68. "Дело заключается в том, чтобы люди сначала обрели Евангелия". Ибо то понимание, с каким сделаны их переводы, показывает, что т. наз. христиане Евангелия не имеют.103 (4)

69. "В особенности в переводах евангельский текст, естественно, понять нельзя". Иное дело — его композиция. 292 (7)

75. "Если бы человек сегодня придерживался одного только чтения Библии, то ночью его астральное тело, его душевное тело оказалось бы окруженным всевозможными разрушительными душевными ощущениями". 97 (21)

78. "Что должны были сделать столетия — это распространить Евангелия, дать струиться евангельскому слову, чтобы сердца согревались Евангелием, чтобы Евангелия пронизывали сердца теплом и энтузиазмом, струящимся из них. Ныне же развитие человечества стало таким, что ни в коей мере не достаточно лишь наследовать Евангелия прежним образом. Сегодня людям требуется нечто другое. ... Еще многие среди нас говорят: ах, все, что мы хотим, — это принимать Евангелия как христиане, мы чувствуем себя удовлетворенными ими; из Евангелий говорит Христос, Он говорит из них и тогда, когда мы обращаемся к ним тем же образом, как это было и столетия тому назад в традиционной религии. Такие люди могут думать, что они христиане, они могут на свой манер все вновь и вновь повторять: оставьте нас с вашим духопознанием, для нас Христос существует в Евангелиях, мы не хотим ничего знать о вашей работе над Евангелиями. — Пусть они это повторяют, пусть воображают себя истинными христианами; в действительности они — враги Христа. Из-за своего эгоизма, который удовлетворен всем, что дано в традиционной интерпретации Евангелии, они стирают прочь то, что должно в будущем Христианство привести к славе во всей его полноте. Те, кто сегодня часто считает себя лучшим христианином, на самом деле оказываются сильнейшими искоренителями действительного Христианства. Развитие Христианства сегодня понимают те, кто мыслит по-иному, кто говорит себе: мы не хотим быть эгоиста¬ми и утверждать, будто нам достаточно Евангелий, и мы не хотим знать этих абстракций! То, чем занимается Духовная наука, — это никакие не абстракции. ... Эти люди хотят слушать учения, исходящие из мест розенкрейцерского посвящения, где человек заостряет духовные способности через люциферические принципы, дабы глубже проникнуть в Евангелия. И для этих посвященных ясно: в действительности Евангелия содержат бесконечную глубину, и нет оснований надеяться исчерпать их тем или иным способом. ... пришло время, когда Духовная наука должна стать инструментом для интерпретации Евангелий. И великое, грандиозное и субстанциональное в Евангелиях откроется тогда, когда свет из царства Люцифера кружным путем, через розенкрейцерские Мистерии, упадет на Евангелия. ... Понимание Христа через усиление, освещение духовных способностей Люцифером — это есть внутреннее, сущностное ядро духовного течения, которому надлежит течь в Европе".113 (6)

Первые века Христианства

526.Апостолы смогли понять Мистерию Голгофы лишь в III-м столетии. Тогда возникает инспирирование ими первых отцов церкви. "В III столетии современники Христа стали зрелы для понимания. В IV столетии это понимание возрастало, но возрастали и трудности в инспирировании людей. В VI столетии они возросли еще больше, и так продолжалось до того времени, когда Римом был учрежден строй, воспротивившийся... этой инспирации человечества духовными тайнами Мистерии Христа".184 (11)

540. "Люди в XX в. совершили своего рода крестовый поход на исторического Христа Иисуса. И опять пришел ответ: Тот, Кого вы ищете, Его вам здесь не найти... Современным крестоносцам не найти Христа Иисуса, т.к. они не ищут Его с помощью сил, заложенных во внутреннем человеческой души, т.к. они не обращаются к тем духовным силам, которые только и могут найти Христа".152 (5)

От Оригена до Экхарта. Кризис в понимании Христа

529.Ориген, Климент Александрийский — они уже не могли различать, где в человеке физическое, наследственное, а где духовно-душевное. "С исчезновением знания о человеке перестали понимать и Богочеловека. Знание об Иисусе и знание о Христе разошлись".
     "С одной стороны, начинаются рождественские игры (IX-XII вв.): ищут как только могут Иисуса внешне, и именно в самом внешнем представлении. Мистики (Таулер, Экхарт) ищут Христа, ищут так развить душу, чтобы она узрела входящего в нее Христа; совершенно преобразованного, совершенно далекого от мира, чисто духовного Христа искали они и желали постичь в своих душах". — Это с другой стороны. "Иисуса и Христа искали на двух различных, далеко отстоящих один от другого путях, в одно и то же время. Что у Оригена было теоретической трудностью, невозможность свести Иисуса со Христом, в деревнях это выступало внешне".165 (4)

530. "Таулеру, Экхарту было ясно: когда внутри нас восходит Тот, Кого Моисей некогда называл Ягве, то это — Христос. Но это уже не отраженная Сущность Христа, а непосредственно Сам Христос, восходящий из глубины сердца".118 (7)

532. "По отношению к Мистерии Голгофы, которая может переживаться только внутренним взором, вся современная ей культура стояла подобно женщине у могилы Христа Иисуса: она искала труп, нашла могилу открытой, но трупа там уже не было, и на вопрос: "Куда дели тело Господа", — она получила ответ: Его больше нет там, где ты Его ищешь.
     ...Люди четвертой культурной эпохи искали нечто там, где его нельзя было найти, и продолжали искать тем же способом еще пятнадцать столетий. Ибо перенесением в большое пространство того же, что произошло с женщиной у могилы, были крестовые походы".148 (6)

171. "Голова имеет свой центр средоточия где-то во внутреннем. ... Центр средоточия груди не находится внутри шара; центр средоточия груди находится очень далеко. На рисунке (линиями) это от­мечено лишь фрагментарно, поскольку, если нарисовать все, то рисунок получился бы слишком большим....
     ... А где центр средоточия конечностей? ... во всем окружении. ...Это шаровая поверхность. ... Мы являемся поистине целым миром, только же­лающее войти в нас извне в своем конце сгущается и становится видимым. Ничтожно малая часть того, чем мы являемся, становится видимой. ... Тело, душа и дух пребывают в системе конечностей человека. На тело в конечностях лишь указано. ... Человек — это прежде всего гигантский шар, охватывающий весь мир, затем — идет малый шар, и затем — самый ма­ленький. Лишь этот последний виден полностью (это просто тело); тот, что больше, виден только отчасти".
     На соборе 869 г. епископы католической церкви запретили человечест­ву знать что-либо о большом шаре, введя догму о том, что человек со­стоит из тела и души, душа же содержит в себе лишь некоторые свойства духа. "Но с упразднением отношения человека к духу упразднено отношение человека к миру. Человек все более и более стал вгоняться в эго­изм. Поэтому и сама религия стала делаться все эгоистичнее и эгоистич­нее. ... Кто виноват в том, что мы получили естественнонаучный матери­ализм? ... главный виновник этого — католическая церковь, ибо в 869 г. на Константинопольском соборе она запретила дух. Что тогда, собственно, произошло? ... В отношении нашей головы мы произошли от мира животных. Это не означает, что голова есть лишь продолжающее и далее формироваться животное. Мы приходим к низшим животным, когда хо­тим найти предков нашей головы. Грудь лишь позже была присоединена к голове; она уже не такая животная как голова. ... Конечности — это самый последний орган человека,— наичеловечнейший орган.
     ... И когда католическая церковь спрятала от сознания человека его отношение ко Вселенной, т.е. ис­тинную природу его конечностей, то последующим временам в наследство остались грудь и, главным образ­ом, голова, череп. А материализм пришел здесь к тому, что череп произошел от животного. И он говорит о том, что весь человек произошел от животного, поскольку грудь и конечности образовались позже".293 (10)

141. До реформации огромные земельные владения принадлежали церковным властям. Затем они были экспроприированы и перешли во владение светских властей. Немало тех, у кого в ходе реформации были отняты земли (особенно в Англии), переселились затем в Америку. "Так что экономические отношения были в высшей степени решающими при метаморфозе нового исторического развития, которое обычно называют реформацией. На поверхности дело выглядело так, что в души людей должен был войти новый дух, а старое церковное правление слишком сильно связало мирской элемент с духовным; нужно же было вообще искать духовный путь ко Христу и т.д." 191(6)

Языческое и ветхозаветно-иудейское течения

172. С древнейших времeн можно проследить в среде человечества два потока. Один из них языческий, представляющий собой природную мудрость, видевший в каждом природном существе духовно-элементарных, демонических существ, тех существ, которые в Евангелиях встают на дыбы, когда Христос является в сферу людей, ибо они сознают, что кончается их господство. "Языческое сознание, искавшее на старый лад демонически-элементарно-духовную природу во всех существах природы, долгое время играло свою роль. И началась борьба за тот род сознания, который повсюду в земном должен был также искать то, что через Мистерию Голгофы соединилось с земной жизнью как субстанция Самого Христа.
     То языческое течение было природно-софийным, повсюду в природе видело оно духовное, а потому могло оглянуться также и на человека, которого оно хотя и рассматривало как природное существо, но тем не менее как существо духовное, поскольку во всех чужеродных существах оно также видело и духовное. Чистейшим, прекраснейшим образом это выступило в Греции, особенно в греческом искусстве, где мы видим, как духовное в виде судьбы ткет сквозь человеческую жизнь, подобно тому, как закон природы ткет сквозь явления природы. И когда мы, потрясeнные, временами останавливаемся перед тем, что содержится в греческой трагедии, то у нас возникает, с другой стороны, чувство: грек ощущал не просто абстрактные законы природы, как мы сегодня, но он ощущал также действие божественно-духовных существ во всех растениях, во всех камнях, во всех животных, а потому и в самом человеке, в котором жeсткая необходимость закона природы формируется в судьбу, как это, например, изображено в драме "Эдип". Мы здесь находим внутреннее родство природного бытия с человечески-духовным бытием. Поэтому в этих драмах ещe не господствует свобода и человеческая совесть. В них господствует внутренняя необходимость, судьбоносное в человеке, подобно тому, как вовне, в природе, господствует природная закономерность. Это течение приходит в новое время.
     Другое течение — ветхозаветно-иудейское. В нeм нет никакой природной мудрости. На природу оно смотрит как на чувственно-физическое бытие. Но зато это ветхозаветное воззрение восходит к первоисточникам морального, лежащего между смертью и новым рождением, к тому пра-истоку, исходя из которого теперь не вглядываются в природное в человеке. Для Ветхого Завета не существует никакого естествознания, а только соблюдение божественных заповедей. В смысле Ветхого Завета всe совершается не по законам природы, а так, как хочет Ягве. Так мы видим, что из Ветхого Завета звучит безобразное, в определeнном смысле абстрактное, но за этим абстрактным стоит, вплоть до Филона Александрийского, который из всего этого сделал аллегорию, Господь Ягве, который абстракции пронизывает идеализированной в сверхчувственном, всеобщей человеческой природой, который как Господь человеческий пронизывает всe, что как заповедь звучит от него на Землю. В этом ветхозаветном воззрении простое глядение на моральный мир выступает прямо-таки ужасом перед взглядом на мир в его внешней чувственности. В то время как язычники полагали во всeм видеть божественно-духовных существ, Бог иудеев — один. Иудеи — монотеисты. Их Бог, их Ягве — един, ибо он может быть соотнесeн лишь с тем, что в человеке является единством: ты должен верить в единственного Бога; и этого Бога ты не должен выражать в чeм-то земном, ни в образе пластическом, ни в слове, которое смеют произносить лишь посвященные в особых праздничных случаях; ты не должен произносить имени Бога без святости".
     В христианские столетия, вплоть до XVII столетия, происходила напряжeнная борьба за нахождение созвучия между тем, что можно было видеть как духовное во внешней природе, и тем, что переживается как Божественное, когда мы смотрим на собственное моральное, душевное в человеке, между созерцанием духа во внешней природе и обращением души к духовному, из которого низошeл Христос Иисус. Когда Христианство из Азии перешло в Грецию, то там был силeн старый языческий элемент, видевший духовное во всей природе. И хотя Христианство прошло через гречество, заимствовало у него многие речевые формы, но корней там пустить не смогло, за исключением гностических воззрений. Затем Христианство прошло через прозаический элемент римства, где его постигали абстрактно, предвосхищая этим его позднейшее ариманическое понимание.
     Но действительно живую борьбу мы находим в Испании. "Не теоретически, но интенсивно и жизненно там встал вопрос: как человеку, не теряя созерцания духовного в вещах и процессах природы, найти целого человека, который через Христа Иисуса поставлен перед его душевным взором? Как человеку пронизать себя Христом?" В Кальдероне, испанском поэте, эта борьба выразилась особенно интенсивно. "В Кальдероне, если можно так выразиться, драматически жила эта борьба за пронизание человека Христом". Особенно характерна в этом отношении его драма "Киприанус". Еe главный герой — маг, живущий в вещах и процессах природы, когда желает исследовать их духовность. Это человек фаустовского типа, но сильно отличается от Фауста тем, что живeт совсем живо и несомненно в духе природы. В жизнь Киприануса вступает Юстина. Она представлена совершенно по-человечески, как женское существо, но только так еe полностью не постичь. Не поймeм мы ничего и аллегоризируя эту фигуру. "Когда в драме Кальдерона выступает Юстина, то мы должны думать о пронизывающей мир справедливости", которая не была ещe столь абстрактной, как в современной юриспруденции.
     Киприанус поeт Юстине гимн, что также трудно понять современным адвокатам. Но Киприанус ещe и маг, он действует среди демонических существ природы, среди которых находится и их предводитель — средневековый сатана. Киприанус чувствует себя неспособным подойти к Юстине и просит сатану добыть еe ему. Здесь вы встречаете всю глубину трагизма христианского конфликта. Справедливость присуща христианскому развитию. Но Киприанус — полуязыческий естествоиспытатель. "Он не может из природной необходимости, которая есть нечто жeсткое, найти христианскую справедливость, и ему остаeтся только обратиться к предводителю демонов, к сатане, чтобы тот добыл Юстину".
     Сатана умен. Если бы ему удалось захватить христианскую справедливость, то это сослужило бы гибели человека. Но Юстина бежит от сатаны, и тот захватывает лишь еe фантом, еe тень. Киприанусу, конечно, нечего делать с фантомом; в нeм нет жизни, в нeм лишь тень справедливости. "О, это удивительно выражено, как то, что возникает из древней природной мудрости и теперь выступает в новом естествознании, подходит к чему-то такому, как социальная жизнь, к Юстине, но та не дарует ему действительной жизни, а только мыслефантомы".
     От всего этого Киприанус сходит с ума. Юстина, действительная Юстина, попадает со своим отцом в тюрьму и присуждается к смерти. Киприанус, уже безумный, требует для себя смерти. На эшафоте они встречаются. После их смерти появляется змея, верхом на ней едет демон, хотевший добыть Киприанусу Юстину, и объявляет, что они спасены и могут взойти в небесные миры: "Благородный житель мира духа спасeн от зла".
     "Вся христианская борьба средневековья заключена в этом. ... Христос низошeл на Землю, поскольку больше нельзя было видеть то, что прежде ещe в среднем человеке, в ритмическом человеке, могло быть видимо, а именно: как этот средний человек вырабатывался с помощью дыхательных упражнений йоги; не головной, но ритмический человек. Человек не мог найти Христа в то время. Но он стремился найти Его. Христос низошeл вниз. Человек должен найти Его здесь, поскольку он больше не имеет Его в воспоминании о времени между смертью и новым рождением.
     В драме Кальдерона представлена борьба за это нахождение и трудности, с которыми сталкивается человек, который теперь должен опять вернуться в духовный мир, должен снова пережить созвучие с духовным миром. Киприанус ещe смущeн тем, что звучит как демоническое из древнего языческого мира. Но также и иудейско-древнееврейское он ещe не преодолел настолько, чтобы оно стало для него современно-земным. Ягве ещe восседает для него на троне в надземном мире, Христос ещe не сошeл через крестную смерть вниз и не соединился с Землeй. Киприанус и Юстина переживают своe движение вместе с духовным миром, когда проходят врата смерти. Столь ужасна эта борьба за обретение Христа в человеческой природе во время между рождением и смертью. И осознавалось, что средневековье ещe не зрело для того, чтобы обретать Его таким образом".
     У Кальдерона это выступает куда живее, чем в теологии того времени, работавшей с абстрактными понятиями и желавшей с их помощью понять Мистерию Голгофы. Если сравнить Киприануса с Фаустом, выступившим сначала у Лессинга, то здесь налицо сознание: человек должен в земной жизни найти Христа, ибо Он через Мистерию Голгофы соединился с Землeй. У Лессинга это живeт не в ясных идеях, а в отчeтливом чувстве. Начатого им "Фауста" — был написан лишь небольшой отрывок — он заканчивает так, что тем демонам, которые удерживали Киприануса, провозглашается: вы не должны победить! И этим была дана тема для позднейшего гeтевского "Фауста". Возьмите его первую часть — это борьба. Возьмите вторую часть: там через классическую Вальпургиеву ночь, через драму Елены должно быть испытано восприятие Христианства в греческом мире. Но далее Гeте знает: человек должен здесь, в земной жизни найти связь со Христом. Однако Гeте ведeт своих героев к Христианству, так сказать, теоретическим сознанием, ибо вознесение в христианском смысле просто приклеено к драме, не следует из внутренней природы Фауста, взято Гeте из католической догмы.
     "По сути говоря, лишь общее настроение 2-й части "Фауста" изображает пронизанность Христом. Ибо образно Гeте не мог этого дать. Лишь после смерти Фауста он даeт сцену христианского вознесения". Гeте работал над "Фаустом" в три этапа. Первый начался ещe в юности, когда он испытывал большую неудовлетворeнность своими университетскими штудиями и ему хотелось реальной связи души с полной духовной жизнью. Образ Фауста вставал тогда ему из кукольных спектаклей, где он был лишь человеком, стремящимся из рассудочного к полноценному пониманию космического происхождения человека. "Но Гeте продолжал искать дух внутри природы. В духовной жизни, с которой он столкнулся, он не мог его найти. Глубокая тоска повела его к тому, что как остатки греческого искусства он увидел на юге. Он полагал, что в том роде и способе, каким греческое мировоззрение прослеживало тайны природы в художественных произведениях, можно познать духовность природы".
     Пережитое в Италии претерпело метаморфозу в его душе, что отразилось в "Сказке о зелeной Змее и прекрасной Лилии", где из традиционных понятий истины, красоты, добра он формирует свой храм с четырьмя королями. Вторая стадия работы (конец XVIII в.) над "Фаустом" выразилась в написании "Пролога на небесах". Здесь Фауст поставлен во весь Космос. Проблему человека Гeте развил в проблему мира. На третьей стадии, в 20-х годах XIX в., Гeте закончил "Фауста". Здесь уже встают одухотворeнные представления о природе, чтобы Фауст-проблему сделать космической проблемой. "Гeте здесь опять хотел из человеческой души получить всe, опять душевное существо хотел некоторым образом расширить до всесущества".
     Но хотя Гeте в глубочайшем смысле слова боролся за нахождение духовного в земной жизни, ему не удалось это изобразить. "Можно сказать, что Гeте ни в малейшей степени не удалось Дух Земли, волнующийся в валах деятельности, в ткании времени, соединить с Импульсом Христа; и это мы ощущаем как некоего рода трагедию, которая, разумеется, в ту эпоху развития стояла в душе Гeте, но не было условий для ощущения Мистерии Голгофы в еe полном смысле". Эта возможность является в 5-й культуре лишь с оживлением мeртвых мыслей, с восхождением к имагинациям, к инспирациям, интуициям. "Мир вокруг нас является большим вопросом, и сам человек является ответом на него; и это в глубочайшем смысле должно быть поставлено в связь с Мистерией Голгофы. Она не будет понята раньше, чем будет понят сам человек". 210(10)

276. "Европа не пойдeт вверх, если будет только в своих церквях бессмысленно повторять непонятные слова Евангелий. Европа взойдeт на выси, если будет искать постижение духовных миров в дальнейшей выработке того, к чему стремились Гердер, Гeте и др.". 197(2)

405. "Ко многому, что мы должны знать о человеческом развитии, необходимо добавить знание о том, что имели место как инкарнация Христа в человеке, в Иисусе из Назарета, так и инкарнация Люцифера в третьем дохристианском тысячелетии в Азии. И большая часть древней культуры была инспирирована... этой инкарнацией Люцифера в человеке, жившем во плоти и крови. ... Односторонность глубокого в то же время гнозиса проистекает от этой инкарнации Люцифера в древнем мире. Всe значение Мистерии Голгофы не понять правильно, если не знать, что ей на неполных три тысячелетия предшествовала инкарнация Люцифера.
     И чтобы... уравновесить эту одностороннюю инспирацию Люцифера, пришла инкарнация Христа. А вместе с этим пришло и то, что теперь образует воспитательный импульс для развития европейской цивилизации и еe американского придатка. Но с середины XV в., с возникновения в человеческом развитии побуждения к индивидуалистическому, личностному развитию, в этом развитии сложились такие силы, которые подготовляют инкарнацию ещe одного сверхчувственного существа. И как имела место телесная инкарнация Люцифера, как имела место телесная инкарнация Христа, так прежде, чем пройдeт хоть малая часть третьего христианского тысячелетия , на Западе произойдeт действительная инкарнация Аримана: Аримана во плоти. Этого воплощения Аримана во плоти земному человечеству не избежать. Оно придeт. Дело заключается лишь в том, чтобы земное человечество смогло найти правильную позицию по отношению к этой ариманической земной инкарнации. ... Такое существо, как Ариман, которое через некоторое время хочет воплотиться на Земле в западном мире, подготавливает свою инкарнацию. ... ведeт определeнные силы в человеческом развитии так, чтобы извлечь из них свою особую пользу. И было бы плохо, если бы люди сонно продолжали жить далее и определeнные явления человеческой жизни не воспринимали бы так, чтобы в них распознавать подготовления к телесной инкарнации Аримана. Лишь тогда люди займут правильное положение, когда будут знать: в том или ином ряде фактов, происходящих в человеческом развитии, необходимо распознать, как Ариман подготовляет своe земное бытие. И сегодня как раз самое время отдельным людям знать, какие процессы, развивающиеся вокруг нас, являются махинациями Аримана, которые — ему на пользу — подготовляют, как только можно, его предстоящую земную инкарнацию.
     Наиболее благоприятным для Аримана, несомненно, было бы состояние, при котором как можно большее число людей не имело бы ни малейшего понятия о том, что наилучшим образом может подготовлять его вхождение в бытие, когда как можно большее число людей продолжало бы и далее жить так, что в процессе этой подготовки ариманического бытия продолжало бы придерживаться того, что соответствует прогрессу, "добру" человеческого развития. Если Ариман сможет вползти в сонное человечество, то для него это будет особенно благоприятно. Поэтому должно указываться на те события, в которых Ариман работает, подготовляя свою будущую инкарнацию.
     Видите ли, среди фактов развития, в которых, я бы сказал, ясно воспринимается импульс Аримана, происходит распространение среди людей веры, что через механически-математическое постижение Вселенной, пришедшее с галилеизмом, коперниканством и т.д., действительно может быть понято то, что разыгрывается вовне, в космосе. Поэтому антропософски ориентированной Духовной наукой так сильно должно быть подчeркнуто, что в космосе нужно искать дух и душу, а не просто то, что галилеизм и коперниканство ищут как математику, механику, как если бы мир был большой машиной. Это было бы обольщением Аримана, если бы люди ограничились исчислением движения звeзд, изучением астрофизики, чтобы проникнуть за материальные связи небесных тел, чем сегодня люди столь горды. И было бы плохо, если бы этому галилеизму, коперниканству не было противопоставлено знание об одушевлeнности, об одухотворeнности космоса, что особенно идeт не в пользу земной инкарнации Аримана. Ему хотелось бы столь сильно удержать человечество в темноте, чтобы оно астрономию понимало только математически. Для этого он искушает многих людей проявлять их нерасположенность к знанию о духе и душе Вселенной. Но это лишь одна из соблазняющих сил, которые Ариман вливает в души людей. Другая из подобных соблазняющих сил Аримана — где он работает, я бы сказал, соответствующим образом совместно с люциферическими силами — связана — и это естественно для его инкарнации — со стремлением удержать как можно шире распространенное настроение, что для внешней жизни достаточно позаботиться лишь о том, чтобы человек был удовлетворeн хозяйственной жизнью. Здесь мы касаемся пункта, где современный человек часто неохотно останавливается. Видите ли, для действительного познания духа и души современная официальная наука, собственно говоря, больше совершенно не годится; ибо методы, которые используются в современной официальной науке, годятся только для внешней природы".
     "Я полагаю, что европейцы горды цивилизацией, когда они могут сказать: мы не людоеды! — Но душееды, духоеды эти европейцы с их американским придатком! Бездуховное поглощение материального означает увод духа на ложный путь. Подобные вещи сегодня трудно говорить человечеству. Ибо поймите хоть однажды правильно, каким образом приходится сегодня многое характеризовать в культуре, если знаешь всe это. И держать людей в таком душевно и духовно пожирающем состоянии означает следовать импульсу Аримана, ведущему его к инкарнации. Чем больше удастся расшевелить людей, чтобы они не просто хозяйничали в материальном смысле, но поняли, что как хозяйственная жизнь, так и духовная свободная самостоятельная жизнь, действительный дух должен рассматриваться как член социального организма, тем в большей степени люди будут так ожидать инкарнацию Аримана, что смогут занять по отношению к ней позицию, соответствующую людям.
     Другое течение в нашей современной жизни, которым пользуется Ариман, чтобы способствовать своей инкарнации, сегодня отчeтливо выступает в т.наз. национальном принципе. Всe то, что расщепляет людей на группы, что удаляет их от обоюдного взаимопонимания на всей Земле, что их разводит, — это в то же время способствует ариманическому импульсу. И человек должен различать голос Аримана во всeм том, что сегодня многообразно говорится о новом идеале на Земле: освобождении народов, даже самых малых, и т.п. — Прошли времена, когда кровь разделяла. Консервирование старого способствует намерениям Аримана. ... Способствуют этому также люди... с различным партийным мнением, партийным жизнепониманием. Доказать же можно как одно, так и другое". Доказательства остаются на поверхности бытия. С современным интеллектом можно об одном и том же сказать и да и нет. Выступают группы: одна доказывает одно, другая — другое. Это затем переходит в ненависть, которой достаточно в наше время. Всe это, опять-таки, способствует земной инкарнации Аримана.
     И что особенно служит его земной инкарнации — это одностороннее понимание Евангелий. Вы знаете, насколько в наше время необходимо углубление в Евангелия в духовнонаучном смысле. Но вы также знаете, как сильно сегодня распространено по Земле мнение, что Евангелия не следует постигать духовно, что человеку не следует вдаваться в то или иное действительное познание духа, космоса, способное нечто сказать о Евангелиях. Сегодня предлагают Евангелия "принимать просто". Я не хочу говорить о том, что истинных Евангелий люди сегодня не имеют, поскольку то, что сегодня имеют как перевод с их первоначального языка, — не Евангелия. Но я не хочу в это вдаваться; я хочу привести вам глубоко лежащие факты, состоящие в том, что нельзя прийти к действительному постижению Христа, если просто, т.е. удобно, как этого сегодня хотят вероисповедания и секты, входить в Евангелия. Во времена, когда разыгралась Мистерия Голгофы, и несколько столетий после неe имело место реальное постижение Христа, поскольку то, что осталось как предание, могло постигаться с помощью язычески-люциферической мудрости. Эта мудрость была отсталой, и то, что сегодня люди в вероисповеданиях и сектах находят в Евангелиях, — не ведeт их к реальному Христу, Которого мы ищем с помощью духовной жизни, это ведeт только к иллюзиям или, по крайней мере, к галлюцинациям, к душевным или одухотворeнным галлюцинациям о Христе.
     Через Евангелия к действительному Христу не прийти, если Евангелия не постигать духовнонаучно. Через Евангелия можно прийти только к галлюцинации относительно явления Христа в мировой истории. Впрочем, это основательно показано в теологии новейших времeн. Почему так любят теологи нового времени говорить о "простом человеке из Назарета" и Христа, собственно, понимать как Иисуса из Назарета, который несколько возвышался над другими историческими величинами? — А потому, что потеряна возможность приходить к реальному Христу, а также потому, что приобретаемое людьми из Евангелий фактически приводит к галлюцинациям, к иллюзорному; через Евангелия не могут постичь реальность Христа, но лишь галлюцинарные, иллюзорные представления. Их люди достигают. Подумайте, сколь многие теологи говорят, что Павел перед Дамаском имел "только видение". Они исходят из того, что через их рассмотрение Евангелий обретаются только галлюцинации и видения. Это не является чем-то фальшивым, но это всего лишь внутренние переживания, которые не имеют никакой связи с реальным Существом Христа. Я не говорю о галлюцинаторном с тем оттенком, что оно неистинно, я только хочу его охарактеризовать, что в этом случае Существо Христа постигается тем же образом, как постигаются внутренние галлюцинации. Если люди останутся с ними и не проникнут к действительному Христу ... то это в наибольшей степени будет способствовать целям Аримана. ... Существует большая опасность в том, чтобы отдельные Евангелия принимать слово в слово. Что можно пережить в отдельных сектах, где Евангелием от Иоанна или от Луки клянутся, клянутся их буквальным содержанием? — Это есть некий род бреда, род помрачения, перепомрачения сознания. При перепомрачeнном сознании, которое возникает как раз через Евангелия, если в них углубляются не духовно, получаются люди, которые наилучшим образом служат Ариману в подготовке его инкарнации, находятся в таком к нему отношении, как он этого хочет. К
     ак видите, опять неудобная истина для человека современности! Люди живут в их вероисповеданиях и говорят: мы не нуждаемся в какой-то там Антропософии, мы остаeмся просто при Евангелии. Из скромности, как говорят, остаются они просто при Евангелиях. В действительности же это ужасное самомнение — думать только так. И самомнение это состоит в том, что видимым образом Евангелие берут как будто бы слово в слово, но в действительности берутся за то, что, как достояние мудрости, переработано, и судят о нeм с помощью того, что человек приносит с собой через рождение и что из крови врывается в идеи. "Простейшие" люди большей частью оказываются наиболее высокомерными именно в области вероисповеданий. Но главное в данном случае заключается в том, что всe это подготовляет инкарнацию Аримана, когда людям всe вновь и вновь проповедуется: ничего вам больше не надо, как только читать Евангелия!
     Примечательно, что обе партии, сколь бы ни были они различны, работают вместе с тем и рука об руку: те, которых ранее я обозначил как душеедов, духоедов, и те, которые охарактеризованным образом через простое вхождение в словесное содержание Евангелий способствуют инкарнации Аримана. Обе работают рука об руку. ... Ибо вещи сегодня не таковы, чтобы люди могли их принимать буквально. Люди сегодня живут, как я не раз об этом говорил, в словах. Нам крайне необходимо уйти от слов и проникнуть в вещи. Сегодня слово отделяет человека от действительного существа вещи. Но особенно это происходит тогда, когда древние предания, к которым принадлежат и Евангелия, хотят принимать так, как это теперь часто рекомендуется делать, с т.наз. "простым пониманием". ... Я говорил: Ариман и Люцифер всегда действуют совместно. Дело заключается только в том, кто из них приобретает преобладающую власть над сознанием человека в определeнный период времени. Это была сильно люциферизированная культура, длившаяся от 3-го тысячелетия до Рождества Христова до Мистерии Голгофы, когда Люцифер инкарнировал в Китае. Многое светило от того момента вплоть до первых христианских столетий и продолжает ещe действовать и в наше время.
     Но теперь, в наше время всe обстоит так, что следы Люцифера до некоторой степени стали невидимы, поскольку на пороге стоит инкарнация Аримана в 3-м тысячелетии, и в тех вещах, о которых я вам сегодня говорил, особенно отчeтливо воспринимаются следы Аримана. Ариман с Люцифером заключили своего рода договор, который я мог бы выразить следующим образом: я, Ариман, нахожу особенно благоприятным для себя, — так говорит Ариман Люциферу, — заняться консервными банками; тебе я оставляю желудки, если ты предоставишь мне возможность желудки убаюкать, помрачить сознание людей по отношению к желудку, погрузить всех в сумрак.
     Вы должны правильно понять, что я имею в виду. В сумрачном, помраченном отношении к желудку находятся те люди, которых я обозначил как душеедов и духоедов, ибо они снабжают непосредственно люциферический поток тем, что они вносят в свой желудок, если в своeм человеческом они не несут спиритуального. Через желудок идет к Люциферу бездуховно съеденное и выпитое!
     А что я имею в виду под консервными банками? — Библиотеки и т.п. места, где хранятся те науки, которыми человек занимается, не имея к тому действительного интереса, которые не живут с человеком, а остаются в книгах, что стоят в библиотеках". Их читают для того, чтобы написать диссертацию или другую книгу и поставить еe в ряд с предыдущими. "Эти "консервные банки мудрости" особенно благоприятно способствуют целям Аримана".
     Люди занимаются какой-либо деятельностью, но связываться с нею не хотят; всe фиксируется в актах и т.п., переплетается и ставится на полки, с сутью же дела человек остаeтся не связанным. Маленькие консервные баночки, большие консервные банки с духом и душой. Всe консервировано и не вызывает никакого интереса. А из всего этого и возникает то настроение нового времени, при котором совсем не хотят вдаваться в те мировоззрения, исповедания, для которых необходима голова, где необходима голова, чтобы что-то понять. Вероисповедание, мировоззрение хотят подвести прямо к сердцу. Конечно, это можно сделать. Но что получается в действительности? "Люди хотели бы всe воспринимать, не напрягаясь головой, — сердцем, как они говорят, которое всe-таки без головы не бьeтся, но через которое можно хорошо воспринимать, если в виду при этом иметь желудок. Всe, что совершается в человечестве, должно проходить, должно несмотря ни на что, особенно, когда речь идeт о важнейших вещах жизни, через голову.
     Все эти вещи очень важно наблюдать. Ибо если их наблюдают, то видят, с какой огромной серьeзностью нужно отнестись к современной человеческой жизни и как необходимо отучиться от иллюзий, которые могут исходить из Евангелий, отучиться от того рода любви, какую люди ныне питают к иллюзиям. С тем родом знания, к которому люди теперь стремятся, истины не достичь. Люди сегодня находят весьма основательным, если какие-либо вещи в мире доказываются статистически. Со статистикой, с исчислением Ариман играет особенно легко; он особенно рад, когда учeные объясняют сегодня человечеству, что например, на Балканах всe должно обстоять так и так, поскольку там живeт столько-то македонцев, столько-то греков, столько-то сербов и болгар. Против чисел ничего не поделаешь, ибо люди верят в них. А с числами, в которые верят люди, Ариман делает те подсчeты, которые полезны ему в том смысле, как я это объяснил. Впоследствии люди обнаруживают насколько "верны" эти числа. Числа доказывают людям нечто совершенно определeнное; но если не ограничиться тем, что стоит в книгах, а посмотреть точнее, то часто можно заметить: да, в этой статистике, скажем мы, например, грек является отцом, сын — сербом, другой сын — болгарином. ... Разглядеть в этих числах именно, что в одной семье находится и грек, и серб, и болгарин означает прийти к истине, а не просто принимать числа, которыми теперь так удовлетворяются. Числом человек вводится в то направление, на котором Ариман наиболее благоприятным для себя образом исчисляет свою будущую инкарнацию в З-ем тысячелетии". 191(11)

302. "В кругах духовенства теперь можно услышать: социально не сдвинуться вперeд, если не поставить в центр Христа. — Я немного всe же обладаю духовным слухом, и когда говорится подобное, то внутри, я слышу, звучит не Христос, а Бенедикт, т.е. тот, кто теперь сидит на папском стуле". 192(15)

303. "Один человек сказал мне однажды: мы, современные теологи, не можем заниматься Христологией, мы, собственно, нуждаемся только в "иисусологии"... жаль, что уже используется имя "иезуиты", ибо современные теологи должны называться "иезуитами". — Заметьте, пожалуйста, это говорю не я, а современный теолог!" 165(4)

307. Многое в католической церкви свидетельствует о еe связи с духовным миром. Например, папская энциклика от 8 сентября 1907 г. (клятва антимодернистов). "Наука посвящения всегда даeт возможность исследовать подобные вещи. И я поставил себе задачу исследовать эту энциклику. И я должен сказать, как и во многих других случаях: возвещенное тогда папой с кафедры было действительно получено из духовного мира, т.е. то, что вошло в энциклику, излилось из духовного мира и было примечательным образом искажено. Повсюду, где должно было стоять "да", в энциклике стоит "нет", и наоборот... Это исключительно гибельная для человечества связь с духовным миром. Поэтому нечего удивляться, что именно католическая церковь в Духовной науке видит нечто такое, что она хотела бы при всех обстоятельствах устранить из мира". 198(8)

История Христианства

     73. "В начальные времена христианского развития Событие Голгофы входило, потрясая, во многие души. Постепенно люди находили путь к созерцанию умершего на Голгофе Спасителя. В те времена первых веков Христианства люди через Распятого на кресте ощутили идею искупления и постепенно образовали величественную, могущественную имагинацию умершего на кресте Христа. Но позже, особенно с началом новых времен, христианское ощущение, приспосабливаясь к входящему в человеческое развитие материализму, обратилось к образу вступающего в мир через рождение младенца Иисуса.
     И можно, в самом деле, сказать, что в нежном ощущении, с которым христианское чувство Европы в прошедшие столетия обращалось к Рождественским яслям — в этом ощущении содержится нечто от материалистического Христианства". 187 (1)

     140. В пастырском послании зальцбургского архиепископа Иоанна Батиста Катшталера (1832-1914) от 2 февраля 1905 г. говорится, что католический пастор сильнее Бога, т.к. заставляет Бога присутствовать в гостии, когда совершает таинство причастия. "В алтарном таинстве (причастия) живет нечто от прадревней мудрости мира, от отдачи всего человека божественному". По этой причине появляются подобные пастырские послания. "Индусский брамин нашел бы их со своей т.зр. само собой разумеющимися. Фактически, в католицизме продолжает жить дальше нечто, являющееся составной частью прадревней мудрости, но это должно быть правильно понято, а не так, чтобы из белой магии делали черную, как это происходит в том пасторском послании. Во всем том, что, я бы сказал, образует ауру алтарного таинства в католицизме, во всем этом живет импульс: ты должен не только в твоем мышлении, в твоем абстрактном мышлении обращаться к Богу, ты должен, например, обращаться также с таким страстным желанием, какое живет в твоем голоде. Ты идешь к Богу не только тогда, когда думаешь; ты идешь к Богу, когда на алтаре вкушаешь пищу, и Бог, живущий в материи, прокладывает через твое тело путь, включающий в себя и весь процесс пищеварения. Ты соединяешься совершенно материально с твоим Богом! — В распространении подобного образа мыслей, подобного настроения живет тайна огромнейшей силы". И эту силу католическая церковь не хочет упустить из рук.
     "В своих комментариях к естественнонаучным трудам Гете я использовал слово "Kommunion" (причастие): "Познание есть духовное причастие человечества. Я не знаю, насколько было понято культурно-историческое значение этого слова, этого выражения в моем раннем сочинении, но в этом постижении материалистическому пониманию общности с Богом было дано направление к спиритуальному пониманию общности с Богом: претворение хлеба в душевную субстанцию познания". 198 (16)

     208. "Кто постоянно только произносит Имя Христа, у кого Его Имя постоянно на устах, тот грешит против святости Имени Христа. Антропософия во всем, что она делает и чем она является, желает быть христианской. Поэтому ее нечего упрекать в том, что она мало говорит о Христе, ибо во всем, что она приносит, содержится знание, что Христос живет". 226 (6)

     497. "Существовало большое число людей (не христиан), жив­ших в южных и средних областях Европы, которые говорили: да, мое внутреннее, которое изживает себя самостоятельно между засыпанием и пробуждением, оно принадлежит к области доброго и к области злого мира. И у них было много-много раздумий, размышлений о глубине сил, которые вызывают доброе и злое в чело­веческой душе. Тяжело ощущали они пребывание человеческой души в мире, где бьются между собой добрые и злые силы. В первые столетия в южных и средних областях Европы такого ощущения еще не было, но в V, VI столетиях оно встречается все чаще. И как раз среди людей, которые провозвестие получали бо­лее с Востока — различным образом приходило оно с Востока, — возникло такое душевное настроение. А поскольку оно было особенно сильно распространено в тех областях, для которых затем выработалось название Болгария — примечательным образом это название сохранилось и поз­же, когда совсем другие народности стали жить там, — то в последующие столетия в течение долгого времени людей, у которых особенно сильно было выработано это настроение души, в Европе называли болгарами (булгарами). ... более или менее подобной конституцией обладали те души, о которых я здесь говорил, что в своем дальнейшем развитии они пришли к созерцанию мощных обра­зов в сверхчувственном культе, принимали участие в том действе, пришедшемся на первую половину XIX в. Все, что эти души могли пережить в том осознании себя внутри борьбы между добром и злом, они проне­сли сквозь жизнь между смертью и новым рождением. И это нюансировало, окрасило их души...
     К этому затем присоединилось нечто другое. Эти души были, так сказать, последними, кто в ев­ропейской цивилизации еще сохранял нечто от тех отдельных восприятии эф. и астр.тел в бодрствова­нии и сне. Они сходились в общины, когда распознавали в себе такие особенности душевной жизни. Они встречаются среди тех христиан, которые все более и более рассматриваются как еретики. Люди тогда еще не зашли слишком далеко, чтобы так строго судить еретиков, как это делалось позже. Но все же на них смотрели как на еретиков. Они вообще производили жуткое впечатление. Они производили впечатление, что видят больше, чем другие люди, и что к Божественному они стоят в ином отношении благодаря восприятиям в состоянии сна, чем другие люди, среди которых они жили. Другие уже давно это утратили, давно усвоили конституцию души, которая стала всеобщей в ХIV в. в Европе.
     Но когда эти люди, о которых я здесь говорю, люди с отдельными восприятиями астр. и эф. тел, про­шли через врата смерти, то и тогда они отличались от остальных".
     "Основное ощущение таких душ, как я их описал, которые после VII, VIII, IХ столетий или даже раньше прошли через врата смерти, было таково, что, глядя вниз на Землю, они ощущали: там, внизу, на Земле, на­ступили вечерние сумерки живого Логоса". "Среди этих душ жило слово: "Слово стало плотью и обитало среди нас", и они ощутили: но человек все менее в состоянии быть домом для Слова, Которое должно оби­тать во плоти, должно продолжать жить на Земле. ... Христос хотя и жил для Земли, ибо Он умер для Земли, но Земля не может Его воспринять. Однако на Земле должна быть сила, с помощью которой души смогли бы воспринять Христа! Это жило наравне с другим, что я описывал, именно в этих, считавшихся в их земном бытии еретиками, душах, когда они пребывали между смертью и новым рождением: потребность в новом, в обновленном откровении Христа, провозвестии Христа". Глядя из духовного мира на Землю, эти души имели еще два сильных переживания. Они видели, как на Земле слагается то, что выражается в кате­хизисе с его вопросами и ответами, не ведущими верующих к непосредственной связи с духовным миром. И еще они видели, как месса становится экзотерической, как к пресуществлению и причастию люди обращаются без предварительного подготовления, как теряется при этом характер древних Мистерий.
     "В этих двух земных событиях совершилось то ... что должно было стать духовным откровением на по­вороте от XIX к XX столетию: духовное откровение, сообразное ходу времени, каким оно должно быть пос­ле события Михаэля и каким оно должно было прийти во время, когда истекла темная эпоха Кали-Юга, и на­чалась новая эпоха.
     К этому мы должны присовокупить еще третье". Узнав все три предварительные условия, мы сможем по­нять события, происходящие в антропософском Движении. "В Шартре, где еще сегодня находятся выдающиеся произведения архитектуры, в свое время светил луч живой мудрости Петра Компостеллы, который дейст­вовал в Испании, который в Испании взлелеивал живое, мистериальное Христианство, в котором еще гово­рилось о помощнице христиан, о Природе; говорилось о том, что лишь когда эта Природа введет людей в элементы, в мир планет, в мир звезд, лишь тогда человек станет зрелым познать семь помощниц, познать не воплощенных, а душевных помощниц, которые не в абстрактных теориях выступают перед человеческой душой, а как живые богини: Грамматика, Диалектика, Риторика, Арифметика, Геометрия, Астрономия, Музы­ка. Как божественно-духовные облики живо учились познавать их ученики.
     О таких живых обликах говорили те, кто окружал Петра Компостеллу. Учения Петра Компостеллы сияли в школе Шартра. В этой школе Шартра учил, напр., великий Бернард Шартрский, воодушевлявший сво­их учеников, который хотя и не говорил им больше о Богине Природе, о семи богинях — свободных искус­ствах, но который говорил с такой жизненностью, что по меньшей мере образы фантазии вставали перед учениками.
     Здесь учил Бернард Сильвестрис, который в мощных описаниях давал вставать перед учениками тому, что было древней мудростью. Здесь, прежде всего, учил Иоанн Шартрский, который грандиозно, инспирирован­ным образом говорил к человеческой душе; этот Иоанн Шартрский, которого также называли Иоанном Салисбери, развивал воззрение; в котором он дискутировал с Аристотелем, с аристотелизмом. Здесь на особенно выдающихся учеников воздействовали так, что они приходили к взгляду: на Земле больше не могут су­ществовать такие учения, какие были в первые века Христианства, земное развитие больше не может их выносить. Здесь ученику объяснялось: существует древнее, почти ясновидческое познание, но оно помер­кло. Можно только знать о диалектике, риторике, астрономии, астрологии, но больше нельзя видеть богинь семи свободных искусств, ибо дальше должен действовать уже в древности взрастивший понятия и идеи пятой послеатлантической эпохи Аристотель.
     С инспирирующей силой то, чему учили в школе Шартра, затем было перенесено в орден Клюни. Это бы­ло секуляризировано тем, кто был аббатом Клюни, а затем, как папа Григорий VII, распоряжался церковью. Но с исключительной чистотой разрасталось далее это учение школы Шартра, им блистает весь ХII в. Один из учителей Шартра превосходил всех других, он, я бы сказал, в идеальной инспирации учил тайнам семи свободных искусств в их связи с Христианством. И это бы Аланус Лилльский.
     Аланус Лиллский — это именно он воспламенял шартрских учеников в ХII столетии. Он обладал глубо­ким прозрением в тот факт, что в ближайших столетиях для Земли не будет полезным то, чему учат подоб­ным образом. Ибо это был не только платонизм, это был мистериальный взгляд платоновского времени, то­лько этот взгляд воспринял в себя Христианство. И тех, в ком он предполагал найти понимание, Аланус Лильский учил: теперь на Земле некоторое время должно действовать аристотелевски окрашенное познание, протекающее в резких понятиях и идеях. Ибо только так может быть подготовлено то, что в дальнейшем должно снова прийти как спиритуальность.
     Для многих современных людей, когда они читают литературу того времени, она выглядит сухой, но она не выглядит сухой, если человек может составить себе представление о том, что стояло перед душой тех, кто учил и действовал в Шартре. Оно живо действовало также и через поэзию, исходившую из Шар­тра, это чувство связанности с живыми богинями семи свободных искусств. И кто может понять проникновенную поэму "la bataille des VII arts" (Генри Д, анделли), тот почувствует в ней духовное дыхание семи свободных искусств. Все это действовало в ХП веке". Действие школы Шартра вливалось в различные течения Земли, проявлялось в спорадической жизни школ Северной Италии, Испании. В конце ХПв. оно проявилось в Орлеанском университете. Брунетто Латини, учитель Данте, будучи подготовленным в своей школе, был послан в Испанию и на обратном пути получил нечто вроде солнечного удара. В резуль­тате этого он пережил мощное откровение, "где он увидел то, что человек может видеть под влиянием живого принципа познания, где он увидел мощно вздымающуюся гору со всем тем, что оживает из минералов, растений и животных, где явилась Богиня Природа, где явились элементы, где явились планеты, где явились богини семи свободных искусств, где затем выступил Овидий, как ведущий учитель, где еще раз перед душой человека встало все то могущество, которое столь часто вставало перед ней в первые века Христианства. Это было видением Брунетто Латини, а затем оно перешло к Данте и излилось в его "Комедию"."
     Но вот пришло время, когда все значительные учителя Шартра прошли сквозь врата смерти. "Те индиви­дуальности, которые привели к высшему расцвету схоластику, были еще в духовном мире. И за кулисами человеческого развития в начале ХШ столетия произошел важный обмен идеями между теми, кто старый, "видящий" платонизм принес из школы Шартра в сверхчувственный мир, и теми, кто подготовлялся нести вниз, как большой переход ко введению новой спиритуальности, которая в будущем должна бы­ла влиться в развитие человечества, аристотелизм". Первые тогда сказали вторым: "для нас больше невозможна земная деятельность, ибо Земля теперь не такова, чтобы на ней можно было лелеять такое живое познание. Что мы могли лелеять как последние носители платонизма, это должно быть сменено аристотелизмом. Мы оста­емся здесь, вверху. И так остаются до сих пор, без ведущих инкарнаций, умы Шартра в духовном мире. Не они могуче соучаствовали в образовании тех грандиозных имагинаций, что выработались в первой половина XIX в., о которых я говорил вам.
     В полном созвучии они действовали совместно с теми, кто с аристотелизмом нисходили на Землю. В особенности это был Орден доминиканцев, в котором состояли индивидуальности, которые, я бы сказал, находилось в такого рода сверхчувственном договоре с духами Шартра, которые совместно договорились о следующем: мы низойдем вниз, чтобы в аристотелизме далее опекать познание, а вы останетесь наверху. Мы также и на Земле сможем остаться с вами в связи. Платонизм же пока не сможет распространяться на Зем­ле. Мы снова найдем вас, когда вернемся назад и когда будет подготовлено то время, в которое после того, как Земля пройдет через схоластическое развитие аристотелизма, спиритуальность снова сможет развиваться совместно с духами Шартра.
     И глубоко идущие последствия имело, напр., то, что Аланус Лилльский — как звали его в земном бытии — из духовного мира послал вниз хорошо подготовленного им в духовном мире ученика, с задачей все противоре­чия, которые могут существовать между платонизмом и аристотелизмом — если они возникнут на Земле... приводить к гармонии. И такое действие, особенно в ХШ столетии, привело к тому, что смогли слиться воедино работа тех, кто был на Земле в облачении доминиканцев, и действия тех, кто оставались вверху, в другом мире и не мо­гли найти себе земных тел, чтобы напечатлеть им свой особый род духовности, способной подойти к аристотелизму.
     Так возникло в ХШ в. удивительное взаимодействие между тем, что происходило на Земле, и тем, что изливалось сверху. Часто люди, действовавшие на Земле, не сознавали этого взаимодействия, но тем более его сознавали те, кто действовал сверху. Это было живое взаимодействие. Можно сказать: мистериальный принцип восходил к Небу и затем свои солнечные лучи посылал на то, что действовало на Земле". Это доходило до отдельностей. Аланус Лилльский при жизни на Земле смог пойти так далеко, что в определен­ном возрасте стал священником в цистерцианском ордене, и там довольно долго сохранялись упражнения, соединявшие платонизм с Христианством, и вот ученик, которого он послал из духовного мира, сначала носил одеяние цистерцианца, а затем сменил его на одеяние доминиканца. Таково было это потрясающее взаимодействие на плане мировой истории. "И только в этой духовной атмосфере смогло действовать ис­тинное розенкрейцерство.
     Затем также и те, кто нисходил на Землю, чтобы дать импульс аристотелизма, исполнили свою задачу и также поднялись в духовный мир. И тогда уже в духовном мире продолжалось взаимодействие между, я бы сказал, платониками и аристотеликами. Вокруг них находились те души, о которых я говорил, души обеих групп, которые я описал (приходящие ныне к Антропософии).
     Т.обр., в карму антропософского Движения в определенной степени вливается широкий круг ученичества Шартра, и происходит вливание в него всех тех душ, которые шли в том или другом потоке, о которых я говорил в последние дни. Это был широкий круг, ибо многие из этого круга еще и сегодня не нашли путь к антропософскому Движению". 237 (6)