19. "Человечество не эволюционирует по простой прямой линии. Надо окинуть взором все течения, которые его несут, чтобы смочь найти среди них смысл его эволюции".326 (8)

1386. "В свое время существовала древняя прамудрость (см.рис., белое слева). С этой древней прамудростью была связана моральная сила, моральная мудрость людей. Она была там внутри как инспириро­ванная составная часть (красное слева). Ныне та прамудрость надломилась. Она больше не может быть носительницей морального импульса".
     "Если мы здесь обозначим Мистерию Голгофы (желтое), то можем сказать, что Она становится двига­тельной силой морального (красное справа). Ибо что же через Мистерию Голгофы было перенесено из древности в новое время в том направлении, как это показано на рис. стрелкой слева направо? — Это бы­ло окончание древнего (импульса) прамудрости. И чем далее мы идем вперед, тем больше исчезает древняя мудрость в ее предании. Можно сказать: она еще мерцает бликами как предание (белое), но с ХV в. начинается нечто новое". Однако с новым мы не можем особенно далеко уйти вперед, т.к. этим новым является естествознание. "Ибо что это за мудрость? — Это мудрость, обладающая одной особенностью, противоположной древней языческой мудрости, эта мудрость не содержит в себе никаких моральных импульсов....

     Когда люди сегодня надеются ос­новать социальную науку на осно­ве естествознания, то они впадают в колос­сальную иллюзию. ... Это естест­вознание стоит в самом начале, и мы можем только надеяться, что лишь по мере его дальнейшего развития оно сможет воспринять в себя также и моральные импульсы как таковые. Но если оно будет раз­виваться в своем роде и далее, то через само себя оно не придет ни к каким моральным импульсам. Тут необходимо, чтобы рядом с естествознанием разви­валось новое сверхчувственное знание (синее). Тогда сверхчувственное знание сможет удержать в себе лучи моральной воли (красное справа). И если начало, имевшее место в середине ХV в., кончится с окончанием Земли, то при этом должны слиться воедино сверхчувственное знание и чувственное знание (белое), и из обоих должно возникнуть единство (стрелки)".191 (7)

1636. "Интеллектуализм имеет своей областью земное бытие. Он стремится удовлетворить все пребываю­щее в физически-чувственном мире. И, строя внутри физически-земного, он хочет ввести такое социальное состояние, которое служило бы выражением для интеллектуализма. Вплоть до поклонения богине разума, под которой подразумевается богиня интеллектуализма, идет это стремление...".210 (14)

1680. "Если здесь (см.схему) проходит человеческая жизнь от рождения до смерти, то внутри хода этой жизни мышление, каким оно живет в человеке, является лишь видимостью, ибо его истинная природа пребыва­ет до рождения, точнее до зачатия, а то, чем является воля, — это только семя, и то, что развивается из этого семени, развивается впервые после смерти. Фундамен­тально различны в человеческой природе мышление и воля".
     "В действительности мы имеем в себе двоякое: нечто, являющееся по преимуществу мышлением, но что образует подтон воли, и нечто, являющееся главным образом волей, но что образует подтон мышления.
     ... Вам здесь не выстроить системы, ибо одно в то же самое время в определенном смысле является и другим".
     "Та сила, что лежит в воле, имеющей подтон мышления, в особенной мере была, напр., развита в древне­еврейской культуре. ... другая — в языческой. ... В настоящее время в цивилизованном мире оба течения протекают одно сквозь другое, так что одно, которое является продолжением древнего язычества, продолжа­ется в воззрениях на природу, а то, которое является продолжением древнего иудейства, господствует в со­временных социальных воззрениях, в этических и религиозных понятиях. А в отдельном человеке сегодня жи­вет дуализм".
     "Подтон воли — наше мышление — лежит в нашей голове. Но этот подтон воли постоянно стремится к отми­ранию, к преодолению материи. И когда мы умираем, тогда действительно выступает наша воля".
     "Земля благодаря тому, что вы растворили в ней труп, мыслит по тому принципу, как мыслите вы с помощью вашей человеческой головы. Пройдя порог смерти, мы вносим, благодаря растворяющемуся трупу, в физи­ческую землю процесс, который "конфискуем" для себя во время нашей жизни между рождением и смертью. Такова естественнонаучная истина. ... И наоборот: что мы имеем в нашей голове как процесс разру­шения, является продолжением того, что имелось до рождения, до зачатия. Разрушение впервые начинается с нашим рождением, ибо здесь мы получаем голову, а раньше никакого разрушения не было. Здесь мы касаемся края исключительно значительной тайны мирового бытия. Живущее в нашей голове, благодаря чему мы вступа­ем в отношения с другими людьми, с внешней природой, — является продолжением того, что разыгрывается (с нами) в духовном мире, прежде чем мы вступим в физ. тело. Если просмотреть это основательно, то можно увидеть, как силы из духовного мира действуют в этом физическом мире". Приведем пример. Гете умер в 1832 г. До 1865 г. его идеи оставались незамеченными, но с 1865 г., т.е. через 33 г., они были замечены и с тех пор набирают силу до 1898 г., а далее — до 1931 г., до 1964 г. Все это — действие сверхчувствен­ных сил Гете в земной культуре.194 (11)

418. "Современный человек, исповедующий материализм, постоянно колеблется, подобно маятнику, между слепыми и опьяняющими понятиями: слепыми понятиями — когда он ведeтся на помочах всем происходящим, а если что-либо постигает, то наиболее неподходящим образом; опьяняющими понятиями, — которые возникают у него, когда он предается только своим аффектам, своим страстям и так противостоит миру, что не понимает вещей, но или всe любит, или всe ненавидит, обо всeм судит на основе любви и ненависти, симпатии и антипатии". 175(5)

537. "От теперешнего взгляда, в котором лишь продолжает жить: "Ты не должен творить себе никакого образа", — человек должен вновь вернуться к тем способностям души, которые творят образы, но теперь уже сознательно. Ибо только в образах, в имагинациях может быть правильно построена социальная жизнь в будущем".
     "Люди должны в своeм мировоззрении прийти к образности, тогда из сознательного мифотворчества возникнет также возможность в общении человека с человеком творить социальное". 186(5)

557. "Человек тогда (в древне-персидскую культуру) не внешне, а инстинктивно стремился распознать в мире то, что он имел внутри как потребности; человек тогда не требовал никакой социальной структуры, которая позволила бы вовне познавать то, что внутри его жило как желания, инстинкты, потребности. Затем пришла третья послеатлантическая эпоха, египетско-халдейская. Здесь человек потребовал, чтобы одна часть его существа являлась ему как отражение во внешней социальной действительности, а именно та, которая связана с головой. ... осуществляется поиск теократического социального устройства, способного все стороны жизни пронизать теократически-религиозным принципом. Всe остальное оставалось ещe инстинктивным. Всe относящееся ко второму человеку, грудному человеку, человеку дыхания, а также обмена веществ, всe это оставалось инстинктивным. Тогда человек ещe не думал о том, чтобы каким-то образом смотреться в зеркало внешнего социального устройства. В древне-персидскую эпоху существовала только инстинктивная религия, ведомая посвященными заратустрианства. А всe, что развивал человек, было ещe внутренне инстинктивным. У него ещe не было потребности рассматривать вещи внешне, в отражении, в социальной структуре. ...
     Затем пришла греко-латинская эпоха. Здесь человек потребовал, чтобы внешне, в социальной структуре отразились два члена его существа: головной и ритмический человек, или человек дыхания, грудной человек. ... Фактически все теократические устройства имеют много общего с теократией 3-го послеатлантического периода, в том числе и католическая церковь. В 4-ой послеатлантической эпохе в дополнение к тому, что пришло из предыдущей эпохи, возникло нечто новое: внешнее учреждение, республика, такое учреждение, которое строило своe управление внешней жизнью на основе права и т.п. Человек требовал, чтобы два члена своего существа он не только носил в себе, но мог бы их видеть отражeнными извне. Вы не поймeте, например, греческую культуру, если не будете знать, что жизнь обмена веществ в ней оставалась инстинктивной, внутренней. Так что не требовалось еe внешнего отражения. Ведь она внешне отражается в экономической структуре, поэтому не требовалось никакого еe внешнего отражения. Тенденция же требовать для этого также и внешнего выражения впервые выступила начиная с XV в. христианского летоисчисления. ... в 4-й эпохе господствует стремление иметь вовне правовое, религиозное общественное устройство, но не более, чем инстинктивно, — экономическое устройство. ...
     Сегодня мы должны изучать трeхчленного человека, поскольку он развивает трeхчленный инстинкт: иметь во внешней структуре ... во-первых, духовную сферу, самоуправляющуюся, с собственной структурой; во-вторых, сферу безопасности и государственного управления, политическую сферу, которая, опять-таки, является самостоятельной; в-третьих, экономическую сферу, внешняя организация которой впервые потребовалась в наше время. Видеть человека реализованным в образе социальной структуры — это как инстинкт впервые выступает в нашей эпохе. Это является глубоким основанием того, что простой экономический инстинкт больше не действует, но тот экономический класс, который возник впервые, — пролетариат, стремится к тому, чтобы сознательно создать внешнюю экономическую структуру, как 4-я эпоха создала административную, правовую структуру, а 3-я ... теократическую". 186(3)

703. "Единственное действительно научное политическое, социальное движение — это современное рабочее движение. Поэтому ему присущи все ошибки, вся безысходность именно современной науки. ... Оно целиком проистекло из мысли.
     Вы только подумайте, какое колоссальное противоречие современной жизни! Мысль о том, что мысль не обладает ценностью, действует повсеместно в последние 60-70 лет. ... Мысли Карла Маркса особенно действенны. Но при этом утверждается, что содержание мысли не имеет значения, а только — хозяйственное положение. Это нечто чудовищное, если хватает дарования углубиться в это мыслительное противоречие, в это живое мыслительное противоречие, столь много дающее для понимания современности". 188(9)

706. "Вся колоссальная массивность... современного социального рабочего движения стоит на мыслях Карла Маркса и его приверженцев. ... Этот социалистический образ ощущения не хочет ничего знать об импульсивности мысли и в то же время стоит на импульсивности мысли". 188(9)

Трeхчленный человек и социальная трeхчленность

747. В связи с социальной трeхчленностью: "Различие между абстрактным и конкретным воззрениями состоит в том, что абстрактное представляет собой сумму понятий, с которой человек надеется стать счастливым или осчастливить всe человечество; конкретное же воззрение иное, о нeм знают: оно в самом себе таково, что позволяет вырастать из себя то одному, то другому, то третьему. А затем это одно, другое, третье может быть применено к иным внешним отношениям. Таково отличие воззрения, отвечающего действительности, от всякого догматизма". 186(10)

779. "Возьмeм наиболее материальное, прозаическое, как говорят, — хозяйственную жизнь. Мы знаем, что эта хозяйственная жизнь может здоровым образом развиваться в том случае, если будет развиваться принцип ассоциаций. Что это значит? — Это значит, что в будущем хозяйственные суждения люди вообще не будут развивать в индивидуальностях. Теоретико-познавательно, естественно, они происходят из индивидуальности, но вырабатываться это будет не из индивидуальностей". Как по часам человек как бы считывает, который час, так с хозяйственного опыта будет считываться суждение, ассоциационное суждение. Оно будет тем отличаться от группового инстинктивного суждения, что в ассоциации всe будет происходить сознательно, тогда как раньше происходило атавистически инстинктивно. 199(5)

790. "На каком основании социалистические мыслители пролетарских масс объявляют всю духовную жизнь идеологией? — На том основании, что всe знание (как они полагают) должно приходить внешним путeм, от политического государства, поскольку государство — это только политическое государство! Тогда это действительно идеология. Чтобы духовной жизни не быть идеологией, она должна постоянно доказывать свою действительность из собственных сил, т.е. должна стоять на своих ногах". 189(7)

797. Существует склонность представить государство как организм. "Тогда всплывает вопрос: организмы состоят из клеток, что является клеткой такого организма? — Отдельный человек. (Къеллен. "Государство как живой организм") ... Когда ход мыслей строится на этой аналогии, то человек никогда не получит своих прав". 175(16)

817. "Внутри хозяйственного кругооборота всегда образуется капитал. Оставьте его там, и он поведeт к бесконечному накоплению. Что благодаря индивидуальным человеческим способностям собрано как капитал, не должно оставаться в хозяйственной сфере; оно должно быть переведено в правовую сферу. Ибо в тот момент, когда человек для себя или для какой-то общности людей произвeл больше, чем требуется, в тот момент, когда он, таким образом, собрал капитал, его достояние столь же мало оказывается товаром, сколь и человеческая рабочая сила. Собственность — это право ... исключительно право. ... Все другие определения собственности не плодотворны для понимания социального организма. В тот момент, когда человек приобретает собственность, еe регулирование должно быть отнесено к чисто политическому государству, правовому государству. Но государство не должно само приобретать, иначе оно само стало бы хозяйственником. Оно должно лишь переводить собственность в духовный организм, где правят индивидуальные человеческие способности. Сегодня этот процесс совершается лишь с товарами, которые наше время мало ценит". Например, авторское право родственники наследуют только 30 лет, а затем оно переходит во всеобщее пользование. Это соответствует здоровой мысли, что, несмотря на индивидуальные способности, человек, творя, был обязан обществу. Будь он на необитаемом острове, он не мог бы творить.
     "Капиталу необходимо дать возникнуть; на некоторое время его нужно отдать во владение тому, кто способствовал его возникновению; а затем необходимо в условиях социальной трeхчленности здоровым образом ... перевести его во всеобщее достояние". Могут спросить: а почему этого не может сделать одночленный социальный организм? — Нужно знать человеческую психологию. Возьмите судью, который судит родственника и постороннего. Где ему легче следовать закону? В социальной трeхчленности суждения проистекают из трeх разных источников. 189(7)

1016. "Об интеллектуализме человек вынужден думать материалистически, ибо всe, что мыслится, что сегодня думает наука, теология, что думает сегодня широкое христианское сознание — всe это мыслится только человеческим мозгом и является материализмом. Одной стороной тогда является словоисповедание, вера в слова, а с другой — большевизм. Большевизм потому так разрушителен для человечества, что он является исповеданием одного мозга, материального мозга ... а наш физический мозг постоянно находится в процессе разрушения, умирания. И если всe, что мыслится таким образом в ленинизме и троцкизме, мы обратим на социальный строй, то возникнет разрушительный процесс, т.к. в таком случае о социальном строе мыслится на почве разрушения: ариманически. Такова другая сторона.
     Обе стороны выступили во всeм христианском элементе в XIX и XX столетиях: одна из них — это национализм, люциферический облик антихристианства; а то, что заостряется в ленинизме и троцкизме — это ариманический облик антихристианства. Это лопаты, которыми сегодня должна быть вырыта могила Христианству — национализм и ленинизм. И повсюду, где совершается культ с национализмом и троцкизмом, пусть даже в особенном виде, там сегодня роется могила Христианству, там господствует для проницательных настроение, в истинном смысле слова настроение Страстной Пятницы.
     Носитель Христианства лежит в могиле, и люди кладут на нее камень. Два камня кладут люди на представителей Христианства: национализм и внешний социализм. И человечеству необходимо прийти к Пасхальному Воскресению, когда камень, или камни, отваливаются от могилы. Христианство восстанет из могилы не ранее, чем люди преодолеют национализм и фальшивые социализмы, найдут путь, ведущий их от самих себя к пониманию Мистерии Голгофы. Людям, обращающимся к вере в Христианство из настроений современности, Ангел говорит: "Тот, Кого вы ищите, Его здесь больше нет". И Ангел не скажет, что Он здесь, до тех пор, пока не исчезнут антихристианские импульсы нашего времени". 198(5)

1018. "Благодаря тому, что некоторым образом параллельно ходу года живо переживают каждый год отображение Мистерии Голгофы, инспирируют себя тем, что может быть социальным знанием, социальным чувством" 175(6)

Задачи спиритуализации эпохи

1024. "К гречеству стремился Гeте. В гречестве можно заметить, как социальное представлено в мифе, т.е. также и в образе. Но, по сути, греческий миф — столь же образ, насколько образом является гeтевская "Сказка". С этими образами нельзя действовать реформаторски в социальном организме. Как идеалист, человек может лишь что-то сказать о том, что следует образовать, но образы слишком легковесны, чтобы с действительной пробивной силой вступить в образование социального организма. Поэтому и греки не верили, что, оставаясь с мифологическими образами, они могут достигать также и социального. И, исследуя эту линию, можно прийти к важному пункту греческого развития.
     Можно сказать: о повседневной жизни, где всe происходит обычным образом, греки думали в зависимости от их мифических богов, мифических духов. Но в больших решениях они говорили себе: здесь недостаточно тех богов, что действуют в имагинациях и являются мифическими богами; здесь должно выступить нечто реальное, — и здесь выступал оракул, здесь боги представали не просто имагинативно, их побуждали инспирировать людей. Из оракулов получали греки социальные импульсы".
     В этих инспирациях они взывали к внешней природе. Современный человек должен инспирироваться в сферах духовного. 200(4)

1041. "В наше время исключительно важно стараться создавать образы (имагинации), а не абстрактные законченные суждения. Образом может быть также и то, что тяготеет к социализации. Далее, что необходимо знать: нет социализации без познания Духовной науки". 186(4)

Социальное мышление

469. Путь к социальному суждению не усыпан розами. Человек здесь вступает в сферу, где в чувственном мире действуют как сверхчувственные, так и подчувственные силы, и при этом легко стать мечтательным, фанатичным или впасть в ложную мистику. В этой области важно не утратить чувство юмора. В духовнонаучных суждениях о мире говорят все глубины человеческой природы, что органически в них прядет и ткет. "Не следует отступать перед опасностями, но также не следует лениться делать усилия, чтобы действительно прийти к сообразным духу суждениям. ... И если при этом не понимают современного человека, то ни к каким суждениям не прийти". А понимать его нужно в целостности тела, души и духа, в жизни физической и в жизни между смертью и новым рождением. Тогда суждения обретают значение не ложных или истинных, а больных или здоровых. "Здоровое социальное суждение возможно только на основе науки посвящения". 199(5)

480. "Что осталось от развития Сатурна, находится за покровом наших чувств как холодный, застывший мир, берущий своe начало от теплового состояния; и в него мы должны внести тепло. Находящееся за покровом чувств — это старейший из миров. Бессознательно мы находимся в нeм от засыпания до пробуждения. Но мы странствуем в нeм постоянно. Он даeт нам всe то, что связано с нашими чувствами. Центростремительные силы действуют, как бы образуя чувства, изнутри наружу, действуют в наших глазах в ушах, а также в нашем физическом рассудке, в том, что мы думаем. И когда мы, думая, идeм через мир то идeм с тем достоянием, которое формирует нас из этого окружения, т.е. с теми силами, которые уже пришли к упадку. Не следует забывать, что они уже пришли к упадку". Представим себе Мироздание, стремящееся разлететься во все стороны". На его периферии действуют центростремительные силы, старейшие силы Мироздания. Они уже искрошились, превратились в хаос. И из них восходит наш рассудок. Этим-то рассудком люди хотят реформировать социальную жизнь". Человек мыслит всем своим существом. И здоровые социальные идеи, особенно относительно хозяйственного организма, должны быть развиты из свежих центростремительных сил, действующих в конечностях. "Во всeм, что лежит в основе хозяйственного организма, имеют дело с юным образованием, с тем образованием, которое является носителем человеческой воли, которое пока не вступает в нормальное сознание, а находится в подсознании, должно быть оттуда извлечено с помощью науки посвящения". 199(11)

     379. "Мировоззрение Гегеля распадается на три части. Первую часть Гегель называет логикой. Но логика для него — это не субъективное человеческое мышление, а сумма всех идей, которые деятельны в мире. Гегель именно в идеях видит не только то, что мерещится в человеческой голове. Для него это только наблюдение идеи. Идеи для Гегеля суть некоторые силы, которые сами деятельны в вещах. И он не идет в вещах дальше идей, так что в своей логике он как бы хочет дать сумму всех идей, которые содержатся в вещах. Идеи, которые не проявляют себя в природе творчески, идеи, достигающие отражения, познания в человеке, суть идеи в себе, которые в мире. Я очень хорошо знаю, что вы из сказанного мною не особенно много можете понять; но это люди утверждают уже давно, что они не понимают Гегеля, поскольку не могут себе представить, что может существовать чистое идееобразование. Гегель же в этом чистом идееобразовании видит Бога до творения мира. Бог для Гегеля является, собственно, суммой или, лучше сказать, организмом из идей, и именно в форме, в какой эти идеи должны были существовать до того, как возникла природа, и до того, как на природном основании развился человек. Так пытается Гегель представить идеи в чистой логике. Это — Бог до сотворения мира. Бог до сотворения мира является, таким образом, чистой логикой.
     Можно было бы сказать, что весьма плодотворно было бы для духовной жизни человека, если бы некто представил все идеи, которые были здесь, безразлично, были бы они идеями живого Бога или лишь как идеи, которые подобно паутинам, носились в воздухе (которого тогда еще не было); в любом случае это было бы приобретением для человеческой души. Но если вы воспримите эту чистую логику Гегеля — и в этом заключается причина того, что столь немногие ее воспринимают, — то вы найдете, опять-таки, не что иное, как построение, составленное из идей. Начинается с простейшей идеи, с чистого бытия. Затем идет восхождение к небытию, затем — к бытию и т.д. Вам, таким образом, предлагается поставить перед душой сумму всех идей, которые человек вырабатывает в мире — к которым он обычно не возвращается из-за лености, — от чистого бытия до целесообразного построения организма, не говоря уж о внешнем мире. Здесь вы получаете сумму идей, но абстрактных идей. И живое человеческое чувство, естественно, несколько отстраняется от этой суммы или этого организма из абстрактных идей. Некто мог бы здесь возразить: это пантеистический предрассудок Гегеля — верить, будто идеи существуют как таковые; я стою на точке зрения, что Бог, существовавший до сотворения мира, имел эти идеи и согласно им создал мир. Но попытайтесь представить себе однажды разум и душевную жизнь Бога, который не имел в себе ничего, кроме гегелевских идей, который постоянно только размышлял о том, что живет между бытием и целесообразной организацией, который имел бы в себе только идеи наивнешней абстрактности!... И тем не менее, для Гегеля сумма этих абстрактных идей Бога является не только разумом Бога, но самим Богом до сотворения мира! Существенное здесь заключается в том, что Гегель в действительности не выходит за абстрактные идеи, но именно абстрактные идеи рассматривает как Бога.
     Затем он переходит ко второму: к природе. ... Логика содержит, согласно Гегелю, идеи и для себя. Природа содержит идеи в своем внешнем явлении. Что вы, таким образом, обозреваете как природу, есть также идея, есть, собственно, не что иное, как то, что содержит и логика, но только в другой форме: бытие вне себя, или инобытие. Затем Гегель берет природу от простой механики до изложения биологических растительных, животных отношений. Он пытается, где природа предлежит человеку, доказать наличие в ней идей: в свете, в тепле, в других силах, в силе тяжести и т.д. Осмысленному восприятию читателем его абстракций Гегель хочет помочь именно свойственной ему наглядностью и образностью. Однако эта наглядность и образность Гегеля несколько опасны для понимания того, чего он, собственно, хочет. Однажды я защищал Гегеля перед одним профессором. И он сказал: "ах, оставьте меня в покое с этим Гегелем; если человек называет кометы сыпью неба, то кто станет принимать его всерьез?"
     Затем Гегель восходит к третьему: к духу. "В духе он видит идеи в бытии для себя, т.е. здесь они не только такие, какими были до сотворения мира, не только в их в-себе-бытии, но здесь они пребывают для себя. Идеи живут в человеческой душе, затем вовне объективно, и кроме того — еще для себя, для людей. Но поскольку человек есть идея, ибо все есть идея, то это — идея в ее бытии для себя. Здесь Гегель опять пытается исследовать идеи, какими они присутствуют в душе отдельного человеческого индивидуума, затем — как они присутствуют — если сделать скачок — в государстве. В душе человека идея работает во внутреннем; в государстве она вновь разобъективируется; там она живет в законах, в учреждениях. Во всем этом живут идеи, здесь они становятся объективными. Затем объективно они развиваются далее в мировой истории. Государство, мировая история! Здесь, в мировой истории, регистрируется все, что вызывает поступательное развитие человечества на физическом плане. Все, что в идеях живет в душе, государстве, мировой истории, нигде не выводит из физического плана, нигде не обращает внимания человека на то, что является сверхчувственным миром, ибо сверхчувственный мир для Гегеля — это лишь сумма идей, живущих во всем: однажды в бытии в себе, до сотворения мира, затем в бытии вне себя (инобытии) — в природе, и в бытии для себя — в человеческой душе, в государстве и в мировой истории. Затем идеи развиваются к наивысшему, в некий последний миг становления приходят к себе в искусстве, религии и философии.

     Когда все три: искусство, религия и философия — выступают в человеческой душе, то они стоят над государством, над мировой историей, но тем не менее они суть лишь воплощение чистой логики, воплощение абстрактных идей. В искусстве эти идеи, что как логика существовали до сотворения мира, предстают в чувственном образе, в религии — через чувственное представление, и в философии идея, наконец, выступает в ее чистом облике, в человеческом духе. Человек наполняет себя философией, оглядывается на все остальное, что человечество и природа произвели в идеях, и чувствует теперь себя наполненным Богом, который, со своей стороны, есть идея, которая оглядывается на все ее предшествующее становление. Бог видит в человеке самого себя. Но собственно идея созерцает саму себя в человеке. Абстракция созерцает абстракцию". Нельзя гениальнее думать о человеческих абстракциях, и нельзя смелее объявить что высшее есть идея, что вне идеи нет Бога.
     "В философии Гегеля от начала до конца отсутствует всякий путь, который вводил бы в сверхчувственный мир. ... когда человек умирает, то в смысле гегелевской философии, поскольку человек есть лишь идея, он переходит во всеобщий поток мировых идей. И только об этом потоке мировых идей можно что-либо сказать. Нет никакого отдельного понятия — в этом именно заключается грандиозность гегелевской философии, — которое трактовало бы о чем-то сверхчувственном. Все, что выступает нам навстречу как философия Гегеля — конечно в ледяных абстракциях, — само есть сверхчувственное, но именно абстрактно сверхчувственное. Это оказывается совершенно непригодным для восприятия чего-либо сверхчувственного; это оказывается пригодным для восприятия в себя чувственного. Через сверхчувственное одухотворяется чувственное, конечно, только в абстрактных формах; и в то же время все сверхчувственное отклоняется поскольку сумма идей, данных от начала до конца, отнесена именно только к чувственному миру. Так этих идей Гегеля — я бы сказал — особенно не касается сверхчувственный характер, ибо их сверхчувственное относится не к сверхчувственному, а только к чувственному.
     Я хотел бы на это обратить ваше особое внимание, что тенденция мышления нового времени выражает себя в том, чтобы со всей основательностью отклонить сверхчувственное; не с помощью поверхностного материализма, а с высшей силой духовного мышления. Поэтому Гегель нисколько не материалист, он объективный идеалист. Его объективный идеализм представляет собой воззрение, что объективная идея есть сам Бог, основа мира, — все.
     Кто продумывает подобный духовный импульс, тот ощущает в этом измышлении определенное внутреннее удовлетворение, которое отводит его взор от того, чего не достичь. Кто подобную систему мыслит не изначально, а во вторую очередь, тот тем сильнее может ощущать ее неудовлетворительность, недостаточность. Об этом я писал в "Загадках души".
     А теперь представьте себе человека, не такого, как Гегель с его внутренним сверхчувственным импульсом, но такого, который воспринимает, сплетает эти мысли подобно Гегелю, однако обладает лишь чувством материального, как это и было в случае Карла Маркса. Тогда идеалистическая философия Гегеля становится как раз побуждением все сверхчувственное, а вместе с тем и все идеалистическое отбросить. Так это произошло у Карла Маркса. Он усвоил себе гегелевскую форму мышления. Однако он не рассматривал идеи в действительности, но рассматривал действительность так, как она сама себя постоянно ткет как простую внешнюю материальную действительность. Он понес импульс гегелизма далее и материализовал его. Так основной нерв современного социалистического мышления коренится в заострении современного идеалистического мышления. В том факте, что лично и всемирноисторически наиабстрактнейший мыслитель соприкоснулся с наиматериалистичнейшим мыслителем, была внутренняя необходимость XIX в., а также и его трагедия; это в своем роде впадение духовной жизни в свою противоположность.
     Гегель шествует вперед в абстрактных понятиях. Бытие ударяется в небытие, не может с ним примириться и через это делается становлением. Так шествует понятие через тезис, антитезис, синтез далее к некоему внутреннему трезвучию, которым Гегель так грандиозно пользуется в сфере чистой идеи. Карл Маркс переносит это внутреннее трезвучие, которое Гегель искал для логики, природы и духа во внутреннем движении идей, на внешнюю материальную действительность, когда он, например, говорит: из новой частнособственнической капиталистической формы человеческой общности развиваются, как у Гегеля из бытия небытие, тресты, капиталистическая социализация частно-капиталистического хозяйства. Когда тресты сконцентрируют все больше и больше средств производства, то частно-капиталистическая собственность превратится в свою противоположность. Возникнут кооперативы — противоположность единичного хозяйствования. Это превращается в свою противоположность, в антитезис. Затем приходит синтез. Все в целом еще раз изменяется, как небытие в становление, и спайка частных хозяйств в тресты превращается в нечто еще большее, что, в свою очередь, упраздняет тресты, — в хозяйство обобществленных средств производства. Так вступает в трезвучие чисто внешняя экономическая действительность. Карл Маркс все это продумал на манер Гегеля, только Гегель со своим мышлением двигался в элементе идей, Карл Маркс — в жизни внешней экономической действительности. Так сходятся крайности: как бытие и небытие".
     "Можно сколько угодно спорить на темы идеализма, материализма, реализма и т.д., и без всякого результата. Человек может быть понят одним-единственным путем, если вы помыслите о современной троичности: Человек в середине; один предел — люциферическое, это с одной стороны; с другой стороны — ариманическое, ариманический предел. Ариманический материализм, люциферический спиритуализм — это два предела, а человек — центр равновесия. Если вы хотите прийти к истине, то вы не можете быть ни идеалистом или реалистом, ни материалистом или спиритуалистом; вы должны быть как тем, так и другим. Вы должны искать дух с такой интенсивностью, чтобы находить его как дух также и в материи, и вы должны смотреть сквозь материю и так вновь находить дух. Такова задача нового времени: не спорить более о спиритуализме и материализме, но находить состояние равновесия. А что касается обеих крайностей: гегелевского люциферизма и марксова ариманизма, — то они обе изжили себя. ... Состояние равновесия может найти только антропософски ориентированная Духовная наука. Здесь, конечно, также необходимо восходить к чистому мышлению, как этого достиг Гегель, но это чистое мышление должно быть употреблено для проникновения в сверхчувственное. Не нужно искать логику, или организм из идей, который затем может быть обращен только на чувственный мир; необходимо в том месте, где открыта логика, из чувственного пробиться в сверхчувственное. Это не удалось сделать Гегелю. Поэтому человечество было отброшено назад.
     Что появился социализм без указания на что-либо духовное — это связано в определенной мере с чистейшим, благороднейшим, к чему могло подняться мышление нового времени. Во внутреннем ходе развития человечества содержится трудность для социалистического мышления подойти к духовному мышлению. Однако эта связь должна быть увидена, из этого будут почерпнуты силы спасения".
     "По-настоящему принимать философию Гегеля — значит желать ее продолжать. Она есть лишь этап в развитии XIX века". 189(8)