1. Праздники в кругообороте года

Переживание времен года в древности

578. Когда я писал "Теософию", то должен был руководствоваться принципом троичности. Семичленный человек возникал в результате следующего сочетания:

1. Физическое тело		1
2. Эфирное тело		2
3. Тело ощущений	Душа ощущающая   1	3
	Душа рассудочная   2	4
1. Самодух	Душа сознательная   3	5
2. Жизнедух		6
3. Духочеловек		7

     "Лишь когда человек смотрит на современную стадию развития, приходит четверичность; четыре — это, собственно, вторичное число.
     Если же хотят смотреть на внутренне действенное, на формирующее себя, то на него следует смотреть в смысле троичности. Поэтому древнее индийское воззрение имело: жаркое время года, которое охватывало месяцы апрель — июль, влажное время года: август — ноябрь, и холодное время: декабрь — март; при этом границы месяцев обозначались весьма приблизительно. ...Ход года мыслился троично".223 (3)

13. Страна Душ

857. При прохождении через Мир Душ астр. тело постепенно исчезает, как если бы темное облако поглощалось всеобщим морем света. "Совершенно намеренно в моей "Теософии" я оформил описание стилистически так, чтобы можно было кое-что почувствовать, ощутить от этого саморастворения, как если бы тьма растворялась в свете, как если бы смерть поглощалась жизнью". 207(8)

1628. "Человек, когда он действительно постигает в себе мышление — не мышление Гегеля — как сво­бодное мышление (что я пытался выразить в популярной форме в моем маленьком труде "Теория познания мировоззрения Гете"), действительно находится в связи с тем, что можно назвать проникновением космических импульсов во внутреннее существо человека".185 (6)

1784. "Мы сами являемся субъектами, а то, что подступает к нам, — это объекты. У человека, стремяще­гося к познанию посвящения, наступает полная переориентировка. Он должен осознать, что он как человек является объектом, и к этому объекту "человек" он должен искать субъект. ... Выражаясь несколько пара­доксально, я мог бы, имея целью мышление, сказать: в обычном познании мы размышляем о вещах; в познании посвящения мы должны искать, как нас мыслили в космосе.
     Это лишь абстрактные направляющие, но вы найдете, что им следуют повсюду, где пользуются посвяти­тельными методами. Если вы желаете воспринять современное, действительное теперь познание посвящения, то оно исходит от мышления. Должна быть полностью развита жизнь мышления, если хотят сегодня прийти к познанию посвящения". Эта жизнь мышления прошла особую выучку в естественнонаучном развитии последних столетий, где одни усваивают идеи развития от простейших до человека и мало смотрят на себя, что это они имеют эти идеи, в наблюдении внешних процессов развивают жизнь мыслей; другие занимаются математи­кой, но не задаются вопросом, как это они из себя ткут эту сеть мыслей. Самого мышления не понимают. С мышлением нужно проделывать то, что предлагается в "Как достигнуть познания высших миров?".214 (8)

Представление — воспоминание — фантазия

1872. "Это, до некоторой степени, один полюс внешних переживаний в обычном бытии: абстрактные, су­хие, холодные идеи, на которых человек не может ни закрепиться, ни обосновать реальности собственного человеческого существа. В конце концов, новое человечество все-таки не может согреться от декартова: я мыслю — следовательно, существую, ибо, сколько ни думай, из мышления не извлечешь какого-либо бытия. Вторым полюсом внутренних переживании являются представления воспоминания. Кто всерьез занимается психологией, а не теми словосплетениями, которыми ныне в университетах занимаются под видом психологии. Тот знает, что представления воспоминания субстанционально суть то же самое, что и представления фан­тазии, которые мы можем образовывать свободно. ... Мир идей, вплетаемый нами в законы природы, таков, что мы сознаем, что наша воля в образовании мира идей не может действовать через саму себя; она должна соединяться с внутренней логикой, с соответствующим действительности сплетением идей. ... В случае дру­гого полюса, фантазии, также живущей в памяти, мы совсем ясно осознаем: там, внутри, госпосдствует наша воля... а эти фантазии охотно имеют дело с нашим Я, с нашей личностью, с тем, что составляет нашу ре­альность. Мы, конечно, можем возмущаться фантазией или фантастикой, но когда мы чувствуем, что наше Я действует там, внутри, по своему произволу, то мы в то же время чувствуем, что в этих фантазиях со­держится наше Я, наша личность. Это во-первых.
     Во-вторых: в тот момент, когда по причине какого-либо заболевания разрушается непрерывность наших воспоминаний ... в тот же момент разрушается также действительная доброкачественность нашего внутрен­него я-переживания. Таким образом, наше я-переживание, с одной стороны, оказывается не связанным с миром наших идей. С другой же стороны, — мы чувствуем, что я-переживание находится там, внутри, в том, что мы называем нашим миром фантазии, несмотря на то, что мы не можем строить на этом мире фантазии и в определен­ном отношении не должны искать сущностного Я в этом мире фантазии, хотя и знаем, что оно там деятель­но, что оно совсем не может правильным образом жить в нашем сознании, если не придет в связь с этого рода воспоминаниями". Тут большая жизненная загадка. Мир идей является нам то абст­рактно, то образно. Мы, прежде всего, используем его, обдумывая то, что действует на наши чувства: цвет, звук, тепло. Это описано в "Истине и науке" и в "Философии свободы". Но что было бы с нами, если бы чув­ственные восприятия приходили только извне? И каким образом встречаются в наших органах чувств устремляющиеся к нам извне содержания восприятий и противоудар изнутри мира идей? "Отдаваясь миру восприятий, мы, люди, жили бы в нашем эф. теле и вместе с эф. телом — в эфирном мире. Только представьте себе, как вы через глаза отдаетесь миру цвета и живете в эфирных волнах мира цвета... в волнах моря звука, которое, конеч­но, не является эфирным, но выступает таковым, если вы не противопоставляете ему мир идей. Звук в сво­ем первом выступлении для человека является эфирным. Вы плаваете в море воздуха, а потому — в сгущенном эфирном. Это также эфирное — что материально сгущается только до воздуха; звук, т.обр.,есть лишь воздухообразно-материальное выражение эфирного. То же самое относится к свойствам тепла, вкуса, обоня­ния, ко всем свойствам чувств".
     И вот, представьте себе, вы живете в эфирном море как эфирные существа. И, живя так, вы никогда не пришли бы к той человеческой конституции, в которой пребываете между рождением и смертью. И лишь смягчая тон этого эфирного, надламывая его, вы приходите к этой конституции.
     "Но чем мы надламываем эфирное? Чем мы его убиваем? — Противоударами идей. Это действительно происходит так: извне в живой эфирности приходит содержание мира восприятий (см.рис., красное), и мы, как эфирные существа, плавали бы в ней, если бы изнутри не возникал противоудар ми­ра идей (синее), каким он пребывает в нас между рождением и смертью.
     Он убивает эфирное, и мир является нам как физический. Мы имели бы вокруг себя эфирный мир, если бы не убивали его миром идей, не сбрасы­вали его (вниз) до физического облика. Мир идей, каким мы его имеем, как люди, связывается во всей нашей организации со свойствами чувств; он надламывает эти чувственные свойства и низводит их к тому, что мы переживаем как физический мир".
     Такое действие мира идей на эфирный мир приводит к тому, что между рождением и смертью мы пережива­ем мир идей как восходящий изнутри, а не в его истинном облике. В реальности мира идей мы живем до рож­дения и после смерти. "Но что дают нам Боги, посылая нас через рождение в этот мир? — Они дают нам те­невой образ той экзистенции, которой мы обладаем между смертью и новым рождением. Этот теневой образ есть идеи, и они служат нам здесь, чтобы мы вообще могли стать физическими людьми; без этого мы остались бы эфирными существами, плавающими в эфирном море. Мы убиваем нашу эфирную жизнь теневыми об­разами нашей жизни между рождением и смертью".
     Теперь еще раз обратимся ко второму полюсу и спросим себя: "что представляет собой сумма наших вос­поминаний, фантазий-представлений, развивающихся внутри нас? Она представляет собой не что иное, как преобразование того, что жило в нас как сила роста, прежде чем оно метаморфизировалось в силу воспоми­нания, в силу фантазии. Что внизу, в теле, живет как сила роста, становится духовно-душевной силой вос­поминания, когда оно эмансипируется от телесности. Вы ведь знаете, что до 7 лет, до смены зубов в че­ловеке является та сила, которая позже образует в душевной памяти хорошо очерченные воспоминания; она работает формообразующе над телом. Что, наконец, растут зубы — это то же самое, что живет в нас как способности воспоминаний-представлений. Короче говоря, живущее в нас как фантазмы является той же самой силой, что вызывает наш рост, лежит в основе нашего органического становления".
     Но мы вырываем эту фантазмообразующую силу из нашего организма. Если же мы оставили бы ее там, то все, над чем мы госпосдствуем нашим Я, перекатывалось бы в нас волнами. "Вы не смогли бы сказать: я хочу, — но вы чувствовали бы, как катится в вас кровь; вы не говорили бы: я беру ручку, — но вы чувствовали бы механизм мускулов вашей руки. Вы чувствовали бы себя живущими внутри мира, если бы не могли оторвать мир фантазмов от вашего организма. Вы потеряли бы самостоятельность. Что жило бы, двигалось в вас, было бы лишь продолжением внутри вашей кожи того же, что пребывает вне ее. Человек мог бы сказать себе: вне моей кожи из определенных сил растет трава, внутри моей кожи растут моя селезенка, печень; но я не ощу­тил бы здесь разницы, не будь я в состоянии вырвать мои фантазмы из того, что организующе действует во мне. Вовне я ничего не разрываю, там я воспринимаю существ в их целостности. Внутри моей кожи я отделяю мир моих фантазмов. Благодаря этому я прихожу к самостоятельности. Благодаря этому вообще становится возможным найти ложе, подоснову для самости в человеке. Таков другой полюс внутренних переживаний.
     Мы должны умерщвлять жизнь наших чувств миром идей, чтобы быть в состоянии поставить себя в физичес­кий мир, т.к. иначе, подобно спектрам, мы плавали бы в эфирном мире. С др.стороны, мы должны внутренне мир фантазмов отрывать от нашего органического свершения, т.к. в противном случае мы попросту стали бы членами природы, подобно растущему дереву ... Как одним полюсом, идейным полюсом, мы связаны с перио­дом до рождения, так другим — полюсом фантазмов, в котором живет воля, мы связаны с посмертным. С нерожденностью мы связаны миром идей, с бессмертием — миром фантазмов ... которые, когда мы проходим врата смерти, слагаются в организованный космос, и в нем мы затем ткем, живем после смерти".198 (13)

1892. В обыкновенном состоянии чувство, мысль и воля действуют, соприкасаясь друг с другом в правильно функционирующем Я. Если человек идет путем посвящения и переступает Порог, то возникает картина, что на рисунке дана вправо от сферы Я: чув­ство, мысль и воля становятся самостоятельными. Это описано в "Как достигнуть познания высших миров?" Но возможно и нечто противоположное; можно переступить Порог с другой стороны (слева): это происходит при на­рушении деятельности Я. Тогда мысль, чувство и воля приходят к смешению. Эти-то случаи и описывает психо­анализ как истерические. "Здесь мышление, чувство и во­ля в некотором роде поворачивают в противоположную сто­рону по сравнению с тем направлением, которое ведет в духовные сферы".

     Возьмите пример с той дамой, что с сильным я-сознанием должна была дежурить у постели больного от­ца. Наименьшее, что могло при этом случиться, это неверное протекание мысли рядом с чувством и, нако­нец, западение мысли в сферу чувства. "Но в этом случае мысль тут же подхватывается волнами чувств, которые сильнее, чем волны мысли. ... Это важное требование к современному человеку: укрепляться в способности держать мышление вне сферы чувств и воли. Часть рисунка справа — это сверхсознание, се­редина — сознание, слева — подсознание. Захват мышления подсознанием, волнами чувств в подсознании означает нарушение строя организма. Это исключительно важно. ... Мышление ориентировано на физический план, но иное дело — чувства... Чувство действительно стоит в связи со всеми духовными существами, о которых можно говорить как о реальных. Так что, если человек с недостаточными понятиями погружается в жизнь своих чувств, то он приходит в коллизии с богами — если хотят это так выражать, — но именно со злыми богами. ... Он вынужден погружаться туда с недостаточными понятиями, когда в сфере чувств содер­жится больше, чем в обычной сфере рассудка. В сфере чувств человек не может эмансипироваться от связи с духовным миром. Если же он в материалистическое время эмансипируется в сфере рассудка от духовного мира, то именно с недостаточными понятиями он будет входить в мир своих чувств; и тогда он может за­болеть.
     Как тогда помочь человеку? Единственным средством тогда будет вновь привести его к понятиям, кото­рые охватывают и сферу чувств; а это означает, что современный человек вновь должен заговорить о ду­ховном мире, во всеобъемлющем смысле заговорить о духовном мире. При этом дело заключается не в под­ходящем для индивидуума терапевтическом методе психоаналитиков, но во всеобщезначимой Духовной науке. Если человек действительно принимает понятия Духовной науки — не все, кто их слышат и о них читают, их принимают, — кто их действительно принимает, тот уже не позволит хаотически смешиваться в подсоз­нании трем сферам души — мышлению, чувству, воле, что приводит ко всякой истерии и неврозам, происходящим внутри души; а ведь только об этом и говорит психоанализ.
     При этом необходимо, конечно, набраться мужества прийти к признанию конкретных действий духовных миров, признать, что мы живем в условиях кризиса, связанного с кризисом 1879 г., о котором мы говори­ли (низвержение духов тьмы)".178(6)

Эзотерическая символика Храмовой легенды Три колонны

36а. Две колонны символизируют врата, ведущие в то пространство, которое символизирует древнюю Атлантиду. Это Геркулесовы столпы.265, c. 177
     "Эти колонны были установлены у входа в храм (Соломона). Они называются Якин, Боас и М. Левиты взяли их и бросили в пруд Вефезда. Во времена Христа колонны извлекли из пруда и сделали из них мостки через ручей Кедрон. По ним Иисус прошел на Оливковую гору. Потом из них был сделан для Него крест".
     Сет положил три райских семени в уста Адама, когда тот умер. "Из могилы Адама выросло могучее дерево. Это дерево виделось кое-кому, кто имел психические восприятия чувств, излучающим жар, огонь. И этот огонь принимал форму ... букв J и B — начальных букв двух слов... На три части разделилось то дерево. Сет взял его часть, и она в эволюции мира была многократно использована".
     Было время, когда человек "парил в более или менее водном элементе". У него тогда было нечто вроде плавательного пузыря, который со временем превратился в легкие: Бог вдохнул дыхание жизни. Лишь тогда стало возможным образование красной крови.
     "Представьте себе: перед вами стоит человек и вы можете видеть в нем струение красной крови. Это очевидно было бы похоже на живое красное дерево. Его-то христианская эзотерика и называет "древом познания". Человек вобрал его в себя и вкусил от красного древа крови. Возведение красного древа крови, истинного древа познания — это и есть грех. Бог изгнал человека из рая, чтобы он не вкусил от древа жизни". Наравне с красным человек получил и красно-синее древо крови. Это древо смерти. Некогда человек научится с помощью расширенного сознания сам превращать синюю кровь в красную; тогда он древо смерти превратит в древо жизни.
     Трехчастное дерево, выросшее из могилы Адама, — это Манас, Буддхи, Атма. Их в зачатке созерцает посвященный, Сет. Он созерцает будущее, когда оба райских древа снова сплетутся.
     "Так явился Адаму Ангел в Раю под оливковым деревом. Своим видел Адам этот знак — образ Ангела, и он поклялся никогда не заблуждаться в отношении силы, представленной (документированной) в J. B. И Адам всякий раз обретал силу и утешение (отраду), ища место, где мог являться Ангел.
     Однако в Лемурийскую эпоху случилось так, что по вине Люцифера, принесшего искушение, Адам впал в заблуждение по поводу J. B. И когда после того Адам снова отыскал место явления Ангела, то пережил там лишь ужас от своего собственного существа. Перевернутая пентаграмма с одним разомкнутым острием, — в виде такого знака явился на этот раз Ангел Адаму, угрожая огненным мечом. И Адам убежал".
     "Авель означает мудрость, Каин — силу, крепость. ... Сет означает благочестие, которое должно мудрость соединить с силой".
     Поперечная балка, которая должна соединять мудрость и силу, есть принцип благочестия, любви, красоты. В дохристианские времена для этого не было места в мире. Когда пришел Христос Иисус — Носитель Буддхи, то Своей силой Он смог ту балку поднять из воды — с астрального плана, — где она покоилась. Потом ее положили через ручей (путь в высшие миры). По ней прошел Христос по пути страданий к жертве, которую он принес ради человечества; она стала возможной лишь благодаря любви, просветленной, очищенной любви". Жертва Христа соединила воедино три ствола: мудрость, красоту и силу, поскольку теперь нашлось место и для красоты.265, c.342-351
     Если человек символически выражается в виде пентаграммы, то она включает в себя и три царства природы. Минеральное царство символически выражено одной линией: ; растительное — двумя: (т.к. имеет физ. и эф. тела); животное обладает еще ас. телом: .
     "Эфирное тело обладает принципом роста. В растении лист появляется за листом, пока форма остается не закрытой приходящим сверху астральным действиям, которые вызывают цветение. Эфирный принцип ... в животном частично видоизменяется; он в большей мере свои силы направляет на восприятие изнутри астрального тела. Прямая линия эфирного замыкается, отгибается действием новой линии, которая символизирует астральный принцип; далее она еще раз отгибает с другой стороны физический принцип. Поэтому физическая форма, вертикальная у растения, у животных сгибается и становится горизонтальной. Поэтому животное символизировано тремя линиями". Я в человеке выражается точкой над последним символом: — "его силы изливаются в эф. тело и в физ. тело через две линии, проходящие через астральное, когда Я, с одной стороны, действует через свет, а с другой — через тепло. Благодаря такому действию Я человеческая форма вновь (после животной) встает вертикально, и так возникает символ пентаграммы.
     Став пентаграммой и всецело живя в ней, человек не может видеть себя таковым. Лишь ту часть своего существа может он сознательно окинуть взором, которая находится под его Я, над которой он вырастает. Таковыми являются три линии, символизирущие животное. Поэтому человек видит лишь переднюю часть своего физического, начиная от плеч".
     Если же он хочет познать себя как Я, в верхней части пентаграммы, то ему необходимо создать новый центр восприятия вне пентаграммы — центр сознания вне Я. Удар, полученный Хирамом в лоб, указывает на верхнюю часть пентаграммы. Далее Майстер рождается заново в космосе и переживает древние эоны развития. Освободясь от оболочек, человек как первое переживает земную Матерь, из которой он вырос, а также предыдущие состояния развития. У креста перевоплощенному Хираму (автору Евангелия от Иоанна) Христос говорит о Матери. "Как Сын Он передает человеческое Я земной Матери после того, как оживил его Своей силой, а она берегла его и лелеяла. Как Матерь дает Он этому Я Землю, на которой Сын отдал Свои силы Матери. Человеческое Я должно спасти Землю, своими силами поднять ее в сферы духа, пользуясь полнотой сознания, которого без Земли развить было бы невозможно..."
     "После того, как Земля стала Телом великого Духа Солнца, когда ее пронизали Его духовные силы, все существа на ней одаряются этими силами. В Землю было заложено начало будущего ее соединения с Солнцем. Физическое тело Иисуса из Назарета стало посредником, через которого силы космоса соединились с аурой Земли. Когда на Голгофе из этого тела текла кровь, Земля была снова воспринята в силы Солнца. С этого момента сила Христа излучается из центра Земли в окружение, а с Солнца сила Христа светит на Землю". 265, c. 414-417
     111"Адам-Ева Каин Авель-Сет (Сиф) Ламех Хирам-Абиф Соломон Лазарь-Иоанн".
     "Индивидуальность, воплощавшаяся как Хирам-Абиф и Лазарь-Иоанн, в своем воплощении в XIII — XIV вв. была вновь посвящена и с тех пор носит имя Христиан Розенкрейц".
     Концентрация на Храмовой легенде, которая представляет собой семиступенную "лествицу", и на ее разъяснениях ночью может приблизить душу к Хирам-Абифу или Адонираму, к Лазарю. При этом дается еще медитация: "Я пребываю в мире не только для себя, но чтобы стать подобным моему праобразу". Подобное стремление есть долг, оно не эгоистично. О нем говорится в первых сценах Мистерий-драм "Испытание души" и "Страж Порога".
     "Вы не должны забывать, что спиритуальные силы рассчитывают на вас в водительстве человечества". "Я преображаю себя для откровения Божественного праобраза во мне".265, c.419-421
     "Летний путь — это путь Общины Христиан, совершаемый в память об общине (до рождения) в духовном мире (путь Авеля).

Зимний путь — это путь антропософов через холодное одиночество к познанию (путь Каина)".
     Хирам отказал подмастерьям в степени мастера, т.к. они незаменимую массивную балку для Храма сделали слишком короткой и ему пришлось особой силой ее удлинять.
     Из могилы Хирама выросла акация. Она вырастает на могилах посвященных. Когда тело Хирама раскопали, раздалось новое слово Майстера: "Mach ben ach", что означает: "Духовно-душевное отделилось от физически-телесного", или: "По ту сторону тела", "Земной сын страдания". Золотой Треугольник нашли в колодце; на нем лежал кубический камень с десятью заповедями. И то, и другое было замуровано в Храме. Хирам имел задачу примирить каинитов с авелитами.
     Через Хирама, посвященного как Лазарь Самим Христом, было положено начало среднего течения, где должны примириться течения Каина и Авеля. "Течение Каина нашло со временем свое главное представительство в масонстве, в то время как авелиты представлены духовенством церкви. Оба течения остаются глубоко враждебными по отношению друг к другу. Лишь в одном они пришли к единодушному согласию: в ненависти к среднему течению. Результатом единодушного союза в остальном враждующих между собой направлений было уничтожение Иоаннова здания — Гетеанума".265, с. 458-460

188. "Всю Валленштайн-драму (Шиллера) можно понять, приняв во внимание, как Валленштайн чувствует себя пронизанным духовными силами, исходящими от звeздных констелляций. И можно прямо сказать: в конце XVIII столетия Шиллер чувствовал побуждение вернуться к тому звeздному воззрению, которое в XVI, XVII веках для людей, которые вообще об этом думали, было обычным. Таким образом, Шиллер полагал, что человеческую жизнь нельзя представить в выдающихся проявлениях, не связав еe с космосом.
     А далее возьмeм такое его произведение, как "Невеста из Мессины". Шиллер производит эксперимент. Он пытается старые мысли о судьбе связать со звeздной мудростью, изобразив это драматически. ... Отбросьте однажды всю веру в звeзды, в судьбу и возьмите то, что останется, и это, собственно, будет грандиозная драма "Невеста из Мессины". Шиллер здесь мог бы создать драму без веры в звeзды и без идеи судьбы, но затем он взял веру в звeзды и идею судьбы. Это значит, что он в своей душевной конституции чувствовал необходимость поставить человека в связь с космосом.
     Очевидно, что здесь имеет место абсолютный параллелизм тому, что вывел Гeте, продолжая своего "Фауста", ставя его в целую мировую панораму".
     Гeте делал это образно. Шиллер более склонялся к абстракциям. И в "Валленштайне", и в "Невесте из Мессины" человек так далеко идeт к связи с космосом, что это выступает даже в мыслях о судьбе, свойственных ещe греческой трагедии. Шиллер воспринял в себя мысли о свободе из французской революции. Но если французская революция разыгралась как политическая революция, то в Средней Европе она носила характер духовной революции. "И можно бы сказать: интимнейший характер эта духовная революция приняла в тех сочинениях Шиллера, о которых я здесь уже упоминал, а также в "Письмах об эстетическом воспитании человека".
     Шиллер спрашивает: как человеку прийти к достойному бытию? — нечто типа "Философии свободы" тогда написать ещe было невозможно — и отвечает, что логика заключает его в необходимость разума; с другой же стороны встаeт природная необходимость. Равновесие между тем и другим состоянием возможно в эстетическом состоянии. Тогда первое сдвигается на ступень ниже в "нравится — не нравится", а здесь человек в некотором отношении свободен. Природное же, инстинкты, поднимаются на ступень выше. И обе необходимости встречаются.
     Естественно, всe, что выражено Шиллером философски, — абстрактно. "Гeте исключительно любил мысли, но ему опять-таки было ясно: так к загадке человека не подойти. Гeте понимал, что шиллеровские "Письма" являются лучшим творением нового времени... но ему было ясно и то, что человеческое существо слишком богато, чтобы к нему подходить с такими мыслями.
     Шиллер, если я могу так выразиться, чувствовал: я стою в интеллектуалистической эпохе. И именно через интеллектуализм человек не свободен, ибо здесь возникает необходимость разума. — Он искал выход в эстетическом творении, в эстетическом наслаждении. Гeте же чувствовал бесконечное богатство, полноту содержания человеческой природы. Он не мог даже духовно удовлетвориться содержательным, глубоким пониманием Шиллера. Поэтому он чувствовал себя вынужденным выразить это по-своему, выразить те силы, что играют между собой в человеке. Не только своей природой, но и всем своим пониманием Гeте не мог это дать в абстрактных понятиях. И под влиянием шиллеровских мыслей этого рода он написал свою "Сказку о зелeной Змее и прекрасной Лилии", где выступает целая толпа в 20 образов, где всe имеет отношение к душевным силам, всe взаимодействует и не только в силу природной или разумной необходимости; взаимодействуют 20 различных импульсов и в конце концов различным образом создают то, что являет собой богатая природа человека".
     "Этим Гeте выразил признание того, что если хотят говорить о человеке и о его сущности, то должны взойти к образам. — А это путь к имагинации. Гeте этим просто указал путь в имагинативный мир. "Сказка" так важна потому, что она показывает, как Гeте из своей борьбы, как он еe выразил в "Фаусте", в наиболее важный момент почувствовал тягу к имагинативному пути.
     Для Гeте было бы философией сказать: в человеке взаимодействуют мысль, чувство и воля. — Так он сказать не мог, но он показал, как в некоем месте пребывают три короля: золотой, серебряный, медный. В этих образах для него заложено то, чего в понятиях не выразить. Итак, мы видим Гeте на пути к имагинативной жизни. И здесь мы касаемся наиглубочайшего вопроса, которым занимается Гeте. О глубине этого вопроса сам Гeте вообще ни с кем охотно не разговаривал. Но можно узнать, как этот вопрос его занимал. Это выступает во многих местах. Что, собственно говоря, человек получает от того, что, исходя из своего мышления, он хочет проникнуть за собственное существо, исходя из того мышления, к которому пришeл интеллектуализм? Что человек имеет от того? — Постепенно выступает вся тяжесть этой земной загадки — загадки всей эпохи, естественно, ибо со всей силой она должна выступить именно в этой эпохе — в парадоксальных словах. Так, например, в "Фаусте" мы читаем:
     Познанья свет —
     Для всех секрет,
     Для всех без исключенья!
     Порою он
     Как дар суждeн
     И тем, в ком нет мышленья!
     (ч.1, сц.6. Пер. Н.А.Холодковского)
     Это исключительно глубокие слова, хотя их и говорит ведьма. Высшая сила науки таит целый мир! Кто не думает, т.е. в ком нет мышленья, тому оно дарится! Человек может думать сколько угодно, высшая сила науки останется скрытой для него. Если же он приходит к тому, чтобы не думать, то получает еe в дар: он получает еe без хлопот. Следовательно, необходимо развить силу не мыслить, не мыслить каким-либо искусственным образом... чтобы прийти к силе науки, — не к науке, к которой, естественно, без мышления не подойти". "Сила науки, и Гeте это знает, действует в человеке, даже в ребeнке. Я писал об этом в книге "Духовное водительство человека и человечества", что эта сила нужна, чтобы сформировать мозг".
     "Эта проблема занимала Гeте. Конечно, он не имел в виду тупое безмыслие, но ему было ясно: если через интеллектуальное мышление человек не разрушит связь с силой науки, то он может к ней прийти. — Собственно говоря, на этом основании он даeт Мефистофелю отвести Фауста на кухню ведьмы. Фауст пьeт напиток юности. Это, конечно, берeтся реалистически. Но представим себе при этом и самого Гeте, а также то, что там говорит ведьма":
     Пойми: причти
     Раз к десяти,
     Два опусти,
     А три ставь в ряд —
     И ты богат.
     Четыре сгладь,
     А шесть и пять
     За семь считать,
     И восемь раз —
     Закон у нас.
     Пусть девять в счeт
     За раз пойдeт,
     А десять сгладь,
     Так ведьма учит умножать.
     (Пер. Н.А.Холодковского)
     Так выражается Гeте. Он неохотно говорит о подобных вещах. Науки высшая сила таит весь мир! Кто не думает, получает еe в подарок. "Ну, а мышление пропадает у того, кому говорится: "Пойми: причти раз к десяти, два опусти, а три ставь в ряд — и т.д.: тогда мышление прекращается! Тогда человек приходит в состояние, в котором высшую силу науки получает как дар. — Подобные вещи постоянно играют в гeтевском "Фаусте", в его поэтических сочинениях".
     Фауст прошeл через философию, юриспруденцию и т.д., дошeл до магии. Всe это жило и в самом Гeте. Но чем таким ещe обладал Гeте, чего не было у Фауста? — Фантазией! "У Фауста совершенно нет фантазии, у Гeте она есть. Фантазию Фауст получает на кухне у ведьмы, благодаря напитку юности. Гeте этим отвечает здесь себе на вопрос: что будет, если человек с фантазией захочет проникнуть в мировые тайны? — Ибо это была первостепенная сила, которой обладал сам Гeте. В юности ему это было не ясно, не окажется ли человек ищущим ощупью в темноте, если он с фантазией заглянет в мировые тайны. Таков Фауст-вопрос. Ибо вся сухая интеллектуальность, она живeт лишь в отражениях. Как только человек приходит к фантазии, так он уже на ступень приближается к силам человеческого роста, которые пронизывают человека. Здесь, хотя лишь и издалека, человек входит в пластические силы, которые, например, также пластически формируют мозг в ребeнке. А тогда всего один шаг от фантазии до имагинации! Но именно это и было главным вопросом Гeте.
     Он даeт Фаусту войти на кухню ведьмы, чтобы отложить проклятое мышление, которое хотя и ведeт к науке, но не к силе науки, чтобы мочь жить в порыве фантазии. И начиная оттуда, Фауст развивает силу фантазии. ... Где имеется фантазия, там в душевном живут юные формообразующие силы".
     В 1788 г. "Кухня ведьмы" ещe не была написана, но вопрос бродил в Гeте, и, побуждаемый Шиллером, он пошeл к его решению. Сам Шиллер был далeк от пути к имагинации. Но в "Валленштайне" и "Невесте из Мессины" он искал космическое. В "Орлеанской Деве" он пытался проникнуть в подсознательные силы человеческого существа. "Вся глубина борьбы, господствующая здесь, становится видна, если сказать себе: после смерти Шиллера остался фрагмент (драмы) "Деметриус". Этот "Деметриус" — фрагмент превосходит по драматической силе всe остальное, написанное Шиллером. На столе у Шиллера остался набросок "Мальтийцев". Если бы Шиллер закончил эту драму о мальтийцах, то она, вероятно, стала бы чем-то грандиозным. Борьба мальтийских рыцарей, этого духовного ордена рыцарей, подобного ордену тамплиеров, против султана Сулеймана — в этом разворачивается весь принцип мальтийского ордена. Несомненно, если бы Шиллер закончил эту драму, то он бы встал перед вопросом, как снова прийти к тому, чтобы воззрение духовного мира внести в человеческое творчество? Ибо вопрос совсем живо уже стоял перед ним". Но Шиллер умер. Никто больше не побуждал Гeте. Эккерман не был столь одарeн, как Шиллер. Гeте дописал "Фауста", но законченным его назвать нельзя. Возьмeм хотя бы философию "Фауста". В первоисточнике сказания о Фаусте, известного ещe в IX в. как сказание о Теофилусе, возникшего в Греции и распространившегося по всей Европе, проклинается пакт с дьяволом; Теофилус спасается, обратясь к Богоматери. XVI век (к которому примыкает Гeте) сделал сказание о Фаусте протестантским. Фауст заключает пакт с дьяволом и также подпадает его власти. Но Лессинг и Гeте выразили протест против этого. Гeте хотел спасти Фауста. Однако ему приходится прибегать к католической символике. К чему стремился Гeте, чего он не одолел, видно во второй части "Вильгельма Майстера", в "Духовном родстве". Гeте всюду стремился человека вчленить в большую духовную взаимосвязь. Одному ему это было не по силам. Шиллер был у него отнят".
     "Гeте нужен был Шиллер, чтобы Фауста, которого он сначала создал как личность, включить в большую всеобъемлющую мировую панораму". Задача найти путь в духовный мир стоит перед новым человечеством. 210(12)

224. "Англо-американизм в культурном отношении есть средство заглушения в новое время поисков духовного во внутреннем человека... в человеческой душе. Чем более человек в Европе будет ориентироваться по-восточному, тем больше будет заглушать себя в отношении спиритуального познания мира; чем больше он будет в Европе ориентирован англо-американски, тем больше будет заглушать в себе поиск истинного духа, истинного Я во внутреннем человека.
     "Со времeн духовного углубления через Лессинга, Гердера, Гeте, Шиллера, через всe, что я попытался описать в книге "О загадках человека" как забытый звук немецкой духовной жизни, через всe это средне-европейский дух призван увести человечество от двух средств отупления: от отупления ориентализмом и от отупления американизмом. ... Прочтите бессчeтные образы, которые вы можете найти в гердеровских "Идеях к философии истории человечества". И всe это забыто, всe отзвучало! ... Да, здесь мы имеем задачу". 182(4)

390. Через образы человек познаeт Мироздание. "По этой причине я должен был после появления "Теософии" написать "Очерк Тайноведения". Что в "Теософии" представлено в образах, там выведено в действительность мира звeзд, в эволюцию Сатурна, Солнца, Луны и т.д. Обе эти книги составляют целое. ... Люди, занимающиеся оккультными бесчинствами, так поступают со своими учениками, что оставляют их с образами; и таким способом вводят их в то, что называется оккультной темницей, пленом. В этой оккультной темнице человек окружен только образами, смысла которых он не понимает и выйти из которых он не может. Это образная тюрьма. Это оккультные безобразия, которыми люди занимаются и сегодня". Опасность оккультной темницы для всего человечества возникает с обставлением всего образами молекул и атомов. 227(13)

Медиумизм и йога. Антропософия

1264. "...сверхчувственное знание о том, как влиять на ход мира. В Англо-американском мире об этом с середины XIX в. узнают медиумическим путем. Тот путь, что, например, проложен в моей книге "Как достигнуть познания высших миров?", прямой путь, идущий из развития человеческих душевных сил, этот путь в западном мире не любят. На Западе поступают так, что выискивают людей, особенно подходящих для возвещений о духовном мире, людей более или менее обладающих медиумическими способностями. Кто не верит тому, что я сейчас говорю, за того дорого заплатят последующие поколения. Ищут медиумов. Эти медиумические личности приводятся в другое, трансовое состояние сознания. Зная определенные махинации, останавливают внешний рассудок и из таких медиумических личностей извлекают то, что им открывается, что они несут в своем подсознании. И из таких медиумических личностей, особенно в XIX в., англо-американский мир извлек принципы достижения политического преобладания над Европой и Азией. ... Люди в англо-американском мире куда умнее в обращении с подобными вещами, чем среднеевропейцы, которые просто не верят в то, что из подоснов бытия можно что-либо открыть подобным образом. Этим неверием люди замыкаются ото всех импульсов, которые могли бы помочь идти вперед в действительном движении человечества.
     Путь, который я здесь описал и который состоит в разузнавании сверхчувственных импульсов развития через медиумов, этот путь исключительно опасен. Ибо в телах тех, кого избирают для этого в среде англоамериканских народов, господствуют, разумеется, инстинкты англо-американской расы. И получается так, что импульсы культурно-политического развития, получаемые таким образом, окрашиваются, смешиваются с эгоизмом англо-американской расы. Благодаря именно этому эти импульсы служат эгоистической деятельности англо-американской расы". Успех англо-американской деятельности против Средней Европы обязан оккультизму западного мира. При этом ясны и методы, которыми здесь пользуются. "Стоит вам воспользоваться той логикой, которой сегодня пользуются повседневно, той логикой, к которой человек привык вследствие внешнего естествознания, и вы окажетесь перед невозможностью познать все то, что господствует социально и духовно в человеческом развитии. Поэтому люди англо-американского мира, хорошо зная об этом, ищут свои политические принципы с помощью отключения обычного логического рассудка. Ибо, приводя подходящих личностей в транс, обычный логический рассудок выключают. Медиум говорит из подоснов своей души, не пользуясь рассудком. А затем приобретенное таким образом облекают в мыслеформы здорового человеческого рассудка; тогда это можно хорошо понять, а далее использовать в практической жизни. ...
     Прямо противоположным образом поступают на Востоке с людьми, населяющими Азию, и с некоторыми представителями русского народа, европейского Востока". "На Востоке не пытаются через медиумические махинации, подобно жителям англо-американского мира, выключать рассудок, но наоборот, там пытаются оплодотворить рассудок, т. е. пытаются нервно-чувственного человека оплодотворить ритмическим человеком. Отсюда вы находите на Востоке... тренировку человеческой дыхательной деятельности, тренировку всего ритмического человека. ... Восточные упражнения йоги имеют целью так натренировать ритмического человека, чтобы через определенный род дыхания, через определенную технику движения сердца научиться влиять на человеческий рассудок, который в ином случае связан только с инструментом тела. Когда житель Востока отдается определенным упражнениям йоги, то он отнимает обычный ритм дыхания и обычную деятельность сердца у их естественного хода и задает им такой ход, что они приобретают влияние на рассудок, направленный обычно лишь на чувственный мир, и благодаря этому влиянию, как бы инфильтруя в себе, получают познание сверхчувственного мира. ... действительное познание сверхчувственного мира". Это познание также пронизано расовым эгоизмом. Между народно-эгоистическими импульсами Запада и расово-эгоистическими импульсами Востока зажата Средняя Европа, полагающаяся на свое естественно-научное и социальное знание, над чем смеются и с Запада, и с Востока. Путь Средней Европы — через "Как достигнуть познания высших миров?" 192(14)

1280. "Было бы очень полезно современным жителям Средней Европы посматривать на Восток, ибо то, что будет развиваться на востоке Европы, сегодня полностью маскируется, полностью подавляется. Что в настоящее время установлено в Восточной Европе — это, естественно, является противоположностью тому, что там должно развиваться. Ибо то, что, например, установлено в т. наз. Великороссии, есть борьба против всех духовных основ человечества, тогда как определенные духовные основы человечества должны развиваться как раз на Востоке. Но наше время не склонно держать глаза действительно открытыми, а рассудок бодрственным в отношении того, что происходит вокруг. ... О таких людях, как Ленин и Троцкий, уже наши сов­ременники должны быть в состоянии судить как о больших, интенсивных врагах истинно духовного развития человечества, каких еще не знали никакие времена, ни ужасные времена римского цезаризма, ни худшие времена ренессанса. Например, Борджиа, описанный в истории как борец с духом, — поистине маль­чик-сиротка по сравнению с тем, что коренится в таких людях, как Ленин и Троцкий. Эти вещи, вообще говоря, ускользают от современных людей, однако же необходимо, чтобы на них обращали внимание. ... Од­нажды должно быть со всей твердостью выработано суждение, что в сравнении с современными событиями тот отпечаток, что получили римский цезаризм или история ренессанса, отныне должен быть назван "историями об институтках". ... Итак, если хотят увидеть подготовляемое на Востоке, необходимо, естественно, об­ратить внимание на то, что особенно скрывают от спящего рода человеческого, прячут куда сильнее, чем прятали некоторое время тому назад. Востоку следует приобрести больше суждений о его духовных творцах, в которых постоянно можно находить много правильного из того, что можно назвать зачатками истинного понимания европейского Востока. Этот европейский Восток постепенно, конечно, не в ближайшем будущем, породит людей, которые выработают взгляд на повторные земные жизни, но иным образом, чем это было опи­сано в отношении Запада. На Западе имеет место род борьбы с повторными земными жизнями; на Востоке бу­дет акцептирована, принята истина о повторных земных жизнях. На Востоке разовьется тоска по такому воспитанию человеческой души, чтобы она замечала ... как в ней живет нечто, идущее от одной земной жиз­ни к другой. В воспитании будет указываться на определенные вещи, которые именно люди Востока будут исключительно сильно переживать. Уже детям будут указывать на то, что коренится в человеке, что может быть почувствовано и что не исчерпывается в телесной жизни. Старший, воспитатель будет говорить юному: почувствуй себя, что ты чувствуешь в своей душе? — И когда этот вопрос будет сформулирован в различной форме, юный придет к тому, что скажет: я чувствую, как будто бы там есть что-то такое, что уже раньше было на Земле, прошло через смерть и в будущем придет сюда снова; но это совсем смутное чувство". С помощью дальнейших бесед юный поймет: "то, что я здесь чувствую, что живет всегда, это раз­рушает мое мышление, это не дает мне мыслить, это хочет мысли во мне убить". Затем придет очень важное, естественное чувство, чувство того, что в человеке есть нечто, идущее от жизни к жизни. "Я чувствую нечто во мне, что является моим вечным, но я чувствую это почти как убийцу моих мыслей". Возвещение этого можно найти уже у Достоевского, чувство некоего внутреннего убийцы мыслей.
     "Постепенно начнут чувствовать душу рассудочную, или характера, как нечто, лежащее далеко позади и убивающее мысли. ... Эти души будут считать себя внутренней могилой своего собственного сущест­ва, но такой могилой, благодаря которой создается место для откровений духовного мира; и тогда явится следующее чувство. ... Души скажут себе: это истинно, когда я мое вечное, идущее от жизни к жизни, ощущаю так сильно, что оно как бы убивает мысленное напряжение, мои мысли устраняются, а божествен­ные мысли струятся и распространяются над могилой моих собственных мыслей. — Придет Самодух. Душа со­знательная ступит в могилу, и Самодух выступит таким образом. — Я не пытаюсь схематизировать: здесь душа сознательная, там приходит Самодух; но я хотел бы ввести вас в человеческую душу, ка­кой она будет, когда Я постепенно ощутит переход от души сознательной к Самодуху. ... Человек ста­новится пустым (освобождается от того, что вошло в него в греко-латинскую эпоху, от мыслей), но не напрасно: в пустоту постепенно войдет новое духовное откровение — сначала в тонкой форме, — и в человеческой душе оно распространится как Самодух. Подобные вещи не происходят без значительной внутренней душевной драмы, душевной трагедии. Бессчетное число людей именно на Востоке переживут глубокую внутреннюю душевную трагедию, глубокое внутрен­нее душевное страдание благодаря тому, что они почувствуют: мой внутренний человек убивает мои мысли. — И определенная усталость, определенное затмение найдет на людей, поскольку ощущаемое ими как идеал, который людям следует искать, не принесет какого-либо освобождения на первых порах, но скорее некое затмение, отмирание, внутреннюю усталость.
     Чтобы эти отношения увидеть объективно, так увидеть, чтобы и понять, мочь ориентироваться в них, для этого существует среднеевропейское человечество. Оно тогда исполнит свою задачу, когда всмотрится в такие отношения. Для этой цели оно должно вспомнить то, о чем я говорил в моей книге "О загадках человека", вспомнить о том духовном течении, которое развито Фридрихом Шлегелем, Шеллингом, Гегелем Фихте, Гете. Но для этого воспоминания нужно немало. Взять хотя бы один пример: многие ли в современ­ном мире понимают духовный облик Гете? или родство нашего дорнахского строения с духовным обликом Гете?" 181(17)

1548.""Как достигнуть познания высших миров?" ... возможно, написана слабыми человеческими силами. Однако это воспитательная книга для человечества. Это книга, которой в XX столетии можно начинать говорить людям о том, как им следует строить на самих себе, на своих собственных силах. Подобные вещи могут стать очень плодотворными также и педагогически, могут стать фундаментом для среднеевропейской педагогики". Конечно, для государственных школ это не приемлемо. 192(11)

     5. "Рождение (сверхчувственного человека) имеет отношение к тому, что сегодня называют наукой; смерть — к тому, что — до некоторой степени — называется религией. ... Через рождение приходят к предсуществованию ... через смерть — к существованию после смерти. Религия более обращена к этой последней стороне ... Наука, отрицая сверхчувственного человека, становится материалистической; религия, отказываясь рассматривать сверхчувственного человека, порывает с наукой. Из современности между ними нет моста".
     "С одной стороны, нужно снова искать внутреннего человека, который может быть найден в нас на пути, описанном в "Как достигнуть познания высших миров?" Другая же сторона состоит в том, что мы должны в новой форме искать то, что нам могут сказать звезды. В новой форме мы можем это найти только в том случае, если имеющееся в человеке снова сможем привести в непосредственное отношение к макрокосмосу. В соответствии с этим составлена такая книга, как мой "Очерк тайноведения". Здесь снова ищется возможность перекинуть мост между человеком и макрокосмосом, когда ...эволюция человека связывается с тем в макрокосмосе, к чему эта эволюция принадлежит, когда определенные стадии развития человека связываются с определенными процессами в макрокосмосе. Отсюда в нашей антропософски ориентированной Духовной науке берут начало два направления: поиск сверхчувственного человека и тайн макрокосмоса. Этим снова возводится мост между религией и наукой". 180 (1)

54. "Божество индусов: оно коренится в духе природного бытия, которое, однако, дает поступать в человеческое сознание лишь подчеловеческим силам; религиозное переживание направлено на уничтожение природного бытия.
     Божественный мир греков и римлян восходит к духу человеческого существа, который однако вступает в сознание лишь как образ истинного человека; религиозное переживание переходит в отношении самоутверждения человека к мифологии.
     Божество иудеев: переходит на человека в его действительности, но уберегает себя, жизнь Бога в человеке от образного познания; оно основывает все на этически — юридических отношениях.
     Божество человека Персии и Халдеи: оно живет в откровениях природы; но религиозное переживание избегает переносить содержание религиозного сознания в понятийную сферу познания; все остается в символе и культе. Все означает Бога.
     В новое время опять (как в древней Индии. — Сост.) обращаются к природе, но без Божественного они не могут в природе найти человеческое, не могут привести его к сакраментализму.
     Новые люди перенимают (старое) этическое отношение, но не обладают способностью познать его в его реальности, поскольку на них давит реальность, которая не давила на (древних) иудеев.
     Религию человек хотел бы основать на некой философии, однако нельзя ведь еду и питье заменить физиологией питания.
     Прарелигия: жизнь в звездном мире — откровение неба — оно действует в душевном — оно вступает в душевное — во время, когда земное влияние на человека минимально — когда люди обретают их человечески-душевное — когда божества прошлого, как физически-эфирных существ, они покидают — и (у них) возникает самостоятельное отношение к Космосу.
     Христианская религия должна быть способна врасти в Духовную науку; в естествознании ее отрицают.
     Наука в древности была подарком богов; она стала творением людей: сначала как естествознание, потом как Духовная наука". 343 (II), с. 64-65
     Язычник: "Божественного не познать через мудрость".
     Современная религия: "Религия не выдает себя за мудрость о сверхчувственном". Д.45, с. 19

     140. В пастырском послании зальцбургского архиепископа Иоанна Батиста Катшталера (1832-1914) от 2 февраля 1905 г. говорится, что католический пастор сильнее Бога, т.к. заставляет Бога присутствовать в гостии, когда совершает таинство причастия. "В алтарном таинстве (причастия) живет нечто от прадревней мудрости мира, от отдачи всего человека божественному". По этой причине появляются подобные пастырские послания. "Индусский брамин нашел бы их со своей т.зр. само собой разумеющимися. Фактически, в католицизме продолжает жить дальше нечто, являющееся составной частью прадревней мудрости, но это должно быть правильно понято, а не так, чтобы из белой магии делали черную, как это происходит в том пасторском послании. Во всем том, что, я бы сказал, образует ауру алтарного таинства в католицизме, во всем этом живет импульс: ты должен не только в твоем мышлении, в твоем абстрактном мышлении обращаться к Богу, ты должен, например, обращаться также с таким страстным желанием, какое живет в твоем голоде. Ты идешь к Богу не только тогда, когда думаешь; ты идешь к Богу, когда на алтаре вкушаешь пищу, и Бог, живущий в материи, прокладывает через твое тело путь, включающий в себя и весь процесс пищеварения. Ты соединяешься совершенно материально с твоим Богом! — В распространении подобного образа мыслей, подобного настроения живет тайна огромнейшей силы". И эту силу католическая церковь не хочет упустить из рук.
     "В своих комментариях к естественнонаучным трудам Гете я использовал слово "Kommunion" (причастие): "Познание есть духовное причастие человечества. Я не знаю, насколько было понято культурно-историческое значение этого слова, этого выражения в моем раннем сочинении, но в этом постижении материалистическому пониманию общности с Богом было дано направление к спиритуальному пониманию общности с Богом: претворение хлеба в душевную субстанцию познания". 198 (16)

     670. "Эти две вещи: во-первых, что духовное царство существует, во-вторых, что человек внутреннейшим Я своего существа имеет связь с этим духовным царством, — являются фундаментальными точками "Философии свободы"." 258 (2)

     681. "Мы должны уяснить себе, что из рассмотрений, которыми мы заняты здесь с Рождественского Собрания ("Эзотерические рассмотрения кармических взаимосвязей" ИПН 235-240), ничто не может быть сообщено той или иной аудитории иначе, как только путем точного, дословного прочтения того, что говорится здесь. В свободной передаче это не может сообщаться далее. Если же это будет сделано, то я буду вынужден выступить против этого". 236 (18)

     137. "Христианство может ждать с философией, с теорией познания. И дело не в том, чтобы начинать теорию познания с постановки на острие какой-либо употребительной в теологии формулы, но в самом роде мышления. И я должен сказать: в книгах "Истина и наука" и "Философия свободы", несмотря на то, что они целиком возникли из философии, живет павлов (ап. Павла) дух. От этой философии можно найти мост к Духу Христа, как от естествознания можно найти мост к Духу Отца. Но от естественнонаучного образа мышления нельзя прийти к Духу Христа. Поэтому до тех пор, пока кантианизм, стоящий как философия на дохристианской точке зрения, будет как-либо господствовать в мире, философия все больше и больше будет затушевывать Христианство. Лишь неправильное, искаженное Христианство войдет в философию, если кантианизм будет господствовать в основе теории познания". 176(14)

К пониманию истории философии

     154. "Когда мы пытаемся личную карму привести в связь с констелляциями знаков Зодиака, то мы живем примерно в той сфере мира, к которой применимы законы эпохи Сатурна". "Сколь мало отдельный параграф закона — в том виде, в каком он записан на лист белой бумаги — осуждает человека, столь же мало Овен, Телец, Близнецы и т.д. вызывают человеческую судьбу. ... Что следует из звездных письмен — это остаток древнего сатурнического развития, ставшего чисто духовным, и лишь знаки его остались в звездных письменах космоса. ... Законы др. Сатурна стали духовными, так что, я бы сказал, мы можем исследовать их целиком в законах нашей судьбы за пределами пространства и времени. Когда мы рассматриваем человеческую жизнь в целом, то мы сегодня еще находим эти древние законы Сатурна, еще находим то, чего мы не можем видеть, встречая человека в физическом мире". Такой физический человек представляет собой лишь воплощение Я, в котором действуют законы Земли. Законы же физ., эф. и астр.тел принадлежат прошлым воплощениям Земли, и там в глубинах сокрыта личная человеческая судьба. Законы др. Луны действуют в человеке в период эмбрионального развития, они наследственные и преодолеваются после рождения. Физически эти законы можно изучать лишь в оболочках, окутывающих человеческий эмбрион в теле матери. На др. Луне эта стадия развития была завершающей.
     "В то время как то, что мы называем кармой, личной судьбой, располагается в высших областях, в сатурнической части человека, лунную часть нет нужды искать столь высоко, ибо мы еще находим ее сокрытой в чувственном. Солнечную часть тоже не следует искать слишком высоко..." Для ее поиска обратимся к тому, что дано в "Загадках философии" как периодизация развития философии.

1-й период	2-й период	3-й период	4-й период
VIII - VI в до Р.Х.	в. - VIII в. до Скотуса Эригены	IX в. - XVI в.	XVIв. - XXIIIв.

     В первом периоде философы ( в том числе Платон и Аристотель) еще воспринимали мысли. Во втором периоде возникает т.наз. патристика, писания отцов церкви, когда мысли уже не воспринимают, но возбуждаются духом к мыслительным инспирациям. Так действовал Импульс Христианства. В третьем периоде человек понял, что думающий — это он сам.
     "Платон и Аристотель еще не думали. Но и они столь же мало сомневались в полной объективной действительности мыслей, сколь мало сомневается человек в полной объективной действительности земного, глядя не зеленеющее дерево.
     Во второй эпохе была интенсивная вера в Импульс Христа, который давал уверенность пробуждающемуся мышлению. Но потом пришла эпоха (третья), когда человеческая душа начинает говорить: так это ты сама думаешь, мысли выходят из тебя. ... И в этом состоит существенное эпохи схоластики: в ней была увидена субъективность мышления. ... Затем приходит четвертый период свободного господства мыслей во внутреннем, дальнейшая эмансипация мыслей от внешнего восприятия мыслей, свободное творение мыслей во внутреннем". Возникает сильное стремление обосновать внешнюю действительность мыслей. Аквинский в этой связи еще апеллировал к унаследованной догматике, но не Декарт.
     "Философское мышление в древней Греции действовало так, что несмотря на то, что в целом древняя Греция была временем души рассудочной, это древнее мышление было еще мышлением-восприятием, находилось еще под глубоким влиянием души ощущающей и даже еще тела ощущений, астр.тела. Оно еще цеплялось за внешнее. Мышление Фалеса, первого философа, находилось под влиянием эф.тела. Темперамент сидит в эф.теле, а именно из темперамента творили греки их водно-воздушно-огневую философию (в зависимости от темперамента первопричина вещей искалась в одной из этих стихий). Таким образом, можно сказать: философия тела ощущений переходит в философию эф.тела. — Затем мы приходим в христианское время. Христианский импульс проникает в душу ощущающую.


     Солнечный закон. Эфирное тело

I. 800 /600/ до Р.X.	тело ощущений	восприятие мыслей
II. от Р.Х до 800 /900/	душа ощущающая	духом возбуждаемая мыслеинспирация
III. 800 /900/— 1600	душа рассудочная	осознание субъективности мыслей
IV.1600 ...	душа сознательная	свободное творчество мыслей

     Философия внутренне переживалась, внутренне ощущалась, но совместно с тем, во что человек верил, что мог чувствовать; здесь имело место влияние души ощущающей. В третьей эпохе, эпохе схоластики, существенным элементом философского становления мы имеем душу рассудочную, или характера. Вы видите, что философское становление идет иным путем, чем всеобщее развитие человечества. И наконец, впервые с ХVI столетия также и философия совпадает со всеобщим развитием человечества: здесь мы имеем свободные мысли, господствующие в душе сознательной. — Душа сознательная!.. свободная мысль распространяет свое господство от абстракции бытия до высочайшей духовности. Подобно мыслеорганизму, целиком исходящему из мира и лишь господствующему в себе, служит философия Гегеля: лишь в сознании живущие мысли. ... Итак, нечто развивается подобно тому, как развивается сам человек: от эф.тела к телу ощущающему, душе ощущающей, рассудочной, сознательной. Мы исследуем путь, подобный пути развития человечества, но организованный иначе. Это не путь развития человечества, это нечто другое. Развивается Существо, и оно использует человеческие силы в душе ощущающей, рассудочной и т.д. Через человека и его работу проходит другое существо с иными законами, чем законы человеческого становления. Видите ли, это есть деятельность солнечных законов!
     Здесь нет нужды восходить в сверхчувственные области, как в случае исследования личной судьбы. Как остатки солнечных законов мы находим философское развитие человечества". Как уже говорилось, Ангел имеет отношение к эф.телу. "Этот Ангел развивается. И когда люди думают, что они философствуют сами, в них, поскольку они несут в себе солнечное развитие — т.е. то, чем солнечное развитие оформляет их физ.тело и что действует в их эф.теле, — действуют законы солнечного бытия. Эти законы действуют от эпохи к эпохе, и они действуют так., как это выражается в развитии философии. И потому, что эти солнечные законы присутствуют здесь, Христос, Солнечное Существо, смог вступить во вторую эпоху. Подготовлялось это в первой эпохе, а во вторую эпоху Христос, Солнечное Существо, вступил на Землю.
     Вы видите, как все это соединяется. Но когда Христос, Солнечное Существо, пришел, то Он пришел в связи с развитием, которое не является человеческим, человеческим земным развитием, а солнечным развитием внутри земного бытия. ... Когда мы все это представим себе, как философское мышление развивалось от философа к философу, то увидим, как внутри этого действовали не земные, а солнечные законы! Эти законы в свое время разыгрались между Духами Мудрости и Архангелами, а на Земле они выступили на свет Божий в философском стремлении к мудрости... Когда человек перестал замечать, что в философском развитии его душу пронизывают пульсацией Духи Мудрости, он стал развивать свою философию. Древнее солнечное бытие живет в философском развитии. Оно действительно и истинно живет в нем. А поскольку оно живет там, то там же живет и нечто отставшее, нечто связанное с древним солнечным развитием". И конечно, отставшие на Солнце существа пытаются использовать силы философского развития для продления древнего солнечного бытия. Они упустили возможность проделать развитие, которое человек проделал в эф.теле, в теле ощущений и в душе ощущающей совместно с Духами Мудрости и Архангелами. И это ариманические духи. "Ариманические духи испытывают соблазн паразитически вползать в то, что человек достигает в своей философии, и таким путем печься о своем бытии. Развиваясь философски, люди подвержены действию ариманически-мефистофельских духов". Но вы знаете, что Ариман и Люцифер являются вредными духами, пока мы их не распознали, пока человек в духе не заглянул им в глаза.
     Возьмем человека, развивающего мысли в земном бытии. Он развивает мысли, для которых как инструмент необходим земной разум. "Таковы гегелевские мысли! Они суть чистые мысли, но только мысли, какими они могут быть постигнуты с помощью инструмента физ.тела, которое отпадает со смертью.
     Гегель продумал глубочайшее из того, что может быть продумано в земной жизни, но что в своей конфигурации отмирает со смертью. И трагедия Гегеля состоит в том, что он не замечает, что он постигает дух в логике, в природе, в душевной жизни, но только тот дух, который существует в форме мыслей и не идет с нами за врата смерти. И чтобы уяснить себе это, Гегель вынужден был сказать: Если бы я мог верить, что проходящее через мышление — что я, таким образом, думаю об абстрактном бытии с помощью логики, мыслей: о природе, о душе и вплоть до философии, — если бы я мог верить, что это ведет меня за кулисы бытия, то я оказался бы соблазненным Мефистофелем!
     Это было воспринято другим человеком, Гете, который выразил это в своем "Фаусте" как борьбу думающего человека с Мефистофелем, с Ариманом. И мы видим в 4-ю эпоху философского развития, как в солнечное развитие вмешивается Ариман и как человек ясным образом противостоит Ариману, когда действительно познает свое существо, овладевает им.
     Поэтому сегодня мы стоим на повороте также и внешнего философского мышления; поэтому это философское мышление, дабы не подпасть соблазну Аримана, дабы не стать мефистофельской мудростью, должно зайти за это существо, должно его постичь, должно войти в Духовную науку". Так хотя бы на примере вы видите действие солнечного развития в человеческой земной жизни. В догомеровские времена, в ХII-ХIV вв. даже физ.тело было предпосылкой мировоззренческих импульсов. "В греческую эпоху родилось мышление; в новое время мысли пришли к самосознанию в душе сознательной. ... мысль является самостоятельно действующим существом".
     "Существо, развивающее себя как философия (мы называем его абстрактным именем "философия"), оно живет в эф.теле 700 лет, в теле ощущений 700-800 лет, в душе рассудочной или характера — 700-800 лет и в душе сознательной 700-800 лет". В начале греческой эпохи это Существо достигло развития, соответствующего в человеке периоду половой зрелости, возрасту в 14-16 лет. В расцвете греческой эпохи его развитие соответствовало возрасту с 14 до 21 года. Сейчас оно живет в возрасте от 35 до 42 лет. И это Существо развивает солнечную закономерность. Человек идет с этим Существом через свои воплощения; это Дух, регулирующий нашу внешнюю судьбу, столетие его жизни соответствует году нашей жизни. Настоящая история философии и есть биография этого Существа, Богиней нисходящего из божественных облачных высот. "В Антропософии мы видим действительную водительницу не только к познанию, но к живому Существу, которое окружает нас так, что мы ничего не знаем о нем". 161(2)

III. ЗАГАДКИ ФИЛОСОФИИ (часть 1)

     202а. "Что сегодня надлежит делать философам, так это изучать философию, чтобы упражнять мышление. Изучение философии сегодня есть мыслительная медитация". В таком духе написаны "Загадки философии". Ницше стремился в философии иметь тренинг для мышления. "В философии сегодня необходимо мыслительное перевести в живое, не противопоставлять себя, как субъект, стоящей вовне истине, но истину переживать. Лишь тот, кто таким образом понимает современную философию, способен понять и противоположное, что при чтении антропософских сочинений и слушании антропософских лекций дело не сводится к тому, чтобы усваивать догмы".
     Углубляясь в систему философии, мы не берем из нее ничего, мы на ней учимся. "Антропософия должна в первую очередь помогать в выработке образности, необходимой для..." созерцающей силы суждения. Сообщая мысли, взятые из имагинативного мышления, необходимо в слушающем возбудить образную силу. 343, с. 125

     379. "Мировоззрение Гегеля распадается на три части. Первую часть Гегель называет логикой. Но логика для него — это не субъективное человеческое мышление, а сумма всех идей, которые деятельны в мире. Гегель именно в идеях видит не только то, что мерещится в человеческой голове. Для него это только наблюдение идеи. Идеи для Гегеля суть некоторые силы, которые сами деятельны в вещах. И он не идет в вещах дальше идей, так что в своей логике он как бы хочет дать сумму всех идей, которые содержатся в вещах. Идеи, которые не проявляют себя в природе творчески, идеи, достигающие отражения, познания в человеке, суть идеи в себе, которые в мире. Я очень хорошо знаю, что вы из сказанного мною не особенно много можете понять; но это люди утверждают уже давно, что они не понимают Гегеля, поскольку не могут себе представить, что может существовать чистое идееобразование. Гегель же в этом чистом идееобразовании видит Бога до творения мира. Бог для Гегеля является, собственно, суммой или, лучше сказать, организмом из идей, и именно в форме, в какой эти идеи должны были существовать до того, как возникла природа, и до того, как на природном основании развился человек. Так пытается Гегель представить идеи в чистой логике. Это — Бог до сотворения мира. Бог до сотворения мира является, таким образом, чистой логикой.
     Можно было бы сказать, что весьма плодотворно было бы для духовной жизни человека, если бы некто представил все идеи, которые были здесь, безразлично, были бы они идеями живого Бога или лишь как идеи, которые подобно паутинам, носились в воздухе (которого тогда еще не было); в любом случае это было бы приобретением для человеческой души. Но если вы воспримите эту чистую логику Гегеля — и в этом заключается причина того, что столь немногие ее воспринимают, — то вы найдете, опять-таки, не что иное, как построение, составленное из идей. Начинается с простейшей идеи, с чистого бытия. Затем идет восхождение к небытию, затем — к бытию и т.д. Вам, таким образом, предлагается поставить перед душой сумму всех идей, которые человек вырабатывает в мире — к которым он обычно не возвращается из-за лености, — от чистого бытия до целесообразного построения организма, не говоря уж о внешнем мире. Здесь вы получаете сумму идей, но абстрактных идей. И живое человеческое чувство, естественно, несколько отстраняется от этой суммы или этого организма из абстрактных идей. Некто мог бы здесь возразить: это пантеистический предрассудок Гегеля — верить, будто идеи существуют как таковые; я стою на точке зрения, что Бог, существовавший до сотворения мира, имел эти идеи и согласно им создал мир. Но попытайтесь представить себе однажды разум и душевную жизнь Бога, который не имел в себе ничего, кроме гегелевских идей, который постоянно только размышлял о том, что живет между бытием и целесообразной организацией, который имел бы в себе только идеи наивнешней абстрактности!... И тем не менее, для Гегеля сумма этих абстрактных идей Бога является не только разумом Бога, но самим Богом до сотворения мира! Существенное здесь заключается в том, что Гегель в действительности не выходит за абстрактные идеи, но именно абстрактные идеи рассматривает как Бога.
     Затем он переходит ко второму: к природе. ... Логика содержит, согласно Гегелю, идеи и для себя. Природа содержит идеи в своем внешнем явлении. Что вы, таким образом, обозреваете как природу, есть также идея, есть, собственно, не что иное, как то, что содержит и логика, но только в другой форме: бытие вне себя, или инобытие. Затем Гегель берет природу от простой механики до изложения биологических растительных, животных отношений. Он пытается, где природа предлежит человеку, доказать наличие в ней идей: в свете, в тепле, в других силах, в силе тяжести и т.д. Осмысленному восприятию читателем его абстракций Гегель хочет помочь именно свойственной ему наглядностью и образностью. Однако эта наглядность и образность Гегеля несколько опасны для понимания того, чего он, собственно, хочет. Однажды я защищал Гегеля перед одним профессором. И он сказал: "ах, оставьте меня в покое с этим Гегелем; если человек называет кометы сыпью неба, то кто станет принимать его всерьез?"
     Затем Гегель восходит к третьему: к духу. "В духе он видит идеи в бытии для себя, т.е. здесь они не только такие, какими были до сотворения мира, не только в их в-себе-бытии, но здесь они пребывают для себя. Идеи живут в человеческой душе, затем вовне объективно, и кроме того — еще для себя, для людей. Но поскольку человек есть идея, ибо все есть идея, то это — идея в ее бытии для себя. Здесь Гегель опять пытается исследовать идеи, какими они присутствуют в душе отдельного человеческого индивидуума, затем — как они присутствуют — если сделать скачок — в государстве. В душе человека идея работает во внутреннем; в государстве она вновь разобъективируется; там она живет в законах, в учреждениях. Во всем этом живут идеи, здесь они становятся объективными. Затем объективно они развиваются далее в мировой истории. Государство, мировая история! Здесь, в мировой истории, регистрируется все, что вызывает поступательное развитие человечества на физическом плане. Все, что в идеях живет в душе, государстве, мировой истории, нигде не выводит из физического плана, нигде не обращает внимания человека на то, что является сверхчувственным миром, ибо сверхчувственный мир для Гегеля — это лишь сумма идей, живущих во всем: однажды в бытии в себе, до сотворения мира, затем в бытии вне себя (инобытии) — в природе, и в бытии для себя — в человеческой душе, в государстве и в мировой истории. Затем идеи развиваются к наивысшему, в некий последний миг становления приходят к себе в искусстве, религии и философии.

     Когда все три: искусство, религия и философия — выступают в человеческой душе, то они стоят над государством, над мировой историей, но тем не менее они суть лишь воплощение чистой логики, воплощение абстрактных идей. В искусстве эти идеи, что как логика существовали до сотворения мира, предстают в чувственном образе, в религии — через чувственное представление, и в философии идея, наконец, выступает в ее чистом облике, в человеческом духе. Человек наполняет себя философией, оглядывается на все остальное, что человечество и природа произвели в идеях, и чувствует теперь себя наполненным Богом, который, со своей стороны, есть идея, которая оглядывается на все ее предшествующее становление. Бог видит в человеке самого себя. Но собственно идея созерцает саму себя в человеке. Абстракция созерцает абстракцию". Нельзя гениальнее думать о человеческих абстракциях, и нельзя смелее объявить что высшее есть идея, что вне идеи нет Бога.
     "В философии Гегеля от начала до конца отсутствует всякий путь, который вводил бы в сверхчувственный мир. ... когда человек умирает, то в смысле гегелевской философии, поскольку человек есть лишь идея, он переходит во всеобщий поток мировых идей. И только об этом потоке мировых идей можно что-либо сказать. Нет никакого отдельного понятия — в этом именно заключается грандиозность гегелевской философии, — которое трактовало бы о чем-то сверхчувственном. Все, что выступает нам навстречу как философия Гегеля — конечно в ледяных абстракциях, — само есть сверхчувственное, но именно абстрактно сверхчувственное. Это оказывается совершенно непригодным для восприятия чего-либо сверхчувственного; это оказывается пригодным для восприятия в себя чувственного. Через сверхчувственное одухотворяется чувственное, конечно, только в абстрактных формах; и в то же время все сверхчувственное отклоняется поскольку сумма идей, данных от начала до конца, отнесена именно только к чувственному миру. Так этих идей Гегеля — я бы сказал — особенно не касается сверхчувственный характер, ибо их сверхчувственное относится не к сверхчувственному, а только к чувственному.
     Я хотел бы на это обратить ваше особое внимание, что тенденция мышления нового времени выражает себя в том, чтобы со всей основательностью отклонить сверхчувственное; не с помощью поверхностного материализма, а с высшей силой духовного мышления. Поэтому Гегель нисколько не материалист, он объективный идеалист. Его объективный идеализм представляет собой воззрение, что объективная идея есть сам Бог, основа мира, — все.
     Кто продумывает подобный духовный импульс, тот ощущает в этом измышлении определенное внутреннее удовлетворение, которое отводит его взор от того, чего не достичь. Кто подобную систему мыслит не изначально, а во вторую очередь, тот тем сильнее может ощущать ее неудовлетворительность, недостаточность. Об этом я писал в "Загадках души".
     А теперь представьте себе человека, не такого, как Гегель с его внутренним сверхчувственным импульсом, но такого, который воспринимает, сплетает эти мысли подобно Гегелю, однако обладает лишь чувством материального, как это и было в случае Карла Маркса. Тогда идеалистическая философия Гегеля становится как раз побуждением все сверхчувственное, а вместе с тем и все идеалистическое отбросить. Так это произошло у Карла Маркса. Он усвоил себе гегелевскую форму мышления. Однако он не рассматривал идеи в действительности, но рассматривал действительность так, как она сама себя постоянно ткет как простую внешнюю материальную действительность. Он понес импульс гегелизма далее и материализовал его. Так основной нерв современного социалистического мышления коренится в заострении современного идеалистического мышления. В том факте, что лично и всемирноисторически наиабстрактнейший мыслитель соприкоснулся с наиматериалистичнейшим мыслителем, была внутренняя необходимость XIX в., а также и его трагедия; это в своем роде впадение духовной жизни в свою противоположность.
     Гегель шествует вперед в абстрактных понятиях. Бытие ударяется в небытие, не может с ним примириться и через это делается становлением. Так шествует понятие через тезис, антитезис, синтез далее к некоему внутреннему трезвучию, которым Гегель так грандиозно пользуется в сфере чистой идеи. Карл Маркс переносит это внутреннее трезвучие, которое Гегель искал для логики, природы и духа во внутреннем движении идей, на внешнюю материальную действительность, когда он, например, говорит: из новой частнособственнической капиталистической формы человеческой общности развиваются, как у Гегеля из бытия небытие, тресты, капиталистическая социализация частно-капиталистического хозяйства. Когда тресты сконцентрируют все больше и больше средств производства, то частно-капиталистическая собственность превратится в свою противоположность. Возникнут кооперативы — противоположность единичного хозяйствования. Это превращается в свою противоположность, в антитезис. Затем приходит синтез. Все в целом еще раз изменяется, как небытие в становление, и спайка частных хозяйств в тресты превращается в нечто еще большее, что, в свою очередь, упраздняет тресты, — в хозяйство обобществленных средств производства. Так вступает в трезвучие чисто внешняя экономическая действительность. Карл Маркс все это продумал на манер Гегеля, только Гегель со своим мышлением двигался в элементе идей, Карл Маркс — в жизни внешней экономической действительности. Так сходятся крайности: как бытие и небытие".
     "Можно сколько угодно спорить на темы идеализма, материализма, реализма и т.д., и без всякого результата. Человек может быть понят одним-единственным путем, если вы помыслите о современной троичности: Человек в середине; один предел — люциферическое, это с одной стороны; с другой стороны — ариманическое, ариманический предел. Ариманический материализм, люциферический спиритуализм — это два предела, а человек — центр равновесия. Если вы хотите прийти к истине, то вы не можете быть ни идеалистом или реалистом, ни материалистом или спиритуалистом; вы должны быть как тем, так и другим. Вы должны искать дух с такой интенсивностью, чтобы находить его как дух также и в материи, и вы должны смотреть сквозь материю и так вновь находить дух. Такова задача нового времени: не спорить более о спиритуализме и материализме, но находить состояние равновесия. А что касается обеих крайностей: гегелевского люциферизма и марксова ариманизма, — то они обе изжили себя. ... Состояние равновесия может найти только антропософски ориентированная Духовная наука. Здесь, конечно, также необходимо восходить к чистому мышлению, как этого достиг Гегель, но это чистое мышление должно быть употреблено для проникновения в сверхчувственное. Не нужно искать логику, или организм из идей, который затем может быть обращен только на чувственный мир; необходимо в том месте, где открыта логика, из чувственного пробиться в сверхчувственное. Это не удалось сделать Гегелю. Поэтому человечество было отброшено назад.
     Что появился социализм без указания на что-либо духовное — это связано в определенной мере с чистейшим, благороднейшим, к чему могло подняться мышление нового времени. Во внутреннем ходе развития человечества содержится трудность для социалистического мышления подойти к духовному мышлению. Однако эта связь должна быть увидена, из этого будут почерпнуты силы спасения".
     "По-настоящему принимать философию Гегеля — значит желать ее продолжать. Она есть лишь этап в развитии XIX века". 189(8)

7. Ницше как борец против своего времени

     451. Конечной целью Ницше является описание типа сверхчеловека. "Мой образ сверхчеловека (в кн. "Фр.Ницше — борец против своего времени". ИПН 5) является полной противоположностью карикатуре, набросанной в мгновенно разошедшейся книге о Ницше г-жи Лоу Андреас-Заломе. Нельзя представить себе ничего более противоречащего духу Ницше, чем то мистическое чудовище, которое сделала г-жа Заломе из сверхчеловека. Моя книга показывает, что нигде в идеях Ницше не встречается ни малейшего следа мистики. Я не пускался в опровержение взгляда г-жи Заломе на мысли Ницше в его "Человеческое, слишком человеческое", "Источник моральных ощущений" и др. работах. Такая посредственная голова, как Пауль Рее, не могла оказать значительного влияния на Ницше". 5 (предисловие)

     483. "Монизм, спиритуальный монизм — такова философия Вед, получающая свое развитие далее в Веданте. Эта философия исходит из того, что человек имеет в себе глубинное "Я". Развитие состоит в его постижении. Это не есть повседневное, современное "я". Оно едино с мировым Я, а не просто покоится в нем".
     "Все познание, все знание, все мышление и ощущения — это духовное дыхание. И то, что мы, таким образом, вбираем в себя как часть мирового Я в наши души — но эта часть остается связанной со всем мировым Я — это и есть Атман. ... И подобно тому, как мы выдыхаем физически, так существует поклонение души, через которое она свое лучшее молитвенно, жертвенно обращает к этому Я. Это подобно духовному выдыханию: Брахман. Атман и Брахман, как вдох и выдох, делают нас причастными к всегосподствующему мировому Я".
     "Это была ясновидческая наука, инспирация, данная, как милость, свыше: философия Вед. Наукой, искомой в смысле современной науки, но и искомой людьми, которым еще не было доступно ясновидение, была философия Санкхья". "Санкхья — это философия, которая хотя и приобретается через ясновидение, тем не менее остается наукой о внешних формах; она не проникает до самого душевного. Душевное остается незатронутым изучением".
     "Философия Санкхья плюралистическая (ее можно сравнить с философией Лейбница). Отдельная душа, принадлежит ли она человеку или Богу, не выводима... из одного источника, не берется как отдельно от вечности существующая душа, не находима в исходном пункте единства... Особо подчеркивается самостоятельность каждой отдельной души, которая ведет свое развитие в мире замкнуто для себя в своем бытии и сущности.
     Плюрализму душ противостоит то, что в Санкхья-философии называется практическим элементом. Мы не можем обозначить его современным словом "материя", поскольку оно понимается материалистически. В Санкхья-философии это не имеется в виду, когда говорится о субстанциональном, противостоящем множественности душ, которое также не выводимо из единства.
     Сначала мы имеем множественность душ, а затем то, что можно назвать материальным базисом, как бы пространственно и во времени пронизывающим мир (сверхчувственным) пра-потоком, из которого души берут элемент для внешнего бытия, облекаются этим материальным элементом, который, как и души, не выводим из единства... он есть некий род духовного пра-потока... .В начальный момент стадии эволюции существует как бы недифференцированный материальный элемент, в который погружено множество душ для прохождения эволюции. Первое, что выступает как форма, что еще недифференцировано из единого пра-потока, — это сама спиритуальная субстанция, находящаяся в исходной точке эволюции.
     Следующим выступает то, чем душа может облечься индивидуально — Будхи. Если мы мыслим душу облеченной субстанцией пра-потока, то это внешнее выражение души еще не отличается от всеобщего волнующегося элемента пра-потока ... но затем она облекается в Буддхи.
     Третий элемент таков, что благодаря ему душа может становиться все более и более индивидуальной. Это Ахамкара. Это все более и более низкие образования пра-материи. Таким образом, мы имеем пра-материю, ближайшая форма которой есть Буддхи, затем Ахамкара. Следующая форма — это Манас, затем идут такие формы, как органы чувств, затем более тонкие элементы и последней формой выступает материальный элемент, который мы имеем в физическом окружении. ... все это плотные оболочки, в которых выражает себя душа".
     "Санкхья — это рассмотрение оболочек души, а йога — возведение душевного на все более и более высокие ступени переживания. Отдача йоге поэтому состоит в постепенном пробуждении высших сил души ... это путь в духовные миры, путь к освобождению души от внешних форм, к самостоятельной душевной жизни в ее внутреннем. Йога является другой стороной философии Санкхья".
     "Душевное, погруженное во внешнюю форму, но возвещающее о себе, открывающее себя как душевное, живет в элементе Саттва. Душевное, погруженное в форму и заглушенное ею, неспособное подняться над ней, живет в элементе Тамас. А то, чем душевное держит внешнюю форму в равновесии, живет в элементе Раджас. Саттва, Раджас, Тамас — суть три Гуны; они составляют существенную характеристику того, что мы называем философией Санкхья".
     "Почитайте, что я пытался изложить в первой части моего "Очерка тайноведения" о человеческой конституции, о сне и бодрствовании, о жизни и смерти, и вы получите то, что в современном смысле можно назвать философией Санкхья. Почитайте, что там дальше говорится об эволюции мира от древнего Сатурна до нашего времени, и вы получите ведическую философию, выраженную для нашего времени. Почитайте последнюю часть, где говорится о человеческом развитии, и вы получите описание йоги нашего времени. ... Наше время должно органически связать три строго нюансированных духовных течения, пришедшие к нам из древней Индии: философию Вед, философию Санкхья и йогу". 142(1)

     486. "Не производителем восприятий, душевного вообще, является человеческое тело, а аппаратом отражения того, что вне тела разыгрывается душевно-духовно". "Идеи, описанные в этой книге ("Загадки философии") как род представлений нового естествознания, являются лучшими мыслями-упражнениями, которыми душа может заняться для того, чтобы окрепнуть, и через их внутреннее переживание освободиться от связи с телом".
     "Мысль может стать воспитателем души. Она может привести ее к тому, что в самосознающем "я" она останется совсем одна. Но когда мысль приведет душу к этому одиночеству, она закалит ее силы, благодаря чему душа станет способна так углубиться в себе, чтобы, стоя на своей подоснове, в то же время стоять в глубокой действительности мира".
     "Существеннее, чем результаты философии, являются силы души, выражаемые философской работой. Эти силы должны в конце концов привести к тому, что философия признает "свободное от тела переживание души". Тогда она признает, что мировые загадки не просто научно мыслимы, но переживаемы человеческий душой". 18(17)

     595. "Поставить теорию познания на павлову (ап. Павла) основу, было задачей двух моих книг "Истина и наука" и "Философия свободы". 116(7)
     "Если кто-то захочет взять из моей "Философии свободы" лишь одну часть, главу, то это будет подобно вырезанию у человека отдельного органа. Она замыслена только как целое, ибо это особая форма мышления; она не скомбинирована из отдельных частей, она выращена. И это может образовываться, развиваться дальше". 342, с. 129

     693. "Сегодня не следует останавливаться на гетевской "Сказке". Кто хочет просто остановиться на ней, на ее представлениях, тот только играет. Вы знаете, что та же тема, тот же импульс, что и в гетевской "Сказке", представлен в моей первой Мистерии "Врата посвящения". Но там это дано с сознанием перемен, происшедших с середины ХIХ в. ..." 188 (8)

     695. Шиллеровские "Письма об эстетическом воспитании" могут служить подготовлением к тому, что описано в "Как достигнуть познания высших миров?" 200 (4)

     697. "Это импульс Михаэля: научить людей, после того, как управляемая им интеллигенция пришла в их сферу, снова открывать великую книгу Природы и читать книгу Природы".
     "Собственно говоря, каждый, находящийся в антропософском движении, должен чувствовать, что он только тогда сможет понять свою карму, когда узнает: к нему обращено личное требование снова духовно читать в книге Природы, находить духовные подосновы природы после того, как Богом дано откровение для промежуточного времени". В книге "Мистика на восходе духовной жизни нового времени", в конце ее я писал, что теперь человеку следует читать не только "Книгу откровений", но также "Книгу Природы". 237(8)

     140. К первой ступени розенкрейцерского пути. "Изучая, человек должен забыть все, отвлечься от все­го, что извне воздействует на чувства, но без того, чтобы стать пустым сосудом. Это возможно сделать, если вы углубитесь в чистое, свободное от чувств мыслесодержание. ... В своих книгах я следовал тем путем, я писал их так, что в них одна мысль органически выходит из другой, как у живого существа один член вырастает из другого. Следует бессамостно отдаться мыслям, и наступает внутренний тренинг. Кто стремится к выводу, должен именно так читать духовнонаучные сообщения. Кто этого не хочет, может чи­тать их как обычные книги".
     К третьей ступени розенкрейцерского пути. "Если вы научите свою душу понимать оккультные знаки (письмена), то ... этим вы закалите свою волю". 97 (22)

     162. "Розенкрейцерский путь есть модификация пути йоги и христианского мистического пути. Он возник в ХIV в. ввиду надвигавшихся новых культурных отношений. Этот путь наиболее подходит современным людям. Он изложен в книге "Как достигнуть познания высших миров?" Ранее он передавался только устно. Путь не требует подчинения авторитету, и учитель здесь лишь советчик и друг". 97 (18)

     305. "Для развивающегося антропософа легче мыслить образно, вызывать в себе как бы имагинативные представления, чем мыслить абстрактно . Это обусловлено отделением деятельности внутренних частей мозга от внешних, участвующих в абстрактном мышлении".
     ""Теософия" (книга) построена согласно структуре правильного мышления, так что она постоянно при­нуждает к упрощению также и другую часть мозга (внешнюю), предохраняя ее этим от отставания".
     "При внутренней антропософской жизни понижается и ослабляется тесная связь между нервной и кровеносной системами: кровеносная система становится более чувствительной к влияниям климата и по­чвы, а нервная система — более независимой". Напр., при переезде в другую местность оккультист может испытать учащение пульса, но не ощутит страдания из-за того, что покидает привычные места. "Кто стал антропософом в сердце, тот по своей крови узнает характер чужого города". 145 (I)

     460. О книге "Мистика в начале духовной жизни нашего времени" "Бертр, Китли и Георг Меад, занимавшие высокое положение в "Теософском Обществе", однажды сказали мне: "все, что стоит в ней, верно, и мы уже проработали это". — Я в то время еще вообще не читал книг "Теософского Общества"... Меня попроси­ли вступить в Общество. И я мог вступить с полным правом, следуя моей карме, ибо я нашел трибу­ну, чтобы излагать то, что имел сказать. Но начались трудности. Когда была заключена "Сердечная Антанта" я не раз выступал, говоря, что нужна другая "Сердечная Антанта" — духовной общности. Анни Безант в Лондоне добавила после моей речи — она имела обыкновение прицеплять некие хвостики ко всем вещам, — что "german speaker" выступал элегантно. Однако симпатии были не на моей стороне". 39 с.ЗЗ

     461. "... работа с того времени (с 1914 г.) в существенном состояла в углублении в духовное. И в этом отношении был проложен прямой путь. Это углубление в духовное искалось этап за этапом, даже не взирая на внешние события мира, ибо дело обстояло так, и оно так обстоит и поныне, что духовное со­держание, которое хочет ныне открываться ради прогресса человечества, должно быть в какой-либо форме действительно привито цивилизации. Дело при этом заключается только в том, чтобы, делая сообщения или как-то обрабатывая это духовное достояние, все делать исходя из самого этого духовного достояния". По этой причине в третий период развития Антропософии была освоена эвритмия. С 1914 г. в Антропософии "начало образовываться нечто такое, что я назвал бы внутренней оппозицией тому, что де­лал я сам в Антропософском Обществе, определенная внутренняя оппозиция.
     Естественно, многих изумляет, когда я говорю об этой внутренней оппозиции, поскольку они ее не осознают, по крайней мере многие. Но на это я могу только сказать: тем хуже. Ибо внутренняя оппо­зиция в чувствах особенно сильно выступила как раз в третий период (с 1914 г.)". Эта оппозиция особе­нно проявилась, когда я написал книжечку "Мысли во время войны". Ко мне тогда подходили и говорили: а мы думали, что Антропософия не вмешивается в политику! И я не встретил никого, кто сказал бы: подо­ждем года, скажем, до 1935, тогда узнаем, зачем она написана. Полагали так: если мы возводим с ним Антропософское Общество, то он должен писать только то, что нам нравится.
     Подобные вещи следует высказать радикально, иначе их не понять, а они симптоматичны". 258 (7)

     495. "Это, естественно, взято лишь в общем и целом, но в антропософском Движении имеются две группы людей... Мы различаем одну группу, которая стоит к Христианству в таком отношении, что ее члены особенно близко к сердцу принимают принадлежность к Христианству и в их сердце есть страстное желание антропософами в истинном смысле этого слова — как они это понимают — называться как христиане. Для этой группы истинным утешением служит возможность в полной мере сказать: антропософское Движение представляет собой такое движение, которое признает импульс Христа и несет Его в себе. И если бы этого не было, то эта группа испытывала бы угрызения совести.
     Другая группа, прежде всего в (общих) проявлениях отдельных составляющих ее личностей, является не менее честно христианской. Но в этой группе удовлетворение получают прежде всего от антропософской космологии, от развития Земли из других планетарных форм; находят удовлетворение в том, что Антропосо­фия может сказать о человеке в целом и исходя из этого совершенно естественно приводит к Христианству; но при этом здесь нет в той же мере внутренней сердечной потребности непременно ставить Христа в сере­дину. Как говорится, эти вещи более играют в подсознательном. Кто упражняется в душевном наблюдении, тот вплоть до деталей правильным образом может судить, какого рода индивидуальность перед ним". Предпо­сылки для подобной группировки возникли в далеком прошлом. Из "Очерка Тайноведения" вы знаете, что в определенное время души покидали Землю и обитали на других планетах, а в Лемурийскую и Атлантическую эпохи они вернулись назад. "Среди этих душ было много таких, которые через очень старую карму склоня­лись к потоку, который затем стал христианским. ...
     Души, конечно, приходили в разное время, и были среди них такие, которые сравнительно рано сошли на Землю, в первые времена атлантического развития. Но были и такие, которые долго пребывали на плане­тах, прежде чем сойти на Землю. Это души, у которых, если мы пойдем назад от настоящей инкарнации, мы придем, вероятно, к христианской инкарнации, затем к дохристианской инкарнации и т.д.; а затем срав­нительно скоро мы у них больше не найдем инкарнаций — их путь уйдет к планетарному, этих душ затем не окажется в земных инкарнациях. У других душ, которые также вошли в Христианство, дело обстоит так, что можно далеко идти назад и найдешь множество инкарнаций. После многих дохристианских инкарнаций, атла­нтических инкарнаций, эти души погрузились в христианский поток. ...Для душ, ныне пришедших к Антропосо­фии, особенно важна — независимо от того, была ли еще промежуточная инкарнация или нет — та инкарнация ... которая у одних падает на III, VI, V христианское столетие, а у других — на VII,VIII столетие..."
     "И именно те души, которые в их древнем исповедании чувствовали себя примыкающими к Солнечному ора­кулу, они уже в атлантическое время почитали Христа, но почитая Христа, они смотрели на Солнце; эти души, как говорит Августин, еще до того, как Христианство было основано на Земле, были, в некотором роде, солнечными христианами. И они из всей их духовности никак не могли найти правильного отношения к тому, что Христос был Солнечным героем. Поэтому они предпочли укрепиться в том, что без этой интерпретации, без этой христологической космологии рассматривает все же Христа как Бога, но как такого Бога, который пришел неизвестно откуда и соединился с телом Иисуса. И в силу этих предпосылок они просто приняли то, что рассказано в Евангелиях. Они больше не могли обращать взор в космические миры, чтобы понять Существо Христа, и это было по той причине, что они познавали Христа во внеземных мирах. Поскольку им также и земные Мистерии, Солнечный оракул говорил о Христе как о солнеч­ном Существе, то они не могли прийти к воззрению, что этот внеземной Христос стал дейст­вительно земным существом. ... Эти христиане в посмертном состоянии оказались в положении, которое подобно тому, когда один человек хорошо знает имя другого, может быть, слышал много рассказов о нем, но самого его никогда не встречал. ... в посмертном состоянии эти души спросили себя: так где же пребывает Христос? Мы теперь находимся в существе Солнца, здесь мы всегда находили Его, а теперь мы Его не находим! — Что Он находится на Земле, этого они не могли взять с собой в своих мыслях и чувствах, которые остались с ними, когда они прошли врата смерти. После смерти они оказались в большой неопре­деленности, неизвестности относительно Христа. Эту неопределенность они переживали во многих отношени­ях, и благодаря ей — если даже там были еще промежуточные инкарнации — они легко склонялись к тому, чтобы примкнуть к различным группам людей, которые в истории Европы описаны как разного рода еретичес­кие сообщества". Эти души в первой половине XIX в. переживали совместно в духовном мире описанные выше имагинации. "Тогда имел место род сверхчувственного культа, состоявшего в мощных имагинациях, в кото­рых солнечная тайна Христа предстала этим душам, их духовному взору".
     "Они принесли с собой некоего рода тоску — конечно в подсознательном — также и по космологии и т.п., страстное желание смотреть на мир в антропософском смысле. Но воспламененность души Христом особенно сильна в них, и поэтому они ощутили бы укоры совести, если бы Антропософия, тягу к которой они почувствовали еще в доземном бытии, не была пронизана Импульсом Христа. Такова одна группа, если го­ворить в общем и целом, естественно.
     Другая группа жила иначе. Другая группа, вступив в настоящую инкарнацию, я бы сказал, не имела той усталости от язычества, к которой пришли души из первой группы. По сравнению с первыми, вторые были сравнительно мало на Земле, имели мало инкарнаций. И в этих немногих инкарнациях они наполнили себя теми мощными импульсами, которые можно было получить, находясь в очень живой связи с множеством языче­ских богов в течение многих инкарнаций, когда эта связь продолжает сильно действовать и в позднейших инкарнациях. Т.обр., эти души в первые христианские столетия еще не были усталыми от древнего язычест­ва, в них продолжали сильно действовать древние языческие импульсы, и тем не менее, хотя и медленно, они прорабатывались от язычества к Христианству. Эти души восприняли тогда Христианство интеллектом, пронизанным до некоторой степени душой, и много размышляли о Христианстве. Но не думайте, что это было обученное мышление, это могли быть сравнительно простые люди в простых жизненных отношениях, но они много думали. ...
     Именно те индивидуальности ... которые на стороне Христианства бились против язычес­тва, принадлежали к душам, несшим в себе, собственно говоря, еще много языческого, много языческих импульсов и ждавшим, когда они смогут стать истинными христианами. Когда эти души прошли через врата смерти и в духовном мире прожили жизнь от смерти до нового рождения, а затем во время, о котором я го­ворил — в первой половине XIX в. или чуть раньше, — пришли к той потрясающей победной имагинации, то в ней они увидели чистые импульсы для своей работы, своей деятельности. Они восприняли эти импульсы некоторым образом в свою волю. И можно сказать: если посмотреть оккультным взглядом на то, что такие души несут именно в своей воле, то как раз сегодня в их воле виден многократный отпечаток тех потрясающих имагинаций.
     Но когда души с такой конституцией вступили в земную жизнь, то у них прежде всего имелась потребность то, что в доземном бытии переживалось как служащее мерилом в работе кармы, также и здесь переживать в том роде, в каком это может быть пережито на Земле. Для первого рода душ, для первой группы духовная жизнь в первой половине XIX в. протекала так, что они из глубокой тоски почувствова­ли тягу стать участниками того сверхчувственного культа. Но при этом, я бы сказал, они пришли в некий род туманного настроения, так что при нисхождении на Землю осталось лишь темное воспоминание, с которым затем, конечно разумным образом, смогла соединиться превратившаяся в земное Антропософия. Зато вторая группа, как бы снова собралась вместе под действием принятого прежде решения, принятого теми душами, которые не устали от язычества и которые ждали, когда они смогут стать истинными христианами в ходе надлежащего развития. Это было как бы воспоминанием о решении, принятом в первой половине ХIХ в.: все то, что там вставало в могучих образах, снести вниз на Землю, преобразовать в земные формы. Когда мы смотрим на многих антропософов, которые прежде всего несут в себе импульс деятельно участвовать в антропософской работе, то именно среди них мы находим души второго рода. Оба эти типа душ очень явственно отличаются друг от друга".
     "Переходный тип от одной группы к другой представляют собой те — личное здесь, естественно, исключается, — кто, собственно, не могут ничего иного, как привычки, обыкновения, впечатления антропософской жизни вносить в антропософское Движение, которые совсем не склонны антропософское Движение принимать особенно всерьез; для них также характерно то, что в антропософском Движении они много ру­гают антропософов. Именно среди тех, которые много ругают отношения в самом антропософском Движении, ругаются по мелочам, ругают отдельных людей, встречается переходный тип, где одно переливается в другое. Но ни один из двух импульсов здесь не действует с особой интенсивностью". 237 (4)

     534. "Не следует сразу навязывать свои мнения миру, ибо то, что человек под влиянием своего личного опыта вырабатывает как мнение, это должно действовать через 30-40 лет после его смерти. Тогда это действует так, что достигает душ на тех же путях, на которых их достигают импульсы Духов Вре­мени, Архаев. Тогда это достаточно зрело и может действовать в соответствии с объективным ходом вещей. Поэтому стоящий на почве оккультизма должен избегать поисков личных прозелитов, лично вербовать сторонников своего мнения. ... Сам я в свое время не случайно начал с "Мировоззрения Гете", написан­ного в духе и в смысле гетевского мировоззрения..." 168(7)

     543. "Содержание элементарной Духовной науки, какой она развивается сегодня, является для простого человека лучшим подготовлением. Но тем, кто в состоянии острее войти в мышление, чтобы еще интенсив­нее связаться с главным остовом своей души, можно рекомендовать книги, специально написанные для того, чтобы мышление поставить на дисциплинированные рельсы. ... это две мои книги: "Истина и наука" и "Философия свободы"". 96(9)

     744. "Мыслительные упражнения, с одной стороны, и упражнения воли — с другой, должен проделывать человек, если хочет открыть дверь в сверхчувственный мир, в который нам следует вступить, если у нас есть желание познать себя как людей в нашем вечном. Мыслительные упражнения, они выполняются как раз благодаря тому, что мы размышляем о том, как волеобразное постоянно действует в мышлении; волевые упражнения — когда мы наблюдаем игру мышления в воле. В обычной жизни мы не замечаем этого волеобразного. Чтобы прийти к современному посвящению, необходимо наблюдать именно тонкую волю, пребывающую в жизни представлений. Мы должны постепенно достичь этого через упражнения, описанные в моей книге "Как достигнуть познания высших миров?". Я хочу указать здесь на следующее: что в обычном случае яв­ляется важнейшим — мысленное содержание, — мы должны дать этому отступить назад и научиться осозна­вать волю в мышлении". Необходимо концентрироваться на каком-либо комплексе представлений, хотя бы треугольника, полностью отвлекшись от всего остального мира; содержание представления не имеет значе­ния. Подобные усилия как бы развивают мускулы души. Через месяц, через год человек ощутит себя способ­ным на совсем иное, энергичное мышление. "В конце концов мы ощутим нашу мыслительную жизнь так живо, так энергично, как мы ощущаем жизнь чувств. Это важный переход на пути человеческого познания, ибо эта мыслительная жизнь тогда выступает не линейно, как в обычном сознании, но так образно, так внутренне интенсивно, внутренне насыщенно, как чувственные восприятия. Человек продвинется ... к имагинативному мышлению".
     "Человек постепенно обнаружит, что благодаря имагинативному мышлению он переживает в себе второго человека, столь же реального, как прежний пространственный человек. ... он откроет в себе второго человека, которого можно назвать 111временным организмом. Это временной организм, не пространст­венный. Как потрясающая панорама стоит он перед нашим душевным взором. ... Если бы его нарисовать, то он имел бы вид молнии, как нечто такое, что мы можем зафиксировать лишь на миг. Именно это я назвал телом формирующихся сил, эф.телом. Так просто оно не может быть нарисовано, но лишь как попе­речный разрез 111временного организма. И мы видим теперь, как в детстве мы были вооружены сверхчувствен­ными силами как врожденными, которые подобно скульптору переработали наш мозг, потом нашли переход от мозга к дыхательному организму, к организму циркуляции, чтобы все более и более врабатываться в пространст­венный организм, пока не обрели над ним господство".
     Теперь я хочу описать, как удается силу мысли постепенно внести в волю. "Сильную волю мы развива­ем благодаря тому, что идем в обратном направлении, отрывая мышление от следования внешнему природ­ному ходу. Мы упражняем нашу волю благодаря тому, что ощущаем события идущими от конца к началу. Так можно прослеживать музыку, драму. Дело заключается в том, что мы через сильную волю порываем с внеш­ним ходом событий. Так усиливаем мы волю и развиваем в нас силу, вгоняющую мышление в волю, как в упражнениях в концентрации и медитации мы вносили волю в мышление. ... Я хочу еще кое-что добавить, что­бы сделать еще понятнее сказанное. Когда так сильно занимаются самовоспитанием воли, то не только от­даются тому, чем является внешняя жизнь, что сделало из людей воспитание и окружение, но свое самовос­питание вырабатывают до зрелого познания... Говорят себе: лишь силой твоего мышления, силой твоей во­ли, пребывающих в жизни твоих представлений, ты постараешься свойства, которых в тебе нет, сделать для себя постоянными, если для этого тебе потребуется даже, может быть, семь лет. И если мы все это выполняем из десятилетия в десятилетие; все вновь повторяем эти упражнения, то наша воля крепнет". В конце концов мы добьемся того, что наше тело сделается душевно прозрачным, мы начнем видеть нашу волю, и это есть интуитивное познание". 211(9)

     999. "Философия свободы" предполагает читателя, который, читая ее, внутренне переживает нечто та­кое, что можно сравнить с переживанием при пробуждении рано утром. "Он должен сказать себе примерно следующее: да, до сих пор я мыслил, но это мышление состояло, собственно, в том, что я позволял мыс­лям течь во мне, я отдавался потоку мыслей. Теперь я начинаю часть за частью мою внутреннюю деятель­ность связывать с мыслями; теперь с моими мыслями дело обстоит так же, как с деятельностью моих ор­ганов чувств, когда утром при пробуждении я связываю их с миром цвета и звука или с деятельностью моего организма, когда я связываю его с моей волей. Но благодаря тому, что начинают так переживать пробуждение — я указывал на это в моей книге "Загадки человека", когда говорил об Иоганне Готлибе Фихте, — приходят к душевному поведению совсем иного рода, чем то, которое сегодня является обычным". Тогда мышление переживают как живое, активное. 257 (3)

     1184. "Свет стал для меня настоящей сущностью в чувственном мире, но сущностью самой по себе вне-чувственной. Моей душе предстала вместе с тем противоположность номинализма и реализма, как они раз­вивались в схоластике. Реалисты утверждали, что понятия суть нечто существенное, живущее в вещах и извлекаемое оттуда человеческим познанием. Номиналисты, напротив, рассматривали понятия лишь как сло­женные людьми названия для объединения многообразия в вещах, но не имеющие сами по себе бытия в них. Я чувствовал, что переживания звука нужно рассматривать номиналистически, а переживания, возникающие благодаря свету, — реалистически. С подобной ориентировкой подошел я к оптике физиков. Ко многому в ней я принужден был отнестись отрицательно. Тогда я встретился с воззрениями, облегчившими мне путь к гетевскому учению о красках. Для меня с этой стороны открылись врата к гетевским естественнонауч­ным трудам. Сначала я принес к Шроеру маленькие статьи, которые написал, руководствуясь своими естес­твеннонаучными взглядами. Но Шроеру нечего было с ними делать, ибо они еще не были разработаны мною в духе гетевских воззрений..."
     "Я подошел к чувственно-сверхчувственной форме, о которой говорил Гете и которая, согласно как естественнонаучному, так и чисто духовному воззрению, стоит между чувственно воспринимаемым и духовно зримым.
     Анатомия и физиология приводили шаг за шагом к этой чувственно-сверхчувственной форме. И при этом подходе взор мой впервые обратился — еще несовершенным образом — к трехчленности человеческого сущес­тва, о которой я заговорил публично лишь в своих "Загадках души", после того как тридцать лет в тиши предавался ее изучению".
     "Моя деятельность в качестве преподавателя частных уроков предохраняла меня от односторонности. Мно­гому приходилось учиться самому, чтобы потом преподавать. Так, однажды мне пришлось освоиться с "тай­нами" бухгалтерии, потому что представился случай давать уроки в этой области". 28 (гл.5)

     1202. "Я благодарен фрау Форстер-Ницше за то, что она при первом же моем появлении повела меня в комнату Фридриха Ницше. Там на диване лежал помраченный гений с изумительно прекрасным лбом, лбом художника, мыслителя. То были первые послеобеденные часы. Эти глаза, казавшиеся и в по­тухании пронизанными душой, воспринимали еще картину окружающего, не имевшую уже доступа к душе. Мы стояли около него, но Ницше на знал об этом. При взгляде на одухотворенное лицо можно было по­думать, что оно является выражением души, все утро создававшей в себе мысли и отдыхавшей сейчас. Внутреннее потрясение, охватившее мою душу, перешло как бы в понимание этого гения, взгляд которого был устремлен на меня, но не сталкивался с моим. ... Перед моей душой возник образ: душа Ницше, как бы парящая над его головой, неограниченная уже в своем духовном свете, свободно отдававша­яся духовным мирам, к которым она стремилась до своего помрачения, но так и не нашедшая их и при­кованная еще к телу, знавшему о ней лишь постольку, поскольку этот мир был тоскою. Душа Ницше была еще здесь, но она могла лишь извне поддерживать тело... До этого момента я читал Ницше, ко­торый писал; теперь я узнал Ницше, несшего в своем теле идеи из отдаленных областей духа ... В моих мыслях я мог лишь лепетать о том, что я видел тогда. И лепет этот составляет содержание мо­ей книги "Ницше как борец против своей эпохи". Но в лепете этой книги скрывается все-таки истинный факт, что она внушена мне образом Ницше". 28 (гл.18)

     1203. "Мне минуло тридцать шесть лет, когда закончился Веймарский период моей жизни. За год до этого в моей душе начался глубокий перелом. С моим отъездом из Веймара он превратился в проведшее резкую грань переживание. Это произошло совершенно независимо от перемены — тоже значительной — в моих внешних жизненных обстоятельствах. Познание того, что может быть пережито в духовном мире, было всегда для меня чем-то само собой разумеющимся, зато величайшие затруднения испытывал я при восприятии чувственного мира. ... Это совершенно изменилось начиная с тридцать шестого года моей жизни. Моя способность наблюдать вещи, существ и процессы физического мира изменилась, делаясь бо­лее точной и проникновенной. Это касалось как научной, так и внешней области жизни. Во мне просну­лось никогда раньше не проявлявшееся внимание к чувственно воспринимаемому. Для меня стали важны­ми подробности; во мне возникло чувство, что чувственный мир может открыть нечто одному лишь ему свойственное. Моим идеалом стало ознакомиться с ним при помощи только того, что он имеет ска­зать до того, как человек привнесет в него нечто благодаря своему мышлению или иному встающему в нем душевному содержанию.
     Я пришел к заключению, что перелом, наступающий в каждой человеческой жизни, мною переживался гораздо позже, чем другими. Но я видел, что это имеет совершенно определенные последствия для ду­шевной жизни. Я видел, что люди, рано переходящие от душевной деятельности в духовном мире к пере­живанию физического, не достигают чистого восприятия ни в духовном, ни в физи­ческом мире. Инстинктивно они постоянно смешивают то, что говорят им вещи, с тем, что переживает душа благодаря духу и чем потом она пользуется, чтобы "представить" себе вещи.
     Я вступил благодаря точному и настойчивому наблюдению чувственного в совершенно новый мир. Объ­ективное, совершенно свободное от всего душевно-субъективного, противопоставление себя чувственному миру раскрывало мне нечто, чего не могло дать духовное созерцание. Но это отражалось в то же время и на мире духа. В раскрытии сущности чувственного мира, в чувственном восприятии заключался и противоположный для познания полюс познания духовного в полном его своеобразии, не смешанный ни с чем чувственным".
     "К осознанию того, что понятия являются залогом духовной действительности, приходишь из природы опытного переживания этого рода познания с такой же уверенностью, как достигаешь при чувственном познании уверенности в том, что имеешь перед собой не иллюзии, а физическую действительность. ... Медитирование явилось теперь для меня душевной жизненной необходимостью. И благодаря этому моему внутреннему существу раскрылся третий род познания. Он не только вел в дальнейшие глуби­ны духовного мира, но и давал возможность интимно сживаться с ним. Мне приходилось из внутренней необходимости постоянно вводить в центр моего познания совершенно определенный род представлений, а именно следующий: если я вживаюсь душой в представления, сложившиеся при помощи чувственного ми­ра, то непосредственный опыт позволяет мне говорить о действительности пережитого лишь до тех пор, пока я нахожусь, чувственно наблюдая, перед какой-нибудь вещью или процессом. Чувство ручается мне за истину наблюдаемого, пока я наблюдаю.
     Не то происходит, когда я вступаю при помощи духовного познания в идеях в связь с существами или процессами духовного мира. В каждом отдельном случае созерцания наступает непосредственное опытное переживание того, что воспринимаемое существует независимо от продолжительности его созерцания. Когда, напр., переживаешь Я человека как его исконнейшую внутреннюю сущность, то сознаешь, пере­живая в созерцании, что это Я существовало до жизни в физ.теле и будет существовать и после него. Что переживается т.обр. в Я, открывается непосредственно, как открывает непосредственному восприятию свой красный цвет роза.
     В такой, проводимой из внутренней духовной жизненной необходимости, медитации все более развива­ется сознание о "внутреннем духовном человеке", который может, совершенно высвободясь из физическое организма, жить, воспринимать и двигаться в духовном. Этот самостоятельный в себе духовный человек вступил в мой опыт под влиянием медитации".
     "Я почувствовал, как идеальное (идейное) моей предыдущей жизни отошло в известном направлении назад, а на его место встало волевое. Для того, чтобы это стало возможно, воля при развитии познания должна су­меть воздерживаться от всякого субъективного произвола. По мере того, как идеальное ослабевало, усиливалась воля. И воля взялась за духовное познание, которым раньше почти всецело руководило идеа­льное. Я уже раньше осознал, что расчленение душевной жизни на мышление, чувство и волю имеет лишь ограниченное значение. В действительности же в мысли уже заключаются и чувство, и воля; только мысль господствует над ними. В чувстве живут мышление и воля, как в воле — мышление и чувство".
     "Основная ошибка всех материалистически мыслящих естествоиспытателей состоит именно в невозмож­ности их идеи материи. Этим они закрывают себе путь в духовное бытие. Материальная природа, возбуж­дающая в душе лишь то, что человек переживает при виде природы, делает мир "иллюзией". Идеи эти, столь интенсивно жившие в моей душе, были переработаны мною четыре года спустя в моей книге "Миро- и жизневоззрения в девятнадцатом столетии", в главе "Мир как иллюзия". (Это сочинение в позднейших расширенных изданиях было озаглавлено "Загадки философии")".
     "В Логосе живет душа человеческая. Как живет внешний мир в этом Логосе? Это является основным вопросом моей "Теории познания гетевского мировоззрения"; то же относится и к моим книгам "Истина и наука" и "Философия свободы". Это душевное направление, проникая в душевные подосновы, царило во всех оформлявшихся во мне идеях, при помощи которых Гете пытался осветить явления мира". 28 (гл. 23)