BDN-STEINER.RU

ANTHROPOS
Энциклопедия духовной науки
   
Главная / Предметный указатель / /

ПОЗНАНИЕ

401. "Спящего растительного, или солнечного, человека носим мы в себе. Мы также носим в себе совершенно мертвого, мертвого, как камни, человека др.Сатурна ... Сновидец в нас — это лунный человек. ... Человек Сатурна в нас имеет большое значение для всей нашей жизни. Все познание, приобретаемое ныне во внешней ли жизни, в науке ли, возникает благодаря воздействию внешнего мира на человека Сатурна ... ...и этот человек Сатурна, в конечном счете, является тем, что остается от нас Земле, независимо от того, сжигают ли наше тело или оно разлагается.
     От сновидца и человека Солнца не остается ничего. Человек Сатурна переходит в тонкие, тонкие пылинки, в элементарный мир Земли; там он остается и несет следы того, чем мы были. Вы можете сегодня найти, если исследуете элементарный мир, пусть в тонких пылинках, то, что осталось от Авраама, Платона, Сократа, Аристотеля. Вы найдете то, что было в них человеком Сатурна. ...Такого не было раньше, такое началось с XV-XVI в. после Рождества Христова. Раньше люди растворялись целиком. Исключение составляли те, кто опережал свое время — Авраам, Сократ, Платон. Теперь же нечто остается от всех людей. И это удивительно; все, чего в настоящее время люди достигают на пути внешней науки, отпечатлевается в этом человеке Сатурна и так переходит в Землю...
     Все, что окружает нас как минералы, растения, животные — все это преходит; остается лишь то, что составляет в вас человека Сатурна ... и это перейдет с Земли в бытие Юпитера и образует его твердый остов. Это поистине атомы Юпитера ... Все, что мы можем дать Юпитеру через человека Сатурна в нас, может образовать его только как минеральный шар. ...Чтобы на нем могли расти растения, для этого в нас должен нечто получить солнечный человек. Он же лишь тогда получит что-то и сможет передать его в будущее, когда мы воспримем духовнонаучные понятия. ...Поэтому Духовная наука требует больше активности. ... Мы должны теперь основать Духовную науку, дабы дать Юпитеру вегетацию".
     "Что составит животную жизнь на Юпитере — это образуется через то, что пойдет вслед за нашей Духовной наукой... Затем пойдет еще нечто такое, что будет действовать на людей Юпитера, и это даст основание для культуры Юпитера. ...
     Придет нечто такое, что воздействует на сновидца в человеке, что станет затем причиной возникновения животного мира на Юпитере. А затем придет очередь того, что теперь в человеке возникает как мышление, чувствование и воление; это поведется высшей мудростью в конце земных времен, чтобы человек сам, как человек, смог перейти на Юпитер".
     "Что является атомами Юпитера? Они есть сатурническая часть в современном человеке. Об атомах же физики говорить бессмысленно".157 (13)

     Перейти на этот раздел

  

134. (25; 1-13) В Библии сказано: "И Адам познал жену свою". "Познавать означает: быть чем-либо оплодотворенным. Самопознание означает не что иное, как оплодотворение божественным Я. Познай себя, означает: позволь оплодотворить себя божественным Я, которое пронизывает мир. Нечто подобное в эзотерическом Христианстве лежит в основе притчи о пяти разумных и пяти неразумных девах со светильниками. В ней духовное оплодотворение дано в образе лампы с маслом. ... Неразвитая часть человечества остается без масла в лампе, не развивает своего существа до Буддхи; развитая часть позволила духу воздействовать на свое тело, так сказать, влила масло в лампу. Другие этого не сделали, они не развили пять своих членов. А те, кто развил, подготовили себя к тому важному моменту, когда придет Христос. И когда это время наступает, то у одних в лампах есть масло, их души освещаются, они готовы воспринять Христа". Остальные идут к лавочникам за маслом и возвращаются слишком поздно: души должны будут осветиться Самодухом для принятия в себя Христа, Который оплодотворит шестой элемент (Манас) в 6-й послеатлантической культуре. 96 (20)

     Перейти на этот раздел

  

736. "Если бы имелось одно лишь добро, то мир должен бы был принять одностороннее направление, он тогда не дал бы той полноты, которую он рождает... Когда входят в строгие реальности сверхчувственно­го мира... там знают, что добрые существа одни не могли бы создать мир, что они были бы слишком сла­бы для того, чтобы образовать мир, что к эволюции в целом были примешаны силы, исходящие от злых существ. Это мудро, что зло примешано в эволюцию. ... Бесстрашно, мужественно нужно выходить навстречу опасным истинам..."146 (4)

     Перейти на этот раздел

  

Любовь и мудрость

1368. "Сверхчеловеческие существа, вожди в области любви, были уже на предыдущей планете так совер­шенны, что им не было более нужды нисходить до выработки зачатков внутренних органов. Но были другие существа, не ушедшие так далеко, как вожди любви. Они еще на предыдущей планете причислялись к "людям", но опередили тогда людей. Т.обр., хотя в начале образования Земли они и стояли выше людей, но все же были еще на той ступени, на которой познание должно приобретаться при помощи внутренних орга­нов. Эти существа находились в особом положении. Они были слишком высоко развиты, чтобы проходить че­рез человеческое физ. тело, мужское или женское, но все же еще не настолько, чтобы подобно вождям люб­ви, мочь действовать посредством полного ясновидения. Существами любви они еще не могли, а "людьми" больше уже не могли быть. Т.обр., у них оставалась лишь возможность как полусверхлюдям, но с помощью людей, продолжать свое собственное развитие. К существам, обладавшим мозгом, они могли говорить на понятном для тех языке. Это возбуждало обращенную внутрь душевную силу человека, и она могла соединиться с познанием и мудростью. Так вообще впервые сошла на Землю человеческая мудрость. Ею могли питаться означенные "полу-сверхлюди", чтобы достигнуть того, чего им еще не­доставало для совершенства. Так сделались они возбудителями человеческой мудрости. Поэтому их называют носителями света (Люцифер). Итак, у младенческого человечества были вожди двух родов: существа любви и существа мудрости. Между любовью и мудростью была заключена человеческая природа, ко­гда она приняла на этой Земле свою теперешнюю форму. Существа любви побуждали ее к физическому развитию, а существа мудрости — к совершенствованию внутренней сущности".
     "Сверхчувственным существам мудрость открывалась путем ясновидения именно потому, что они не но­сили в себе желания ее получить. Они ждали, чтобы мудрость сама излучалась в них, как мы ждем солне­чного света, которого не можем породить ночью, но который сам собой должен прийти к нам утром. — Желание знания вызывается именно тем, что душа вырабатывает внутренние органы (мозг и т.д.), при помо­щи которых она овладевает знанием. Это является следствием того, что часть душевной силы направляет свою деятельность уже больше не наружу, а вовнутрь. Сверхчеловеческие же существа, которые не совер­шили этого разделения душевных сил, направляют всю свою душевную энергию наружу. Поэтому вовне они располагают для оплодотворения духом также и той силой, которую человек обращает вовнутрь для по­строения органов познания. — Сила, посредством которой человек обращается вовне, чтобы взаимодейст­вовать с другим, есть любовь. Сверхчувственные существа направляли наружу всю свою любовь, чтобы дать мировой мудрости влиться в их душу". Но человек может направлять наружу то­лько часть ее. "Человек стал чувственным, а вместе с тем стала чувственной и его любовь. Он лишает внешний мир той части своего существа, которую он тратит на свое внутреннее созидание. И этим дано то, что называется себялюбием. Когда человек в своем физ. теле стал мужчиной или женщиной, он мог отдаваться (внешнему) только частью своего существа. Другой же частью он обособился от окружающего мира. Он стал себялюбивым. И себялюбивым стало его действие наружу, себялюбивым — его стремление к внутреннему развитию. Он любил потому, что желал, и он мыслил потому, что также желал, желал знания. — Как самоотверженные, вселюбящие натуры стояли вожди, сверхчеловеческие существа рядом с этим еще детски-себялюбивым человеком. — Душа, не обитающая у них в мужском или женском теле, сама является мужески-женской. Она любит без желания. Так любила и невинная душа человека до разделения полов; но тогда она именно потому и находилась еще на относительно низкой ступени — на ступени сновидческого сознания, — что не могла познавать. Но любят и души сверхчеловечес­ких существ, которые, однако, вследствие своего высокого развития, могут познавать. Чело­век должен пройти через себялюбие, чтобы на высшей ступени снова прийти к самоотверженности, но уже при совершенно ясном сознании.
     В том и заключалась задача сверхчеловеческих существ, великих вождей, чтобы напечатлеть в юном человеке свои собственные черты, черты любви . Но они могли воздействовать лишь на ту часть душевной силы, которая была направлена наружу. Так произошла чувственная любовь. Поэтому она бывает сопутствующим явлением деятельности души в мужском или женском теле. Чувственная любовь стала силой физического развития человека. Эта любовь соединяет мужчину и женщину, поскольку они являются физическими существами. На этой любви зиждется движение вперед физического человечест­ва. — Только над этой любовью имели власть названные сверхчеловеческие существа. Та же часть челове­ческой душевной силы, которая обращена вовнутрь и окольным путем, через чувственность должна привести к познанию, не была подчинена власти этих сверхчеловеческих существ. Они и сами никогда не нис­ходили до развития соответственных внутренних органов. Они могли облечь в любовь свое влечение нару­жу, ибо обращенная в своем действии наружу любовь была их собственной сущностью. Этим была положена пропасть между ними и юным человечеством. Любовь, первоначально в чувственной форме, они могли наса­дить человеку, познания же они дать ему не могли, ибо их собственное познание никогда не вступало на окольный путь через внутренние органы, которые теперь развивал у себя человек. Они не могли говорить на языке, который был бы понятен существу, обладающему мозгом".11 (4)

     Перейти на этот раздел

  

1386. "В свое время существовала древняя прамудрость (см.рис., белое слева). С этой древней прамудростью была связана моральная сила, моральная мудрость людей. Она была там внутри как инспириро­ванная составная часть (красное слева). Ныне та прамудрость надломилась. Она больше не может быть носительницей морального импульса".
     "Если мы здесь обозначим Мистерию Голгофы (желтое), то можем сказать, что Она становится двига­тельной силой морального (красное справа). Ибо что же через Мистерию Голгофы было перенесено из древности в новое время в том направлении, как это показано на рис. стрелкой слева направо? — Это бы­ло окончание древнего (импульса) прамудрости. И чем далее мы идем вперед, тем больше исчезает древняя мудрость в ее предании. Можно сказать: она еще мерцает бликами как предание (белое), но с ХV в. начинается нечто новое". Однако с новым мы не можем особенно далеко уйти вперед, т.к. этим новым является естествознание. "Ибо что это за мудрость? — Это мудрость, обладающая одной особенностью, противоположной древней языческой мудрости, эта мудрость не содержит в себе никаких моральных импульсов....

     Когда люди сегодня надеются ос­новать социальную науку на осно­ве естествознания, то они впадают в колос­сальную иллюзию. ... Это естест­вознание стоит в самом начале, и мы можем только надеяться, что лишь по мере его дальнейшего развития оно сможет воспринять в себя также и моральные импульсы как таковые. Но если оно будет раз­виваться в своем роде и далее, то через само себя оно не придет ни к каким моральным импульсам. Тут необходимо, чтобы рядом с естествознанием разви­валось новое сверхчувственное знание (синее). Тогда сверхчувственное знание сможет удержать в себе лучи моральной воли (красное справа). И если начало, имевшее место в середине ХV в., кончится с окончанием Земли, то при этом должны слиться воедино сверхчувственное знание и чувственное знание (белое), и из обоих должно возникнуть единство (стрелки)".191 (7)

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 216970 не найден.
     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 217400 не найден.
     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 217410 не найден.
     Перейти на этот раздел

  

О границах познания

1785. "К голове следует применять дарвинову теорию, ибо голова является тем, что в прошлом сводило к живот­ным формам. В эпоху др. Луны человек имел животную, но эфирную, а не физическую форму. Эта форма сгусти­лась в человеческую голову. ... Мы носим в своей голове животность, но только эфирную животность".
     В 5-ю послеатлантическую эпоху человек имеет это в своем подсознании. "Но он начинает все больше и больше чувствовать, что несет в себе животное. Духовно, сверхчувственно, эфирно он не хочет представ­лять себе это; физически человек мыслит себя родственным животным. Также и познание хотят иметь подсознательно, как животные. И хотят доказать, что иметь познания нельзя. Животное живет с "вещью в себе". Человеку "вещь в себе" остается неведомой, когда он говорит: я мог бы быть животным, я мог бы тогда ее иметь столь же хорошо, как и животное, но я этого не могу. — Утверждать "вещь в себе" как стоящую за границами познания — значит исходить из человеческой тоски чувствовать себя животно и в то же время видеть, что нельзя иметь познания как его имеет животное. В этом состоит тайна кантианства! Оно внутре­нне связано с движением современного человечества к сознанию животности (животные благодаря групповой душе все Мироздание чувствуют в себе, они не знают о границах познания). ... Древние сознавали, что для животного нет границ познания, поэтому считали большим счастьем понимать язык животных".181 (9)

     Перейти на этот раздел

  

180а. "Древнее знание (вост.) несет в духовный мир через свое собственное существо. Никакого естествознания.
     Новое знание (зап.) — не несет, может лишь препарировать душу; в остальном лишь природопознание.
     Живое знание — очевидность должна вырабатываться все снова и снова (голод, жажда).
     Присутствие духа необходимо ныне лишь для сверхчувственного познания, ибо познания прошмыгивают мимо.
     Не знать прошлого и желать волить, исходя из него, означает собственное существо делать несвободным, в духе предаваться им люциферичиским силам.
     Нежеление знать будущее означает, что собственное существо отрывают от реальности; оно тогда затвердевает в царстве ариманических существ".Д. 39, с. 26

     Перейти на этот раздел

  

279. "Может прийти такое время, когда юноша или девушка, скажем, в возрасте 20-25 лет, будучи не в состоянии ориентироваться в царстве серебряного короля (см. "Сказку" Гeте), потеряет представление о том, куда идти дальше в жизни. Внешне в жизни это выражается так, что говорят: они хотят получить учeную степень. И вот окажется, если, конечно, Ариману удалось бы одержать победу, что диссертация их отклоняется на том основании, что в ней содержится нечто личное, нечто субъективное. От человека же будет требоваться засесть в библиотеке и просто по предметному каталогу, в котором уже всe указано, отобрать соответствующие книги, а если появится новое заглавие, то позже присовокупить также и его, а затем выписать оттуда необходимое, свести это воедино и получить степень доктора. Лишь со своей физической индивидуальностью человек присутствует при этом. Он занял место в библиотеке, перед ним лежат книги. Его личность выражает себя при этом только в том, что через пару часов сидения появляется голод и этот голод он будет чувствовать как личную судьбу. ... Натасканное из разных книг и склеенное вместе превращается, в свою очередь, ещe в одну тонкую или толстую книгу и ставится на определeнное место среди других книг, пока не понадобится следующему соискателю. Я не знаю, происходит ли это уже теперь или нет, но если бы Ариман осуществил свой идеал, то однажды это стало бы происходить именно таким образом, и это было бы страшным бытием в нечеловеческих, античеловеческих условиях.
     В противовес этому знание должно стать личным делом. Библиотеки должны по возможности сокращаться, а то, что стоит в библиотеках, люди должны носить в собственных душах. Самодух может произойти только из этого очеловеченного знания". Так можем мы помочь знанию, став учениками золотого короля. 197(11)

     Перейти на этот раздел

  

465а. "Прежние источники сверхчувственного познания потеряны. Истины космоса больше не открываются в природе. Кто сегодня желает в познании прийти к Богу, должен завоевать для себя свободное в духе познание.
     С этим познанием он подвергается опасности потерять свое человеческое. Земное хочет с силой оторваться от него. Каждая инспирация хочет увести его прочь от Земли.
     Человек теряет слово, жертву.
     Действие, обладающее сверхчувственным содержанием:
     А. привносит, во всяком случае, на своем пути религиозный момент;
     А. даст миру язык — для этого существует община = социальное лекарство;
     А. воли даст отпечаток небесного — социальная терапия (интуитивно)". 343 (II), с. 68

     Перейти на этот раздел

  


     52
. "В прошлом всегда осознавалось, что целение и познание суть одно и то же; во всяком случае они — однопорядковые вещи. Во времена, когда познание и религия были единством, познание воспринималось никак иначе, как указание человеку по поводу того, как ему обрести исцеление. И тут мы подходим к тому, чтобы понять, что наследственный грех в действительности представляет собой заболевание человека. Если заболеванием захвачено и сознание, то ведь мы приходим не к исцелению, а к углублению болезни. Нам необходимо сознание, душу, собрав все наши силы, вырвать из сферы болезни греха.
     Мы должны считаться с той возможностью, что с закатом Земли может закатиться и все морально обоснованное, если мы не сохраним его в жизни через Христа Иисуса и не пронесем через закат Земли в будущие состояния бытия". 343, с. 463
     "Среднеевропеец переживает религиозное прежде всего в мышлении. Таков прафеномен. Это интеллектуальным светом пронизанное мистическое. Так обстоит тут дело даже в самых радикальных религиозных формах, в сектантских стремлениях. ... англо-американское начало (квакеры) дает религиозному элементу вплыть в инстинктивное человека. ... на Востоке ищут в сверхсознательном. ... Американец особенно смотрит на землю, и от земли ждет всего; русский — а еще более азиат — смотрит всегда вверх. Среднеевропеец смотрит прямо". Поэтому тут одно не должно подражать другому. 342, с. 134-135

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 400541 не найден.
     Перейти на этот раздел

  


    
     5
. Золотая легенда. Сет посетил Рай. Это означает, что он был посвященным и смог оглянуться на время, когда Сам Бог соединял в человеке древо жизни и древо познания: красную и синюю кровь. Ныне древо синей крови — древо смерти, красной — выражение "я" и низшего я-познания. Древо, выросшее из уст Адама (из человека), — это Манас, Буддхи и Атма. Два древа красной и синей крови изображены на апокалиптической печати. На красной колонне стоит буква "J" и слова:
    
     Jm reinen Gedanken findest du
    
     Das Selbst, das sich Halten Kann,
    
     Wandelst zum bilde den Gedanken,
    
     Erlebest du die schaffende Weishein.
    
     "Кто над этим медитирует, тот с помощью сил своих мыслей своей красной колонне крови напечатлевает силу, ведущую к определенной цели: к науке".
    
     На синей колонне стоит буква "В" и слова:
    
     Verdichtest du das Gefuhl zum Licht,
    
     Offenbarst du die formende Kraft.
    
     Verdinglichst du den Willen zum Weltensein.
    
     So schaffest du im Wesen.
     Одно слово относится к познанию, другое — к жизни. Формообразующая сила сначала "открывается" в смысле первого изречения; "магической становится она только в смысле второго изречения". 284 с.64-66

     Перейти на этот раздел

  


     263
. "Августин имел в юности связи с гностическим манихейством, но не мог этого переварить и тогда обратился к т.наз. простоте, к примитивным понятиям. ... Но от Августина исходит также первый рассветный луч того, что должно теперь вновь быть выработано: познание, исходящее из человека, конкретного человека. В древние, гностические времена пытались исходить от мира и идти к человеку". 74(1)

     Перейти на этот раздел

  


     306
. "Для Парацельса было важно прежде всего выработать идеи о природе, проникнутые духом высшего познания. Родственным ему мыслителем является Валентин Вейгель (1533-1588), применивший подобные же представления преимущественно к собственной природе человека. Он вырос из протестантской теологии в таком же смысле, как Экхарт, Таулер и Сузо — из католической. У него есть предшественники в лице Себастьяна Франка и Каспара Швенкфельдта. В противоположность церковной вере, державшейся внешнего учения, они призывали к углублению внутренней жизни. Им дорог не Иисус, которого проповедует Евангелие, а Христос, Который может быть рожден в каждом человеке как его более глубокая природа и Который должен стать для него искупителем от низшей жизни и вождем к идеальному восхождению.
     Вейгель скромно и незаметно отправлял свою пасторскую должность в Цшоппау. Только из оставшихся после него сочинений, напечатанных в ХVII в., стало кое-что известно о весьма значительных идеях, возникших у него о природе человека. (Из его сочинений назовем: "Золотой Ключ, или как познать всякую вещь без ошибки; многим высокоученым неведомое и однако всем людям необходимое знание", "Познай самого себя", "О месте мира"). Вейгель стремится уяснить себе свое отношение к учению церкви. Это приводит его к исследованию основных устоев всякого познания. Может ли человек познать что-либо через вероучение? В этом он сможет дать себе отчет только тогда, когда узнает, как он познает. Вейгель исходит из самого низшего рода познания. Он спрашивает себя: как познаю я чувственную вещь, когда она предстоит мне? Отсюда он надеется подняться до такой точки зрения, на которой он сможет отдать себе отчет в наивысшем познании. ... "Так как в естественном познании должны быть .две вещи, как-то: объект, или предмет, который должен быть познан и увиден глазом, и глаз, или познающий, который видит объект, или познает, то вот и сопоставь: от объекта ли в глаз исходит познание или же суждение, или познание исходит из глаза в объект". (Золотой Ключ).
     Тут Вейгель говорит себе: если бы познание исходило из предмета (или вещи) в глаз, то от одной и той же вещи необходимо должно было бы идти одинаковое и совершенное познание во все глаза. Но это не так, а каждый видит сообразно своим глазам. Только глаза, а не предмет могут быть причиной, что от одной и той же вещи можно получить множество различных представлений. Для пояснения Вейгель сравнивает зрение с чтением. Если бы не было книги, я, конечно, не мог бы читать ее; но она может, пожалуй, и быть, и все же я ничего не смогу прочесть в ней, если не умею читать. Итак, книга должна быть; но сама по себе она не может дать мне решительно ничего; все, что я читаю, я должен извлечь из себя. Такова же сущность природного (чувственного) познания. Цвет присутствует как "предмет", но он ничего не может дать глазу сам по себе. Глаз должен из самого себя познать, что такое цвет. Как содержание книги не находится в читателе, так не находится и цвет в глазу. Будь содержание книги в читателе, ему незачем было бы и читать ее. Тем не менее при чтении это содержание исходит не из книги, а из читателя. Так и с чувственной вещью. Что такое чувственная вещь вовне — это не извне входит в человека, но исходит изнутри его. Основываясь на этих мыслях, можно было бы сказать: если всякое познание исходит из человека в предмет, то познается не то, что есть в предмете, а только то, что есть в самом человеке.
     Подробную разработку этого хода мыслей мы находим в воззрениях Иммануила Канта. (Ошибочные стороны этого хода мыслей указаны в моей книге "Философия Свободы". Здесь я должен ограничиться упоминанием, что Валентин Вейгель с его простым, безыскусным образом представления стоит гораздо выше Канта). Вейгель говорит себе: если даже познание и исходит из человека, то все же в нем проявляется — но только окольным путем, через человека — сущность самого предмета. Как посредством чтения я узнаю содержание книги, а не мое собственное, так и посредством глаза я узнаю цвет предмета, а не тот, который у меня в глазу или во мне. ... Так разъяснил себе Вейгель сущность чувственного познания. Он пришел к убеждению, что все, что имеют сказать нам внешние вещи, может проистекать только из вашего внутреннего мира. Человек не может оставаться пассивным, если хочет познать чувственную вещь; он должен быть деятельным и извлечь познание из самого себя. Предмет только пробуждает в духе это познание. Человек поднимается к высшему познанию, когда дух сам становится своим объектом. На чувственном познании можно увидеть, что никакое познание не может войти в человека извне. Следовательно, и высшее познание тоже не может прийти извне, а может лишь быть пробуждено внутри человека. Поэтому не может быть и внешнего откровения, но только внутреннее пробуждение. И как внешний предмет ждет, пока к нему не подойдет человек, в котором он может высказать свою сущность, так и человек, если он хочет стать для себя предметом, должен ждать, пока в нем не пробудится познание его сущности. Но если в чувственном познании человек должен вести себя деятельно, чтобы вынести навстречу предмету его сущность, то в высшем познании он должен оставаться пассивным, так как теперь он сам является для себя предметом. Он должен получить в себе свою сущность. Поэтому познание духа является ему как просветление свыше. И Вейгель называет высшее познание, в противоположность чувственному, "светом благодати". Этот "свет благодати" в действительности есть не что иное, как самопознание духа в человеке или возрождение знания на высшей ступени созерцания. Однако как Николай Кузанский на своем пути от знания к созерцанию не дает приобретенному им знанию действительно вновь родиться на высшей ступени, но ошибочно принимает за новое рождение то церковное учение, в котором он был воспитан, так происходит это и с Вейгелем. Он приходит к истинному пути и опять теряет его в то самое мгновение, как вступает на него. Кто хочет идти путем, на который указывает Вейгель, тот может считать его своим вождем лишь до исходной точки этого пути". 7(6)

     Перейти на этот раздел

  


     307
. "Иоганн Шефлер, носивший имя Ангела Силезского (1624-1677), был личностью, которая в ХVII в. дала еще раз в великой душевной гармонии разгореться тому, что подготовили Таулер, Вейгель, Яков Беме и др. Идеи этого мыслителя как бы собраны в духовный фокус и излучают сосредоточенный свет в книге "Херувимский странник". И все, что говорит Ангел Силезский, является настолько непосредственным и естественным раскрытием его личности, как если бы этот человек был призван по особой воле провидения воплотить в личном образе мудрость. Непосредственность, с которой переживается им мудрость, сказывается в той — изумительной также и в художественном отношении — форме кратких изречений, в которую он ее облекает. Он парит как духовное существо над всем земным бытием; и то, что он говорит, подобно веянию из иного мира и уже заранее свободно от всего грубого и нечистого, из чего обычно лишь с большим трудом высвобождается человеческая мудрость. В смысле Ангела Силезского воистину познающим является лишь тот, кто пробуждает в себе к видению око Вселенной; в истинном свете видит свою деятельность только тот, кто чувствует, что эта деятельность направляется в нем рукою Вселенной: "Бог есть во мне огонь, а я — сиянье в нем; не слиты ль оба мы всецело с ним в одно?" — "Богат и я как Бог; нет в мире ничего, в чем (человек, поверь) я б не был с ним одно". — "Бог любит больше нас, чем Самого Себя; и если мной любим Он больше, чем я сам, то я даю Ему не меньше, чем Он мне". — "Для птицы воздух — дом, а камню дом земля; в воде жилище рыб; покой для духа — Бог". — "Коль ты рожден из Бога, то Бог цветет в тебе; и Божество Его — краса твоя и сок", — "Постой, куда бежишь; Небо в тебе самом; коль Бога мнишь не там, то не найдешь нигде". — Для того, кто чувствует себя так во Вселенной, прекращается всякое разделение между ним и другими существами; он больше не ощущает себя отдельным индивидуумом; напротив, все, что ни есть в нем, он ощущает как звенья мира, а собственное существо свое — как саму Вселенную. "Мир, он не держит нас; ты сам себе тот мир, что крепко в плен забрал тебя в тебе тобой". — "Дотоле человек блажен не будет весь, пока иного в нем не поглотит одно". — "Все вещи в человеке; коль нет в тебе чего, то ты не знаешь сам, насколько ты богат".
     Как существо чувственное, человек есть вещь среди других вещей; и органы его внешних чувств доставляют ему, как чувственной индивидуальности, чувственные вести о вещах, в пространстве и времени вне его; но когда в человеке говорит дух, тогда нет ни внешнего, ни внутреннего; духовное не здесь и не там, не прежде и не после: пространство и время исчезают в созерцании духа Вселенной. Только до тех пор, пока человек взирает как индивидуум, он бывает здесь, а вещь — там; и только до тех пор, пока он взирает как индивидуум, существует одно прежде, а Другое — после. "Когда возносишь дух выше времен и мест, то вечность в каждый миг бывает твой удел". — "Я вечность буду сам, когда покину время и в Бога заключусь, в себя вобравши Бога". — "Та роза, что сейчас ты внешним видишь оком, от вечности она так в Господе цвела". — "Стань в точке посреди, и все увидишь враз: что было и что есть, что здесь и в небесах". — "Пока в уме хранишь ты плен времен и мест, дотоле не поймешь, что вечность есть и Бог". — "Когда избавишь дух от множества вещей и к Богу вознесешь, найдешь единство в Нем". — Тем самым человек достигает высоты, на которой он выходит за пределы своего индивидуального "я" и преодолевает всякую противоположность между миром и собой. Для него начинается высшая жизнь. Охватывающее его внутреннее переживание является ему как смерть старой жизни и воскресение в новой. — "Поднявшись над собой, в себе дай править Богу: тогда узнает дух твой вознесенье в Небо". — "Возвысить в духе плоть, а дух ты должен — в Боге, когда ты вечно в нем блаженно хочешь жить". — "Чем больше мое "я" во мне изнемогает, тем крепче и сильней во мне Господне Я". С такой точки зрения познает человек свое значение и значение всех вещей в царстве вечной необходимости. Природное "все" является ему непосредственно как божественный Дух. Мысль о таком божественном Духе Вселенной, который еще может иметь бытие и пребывание над вещами мира или наряду с ними, исчезает как превзойденное представление.
     Этот Дух Вселенной является в такой степени излившимся в вещи и столь сущностно соединившимся с ними, что его нельзя было бы больше даже и мыслить, если отнять от существа его хотя бы одно какое-нибудь звено. "Есть только Я и Ты; не будь обоих нас, Бог был бы уж не Бог и рухнуло бы Небо". — Человек чувствует себя необходимым звеном в мировой цепи. Его деятельность больше не имеет в себе ничего произвольного и ничего индивидуального. Все, что он делает, необходимо в целом, в мировой цепи, которая распалась бы, если бы из нее выпала эта его деятельность. "Не может без меня Бог ничего создать: не поддержу я с Ним — и тотчас рухнет все". — "Я знаю: без меня не может жить и Бог; коль превращусь в ничто, испустит дух и Он". — На этой высоте человек впервые видит вещи в их истинной сущности. Ему не нужно больше извне наделять духовностью ничтожные и грубо-чувственные вещи. Ибо таким, каково оно есть, это ничтожное, при всей своей ничтожности и грубой чувственности, является звеном во Вселенной. — "Пылинки малой нет, соломинки такой, чтоб Бога в них мудрец в величьи не узрел". — "В зерне горчичном скрыт, коль хочешь ты узнать, весь образ всех вещей, тех, что вверху и долу". — На этой высоте человек чувствует себя свободным. Ибо принуждение существует лишь там, где что-нибудь еще может принуждать извне. Но когда все внешнее влилось во внутреннее, когда исчезла противоположность между "Я и миром", между "вне и внутри", "природой и духом, тогда человек чувствует все, что его побуждает, только как свое собственное побуждение.
     "Закуй меня, как хочешь, хоть в тысячу цепей, и все ж на воле я, свободен от оков". — "Коль волей мертв я стал, то должен Бог творить то, чего я хочу: я сам Ему указ". — Тут кончаются все извне приходящие нравственные нормы; человек становится сам себе мерой и целью. Над ним не стоит никакого закона, ибо закон стал его сущностью. — "Для злых лишь есть закон; без писанных скрижалей любить бы добрый стал и Бога и людей". — Таким образам, на высшей ступени познания человеку вновь даруется невинность природы. Он выполняет поставленные ему задачи в чувстве вечной необходимости. Он говорит себе: через эту железную необходимость дана тебе возможность освободить от вечной необходимости то звено мира, которое тебе досталось в удел. — "Учитесь, люди, вы, у полевых цветов: как Богу угодить и расцветать в красе". — "Не знает роза никаких "зачем" и "почему"; не спросит: видят ли ее, цветет себе без дум". — Восставши на более высокой ступени, человек ощущает в себе, подобно полевому цветку, вечное, необходимое устремление Вселенной; он живет, как цветет полевой цветок. Чувство его нравственной ответственности возрастает при всяком его действии до неизмеримости. Ибо, упуская что-нибудь сделать, он отнимает это у Вселенной, он умерщвляет Вселенную, поскольку возможность такого умерщвления зависит от него. "Что значит: не грешить? Ответ искать не долго: тебе его дадут безмолвные цветы". "Все смерти подлежит: коль не умрешь для Бога, то для врага тебя в конце поборет смерть"." 7(7)

     Перейти на этот раздел

  

Агриппа и Парацельс

     313
. "В том же направлении, на которое указывает уже весь характер представлений Николая Кузанского, шли Агриппа из Неттесгейма (1487-1533) и Теофраст Парацельс (1493-1541). Они углубляются в природу и стараются исследовать ее законы всеми доступными в то время средствами и со всей возможной всесторонностью. В познании природы они видят в то же время истинную основу всякого высшего познания. Высшее познание они стараются развить из самого естествознания, заставляя его вновь родиться в духе".
     Агриппа Неттесгеймский провел жизнь, обильную переменами судьбы. Он происходил из знатного рода и родился в Кельне. Он рано изучил медицину и науку права и пытался разобраться в процессах природы в том духе, как это было тогда принято в некоторых кругах и сообществах, а также у отдельных исследователей, которые тщательно хранили в тайне то, чего им удавалось достигнуть в познании природы. Ради этого он неоднократно путешествовал в Париж, в Италию и Англию, а также посещал знаменитого аббата Триттгейма Спонгеймского в Вюрцбурге. В разное время он преподавал в научных учреждениях, а по временам поступал на службу к богатым и знатным и отдавал в их распоряжение свои политические и естественнонаучные способности и познания. Если его биографы и признают эти, оказанные им, услуги не всегда безупречными и если они говорят, что он наживал деньги под предлогом обладания тайными искусствами, то этому можно противопоставить его бесспорное, неутомимое стремление честно усвоить себе в целом все современное ему знание и углубить его в смысле высшего познания мира. У него отчетливо выступает стремление стать в определенное отношение, с одной стороны, к естествознанию, с другой — к высшему познанию. Но стать в такое отношение к ним может только тот, кто ясно понимает, какими путями приходят к этим обоим видам познания. И если верно, что естествознание необходимо в конце концов поднять в сферу духа для того, чтобы оно могло перейти в высшее познание, то не менее верно и то, что первоначально оно должно оставаться в принадлежащей ему области, и только тогда оно может дать истинную основу для высшей ступени познания".
     "Агриппа Неттесгеймский борется за истинное естествознание, которое не хочет объяснять явления природы наличием духовных существ, таящихся в чувственном мире, а склонно видеть в природе только природное, а в духе — только духовное. Мы, конечно, совершенно неверно поймем Агриппу, если будем сравнивать его естествознание с естествознанием позднейших веков, располагавшим совершенно другими опытами. При таком сравнении легко могло бы показаться, что он еще всецело относит к непосредственным действиям духов различные явления, основанные лишь на естественной связи... Само собой разумеется, он верил в факты, в которых считалось невозможным сомневаться в его время. Но это делаем и мы. Или, быть может, думают, что будущие века не выкинут, как старый хлам "слепого" суеверия, многое из того, что мы признаем за несомненные факты? ...Конечно, во времена Агриппы, защищаемая им "природная магия", искавшая в природе только природное, а духовное только в духе, встречала мало понимания; люди тяготели к "сверхъестественной магии", которая искала духовное в царстве чувственного, но ее Агриппа оспаривал. Поэтому аббат Триттгейм из Спонгейма мог дать ему совет: сообщать свои воззрения, как тайное учение, лишь немногим избранным, способным подняться до подобной идеи о природе и духе, ибо ведь и "быку дают только сено, а не сахар, как певчим птицам". Этому аббату Агриппа и был, быть может, обязан своей правильной точкой зрения. ... Насколько трудно было самому Агриппе выбиться из предрассудков своего времени и подняться к чистому созерцанию, об этом свидетельствует то, что свою "Тайную Философию", написанную уже в 1510 году, он не выпускал в свет до 1531 года, считая ее незрелой".
     "Агриппа по трем последовательным ступеням восходит к высшему познанию. На первой ступени он рассматривает мир, каким он дан внешним чувствам, с его веществами, его физическими, химическими и иными силами. Природу, рассматриваемую на этой ступени, он называет элементарной. На второй ступени он рассматривает мир как целое, в его естественной связи, как все вещи в нем приведены в стройный порядок, сообразно мере, числу, весу, гармонии и т.д. Первая ступень располагает вещи по их ближайшей связи. Причину возникновения какого-нибудь процесса она ищет в непосредственной близости с этим процессом. На второй ступени отдельный процесс рассматривается в связи со всем Мирозданием. Здесь проводится мысль, что всякая вещь находится под влиянием всех остальных вещей мирового целого. Это мировое целое представляется как великая гармония, в которой все единичное является лишь ее членом. Мир, рассматриваемый с этой точки зрения, Агриппа называет астральным, или небесным. Третья ступень познания — это та, на которой дух, через углубление в самого себя, непосредственно созерцает духовность, изначальное существо мира. На этой ступени Агриппа говорит о духовно-душевном мире". 7(5)

     Перейти на этот раздел

  


     315
. "У Парацельса отношение к природе уже уподобляется тому, которое все более развивалось в новейшем мировоззрении и которое является действием души, чувствующей себя одинокой в я-сознании. Не нужно давать говорить самой мысли, — так ощущал Парацельс. Следует предположить, что за явлениями природы существует нечто, что раскрывается, если стать к нему в правильное отношение. Необходимо иметь возможность получить от природы нечто, чего мы не образуем при созерцании ее как мысли. Необходимо быть связанным со своим Я при помощи иного, чем мысль, фактора действительности. Парацельс ищет за природой высшую Природу. Его душевное настроение таково, что он не стремится пережить нечто в себе самом, чтобы прийти к основам бытия; со своим "я" он хочет как бы вонзиться в процессы природы, дабы ему под поверхностью чувственного мира раскрылся дух этих процессов. Древние мистики стремились проникнуть в глубины души; Парацельс хотел предпринять то, что во внешнем мире ведет ко встрече с подосновой природы. 18(4)

     Перейти на этот раздел

  


     384
. "Немецкий идеализм указывает на зародышевые силы действительного развития в человеке тех сил познания, которые созерцают сверхчувственно-духовное так же, как органы чувств — чувственно-материальное. ... Насколько плодотворно немецкое идеалистическое духовное течение идет в этом направлении, видно не только по тем умам, о которых пишут в учебниках, которые вошли в историю философии, но и по тем, чья духовная деятельность осталась замкнутой в узких границах. Существуют, например, "Мелкие работы" директора гимназии в Бромберге Иоганна Генриха Дейнхардта, умершего 6 августа 1867 г. Там находятся такие статьи: "О противоположности пантеизма и деизма в дохристианской религии" "Понятие религии", "Кеплер, его жизнь и характер" и др. Их основной тон таков, что показывает, каким образом их автор коренится в немецком идеалистическом мировоззрении". В примечании к одной статье издатель пишет, что автор хотел ее переработать, добавив мысль о том, что душа уже в этой жизни вырабатывает новое тело, но смерть помешала ему это сделать. Это бросает как бы луч света на то, как немецкое идеалистическое мировоззрение стремилось научным образом проникнуть в область духа. И подобных попыток можно обнаружить множество. 20(2)

     Перейти на этот раздел

  


     432
. " В увлекательной форме выразил Филипп Майнлендер (1841-1876) в своей "Философии спасения" (1876) утрату доверия к бытию. Майнлендер смотрит на образ мира, к которому тяготеет современное естествознание. Но он безуспешно ищет возможности самосознающее "я" укоренить в духовном мире. ... Если же бытие предстает как лишенное ценности, то лишь его уничтожение может составлять цель мира. Соучастие в этом уничтожении можно рассматривать как цель человека. (Майнлендер покончил жизнь самоубийством). Бог, по мнению Майнлендера, создал мир лишь для того, чтобы таким образом самому освободиться от страдания".
     "В Гартмане и Вундте в развитии мировоззрения нового времени представлены две индивидуальности, в душах которых действовали силы, которые это развитие ввели в определенное течение, чтобы, мысля, преодолеть загадки, которые ставит переживание науки человеческой душе. В обеих индивидуальностях эти силы действовали так, что в их раскрытии в самих себе эти силы не давали ничего такого, благодаря чему самосознающее "я" наполнялось бы в источнике своего бытия. Более того, эти силы приходили к такому пункту, где они были больше не в состоянии заниматься великими мировыми загадками. Эти силы сцепились с волей; однако же из добытого мира воли не звучит того, что может дать уверенность "в дальнейшем бытии нашей лучшей части после распадения тела", или что касается подобных душевных и мировых загадок. Подобные мировоззрения происходят из естественного, неотвратимого тяготения, "которое вообще подвигает человека к исследованию истины и решению загадок бытия", но когда он употребляет для этого решения средства, которые кажутся ему единственно правильными, то он проникает с ними в такие рассмотрения, внутри которых больше не содержится никакого элемента переживания, который бы обусловил решение. Видят: в определенное время перед человеком встают совершенно определенным образом мировые вопросы, и он инстинктивно ощущает то, что ему надлежит сделать. Ему надлежит найти средство для получения ответа. Приводя в действие это средство, он может остаться позади того, что в глубинах развития, как требование, подступает к нему. Философы, движущиеся в такого рода деятельности, являют собой борьбу за достижение такой, еще не постигнутой целиком в сознании цели. Цель нового развития мировоззрения состоит в том, чтобы в самосознающем "я" пережить нечто такое, что идеям образа мира дает бытие и сущность; охарактеризованные философские течения показали свое бессилие дойти до такой жизни, до такого бытия. Воспринятая мысль больше не дает "я" — самосознающей душе — того, что таит бытие; это "я" слишком удалилось от природной почвы, чтобы ручаться за веру в то, во что еще верили в Греции; и оно уже не может оживить в себе того, что эта природная почва (основа) некогда давала ему без потребности собственного душевного творчества". 18(15)

     Перейти на этот раздел

  


     437
. Т.Г.Гексли (1825-1895). "Он не придерживался того взгляда, что в естественнонаучном познании можно увидеть нечто такое, что ответит на последние вопросы касательно человеческой души. Но он верил, что человек со своими исследованиями должен оставаться при естественнонаучном способе рассмотрения, что у него нет никаких средств выработать знание о том, что лежит за природой".
     "Слово "прагматизм" впервые появилось в 1878г. в статье Чарльза Перси, опубликованной в американском журнале "Популярная наука". Деятельными носителями этого рода представлений являются Вильям Джемс (1842-1910) в Америке и Ф.К.Шиллер (род.1864г.) в Англии. ... Прагматизм можно назвать неверием в силу мысли. Он отказывает мышлению, желающему оставаться в самом себе, в способности породить что-либо как истину, как правомерное благодаря самому себе познание. Человек пребывает в процессах мира и должен действовать. Мышление при этом является для него помощником. Оно схватывает факты внешнего мира в идеях, объединяет их, комбинирует. И лучшими являются те идеи, которые помогают совершать лучшие дела, в которых человек находит свою цель созвучной с мировыми явлениями. Такие идеи человек признает как свои истины. Воля является господином в отношениях человека с миром, а не мышление. В своей книге "Воля к вере" Джемс говорит: "воля определяет жизнь, это ее изначальное право; таким образом, она имеет право оказывать влияние и на мышление".
     "Перед человеком встало две возможности. Он должен был либо отдаться заблуждению, что "мозг мыслит", принимая это как что-то действительное, серьезное, и что "духовный человек" является лишь поверхностным проявлением материального, либо он должен был признать в этом "духовном человеке" самостоятельную, сущностную в себе действительность. Тогда с познанием человека он изгонялся из естествознания. Мыслителями, стоявшими под впечатлением последней возможности, были французские философы Эмиль Бутру (1845-1921) и Бергсон (1859-1941)".
     "В Бергсоне философия нового времени как бы поворачивается к задаче, которую ставит перед ней время: углубиться в переживание самосознающего "я"; но она делает этот шаг, декретируя бессилие мышления. Там, где "я" должно переживаться в своей сути, оно не может ничего начать мышлением. И так это обстоит у Бергсона в его исследовании жизни. Что подгоняет живое существо в развитии, что ставит это существо в мире в ряд от несовершенного до совершенного, дается познанию не через мыслящее рассмотрение живого существа, каким оно предстает человеку в своих формах. Нет, когда человек переживает в себе свою душевную жизнь, то он пребывает в жизненном элементе, который живет и в другом существе, и в человеке, познавая, созерцает самого себя. Этот жизненный элемент должен сначала излиться в бесчисленных формах, чтобы через это излияние подготовить себя к тому, чем он становится в человеке. ... Из своего интуитивного познания Бергсон хочет дать ожить результатам естествознания таким образом, что он говорит: "все совершается так, как если бы некое неопределенное и волящее существо, назвать ли его человеком или сверхчеловеком, стремилось к осуществлению и могло его достичь только благодаря тому, что часть его самого по пути была утрачена. Эту потерю представляют собой животный и растительный мир". (Творческая эволюция.)" 18(16)

     Перейти на этот раздел

  


     440
. "Схоластик говорил: человеческое познание, пронизанное интеллектом, относится лишь к внешнему чувственному миру. А все, что человек должен знать о сверхчувственном, должно быть ему дано через откровение, сохраненное в догматике.
     Это откровение, сохраненное догматикой, поблекло, но другое, основное убеждение сохранилось, — так говорит Дюбуа Раймон, конечно, облачив это в нововременные одежды. И звучащее из схоластики, он применяет так ... что говорит: познать можно только чувственное, следует познавать только чувственное, поскольку познания сверхчувственного не существует". 206 (5.УШ)

     Перейти на этот раздел

  


     591
. Кант считал основным недостатком всей предшествовавшей ему философии то, что она пыталась с помощью мышления познать вещи и не задумывалась над вопросом: а способно ли на это мышление? Вопрос о "что" познания стал предшествовать вопросу о возможностях познания. И вопрос: что такое познание? — стал, в первую очередь, вопросом теории познания.
     У Гете был на это другой взгляд. Хотя он и не высказывался об этом непосредственно, но "он стоял на глубочайших фундаментальных основах познания и потому был против простого созерцания природы, при котором художник обращается к предметам природы верно и усердно, тончайшим образом подражает ее образованиям, цветам, добросовестно не отдаляется от нее ни на шаг. Именно отдаление от чувственного мира в его непосредственности обозначалось во взглядах Гете действительным познанием. Непосредственно данное — это опыт. В познании же мы творим образ непосредственно данного, который содержит в себе существенно больше, чем могут дать чувства, которые являются все же посредниками всякого опыта. Чтобы познавать природу в смысле Гете, мы не должны держаться за ее фактичность, но в процессе познания она должна оказываться существенно выше, чем в первом непосредственном явлении. Школа Милля считала все, что мы можем сделать в опыте, простым соединением отдельных вещей в группы, которые затем мы удерживаем как абстрактные понятия. Однако никакое это не истинное познание. Ибо те абстрактные понятия Милля не имеют иной задачи, как доставляемое органам чувств соединить со всеми свойствами непосредственного опыта. Истинное познание должно признать, что непосредственный облик чувственно-данного мира не самый существенный, а им является тот, который открывается нам в процессе познания. Познание должно доставлять нам то, чего нас лишает чувственный опыт и что, тем не менее, является истинным. Познание Милля потому не является истинным, что представляет собой усовершенствованный чувственный опыт. Оно оставляет вещи такими, какими они даны глазам и ушам. Не область испытанного в опыте должны мы переступать и теряться в фантастических образованиях, что так любит метафизика старого и нового времени, но мы должны образы испытанного в опыте, какими они предстают нашим органам чувств, продвинуть до того состояния, которое удовлетворит наш разум.
     Теперь у нас встает вопрос: как относится непосредственно испытанное в опыте к возникающему в процессе познания образу опыта? ... Непосредственный опыт дает не более, чем несвязный агрегат актов восприятия".
     "Идея — это не содержание субъективного мышления, а результат опыта. Действительность выступает перед нами, когда мы стоим перед ней с открытыми органами чувств. Она выступает перед нами в облике, который мы не можем считать ее истинным обликом; последнего мы достигаем, приведя в движение наше мышление. Познавать означает: к половинной действительности чувственного опыта добавлять восприятие мышления, после чего ее образ становится полным.
     Все сводится к тому, как мыслить отношение идеи к чувственной действительности. Под последней я бы хотел понимать совокупность данных человеку через органы чувств созерцаний. Понятие же, по широко распространенному мнению, является средством познания, с помощью которого оно овладевает данностью действительности. Сущность действительности заключена во "в себе" вещи, так что, если бы мы действительно были в состоянии прийти к первооснове вещей, то мы имели бы лишь отношению к отображению, и ни в малейшей степени не могли бы овладеть ею самой. Здесь, таким образом, предполагаются два совершенно отдельных мира. ... Согласование этих двух миров составляет теоретико-познавательный идеал этого рода воззрения. К нему я причисляю не только естественнонаучное направление нашего времени, но также философию Канта, Шопенгауэра и неокантианцев, и даже последнюю фазу философии Шеллинга. Все эти направления созвучны в том, что эссенцию мира ищут в транссубьективном, а субъективно-идеальный мир, что должно быть признано их точкой зрения, является поэтому для них лишь просто миром представления, а не самой действительностью, лишь чем-то, обладающим значением только для человеческого сознания.
     Я уже указывал, что этот взгляд, будучи последовательно продолженным, приводит к полной конгруэнтности (совпадению) понятия (идеи) и созерцания. Что находится в последнем, должно снова содержаться в своем понятийном противообразе, только в идеальной форме.
     Относительно содержания, оба мира должны полностью совпадать. Отношения пространственно-временной действительности должны точно повторяться в идеях, только вместо воспринимаемого простирания, облика, цвета и т.д. должны иметься соответствующие представления... Каждая вещь снова находит свое место, свои свойства в моем идеальном образе мира.
     Мы только теперь можем спросить: соответствует ли эта последовательность фактам? Ни в малейшей степени! Мое понятие треугольника одно объемлет все отдельные треугольники, и сколько бы треугольников я ни представлял себе, оно останется тем же самым. Мои различные представления треугольников идентичны между собой. Я имею вообще лишь одно понятие треугольника.
     В действительности каждая вещь представляет собой особенное, определенное "это", которому противостоит также вполне определенное, насыщенное реальной действительностью "то". Этому многообразию противостоит понятие как строгое единство. В нем нет никакого особенного, никаких частей, оно не множится, выступает бесконечное число раз все одним и тем же.
     Теперь спрашивается: а кто, собственно говоря, носитель этой идентичности понятия? Форма его явления, как представления, быть этим не может, ибо здесь целиком прав Беркли, говоря, что представление, полученное мною от дерева в данный момент, не имеет ничего общего с этим деревом, которое я вижу снова, моргнув глазами; то же самое относится и к различным представлениям многих индивидуальностей об одном предмете. Идентичность, таким образом, лежит лишь в содержании представления, где находится "что". Многозначность, содержание может быть мне ручательством идентичности. А если это так, то рушится воззрение, лишающее понятие или идею самостоятельного содержания". Воззрения Шопенгауэра, Авенариуса лишают содержания не только понятие, но и созерцание.
     "Чтобы прийти здесь к ясности, необходимо вернуться на ту почву, где созерцание, как особенное, противостоит понятию, как всеобщему.
     Можно спросить: в чем же, собственно говоря, содержится характерная черта особенного? Определено ли оно понятийно? Можем ли мы сказать: это понятийное единство распалось в том либо в этом созерцаемом особенном многообразии? — Нет. И это совершенно определенный ответ. Само понятие совершенно не знает особенного. Последнее, следовательно, должно находиться в элементах, которые понятию, как таковому, совершенно недоступны. Но поскольку мы не знаем промежуточного члена между созерцанием и понятием — если мы не хотим вводить фантастически-мистические схемы Канта, которые сегодня могут рассматриваться лишь в качестве шуток, — то эти элементы должны принадлежать самому созерцанию. Основание особенного не выводимо из понятия, но должно быть найдено внутри самого созерцания. Что составляет особенное объекта, — поддается не пониманию, но лишь созерцанию. В этом заключается основание того, почему любая философия должна терпеть неудачу, когда она из самого понятия хочет извлечь (дедуцировать) всю созерцаемую действительность в отношении ее особенного. В этом заключается также классическое заблуждение Фихте, желавшего весь мир вывести из сознания. Если же кто-то упрекает в этом, как в недостатке, идеалистическую философию и хочет ее в этом отношении завершить, тот поступает не более разумно, чем философ Круг (Вильгельм-Трауготт, 1770-1842), последователь Канта, требовавший "идентичной" философии, которая должна была быть для него дедуцирована его пером.
     Что действительно существенно отличает созерцание от идеи, так это элемент, не вносимый в понятие, но все же данный в опыте. Поэтому и противостоят друг другу понятие и созерцание как, хотя и существенно равные, но все же различные стороны мира. И поскольку последнее требует первого, как мы показали, то это доказывает, что свою эссенцию мир содержит не в особенном, а в понятийном всеобщем. Но эта всеобщность, как явление, должна быть сначала найдена в субъекте либо она может быть приобретена субъектом в объекте, но не из объекта.
     Свое содержание понятие заимствует не из опыта, ибо оно не вбирает в себя характерное опыта, особенное. Все, что конституирует особенное, чуждо ему. Таким образом, ему следует самому дать себе содержание.
     Обычно говорят, что объект опыта индивидуален, он — живое созерцание, понятие же абстрактно, бедно по сравнению с полным содержания созерцанием, скудно, пусто. Но в чем здесь ищут определения богатства? В том, что может быть бесконечно большим в бесконечности пространства. Но в этом отношении и понятие не менее полно определениями. Только они в нем не количественные, а качественные. Как в понятии отсутствует число, так в созерцании отсутствует динамически-качественный характер. Понятие столь же индивидуально, столь же полно содержанием, как и созерцание. Разница заключается лишь в том, что для получения содержания созерцания не нужно ничего, кроме открытых органов чувств при чисто пассивном отношении к внешнему миру, в то время как идеальное ядро мира в духе может возникнуть через собственный спонтанный образ действия последнего, если оно вообще должно прийти к явлению. Это совсем бессмысленно и излишне говорить: понятие — враг живого созерцания. Нет, понятие является сущностью, двигательным, действующим принципом в созерцании, добавляет к нему свое содержание, не упраздняя при этом себя, ибо они, как таковые, не соприкасаются; и оно должно быть врагом созерцания?! Оно может стать его врагом только в том случае, если иной философ попытается все богатство содержания чувственного мира выпрясть из идеи. Вот тогда вместо живой природы возникнут пустые фантазмы. ...
     Трансцендентному мировоззрению Локка, Канта, позднего Шеллинга, Шопенгауэра, Фолькельта, неокантианцев имманентно противостоит современный естествоиспытатель. Первые ищут мировую основу в чуждой сознанию потусторонности; имманентная философия — в том, что является разуму. Трансцендентное мировоззрение рассматривает понятийное познание как образ мира, имманентное — как его высшую форму явления. Поэтому первое дает лишь формальную теорию познания, основывающуюся на вопросе: каково отношение между мышлением и бытием? Второе на острие теории познания выдвигает вопрос: что такое познание? Одно исходит из предрассудка о существовании различия между мышлением и бытием, другое без предрассудков исходит из единственной достоверности (Gewisse) — мышления, из понимания ... что без мышления ей не найти никакого бытия".
     Современная теория познания дошла до понимания того, что для лишенного мыслей рассматривания все одинаково — нет причин и следствий, совершенного и несовершенного и т.д., а далее это ошибочно сопровождается предикатом, что это суть представления. "Сколь мало благодаря одному чувственному пониманию мы узнаем, что упавший камень является причиной углубления в почве, куда он упал, столь же мало узнаем мы, что он является представлением". К этому можно прийти лишь в результате размышления. "Когда говорят, например, что данное — это представление, то все дальнейшие исследования могут вестись лишь от этой предпосылки. На этом пути мы никак не можем получить лишенную предпосылок теорию познания, но мы отвечаем на вопрос: что такое познание? — исходя из той предпосылки, что оно есть данное чувством представление. В этом состоит основная ошибка теории познания Фолькельта. В ее начало со всей силой он ставит требование, чтобы теория познания была лишена предпосылок. Но на ее вершину он ставит тезис, что мы имеем многообразие представлений. Так его теория познания лишь отвечает на вопрос: как возможно познание при том условии, что данное есть многообразие представлений? Для нас дело обстоит совсем по-другому. Мы берем данное как есть, как многообразие чего-либо открывающегося нам, когда мы даем ему воздействовать на нас. Так достигаем мы объективного познания, поскольку даем говорить самому объекту. ...
     Это познание говорит нам: я здесь, но в таком виде, в каком я стою перед тобой, я не являюсь в своем истинном облике. Когда мы воспринимаем извне этот голос, когда мы осознаем, что перед нами лишь половина существа, которое скрывает от нас свою лучшую сторону, тогда в нашем внутреннем заявляет о себе деятельность того органа, с помощью которого мы достигаем объяснения другой стороны действительности, с помощью которого мы оказываемся в состоянии половину завершить до целого. Мы осознаем, что то, чего мы не видим, не слышим и т.д., может быть завершено с помощью мышления. Мышление призвано решать загадки, которые нам загадывает созерцание". Созерцаемая действительность встает перед нами готовой, мы не присутствовали при ее возникновении. Мышление же хотя и является из неведомого, но я все же знаю, что это я сам даю ему форму, завершаю процесс. То же самое должно происходить и с восприятиями: они не должны являться мне законченными, они должны стать для нас столь же прозрачны, сколь и мысли. Так удовлетворяется наша жажда познания; воспринятое мы пронизываем мыслями. "Мысль является как завершение процесса, внутри которого мы стоим. ... Исследовать сущность вещи — означает поставить ее в центр мыслительного мира и работать из него, пока в душе не выступит такое мыслеобразование, которое явится для нас идентичным с полученной в опыте вещью. ... В идее мы познаем то, из чего нам следует выводить все остальное: принцип вещей. Что философы называют абсолютным, вечным бытием, основой мира, что религии называют Богом, мы, на основе наших теоретико-познавательных изысканий, называем идеей. Все, что в мире не является непосредственно как идея, может быть, в конце концов, познано как изошедшее из нас. ... Но сама идея не требует выхода за нее самое, она есть на себе построенное, в самом себе твердо обоснованное существо. И это пребывает в ней самой, а не в ее явлении в нашем сознании. Если она не высказывает нам своего существа, то она является нам как и остальная действительность: требующей объяснения.
     Мое сознание, что я стою внутри вещи, явлется лишь следствием объективного свойства этой вещи: что свой принцип она несет в себе. Овладевая идеей, мы достигаем ядра мира. Мы постигаем здесь то, из чего происходит все. Мы становимся единством с этим принципом, поэтому идея, будучи объективной, является нам, в то же время, как наисубъективнейшее.
     Действительность чувственного рода именно потому столь загадочна для нас, что ее центра мы не находим в ней самой. Но это кончается, когда мы познаем, что с миром мыслей, приходящим в нас к явлению, она имеет тот же самый общий центр.
     Этот центр может быть лишь единым. Он может быть таковым, что все остальное указывает на него как на объясняющую его основу. Если бы было много центров мира — много принципов, из которых объяснялся бы мир — и одна область действительности указывала бы на этот, другая на тот мировой принцип, то мы, попав в область действительности, тотчас указали бы на один центр. Нам не пришло бы в голову спрашивать еще о другом центре.
     Одна область ничего не знала бы о другой. Они попросту не существовали бы одна для другой. Поэтому нет никакого смысла говорить более, чем об одном мире. Поэтому идея во всех местах мира и во всех сознаниях одна и та же. Что существуют различные сознания и каждое представляет идеи, не меняет дела. Идейное содержание мира построено на себе, в себе совершенно. Мы не порождаем его, мы ищем лишь его постижения. Мышление не рождает его, а воспринимает. Оно не производитель, а орган постижения. ... Множество сознаний думает одно и то же; они питаются одним, только с различных сторон. Поэтому оно является им многобразно модифицированным".
     ''Какую задачу решает теория познания по сравнению с другими науками? Она объясняет нам цель и задачи других наук. ...наша теория познания является наукой о назначении всех других наук. Она объясняет нам, что в различных науках содержится объективное основание мирового бытия. Науки достигают царства понятий; о собственной задаче этих понятий учит нас теория познания. Этим характерным результатом отличается наша, придерживающаяся гетевского образа мышления, теория познания от всех других современных теорий познания. Она хочет установить не просто формальную связь мышления с бытием, она хочет не просто логически решить, теоретико-познавательную проблему, она хочет прийти к позитивному результату. Она показывает, что есть содержание нашего мышления, и находит, что это "что" в тоже время есть объективное содержание мира. Так становится наша теория познания значительной наукой для людей. Она объясняет человеку самого себя, показывает его положение в мире; поэтому она является источником удовлетворения для него. Она впервые показывает ему, к чему он призван. ...Так теория познания является в то же время учением о значении и назначении человека... Наш дух имеет задачей так образовывать себя, чтобы быть в состоянии всю данную ему действительность провидеть такой, какой она является исходя из идей". 1(9)

     Перейти на этот раздел

  

Истина и наука

     596
. "Повышение ценности бытия человеческой личности — это и есть цель всей науки. Кто занимается ею не с этой целью, тот работает только потому, что видел, что так делал его учитель; он "исследует" потому, что случайно этому научился. Он не может быть назван свободным мыслителем.
     Что придает наукам истинную ценность — это только философское изложение человеческого значения их результатов. 3 (предисловие)
     "Теория познания должна быть научным исследованием того, что все другие науки предпосылают без всякого исследования: именно самого познания. Этим за ней о самого начала признается характер основной философской науки. Ибо только через нее можем мы узнать, какую ценность и какое значение имеют выводы, добытые при помощи других наук. Она образует в этом отношении основу всякого научного стремления. Но ясно, что она с этой своей задачей может справиться только в том случае, если сама будет лишена предпосылок".
     "История наук учит нас, что бесчисленные заблуждения, которыми болели целые эпохи, объясняются единственно и только тем, что известные проблемы были поставлены неверно". "Если речь идет о чисто фактическом, а не историческом изучении теории познания, то мы едва ли упустим какое-либо важное явление, если учтем лишь время, начиная с появления Канта, с его "Критики чистого разума". То, что было дано ранее на этом поприще, повторяется снова в эту эпоху". 3(1)

     Перейти на этот раздел

  


     600
. "В мыслительном рассмотрении мира фактически происходит соединение двух частей содержания мира, той, которую мы обозреваем как данное на горизонте наших переживаний, и той, которая должна быть произведена в акте познания, чтобы также быть данной. Акт познания есть синтез этих обоих элементов, и притом в каждом отдельном акте познания один из них является произведенным в самом акте, привнесенным в этот акт к только данному. Только в начале самой теории познания то, что обычно бывает произведенным, является как данное".
     "Теперь спросим себя: 1) Где происходит разделение между данным и понятием? 2) Где находится соединение их?... Разделение происходит исключительно в акте познания, соединение заложено в данном. Из этого с необходимостью вытекает, что понятие, как содержание, есть только часть данного, и что акт познания заключается в тем, чтобы соединить друг с другом данные ему сначала раздельно составные части образа мира. Данный образ мира становится вместе с тем полным только через тот опосредованный род данности, который вызывается мышлением. В своей непосредственной форме образ мира является в неполном виде. ...то, что является нам в мышлении обособленным, — это не пустые формы, но сумма определений (категорий), которые однако являются формами для остального содержания мира. Только добытый через познание образ содержания мира, в котором соединены обе указанные его стороны, может быть назван действительностью". 3(5)

     Перейти на этот раздел

  

Познание и мышление

    
     655г
. "Если познание пытаются понять как деятельность некоего существа, рассматривающего мир со стороны, то возникают все эти, вводящие в заблуждение, философские вопросы: как возможно познание? Познаваема ли вещь в себе? Существуют ли границы познания? и т. д. Все эти вопросы теряют свой смысл, если познание постигать как стоящее внутри жизненного процесса. Как жизнь манифестирует себя в растении, порождая листья, цветы, плоды, так ведет себя познание в человеке. Спрашивать: каковы границы у познания? — столь же бессмысленно, как спрашивать: каковы границы у цветения? Содержание познания есть продукт мирового процесса, как и цветы у растения. Образ мира, который набрасывает себе человек, есть содержание фантазий и toto genere всего, что только он отображает, если рассматривать его лишь сообразно его образной натуре. В силу потребности в нем говорят о "сути мира", о "вещи в себе" и т. п. Ничто внешнее не принуждает нас говорить о "сути мира". К этому нас подталкивает лишь собственная природа. Говоря о "сути мира" и утверждая, что она непознаваема, я высказываю вздор. Никакому существу не дано чего-то такого, что сопоставимо с познанием. Говорить о существовании чего-то, лежащего "за познанием", столь же бессмысленно, как говорить о лежащем по ту сторону роста растений. Познание должно оставаться внутри самого себя, если оно обладает смыслом. ... Отрицание мира, потусторонность и т. д. впервые возникают тогда, когда человек их придумывает. И это глупейшие из выдумок". Д. 6, с. 7
     "Изучение природы с неизбежностью приходит к пограничным столбам, за которые невозможно выйти с познанием: с материей, с силой. Происходит это потому, что человек организован для любви. Силы, создающие границы, суть силы способности любить.
     Мы не способны наше познающее существо соединить с существом природы, ибо, когда мы пытаемся это сделать, мы с душевной жизнью уже проникли в область, где развиваем силу любви.
     Мистическое рассмотрение может идти вовнутрь до границы, которая могла бы быть внутренней природой человека — если исключить способность воспоминания — если бы она стала прозрачной. Но, желая быть мистиком, человек постоянно наталкивается на воспоминания, если только желает быть достаточно критичным.
     Человек может расширить свое познание, если воспользуется средством познания, которое не разрушает способность любить и заявляет претензию на такое служение, которое способствует жизни через способность воспоминания.
     Такое средство познания обретают благодаря тому, что созерцают насквозь мышление, а мысли, сотканные с чувственными восприятиями, отрывают от размышлений. Я мыслю, следовательно я не есть. Через медитативную деятельность мышление становится переживанием, но переживанием — подобным голоду — окрепшего Я-не-есмь". Д. 45, с. 13-14
     "Мистика — это понимание внутренней жизни. ... внутреннее углубление, деятельность. Эзотерика есть в определенном смысле то же самое, но мы из мистиков становимся эзотериками, поскольку мистик смотрит лишь в самого себя, эзотерик же кроме того воспринимает Вселенную. ... Поскольку мы познаем наши внутренние органы, мы упражняемся в мистике. Поскольку мы внутренние органы употребляем для познания мира, мы упражняемся в эзотерике в полном смысле этого слова". Д. 60, с. 9-10
     "Духоиспытатель должен пронизать себя истинным естественнонаучным настроением, ибо лишь благодаря ему можно развить элемент достаточно дисциплинированного мышления...
     Духовно исследовать означает жить в сверхчувственном, но жить с мышлением, созревшим на познании природы; и с волей, которая столь же мало, сколь сновидение, соприкасается с чувственным миром. ...
     Самонаблюдение, взращенное на чувственном мире, и мышление, не причастное к природопознанию, — враги духовного исследования". Природопознание должно стать жизнью, "источником жизни". Д. 45, с. 11
     "Антропософское движение сегодня потому находится в тяжелом положении, что ведь очень многие люди, страстно желающие одухотворить мировоззрение, хотели бы также и на пути познания легким и удобным способом приходить к знанию, которое им может дать Антропософия. Людям не хочется заниматься той интенсивной внутренней работой, которая необходима в Антропософии, а потому по временам выступают совершенно абсурдные воззрения и мысли. ... кто сегодня действительно честно желает войти в Антропософию, должен настолько основательно изменить свое мышление, что в результате антропософы должны совершенно радикально отличаться от людей, не имеющих никакого понятия о том, что такое изменение мышления и ощущений вообще возможно. ... Так основательно изменять мышление не требовалось даже в Мистериях древности; многое там было подобно популярному мышлению".
     "Все антропософское мышление является, собственно говоря, чем-то сакраментальным, о чем я высказался в связи с разработкой теории познания мировоззрения Гете. ... Мышление — это таинство человека.
     Познание, если оно действительно является познанием, есть причастие человека". 345, с. 29, 40
     Отличие эзотерической лекции от экзотерической состоит в том, что из последней что-то узнают, а первая дает переживание. 266-1,с. 251
     "Какова разница между эзотерикой и экзотерикой? В экзотерике мы получаем сообщения, почерпнутые из эзотерики, как пищу для наших душ. В эзотерике мы стремимся сами созерцать те миры, из которых черпает эзотерика свои сообщения". 266-2, с. 379
     "Вот три степени, волшебные средства всякого практического мышления: интерес к окружающему миру; удовольствие и любовь ко всем отправлениям; внутреннее удовлетворение... от рефлексии, от мышления, которое мы, обособившись от вещей, тихо совершаем для себя". Д. 78, с. 13
     "Для египтян дело сводилось к тому, чтобы проникнуть к трупам мыслей, после того, как исчезла возможность сопереживать Вселенную внутренне в живых мыслях.
     Теперь дело заключается в том, чтобы приготовить будущее через пробуждение трупов мыслей в образованиях внешнего мира, которые постигаются в их метаморфозе". Д. 15, с. 20
     "Кто хочет быть эзотериком в антропософском смысле, должен выучить свою жизнь мышления каждую мысль продумывать основательно. Короткое, слишком короткое мышление есть признак материалиста".
     "Мистически: Отец — Сын — Святой Дух.
     Масонски: Сила — Действие — Сущность.
     Гностически:(пропуск в тексте).
     Алхимически: Сера — меркурий (ртуть) — соль". 266-1, с. 126, 455

     Перейти на этот раздел

  


     26
. В исходной точке новой духовной жизни, импульсируя эту жизнь, стоят Мистерии Ирландского остро­ва, Мистерии Гибернии. Необычайно трудно проникнуть в Акаша-Хронике к тому, что там отпечатлели эти Мистерии. "Если посмотреть на подготовление, через которое сначала должен был пройти посвящаемый в Гибернии, то оно состояло из двух вещей. Первая заключалась в "том, что подготовляемый подводился душевно ко всем трудностям познания вообще. Все, что, я бы сказал, может составить муки познания, на том пути познания, который еще не идет в глубины бытия, но который состоит просто в том, что обычные ду­ховные силы, которыми человек обладает в повседневном сознании, напрягаются так сильно, как это только возможно, — все те трудности, которые встречает обычное сознание на этом пути познания, они ставились перед учениками душевно. Ученики должны были пройти через все сомнения, все муки, через всю внутреннюю борьбу и частые неудачи в этой борьбе, через заблуждения даже с хорошей логикой и диалекти­кой. Они должны были проделать все, что человек ощущает в трудностях, если он действительно хочет од­нажды завоевать познание, а затем высказать его.
     Вы чувствуете, дорогие друзья, что мы, по сути, имеем тут дело с чем-то двояким — с необходимостью завоевать истину и высказать, сформулировать ее. Если человек серьезным образом идет путем познания, то у него есть чувство, что все то, что можно втиснуть в слова, уже не является целиком истинным, но перемежается подводными камня­ми и ловушками. ... Затем делалось понятным второе — и ученики, опять-таки, душевно, испытывали это, — что могло стать познанием на обычном пути познания, а именно: как мало ... логика, диалектика, риторика могут привнести к человеческому счастью. Но, с др. ст. ученикам объяснялось, что человек, если он хочет держаться в жизни прямо, должен подступить к тому, что ему определенным образом несет радость, счастье. Итак, с одной стороны, они подводились к пропасти и постоянно побуждались к сомнению, как если бы они должны были ждать, пока им будет построен мост через каждую отдельную пропасть. И они так силь­но посвящались в сомнения и трудности познания, что, будучи проведенными от этого подготовления к действительному вступлению в мировые тайны, приходили даже к такому заключению: если подобное возможно, тогда мы хотим отказаться от познания, тогда мы хотим отказаться от всего, что не может принести чело­веку счастья".
     "Далее, когда ученики оказывались подготовленными для указанной степени, они подводились к двум колоссальным статуям, к двум огромным, величественным статуям. Одна была величественной благодаря внешней пространственной величине, другая была такой же большой, но кроме того она впечатляла своим особым видом. Одна статуя представляла мужской облик, другая — женский.
     В связи с этими статуями ученики должны были пережить в своем роде приход мирового Слова. В некото­ром роде обе эти статуи должны были стать внешними буквами, с помощью которых ученики должны были начать расшифровывать мировые тайны, встающие перед человеком.
     Мужская статуя была из совершенно эластичного материала. И она была такая, что при нажатии вдавли­валась в любом месте; ученикам предлагалось надавить ее повсюду. И тогда выяснялось, что она внутри полая. Она оказывалась, по сути, лишь оболочкой статуи, но сделанной из эластичного материала, и пос­ле того, как ее переставали надавливать, она тотчас же снова восстанавливала свою форму. Над статуей, над головой статуи, весьма характерной, находилось нечто, выражавшее собой Солнце. Вся голова была такой, что человек видел: она, собственно, должна была бы вся быть как душевный глаз, микрокосмически представлять содержание всего Макрокосмоса. И эта манифестация всего Макрокосмоса должна была бы через Солнце выражаться в этой колоссальной голове.
     Я могу лишь схематически набросать здесь эти статуи. Одна из них производила такое впечатление: здесь Макрокосмос действует через Солнце и формирует человеческую голову. Другая статуя была такой, что взгляд ученика сначала падал на нечто такое, что являло собой некоего рода световое тело, являло сияние, идущее вовнутрь. И в этом обрамлении ученик затем видел женский облик, повсюду находящийся под влиянием этого излучения; у него возникало чувство, что голова рождается из этого сияния. Голова имела нечто неотчетливое. Эта статуя состояла из другой ... пластичной субстанции, не эластичной, а пластичной, исключительно мягкой субстанции. Ученику предлагалось надавить также и на нее. И когда он надавливал, то оставалась вмятина". Но когда в соответствующей церемонии ученик через некоторое время подводился к статуе, то вновь находил ее целой.
     "От второй статуи возникало впечатление: она полностью находится под влиянием лунных сил, которые пронизывают организм и дают из организма произрасти голове. Ученики получали исключительно сильное впечатление от того, что они здесь переживали. Статуя все снова восстанавливалась. И часто группа уче­ников приводилась на небольшое время к этой статуе. И когда их приводили к статуе, то кругом в первый раз царила полная тишина. К статуе их подводили посвященные и оставляли там; дверь в храм закрывалась, и ученики предоставлялись своему одиночеству.
     Затем наступал момент, когда каждый ученик уходил в себя и побуждался испытать статую, чтобы по­чувствовать эластичное одной статуи и пластичное другой, на которой сохранялась сделанная им вмятина. Затем он оставался один о самим собой и с впечатлением от того, что, как я сказал, сильно, очень силь­но воздействовало на него. И благодаря всему тому, что ученик проделал на пути вначале и о чем я уже говорил, он переживал все трудности познания, все трудности, я хотел бы сказать, блаженства. Да, пере­жить подобное означает больше, чем когда это выражается только в словах ... такое переживание означа­ет, что человек прошел через всю шкалу ощущений. И ощущения приводили к тому, что ученик, будучи подведенным к обеим статуям, испытывал страстное желание являвшееся ему как большая загадка каким-либо образом в своей душе разрешить, подойти к тому, чего собственно хочет эта загадочность, с одной стороны, загадочность вообще, какой ее встречает человек, а с другой — загадочность, заложенная в этих образах и во всем роде отношения самого человека к ним. Все это действовало глубочайшим, чрезвычайно глубоким образом на учеников. Перед статуями мы, можно сказать, всей своей душой и всем своим духом превращались в колоссальный вопрос. ... Все в них спрашивало. Рассудок спрашивал, сердце спрашивало, воля спрашивала, все, все спрашивало.
     Подобные вещи, представавшие наглядно в древ­ние времена, нет больше нужды прежним образом вводить в посвящение, но современный человек должен учи­ться проходить эту шкалу ощущений, чтобы действительно приблизиться к истине, которая потом вводит в тайны мира. Ибо, если для современного ученика правильным является подобные вещи проделывать на внут­реннем, внешне не наблюдаемом пути развития, то при этом остается обязательным также и для современ­ного ученика проходить через ту же шкалу ощущений, через внутренние медитативные переживания дать этим ощущениям проникнуть в себя. ...
     Когда все описанное проделывалось, ученика подводили к некоего рода испытанию через совместное действие всего предыдущего: с одной ст., бралось вообще все, что было проделано в процессе подготовления на обычном пути познания и пути блаженства, а с другой — то, что стало в них большим вопросом всей души и даже всего человека. Это должно было теперь взаимодействовать.


     И вот, когда вну­треннее ученика ощущало это сов­местно, когда во внутреннем это вы­ступало в совмест­ном действии, тогда, насколько это было возможно в то время, ученику сообщалось о тайнах мира, о микрокосмосе, о Макрокосмо­се, сообщалось не­что о тех связях, которых мы как раз касаемся в этих лекциях, которые также составляли содержание Мисте­рий Артемиды в Эфесе. Часть из них сообщалась во время испыта­ния. Благодаря этому стоявшее в душах учеников большим вопросом поднималось еще выше. И ученик действительно, я бы сказал, в этой форме вопроса, через колоссальное углубление, которое получала душа, переживая, перенося все это ... подводился к духовному миру. Со своим ощущением он фактически входил в область, которую переживала душа, когда чувствовала в себе: теперь я стою на Пороге сокровенных сил. ... Когда ученики проходили через эти испытания, их опять приводили к статуям. И тогда они получали совершенно особое впечатление, встряхивавшее все их внутреннее. То впечатление я могу вам представить, только воспроизведя на современном немецком языке употреблявшееся на том древнем языке.
     Итак, когда ученики продвигались так далеко, как я это охарактеризовал, то их снова по одному под­водили к статуям. Но теперь посвящающий жрец, инициатор, оставался с учеником в храме. И ученик ви­дел, снова еще раз в абсолютной тишине вслушавшись в то, что могла ему сказать собственная душа ... посвящающего жреца восходящим над головой одной из статуй. При этом Солнце как бы отступало вдаль, и в этом пространстве между Солнцем и статуей являлся жрец, как бы закрывая собой Солнце. Статуи были очень большими, и жрец выглядел довольно маленьким над головой первой из них, как бы закрывая со­бой Солнце. И затем, как бы действуя из музыкально-гармонического — музыкально-гармоническим начина­лась церемония, — раздавалась речь посвятителя. И на той стадии, где тогда находился ученик, это явля­лось ему так, что слова, звучавшие из уст посвятителя, как бы говорились самой статуей. Слова звучали так:
     Я есмь образ мира.
     Смотри, как мне недостает бытия.
     Я живу в твоем познании,
     Я стану в тебе теперь исповеданием.
     И это опять-таки, как вы можете себе пред­ставить, производило мощное впечатление на ученика. ... Когда все это проходило через его душу, он был внутренне готов всей своей душой уцепиться за этот образ, за то, что было мировой силой, символизированной в этом образе, он мог тогда жить в этом, передать себя этому. И он был готов к тому, чтобы ощущать исходившее из уст жреца, которое являлось ему так, как если бы статуя была буквой, представлявшей ученику то, смысл чего был выражен в приведенных четырех строках.
     Когда жрец возвращался вниз, ученик снова погружался в безмолвную тишину; жрец уходил, и ученик оставался один. Через некоторое время приходил другой посвятитель; он являлся над второй статуей, и опять как бы из музыкально-гармонического являлся голос жреца-посвятителя, он произносил слова, ко­торые я могу передать вам так:
     Я есмь образ мира,
     Смотри, как истинности мне недостает.
     Коль ты отважишься жить со мною,
     То я стану для тебя удовольствием.
     И ученик теперь, после всех подготовлений, после того, как он был приведен к внутреннему счастью, к страстному желанию внутренней полноты, после того, как он че­рез все, что должен был пережить, приходил к тому, чтобы ощутить необходимость однажды подойти к этой полной радости внутренней полноте, он приходил теперь, услышав то, что звучало от второй статуи, не только к тому, чтобы рассматривать, но и действительно рассматривал мировые могущества, говорившие через вторую статую, как те, которым он хочет отдать себя.
     Посвятитель исчезал. Ученик снова оставался один. И во время этой одинокой тишины он ощущал — по меньшей мере это кажется так, что каждый это ощущал — нечто такое, что можно выразить следующим обра­зом: я стою на Пороге духовного мира. Здесь, в физическом мире, нечто называют познанием, до в духов­ном мире это не имеет никакой ценности. И трудности, которые человек имеет здесь, в физическом мире, в связи с познанием, обретаемым здесь, — они являются физическим отображением утраты им ценностей в сверхчувственном духовном мире. И ученик при этом также переживал: многое здесь, в физическом мире, обращается к человеку, ты же должен отказаться от внутренней полноты радости и идти некоего рода аскетическим путем, чтобы войти в духовный мир. Однако это, собственно говоря, иллюзия, это, собственно говоря, заблуждение. Ибо являющееся во второй статуе говорит выразительно само о себе: смотри, как истинности мне недостает. ... Таковы были ощущения, отчасти вызывавшие в ученике сознание, что он постигает физический мир, проходя через многие заблуждения и преодолевая их. Но случались также и ощущения, которые по временам были подобны внутренне действующему пламени, так что человек чувствовал себя словно поврежденным внутренним огнем, словно внутренне уничтоженным. И душа колебалась между од­ним ощущением и другим, туда и обратно. Ученик, так сказать, испытывался на весах познания-счастья.
     И в то время, как он проделывал все это внутренне, статуи как бы начинали говорить сами. Он достигал в некотором роде внутреннего слова, и статуи как бы говорили сами. Одна из них говорила:
     Я есмь познание. Но то, что я есмь, — это не бытие.
     И теперь к ученику приходило, я бы сказал, излучающее страх чувство: все, что он имел в идеях, — это только идеи, в этом нет никакого бытия. Человек напрягает голову — так чувствовал ученик, — и хотя он приходит к идеям, но бы­тия в них нет нигде. Идеи — это лишь видимость. Затем как бы начинала говорить и вторая статуя; она говорила:
     "Я есмь фантазия. Но то, что я есмь, — это не истина.
     Так представали перед учеником обе статуи". Я прошу вас понять все это правильно. Здесь не дается догм, не выра­жается каких-либо истин познания, но здесь даны переживания ученика в святилищах Гибернии. Что там переживал ученик — только это изложено здесь.
     "Все это переживал ученик в абсолютном одиночестве. Его внутренние переживания были столь сильны, что его лицо становилось совсем неподвижным. Оно больше не действовало. Через некоторое время он бо­льше не видел статуй. Но он читал на том месте, где он их раньше видел, нечто, написанное огненными письменами, что являлось тем не менее внешне-физически, и он видел это с потрясающей отчетливостью. На том месте, где ранее была голова статуи познания, он видел слово НАУКА, а там, где была голо­ва другой статуи, — слово ИСКУССТВО.
     Пройдя через все это, ученик выходил из храма. Возле храма стояли оба посвятителя. Один из них брал ученика за голову и поворачивал к тому, что ему показывал другой: образ Христа. При этом произно­сились слова призыва. Жрец, показывавший изображение Христа, говорил ему:
     Восприми Слово и Силу Этого Существа
     В свое сердце.
     А другой жрец говорил:
     И от Него восприми, Что тебе оба облика Дать желают:
     науку и искусство.
     Таковы были, так сказать, первые два акта посвящения в Гибернии, где ученики особым образом приводились к действительному ощущению внутрен­ней сути Христианства, и это исключительно глубоко отпечатлевалось в душах учеников, после чего они могли далее идти своим путем познания". (Лекция 7)
     "Когда ученик отдавался впечатлению от мужской статуи ... то он переживал род душевного оцепенения, которое проявлялось все более и более ... А затем ученик как бы чувствовал, что бывшее в нем оцепеневшим, т.е. он сам, вбирает­ся Мирозданием; он чувствовал себя как бы ввергнутым в дали Мироздания. И он мог сказать себе: миро­здание восприняло меня.
     Но затем приходило — это не было увяданием сознания, а становлением его другим, — затем приходило нечто особенное. Когда ученик достаточно долгое время переживал оцепенение, эту взятость себя Ми­розданием, — а посвятители заботились о том, чтобы оно длилось достаточно долго, — он говорил себе при­мерно следующее: лучи Солнца, лучи звезд притягивают меня во все Мироздание, но я, собственно, остаюсь сосредоточенным в себе. И когда ученик достаточно долго проделывал это, то приходил к примечательно­му воззрению. Теперь впервые он, собственно, осознавал, для чего было нужно это сознание, наступавшее во время оцепенения, ибо теперь, в зависимости от его переживаний в созвучии с чем-либо иным, он по­лучал многочисленные впечатления от зимних ландшафтов. Зимние ландшафты вставали перед ним в духе, ландшафты, в которых он всматривался в завихрения снежных хлопьев, наполнявших воздух — все, как ска­зано, в духе, — или ландшафты, где он всматривался в леса, где на деревьях лежал снег, и т.п. ... И он чувствовал внутреннюю общность, напр., его глаза с ландшафтом. Он чувствовал, как если бы в каждом глазу весь этот ландшафт, который он обозревал, был деятелен, как если бы он действовал повсюду в глазу, как если бы глаз был внутренним зеркалом для того, что являлось вовне.
     Но он чувствовал еще следующее: он чувствовал себя не как единство, он чувствовал, по сути говоря, свое Я столько же размноженным, сколько он имел чувств. Он чувствовал свое Я удвенадцатиренным. И из того, что он чувствовал Я удвенадцатиренным, в нем возникало своеобразное переживание, он говорил: здесь присутствует мое Я, оно смотрит сквозь мои глаза; здесь присутствует Я, оно действует в моем чувстве мысли, в моем чувстве речи, в моем осязании, в моем чувстве жизни; я, со­бственно, расчленен в мире. — И от этого возникала живая тоска по соединению с сущностью из Иерархии Ан­гелов, чтобы в этом соединении с сущностью из Иерархии Ангелов получить силу и власть для овладения Я, расчлененным в отдельных переживаниях чувств. И из всего этого в Я восходило переживание: почему я имею органы чувств?
     В конце концов у ученика возникало ощущение, как все, связанное с органами чувств и продол­жением их вовнутрь, внутрь человека, родственно с действительным окружением человека на Земле. ... из всех этих переживаний ученик получал совокупное постижение своей души. схватывал ее всю целиком. Это совокупное постижение души со­стояло из ряда частей.
     Я проделал, говорил себе ученик, в моем мистериальном странствии то, что в Мироздании является про­шлым. Массы снега и льда моей волшебной зимы показали мне, сколь убийственные силы действуют в Мироздании. Я познал импульс уничтожения в Мироздании. И мое оцепенение во время моего мистериального странствия возвещало о том, что я должен всмотреться в имеющиеся в Мироздании силы, приходящие из про­шлого в настоящее, но в настоящем оказывающиеся мертвыми мировыми силами. — Это сообщалось ученику че­рез отзвук его переживаний в мужской статуе.
     Затем он подводился к тому, чтобы в его переживаниях возник отзвук пластической статуи. И тогда он как бы множился внутренне не в оцепенении, окоченении, а во внутреннем жаре, в лихорадке души, в вос­паленном состоянии, которое действовало примерно так, что вещи, которые так сильно могли воздейство­вать на душу, поскольку были внутренними, начинались вообще с телесного комплекса симптомов. Ученик ощущал это так, как если бы был внутренне стеснен, как если бы все в нем было сильно сдавлено: дыхание, кровь по всему телу. В большом страхе ученик впадал в глубокое внутреннее душевное страда­ние. И в этом глубоком внутреннем страдании в нем возникало сомнение в том, что он должен был делать. Рождавшееся тогда в душевном страдании можно в какой-то мере выразить такими словами: во мне что-то есть, что происходит от моей телесности в обычной земной жизни. Оно должно быть преодолено. Мое зем­ное Я должно быть преодолено. — Это сильно жило в сознании ученика.
     Затем, когда он достаточно долго преодолевал, проходил через этот внутренний жар, внутреннюю нужду, через чувство, что нужно преодолеть земное "я", тогда в нем наступало нечто такое, о чем он знал, что это не прежнее состояние сознания, а хорошо известное ему состояние сознания сна со сновидениями.
     Если действовавшее из оцепенения сопровождалось отчетливым чувством, что это состояние сознания, кото­рого он не знал в обычной жизни, то теперь он мог о своем сознании сказать: оно есть род сновидения. ...
     В то же время ученик теперь осознавал: что как волшебное лето выступало или выступает перед его со­знанием в беспрерывном изменении — это переходит как импульс в далекое будущее Мироздания. Но теперь он чувствовал себя не так, как прежде, расчлененным, размноженным по органам чувств; нет, теперь он чувствовал себя внутренне соединенным в единстве, он чувствовал себя сосредоточенным в своем сердце. И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце.
     И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце, это внутреннее самопостижение, самообладание, чувство своего родства во внутреннейшем существе челове­ческой природы не с летом, каким человек видит его внешне, но со сновидением об этом лете. И правиль­ным образом ученик говорил себе: в сновидении о лете, которое я переживаю внутренне в моем человечес­ком существе, в нем заложено будущее.
     Когда ученик проделывал все это, то к нему приходило переживание, что оба эти состояния следуют од­но за другим. Он всматривался, скажем, в ландшафт, состоящий из лугов, прудов, маленьких озер. Он всма­тривался в лед и снег, которые превращались в вихрящийся падающий снег, как бы в туман из снега, кото­рый все более и более утончался и истаивал в ничто. И когда это истаивало в ничто, ученик чувствовал себя как бы в пустом мировом пространстве, и в этот момент на этом месте выступал летний сон. И ученик сознавал: теперь моей собственной душевной жизни касаются прошлое и будущее. ... В ледяных кристаллах зимы мы имеем внешний знак продолжающегося отмирания духа в материи. Мы, как люди, не предрасположены видеть умирающий дух символизированным в снеге и льде во внешней природе, если этому не предшествует инициация. Если же она совершается, то мы видим это превращение в ничто, а из него возникает сновидение о природе, содержащее семя мирового будущего. Но ученик должен стоять внутри мировой смерти и мирового рождения. Ибо если человек не стоял бы внутри этого — как уже сказано, я описываю вам только опыт ученика в посвящении Гибернии, — если бы человек не стоял внутри этого, то действительные процессы, в которые ученик всмат­ривался через рождающееся из оцепенения новое сознание, были бы действительной мировой смертью, и сно­видения за мировой смертью не последовало бы. У прошлого не было бы будущего. Сатурн, Солнце, Луна, Земля были бы здесь, но не было бы Юпитера, Венеры, Вулкана. Чтобы это будущее космоса вчленилось в прошлое, для этого необходимо, чтобы между прошлым и будущим стоял человек. Это сознавал уче­ник из того, что он переживал".
     Посвятитель выражал это ученику в изречении. О состоянии оцепенения он говорил:
     В далях ты должен учиться,
     Как в синеве эфирных далей
     Бытие мира исчезает
     И вновь в тебе себя находит".
     "Другое ощущение под влиянием второй статуи выражалось так:
     В глубине решить ты должен
     Из горячечного зла,
     Как истина воспламеняется
     И через тебя в бытии утверждается".
     Ранее ученику на месте первой статуи представало позна­ние, но лишенное бытия, как лишь идеи, вырабатываемые на Земле. Но теперь в отзвуке являлось, что человек может най­ти бытие для познания, потеряв себя в далях мира: "В далях должен ты учиться...". Ученик ощущал, как он соединяется с синими далями эфира, где Земля превращает­ся в ничто. Ощущать ничто он учился на волшебных зимних ландшафтах. И теперь он знал, что в этих да­лях сохраняется только человек. А чтобы мир имел будущее, человек должен зло преодолеть добром в сво­ей природе: "В глубине решить ты должен...". Ученик прошел через влечение удовлетвориться не истиной, а фантазией о мире, субъективными образами. В сновидениях о лете он понял, что в фантазиях из внутре­ннего вырастают имагинации, имагинации растений. С одними образами фантазий он остается чужд окруже­нию. Имагинациями же он врастает в мир растений, животных, в мир людей. Навстречу всему встреченному вовне тогда изнутри восходит нечто, связанное с ним.
     "Эта двоякая связь с миром встает перед учеником в действительном внутреннем грандиозном ощущении как отзвук обеих статуй. И ученик, т.обр., действительно учился, с одной стороны, простирать свою душу в да­ли мира, а с другой — сходить в глуби своего внутреннего, где это внутреннее не действует с той вяло­стью, с какой оно действует в обычном сознании, но где внутреннее действует так, как если бы оно ста­ло наполовину действительностью, а именно прозревалось бы, потрясалось бы, проколдовывалось бы снови­дениями. Ученик учился всю интенсивность внутреннего импульса приводить в связь со всей интенсивнос­тью внешнего импульса. Из родства с зимними и летними ландшафтами он получал разъяснения о природе и о собственной самости. И он глубоко роднился с внешней природой и со своей самостью".
     Перед ним выступало все то, что он имел как переживания до нисхождения из духовных миров на Землю. При повторении состояния выхода в дали он уже не чувствовал, будто бы его высасывают лучи Солнца и лучи звезд. Но он чувствовал, что достигает середины бытия между смертью и новым рождением.
     "Затем ученик учился внутренне раздельно переживать обе статуи и каждое состояние все более отчет­ливо. А когда для него становилась ясной и живой возникающая в сердце взаимосвязь, когда в его созна­нии живо вставала середина жизни между смертью и последним рождением, тогда посвятитель говорил ему:
     Научись духовно созерцать зимнее бытие,
     И ты узришь доземное.
     Научись духовно сновидеть летнее бытие.
     И тебе будет дано пережить послеземное".
     Обратите особое внимание на колоссальную разницу, содержащуюся в этих изречениях. Когда ученик достаточно долго проделывал описанные упражнения, то его внутрен­няя сила и энергия углублялись, и он мог идти дальше.
     "Все это ученик переживал в состоянии оцепенения, а затем по указанию посвятителя он разливался до эфирных далей, до границ пространственного бытия. Там, на этих границах, к нему подступало пережива­ние астрального, которое в те времена куда живее, значительнее, энергичнее соединялось с человеческим существом, чем теперь. Человек прежде внутренне был более чувствительным, поэтому он и проходил дру­гое обучение, чем теперь".
     "Ученику Гибернийских Мистерий в высшей степени прививалась способность при излиянии в синие эфир­ные дали, при втекании астрального света прежде всего не чувствовать себя, но в своем сознании чувст­вовать мощный мир, о котором он мог сказать следующее: я живу целиком в некоем элементе с другими су­ществами. И этим элементом является, по сути говоря, чистое природное добро. Ибо повсюду я чувствую, как из этого элемента нечто струится в меня — простите, что я воспользуюсь оборотом, который было бы правомерным употребить лишь позже, — а я плаваю, подобно рыбе, в воде, сам при этом состоя лишь из теку­чих, легких элементов; во всем планетарном элементе я чувствую приятное струение в себе со всех сто­рон. Ученик, собственно, чувствовал, как со всех сторон к нему струится астральное, формируя и строя его. Этот элемент есть чистое природное добро — мог бы он сказать о нем, — поскольку он повсюду дает мне нечто. Я, собственно, окружен одним добром. Добро, добро повсюду, природное добро окружает меня.
     Но это природное добро, оно является не только добром, но творческим добром, ибо оно своими силами в то же время делает то, что я есмь, дает мне облик, поддерживает меня, когда я в этом элементе плаваю, парю и тку. Таково было получаемое здесь естественно-моральное впечатление". Если понюхать розу и ска­зать, что из нее струится добро, распространенное по всей планете, и оно сообщается моему обонянию, то мы получим слабую тень того, что составляло переживание бытия др.Солнца. Будучи приведенным к бытию одних чувств в глазах, в ушах, в чувстве вкуса и т.д., при утрате всего остального организма, ученик переживал бытие др.Сатурна. Вживаясь во внутреннее сдавливания, в чувство тепла, ученик Гибернии пере­носился сознанием в бытие Юпитера, которое возникает из Земли. И он чувствовал не только физическое, но также и душевное тепло. "Ибо мы станем людьми Юпитера только благодаря тому, что свяжем физическое тепловое с душевным тепловым.... Излияние любви и тепла станет нераздельным". Когда же ученик переживал душевное страдание, ощущал необходимость преодолеть собственное "я", поскольку оно может стать источником зла, то переживаемое им физически-душевное тепло начинало светиться. Ученику открывалась тайна душевного блистания света. И так он входил в будущее бытие Венеры.
     "А затем, когда все, пережитое раньше, ученик чувствовал слившимся воедино в своем сердце ... тогда все, что он вообще переживал в своей душе, являло себя в то же время как переживание плане­ты. Человек имеет мысли; мысль не остается внутри человеческой кожи: она начинает звучать, она стано­вится словом. Все, чем живет человек, формируется в слове. Слово распространяется на планете Вулкан. Все в Вулкане является говорящим, живым словом. Слово звучит к слову, слово объясняется словом, слово говорит слову, слово учится понимать слово. Человек чувствует себя как понимающее мир слово, как слово-мир понимающее слово. И когда это в образе вставало перед посвящаемым в Гибернии, он сознавал себя в бытии Вулкана". Таковы были великие Мистерии Гибер­нии. Человек познавал в них себя как микрокосмос, как духовно-душевно-физическое существо в связи с Макрокосмосом. Он познавал становление, созидание и прохождение, метаморфозу Макрокосмоса.
     "Расцвет Мистерий Гибернии предшествовал Мистерии Голгофы. И особенность этих больших Мистерий со­стояла в том, что в них о Христе говорилось как о Грядущем, как позже о Нем говорилось как о Прошед­шем через прошлые события. И когда при первом посвящении ученик выходил из храма и ему показывали об­раз Христа, то этим хотели сказать: все, что составляет становление Земли, склоняется к Событию Гол­гофы. Это тогда представлялось как будущее.
     На этом, прошедшем позже через многие испытания острове было место больших Мистерий, место Христи­анских Мистерий до Мистерии Голгофы, в которых правомерным образом еще до Мистерии Голгофы человек велся к духовному взгляду на Мистерию Голгофы.
     А когда наступила Мистерия Голгофы, в то время, когда в Палестине произошли примечательные собы­тия ... в Гибернийских Мистериях и в их общине, т.е. в народе, принадлежавшем к ним, был отпразднован большой праздник. И что действительно случилось в Палестине — это стократно образно — но так, что об­раз не был памятью о происшедшем — было воспроизведено на Гибернийском острове. ... На Гибернийском острове человечество пережило Мистерию Голгофы духовно".
     "Началось время, в которое люди все более и более принимали только физически увиденное, и они бо­льше не принимали вещи за истинные, если они не были связаны с физически увиденным. Так мудрость, пришедшая из Гибер

нии, больше не чувствовалась в ее субстанциональности. Искусство, пришедшее из Гибер­нии, больше не чувствовалось в его космической истине. ... стало необходимым чувственно наглядное в качестве модели — таково, собственно, и искусство Рафаэля. — тогда как Гибернийское искусство исходи­ло из того, чтобы духовное, спиритуальное осуществлялось непосредственно через художественные средства".
     "Когда в Акаше-эволюции человек приближается к образам Гибернийских Мистерий, то он ощущает, как нечто как бы отталкивает его, что-то как бы удерживает его силы на расстоянии, не дает его душе приблизиться к себе. И чем ближе человек к этому подходит, тем более оно затемняется ... в Гибернийс­ких Мистериях человечеству дан последовательный исход древних божественно-духовных сил. Но когда Гибернийские Мистерии сошли в теневое бытие, они были в то же время духовно окружены плотным валом, чтобы нельзя было изучать их пассивным образом, чтобы к ним нельзя было приблизиться иначе, как только пробудив в себе спиритуальную активность, т.е. став настоящим человеком нового времени". 232 (9)

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 600520 не найден.
     Перейти на этот раздел

  


     625
. Зачем нужны антропософские учения и теории? "Кто постоянно говорит только о своем божествен­ном Я, подобен человеку, не желающему ничего знать о тюльпанах, фиалках, нарциссах, розах и т.д., но все сваливающему в одно понятие "растение". Бога может познать лишь тот, кто понимает мир; и лишь тому доступно самопознание, кто желает познать вещи вокруг себя, как чувственные, так и сверхчувст­венные. Ибо человек для человека — это высшее откровение всех вещей, и потому познание мира есть в то же время и самопознание". Мало знать, что Бог живет в нас, но нужно все больше познавать, как бо­жественное откровение живет во всем Мироздании. "Сколько человек усвоит познаний о высших мирах — это другой вопрос; дело заключается в воле к познанию. Все злосчастья происходят в мире от незнания". О божественном Я в себе может говорить и злонамеренный. И он его действительно имеет, но не знает о нем. 34 с.377-9

     Перейти на этот раздел

  


     628
. "Оставаться незнающим — значит грешить против божественного предназначения человека. Ибо ми­ровой дух заложил в нас силу стать знающими, и если мы не хотим знать, то мы тогда отказываемся — чего нам не следует делать — быть откровением мирового Духа; тогда мы во все большей мере делаемся не откровением мирового Духа, а карикатурой на него, его искаженным образом". Стремление к "Познай себя" делает нас подобием мирового Духа и тогда мы наполняемся почитанием человеческой природы, "а пронизание себя этим почитанием является тем единственным, что пробуждает наши духовные глаза, нашу духовную способность видения, те силы, которые позволяют нам проникнуть в духовные подосновы человече­ской природы". 128(1)

     Перейти на этот раздел

  


     635
. "Мыслительное понимание внутренней жизни с помощью разворачивающейся на основе телесной ор­ганизации мыслительной деятельности человек впервые развивает лишь с середины 30-х годов своей жиз­ни. Это происходит (тогда) закономерным образом. В середине четвертого десятилетия жизни обостряется сила мысли для понимания этого десятилетия, в начале сороковых годов — для понимания третьего десятилетия жизни, в конце — второго десятилетия жизни. В середине пятидесятых годов жизни впервые можно просмотреть детские переживания от рождения до смены зубов". Для обыч­ного сознания это развитие остается бессознательным и открывается лишь для тонкого самопознания. То самопознание, которое открывается нам до второй половины жизни, опосредуется не мыслительной деятель­ностью, развиваемой из собственной телесной организации, но духовными силами, приходящими в мышление окольно, через волю, независимо от телесной организации. 35 с.411-412

     Перейти на этот раздел

  


     1168
. "При обыкновенном чувственном познании принимаются в соображение четыре элемента: 1. предмет, производящий впечатление на внешние чувства; 2. образ, который человек составляет себе об этом предмете; 3. понятие, благодаря которому человек приходит к духовному постиже­нию вещи или процесса; 4. Я, которое на основе впечатления от предмета образует себе образ и по­нятие".
     "Материальное познание" покоится на том, что человек через свои внешние чувства получает впечат­ления от вещей и представлений внешнего мира. Он обладает способностью ощущать. ... Получаемое из­вне впечатление называется также Sensatio (чувственное впечатление, чувственное восприятие). По­этому при материальном познании в соображение принимаются четыре элемента: sensatio, образ, поня­тие, Я.
     На следующей высшей ступени познания впечатление внешних чувств, sensatio, отпадает. Внешний чу­вственный предмет больше не существует. Т.обр., из элементов, привычных человеку при обыкновенном познании, остаются только три: образ, понятие и Я. ... Кто создает себе образы, которым должны со­ответствовать чувственные предметы, когда в действительности таких нет, тот живет в фантастике. Но ученик тайноведения приобретает именно способность создавать образы даже и тогда, когда не сущест­вует никаких чувственных предметов. Тогда место "внешнего предмета" у него должен занять другой. Он должен быть в состоянии иметь образы, хотя бы ни один внешний предмет не затрагивал его внешних чувств. Место sensatio должно заступить нечто другое. Это есть имагинация. У ученика тайноведения на этой ступени появляются образы совершенно так же, как если бы на него производил впечатление какой-нибудь чувственный предмет; они столь же жизненны и достоверны, как и образы чувственные, только происходят они не от материального, а от душевного и духовного. Внешние чувства остаются при этом совершенно бездеятельными. Ясно, что эту способность — иметь полные содержания образы без чувственных впечатлений — человек должен сначала приобрести. Это происходит через медитацию, через упражнения, описанные в книге "Как достигнуть познания выс­ших миров?"." "На третьей ступени познания отпадают и образы. Человек имеет дело только с "понятием" и Я".
     "Что для первой ступени — sensatio, для второй — имагинация, то для третьей есть инспирация. Инспирация дает впечатления, и Я образует понятия. Если непременно хочешь сравнить с этим миром что-нибудь чувственное, то можно взять для такого сравнения только мир звуков, слуха; но не звуков, с которыми имеешь дело в чувственной музыке, а чисто духовных звуков. Начинаешь слы­шать, что происходит во внутреннем вещей. Камень, растение и т.д. становятся духовными словами. Мир начинает выговаривать душе действительно саму свою сущность. Это звучит гротескно, но это букваль­но верно: на этой ступени познания духовно слышишь, как растет трава. Понимаешь форму кристалла как звук; раскрывающийся цветок говорит здесь человеку. Инспирируемый может возвещать внутреннюю сущность вещей; все вещи воскресают перед его душой в новом виде. Он говорит на языке, который ко­ренится в ином мире и который, однако, впервые делает понятным мир повседневный.
     Наконец, на четвертой ступени познания прекращается и инспирация. Из элементов, кото­рые мы привыкли рассматривать в повседневном познании, здесь принимается в расчет одно только Я. На совершенно определенном внутреннем опыте ученик тайноведения замечает, что он поднялся до этой ступени. Этот опыт выражается в том, что у ученика является чувство: теперь он находится уже не вне вещей и процессов, а внутри них. Образы — не предметы; они только выражают их. Также и то, что дает инспирация, не есть предмет. Она только высказывает его. Но живущее в душе теперь действительно есть самый предмет. Я излилось во все существа; оно слилось с ними. Жизнь вещей в душе и есть интуиция. И именно надо брать совсем буквально, ко­гда об интуиции говорят: через нее втекаешь во все вещи. В обыкновенной жизни у человека есть толь­ко одна интуиция — это интуиция самого Я. Ибо Я никоим образом не может быть воспринято извне, оно может быть пережито только во внутреннем". 12 (1)

     Перейти на этот раздел

  


     1177
. Все металлы на Земле образованы силами, действующими из космоса через эфир; при этом плане­тные силы их лишь модифицируют. Этим космическим образующим силам противостоят силы, воспринимающие их в человеке и в Земле и уплотняющие их, собирающие вокруг некоего центра, благодаря чему и возможно возникновение Земли. Итак, вторыми силами являются силы отвердения. В человеке эти силы работают пластически, образуя органы, тогда как первые, образующие силы в основном вдвигают органы из духов­но-эфирного мира в физический. Этот процесс особенно явно раскрывается в противоположности между толкающими, вдвигающими силами магния и закругляющими фтора (эти их свойства описаны в предыдущей лекции. — Сост.). В зубах и то и другое выступает в действии, идущем снизу вверх и закругляющемся, и сверху вниз и тоже закругляющемся, а также сзаду наперед и спереди назад. Между этими действиями имеет место процесс отделения, выделения как опосредующее звено. Выделение при этом следует пони­мать в широком смысле, как принятие отделенного другим и т.д.; собственно говоря, восприятие — это вы­деление вовнутрь, что может быть ассимилировано. Этот процесс можно буквально потрогать руками, пред­ставив себе, что с одной стороны находится то, что желает постоянно выделять углерод, а с другой он опять вбирается, идя спереди назад, во время дыхания, когда образуется углекислота.
     Переходя в сферу обмена веществ, мы имеем процесс отвердения. Особенно явно его можно наблюдать в образовании глаза. Глаз образуется извне вовнутрь, о чем свидетельствует эмбриология, но отверде­вает изнутри. Происходит некое овнутрение. "Так что этот процесс отвердения, закрепления, упроче­ния, когда мы переходим к духовно-душевному в человеке, точнее к органам духовно-душевного, к органам чувств, мы имеем одуховоренным, одушевленным: в восприятии. Это некоего рода нисходящий процесс, ведущий вплоть до образова­ния органов. В конце мы имеем ... предметное вос­приятие. А если это образуется далее, развивает­ся т.обр. далее, то восприятие встает напротив от­вердения; если это осознается при затвердении, то оно становится имагинацией.

     Силы образования
     интуитивирование
    
     Процессы выделения
     инспирирование
    
     Закрепление (отвердение)
     имагинирование
    
     Восприятие
    
     А если имагинация развивается далее и осозна­ется как стоящая напротив процесса отделения, то она превращается в инспирацию. При дальнейшем развитии инспирации напротив процесса образования и осознании того, как она натыкается на процесс образования, т.е. прозревает образование, — она становится ин­туицией. ...
     Но в основе этого процесса, развивающегося в душевном, ведь лежит процесс становления. Первое есть обращение второго, как вы это здесь видели. Человек выступает навстречу ставшему и вновь восходит в становление в противоположном направлении. ... идет навстречу становлению. Так что выработанное как восприятия и силы познания в имагинации, инспирации и интуиции имеют противодействие себе в творческих силах, выражающихся в силах образования, в процессах выделения и в процессах отвердения.
     Из этого вы видите, что в человеческом организме в творчестве, в становлении в противоположном направлении действует то, к чему восходит человек, решаясь на познание". Силы, обретаемые в имагина­ции, суть те же, что проявляются без нашего сознания в росте; силы, обретаемые в инспирации, суть те же, что входящие в человека извне в процессах дыхания и прорабатывающие его как пластические си­лы. "С интуицией мы восходим к агентам, присутствующим в наших пластических формах как субстанци­альные существа внешнего мира". 313 с.155-159

     Перейти на этот раздел

  

  Оглавление          Именной указатель Назад    Наверх
Loading
      Рейтинг SunHome.ru    Рейтинг@Mail.ru