327. Всю греко-латинскую эпоху можно разбить на три периода: первый — от 747 г. (основание Рима) до 27 г. до Р.Х.; второй — от 27 г. до 693 г. по Р.Х.; третий — от 693 г. до 1413 г. "В первый период человеческие души развивались из внутренних основ человеческого развития (имеются в виду люди, жившие в бассейне Средиземного моря), так что как души они теряли связь со всеобщим духовным миром". Предыдущее развитие души ощущающей в египетскую культуру эту связь переживало постоянно. "И в отношении этого космического чувства в VIII столетии до нашего летоисчисления наступил кризис, настоящая катастрофа в среде человечества". Иссякло старое ясновидение, а с другой стороны восходила греческая культура, в основе которой лежало переживание человеком самого себя как обособленного существа, а не как члена космоса. Человеческую всеобщность, всеобщую человеческую жизнь переживал он теперь в себе.
     "С одной стороны, мы имеем поток живущего в той культуре человечества, а с другой — тот поток, внутри которого разыгралась Мистерия Голгофы. Оба они протекают некоторым образом рядом один с другим. Такое могло происходить благодаря тому, что в то время, как совершалось божественное событие, человек, культурный человек, отпал от богов, жил жизнью, не имевшей никакой непосредственной связи с духовным. ...
     Такое отношение проходящих рядом друг с другом внешней культуры и мистериального события было немыслимо ни в один из предыдущих культурных периодов человечества... всегда протекавших в тесной связи с Божественно-духовным".
     Во второй отрезок времени (27-693 гг.) профаническая культура Средней Европы приняла Событие Христа, но чисто внешне, так что продолжала держаться вдали от внутреннего понимания Мистерии Голгофы. "Все, что могло вести к пониманию Мистерии Голгофы, объявлялось ересью; и при этом пытались облечь в тривиальные формулы то, что в эти формулы ни в малейшей степени облечься не может".
     Понять этот период можно в том случае, если иметь в виду, что "человечеству была определена вера, что все человеческое познание, все человеческие ощущения годятся лишь для чувственного, посюстороннего". Кончилось все тем, что в VIII, IX вв. над европейским человечеством простерся род затмения в отношении связи человеческой души со сверхчувственным. И такое явление, как Бернард Клервоский (1091—1153), типичное для того времени, являет нам полное энтузиазма стремление остаться по ту сторону физически-чувственного. "Он говорит: меня может постичь грех; правильное же есть нечто такое, что протекает само для себя, что некоторым образом протекает по ту сторону потока, в который вылетела (упала) человеческая душа".
     Весь 3-й отрезок греко-латинской культуры проходит в стремлении доказать, что с человеческими идеями и понятиями не следует стремиться понять, что происходит в духовной действительности. Это следует передать откровению. Так образовалась сила церкви: не просто из теологических импульсов, но через направление сил познания, собственных сил души лишь на физически-чувственную жизнь, а не на познание сверхчувственного. Понятие веры образовалось не в первые столетия, а позднее. "Это понятие веры означает: в Божественно-духовное можно только верить, но знание о нем невозможно". Наследием такого представления мы живем и поныне.
     В 5-й послеатлантической эпохе эта тенденция вообще вылилась в отрицание сверхчувственного. "Развилась вера, что сверхчувственное вообще лишь измышлено человеком и никакой реальностью не обладает. Если действительно хотят понять происхождение материализма исторически-психологически, то его следует искать в церкви. Естественно, церковь также есть лишь внешнее выражение более глубоких, действующих в развитии человечества сил, но действительное познание человеческого развития поймут лишь тогда, когда совсем точно увидят, как одно действительно возникает из другого. Правоверные в 4-й послеатлантической эпохе говорили: человеческая способность познания предназначена лишь для понимания чувственных взаимосвязей; сверхчувственное должно быть предоставлено откровению, о нем нечего говорить, ибо всякие разговоры ведут к ереси, к заблуждениям. — Современный марксист, современный социал-демократ, они являются верными сыновьями того воззрения и последовательно выводимы из католицизма предыдущих столетий. Они говорят: всякая наука, достойная этого звания, может трактовать лишь только о чувственно-физических событиях; духовной науки быть не может, т.к. нет никакого духа; духовная наука есть не более, чем наука об обществе, о человеческой совместной жизни".
     "Людям говорили: ваши человеческие силы должны ограничиваться едой и питьем, а что сверх того происходит в мире — это живет над вами. Но так поступать в Западной Европе не могли; так могли поступать в Восточной Европе, и в этом состоит смысл раскола церкви на западную и восточноевропейскую. В Восточной Европе человек действительно был ограничен чувственным миром и в нем должен был развивать силы. А в мистериалъных высях, совершенно не касаясь чувственного, должно было развиваться то, что затем вело к ортодоксальной религии. Здесь было действительно строго разделено то, что человек выносил из своего человеческого, и то, что действительно было духовным миром, что как одно-единственное веяло и жило в парящем над людьми культе.
     И что могло здесь развиться? В различных нюансах здесь должно было развиться ощущение: значением, действительностью обладает, собственно, только чувственно-физическое. Можно сказать: силы которыми не пользуются, но обращаются с ними так, что запирают их в себе, не развиваются, чахнут. И если человек столетиями удерживается от того, чтобы в своем духе постигать сверхчувственное, то его силы остаются без употребления и исчезают полностью. И это полное их исчезновение мы находим в современном социалистическом мировоззрении. Несчастье состоит не в социализме, а в том, что он полностью отклоняет духовно-сверхчувственное и вынужден поэтому ограничить себя одной только социальной структурой животного в человеке. Эта социальная структура животного в человеке подготовлена надломом сверхчувственных сил в человеке. Она возникла благодаря тому, что люди были вынуждены сказать себе: мы совсем не хотим, познавая и переживая, наши души связывать с тем, что, собственно, составляет поток их жизни как таковой, который вызывает наше блаженство и в который вплетена Мистерия Голгофы.
     С чем это связано? Это связано с тем, что в 4-м послеатлантическом периоде с совершенно особой силой действовали люциферические силы. Они отделили людей от космоса; ибо эти силы постоянно стремятся изолировать человека эгоистически, отделить его от всего духовного космоса также и в знании о его связи с физическим космосом. Поэтому не было никакого естествознания в эпоху наивысшего расцвета этого отделения. Там господствовало люциферическое. И можно сказать: то, что тогда действовало в разделении чувственного знания и сверхчувственной догматики, было люциферического рода. Люциферическому противостоит ариманическое. Это два врага человеческой души. Отдача сверхчувственных человеческих сил умиранию — что затем привело к животной форме социализма, который теперь, опустошая и разрушая, должен охватить человечество — возводима к люциферическим силам. Новое, что развивается в наш век, имеет иную природу; оно более ариманической природы. Люциферическое хочет изолировать человека, отделить от духовно-сверхчувственного, предоставить его переживаниям в себе иллюзии всеобщности. Ариманическое же, напротив, нагоняет страх перед духовным, не позволяет подойти к духовному, создает иллюзию, будто бы духовное для человека недостижимо. Если люциферическое удержание человека от сверхчувственного носит более воспитательный, культурно-воспитательный характер, то ариманическое удержание от сверхчувственного, основанное на страхе перед духовным, в эпоху с XV в. прорвалось более природным образом. Люциферическое отделение от духа в жизни в большей степени смогло выступить под покровом ортодоксального Христианства на Востоке, ариманическое... — на Западе... в элементе американской культуры.
     Подобные истины, может быть неудобны, но... порядок в нашем хаосе восстановят лишь тогда, когда различные течения распознают в их истинном виде". 181 (20)

VII. БУДУЩИЕ ЭОНЫ

421. "Сначала работает Святой Дух в астральной материи. Затем связанный с астральной материей Дух врабатывается в эфирную материю — это Сын; а затем приходит Отец, Который овладевает физической плотностью. Так в три ступени построен Макрокосм: Дух, Сын, Отец. И человек, когда он врабатывается в высшее, идет от Духа через Сына к Отцу". 93 (14)

"Бог как Отец лежит в основе
физического тела,
эфирного тела,
астрального тела.

Бог как Слово (Сын)лежит в основе
эфирного тела,
астрального тела.

Бог как Дух лежит в основе
астрального тела".
Д.16, с.11

431. "Желая получить представление о первой Иерархии, нужно найти возможность создать образы, в которых духовное (лишь сверхчувственно зримое) действенно открывается в формах, проявляющихся в чувственном мире. Духовное в образности, доступной чувствам, должно быть содержанием мыслей о первой Иерархии. Желая получить представление о второй Иерархии, нужно найти возможность создать образы, где духовное не в формах, доступных человеку в чувствах, а в чисто духовной образности должно быть содержанием мыслей о второй Иерархии.
     Желая получить представление о третьей Иерархии, нужно найти возможность создать образы, в которых духовное открывается не в формах доступных чувству и не чисто душевным образом, а так, как мышление, чувство и воля живут в человеческой душе. Духовное в душевной образности должно быть содержанием мыслей о третьей Иерархии".
     "К третьей Иерархии можно подойти духовно познавая мышление, чувство и волю таким образом, что в них осознается действующее в душе духовное. Сначала мышление дает миру лишь образы, а не действительность. Чувство живет в этом образном, оно говорит за действительность в человеке, но не может ее изжить. Воля раскрывает действительность, которая предполагает наличие тела, но не сознательно действует на его образование. Сущностное, лежащее в мышлении, чтобы сделать тело основой этого мышления, сущностное, живущее в чувстве, чтобы сделать тело сопереживающим действительность, сущностное, живущее в воле, чтобы сознательно работать над ее образованием, — все это живет в третьей Иерархии.
     Ко второй Иерархии можно подойти, если рассмотреть факты природы как явления живущего в них духовного. Местом своего пребывания вторая Иерархия имеет природу, дабы в ней действовать в душах.
     К первой Иерархии можно подойти духовно, если смотреть на факты, существующие в природе и в человеческом царстве, как на деяние (творение) действующего в них духовного. Первая Иерархия имеет для своего действия природу и человеческое царство, в которых она раскрывается". 26(к 79-81)

218. (3; 3-8) Беседа с Никодимом. "Человек сгустился из воды и воздуха (в Гиперборейскую и Лемурийскую эпохи) и снова утончится в будущем. Лишь духовно он может сегодня взять авансом это состояние, когда внутренне осознает то, каким он станет в дальнейшем телесно. Только усвоив сегодня это сознание, человек обретет нужные ему силы. И если он выработает это сознание, то достигнет своей земной цели, земной миссии. Что это значит? Это значит, что некогда человек родился не из плоти и земли, а из воздуха и воды. И в дальнейшем он должен действительно родиться в духе, из воздуха и воды. ...Поэтому слова к Никодиму должны звучать так: "Амен, Амен, Я говорю тебе: надлежало родиться из воды и воздуха, иначе не смог бы человек взойти в Царство Небесное".
     (3; 14) "Чему обязано своим бытием это самостоятельное индивидуальное человеческое внутреннее, которое ищет укрепления вне физического и эфирного тел? Оно обязано своим бытием физическому и эфирному телам человека, постепенно образовавшимся в ходе земного развития. ...На оккультном языке то, что сегодня остается в постели спать, называлось собственно земным человеком. Это был "человек". А то, в чем коренится днем и ночью "я", но что родилось из физического и эфирного тел, называли "дитем человеческим" или "сыном человеческим". Сын человеческий — это "я и астр. тело, какими они развились в ходе земного развития из физ. и эф. тел. Для этого употреблялось техническое выражение "сын человеческий".
     Для чего Христос Иисус пришел на Землю? Что через Его Импульс должно быть сообщено Земле? Сын человеческий, отделившийся от лона Божества, с Которым он был прежде связан, но зато завоевавший физическое сознание, он должен через силу Христа, явившегося на Землю, прийти к сознанию духовности. ... Прежде это было доступно лишь избранным: с помощью посвящения в древних Мистериях взирать в божественно-духовный мир. И для таких людей в древности употреблялось техническое выражение. Их ... называли "змеями". ...Эти "змеи" были предшественниками деяния Христа Иисуса. Моисей свидетельствовал о своем посланничестве, подняв перед народом символ... змею» И чем были когда-то отдельные люди, тем через Силу Христа должен стать на Земле каждый человек. Об этом Христос говорит далее Никодиму: "Как некогда через Моисея была возвышена змея, так надлежит возвыситься Сыну Человеческому!" 103 (6)

354. "Слово стало плотью и не только жило среди нас, но постоянно живет среди нас. Логос стал плотью. Кого прежде искали на Небе, Того теперь следует искать у людей. Ибо Логос по праву искали у Бога-Отца, в наше время Логос следует искать у Бога-Сына.
     Но Бога-Сына в его элементарном значении человек находит в том случае, когда делает истиной слова Павла: "Не я, но Христос во мне", — когда он познает себя. Все антропософы имеют целью научиться глубоко погружаться в человека. Когда в древности люди глубоко погружались в себя, что они там находили? — В основах человеческой природы они находили люциферические силы. Когда же современный человек глубоко погружается в себя, он находит там Христа". 221 (5)

358. В древних Мистериях человек нисходил к тайнам физ. и эф. тел и восходил к тайнам Макрокосмоса, но так, что при этом он не жил в своем физ. теле. Он хотя и проникал к тайнам физ. тела, но будучи не внутри этого тела, а в свободном от тела состоянии. Возвращаясь назад в тело, он хотя и мог вспомнить переживания в душевных сферах, но в физ. тело эти переживания он перенести не мог. ...Через Событие Христа это должно было радикально измениться и действительно изменилось. До События Христа попросту не было физ. и эф. тел, которые давали бы возможность Я целиком пронизать внутреннее человека вплоть до физ. и эф. тел. В те времена никто не мог со своим Я проникнуть до физ. и эф. тел. Впервые это произошло при Событии Христа. Отсюда исходит другое влияние, которое состоит в том, что Существо, бесконечно высоко стоящее над человеком, соединилось тем не менее с человеческой природой и излило Себя в микрокосм без посторонней помощи, одной силой Своей Самости. Такое стало возможно только через Христа. Только благодаря Ему человек может выработать способность в свободе постепенно проникнуть в микрокосм".123 (7)

359. "Существенное События Христа состоит в следующем. То человеческое развитие, которое мы обозначили как вживание души в царство Духа, в дохристианские времена могло быть достигнуто только внутри Мистерий, и только благодаря тому, что "я" некоторым образом, в той мере, в какой оно было развито в нормальном человеческом сознании, затемнялось. То прежнее человеческое развитие должно было получить иной импульс, благодаря которому оно — и это, конечно, в большей степени еще принадлежит будущему человечества — должно достигаться таким образом, чтобы человек, вступая в духовные миры, полностью сохранял я-сознание, которое в наше время присуще ему нормальным образом только на внешнем физически-чувственном плане. Этот прогресс в человеческой эволюции был дан через Событие Христа и является величайшим из когда-либо совершавшегося в земном развитии и человеческой эволюции и когда-либо могущим иметь место в будущем прогрессом. Это означает, что все, могущее проявиться в отношении этого факта в земном развитии, явится выработкой, формированием великого Импульса, который был дан Событием Христа".123 (9)

Переживание Праздника

621. "В час полночи, сквозь Землю, когда для физиче­ского зрения Земля была непроницаема, посвященные (древности) смотрели на Солнце. И когда они так смотрели на полночное Солнце, его физическое бытие было устранено, но зато в солнечное бытие была вписана тайна Христа, Духа Солнца. Так заранее ученики древних посвященных созерцали тайну Христа, Солнечного Духа. Это было высшим природным виде­нием, это было обретением ясновидения внутри природы. Символ Пасхи выражает для нас обретение ясно­видения внутри исторической жизни земного человечества, обретение ясновидческого прозрения в то, что мы, по сути говоря, став свободными земными людьми, уже заключили союз с Люцифером и Ариманом, и что один только Христос может избавить нас от этого союза. Что для учени­ков древних посвященных означало "созерцание Солнца в час полночи", то для людей Христа должно посте­пенно стать молитвенным почитанием Мистерии Страстной Пятницы и Субботы. У нас есть все основания в эти дни концентрироваться на том, что связано с внутренней трагикой, с внутренним правомерным трау­ром глубочайшего внутреннего человеческого существа. Как земные люди мы бы не смогли стать свободны­ми человеческими существами, если бы не встали в указанное отношение к Люциферу и Ариману, если бы не смогли идти путем Люцифера и путем Аримана. Человеку подобает то трагическое, что покоится в под­основах его существа, в эти дни вызвать перед своим сознанием, когда он говорит себе: моя свобода ни в коем случае не была бы возможной, если бы я не мог следовать за Ариманом и Люцифером. — Это может взойти в его сознании, когда он смотрит на символ покоящегося в могиле Христа, Который Своим деянием упразднил то, что должно было наступить ради человеческой свободы.
     Печаль о человеческом существе правомерна. Человек имеет основание не только для радости, но он имеет постоянное, глубокое основание для печали о своем существе, и она должна проходить через душу в эти дни, посвященные, праздничным образом, положению во гроб. В течение года остается много дней, когда человек должен думать о том, что он обрел благодаря тому, что земное развитие не было покину­то, что Христос как Воскресший пришел в земное бытие. Но что сделало необходимой Мистерию Голгофы, что как космическая печаль будет жить в человеческих душах, все это должно разразиться в эти дни. И если человек хочет выработать чувство того, что связано с человеческой душой из ее истории, то он может в эти дни испытывать печаль в связи с человеческим развитием, или, вернее сказать, он должен печалиться о человеческом развитии.
     А если такое чувство живо, то правомерны черные покровы, которые в эти дни мы выбрали для убранства нашего помещения. Красный же цвет должен выступить перед нашим взором по прошествии дней траура, траура о том, что глубокий трагизм связан с человеческим существом".161 (10)

1447. "Я мы имеем притупленно отсиживающимся в душе ощущающей: там, внутри поднимаются волны удовольствия и неудовольствия, радости и страдания, а "я" едва воспринимается, ибо оно вовлечено в эти волны аффектов, страстей и т.д.". Лишь в душе рассудочной, с образованием четко очерченных поня­тий, идей, суждении, "я" проясняется; наиболее ясным оно делается в душе сознательной. Но человек должен воспитывать себя с помощью своего Я. И как ему тогда быть с душой ощущающей? Здесь на по­мощь приходит гнев. Сталкиваясь с событиями внешнего мира, мы не всегда бываем в состоянии извлечь соответствующие им суждения из души рассудочной. Тогда суждение исходит как бы само, из нашей души ощущающей. И это есть гнев. "Мы судим сначала из нашего гнева о событии внешнего мира, затем, учась т.обр. бессознательно, без согласования с тем, что не должно совершиться — учась бессознательно че­рез гнев, — именно благодаря такого рода суждению, мы становимся более и более зрелыми для того, чтобы приходить к исполненным света суждениям в более высокой душе. Так гнев является в некотором роде воспитателем человека. ... И тогда мы по праву говорим о благородном гневе. ... Ибо никто не придет к более уверенным суждениям в себе, чем тот, кто из старых благородных душевных задатков так разовьет себя, что возгорится благородым гневом против неблагородного, ненормального, глупого. И гнев имеет миссию поднимать человеческое Я в более высокие области. Это его миссия. Он — учитель в нас. Преж­де, чем мы сможем себя вести, прежде, чем мы придем к ясным суждениям, он ведет нас в том, на что мы уже способны. ... Гнев может выродиться в ярость, так что станет удовлетворять злейший эгоизм. Но такая возможность должна существовать, чтобы человек мог развиться к свободе".
     С другой стороны, гнев вычеканивает такие свойства Я, как бескорыстие, самоотверженность. Не возникай в нас благородного гнева, мы останемся равнодушными к несправедливостям, злу и глупости внешнего мира, а значит, мы сольемся с этим внешним миром и не почувствуем своего Я в развитии. "Гнев же делает его зрелым, вызывает его к действию, чтобы оно могло противостоять внешнему миру. ... Однако, когда в нас вспыхивает благородный гнев, то в то же время мы испытываем помутнение я-чувства. Это нечто вроде душевного бессилия, пробуждающегося в нас благодаря гневу, если мы не даем ему пе­рейти в ярость. Когда мы нашу душу прощупали этим гневом, тогда наступает некое душевное бессилие, тогда Я делается притуплённее и притуплённее. Вставая в противоположность к внешнему миру, оно, с другой стороны, выключается. Через горячность гнева, которую человек подавляет в себе, он одновремен­но приходит к развитию самоотверженности. Обе стороны Я приходят через гнев к развитию. Гнев имеет миссию дать возникнуть в нас свойству самости и, в то же время, превращается в самоотверженность".
     "Гнев для Духовной науки — это утренняя заря чего-то совсем другого. Кто наблюдает жизнь, тот ви­дит, что человек, не способный пламенеть благородным гневом против несправедливости, никогда не при­дет к истинной снисходительности, кротости, любви. ... Любовь и снисходительность — это другая сто­рона благородного гнева. Преодоленный гнев, просветленный гнев превращается в любовь и снисходитель­ность, в кротость. Редко встречается в мире любящая рука, если она была не в состоянии в определен­ное время сжиматься в кулак в благородном гневе против несправедливости или глупости. Эти вещи взаимосвязаны".
     Нужно преодолевать страсти, но истинное преодоление — это жертва, а не приятное размягчение. "По­жертвовать же можно тем, что прежде имеешь, а чего нет, тем жертвовать нельзя.. Преодолеть гнев может тот, кто сначала мог им пламенеть. ... Если мы преодолеваем гнев, если от того, что в душе ощущаю­щей пламенело как благородный гнев мы поднимаемся к душе рассудочной и сознательной, тогда из гне­ва развиваются любовь и сострадание, благословляющая рука". Миссия гнева отражена в мифе о Прометее. Он преждевременно приносит людям Я и гневом Зевса приковывается к скале, что умеряет действия Я, приводит его в меру.
     Игра Я и гнева происходит в душе ощущающей, воспитывая ее. Истина воспитывает душу рассудочную. И если гнев должен быть преодолен, то истину нужно любить с самого начала, хотя она и является свойством собственной души. "Внутреннее лелеяние истины совершенно необходимо, чтобы дать душе восхо­дить все выше и выше". "Первое требование к действительному чувству истины — это отказ, уход от само­го себя".
     "Истина — является водительницей людей к единству и ко всестороннему пониманию. А потому она — подготовительница справедливости и любви, подгототовительница, о которой мы должны заботиться; тогда как иное в себе мы запрещаем... В этом миссия истины, что мы должны ее все больше и больше любить и при­нимать, что мы должны ее лелеять в себе. Когда мы в своей самости предаемся истине, то самость дела­ется все сильнее, и именно благодаря этому мы избавляемся от самости. Чем больше гнева развиваем мы в самости, тем слабее делаем ее, и чем больше истины развиваем мы в самости, тем сильнее делаем ее. Истина — это строгая Богиня, которая требует, чтобы в средоточие нашей самости мы поставили одну только любовь. В тот момент, когда человек не избавляется от самого себя и ставит перед собой вместо истины что-то другое, пусть даже высокое, она тотчас же мстит за себя". Английский поэт Кольридж сказал: "Кто Христианство любит больше, чем истину, тот вскоре увидит, что он больше любит свою христианскую секту, чем Христианство; и он также увидит, что себя он любит больше, чем свою секту". В тот момент, когда человек начинает жить не ради истины, а ради себя, ради своих мнений, он делается антисоциальным существом, выпадает из человеческой общности.
     Истину ищут с помощью мышления, поэтому она вступает в душе рассудочной. У нее имеется две формы. Одна из них связана с внешним миром, который мы наблюдаем, а потом размышляем о нем (научное мышле­ние). Другая форма выступает тогда, когда мы выходим за внешнюю жизнь, размышляем о ее вечных законах. Из внешнего наблюдения не прийти к истине о перевоплощении человеческого Я; это достигается в душе, в духе, но реализоваться эта истина также должна во внешней жизни, что и подтверждает ее до­стоверность. И другого способа нет. Все другие способы ее доказательства неверны.
     Человеческому Я нужны оба рода истины. Получая истины, почерпнутые только из наблюдения, оно ис­сыхает, опустошается, его творческая сила надламывается. Таким истинам недостает сердца, их может находить холодный эгоист, не задумываясь над тем, для чего они существуют. Иначе обстоит дело с исти­нами, которые человек извлекает из своего внутреннего, поскольку в этом случае он сам является проду­ктивным. Эти истины, эти мысли он стремится затем осуществить в жизни, действовать сам, имея природу в качестве прообраза. К истинам такого рода принадлежат все духовнонаучные истины. Их область, конеч­но, более ограничена для человека, чем область истин первого рода, но их продуктивная сила выше, они освежают, расширяют душу, поскольку становятся все более и более божественными в себе. В кругу этих истин человек — гражданин и творец будущего. Силу своего Я он простирает от настоящего момента в будущее. В истинах же первого рода дух пустеет в паутине понятий, в бескровных абстракциях. И дух то­гда приходит к сомнению и в себе, и в мире. Значение истины для воспитания души хорошо выразил Гете в своей "Пандоре".
     Гнев является воспитательным средством для души ощущающей, истина — для души рассудочной. Душа сознательная во внешнем мире нуждается в мышлении, как и душа рассудочная. Но чтобы мышлению войти в сверхчувственное, водителями туда должны стать чувство и воля. При всех обстоятельствах чувство может быть водителем мышления. Несомненно, для выработки знания человек пользуется логикой. Но если эту ло­гику мы используем как инструмент доказательства, то сама логика доказывается не логикой, а чувством. Чтобы дать толчок к мышлению о сверхчувственном, чувство должно стать силой, и такое чувство называ­ется любовью. "Для человека должно стать возможным развить любовь к незнакомому, к сверхчувственному до того, как об этом сверхчувственном он сможет думать".
     Воля также должна проявиться до того, как о сверхчувственном будет помыслено, но она должна раз­вить преданность сверхчувственному. "Когда вы соедините одно с другим, преданность воли неизвест­ному и любовь к нему, то из этого соединения возникнет то, что в истинном смысле слова называется благоговением. ... Так благоговение становится воспитателем души сознательной. Ибо когда душа созна­тельная устремляется к тому, что от нее сокрыто, то также и в обычной жизни можно говорить о благого­вении". Даже к познанию внешних вещей душа сознательная не придет без любви и преданности. Без благо­говения душа проходит мимо вещей. Итак, гнев должен быть преодолен, истина должна пронизывать Я, благоговение должно струиться из Я.
     Через силу благоговения душа чувствует себя мощно привлеченной вечным. Но в настоящей преданности миру человеку также угрожает потеря Я, самости, потеря его в другом. Это может привести к душевному бессилию. Чтобы такого не случилось, необходимо чувство преданности пронизать огнем Я. Это значит, что за пределами внешнего все должно быть освещено мышлением. Мышление, как было сказано, не может идти впереди, но свет мыслей должен тотчас же проникнуть в то, к чему душа обратилась с преданностью". "Иными словами, должна иметься воля к мышлению о том, чему человек предан. Вообще, в тот момент, ког­да преданная воля теряет волю к мышлению, возникает опасность потерять себя; воля, которая с самого начала принципиально отказывается мыслить об объекте ее преданности, ведет к крайности, к устойчивому бессилию человеческой души.
     А может ли любовь, другой элемент человеческого благоговения, постигнуть такая же судьба? В любви должно быть нечто такое, что от человеческого Я излучается к незнакомому. Поэтому в каждый момент Я должно держаться прямо. Я должно хотеть войти во все, чему подобает составлять предмет его благоговения; и оно должно хотеть держаться прямо по отношению ко всему, что объемлется в любви, по отношению к незнакомому, сверхчувственному, вовнестоящему. Чем станет любовь, если Я не сохранит бодрственности вплоть до границы, где мы встречаем незнакомое, если свет мыслей, свет разумного сужде­ния не желает пронизать незнакомое? Такая любовь становится тем, что называется мечтательностью. ... Когда Я, когда душа через чувство хочет объять внешнее, то оно не должно себя умерщвлять: Я посто­янно пребывает в чувстве; но если оно не поддержано мышлением и волей, то в бессилии свергается вниз. И это низвержение Я, его бессознательность ведет к тому, что такая любовь к незнакомому, не имеющая воли к сильному мышлению, приводит к тому, что душа все больше впадает в мечтательность в фантазирование ... в сонливость".
     "Душа, воспитанная в благоговении, свои темные симпатии и антипатии, свои темные чувства удоволь­ствия и неудовольствия просветляет настолько, что их можно назвать чувствами прекрасного, доброго". Темные желания, инстинкты превращаются благоговением в моральные жизненные идеалы. Само благоговение перерастает в переживание всесилия. "Итак, любовь и преданность — истинные водители в незнакомое и воспитатели души из рассудочной в сознательную".59 (1,2,3)

Сверхчувственное познание

1781. "Когда в древние времена через определенное внутреннее, хотя и примитивное созерцание пережи­вали человеческое существо, не зависимое как от собственной телесности, так и от космоса, то осознава­ли себя принадлежащими Божественному миру. Но человек тогда также сознавал себя между рождением и сме­ртью удаленным из этого Божественного мира... Он чувствовал здесь свое собственное существо, свое я-существо сокрытым через космическое, через физически-телесное; и он искал соединения этого я-существа с Божественным миром, к которому принадлежит я-существо. Этим в старые примитивные времена че­ловек достигал во внутренне увиденном переживании самость за физ., за эф. телом, за астральным существом. Он достигал ощущения Я и соединения — религио — с Божественным миром. Религиозная жизнь соединяла в себе познание как философию и космологию. ... Современное познание Я стало тем, в чем в абстрактной идее соединились факты мышления, чувства и воления".
     "Бывшее некогда единством — познание физического мира и познание Божественного мира — распалось на две стоящие рядом области: знание и веру". Произошло это по причине исчезновения примитивного яснови­дения, созерцания истинного Я. "Поэтому задача новой духовной жизни состоит в овладении через точное ясновидение познанием истинного Я".
     "Обновление религиозной жизни: через точное ясновидение постижение истинного, простирающегося через сон и бодрствование человеческого Я". 215 (1)

1784. "Мы сами являемся субъектами, а то, что подступает к нам, — это объекты. У человека, стремяще­гося к познанию посвящения, наступает полная переориентировка. Он должен осознать, что он как человек является объектом, и к этому объекту "человек" он должен искать субъект. ... Выражаясь несколько пара­доксально, я мог бы, имея целью мышление, сказать: в обычном познании мы размышляем о вещах; в познании посвящения мы должны искать, как нас мыслили в космосе.
     Это лишь абстрактные направляющие, но вы найдете, что им следуют повсюду, где пользуются посвяти­тельными методами. Если вы желаете воспринять современное, действительное теперь познание посвящения, то оно исходит от мышления. Должна быть полностью развита жизнь мышления, если хотят сегодня прийти к познанию посвящения". Эта жизнь мышления прошла особую выучку в естественнонаучном развитии последних столетий, где одни усваивают идеи развития от простейших до человека и мало смотрят на себя, что это они имеют эти идеи, в наблюдении внешних процессов развивают жизнь мыслей; другие занимаются математи­кой, но не задаются вопросом, как это они из себя ткут эту сеть мыслей. Самого мышления не понимают. С мышлением нужно проделывать то, что предлагается в "Как достигнуть познания высших миров?".214 (8)

     173a. "Реальный процесс, разыгрывающийся в современном естественнонаучном познании, совершается в теле. Я остается его наблюдателем, но копирует его в духе. Процесс, разыгрывающийся в человеческом действии, происходит в духе; Я вчленяет в этот процесс тело, но не знает о том, не познает процесс, и потому протекающий в теле процесс является, как таковой, не чувственным мировым процессом.
     Сверхчувственное познание видит вхождение в мир, когда само себя видит мыслящим в деятельности; и оно видит выход из мира, когда оно само себя в духовном становлении переживает приходящим к покою.
     Человек, занимающийся телесным познанием, делает себя наблюдателем мира, он вводит в свое сознание лишь дух мертвого. Поэтому он не есть "он сам", а "дух земли", который лишь живет в человеке; он не познает сверхчувственного мира (Ариман) — "игнорабимус".
     Антропософия переживается как свободное человеческое деяние; ей необходимо найти обратный путь к человеку. Сначала он находит духовное содержание, которое отделено от земной человеческой природы: человека, свободного от его грехов.
     Естествоиспытатель, он — грешный, ибо природа, переступив через него, ушла от него; он умирает в природе.
     Другим существам подобает природу иметь в себе, человеку — нет; она делает его грешным. Ему не следует быть просто природным существом. Ему это не позволено. Этим бросается свет на (сущность) милости. Человек воспринимает содержание своего существа в духе". 343 (II), с. 65-66

     441. "Сведенборг ... мог бы многих побудить к тому, чтобы в нем стали видеть индивидуальность, сделавшую для себя прозрачным туман перед духовным миром. Сведенборгу было в высокой степени доступно использование того, что можно назвать имагинативным познанием. ... Ему было 50 лет, когда для него открылся духовный мир. Он был тогда уже зрелым человеком, имевшим позади себя основательное научное поприще". 175(17)