549. «Эти духи корней (гномы), я бы сказал, -- совершенно особый земляной народ. Для внешнего взгляда они невидимы, но тем более они видны в их действиях, ибо ни один корень не может возникнуть, если между ним и земным царством не будет посредничества через этих удивительных духов корней, которые минеральное Земли вводят в поток, вбирающий корни растений. Я, естественно, имею в виду лежащий здесь в основе духовный процесс. Эти духи корней -- они имеются повсюду в земном царстве, и они хорошо себя чувствуют в более или менее прозрачных или также ставших металлически прозрачными камнях и земле; но особенно хорошо они себя чувствуют -- ибо это их настоящее место, -- когда дело заключается в том, чтобы доставлять минеральное корням растений. Эти духи корней, они все внутренне наполнены такой духовностью, которую можно сравнить только с внутренней духовностью человеческого глаза, человеческого уха. Ибо духи корней в своей духовности представляют собой один только орган чувства. Они все состоят из одного только органа чувств, который в то же время является рассудком, который не только видит и слышит, но одновременно в этом видении и слышании понимает увиденное и услышанное, который повсюду не просто ощущает впечатления, но ощущает повсюду идеи.
     Мы можем также указать на род и способ, каким духи корней воспринимают идеи. Посмотрите, вот из Земли растет растение. Оно приходит в связь с внеземным мирозданием, и в определенные времена года особые течения, в некотором роде духовные течения сверху, от цветов, от плодов устремляются по растению к корням, устремляются в землю. И как мы подставляем глаз свету и видим, так духи корней обращают свои способности восприятия навстречу тому, что стекает по каплям с растения вниз, в землю. И то, что таким образом капает к ним, есть то, что свет посылает в цветы, что солнечное тепло посылает в растения, что воздух проделывает в листьях и даже то, что далекие звезды производят в облике растения. Растение собирает тайны мироздания, посылает их в почву, и гномы получают эти тайны мироздания из того, что духовно стекает к ним по каплям с растений. А когда -- в особенности осенью и зимой -- они в их странствиях сквозь руды и камни, проносят накапавшее к ним с растений, то благодаря этому они становятся теми существами внутри Земли, которые струят при своем движении идеи всего мироздания сквозь Землю. Мы смотрим в дали мира. Мир построен из мировых духов, является воплощением мировых идей, мирового духа. Гномы вбирают через растения -- являющиеся для них тем же, чем для нас являются лучи света, -- вбирают идеи мироздания и несут их в полном сознании внутрь Земли, от руды к руде, от камня к камню. ...
     Они полностью являются рассудком, все в них рассудок, но рассудок универсальный, который поэтому на человеческий рассудок смотрит снизу как на несовершенный. Почему, -- говорят они, -- люди не сунут носы в землю, подобно корням растений, и не дадут капать на них самим идеям, а еще размышляют о них? Им зачем-то нужна еще логика». «Гномы внутри земли являются носителями идей Универсума». Но само земное они ненавидят, поскольку оно создает для них опасность превратиться в лягушек. «Собственно говоря, внутри Земли они являются представителями внеземного, ибо они должны постоянно избегать срастания с земным, поскольку тогда они, как отдельные существа, примут облик из мира амфибий. И именно из этого, я бы сказал, чувства ненависти, из антипатии к земному обретают гномы силу выгонять из Земли растения.
     Они постоянно сталкиваются своей основной силой с земным, и этим столкновением задается направление росту растений. ... одной только своей собственной властью отрывают они растения от Земли и заставляют их расти вверх.
     И когда растение растет вверх, то оно входит в область гномов и из царства влажно-земного переходит в царство влажно-воздушного, а развиваясь далее в листьях, приходит к внешнему физическому облику. Но во всем том, что совершается в листьях, действуют, опятьтаки, другие существа, духи воды, элементарные духи водного элемента, которых, например, древнее инстинктивное ясновидение называло ундинами. Как гномы толпятся и ткут вокруг корней, так вблизи почвы с удовольствием стремят вверх то, что дали гномы ... существа ундин».
     Природа ундин иная, чем гномов. Они не представляют собой органа чувств. «Они, собственно, могут только отдаться тканию и распространению по всему космосу воздушно-влажного элемента; и поэтому они не такие ясные духи, как гномы. Они, собственно говоря, постоянно видят сны, и сон является для них их собственным обликом. Они не ненавидят так сильно Землю, как гномы, но они очень сенситивны в отношении земного. Они живут в эфирном элементе воды, она вся пронизана их движением, и они очень сенситивны по отношению к рыбам, ибо им угрожает опасность принять облик рыбы, который они временами и принимают, но тут же снова оставляют его и переходят к другой метаморфозе. Они видят во сне свое собственное бытие, и в снах собственного бытия они связывают и растворяют, связывают и разделяют материи воздуха, которые они таинственным образом вносят в листья и в то, что гномы выталкивают наверх. Все бы иссохло, если бы ундины не подступали со всех сторон в сновидческой сознательности к растению и не производили всего того, что они производят как -- это не назовешь иначе -- мировые химики. Ундины видят сны соединения и растворения материи. И это сновидение, в котором живет растение, это сновидение ундин, в котором растение растет от почвы кверху, оно и является мировым химиком, совершающим таинственное соединение и растворение субстанций, действующее, исходя от листа, в мире растений. Т. обр., мы можем сказать: ундины -- это химики растительного существа. Они видят сны о химии. В них содержится очень нежная духовность, пребывающая в том, чего касаются вода и воздух; ундины живут целиком во влажном элементе, но свою внутреннюю профессию они получают тогда, когда на какой-либо поверхности появляется вода, пусть это даже будет лишь капля. Ибо все их устремление состоит в том, чтобы уберечь себя от превращения в рыбу. Они хотят остаться в метаморфозе, в постоянной изменчивости, в которой они видят сны о звездах, о Солнце, о свете, о тепле; они становятся химиками, которые от листа ведут растение дальше в его формировании. ...
     Как гномы живут во влажно-земном, ундины -- во влажно-воздушном, так в воздушно-тепловом элементе живут те существа, которых древнее инстинктивное ясновидение назвало сильфами. ...Но они также проникают в свет, поскольку воздух повсюду пронизан светом, и восприимчивы к тонким, но большим движениям в воздушном круге. Когда весной или осенью вы видите стаю ласточек, вызывающих своим полетом колебания в воздухе, то происшедший от этого движения воздушный поток, вызванный каждой птицей, для сильфов становится слышимым. Мировая музыка раздается оттуда для сильфов. И если вы плывете на корабле, сопровождаемом чайками, то вызываемое движением чаек духовно звучит, и духовная музыка сопровождает корабль. ...
     Если сильфы вынуждены пронизывать воздух, лишенный птиц, то они как бы теряют самих себя». Сильфы не имеют своего чувства «я», им его дают птицы. «В том, что птицы вызывают в воздухе, пролетая в нем, сильфы находят свое «я». Но благодаря тому, что они воспламеняют свое «я» наивнешнейшим образом, они становятся носителями космической любви через воздушное пространство ...а также носителями желаний любви через Универсум». Гномы ненавидят амфибий, ундины чувствительны к рыбам, сильфы испытывают симпатию к птицам, но они воздерживаются становиться птицами, поскольку у них другие задачи. «Они имеют задачу в любви доносить свет растениям. И как ундины являются химиками, так сильфы являются носителями света для растений. Они пронизывают растение светом, они несут растению свет». И там оба вида деятельности соединяются. «Сильфы ткут, собственно, в растении прарастение из света и из химической работы ундин. А когда осенью растение вянет и все, что является физической материей, распадается, тогда формы растений стекают по каплям вниз и их воспринимают гномы, воспринимают то, что мир, Солнце (через сильфов), воздух (через ундин) обусловили в растении».
     «Вверху, пройдя сферу сильфов, растение приходит в сферу духов огня. И духи огня, являющиеся жителями тепло-светового, собирают тепло и несут его цветам растений.
     Ундины несут растениям действие химического эфира, сильфы -- светового эфира, духи огня -- теплового эфира. И семенная пыльца является своего рода маленькими воздушными корабликами, служащими духам огня для переноса тепла в семена. Тепло повсюду собирается с помощью тычиночных нитей, а с тычиночных нитей оно переносится на семена и завязи. И то, что образуется в завязи, -- это, в целом, мужское (материальная наука видит в этом женское, а в тычинках с пыльниками -- мужское), пришедшее из космоса. Завязь -- это не женское, а пыльцевой мешок с тычиночной нитью -- не мужское. В цветке вообще не происходит никакого оплодотворения, но там лишь подготовляется мужское семя. Что здесь действует как оплодотворение -- это есть то, что от духов огня в цветке является как взятое у мирового тепла мировое мужское семя, которое сводится с женским, происходящим от формы растения, которая, как я говорил, как идеальное стекает по каплям в земную почву и там покоится (как в материнском лоне). Для растения Земля -- это матерь, а небо -- отец, и все, что совершается во внеземном, для растения не является материнским лоном. Это колоссальное заблуждение, видеть материнский принцип растения в завязи; она есть мужское, извлекаемое духами огня из Универсума. Материнское приходит из камбия растения, образующегося между корой и древесиной и переносящего вниз идеальный облик растения. И то, что теперь возникает из взаимной деятельности гномов и духов огня, -- это есть оплодотворение. По сути говоря, гномы -- это акушеры размножения растений. Оплодотворение имеет место во время зимы под землей, когда семя приходит в Землю к обликам, которые гномы восприняли от деятельности сильфов и ундин; и эти облики могут подступить к оплодотворяющему семени. ...

     Оплодотворение растений происходит благодаря тому, что гномы берут от духов огня (саламандр) то, что они вносят в завязь на маленьких воздушных корабликах пыльцевого мешочка как концентрированное космическое тепло. Таковы духи огня, духи тепла». На конечной стадии плод, тепловой эфир, соединяется в виде семени в земле с жизнью.
     Гете возмущали высказывания ботаников, будто бы над цветочным лугом идет вечная свадьба. Это представлялось ему не соответствующим истине, хотя он исходил только из инстинкта.
     «Сильфы ощущают свою самость, свое «я», когда видят порхание птиц. Духи огня имеют его еще выше, в связи с миром бабочек и вообще всем миром насекомых. И духи огня особенно охотно идут по следам насекомых ради распределения тепла, ради конфигурации теплового эфира для плодозавязи, чтобы его, когда он должен низойти в землю, соединить с идеальным образом. Духи огня чувствуют себя внутренне родственными с миром бабочек и вообще со всем миром несекомых. Они повсюду следуют по следам насекомых, порхающих с цветка на цветок. И можно почувствовать... что каждое из таких насекомых обладает совершенно особенной аурой, не объяснимой исходя из самого насекомого (например, пчелы). ...ибо насекомое, пчела, сопровождается духом огня, который чувствует себя столь родственным с ней, что пчела для духовного взгляда находится в его ауре. ...Дух огня не только чувствует в присутствии насекомого свое «я», но он хочет целиком связаться с насекомым». Поэтому насекомые обладают силой одухотворять материю. Духи же огня, в свою очередь, устремляя в космос одухотворенную материю, с другой стороны, концентрируют огненное во внутреннем Земли, чтобы с помощью гномов пробудить духовные облики, просочившиеся туда от сильфов и ундин.
     «Над землей срастается вместе то, что является земной плотностью, земным магнетизмом, земной тяжестью; это срастание происходит, когда растение устремляется вверх к тому, что стремится в противоположном направлении как сила любви и жертвы. И в этом взаимодействии... когда оба эти стремления встречаются над земной поверхностью, развивается растительный мир -- внешнее выражение взаимодействия мировой любви, мировой жертвы, мировой тяжести и мирового магнетизма».230 (7)
     «Омела родственна с ундинами; она избегает гномов, изгоняет их. Ее сок проникает до существа корней, так что гномы изгоняются; проникает до существа цветов, так что изгоняются духи огня. Он действует как пронизанный светом химический элемент -- погружает астральное в эфирное, разрывает связь Я с физическим».
     «Когда гномы и ундины связывают себя с построением, то возникают паразиты.
     Когда сильфы и существа огня связывают себя с разрушением, то... творят яды. ...
     Беладонна образуется потому, что сильфы с любовью склоняются к плодам.Цианистый калий возникает потому, что существа огня склоняются к углероду, азоту и водороду.
     Миндаль для созревания нуждается в существах огня».Д.40, с. 24, 26

     358. "Кто уяснит себе структуру кантовского мировоззрения, как оно было здесь вкратце изложено, тот поймет его сильное влияние на современников и на потомство. Ибо оно не посягает ни на одно из представлений, которые в течение развития западной культуры запечатлелись в человеческой душе. Оно оставляет религиозному духу Бога, свободу и бессмертие. Оно удовлетворяет потребность познания, ограничив ему область, внутри которой, безусловно, признаются некоторые истины. Оно даже оставляет в силе мнение, будто бы человеческий рассудок вправе для объяснения живых существ пользоваться не только вечными железными законами природы, но и понятием цели, указывающей на преднамеренный порядок во Вселенной. Но какой ценой достиг всего этого Кант? Он перенес всю природу в человеческий дух и ее законы сделал законами этого духа. Он совершенно изгнал из природы высший миропорядок и утвердил ее на чисто нравственной основе. Он провел резкую границу между органическим и неорганическим царствами; первое он объяснил по чисто механическим, строго необходимым законам; второе — по целесообразным идеям. Наконец, он совершенно вырвал царство прекрасного и искусство из связи с остальной действительностью".
     "Развитие новейших мировоззрений вынуждает к тому, чтобы в самосознающем "я" найти мысль, ощущаемую как живую. Этого не сделал Кант, но это сделал Гете.
     Противоположностью кантовского понимания мира во всех существенных вопросах является гетевское.
     ... Для Канта вся природа — в человеческом духе; для Гете весь человеческий дух — в природе, ибо сама природа есть дух. ... Основное заблуждение Канта, говорит Гете, заключается в том, что он: "рассматривает субъективную возможность как объект, а ту точку, где субъективное и объективное совпадают, он неправильно разделяет". Гете придерживается того мнения, что в субъективной человеческой способности познания высказывается не только дух как таковой, но что сама духовная природа создала в человеке орган, при помощи которого она вскрывает свои тайны. Человек вовсе не говорит о природе; сама природа высказывается о себе в человеке".
     "Гете думал, что вечные законы, по которым действует природа, раскрываются в человеческом духе, но для него они, тем не менее, являлись не субъективными законами духа, а объективными законами самого природного порядка. Поэтому он не мог также сочувствовать Шиллеру, когда тот воздвиг стену между царством, природной необходимости и царством свободы. Он так высказывается об этом в статье "Знакомство с Шиллером": "Он с радостью воспринял в себя кантовскую философию, которая столь высоко поднимает субъект и, вместе с тем, сужает его; он развил то необычное, что природа вложила в его существо, но в наивысшем чувстве свободы и самоопределения он оказался неблагодарным по отношению к великой матери, которая, разумеется, отнеслась к нему не как мачеха. Вместо того, чтобы рассматривать ее как самостоятельную, живую, закономерно производящую, начиная от самого низшего до самого высокого, он принимал ее как некие эмпирические, естественные проявления человека". А в статье "Воздействия новейшей философии" он выражает эту свою противоположность Шиллеру в следующих словах: "Он проповедовал евангелие свободы, я же не хотел допустить умаления прав природы". В Шиллере жило нечто от кантовского мировоззрения".
     "В пра-растении Гете постиг идею, при помощи которой можно до бесконечности изобретать растения... Это приближает его к нахождению в самосознающем "я" не только воспринимаемой, мыслимой, но живой идеи. Самосознающее "я" переживает в себе царство, принадлежащее ему самому так же, как и внешнему миру, ибо его образы проявляются как отражения творческих сил. Тем самым для самосознающего "я" было найдено то, что выявило его как действительное существо. Гете развил такое представление, при помощи которого самосознающее "я" может почувствовать себя одушевленным, ибо оно чувствует себя единым с творческими природными существами. Новейшие мировоззрения стремились разрешить загадку самосознающего "я"; Гете переносит в это "я" живую идею и, благодаря этой живущей в нем жизненной силе, само "я" проявляется как полная силы действительность. Греческая идея близка к образу; она рассматривается как образ. Идея новейшего времени должна быть близка самой жизни, существу жизни; она переживается. И Гете знал, что существует подобное переживание идеи. В самосознающем "я" он чувствовал дыхание живой идеи".
     У Гете строго целостное мировоззрение: он хочет прийти к такой единой точке Зрения, с которой вся Вселенная раскрывает свою закономерность, "начиная с кирпича, падающего с крыши, .до сверкающего молнией духа, который тебе открывается и который ты сообщаешь". Ибо "все действия, какого бы рода они ни были, которые мы замечаем, в опыте связаны между собой, переходят одно в другое"." 18(6)

     543. "Гете выработал в себе представление о пластически-идеальной форме, которая открывается духу, когда он созерцает многообразие растительных видов, оставаясь чутким к их сходству. Шиллер рассмотрел эту форму, которая должна жить не в отдельных, а во всех растениях, и сказал, покачав головой: "это не опыт, это идея!" Словно из какого-то чуждого мира донеслись до Гете эти слова. Он вполне сознавал, что к своей символической форме пришел благодаря тому же роду наивного восприятия, которое создает представление о вещах, доступных зрению и осязанию. Его символическое или пра-растение представлялось ему столь же объективным существом, как и отдельные растения. Он был обязан этим не произвольным спекуляциям, а непредвзятому наблюдению. Поэтому он не нашел ничего лучшего для ответа Шиллеру, как следующие слова: "это может доставить мне большое удовольствие, если, не ведая о том, я имею идеи, кои могу даже видеть глазами". И он был глубоко опечален, когда Шиллер сказал: "как можно когда-либо произвести опыт. который был бы подобен идеям. Ведь в том и состоит особенность последних, что они никогда не совпадают с опытом"".

     572. "Нельзя понять отношение Гете к естественной науке, если просто сосредоточить внимание на сделанных им отдельных открытиях. Лейтмотивом этого отношения мне представляются его слова из письма из Италии от 18 августа 1787 года, адресованного Кнебелю: "После всего того, что здесь, под Неаполем, в Сицилии я увидел из растительного царства и рыб, я охотно, будь я на десять лет помоложе, попытался бы совершить путешествие в Индию. Не для того, что бы открывать нечто новое, а для того, чтобы осмотреть открытое моим методом"."
     "Гете имел глубочайшее убеждение в том, что в растении, в животном можно созерцать нечто такое, что недоступно простому чувственному наблюдению. Все, что открывается физическому глазу в организме, представлялось Гете лишь следствием действующих в живом единстве взаимопроникающих законов формообразования, видимых только духовному оку. И он описывает то, что является его духовному взору в растении и животном. Только тот может следовать его идее о существе организма, кто, подобно ему, способен к духовному созерцанию. А те, кто остановливаются на том, что сообщают чувства и эксперимент, не смогут понять Гете".
     "Начав самостоятельно углубляться в явления природы, Гете поставил в центр своего внимания прежде всего понятие жизни. В одном письме страссбургского периода от 14 июля 1770 года он писал о бабочке: "Бедное создание бьется в сетке, отрясая прекрасные цвета с крылышек. И если она будет поймана невредимой и затем пришпилена замертво, то ведь труп ее не составляет целого животного, ибо к нему относится еще нечто, еще одна главная часть, а именно — главнейшая часть при всех прочих равных условиях: жизнь".
     "Это важно иметь в виду, что в начале своих ботанических исследований Гете занимался низшими формами растений. Ибо впоследствии, концептуализируя свою идею прарастения. Гете имел в виду только высшие растения. Это свидетельствует, следовательно, не о том, что область низших растительных форм была ему чужда, а только о том, что на высших растительных формах он надеялся с наибольшей отчетливостью высветлить тайны природы растений. Он хотел найти идею природы там, где она проступала с наибольшей ясностью, и затем шел от совершеннейшего к менее совершенному с тем, чтобы объяснить последнее, исходя из первого. Он был далек от того, чтобы общие закономерности выводить из простейшего; но он созерцал одним взглядом эти закономерности как целое и затем объяснял все простое и несовершенное как одностороннее образование общих законов и совершенства. Ведь если природа после многочисленных растительных форм способна создать еще одну форму, в коей содержатся все остальные, то в таком случае пред духом открывается возможность во время наблюдения этой совершенной формы непосредственно созерцать тайну формирования растений, а затем наблюдаемое в совершенном можно применить и к несовершенному. Наоборот поступает естествоиспытатель, рассматривающий совершенное только как сумму простых процессов. Совершенное он выводит из простого".
     "Гете избрал такой путь к объяснению явлений жизни, который совершенно отличался от привычных путей естествоиспытателей. Последние разделялись на две партии. Имелись защитники некой действующей в органических существах жизненной силы, представляющей собой высшую, по отношению к другим естественным силам, форму могущества. Подобно тому, как имеются сила тяжести, химическое притяжение и отталкивание, магнетизм и т.п., так должна существовать и жизненная сила, которая приводит вещества организма в такое взаимодействие, что они могут удерживаться, расти, питаться и размножаться. Естествоиспытатели, придерживающиеся этого мнения, говорили: в организме действуют те же силы, что и во всей природе; но они действуют не как в безжизненной машине. Они как бы улавливаются жизненной силой и возносятся на более высокую ступень действия. Сторонники такого подхода противостояли другим естествоиспытателям, полагавшим, что в организме нет никакой особенной жизненной силы, что жизненные явления можно разложить на составляющие их сложные химические и физические процессы и рассматривать организм по аналогии с машиной, как совокупность неорганических взаимодействий. Первый подход известен под именем витализма, второй подход — механистический. Оба были враждебны гетевскому мировоззрению. Что в организме деятельно еще нечто другое, кроме сил неорганической природы, — это казалось ему очевидным. Но он не мог признать удовлетворительным механистическое объяснение жизненных явлений. Столь же безнадежной казалась ему попытка объяснить действия в организме посредством особенной жизненной силы. Гете был убежден, что нельзя рассматривать жизненные процессы тем же способом, который применяется при изучении неорганической природы. Кто приходит к признанию некой жизненной силы, тот понимает, что органические действия не механические, но, вместо с тем, это препятствует ему образовать иной способ воззрения, соответствующий познанию органического".
     "Виталист ищет убежища в бессодержательном понятии жизненной силы, ибо он вообще не видит того, чего не могут воспринять его чувства. Гете представляет себе чувственное пронизанным сверхчувственным, подобно поверхности, окрашенной цветом.
     Сторонники механицизма придерживались взгляда, что однажды может удастся образовать живую субстанцию из искусственных неорганических материалов. Они рассуждали так: еще в недавние времена говорилось о наличии жизненной силы, творящей субстанции организма, так что создание искусственных материалов не представлялось возможным. Но сегодня стало возможно создание таких субстанций в лабораторных условиях, и потому вероятна возможность из углекислоты, аммиака, воды и солей изготовить живой белок, составляющий основную субстанцию простейших организмов. Затем механицисты делали вывод о том, что жизнь есть не более, чем простая комбинация неорганических процессов, и что организм является лишь машиной, возникшей естественным путем.
     С точки зрения гетевского мировоззрения на это можно возразить: механицисты говорят о веществе и силах в такой манере, которая исключает какую бы то ни было проверку опытом. И изъясняться подобным способом стало столь привычным, что такие понятия выросли в серьезное препятствие для чистых высказываний опыта".
     "В чашечке стягивается растительный облик; в венчике (кроне) цветка расширяется он вновь. Затем следует новое стягивание в пыльнике и пестике, органе размножения. Сила образования развивается в предшествующие периоды роста в одинаковых органах как стремление повторить основную форму. Эта самая сила на ступени стягивания разделяется на два органа. Разделенное стремится вновь обрести друг друга. Это и происходит в процессе оплодотворения. Имеющаяся в пыльнике мужская цветочная пыльца соединяется с женской субстанцией пестика, затем образуется семя нового растения. Гете называл оплодотворение духовным соустием, усматривая в нем лишь измененную форму процесса, который происходит в развитии от узла к узлу. "Во всех телах, — пишет он, — которые мы называем живыми, можно заметить силу, порождающую себе подобное. Если мы разделим ее, то будем именовать названиями обоих полов". От узла к узлу производит растение себе подобное. Ибо узел и лист суть простейшая форма прарастения. В этой форме выступает производство роста. Поскольку сила воспроизведения распределяется на два органа, то говорят о двух полах. Таким образом Гете пытался сблизить друг с другом понятия роста и рождения. На стадии образования плода растение достигает последней ступени своего раскрытия; в семени оно вновь свертывается. В этих шести шагах совершает природа некоторый круг развития растения и начинает весь процесс сначала. В семени Гете усматривал измененную форму глазка, которая развилась в чашелистике. Побеги, боковые ветви развиваются из глазков; они представляют собой законченные растения, предпочитающие материнское растение земной почве. Представление об основном органе постепенно, как бы под руководством "духовного вождя", преобразующемся от семени до плода, есть идея прарастения. Словно для того, чтобы сделать доступной чувственному восприятию способность основного органа к преобразованию, природа при некоторых условиях позволяет на определенной ступени развития возникнуть на месте того органа, который образовался бы в ходе нормального процесса роста, другому органу. Например, у махровых маков на месте пыльников выступают лепестки цветка. Орган, который по идее определен быть пыльником, становится лепестком. В органе, который в нормальном процессе развития растения имеет определенную форму, содержится также возможность иного формообразования.
     В качестве иллюстрации своей идеи Гете рассматривает briofillum calicinum (разновидность мха), своеобразное растение, произрастающее на Молуккских островах и завезенное оттуда в Европу. Из надрезов на жирных листьях этого растения развивались свежие растеньица. Гете полагает, что в этом процессе чувственно-наглядно представлено, как в листке покоится идея целого растения.
     Кто способен образовать в себе представление прарастения и сохранить его столь подвижным, что оно мыслится во всевозможных формах, тот может с его помощью объяснить все формообразования в растительном царстве. Он сможет определить развитие отдельных растений; но он сможет также заключить, что все их роды, виды и вариации восходят к единому праобразу. Это воззрение сложилось у Гете в Италии и излагается им в его работе "Попытка объяснить метаморфозу растений" (1790)". 6(7)
     "Отличие Гете от Линнея в подходе к познанию природы состояло в том, что Гете искал творящие власти, приводящие к бытию многочисленные формы жизни, непосредственно в природе, а Линней полагал их пребывающими вне природы". Поэтому Гете стремился углубиться в природу до созерцания творящего существа, тогда как Линней довольствовался изучением различий сотворенного и верил, что это различие заложено в основу мудрого мирового плана. ... Всеобщий образец растений, по его мнению, пребывает не внутри, а вне природы, в мысли творения. А что находится вне природы, не может быть предметом изучения". Д. 46, с. 14

     573. "В живом организме развитие одного из другого, переход состояний друг в друга не является готовым, завершенным бытием отдельностей, но постоянным становлением. В развитии эта обусловленность каждого отдельного члена целым имеет место в той мере, в какой все органы построены на основе одной и той же исходной формы. 17 мая 1787 г. Гете так описал эту мысль Гердеру: "Мне стало ясно, что в том органе растений, который мы обычно называем листом, сокрыт истинный Протей, который таится и может открыться во всех обликах. Все растение сверху донизу — лишь только лист, столь неразрывно связанный с будущим семенем, что одно не мыслимо без другого".
     "Гете имел в виду комплекс законов образования, которые организуют растение, делают из него то, чем оно является и благодаря чему у определенного объекта природы мы приходим к мысли: это растение. И это есть прарастение. Как таковое, оно идеально, утверждается лишь в мыслях; но оно обретает облик, оно обретает определенную форму, величину, цвет, число органов и т.д. Этот внешний облик не стабилен, он может претерпевать бесконечные изменения, которые, однако, все сообразны тому комплексу законов образования и с необходимостью следуют из него. Если человек постиг тот закон образования, тот праобраз растения, то он закрепил в идее то, что лежит в основе природы каждого отдельного экземпляра растения, из чего этот экземпляр растения возникает как следствие. Гете писал 17 мая 1787 г. Гердеру:
     "Далее хочу доверительно сообщить тебе, что я совсем близко подошел ... к тайне происхождения растений, и что это есть нечто наипростейшее из всего, что только можно себе представить. Прарастение — это удивительнейшее творение мира, которому может позавидовать сама природа. С этой мыслью и с ключом к ней можно до бесконечности изобретать растения, которые вполне могли бы существовать, т.е. хотя они и не существуют, но все же могли бы существовать с внутренней истинностью и необходимостью. Это закон применим и ко всему остальному живому". 1(2)

     575. "Органические формы, пребывающие в определенном жизненном элементе, обусловлены природой самого этого элемента. Если некая органическая форма из единого жизненного элемента перейдет в другой, то она должна будет также измениться и сама. Это действительно могло бы происходить в ряде случаев, коль скоро лежащий в подосновах праорганизм обладает способностью осуществлять бесчисленные формы. Но преобразование одной формы в другую, указывает Гете, следует представлять себе не так, что внешние обстоятельства непосредственно преобразуют форму, а так, что они становятся побуждением к превращению внутренней сущности. Изменившиеся условия жизни побуждают органическую форму изменяться в соответствии с внутренними законами. Опосредованно, а не непосредственно воздействуют внешние влияния на живое существо. Неисчислимые жизненные формы по идее содержатся в прарастении и праживотном; фактическая экзистенция становится уделом тех из них, на которые внешние влияния воздействуют как стимул".
     "Мысль о действительном кровном родстве всех органических форм естественно вытекает из мировоззрения Гете. Он мог бы выразить ее в более совершенной форме сразу после концептуализации своих идей о праживотном и прарастении. Но он высказал эту мысль весьма сдержанно и даже туманно. В статье "Попытка общего сравнительного изучения", написанной вскоре после "Метаморфозы растений", можно прочесть следующее: "Итак, это достойно природы, что она пользуется всегда теми же самыми средствами, творя какое-либо создание и вскармливая его. Двигаясь по этому пути и рассматривая неорганизованное, недетерминированные элементы лишь как растворяющее вещество организованного существа, поднимемся затем в рассмотрении и взглянем снова на организованный мир как на взаимосвязь многих элементов. Все растительное царство, например, опять-таки предстанет перед нами как некое огромное море, столь же необходимое для обусловленной экзистенции насекомых, как мировое море и реки необходимы для обусловленной экзистенции рыб. И мы увидим, что неисчислимое количество живых созданий рождается и питается в этом растительном океане; да, наконец, и весь животный мир предстанет, опять-таки, лишь как один великий элемент, где один род не возникает, а содержится в другом и благодаря другому"."
     "Гете рассматривал Сент-Илера как товарища по умонастроению, о чем он писал Эккерману 2 августа 1830 года: "Теперь Жоффруа де Сент-Илер решительно перешел на нашу сторону, а вместе с ним все его ученики и сторонники во Франции. Это событие имеет для меня совершенно невероятную ценность, и я ликую с полным основанием ввиду окончательной победы дела, коему я посвятил свою жизнь и которое преимущественно является моим". Сент-Илер пользовался тем же способом мышления, что и Гете. Он хотел в опыте с его чувственным многообразием схватить также и идею единства. Кювье придерживался многообразия, отдельного, так как из своего рассмотрения исключал идею. У Сент-Илера было верное ощущение отношения чувственного к идее, которое отсутствовало у Кювье. Поэтому он характеризовал всеобъемлющий принцип Сент-Илера как самонадеянный и даже как подчиненный".
     "По мысли Мартиуса, рост растения отмечен господством двух тенденций: стремление к вертикальному направлению овладевает корнями и стеблем, и в это направление вчленяется спиральная линия, образующая лиственные органы. Гете ухватился за эту идею и связал ее со своим представлением о метаморфозе. Он написал длинную статью, в которой сопоставил все свои опыты в растительном мире, которые могли бы указать на наличие этих двух тенденций. Думая о том, что ему следует включить эти тенденции в свою идею метаморфозы, Гете писал: "Это следует признать: в вегетации господствует общая спиральная тенденция, благодаря чему в связи с вертикальным стремлением всего строения каждое образование растения исполнено по закону метаморфозы". Наличие спиралевидных сосудов в отдельных растительных органах Гете расценил как доказательство того, что спиральная тенденция радикально господствует в жизни растения. "Ничто так не присуще природе, — утверждает он, — как то, что она нечто, содержащееся в целом лишь как намерение, вводит в действие через уникальное"."
     Фердинанд Кон заметил по этому поводу: "Если бы Гете дожил до Дарвина! Как бы он обрадовал человека, который с помощью строгого индуктивного метода умел находить ясные и убедительные доказательства своих идей. Дарвин полагал, что почти у всех растительных органов имеется тенденция к винтообразным движениям во время своего роста, которую он называл круговой мутацией".
     "Поскольку речь идет о происхождении одного органического вида из другого, наблюдения Гете совпадают с наблюдениями Дарвина. Однако гетевские идеи вторгаются в существо органического глубже, чем современный дарвинизм, убежденный в отсутствии заложенных в органическом внутренних движущих сил, которые Гете представлял в чувственно-сверхчувственных образах. Более того, дарвинизм даже отказывает Гете в справедливости его концепции действительного преобразования органов и организмов. Юлиус Захе отвергает гетевскую мысль со следующими словами: "Он переносит субъективно-рассудочные абстракции на сам объект, приписывая оному метаморфоз, который имеет место лишь в нашем понятии". Согласно такому подходу, Гете не должен был делать ничего иного, как только подвести чашелистик, лепесток, пестик, цветок и т.п. под общее понятие листа. ... Такое воззрение проистекает из фанатизма фактов, который не замечает, что идеи являются столь же объективной принадлежностью вещей, как и то, что открывается чувственному восприятию. По мысли Гете, о преобразовании одного органа в другой можно говорить лишь тогда, когда оба они, помимо открывающегося во внешнем явлении, содержат еще нечто, общее обоим. Это чувственно-сверхчувственная форма. Пыльник какой-либо предлежащей растительной формы можно характеризовать как преосуществление листа ее предка, только если в обоих живет чувственно-сверхчувственная форма. Если бы дело представлялось так просто, что на месте листа растительного предка образовался пыльник, то тогда речь следовало бы вести не о преобразовании, а о том, что на месте одного органа выступил другой". 6(7)

     577. Если бы Гете спросили, не видит ли он в конкретном животном или растении осуществленным его тип или праформу, то он энергично ответил бы нет. "Тип вообще не находят осуществленным во внешнем мире, но он восходит внутри нас как идея, когда мы рассматриваем всеобщее живых существ". В этом отношении дарвинизм отстал от Гете. Это научное течение находит, что органические формы проеобразуются из одной в другую за счет приспособления и борьбы за существование.
     Под прарастением Гете понимает "существо, которое не может присутствовать в нашем духе, если он пассивно обращен к внешнему миру".
     "Естественнонаучные взгляды Гете покоятся на идеалистических результатах исследований, которые (в свою очередь) покоятся на эмпирическом базисе. Тип является таким идеалистическим результатом исследования". 30, с.75,272,284

     586. "Хотя гетевское мировоззрение и гегелевская философия полностью соответствуют друг другу, но было бы большим заблуждением давать одинаковую оценку мыслительным достижениям Гете и Гегеля. Оба пользовались одинаковыми способами представления. Оба отклоняли самонаблюдение. Однако Гете распространил свою рефлексию на те области, где недостаток восприятия не приносил вреда. Он также не видел мира идей как (объекта) восприятия; но он все-таки жил в мире идей и дал ему проникнуть в свои наблюдения. Подобно Гете, Гегель не имел мира идей в восприятии, но созерцал его как индивидуальное духо-бытие; он установил свою рефлексию как раз над миром идей. Отсюда по многим направлениям пошли заблуждения и аберрации. Обрати он свои наблюдения на природу, они оказались бы столь же полноценными, как и наблюдения Гете. Но если бы Гете попытался соорудить философское мыслительное здание, ему вскоре пришлось бы утратить уверенное видение истинной действительности, которым он руководствовался в своих рассмотрениях природы".
     "Гетевское рассмотрение мира доходит только до определенной границы. Он наблюдал световые и цветовые явления и проник к прафеномену; он хотел разобраться в многообразии растительного мира и пришел к своему чувственно-сверхчувственному прарастению. От прафеномена или прарастения он не поднялся к высшим принципам объяснения. Это он предоставил философам. Он был удовлетворен уже тем, что "находится на такой эмпирической высоте, откуда, глядя назад, можно наблюдать опыт на всех его стадиях, а впереди — царство теории, в которое нельзя войти, но заглянуть все-таки можно". В рассмотрении действительного Гете идет столь далеко, пока навстречу ему не выступят идеи. В какой взаимосвязи по отношению друг к другу находятся идеи, как внутри идеального одно происходит из другого, — это задачи, которые только начинаются на той эмпирической высоте, на которой остался стоять Гете. "Идея вечна и единственна", — думал он. "Что мы нуждаемся в множественности — это не приносит пользы. Все, что мы обнаруживаем, и о чем можем говорить, суть только манифестации Идеи". Однако, когда идея выступает в явлении как множество отдельных идей (например, идея растения, идея животного)... мы должны свести их к некой основной форме, подобно тому, как растение сводится к листу. Также и отдельные идеи различаются только в явлении, тогда как в своей подлинной сущности они идентичны. Это так согласуется с духом гетевского мировоззрения — говорить о метаморфозе идей как о метаморфозе растений. Философом, пытавшимся представить эту метаморфозу идей, был Гегель. Благодаря этому он является философом гетевского мировоззрения. Исходит он из простейшей идеи — чистого "бытия", в котором полностью утаен настоящий облик мировых явлений. Богатое содержание этого понятия становится бескровной абстракцией. Можно бы упрекнуть Гегеля в том, что он из чистого "бытия" выводит все содержание мира идей. Но, "по идее", чистое бытие содержит в себе весь мир идей, подобно тому, как лист, по идее, содержит целое растение. Гегель прослеживает метаморфозу идей от чистого абстрактного бытия вплоть до той ступени, где идея становится непосредственно действительным явлением. Эту высочайшую ступень он усматривает в явлении самой философии. Ибо деятельные в мире идеи предстают в философии в своем первозданном облике. Выражаясь в гетевском стиле, можно было бы сказать примерно следующее: Философия есть идея в ее величайшем распространении; чистое бытие есть идея в ее крайнем стягивании. Тот факт, что Гегель усматривал в философии совершеннейшую метаморфозу идеи, свидетельствует о том, что от истинного самонаблюдения он отстоял так же далеко, как и Гете. Некоторая вещь достигает своей высшей метаморфозы тогда, когда в восприятии, в непосредственной жизни вырабатывает свое полное содержание. Однако философия содержит идейное содержание мира не в форме жизни, а в форме мыслей. Живая идея, идея как восприятие есть достояние одного лишь человеческого самонаблюдения. Философия Гегеля ни в коем случае не является мировоззрением свободы, ибо содержание мира в его высочайшей форме она ищет не на основе человеческой личности. А на этой основе всякое содержание является совершенно индивидуальным. Не этого индивидуального искал Гегель, а всеобщего, родового. Поэтому он перенес источник нравственного во внеположенный человеческому индивиду миропорядок, который должен содержать нравственные идеи. Человек, таким образом, не может иметь собственной моральной цели и должен поэтому почерпнуть ее в нравственном мировом порядке. Отдельное, индивидуальное представлялось Гегелю именно дурным, когда оно настаивало на своей обособленности. Только в лоне целого обретает оно свою ценность. Макс Штирнер усмотрел в этом умонастроение буржуазии: "и ее поэт Гете, и философ ее Гегель сознательно прославляли зависимость субъекта от объекта, и послушание перед объективным миром..." Здесь опять-таки появляется другой односторонний способ представления. Гегелю, как и Гете, недоставало созерцания свободы, так как оба они обошлись без прозрения во внутреннейшее существо мира идей. Гегель чувствовал себя философом совершенно гетевского мировоззрения. Он писал ему 20 февраля 1821 года: "Простое и абстрактное, которое Вы так удачно называете прафеноменом, ставите Вы на вершину, затем указываете на конкретные явления, как на возникающие благодаря присоединению дальнейших способов влияния и обстоятельств и управляете целым процессом так, чтобы эта последовательность от простых условий простиралась к сложносоставному, чтобы запутанное, будучи ранжированным таким образом, явилось бы, благодаря этой декомпозиции, во всей своей ясности. Проследите прафеномен, освободив его от случайных для него обстоятельств — чтобы абстрактно, как мы это называем, схватить его, — я почитаю это делом великого духовного чувства природы, кроме того вся процедура имеет большое значение для настоящей научности познания на этой ниве..." 6(12)

     667. "Идеальное единство выводит из себя ряд чувственных органов во временной последовательности и в пространственном, рядоположенном бытии, и совершенно определенным образом замыкается от остальной природы. ... Это означает, что сущность органического можно понять только в его становлении, в его развитии. Неорганическое тело ограничено, жестко приводится в движение только извне, а внутренне оно неподвижно. Организм содержит беспокойство в себе, постоянно преображает себя изнутри, образует себя в метаморфозах. К этому относится следующее изречение Гете: "Разум обращен на становящееся, рассудок — на ставшее; первого не заботит: для чего? Второй не спрашивает: откуда? — Разум радуется развитию: он желает удержать все, чтобы смочь этим воспользоваться"; и: "разум господствует только над живым; ставший мир, которым занимается геогнозия, — мертв" ("Изречения в прозе")".
     "Все чувственные отношения в живом существе не являются следствием других чувственно-воспринимаемых отношений, как это имеет место в неорганической природе. Все чувственные качества являются здесь скорее следствием иных качеств, которые чувственно более не воспринимаемы. Они являются как следствие парящего над чувственными процессами высшего единства. Облик корня обусловливает ствол, а этот, в свою очередь, — листья и т.д.; но все эти формы обусловлены стоящей над ними, не проявляющейся чувственно формой; хотя все они присутствуют здесь, но один для другого, а не благодаря друг другу. Они не обусловливают один другого, а сами обусловлены чем-то другим... Мы должны выйти из чувственного мира. Наблюдения больше не достаточно, мы должны единство постичь понятийно, если хотим объяснить явление". 1(4)

     669. "Значительное в метаморфозе растений состоит не в открытии отдельных фактов, что лист, чашечка, крона и т.д. являются идентичными органами, но в грандиозном мыслительном построении живого целого, действующих один сквозь другой законов образования, исходящих из этого целого, которое определяет из себя отдельности, отдельные ступени развития". 1(I)

     670. "Что это за законы образования, которые все воздействуют на один формопринцип, а получается один раз лист стебля, другой раз лепесток чашечки? ... Причину этого Гете видит в попеременном раскрытии и закрытии. Когда энтелехия, действующая как принцип растительной жизни, выступает в бытии из одной точки, то она манифестирует себя пространственно, строющие силы действуют в пространстве.

Она рождает органы определенной пространственной формы. Только концентрируются эти силы либо устремляясь в одну точку ... либо расширяясь... В течение всей жизни растения сменяются три расширения и три сжатия. ... Сначала все растение, в отношении своих возможностей, покоится в стянутом в одну точку семени (а). Из него оно выступает и разворачивается вширь, распространяется в образовании листьев (с). Образующие силы отталкиваются все больше, поэтому нижние листья еще неразвитые, компактные (сс'); чем дальше вверх, тем больше жилковатости, зубчатости. Что ранее тесно располагалось одно над другим, теперь расходится (листья д и е). Что прежде находилось в промежуточном пространстве (зз') выступает в образовании чашечки (ф) в точке на стебле (в). Чашечка образует второе стягивание. В цветочной кроне снова наступает расширение, распространение. Лепестки цветка (г) в сравнении с лепестками чашечки тоньше, нежнее; это может произойти от меньшей интенсивности действия в одной точке, т.е. при большей экстенсивности образующих сил. В органах пола (пыльники — х и пестик — и) выступает следующее стягивание, после чего в образовании плода (к) наступает новое расширение. В выходящих из плода семенах (а) все растение снова является стянутым в одну точку".
     "Разница между почкой и семенем состоит лишь в том, что последнее развивается непосредственно в земле, в почве, тогда как первая образуется на растении. Семя — это экземпляр растения более высокого рода или, если хотите, весь круг растениеобразования. С каждой почкой растение как бы начинает новую стадию своей жизни, оно регенерируется, концентрирует силы, чтобы развернуть их по-новому. Образование почки или бутона является перерывом в вегетации. Растение может стянуться в почку, если условия для жизни оказываются неподходящими, и ждать. Прекращение вегетации зимой основывается на этом".
     "Чувственное родство является лишь следствием идеального родства, а не наоборот". Пыльник был некогда листом, но не по этой причине они родственны. — В силу идеального родства они явились однажды как лист, другой раз как пыльник. Идентичное по своей идее является в идентичном образовании. 1(4)

     672. "Из семени растение развивает первые органы, семядоли, после чего оно в большей или меньшей степени возвращает земле свои покровы и укрепляет в почве свой корень" И далее в ходе роста импульс следует за импульсом, узелок вяжется за узелком и на каждом узелке находится лист. Листья являются в различных формах. Нижние еще просты, а верхние украшены различными узорчатыми окаймлениями, составлены из множества листочков. Прарастение на этой ступени развития своего чувственно-сверхчувственного содержания развертывается как внешнее чувственное явление. Гете представлял себе, что своим прогрессирующим образованием и совершенством листья обязаны свету и воздуху". 6(7)

     673. Если мы возьмем растение, говорил Гете, и рассмотрим лист внизу, на стебле (зеленое) и вверху — лепесток цветка (красное), то "это не два разных листа, а только один лист в различных обличьях. Однажды сила действует внизу; там она действует так, что главным образом исходит из земли. Растения притягивают силы из Земли, всасывают их вверх, и лист должен расти под влиянием земных сил, расти зеленым. Когда растение растет далее (фиолетовое), подходит Солнце и освещает его все сильней и сильней. Солнце перевешивает, и тот же самый импульс растет к Солнцу и становится красным". Временами человек бывает бледен от зависти, временами краснеет от гнева, один и тот же человек, — так говорил Гете. И как нет в данном случае двух людей, так нет двух листов . "Тычинки — это тот же самый лист". Все растение есть лист. Но этого не следует брать телесно. Это дух, живущий в царстве растений. И мы можем пойти еще дальше. Возьмем растение, поставленное в такие природные условия, что у него совсем нет времени развивать корень, листья, все это в нем растет ужасно быстро и вынуждено развиваться неотчетливо: тогда мы получаем губку, гриб. 216(7)

     676. "У растения в каждом органе содержится все растение, а жизненный принцип нигде не существует как определенный центр; идентичность органов состоит в образовании согласно одному закону. У животного каждый орган как бы является из того центра, сообразно которому, как центру существа, построены все органы. Облик животного является основой для его внешнего бытия, но определен изнутри. ... Внешние влияния действенны в пределах определенных границ, но образование обусловлено внутренней природой типа, а не механическим воздействием извне. Приспособление, таким образом, не может идти так далеко, чтобы весь организм явился продуктом внешнего мира. Его образование заключено в границы".
     "Эти границы не расширит ни один Бог, их почитает природа;
     Ибо лишь в ограниченном стало возможным совершенное". (Гете) .
     Расчленяясь во множество систем органов, доходящих до определенной степени образования, животное получает возможность проходить разного рода развитие; и таким образом из праживотного возникли виды и роды животных. При этом, конечно, играло свою роль и приспособление, и борьба за существование. Но они не были определяющими, а лишь служили побуждением к изменениям в органах. "Всякий более высокий индивидуум потому становится более совершенным, что благодаря благоприятному влиянию своего окружения он не испытал помех в свободном развитии сообразно своей внутренней природе. Если же, по причине различных воздействий, индивидуум вынужден остаться на более низкой ступени, то к явлению приходит лишь часть его сил, и тогда его целое представляет собой лишь часть целого, более совершенного индивидуума. Так является высший организм в своем развитии составленным из низших; или низшие являются в своем развитии как части высших. Поэтому мы должны в развитии высших животных снова разглядеть всех низших (основной биогенетический закон)". 1(4)

     678. "Прарыбы, или селахиры, обладают такими черепными костями и мозгом, которые отчетливо указывают на последнее звено спинного хребта и позвоночника. Правда, в образование их головы влилось больше позвонков (по меньшей мере девять), чем полагал Гете. Эта ошибка в числе позвонков, а также тот факт, что в эмбриональном состоянии череп высших животных лишен каких бы то ни было признаков своего позвоночного происхождения, но развивается из простого хрящевидного пузыря, — все это снижает ценность гетевской идеи о преобразовании позвоночника и спинного хребта. Предполагается, что череп возник из позвонков. Но отвергается, что кости черепа в той форме, в которой он выступает у высших животных, являются преобразованными позвонками. Говорят, что совершенное слияние позвонков произошло в хрящевидном пузыре, в котором первоначальная позвоночная структура полностью исчезла. Из этой хрящеобразной капсулы образовались затем костные формы высших животных. Эти формы не созданы по прообразу позвонка, но образованы в соответствии с задачей, которую им надлежит выполнять в развитой голове. Поэтому в поисках удовлетворительного объяснения для каких-либо форм черепных гостей следует ставить вопрос не о том, как преобразуется позвонок, чтобы стать черепной костью, а о том, какие условия необходимы для того, чтобы та или иная костная форма выделилась из простейшей хрящевидной капсулы? Верят в образование новых форм по новым законам, согласно которым первоначальная позвоночная форма нисходит в бесструктурную капсулу. Противоречие между этим и гетевским подходами можно объяснить лишь с точки зрения фанатизма фактов. Что позвоночная структура все-таки присутствует незримо в хрящевидной капсуле черепа — это по идее выступает во внешнем явлении, когда для этого имеются условия. В хрящевидной черепной капсуле таится идея позвонкообразного основного органа внутри чувственной материи; в костном покрове черепа эта идея проступает во внешнем явлении".
     "Гете сравнивал животных друг с другом и с человеком и пытался отыскать общий образ животного строения, который мог бы послужить природе образцом для создания отдельных форм. То живое представление, которое наполнено содержанием основного закона формирования животных, как если бы природа воссоздавала праживотное, такой общий образ животного типа отсутствует. Это лишь общее понятие, отвлеченное от особенных явлений. Оно устанавливает общее в многообразных животных формах, но не содержит в себе закономерности животного". 6(7)

     679. "У Платона идея является чем-то парящим над вещами. Минералам, кристаллам соответствуют идеи, они соответствуют также и другим внешним вещам чувственного мира. Подобным же образом обстояло дело у Гете, когда он исследовал прарастение, рассматривая типы. Таким образом можно поступать и в отношении животных. Но в отношении человека дело обстоит так, что в каждой отдельной человеческой индивидуальности прослеживается живая идея. К этому впервые пришел Аристотель, не Платон, увидев, что идея, как "энтелехия", деятельна в человеке". 236(6)

     1197. "Для большинства людей невозможно представить себе, что нечто, для проявления чего необхо­димы вполне субъективные условия, может всецело обладать объективным значением и сущностью. Примером этого рода является "пра-растение". Оно есть находящееся во всех растениях их обьективно-сущностное; но если оно захочет приобрести видимое бытие, то свободно постро­ить его должен человеческий дух. И далее. Свободное познание гетевского образа мышления дает также и возможность решить: допустимо ли идентифицировать пра-растение и пра-животное с какой-нибудь уже имевшейся в определенное время или еще имеющейся чувственно-реальной органической формой? На это можно только решительно ответить: нет. Пра-растение содержится в каждом растении, может быть извлечено конструктивной силой духа из мира растений, но никакая отдельная индивидуальная форма не может быть названа типичной". 28 (гл.14)