563. В прошлом процесс человеческого дыхания имел совершенно иной характер и значение. Особенно важным был вдох. Человек не просто вдыхал воздух, но вместе с воздухом в него погружались те или иные мировые формы, а с ними -- и деятельность духовных существ. Эти существа свое физическое отображение имели тогда на Луне. Это были духовные лунные существа. «Т. обр., человек в те древние времена своего развития на Земле втягивал в себя вместе с процессом вдоха духовный лунный космос и побуждал духовных лунных существ к деятельности в себе. То, что я вам рассказываю, было содержанием много изучавшейся в древнейших Мистериях человечества науки и мудрости». Посвященные знали, что этих лунных существ люди втягивают со вдохом ночью. Но поскольку тогда существовало сновидческое ясновидение, состояние, промежуточное между сном и бодрствованием, то, втягивая этих существ, посвященные умели в определенное время дня обретать господство над ними и использовать их для своих целей, для дальнейшего водительства человечества.
     Однако уже за 2­3 тысячелетия до Мистерии Голгофы эта процедура стала затруднительной. «Я бы сказал, посвященные Мистерий стали приходить во все большее замешательство, когда хотели воспользоваться силами лунных существ для водительства человечества. ... Когда, например, уже посвященный египто-халдейской эпохи подступал к лунному существу, чтобы дать ему поручение, сводившееся к тому, что это существо через вдох должно было то, либо другое отпечатать в человеческой душе, то такое существо часто как бы говорило посвященному: в течение дня мы больше не можем найти никакого приюта на Земле, мы находим кров, приют только во время ночи. -- Но давать лунным существам воздействовать на людей окольным путем, ночью, было исключительно опасно, ибо вело к автоматической деятельности. Тогда возникло бы то, что в известной терминологии можно обозначить черномагическим искусством. От него хорошие посвященные, естественно, держались как можно дальше». Тогда получаемое прежде во внутренних силах стали пытаться получать силой внешнего наблюдения, через астрологию.
     «Совсем иначе помогли себе посвященные египетского мира. Они стали искать пути и средства дать лунным существам на Земле приют. ... Раскрыть эту тайну, подвинуть лунных существ снова к нисхождению на Землю несмотря на то, что, согласно пра-древним законам мирового развития, они больше не были к этому предопределены, египетским жрецам удалось благодаря тому, что места захоронения они населили мумиями. Я говорил об этом в других лекциях с иной точки зрения. Сегодня я говорю с данной космическо-исторической точки зрения. Мумифицированный труп человека стал кровом для люциферически образованных лунных богов. Что в более древние времена естественным образом можно было наблюдать благодаря тому, что человек просто встречался с другим человеком и ясновидчески наблюдал его дыхание ... это нашло свои заменитель в тех местах, где духи, не находившие в течение дня нигде приюта в среде человечества и не могшие быть использованными для исторического земного свершения, эти духи неким образом погребались в мумифицированных людей, в мумии. Ибо мумии были местами обитания лунных существ. И когда египетский посвященный с полным пониманием стоял перед мумией, то по мумии он изучал то, что раньше изучалось вовне, в свежей жизни. Он смотрел определенным образом на то, что лунные боги совершали в жилищах, которые им подготовили люди. И таким способом посвященные осознавали то, что они затем через этих лунных богов могли на различнейших путях напечатлевать историческому становлению человечества».
     «В греко-римскую эпоху... вещи стали несколько иными. Тогда вообще прекратилось господствующее положение вдоха. Вдох сохранил свое значение, но он перестал преобладать. Вдох и выдох стали равнозначными процессами для человека. И греческие посвященные в своей работе обращали на это совершенно особое внимание». Греческое искусство порождено переживанием этого удивительного равновесия между вдохом и выдохом.
     «Греки не были предрасположены к тому, чтобы через вдох улавливать лунных существ. Им было свойственно через своих посвященных совсем по-особому приводить в действие тех существ, которые развивались в воздухе, наполовину летая, наполовину плавая, и которые особенно любили в состоянии равновесия качаться между вдохом и выдохом. И когда возвращаются в древние времена греческого развития, в которые инспирированным было то, что позже выступило в более внешней форме, когда возвращаются к тем временам, в которые из еще грандиозно-примитивных форм рождалось греческое изобразительное искусство, греческое трагическое искусство, а также греческая философия, то находят, что посвященные греческих Мистерий обладали даром совершенно по-особому использовать в целях водительства человечества тех существ, которые особенно любили укачиваться в равновесии между человеческим вдохом и выдохом. И, по сути говоря, искусства Аполлона и орфической мудрости не понять, если не знать, что они потому обладали столь особой одушевленностью, что их помощниками были элементарно-демонические существа, двигавшиеся в этом равновесии вдоха в выдоха. Струны лиры Аполлона звучали тем, что можно было наблюдать как танец тех существ, совершаемый между сферой Луны и Земли на равновесии между человеческим вдохом и выдохом, как танец, я бы сказал, на струнах космоса, которые ткутся через равновесие вдоха и выдоха. Подражанием, танцем демонов воздуха было то настроение, которое давали струны лиры Аполлона. Мы должны смотреть в духовный мир, если хотим сообщать о том, что выражалось во внешнем историческом мире. ...
     Скандирование, выработка древней рецитации, выработка гекзаметра покоится на том отношении, в котором ритмический человек, ритм дыхания стоит к ритму циркуляции крови. ... Как прийти к этому гекзаметру? Греческие посвященные занимались этим вопросом совсем конкретно.
     Когда мы вдыхаем, мы воспринимаем в себя колебания космоса и приспосабливаем их к нашему внутреннему человеку. Когда мы выдыхаем, то придаем ритму дыхания нечто от вибрации нашего пульса в циркуляции крови. Т. обр., мы можем сказать: в нашем вдохе пульсирует внешний мир, в нашем выдохе живет пульсация, находящаяся вне нашей собственной крови. Так что в эф. теле человека именно греческие посвященные, которые были обучены этим вещам, могли наблюдать, как вокруг человека в эф. и астр. теле встречаются космический ритм и ритм пульсации, как они переходят один в другой и демоны воздуха танцуют и качаются на них. Такое изучение проводил Гомер, доведя гекзаметр до его высшего расцвета, ибо он рожден из взаимосвязи человека с миром».
     В музеях можно встретить скульптурный портрет Гомера. Обратите внимание как он держит голову. Это осязающее слушание. Он внимательно слушает взаимодействие пульса космоса и человеческого эф. тела, где танцуют существа воздуха, где качается ритмично гекзаметр. И при этом ему не мешает обычный дневной свет, он сгустился для него таким образом, что он осязает его ушами. «Эта голова совершенно не смущена внешним светом. Эта голова целиком предалась Мистерии дыхания. Развить такое ощущение головы Гомера ... было бы куда разумнее, чем доказывать, будто бы Гомера не существовало».
     «В мумиях жили те элементарные духи, без которых посвященные на Земле вряд ли что могли бы поделать с человечеством в социальном отношении. Что было возможно в более древние времена: живущих в человеческом вдохе лунных духов сделать помощниками в духовном водительстве земным развитием, -- это было затем заменено в древнем Египте поселением элементарных духов в мумии.
     Сегодня мы находимся в противоположном положении. Египетские посвященные смотрели на прошлые времена, создав для них некий эрзац. Мы должны смотреть в будущее, куда придут люди, живущие вместе с духовным миром, люди, носящие импульсы морали в своем индивидуальном характере, как я это описал в моей «Философии свободы», где я изложил, как моральные импульсы рождаются в отдельном человеке и из отдельного человека могут действовать в мире. Люди смогут это делать в том случае, если свое дыхание образуют так, что выдыхаемый воздух будет напечатлевать внешней космической жизни отображения этой моральности, этих моральных настроений. Как со вдохом... эфирные формы космоса входили в человека и действовали поддерживающе на его органы, так должно то, что само образуется в человеке, что некоторым образом должно освобождаться как форма его внутренних органов благодаря тому, что он ведет интеллектуальную жизнь, так должно это отпечатлевать себя в выдохе как импульс, должно с выдыхаемым воздухом уходить во внешний космос.
     И когда однажды Земля распылится в мировом пространстве, то тогда должна будет остаться жизнь, образованная в космическом эфире благодаря тому, что моральные импульсы людей которые через моральные интуиции должны будут возникать во все большей мере, пошлют через выдыхаемый воздух свои образы в эфир. Тогда будет новая Земля, планета Юпитер, как она описана в моем «Очерке тайноведения», построенная из сгущенных форм, выдыхаемых людьми в будущее».
     В IV, V столетии по Р.Х. в земной мир пришли из других миров некие элементарные существа. По сравнению с теми лунными существами, что помогали, живя во вдохе или в мумиях, вести человечество в прошлом, эти элементарные существа должны быть названы земными существами. «Эти существа, которые однажды станут большими помощниками индивидуальных людей с их индивидуальными моральными импульсами, станут помощниками в построении новой земной планеты из моральных импульсов людей. Этих помощников мы можем назвать земными духами, элементарными земными духами, ибо они внутренне связаны с земной жизнью. Они ждут от земной жизни, что она станет достаточно активной, чтобы побудить их к деятельности по осуществлению будущего воплощения Земли». Эти существа были замечены в некоторых культовых отправлениях, содержащих в себе остатки старого ясновидения. «Особой тенденцией этих существ является их склонность помогать человеку становиться действительно индивидуальным, -- когда он имеет интенсивные моральные идеи, -- так образовывать весь его организм, чтобы моральные идеи в нем могли стать основой темперамента, характера, образования крови, чтобы можно было все моральные качества, моральные идеи брать из облика крови.
     Значительными помощниками эти элементарные существа могут стать именно для тех людей, которые все более и более приходят к индивидуальной свободе. Но большие препятствия встречают эти существа, колоссальные препятствия. ... Эти существа чувствуют себя особенно смущенными человеческой наследственностью. И когда суеверие человеческой наследственности действует особенно интенсивно, то это встает против всего внутреннего настроения и тенденций этих существ, которые очень страстны. Вы должны принять этот парадокс, ибо об этих существах следует говорить как о людях. Когда Ибсен выступил, например, со своими «Призраками», которыми закреплялось суеверие теории наследственности, тогда эти существа стали просто дикими. И если выразиться несколько образно, то можно сказать: эта всклокоченная голова Ибсена, этот особенный взгляд, эта запущенная борода, искаженные губы, все это сделали с Ибсеном эти существа, ибо они не могли его терпеть за то, что он, как действительно современный дух, затвердил суеверие наследственности».
     Эти существа хотя и не бывают столь бесприютны, как те, что обитали в мумиях, «...но, как заблудившиеся странники, они тычутся повсюду и везде находят состояния, которые им не подходят. Они чувствуют, как их повсюду отталкивают, особенно головы ученых. Сюда они даже и приближаться не хотят. ...им особенно противна вера во всесилие материи».
     Как египетские посвященные заботились о том, как привлечь лунных существ, так нам теперь необходимо подумать о том, как сделать Землю приветливой для этих существ. Хуже всего эти существа переносят механизмы, эту своего рода вторую, но бездуховную Землю. Механизмы заставляют их особенно страдать; а ночной выдох человека сегодня еще совершенно хаотический.
     «Эти существа, которые свой путь должны находить в выдохнутом воздухе, в углекислом воздухе, идущем из человека, находят себя повсюду блокированными тем, что интеллектуализм возводит в мире. И как бы ни противился этому современный человек, как бы он ни желал не иметь этого, у него против этого имеется лишь одно средство: стремиться к одухотворению того, что сам человек делает во внешнем мире. Но для этого современный человек должен быть сначала воспитан. Ему это трудно. Просто интеллигентный человек -- а современный человек ведь очень интеллигентен -- не знает ничего, поскольку одна интеллигентность не помогает знанию. Такой человек окружен машинами, в которых живут лишь отраженные мысли, и ему грозит опасность потерять себя, ничего не знать о себе. Он должен снова наполнить себя некой субстанциональностью. Что этот современный интеллектуальный человек должен себе выработать, чем он должен себя воспитать -- это внутренняя интеллектуальная моральность».
     Поясню сказанное примером. Современный человек весьма горд тем, что он обо всем может говорить. Только что появилась из печати (1921) переписка двух людей: Гершензона и Иванова, которые, находясь в доме отдыха под Москвой и живя в одной комнате, могли слушать только себя, поскольку оба чрезвычайно умны. Потому они писали друг другу письма, сидя по диагонали в небольшой квадратной комнате. В этих письмах не содержится абсолютно ничего. Все, о чем там говориться, это: да, мы стали очень умными, очень-очень умными. И можно изумиться, сколь глупы авторы в своей гордости, хотя они и умны в современном смысле слова. И таких примеров много. Подобные вещи симптоматичны в отношении прогнилости современной духовной жизни, и их нужно различать ясным взором. «В мыслительной жизни людей должна быть воспитана моральность».216 (4)

Планеты и душевное

515. "Глядя духовными глазами с Земли на существо Сатурна, получают представление о силах, помо­гающих человеку в отношении действующего в его организме химизма чувствовать себя самостоятельным духовно-душевным существом. Если мы рассматриваем это бытие Сатурна извне, в его духовно-душевном аспекте, то силы космоса предстают нам как закладывающие инстинкты в человеческую природу.
     А бытие Юпитера (см. схему) являет нам все то, что в человеке находимо более душевным образом, чем инстинкты, что имеется в человеке как склонности, как симпатии...
     Бытие Марса представляет собой все то, что хотя и не является моральной заповедью, которую человек вбирает вовнутрь, но, в то же время, я бы сказал, является импульсом, происходящим из всей характеро­логической структуры человека. Мужественен ли человек в отношении своих нравственных действий, или он ленив — это заложено в силах, которые познают, созерцая строй Марса с другой стороны; т.е. это в большей мере бессознательные импульсы, а не полностью осознанные моральные импульсы, описанные в моей "Философии свободы" как коренящиеся в чистом мышлении.
     Итак, рассматривая связь человека с внешними планетами, имеют то, что относится по большей части к добродетелям в человеке, связанным, в определенном смысле, с человеческим организмом. Что рождается с человеком, происходит из космоса, из Мироздания; что является более инстинктивным, инстинктивно бьет ключом из всего организма, — это сатурнообразно; что бьет ключом как склонности, аффекты — юпитерообразно. Что бьет ключом как активная, инициативная сила, но связанная с организмом, — марсианской природы.
     ... Взглянув безо всякой предвзятости на мировые явления, вы скажете себе: что мой рассудок находит в себе активным образом — это ведь осуществляется в мировых явлениях. Рассудок находится внутри мировых явлений.
     Ну, а силы, представляющие рассудительное в мироздании, которые затем рождаются с нами как наши рас­судочные зачатки, как наше благоразумие (ум, расчет), они — меркуриальной природы в Мироздании". Венера традиционно представляет любовь. Луна — фантазию, память. "...но понимаемую не так, как это пред­ставлено органической деятельностью, лежащей в основе воспоминания, а как образование представлений. Представления памяти также идентичны с образами фантазии, только они образуются с полным доверием к действительным переживаниям. Можно также сказать: фантазия и память, а также более внутрен­ние добродетели и способности связаны с силами, представленными существом Луны, Венеры, Юпи­тера и т.д.".
     "Мы схватываем пространство в нас самих и смотрим на непространственное; как здесь мы из точки видим пространство, так вне тела мы смотрим из пространства на точку. ... мы видим столько миров, сколько человеческих душ стоит в связи с Землей, но — только одну человеческую природу, одного человека. Мы все есть один человек, когда смотрим на себя извне. Поэтому в науке посвящения говорят о тайне числа, что оно имеет значение с той или иной точ­ки зрения. Что на Земле — единство, в космосе — множественность". Поэтому в древности при счете единица включала в себя всё, все числа.213 (4)

759. "Опаснейшая в развитии человечества возможность появилась для человека — благодаря тому, что он получает от интеллектуалистической цивилизации — потерять, по сути говоря, свое существо. Он идет на­встречу опасности также и после смерти — несмотря на то, что он распространяется, получает впечатление разрастания — потерять свое собственное существо, свое Я. ... И для этого существа, для новых и для будущих людей имеется одно спасительное средство: мы можем, когда мы здесь, в чувственном мире, хотим постичь реальность, которая мышление делает настолько сильным, что оно тогда представляет со­бой не просто бледный образ, но обладает внутренней жизненностью, мы можем в человеке такую, идущую изнутри реальность познать только в том чистом мышлении, которое я в моей "Философии свободы" опи­сал как лежащее в основе действий. В иных случаях во всем человеческом сознании мы имеем лишь явле­ние чувств. Если же мы свободно действуем из чистого мышления, которое я изложил в моей "Философии свободы", если мы, т.обр., импульсы наших действий имеем в чистом мышлении, то возникающей в иных случаях видимости мышления, интеллектуалистическому мышлению, мы даем реальность благодаря тому, что оно кладется в основу наших действий. И это есть единственная реальность, которую мы из внутреннего можем вплести в чувственную видимость и взять с собой за порог смерти.
     Итак, что, собственно, мы берем с собой в посмертное? — То, что мы между рождением и смертью пере­жили в действительной свободе".207 (10)

1738. "Благодаря чему можем мы ... совершенствовать наши действия? — Мы приходим ко все более совер­шенным действиям благодаря тому, что мы образуем в нас ту силу, которую нельзя назвать иначе, как отда­чей себя внешнему миру. Чем больше возрастает наша отдача себя внешнему миру, тем больше этот внешний мир побуждает нас к действиям. Но именно благодаря тому, что мы находим способ отдать себя внешнему миру, мы приходим к тому, чтобы заложенное в наших действиях пронизать мыслями. Что такое отдача себя внешнему миру? Отдача себя внешнему миру, который нас пронизывает, который наши поступки пронизывает мыслями, есть не что иное, как любовь.
     Как к свободе приходят путем пронизания жизни мыслей волей, так к любви приходят, добиваясь воле­вой жизни с мыслями. ... А поскольку мы целостные люди, то, приходя к этому всем нашим существом, мы переживаем в жизни мыслей свободу, а в жизни воли — любовь; в нас также взаимодействуют свобода в дей­ствиях и любовь в мыслях. Они пронизывают друг друга, и мы совершаем поступки, исполненные мыслей, проистекающих из любви, а пронизанное волей мышление, опять-таки, возникает в свободе с характером поступков".
     "Абстракционисты вроде Канта и слова употребляют абстрактные. Они говорят: математические пред­ставления существуют априори. — Априори означает: до того, как здесь было что-либо другое. Но почему математические представления существуют априори? — А потому, что они светят из бытия до рождения, до зачатия; это делает их априорными. Нашему сознанию они являются как нечто реальное, и так происходит потому, что они пронизаны волей. Эта пронизанность волей делает их реальными. ... С одной априорностью нече­го делать, ибо она не указывает ни на какую реальность, она указывает просто на нечто формальное.
     Старая традиция именно здесь, в жизни мыслей, являя себя в образном бытии, говорила о необходимости пронизать ее волей, чтобы она стала реальностью; старые представления говорят здесь о видимости.
     Мы видим нашу руку, мы видим как наша рука может брать. Это нам ясно потому, что мы можем все это пронизать представления­ми, мыслями. Но сами мысли в нашем сознании остаются видимостью. Реальное же пребывает в том, в чем мы живем, и оно не светит в обычное сознание. Старая традиция говорила здесь о власти, по­скольку то, в чем мы живем, как в реальности, хотя и пронизыва­ется мыслями, но все же мысли в жизни между рождением и смертью от этого отскакивают (см.рис.).
     В середине находится то, что производит выравнивание, что для воли, излучающейся в голову, и для мыслей, которые, так сказать, наполняются сердцем в поступках, исполненных с любовью, служит связующим звеном: жизнь чувств, которая может устремляться как к волеобразному, так и к действующему подобно мыслям. ... Соединитель­ный мост между ними в старые времена называли мудростью (рис.). Гете в своей "Сказке" намекает на это своими тремя королями".
     "Поймите это правильно: что происходит, когда человек приходит к чистым, т.е. пронизанным волей мыслям? — В нем на основе того, что растворило видимость — прошлое — благодаря оплодотво­рению волей, встающей из самости, развивается новая реальность для будущего. Он — носитель семени будущего. Материнская почва — это в некоем роде реальные мысли индивидуального, и семя посылается в будущее для будущей жизни.
     А с другой стороны, пронизывая свои поступки, свое волеобразное мыслями, человек развивает то, что он исполняет в любви. Это освобождается от него. Наши поступки не остаются с нами. Они становятся ми­ровым свершением; если они пронизаны любовью, то и любовь идет с ними. Космически эгоистические поступки представляют собой нечто иное, чем пронизанные любовью. Когда мы из видимости путем оплодотворения волей развиваем то, что проистекает из нашего внутреннего, то тогда струящееся из нашей головы в мир вступает в наши пронизанные мыслями поступки. Как у развивающегося растения в цветке образуется семя, к которому извне должен был подступать солнечный свет, воздух и т.д., т.е. нечто должно было идти к нему из космоса, чтобы оно могло расти, так должно то, что развивается через свободу, найти элемент рос­та с помощью идущей ему навстречу живущей в поступках любви (рис.)".
     "Изживающееся во власти, с силой пронизывается мыслями. Но обычное сознание не видит, как именно здесь все более и более воля, умозаключение входят в мир мыслей, что когда мы мысли вносим в волеобразное, когда мы все более и более искореняем власть, мы все более и более то, что является просто лишь властью, пронизываем светом мыслей, в этом полюсе человека мы видим преодоление материи, на другом по­люсе материя вновь возникает. ... Когда воля все больше развивается в любовь, что происходит в челове­ке обмена веществ? — Когда человек действует, то материя в нем постоянно преодолевается. А что развива­ется в человеке, когда он, как свободное существо, пребывает в чистом мышлении, которое волевой природы? — В нем возникает материя. ... Мы носим в себе то, что производит материю: нашу голову; и мы носим в себе то, что голову уничтожает, где мы видим уничтожение материи: наши конечности и обмен веществ. Вот это и означает рассматривать человека как целое".
     "Там, где в человеке преходит материя, превращается в видимость, и возникает новая материя, находит­ся возможность свободы, возможность любви. Свобода и любовь принадлежат одна другой, как я показал это в моей "Философии свободы".202 (12)

1869. "Силы представлений, когда мы рождаемся в земной жизни, очень сильны. Из головы они излуча­ются во весь остальной организм. И эти силы представлений в первые семь лет жизни являются причиной того, что в нашем остальном организме выступают силы, проявляющиеся во вторых зубах; это абсолютно те же силы, которые консолидируют в нас представления; представления в нас не консолидированы, пока мы не получим вторых зубов. ... Когда мы вторые зубы получаем, то эти силы освобождаются и могут про­являться в жизни представлений, формировать представления, вырабатывать соответствующим образом па­мять; наши представления могут стать четко очерченными.
...
     После седьмого, восьмого года воля, которая в существенном связана не с головой, а со всем оста­льным человеком, устремляется в голову. Но тут не обходится без последствий. Ибо наша голова, орга­низованная из внеземного, те крепкие силы, устремляющиеся в нее из нашего обмена веществ — носителя воли, — не принимает просто так. Эти силы сначала должны быть "запружены". Эти силы сначала должны быть задержаны, пока они достаточно не профильтруются, достаточно не утончатся, не одушевятся и лишь тогда смогут проявиться в голове. Этот этап силы проходят в конце второго периода жизни, когда силы воли запруживаются в организации гортани... (и) в мужской организации проявляются в изменении голоса. ... Тог­да они достаточно профильтрованы, достаточно одушевлены и могут проявиться в нашей голове. Тогда мы уже ушли далеко, когда прошли половую зрелость, параллельно которой идет ломка голоса, тогда мы уже ушли так далеко, что через нашу голову в нашем земном человеке могут взаимодействовать представ­ления и воля".(Интересно отметить, что Шопенгауэр и Гартман хотели мир охарактеризовать либо со сто­роны воли, либо представлений, но это лишь абстракции).
     "Здесь вы имеете то, что постепенно ведет к физиологическому пониманию свободы. Здесь вы имеете физиологию того, что приводится в моей "Философии свободы", что сво­боду можно понять лишь в том случае, если схватывать ее в свободном от чувственности мышлении, т.е. в процессах, которые разыгрываются в человеке, когда он через свою волю управляет чистым мышлением и ориентирует его в определенном направлении".
     "Животное рождается готовым во всех своих функциях. Человек должен эти функции получить через вос­питание и проч. ... Обмен веществ в человеке должен удерживаться на более раннем этапе, чем у животно­го. ... Человек должен, если выразиться тривиально, не переваривать столь далеко как животное. Через эту задержку пищеварения он получает силы, которые теперь становятся носителем того, что он через во­лю посылает в голову".201 (10)

504а. "Ибо свобода достижима лишь внутри культуры интеллектуализма. Лишь интеллектуальное так ставит нас на самих себя, что мы делаемся способны обрести то внутреннее переживание, которое я в моей "Философии свободы" представил как переживание чистого мышления, основного переживания свободы. Все прошлые разговоры о свободе являются лишь подготовительными".
     "Любой вид подавления свободной духовной жизни ведет к подавлению духовной жизни вообще". 343, с. 187, 504
     "Традиции больше не имеют силы действовать". Д. 8, с. 17>

     670. "Эти две вещи: во-первых, что духовное царство существует, во-вторых, что человек внутреннейшим Я своего существа имеет связь с этим духовным царством, — являются фундаментальными точками "Философии свободы"." 258 (2)

     71. В средневековых розенкрейцерских школах Средней Европы — они состояли из небольшого числа людей и находились в потаенных местах — большую роль играли символы. Майстер давал их ученикам таким образом, что предлагаемое, например, Элифасом Леви по сравнению с этим является лишь разговором вокруг да около. Там был, например, в употреблении символ, называемый ключом Соломона. Его образовывали путем сдвижения двух треугольников (см. рис). "Этот символ в указанных небольших общинах играл значительную роль вплоть до XIX в.

Майстер показывал небольшому кругу своих учеников определенную позу, которую должно было принять их тело. Он просил их принять такую позу, чтобы все их тело было написанием этого символа. Они должны были встать, широко расставив ноги, а руки, также широко разведя, вытянуть вверх. Если теперь продолжить линии рук вниз, а ног вверх (густой штрих), то весь человеческий организм выразит эту фигуру. Затем нужно было представить себе, что линия вверху связывает руки, а линия внизу — ноги. Обе эти линии входили в сознание как действительно существующие силовые линии, когда ученику объяснялось: здесь, как электромагнитные течения, идут потоки от кончиков пальцев левой руки и ноги к кончикам пальцев правой руки и ноги. Таким образом, фактически сам человеческий организм становился описанием в пространстве этих входящих один в другой треугольников. А затем дело заключалось в том, что ученик учился ощущать, что заложено в словах: "Свет струится вверх, тяжесть тянет вниз". Ученики должны были пережить это в глубокой медитации в позе, которую я вам описал. Благодаря этому они постепенно приходили к тому, что учитель мог им сказать: Теперь вы пережили нечто такое, в чем постоянно упражнялись в древних Мистериях. — И они действительно переживали это, в кистях рук и ног (густой штрих) переживали костный мозг, внутреннее костей".
     "Как ни парадоксально это звучит, но я должен вам сказать, что такая книга, как моя "Философия свободы", не может быть понята через одну логику, но только через всего человека. В действительности то, что в моей "Философии свободы говорится о мышлении, не понять, если не знать, что мышление человек, собственно говоря, переживает через внутреннее познание, через внутреннее переживание своего костного строения. Человек думает не мозгом; в действительности он думает своим скелетом, если думает в строгих мыслительных линиях. Если мышление становится конкретным, как это имеет место в "философии свободы", то оно переходит во всего человека.
     Ученики того Майстера учились идти еще дальше этого и переживать внутреннее костей. Поэтому, как было показано в последнем примере, они прибегали к тому, что многократно употреблялось в древних Мистериях: переживали символ так, что собственный организм делали символом, ибо только так и можно правильно пережить символ. Толкование символа — это нечто бессмысленное. Всякое мудрствование о символах — это нечто бессмысленное. Истинное отношение к символам состоит в том, что человек их делает и переживает, как, в конце концов, и сказки, легенды, сказания; их следует воспринимать не абстрактно, а идентифицируясь с ними. В человеке всегда имеется нечто такое, с чем он может войти во все образы сказок, стать единым со сказкой. Так это обстоит и с настоящими символами, происходящими из духовного познания древних времен. И я здесь на рисунке напишу вам соответствующие слова на немецком языке. Делать здесь надписи из совершенно непонятных теперь еврейских слов было бы в наше время более или менее безобразием, ибо этим человек внутренне не оживляется, он тогда не переживает символа, но получает вывих. Это подобно перелому своих костей. И это, собственно, и происходит, духовно конечно, когда серьезно читают сочинения Элифаса Леви и т.п.
     Те ученики учились переживать внутреннее костей. А когда человек научается переживать внутреннее костей, то он уже больше не находится в себе как в человеке. ... Вы идете внутрь себя, но из себя. Вы действительно выходите из себя. И это из-себя-выхождение, движение-к-Богам, вхождение-в-духовные-миры и было тем, что учились понимать ученики тех небольших школ. Ибо они познавали линии, которые идут с божественной стороны в мир, чтобы строить его. С другой стороны, они находили путь, идущий через человека к Богам". Затем учитель предлагал ученикам медитацию:
     Schau den Knochenmann
     Und du schast den Tod.
     Sehau ins Innere der Knochen
     Und du schaust den Erwecher.
     "Смотри на скелет
     И ты видишь смерть.
     Смотри внутрь костей
     И ты видишь пробудителя.
     Пробудителя человека в духе, существо, которое приводит человека в связь с божественным миром". 233(14)

     137. "Христианство может ждать с философией, с теорией познания. И дело не в том, чтобы начинать теорию познания с постановки на острие какой-либо употребительной в теологии формулы, но в самом роде мышления. И я должен сказать: в книгах "Истина и наука" и "Философия свободы", несмотря на то, что они целиком возникли из философии, живет павлов (ап. Павла) дух. От этой философии можно найти мост к Духу Христа, как от естествознания можно найти мост к Духу Отца. Но от естественнонаучного образа мышления нельзя прийти к Духу Христа. Поэтому до тех пор, пока кантианизм, стоящий как философия на дохристианской точке зрения, будет как-либо господствовать в мире, философия все больше и больше будет затушевывать Христианство. Лишь неправильное, искаженное Христианство войдет в философию, если кантианизм будет господствовать в основе теории познания". 176(14)

Философия и оккультизм

     143. "Философия может смутно почувствовать сокровенный свет, когда он появляется в своем последнем воздействии в человеческом мышлении. ... Эпоха философии лежит в прошлом. Единственное, чем она теперь может быть, — это служить спасению человеческого Я, самосознания. Философия должна понять это. Поэтому постарайтесь с этой точки зрения воспринять мою "Философию Свободы", которая исходит из того, что... в развитие человечества должна вступить теософия. ... Теософия древнее философии... она вступит на место философии, несмотря на все препятствия. ... Но глубже и полнее проникает в сущность человека оккультизм. ... Оккультизм наиболее древен и имеет самую долгую эпоху. До теософии был оккультизм, после теософии будет оккультизм". 137(10)

     306. "Для Парацельса было важно прежде всего выработать идеи о природе, проникнутые духом высшего познания. Родственным ему мыслителем является Валентин Вейгель (1533-1588), применивший подобные же представления преимущественно к собственной природе человека. Он вырос из протестантской теологии в таком же смысле, как Экхарт, Таулер и Сузо — из католической. У него есть предшественники в лице Себастьяна Франка и Каспара Швенкфельдта. В противоположность церковной вере, державшейся внешнего учения, они призывали к углублению внутренней жизни. Им дорог не Иисус, которого проповедует Евангелие, а Христос, Который может быть рожден в каждом человеке как его более глубокая природа и Который должен стать для него искупителем от низшей жизни и вождем к идеальному восхождению.
     Вейгель скромно и незаметно отправлял свою пасторскую должность в Цшоппау. Только из оставшихся после него сочинений, напечатанных в ХVII в., стало кое-что известно о весьма значительных идеях, возникших у него о природе человека. (Из его сочинений назовем: "Золотой Ключ, или как познать всякую вещь без ошибки; многим высокоученым неведомое и однако всем людям необходимое знание", "Познай самого себя", "О месте мира"). Вейгель стремится уяснить себе свое отношение к учению церкви. Это приводит его к исследованию основных устоев всякого познания. Может ли человек познать что-либо через вероучение? В этом он сможет дать себе отчет только тогда, когда узнает, как он познает. Вейгель исходит из самого низшего рода познания. Он спрашивает себя: как познаю я чувственную вещь, когда она предстоит мне? Отсюда он надеется подняться до такой точки зрения, на которой он сможет отдать себе отчет в наивысшем познании. ... "Так как в естественном познании должны быть .две вещи, как-то: объект, или предмет, который должен быть познан и увиден глазом, и глаз, или познающий, который видит объект, или познает, то вот и сопоставь: от объекта ли в глаз исходит познание или же суждение, или познание исходит из глаза в объект". (Золотой Ключ).
     Тут Вейгель говорит себе: если бы познание исходило из предмета (или вещи) в глаз, то от одной и той же вещи необходимо должно было бы идти одинаковое и совершенное познание во все глаза. Но это не так, а каждый видит сообразно своим глазам. Только глаза, а не предмет могут быть причиной, что от одной и той же вещи можно получить множество различных представлений. Для пояснения Вейгель сравнивает зрение с чтением. Если бы не было книги, я, конечно, не мог бы читать ее; но она может, пожалуй, и быть, и все же я ничего не смогу прочесть в ней, если не умею читать. Итак, книга должна быть; но сама по себе она не может дать мне решительно ничего; все, что я читаю, я должен извлечь из себя. Такова же сущность природного (чувственного) познания. Цвет присутствует как "предмет", но он ничего не может дать глазу сам по себе. Глаз должен из самого себя познать, что такое цвет. Как содержание книги не находится в читателе, так не находится и цвет в глазу. Будь содержание книги в читателе, ему незачем было бы и читать ее. Тем не менее при чтении это содержание исходит не из книги, а из читателя. Так и с чувственной вещью. Что такое чувственная вещь вовне — это не извне входит в человека, но исходит изнутри его. Основываясь на этих мыслях, можно было бы сказать: если всякое познание исходит из человека в предмет, то познается не то, что есть в предмете, а только то, что есть в самом человеке.
     Подробную разработку этого хода мыслей мы находим в воззрениях Иммануила Канта. (Ошибочные стороны этого хода мыслей указаны в моей книге "Философия Свободы". Здесь я должен ограничиться упоминанием, что Валентин Вейгель с его простым, безыскусным образом представления стоит гораздо выше Канта). Вейгель говорит себе: если даже познание и исходит из человека, то все же в нем проявляется — но только окольным путем, через человека — сущность самого предмета. Как посредством чтения я узнаю содержание книги, а не мое собственное, так и посредством глаза я узнаю цвет предмета, а не тот, который у меня в глазу или во мне. ... Так разъяснил себе Вейгель сущность чувственного познания. Он пришел к убеждению, что все, что имеют сказать нам внешние вещи, может проистекать только из вашего внутреннего мира. Человек не может оставаться пассивным, если хочет познать чувственную вещь; он должен быть деятельным и извлечь познание из самого себя. Предмет только пробуждает в духе это познание. Человек поднимается к высшему познанию, когда дух сам становится своим объектом. На чувственном познании можно увидеть, что никакое познание не может войти в человека извне. Следовательно, и высшее познание тоже не может прийти извне, а может лишь быть пробуждено внутри человека. Поэтому не может быть и внешнего откровения, но только внутреннее пробуждение. И как внешний предмет ждет, пока к нему не подойдет человек, в котором он может высказать свою сущность, так и человек, если он хочет стать для себя предметом, должен ждать, пока в нем не пробудится познание его сущности. Но если в чувственном познании человек должен вести себя деятельно, чтобы вынести навстречу предмету его сущность, то в высшем познании он должен оставаться пассивным, так как теперь он сам является для себя предметом. Он должен получить в себе свою сущность. Поэтому познание духа является ему как просветление свыше. И Вейгель называет высшее познание, в противоположность чувственному, "светом благодати". Этот "свет благодати" в действительности есть не что иное, как самопознание духа в человеке или возрождение знания на высшей ступени созерцания. Однако как Николай Кузанский на своем пути от знания к созерцанию не дает приобретенному им знанию действительно вновь родиться на высшей ступени, но ошибочно принимает за новое рождение то церковное учение, в котором он был воспитан, так происходит это и с Вейгелем. Он приходит к истинному пути и опять теряет его в то самое мгновение, как вступает на него. Кто хочет идти путем, на который указывает Вейгель, тот может считать его своим вождем лишь до исходной точки этого пути". 7(6)

     464. "Только тот человек вполне свободен, который может также производить мысли, ведущие к действиям. Способность создавать чисто мыслительные побуждения к действию я назвал в моей книге "Философия свободы" моральной фантазией. Только тот, кто обладает этой моральной фантазией, действительно свободен, т.к. человек должен действовать согласно сознательным побуждениям. Если он не может сам производить таковые, тогда он должен заимствовать их от внешних авторитетов или от говорящего в нем в форме голоса совести, обычая. Человек, который предается своим чувственным инстинктам, действует как животное; человек, который свои чувственные инстинкты подчиняет чужим мыслям, действует не свободно; только человек, сам создающий свои моральные цели, действует свободно. Моральная фантазия отсутствует в произведениях Ницше, но кто продумывает его мысли до конца, неизбежно должен прийти к этому понятию. Хотя дионисийский человек не является рабом обычая или "потусторонней воли", но он является рабом своих собственных инстинктов.
     Ницше направил свой взор на первоначальное, собственно личное в человеке. Он старался это собственно личное освободить из оболочки безличного, в которую его закутало враждебное действительности мировоззрение. Но он не пришел к различению ступеней жизни внутри самой личности. Поэтому он недооценил значение сознания для человеческой личности. "Сознательность является последним и позднейшим развитием органического, а следовательно, также менее всего готовым и самым слабым в нем. Из сознательности происходят бесчисленные ошибки, ведущие к тому, что животное, человек погибает прежде, чем это было бы необходимо "согласно судьбе" (Гомер). Если бы сохраняющая связь инстинктов не была настолько могущественна, если бы она не служила в целом регулятором, то от своих превратных суждений и фантазирования с открытыми глазами, от своей неосновательности и легковерности, короче, именно от своей сознательности человечество должно было бы погибнуть", — говорит Ницше ("Веселая наука", §11).
     С этим вполне можно согласиться; однако не менее истинно и то, что человек лишь постольку свободен, поскольку может создавать мыслительные побуждения для своих действий внутри сознания. ... Лишь тот, кто недостаточно понял Ницше, чтобы быть в состоянии выводить последние следствия из его мировоззрения, несмотря на то, что сам Ницше их не вывел, может видеть в нем человека, "нашедшего мужество разоблачать с определенным стилистическим наслаждением то, что может скрыто подстерегать в потаеннейших душевных основах грандиозного разрушающего типа..." (Людвиг Штейн, "Мировоззрение Фридриха Ницше и его опасности".) Уровень знаний немецкого профессора все еще не настолько высок, чтобы отделить великое личности от ее мелких ошибок. Иначе не дожили бы до того, что критика такого профессора направляется именно против этих мелких ошибок. Я думаю, что правдивое изображение обращается к великому в личности и исправляет ее мелкие ошибки или додумывает половинчатые мысли до конца". 5(29)

     473. "Гегель брал человека не физически, но мысленно и выжимал его как выжимают лимон, пока он не станет совсем сухим; и это иссохшее "лимонно-человеческое" является, только идеей. Вот вы сидите на стульях. В смысле гегелевской философии вы лишь идеи; не тела, не души, а идеи, т.к. каждый из вас несет в себе идею; до сотворения мира они уже были, эти абстрактные идеи. Каждый для себя есть тело, природа: идея в бытии вне себя сидит на стуле; затем опять-таки в вас — идея в бытии для себя. Вы постигаете себя как эту идею, которая есть вы. Только подумайте, что за схемы!... В смысле Карла Маркса, вы — все, что угодно, только не идеи. Вы для него двуногие животные, какими вы являетесь внешне в природном порядке. Другая крайность!"
     "Высокоразвитое животное, в которое облачен человек, не может стать свободным; не может стать свободным и схематический человек, идея в ее бытии в себе, в инобытии и бытии для себя, ибо все здесь построено силой логической необходимости. Свободен лишь действительный человек, сохраняющий равновесие между идеей, пробившейся к истинному духу, и внешней материальной действительностью". В этой связи в "Философии свободы" говорится о моральной фантазии. 189(8)

     490. "Просто изумительно, как Фихте и Гете работают с двух разных сторон и на вершине встречаются в совершенстве. Я думаю, что достаточно хорошо понимаю свое время, говоря: идеализм Фихте и Гете несет в своем роде последний плод философии свободы". 38 с.125

     595. "Поставить теорию познания на павлову (ап. Павла) основу, было задачей двух моих книг "Истина и наука" и "Философия свободы". 116(7)
     "Если кто-то захочет взять из моей "Философии свободы" лишь одну часть, главу, то это будет подобно вырезанию у человека отдельного органа. Она замыслена только как целое, ибо это особая форма мышления; она не скомбинирована из отдельных частей, она выращена. И это может образовываться, развиваться дальше". 342, с. 129

Монизм

     624. У Канта "было совершенно ложное представление о характере нашего опыта. Он не состоит, как полагает Кант, из бесконечного множества мозаичных камушков, из которых мы с помощью чисто субъективных процессов складываем целое, но оно дано нам как единство: одно восприятие переходит в другое, не имея определенных границ. А если мы желаем выделить для себя и рассмотреть отдельность, то мы можем это сделать, лишь искусственно выделив ее из взаимосвязей, в которых она находится. Нам, например, нигде не дано отдельное ощущение красного как такового... Выделение отдельных ощущений из мировой взаимосвязи является субъективным актом, обусловленным своеобразным устройством нашего духа. ... Поэтому содержание отдельного восприятия не меняется оттого, что мы вырвали его из взаимосвязи, к которой оно принадлежит. Но поскольку это содержание обусловлено взаимосвязью, то вне ее оно сначала может показаться непонятным. ... Любое восприятие не выводит за свои пределы, поскольку не может быть объяснено из себя. Поэтому я соединяю выделенные благодаря моей организации из мирового целого отдельности сообразно их природе в целое. В этом втором акте восстанавливается разрушенное в первом акте. Единство объективного вновь вступает в свои права по отношению к субъективно обусловленной множественности". Опыт дает нам ограниченный облик действительности, а разум извлекает из него объективное. Чувственное созерцание отдаляет нас от действительности, разумное рассмотрение возвращает к ней. "Существу с чувственным восприятием, способным в одном акте созерцать весь мир, не потребовалось бы разума. Отдельное восприятие дало бы ему то, чего мы достигаем лишь через соединение бесконечно многого". И следует признать, что разум есть либо орган субъективности, либо он дает нам истинный облик действительности. Он упраздняет субъективный характер чувственного опыта, возвращает его содержание в нашем духе в объективную связь, из которой его вырвали наши чувства. Ошибка Канта состоит в том, что он отдельности принимает за объективное, а восстановление их единства объявляет следствием нашей субъективной организации. Но верно как раз обратное. Кант был введен в заблуждение Юмом. с.56-59
     "Монизм, или единое рассмотрение природы, исходит из критического самоанализа человека. Этот анализ вынуждает нас отклонить все лежащие вне мира объяснения его причин. Такое понимание необходимо распространить и на практические отношения человека к миру. Ведь человеческая деятельность представляет собой лишь специальный случай всеобщего мирового свершения. Поэтому принципы для ее объяснения также следует искать внутри данного мира. Дуализм, ищущий основополагающие силы предлежащей нам реальности в недоступном для нас царстве, перемещает туда также заповеди и нормы деятельности. В подобном заблуждении находится и Кант" (категорический императив). Для монизма нравственные мотивы рождаются из человеческой души. "Он делает человека также и законодателем себе ... указывает ему на него самого, на его автономное существо. Он делает его господином себе. Впервые лишь с т.зрения монизма мы можем постичь человека как поистине свободное существо в этическом смысле". (Обоснование этого дано в "Философии свободы".) с.64-65
     "Суть монизма состоит в принятии утверждения, что все мировые процессы, от простейшего механического до высшего человеческого духовного творчества, в одном смысле развиваются естественно и что все, могущее быть привлеченным для объяснения явлений, должно искаться внутри самого мира". с.174
     "Для человека лишь до тех пор существует противоположность между объективным внешним восприятием и субъективным внутренним миром мыслей, пока он не распознает взаимопринаддежность этих миров. Человеческий внутренний мир принадлежит как член к мировому процессу, как и всякий другой процесс... Отдельные суждения могут быть различны в зависимости от организации человека и точки зрения, с которой он рассматривает вещь, но все суждения проистекают из одного элемента и вводят в суть вещи".
     "Миропонимание, которое в идее распознает существо вещи, а познание рассматривает как вживание в существо вещей, не является мистикой, но имеет с мистикой то общее, что объективную истину рассматривает не как что-то существующее во внешнем мире, а как что-то действительно постигаемое во внутреннем человека. Противоположное этому мировоззрение основание вещи переносит за явление в потустороннюю для человеческого опыта область". И судить о том можно на основании либо откровения, либо рассудочных гипотез. Истинным является "духовное, высказывающееся в самом человеке". с.204-205
     Абстрактный монизм "ищет единство наравне и выше отдельных вещей космоса. Этот монизм всегда приходит в затруднение, когда множественность вещей выводит из абсолютизированного единства и делает (их) понятными. В результате, как правило, он объявляет множественность видимостью, что ведет к полному улетучиванию данной действительности. Шопенгауэрова и первая система Шеллинга являются примерами такого абстрактного монизма. Конкретный монизм следит за единым принципом мира в живой действительности. Он не ищет никакого метафизического единства наравне с данным миром, но убежден, что этот данный мир содержит моменты развития, в которых единый мировой принцип членится и разделяется в себе.
     Этот конкретный монизм не ищет единства в многообразии, но хочет множественность понять как единство. Понятию единства, лежащему в основе конкретного монизма, он является как субстанциональное, полагающее различие в себе. Ему противостоит то единство, которое вообще лишено различий в себе, т.е. является абсолютно простым (реалии Гербарта), и еще то, которое первые из содержащихся в этих вещах тождества сводит в формальное единство, подобно тому, как мы сводим десять дет в десятилетие. Лишь два последних понятия единства знает Винцент Кнауэр".
     "Я высказываюсь за конкретный монизм. С его помощью я в состоянии понять результаты нового естествознания, а именно Гете-Дарвино-Геккелевскую органику". с.331
     "Грандиозное философское творение Э. фон Гартмана покоится на том, что в основу естествознания и гуманитарных наук он кладет не трансцендентальный реализм, а имманентный, конкретный монизм. Благодаря этому он основывает то идеалистически-эволюционистское направление науки, которое единственно ведет к разумному мировоззрению. В силу этого обстоятельства я не колеблясь причисляю "Феноменологию нравственного сознания" и "Религиозное познание человечества" к значительнейшим из всех существующих философских творений. Но "Трансцендентальный реализм" представляется мне рожденным из заблуждения и ведущим к большой путанице". 30, с.525-626

     627. По поводу упреков, сделанных Э.Гартманом в адрес "Философии свободы". "Абсолютный феноменализм, каким он выступает в философии Юма, является преодоленным благодаря попытке так охарактеризовать мышление, что через него чувственный образ мира лишается своего феноменального характера, мышление делается явлением объективного мира. Субъективный феноменализм Беркли при таком понимании теряет свою правомерность, когда указывается, что в мышлении человек срастается с объективным миром, и потому теряет всякий смысл утверждение, будто бы мировые феномены не существуют вне восприятия. В отношении человеческого панлогизма в мышлении (следует видеть) первоначальный член чисто духовной способности познания человека, а не последний член обычного сознания, которое чувственное содержание мира понятийно отображает в теневых идеях. В отношении гетевского индивидуализма предпринята попытка достроить его за счет указания на то, как одно лишь понимание человеческой свободы делает возможным существование мировоззрения, опирающегося на теоретико-познавательный фундамент "Философии свободы". Лишь когда познано объективное существо мира мысли и благодаря этому душевная связь человека с этическим мотивом входит в созерцание как сверхсубьективное переживание, может быть постигнуто существо свободы. ... Упрек, делаемый моему миропониманию в солипсизме, безоснователен по той причине, что оно указывает место мышления в объективном мировом целом, т.е. указывает непосредственно на то средство познания, которое невозможно в солипсизме. Упоминание об опасности абсолютного иллюзионизма и агностицизма в отношении моей "Философии свободы" может сделать только тот, кто отрицает живое мышление, на которое я указываю, в его ценности для действительности и для кого остается неосознанным, что свое воззрение он противопоставляет мне в мышлении. Если в мышлении видеть лишь то, что в нем видит Э. фон Гартман, то с отклонением трансцендентального реализма возникает в действительности иллюзионизм и агностицизм, в то время как мой взгляд на мышление ведет как раз к тому. что благодаря его силе и действительности делается невозможным никакой иллюзионизм и агностицизм. В заключение своих суждений Эд.ф.Гартман высказывает подозрение, что мое основное теоретико-познавательное воззрение выведено из понятийного как простого отображения чувственного и исторического мира. Для него в этой точке кончается всякая философия и всякое стремление к мировоззрению; для меня же здесь начинается вступление человеческой силы познания в мир Духовной науки. Он называет это "обвалом в пропасть нефилософии"; я же назвал бы это ... восхождением от обычного к "созерцающему" сознанию". 35, с.328-30

     231. "Я два раза пытался делать общие выводы. В первый раз я хотел показать в своей "Философии Свободы", что из этой видимости, которая существует только в мышлении, может родиться освобождаю­щий импульс, если только человек будет ее рассматривать такой, какова она есть. В самом деле, если субъективный опыт — только видимость, то мы никогда не сможет стать свободными. Принуждать может только реальность, а не видимость.
     Вторая попытка имела место на философском конгрессе в Болонье. Я делал там психологический ана­лиз вещи в себе, чтобы показать, что ощущения и мысли являются тоже объектом внешнего опыта и что мышление, приложенное к современным взглядам, может очень хорошо это констатировать".

     302. "Если научиться правильно читать "Философию Свободы", доходя до переживания живого мышления, то об Антропософии можно будет говорить с уверенностью и убеждением, а не принимая ее на веру". 257 (3)

     546. "Нужно хорошо подготовиться в физическом мире, желая проникнуть в духовный мир. Нужно дейст­вительно достигнуть всего того, что в принципе человек должен достичь в физическом мире, а именно: не предаваться инстинктам, в них —несвобода; не предаваться каким-либо автоматическим привычкам-правилам, которым человек так охотно подчиняется. Человек должен действительно прийти к сознанию своей свободы, прежде чем вступать в духовный мир. Те представления, что развиты в моей "Философии свободы", человек должен уже сделать в себе живыми, если действительно хочет взойти в духовный мир. Это ведь подчеркнуто и в "Как достигнуть познания высших миров?"." 206(13.VIII)

3. Астральное тело

     681. "Действительную сущность астр.тела можно найти лишь путем перехода с помощью медитаций от мышления, порождаемого извне впечатлениями внешних чувств, к внутреннему созерцанию. Для этого сле­дует внутренне воспринять пробужденное извне мышление и пережить его интенсивно как таковое в своей душе, вне его связи с внешним миром, а затем с помощью душевной силы, которая приобретается при таком восприятии и переживании, ощутить возникновение сознания, что существуют внутренние органы восприятия, которые видят духовное в границах физического и эфирного, животного и человека". 26(9)