327. Всю греко-латинскую эпоху можно разбить на три периода: первый — от 747 г. (основание Рима) до 27 г. до Р.Х.; второй — от 27 г. до 693 г. по Р.Х.; третий — от 693 г. до 1413 г. "В первый период человеческие души развивались из внутренних основ человеческого развития (имеются в виду люди, жившие в бассейне Средиземного моря), так что как души они теряли связь со всеобщим духовным миром". Предыдущее развитие души ощущающей в египетскую культуру эту связь переживало постоянно. "И в отношении этого космического чувства в VIII столетии до нашего летоисчисления наступил кризис, настоящая катастрофа в среде человечества". Иссякло старое ясновидение, а с другой стороны восходила греческая культура, в основе которой лежало переживание человеком самого себя как обособленного существа, а не как члена космоса. Человеческую всеобщность, всеобщую человеческую жизнь переживал он теперь в себе.
     "С одной стороны, мы имеем поток живущего в той культуре человечества, а с другой — тот поток, внутри которого разыгралась Мистерия Голгофы. Оба они протекают некоторым образом рядом один с другим. Такое могло происходить благодаря тому, что в то время, как совершалось божественное событие, человек, культурный человек, отпал от богов, жил жизнью, не имевшей никакой непосредственной связи с духовным. ...
     Такое отношение проходящих рядом друг с другом внешней культуры и мистериального события было немыслимо ни в один из предыдущих культурных периодов человечества... всегда протекавших в тесной связи с Божественно-духовным".
     Во второй отрезок времени (27-693 гг.) профаническая культура Средней Европы приняла Событие Христа, но чисто внешне, так что продолжала держаться вдали от внутреннего понимания Мистерии Голгофы. "Все, что могло вести к пониманию Мистерии Голгофы, объявлялось ересью; и при этом пытались облечь в тривиальные формулы то, что в эти формулы ни в малейшей степени облечься не может".
     Понять этот период можно в том случае, если иметь в виду, что "человечеству была определена вера, что все человеческое познание, все человеческие ощущения годятся лишь для чувственного, посюстороннего". Кончилось все тем, что в VIII, IX вв. над европейским человечеством простерся род затмения в отношении связи человеческой души со сверхчувственным. И такое явление, как Бернард Клервоский (1091—1153), типичное для того времени, являет нам полное энтузиазма стремление остаться по ту сторону физически-чувственного. "Он говорит: меня может постичь грех; правильное же есть нечто такое, что протекает само для себя, что некоторым образом протекает по ту сторону потока, в который вылетела (упала) человеческая душа".
     Весь 3-й отрезок греко-латинской культуры проходит в стремлении доказать, что с человеческими идеями и понятиями не следует стремиться понять, что происходит в духовной действительности. Это следует передать откровению. Так образовалась сила церкви: не просто из теологических импульсов, но через направление сил познания, собственных сил души лишь на физически-чувственную жизнь, а не на познание сверхчувственного. Понятие веры образовалось не в первые столетия, а позднее. "Это понятие веры означает: в Божественно-духовное можно только верить, но знание о нем невозможно". Наследием такого представления мы живем и поныне.
     В 5-й послеатлантической эпохе эта тенденция вообще вылилась в отрицание сверхчувственного. "Развилась вера, что сверхчувственное вообще лишь измышлено человеком и никакой реальностью не обладает. Если действительно хотят понять происхождение материализма исторически-психологически, то его следует искать в церкви. Естественно, церковь также есть лишь внешнее выражение более глубоких, действующих в развитии человечества сил, но действительное познание человеческого развития поймут лишь тогда, когда совсем точно увидят, как одно действительно возникает из другого. Правоверные в 4-й послеатлантической эпохе говорили: человеческая способность познания предназначена лишь для понимания чувственных взаимосвязей; сверхчувственное должно быть предоставлено откровению, о нем нечего говорить, ибо всякие разговоры ведут к ереси, к заблуждениям. — Современный марксист, современный социал-демократ, они являются верными сыновьями того воззрения и последовательно выводимы из католицизма предыдущих столетий. Они говорят: всякая наука, достойная этого звания, может трактовать лишь только о чувственно-физических событиях; духовной науки быть не может, т.к. нет никакого духа; духовная наука есть не более, чем наука об обществе, о человеческой совместной жизни".
     "Людям говорили: ваши человеческие силы должны ограничиваться едой и питьем, а что сверх того происходит в мире — это живет над вами. Но так поступать в Западной Европе не могли; так могли поступать в Восточной Европе, и в этом состоит смысл раскола церкви на западную и восточноевропейскую. В Восточной Европе человек действительно был ограничен чувственным миром и в нем должен был развивать силы. А в мистериалъных высях, совершенно не касаясь чувственного, должно было развиваться то, что затем вело к ортодоксальной религии. Здесь было действительно строго разделено то, что человек выносил из своего человеческого, и то, что действительно было духовным миром, что как одно-единственное веяло и жило в парящем над людьми культе.
     И что могло здесь развиться? В различных нюансах здесь должно было развиться ощущение: значением, действительностью обладает, собственно, только чувственно-физическое. Можно сказать: силы которыми не пользуются, но обращаются с ними так, что запирают их в себе, не развиваются, чахнут. И если человек столетиями удерживается от того, чтобы в своем духе постигать сверхчувственное, то его силы остаются без употребления и исчезают полностью. И это полное их исчезновение мы находим в современном социалистическом мировоззрении. Несчастье состоит не в социализме, а в том, что он полностью отклоняет духовно-сверхчувственное и вынужден поэтому ограничить себя одной только социальной структурой животного в человеке. Эта социальная структура животного в человеке подготовлена надломом сверхчувственных сил в человеке. Она возникла благодаря тому, что люди были вынуждены сказать себе: мы совсем не хотим, познавая и переживая, наши души связывать с тем, что, собственно, составляет поток их жизни как таковой, который вызывает наше блаженство и в который вплетена Мистерия Голгофы.
     С чем это связано? Это связано с тем, что в 4-м послеатлантическом периоде с совершенно особой силой действовали люциферические силы. Они отделили людей от космоса; ибо эти силы постоянно стремятся изолировать человека эгоистически, отделить его от всего духовного космоса также и в знании о его связи с физическим космосом. Поэтому не было никакого естествознания в эпоху наивысшего расцвета этого отделения. Там господствовало люциферическое. И можно сказать: то, что тогда действовало в разделении чувственного знания и сверхчувственной догматики, было люциферического рода. Люциферическому противостоит ариманическое. Это два врага человеческой души. Отдача сверхчувственных человеческих сил умиранию — что затем привело к животной форме социализма, который теперь, опустошая и разрушая, должен охватить человечество — возводима к люциферическим силам. Новое, что развивается в наш век, имеет иную природу; оно более ариманической природы. Люциферическое хочет изолировать человека, отделить от духовно-сверхчувственного, предоставить его переживаниям в себе иллюзии всеобщности. Ариманическое же, напротив, нагоняет страх перед духовным, не позволяет подойти к духовному, создает иллюзию, будто бы духовное для человека недостижимо. Если люциферическое удержание человека от сверхчувственного носит более воспитательный, культурно-воспитательный характер, то ариманическое удержание от сверхчувственного, основанное на страхе перед духовным, в эпоху с XV в. прорвалось более природным образом. Люциферическое отделение от духа в жизни в большей степени смогло выступить под покровом ортодоксального Христианства на Востоке, ариманическое... — на Западе... в элементе американской культуры.
     Подобные истины, может быть неудобны, но... порядок в нашем хаосе восстановят лишь тогда, когда различные течения распознают в их истинном виде". 181 (20)

223. "Среднеевропейский мир хотя и очень восприимчив к западным импульсам, но не переносит их. Так, мы видим, с одной стороны, Дарвина, который из принципов, действительных только для внечеловеческого, хотя и вывел в своей последней работе следствия для людей, но эти следствия ни в коем случае не имели того значения, которое они имели у Геккеля. Научный принцип у Дарвина остаeтся в некоторой степени во внечеловеческом. В средней же Европе, в геккелизме это происходит так, что делается попытка всю жизнь пронизать такими импульсами". 196(9)

Запад — Восток — Средняя Европа

1151. "Если хотят основать коммерчески-индустриальное мировое господство, то для этого основная область должна быть прежде поделена надвое. Такова природа коммерчески-индустриального ... коммерция не может существовать без противостоящей области. Поэтому когда на одной стороне основыва­ется британская коммерция, то из русских будет сделан принадлежащий к этой коммерции противоположный полюс. Чтобы имелась соответствующая дифференциация между куплей и продажей, чтобы происходила цирку­ляция, необходимо иметь две области. Нельзя весь мир сделать одним единым царством; нельзя основать мировое коммерческое царство. ... Это большая, гигантская мысль тех оккультных братств, о которых я говорил. Это мировая гигантская мысль — создать противоположность, по сравнению с которой все осталь­ное оказывается малостью, противоположность между британской коммерческой империей и тем, что получа­ется из русских с действующим в них через спиритуальные задатки подготовлением к 6-ой послеатлантической эпохе. ... Ибо, выражаясь тривиально, трудно представить себе лучший противоположный полюс для того, что на Западе вырабатывается как цвет коммерческого индустриального мышления, чем русских сла­вян, которые в будущем, совершенно очевидно, еще менее, чем теперь, будут склонны заниматься профессионально коммерцией и которые именно благодаря этому и образуют совершенно исключительный противоположный полюс.
     Подобная империя, разумеется, сама должна высказать свои собственные условия. И это была глубокая мысль Спенсера и его предшественников, которую постоянно подчеркивали: индустриально-коммерческое общество не желает иметь дела с войной, ему нужен мир, и оно любит мир. — Это несомненно так. Су­ществует, так сказать, глубокая любовь между коммерц-индустриальным стремлением и миролюбивым элемен­том в мире. Только временами это миролюбие принимает удивительные формы. В теперешней ноте Вильсона содержится нечто примечательное. ... Это нечто "гигантское", гигантское благодаря абсолютно фриволь­ной игре с истиной. ... две вещи здесь стоят на одной бумаге: мы разобьем срединное государство, но мы ничего ему не сделаем. ...
     Последуем мысленно туда, куда нас ведут. Мы имеем дело с разделением мира, и его нужно разделить так, что можно было бы сказать: мы хотим мира и стоим только за мир. — Все дело в рецепте. О нем мно­го пишут, суть же его в том, что он напоминает заявление такого рода: я не хочу тебе сделать ничего плохого, и волос с твоей головы не упадет, я только запру тебя в глубокий подвал и не дам есть! ... Ну кто скажет, что я тронул хоть волос на тебе? — По такому рецепту формируются многие вещи, в том числе и миролюбие... Но если у вас возникает недовольство коммерческим господством в мире, то это не­приемлемо для других. Так миролюбие коммерции, совершенно очевидно, в будущем будет разрушено. — Это, разумеется, понимают те, кто делят мир надвое, и потому становится необходим между этими частями вал. Этот вал должен быть создан в виде большой южно-европейской конфедерации, в которую войдет Венг­рия и многое другое, о чем я уже говорил; это именно должно обеспечить мир. ...
     Это гигантская мысль: только южные порты, выходящие в Средиземное море, оставить свободными для Франции, а остальные ввести в сферу своего влияния. Это означает, по сути говоря, что французская колониальная держава и сама Франция есть иллюзия, она существует под другим протекторатом, сама вхо­дит в сферу влияния".
     "Создать мир материальной, индустриальной, коммерческой культуры — это ведь не является плохим, такова необходимость, вообще говоря. Но должен быть создан и противоположный полюс. ... Должны сталкиваться противоположности, и в их столкновении развивается реальность. ... Противоположный по­люс можно найти в Средней Европе. Ибо подумайте, какую оппозицию Средняя Европа создала культово-теократическому испано-итальянскому югу, оппозицию, достигшую своей вершины в лице Лютера, а свою наибольшую глубину — в среднеевропейской мистике. В этом соединилось не просто немецкое или герман­ское, но там действовало и славянское вместе со среднеевропейским. ... Эта внутренняя углубленность действовала как в чехе Яне Гусе, так и в германизированном англичанине Виклифе, и в Цвингли, и в Лютере. ...Средняя Европа с западными славянами является в некотором роде оппонентом периферии славянства. Восток соединен со Средней Европой, хотя политически между ними могут возникать многочислен­ные разногласия. ... Гус, поляк Коперник — можно было бы назвать и много других имен — образуют связь на физическом плане. ... выявляет это и рассмотрение оккультных связей.
     Рассмотрим лишь один случай: душа Галилея вновь жила в Ломоносове, основателе, во многих отношениях, славянской культуры на Востоке. В середине здесь лежит духовный мир. И можно сказать: средне­европейские славяне на физическом плане связаны с Западом. А то, что лежит за ними, связано с людьми Запада через высший план". 174(20)

1260. "На Западе выступает настроение: мир есть мир — при этом можно размышлять и о социальных утопиях, — мир есть мир, человек должен в нем жить, должен иметь социальные учреждения, чтобы в них жить; или же он может то, что здесь уже существует, рассматривать так, как если бы это было совершенно великолепным для жизни. Так чувствовали на Западе (в XIX в.). В Средней Европе это обстояло так: человек сначала должен стать человеком, он должен сначала доработаться до человеческого, тогда он найдет Землю. На Востоке человек убежден: оба идеала ложны. Уже когда человек думает проработаться до человеческого, он заблуждается, ибо при этом он, собственно, теряет рай. И человек должен кусок земли, на котором он живет, мочь всегда рассматривать как рай, иначе жизнь станет невозможной. Человек должен более возвращаться к тому, что бессознательно пребывает в человеке и не особенно сильно выдается в мир". Поэтому на Востоке, например в России, происходившее на Западе и в Средней Европе всегда рассматривалось как отпадение от Бога.
     На Западе человек как бы вышел за пределы своей кожи и осязая ищет: что связывает меня с другими людьми? Что один человек дает другому как познание? Как он берет мою руку? — Знак, прием и слово, такими они блистательно выступили в масонских ложах, — это действует на Западе. В Средней Европе особого чувства символики не имели, но более чувствовали загадку человека в общем. В Восточной Европе еще и к концу XIX в. из своего внутреннего не дошли до собственной кожи. Человек там, в некотором смысле, по своей конституции еще не полностью вышел из Божественного и не вошел в человеческое. Такого рода душевное настроение в высшей степени выступало у Достоевского (см., например, его письмо к Аполлону Майкову в 1868 г. о посещении Женевы). Отсюда происходит требование, чтобы все было таким, каков сам человек”. 225(5)

1489."Кто свое последнее воплощение проделал в русском теле, тот, пройдя врата смерти, прежде всего воспринимает сознание Ангела, входит как бы в лоно Ангела — если духовнонаучно он не подготовит себя иначе, — вживается в то, что нисходит от ближайшей Иерархии".
     "Если мы смотрим на Запад, то, естественно, из сути живущих там людей в той мере, в какой они чувствуют себя национально, проистекает борьба, ибо национальное связано там с тем, что является именно внешней оболочкой".
     “Чего ищет конкуренции, хочет, само собой разумеется, распространиться. Мы не находим непонятным, что представители души сознательной переходят к борьбе".
     "Я не склонно биться за себя, ибо избыток сил физического плана переходит в духовное.
     Это можно все снова и снова доказывать немецкой историей, австрийской историей, историей скандинавских народов. Поэтому правильным будет осознать: немцы, или жители Средней Европы, должны быть сначала, так сказать, вовлечены в войну, толкнуты на нее, они не могут начать ее из-за самих себя. Если они ведут войну по собственной инициативе, то делают это так, как инициатива делает это в Я, и этой войне достаточно протекать во внутреннем".
     "Вообще в высшей степени противоестественно, когда русские ведут войну. ... Они должны быть к ней сначала принуждены. ... Русский относится к войне как к религиозной войне, как к тому, что приходит извне. ... Поэтому, само собой разумеется, бессмысленно искать мотивы войны внутри русского характера, их следует искать в том, что ему навязывают извне. ... Поэтому, если бы русские остались зрителями, война (1914 г.) не началась бы". 157(2)

1519.“Житель Средней Европы или Скандинавии думает. При этом "думает" рассматривается как деятельность, поскольку дело заключается в развертывании мышления. Что душевное существо думает — об этом идет речь в Средней Европе вплоть до северных стран. Связь человека с мыслями здесь такова, что мысли составляют наивнутреннейшую деятельность души... О французе ничего подобного сказать нельзя. У него другое: он имеет мысли. Ибо "думать" и "иметь мысли" для тонкого наблюдателя не одно и то же". 157(2)

1520."Эстетический тип столь же свойственен Средней Европы, как этический тип Востоку, а утилитаристский, интеллектуалистический тип — Западу". "Этическая точка зрения может однажды рационализироваться, интеллектуализироваться. Все в мире подвержено различным метаморфозам и является совсем в иной форме. Так, этическая точка зрения Востока, совершенно очевидно, не интеллектуалистична, но ее можно повстречать и в таком обличье, можно интеллектуализировать и ее, тогда она "кенигсбергизируется", становится кантианской. "Долг! Ты возвышенное, великое имя..." (у Канта) речь идет о подчинении нравственному". 191(14)

3. Средняя Европа между Востоком и Западом

1269. Культура Средней Европы поставлена между западом и востоком Европы в роли культурного посредника; она, в сущности, не понимается, если ее приравнивают к другим культурам. Совершенно своеобразно задание этой культуры: быть, подобно герольду, провозвестником истекших времен во временах грядущих. 158(11)

1270. "Мы можем так обозначить отношения: юг — Средняя Европа: оппозиция; Запад — Средняя Европа: оппозиция. С британским элементом Средняя Европа, прежде чем возникла оппозиция, долго шла параллельно".
     "Великий Шекспир в XVIII и XIX в. стал полностью немецким поэтом... он был не просто переведен, а ассимилирован, он жил в немецкой духовной жизни. Из легко понятных оснований я не говорю, что и сегодня он живет в немецкой духовной жизни более, чем в британской". 174(20)

1287. "В древнем индийском смысле Люцифер выступил перед людьми и сказал: вы будете как боги и сможете найти состояние Саттва, Раджас, Тамас в мире ... по указанию Люцифера люди должны были познать внешнее; потому они должны были пройти через эволюцию вплоть до эпохи Христа.
     Потом в лице Кришны и мальчика Иисуса Евангелия от Луки явился тот, кто некогда отступил перед Люцифером. На двух этапах (Бхагават-Гита и Евангелие) учил он теперь тому, что должно было быть обратным полюсом учения, данного Люцифером в Раю: Люцифер хотел открыть вам глаза на состояния Саттва, Раджас и Тамас; закройте глаза на состояния Саттва, Раджас и Тамас, и вы почувствуете себя самосознающими людьми (так учил Кришна).
     Так выступает, с одной стороны, имагинация Рая, где Люцифер открывает людям глаза на Саттва, Раджас, Тамас и временно отступает тот, кто является противником Люцифера. Потом люди проходят через развитие и достигают точки, где приходит учение о самосознании ... Оба учения односторонние... Поэтому выступило нечто всеобъемлющее — Импульс Христа, высший синтез двух односторонностей... через Люцифера человечество было бы осуждено жить односторонне во внешнем, в состояниях Саттва, Раджас, Тамас; через Кришну оно должно было быть воспитано в другой односторонности: закрыть глаза и искать только собственного совершенства.
     Христос взял на Себя грехи. Он дал людям то, что уравновешивает обе односторонности. Он взял на Себя грех Кришны и всех, кто хотел его совершить, держа свой взгляд прикованным к состояниям Саттва, Раджас, Тамас. Взяв на Себя односторонности, Он дает людям возможность постепенно снова найти созвучие между внутренним и внешним миром, ибо только в этом созвучии можно найти исцеление для людей.
     Но когда развитие уже началось, оно не может сразу закончиться. Развитие к самосознанию, которое началось вместе с Кришной, продолжалось далее и все более напрягало самосознание, вызывая все большее отчуждение от внешнего мира. Это развитие имеет тенденцию продолжаться и в настоящее время. В ту эпоху, когда импульс Кришны был воспринят мальчиком Иисусом Евангелия от Луки, человечество было как раз охвачено этим развитием все возрастающего напряжения самосознания, все большего отчуждения от внешнего мира. Это познали люди, которые приняли крещение от Иоанна в Иордане. ... они поняли Крестителя, когда он им сказал: переменитесь, не идите путем Кришны! — хотя он и не употребил этих слов. Мы можем назвать этот, начавшийся тогда, путь путем Иисуса, если говорить в оккультном смысле. ... во многих областях человеческой культуры в ряде столетий, последовавших за основанием Христианства, опирались только на Иисуса, а не на Христа... И это стремление к индивидуальному совершенству напрягалось до того, что люди стали впадать в трагизм все большего отчуждения от божественной природы, от внешнего мира. ... среди нас ходит много душ, не понимающих своего окружения. ... Многие души чувствуют, как мало способен теперь человек освободиться от чрезмерно окрепшего самосознания. В наше время такие души будут искать открытого им через Антропософию понимания Импульса Христа. ... "Я" — это слово Кришны ... “Не я, но Христос во мне", — это слова Христова Импульса”. 146(9)

5. Средняя и Северная Европа.

Немцы (дойчи)

1377. "Нормано-германская сущность покоилась на определенном воззрении, которое затем изживалось в социальных фактах. ... на воззрении, что кровные связи по наследству, или наследственно, должны действовать социальным образом. Действовал родовой социальный институт. ... Это стояло в острейшем противоречии, например с тем, что исходило от романо-юридической политической сути ... вносившей повсюду абстрактные связи, учреждавшей повсюду договоры и т. п.". 185-а(7)

1378. "В Средней Европе интеллигенция не является врожденной. Но ею необходимо овладеть в течение индивидуального становления". 185(10)

1411. "Генрих Гейне говорил о двух полюсах, из которых питается то, что в импульсах определенной точки зрения живет в среде человечества. Генрих Гейне говорил об иудаизме, с одной стороны, и гречестве — с другой. Иудаизм всегда оказывается в качестве хранителя большой печати человеческой способности к абстракциям, для образа мышления, который мировоззрение унифицирует. Гречество всегда имеет задачу вносить в мир то, что образно, что живет в имагинативном элементе. Мировоззрение, жизневоззрение современного пролетариата все восприняло от иудаизма, а не гречества, т. к. у него полностью отсутствует имагинативный элемент. Его еще нужно приобрести. В будущем придет третье — все вещи троичны, — и к иудаизму и гречеству в ходе времени присоединится немецкий элемент".
     Когда господстве британизма в эпоху души сознательной распространится на весь мир и в виде материальной культуры искоренит духовное в мире, то в самом английском народе пробудится оппозиция этому. "Тогда испытают потребность прийти к тому, что останется от гетеанизма, коренящегося в немецком народе, чтобы там искать импульсы для оздоровления мира. Придут к третьему элементу. Как человечество много лет спустя после падения иудаизма как политической силы изучает иудейские импульсы, как все современное образование после разрушения Римом эллинизма базируется на греческом, так однажды оздоровление мира будет базироваться на том, что сохранится от немецкого гетеанизма". 185(4)

     607. "Дюрер — это историческая индивидуальность первого ранга". Через его портреты мы узнаем о людях его времени больше, чем через исторические документы.
     Центрально-европейская область явилась той областью немецкого духа, где немцы раньше всего и действительно наиболее соответствующим образом внутренне усвоили Христианство, обнаружив родство с ним спиритуальности немецкой души. В искусстве здесь проявилась элементарная одаренность немецкой души в противовес романизации Христианства на Юге Европы; хотя значительные побуждения с Юга вошли в немецкое искусство. 292 (8)