271(1)

     488. "Я понимаю под Гетеанизмом не то, что помыслил Гете до 1832г., но то, что еще может быть помыслено в ближайшем тысячелетии в смысле Гете, что может возникнуть из гетевских воззрений, гетевских представлений и ощущений. 181(21)

     489. "Гетеанизм — а к нему я причисляю все то, что связано с именами Шиллера, Лессинга, Гердера и др., а также с немецкими философами—вообще находился в мире в странной изолированности. Эта изолированность, в которой он существует в мире, исключительно характерна для всего развития современного человечества. Эта изолированность заставляет того, кто серьезно подходит к гетеанизму, несколько задуматься над этим фактом". 185(7)

Новая Изида

     390. "Я хотел бы рассказать вам другой миф об Озирисе и Изиде, при этом я хотел бы апеллировать к вашему непредвзятому пониманию. Этот другой миф об Озирисе-Изиде имеет примерно следующее содержание.
     Дело произошло во времена научной глубокообоснованности в стране Филистерии. Там было возведено на одном духовно уединенном холме строение, которое в стране Филистерии нашли весьма удивительным. Я бы мог сказать: будущий комментатор добавил бы здесь, что под страной Филистерией не подразумевается про­сто ближайшее окружение. Если говорить языком Гете, то можно было бы сказать, что строение являло со­бой "открытую тайну". Ибо строение не было ни для кого закрытое; оно было доступно всем. ... Но подав­ляющее большинство людей не видело его. Подавляющее большинство людей не видело ни того, что строи­лось, ни того, что построенное представляет собой. ...Средоточием строения предполагалось сделать од­ну скульптуру. Эта скульптура представляла собой некую группу существ: Представителя Человечества и Люцифера с Ариманом. Люди рассматривали ее и в эпоху научной глубокообоснованности в стра­не Филистерии, ее не понимали, не понимали, что эта скульптура, по сути, есть лишь покров для скульптуры невидимой. Но невидимой скульптуры люди не замечали: ибо та невидимая скульптура была новой Изидой, Изидой новой эпохи.
     Однажды люди узнали об этой взаимосвязи и в своем глубокомыслии стали утверждать: это совместное изображение Представителя Человечества с Люцифером и Ариманом означает Изиду. И этим словом "означает" они не только разрушили художественное воление, из которого все это должно было исходить — ибо художе­ственное не только означает нечто, но еще и есть нечто, — но все положение вещей в ос­нове полностью оценили неправильно. Ибо дело заключалось вовсе не в том, что образы нечто означали, но образы уже являлись тем, что они собой давали. И за образами была не абстрактная новая Изида, а действительная, реальная новая Изида. Образы ничего не означали, образы сами по себе были тем, что они давали. Но они обладали в себе той особенностью, что за ними было реальное существо, новая Изида.
     Немногие, кто в особом положении, в особые моменты видели эту новую Изиду, находили, что она спит. И тогда они могли сказать: действительная, глубинная скульптура, что таится за внешней, открытой ску­льптурой, — это спящая новая Изида. Там видели спящий облик, но немногими он увиден. Многие тогда в особые моменты обращались к надписи, которая там отчетливо стоит, но при этом немногие на том месте, где готовилась эта скульптура, могли ее прочесть; и тем не менее надпись там стоит, стоит совершенно отчетливо, так же отчетливо, как некогда стояла надпись на закрытом облике в Саисе. Да, там есть надпись, и она следующая: Я есмь человек, Я есмь прошлое, настоящее и будущее. Мое покрывало должен приподнять каждый смертный.
     Однажды спящий облик Новой Изиды приблизился (к скульптуре. — Сост.) впервые, а затем все вновь и вновь (к ней) стал приходить другой облик, как посетитель. И спящая Изида приняла этого посетителя за своего особого благодетеля и полюбила его. Однажды она поверила в особенную иллюзию, и посетитель однажды также поверил в особенную иллюзию: новая Изида получила отпрыска и сочла посетителя, которого приняла за своего благодетеля, за отца. Тот и сам счел себя за отца, однако он им не являлся. Духов­ный посетитель был не кто иной, как новый Тифон. Он полагал, что таким образом он сможет получить в мире особый прирост своей силы, что он овладеет этой новой Изидой. Итак, новая Изида имела отпрыска, но она не распознала его сути, она не знала о существе этого нового отпрыска. И она отослала его от себя, выслала в далекие страны, ибо полагала, что должна так сделать. Она отослала нового отпрыска. И когда она засылала его в различные области мира, то он как бы силой мира разорвался на 14 частей. ...
     Когда духовный посетитель, новый Тифон, узнал об этом, то разыскал и собрал все 14 частей и со всем знанием, естест­веннонаучной глубокообоснованностью вновь сделал из этих 14 частей одно существо. Но в нем была только механическая закономерность, только машинообразная закономерность. Так возникло существо с видимостью жизни. ... И это существо, поскольку оно состояло из 14 частей, могло сделаться четырнад­цатикратным. Тифон смог каждой части дать отблеск своего собственного существа, так что каждый из 14 отпрысков новой Изиды получил лицо, подобное новому Тифону.
     И Изида должна была следить своим предчувствием за всеми этими удивительными вещами; предчувствием могла она созерцать все эти чудеса, происходящие с ее отпрыском. Она знала: она сама отослала его, она сама все это вызвала. Но пришел день, когда она смогла получить его назад в его правильном облике в его истинном облике из рук ряда духов, элементарных духов природы. ... Когда она получила назад сво­его отпрыска, который только в силу иллюзии получил отпечаток отпрыска Тифона, то перед ней ясновидчески предстал примечательный лик, она внезапно заметила, что еще со времен древнего Египта имеет коро­вьи рога, несмотря на то, что стала новой Изидой.
     И вот, когда она стала так ясновидящей, то этой силой своего ясновидения она вызвала, одни говорят — самого Тифона, другие говорят — Меркурия. И он был вынужден силой ясновидения новой Изиды возложить ей на голову корону, на то же самое место, где некогда древняя Изида носила корону, которую сорвал с нее Горус. Значит, он возложил ей корону на то же место, где у нее были коровьи рога. Корона эта была из простой бумаги, исписанная глубокообоснованными научностями; но она была из бумаги. У нее теперь было две короны на голове: коровьи рога и корона из бумаги, украшенная всяческой мудростью научной глубокообоснованности.
     Через силу ее ясновидения однажды ей открылось глубокое значение того ... что в Ев.от Иоанна обо­значено как Логос; ей открылось Иоанново значение Мистерии Голгофы. Через эту мощь сила коровьих ро­гов захватила бумажную корону и превратила ее в действительную золотую корону из истинной субстанции.
     Таковы некоторые черты, которые могут быть сообщены об этой новой легенде об Озирисе и Изиде. Ра­зумеется, я не могу самого себя сделать комментатором этой легенды. ... Это другая легенда об Озирисе и Изиде. Но в связи с ней мы должны поставить перед нашей душой следущее: хотя сегодня эта попытка дать новый образ Изиды слаба, пусть эта скульптура есть лишь попытка, опыт в осязании, но все же она должна стать исходной точкой того, что глубоко правомерно в импульсах нового времени, глубоко обосновано в том, что этот век должен и что этому веку подобает". Мы живем в век абстракции, когда слово, человеческое представление имеет только абстрактное значение. "Но сила слова, сила Логоса должна быть вновь обретена. Коровьи рога древней Изиды должны превратиться в совершенно иной образ.
     Подобные вещи нелегко выразить в современных абстрактных словах. Для подобных вещей лучше, если вы попытаетесь их в этих имагинациях, которые приведены вам, провести перед своим душевным взором и переработать их как имагинации. Это очень значительно, что новая Изида через силу слова, какой она должна быть вновь завоевана с помощью Духовной науки, коровьи рога преобразует так, что бумажная ко­рона, исписанная новой глубокообоснованной научностью, что сама бумажная корона становится чисто золотой.
     Далее. Однажды некто подошел к предварительной скульптуре новой Изиды. Слева вверху там помещена юмористически выполненная фигура, которая в своем мировом настроении содержит нечто между серьезнос­тью, серьезностью в представлениях о мире и, можно сказать, насмешкой над миром. И вот однажды, когда некто в особенно благоприятный момент встал перед этой фигурой, то она ожила и сказала, полная юмора: человечество только не помнит этого, но уже столетиями перед новым человечеством стоит нечто, относя­щееся к его природе. Оно же занято большей частью абстрактными словами, абстрактными понятиями, аб­страктными идеями и очень далека от действительности; и все потому, что это новое человечество держит­ся за слова и все время спрашивает: а что это: тыква или фляга, — если случайно из тыквы получится фляга? Оно постоянно держится за определения, всегда остается только со словами! В ХV, ХVI, ХVII столе­тиях, — так говорило усмехающееся существо, — человечество еще имело самопознание относительно этого исключительного отношения, что слова, взятые в ложном смысле, в их поверхностном смысле, не имеют от­ношения к действительности, но в век вильсонизма человечество забыло все то, что однажды в хорошем смысле имело отношение к его самопознанию ХV, ХVI, ХVII вв.
     И существо усмехалось далее и говорило: тот рецепт, который современное человечество должно принять против абстрактного духа, изображен на надгробном камне в Мельне, что в Лауэнбурге. Там есть надгроб­ный камень, и на нем нарисована сова, держащая перед собой зеркало. И рассказывают, что Тиль Ойленшпигель (это имя в немецком языке образовано из двух слов: Еullen — сова — Spiegel — зеркало. — Сост.) после того, как он со всяческими проделками закончил свой жизненный путь, был там погребен. Рассказывают, что Тиль Ойленшпигель существовал в действительности. Он родился в году 1300, побывал в Польше, затем пришел в Рим и там имел даже спор с придворными шутами обо всяческих умных глупостях; с него и списаны все последующие Тили Ойленшпигели, о которых теперь читают в литературе".
     О существовании Тиля Ойленшпигеля ученые спорят. В Бельгии нашли еще один надгробный камень о изображением совы, ну и, конечно, это явно доказывает, по мнению ученых, что Тиля Ойленшпигеля не существовало. Однако задумайтесь, какой характер носят проделки Ойленшпигеля? Существенно в них то, что он берет вещи буквально и выводит из них противоположное. Он берет вещи по одному их словесному значению. "Но поэтому-то Тиль Ойленшпигель и является представителем современной эпохи. Он задает основной тон в современную эпоху. Слова сегодня далеко отстоят от их первоначального места, то же происходит и с понятиями: люди не замечают этого, ибо они ойленшпигелеобразно (сово-зеркало-образно. — Сост.) относятся к тому, что сегодня преподносит культура. ... Человечество ничего не знает о том, что Ойленшпигель стал его святым заступником, что он все еще странствует по странам.
     Основное зло нашего времени заключается именно в том, что современное человечество бежит от Паллады Афины — Богини Мудрости, которая своим символом имеет сову. И хотя человечество об этом вовсе не подозревает, однако это истина: что составляет для нас основу внешнего познания — это лишь зеркальный образ, но в зеркале человек видит то, чем он является! Также и сова — или, если хотите, современная научная глубокообоснованность — в зеркале, в мировой майе видит только свое собственное совиное лицо.
     Вот какие вещи высказало, усмехаясь, существо, что изображено вверху слева над статуей современной Изиды. Высказало оно и многое другое, о чем лучше пока умолчать, считаясь с определенной куртуазностью в отношении к современному человечеству. Но должно быть вызвано одно чувство, что особенность этого изображения человеческой тайны с помощью люциферического и ариманического присутствия вместе с самим Представителем человечества состоит в том, что должно быть вызвано такое состояние в челове­честве, которое будит именно те импульсы в душе, которые необходимы для грядущей эпохи.
     "В пра-начале было Слово, и Слово было с Богом, и Слово было Бог". Но слово стало фразой, слово отделилось от своего начала. Слово, оно произносится, оно звучит, но его связи с действительностью не ищут. Это не составляет стремления человечества: действительно исследовать основополагающие силы того, что происходит вокруг нас. А эти основополагающие силы только тогда исследуют в смысле совре­менной эпохи, когда придут к пониманию того, что с микрокосмическими силами человека действительно связаны существа, которых обозначают как люциферические и ариманические. Сегодня человек, живущий между рождением и смертью, может понять действительность только в том случае, если составит себе преставление еще об одной действительности... которая лежит между смертью и новым рождением. Ибо одна действительность — это лишь полюс другой действительности". 180(10)