315. Во времена Аристотеля мудрость Элевзинских Мистерий вошла в систему повсеместного школьного воспитания. В процессе воспитания человек познавал три тайны: тайну растения, тайну металла, тайну человека. "Это было подготовлением к тому, что позже пришло через Африку в Испанию и излилось в отдельные области Средней Европы как старая алхимия, действительная алхимия: согласно ей, все в природе, в мире, каждое растение, каждое животное, а также и каждое облако, туманное образование, песок и камень, море и реку, лес и луг следовало рассматривать так, как они воздействовали на тепло-воздушное и на холодно-влажное". Благодаря последнему человек учился ощущать, постигать металлическое Земли как солнечно-воздухорожденное, растительное — как лунно-водно-рожденное, а человека — как рожденного теплом в первом зачатке еще на др.Сатурне.
     "Таким образом, в отношении природы грек (вне Мистерий, через воспитание) приобретал тонкую восприимчивость четырех родов. Если он ощущал тепловоздушное, то у него возникало ощущение тепла и в то же время воздуха, того, что представляло собой тепло для воздушного. А из холодного возникало ощущение влажного и сухого. Чтобы мочь все это различать, дифференцировать, в человеке развивалась восприимчивость к подобным вещам, поскольку со всей своей человечностью он стоял внутри того, что давал мир через такую способность тонко ощущать.
     Та точка зрения, на которой стоял ученик Аристотеля Александр Великий, разумеется, содержала в себе подобное ощущение той местности, в которой они оба жили. И поскольку Александр был пронизан такой способностью ощущения, то всю греческую суть он, собственно, ощущал так, как она открывалась в Македонии под влиянием двух качеств: влажного и воздушного; и это сформировало в одно время расположение его духа. И то, что он, я бы сказал, из особого рода посвящения, полученного им через Аристотеля, пережил как основной характер непосредственно окружавшего его мира, он это воспринял как половину себя. Оно должно составлять лишь половину мира, сказал он себе.
     Вы видели, что в то время все природное было рядом с человеком, и он переживал его через систему воспитания следующим образом: (см.рис.)
     ...Ученик Аристотеля Александр научился ощущать сам в том, что было влиянием климата, в том, что ветер приносил с северо-запада, влажно-холодное, с юго-запада — тепло-влажное. И это составляло для него половину мироощущения. Это было заложено в его воспитании; и тогда изнутри к нему пришло принадлежащее к этому, веющее, светящее с северо-востока сухо-холодное, а с юго-востока притекло сухо-теплое. Так от четырех направлений ветра он познал четыре ощущения... Будучи настоящим человеком своего времени, он захотел примирить противоположности: здесь, в Македонии, человек переживал только холодно-влажное и тепло-влажное; это нужно было связать с холодно-сухим и огненно-сухим, с тем, что веяло с севера Азии, и с тем, что веяло через Азию с юга Азии.
     Вот из чего возникла та удивительная тяга к походу в Азию. И на этом примере вы можете видеть, сколь иначе обстояло дело в то время, чем в более позднее". И далее мы увидим, какое значение это имело для развития всей Европы.
     Переживание трех мистериальннх тайн в процессе воспитания концентрировалось для греческого ученика в трех изречениях:
"I. Тайна растительного
Я вглядываюсь в цветы;
Свое родство с лунным бытием
открывают они;
Они побеждены Землей
ибо они рождены водой.

II. Тайна металлического
Я думаю о металлах;
Свое родство с планетами
открывают они;
Они побеждены Землей,
ибо они рождены воздухом.

III. Тайна человеческого
Я переживаю тайну круга Зодиака
В многобразии людей;
Родство этого многообразия людей
С неподвижными звездами
стоит перед моей душой;
Ибо люди живут с этим многообразием
Побежденные Землей;
они рождены теплом".
232 (11)

353. "Материалистическая культура нашего времени показывает нам как сильно человек закован в чисто физически-физиологическую природу, подобно Прометею в его цепи. Орел — символ вожделений, поэтому он клюет нашу печень, а освободит нас спиритуальный человек". Ибо Геракл, освободивший Прометея, был посвященным Элевзинских Мистерий.93 (1)

287. "Как первая Мистерия Голгофы произошла в Палестине, так совершилась она вторично благодаря константинизму. Вследствие искоренения Мистерий Христос как историческое явление был распят и убит вторично. Ибо ужасное разрушение, происходившее в течение столетий, было не только разрушением великих художественных и мистических деяний, но и разрушением важнейших человеческих переживаний. Но только тогда не понимали, что разрушалось вместе с внешним разрушением, ибо было уже утрачено более глубокое понимание этого. Когда были разрушены храм Сераписа, храм Зевса с их великолепными статуями, то люди говорили: ну, если уж такое разрушается, то разрушители правы, ибо, согласно древним преданиям при разрушении храма Сераписа должны низвергнуться Небеса и хаос воцариться на Земле, но этого не случилось, хотя римские христиане сравняли храм с землeй, — так говорили люди. Да, внешние физические звeзды не упали. ... Вместе с храмом Сераписа пала вся необъятная мудрость, которая превышала физический небосвод. Пала древняя мудрость, отзвуки которой слушал Юлиан Отступник в Элевзинских Мистериях, где ещe открывались духовное Солнце и духовная Луна, посылавшие свои импульсы. В хаос превратилось то, что переживали древние в Мистериях Митры и в египетских Мистериях. Там внутренне, с помощью жертвоприношений, переживали тайны Луны и Земли, отражавшиеся в самом человеке, когда он приходил внутренне к переживанию, познанию самого себя. Небеса рушились и Земля стала хаосом в духовном смысле, ибо исчезнувшее в те столетия можно сравнить с утратой в наших условиях органов чувств, когда мы не смогли бы сказать, где земля, а где небо. ... Но мы должны верить в воскресение, если не хотим верить, что исчезнувшее исчезло совершенно. ... для этого же необходимо воспринять сильные, мужественные понятия. ... Ибо люди должны почувствовать, что хотя благодаря мировой космической необходимости столетия прожиты даром, впустую — конечно, только с некоторой точки зрения это является необходимостью, — но всe это для того, чтобы из сильного внутреннего побуждения, свободного побуждения был найден Импульс Христа; люди же должны освободиться от того самодовольства, в котором они погрязли теперь". 175(15)
     "Через Марка и Ормуса (Ormus), бывших учениками Христа после Его воскресения, были преобразованы мистерии и ритуалы". 265, с. 95

     9. Озирис, как свет Солнца, светил людям на Земле. После выделения Солнца он, как и Ягве, остался на Земле, а потом ушел от нее с выделением Луны и стал оттуда отражать солнечный свет на Землю. "Озирис управлял ранее Землей, но потом выступил Тифон, Ветер. Это произошло в то время, когда вода-пар осел и выступил воздух, благодаря чему человек начал дышать воздухом. Сознание Озириса победил Тифон, он убил Озириса, положил его в ящик и бросил в море". Ящик — это Луна, которая выделилась в море мирового пространства; и теперь Озирис находится в мировом пространстве. Затем он выступил в этом пространстве в четырнадцати обликах, в четырнадцати фазах восходящей Луны. Миф рассказывает, что он был разделен на четырнадцать частей и погребен в четырнадцати могилах. Весь Озирис есть полная Луна. С выделением Луны ее четырнадцать фаз создали побуждение к тому, чтобы у спинного мозга развились четырнадцать ветвей нервов. Таково следствие действия Озириса в четырнадцати фазах от новолуния до полнолуния. Озирис действует в четырнадцати восходящих фазах Луны. В четырнадцати других — от полнолуния до новолуния — действует Изида. Под ее воздействием образуются другие четырнадцать нервных ветвей, отходящих от спинного мозга. "Под действием фаз Луны, Озириса и Изиды, произошло разделение людей на два пола, хотя в каждом они действуют оба: у мужчин — женское эф.тело, а у женщин — мужское. Внутреннее действие Изиды в человеке — это легкие. Легкие есть регулятор влияния Тифона. Женское в мужчине — это легкие, в женском мужское — гортань. Так что в каждом человеке есть мужское и женское начало. Озирис и Изида рождают дитя — Горуса, человеческое сердце, которое заботливо окружено матерью Изидой — легкими. Тифон убил Озириса, когда Солнце стояло в Скорпионе". "Озирис и Изида в двадцати восьми обликах формировали человеческое тело через образование нервов, связь мозга с позвоночником и т.д. У греков Озириса звали Аполлоном. Озирис двадцатью восемью руками работает над головным и спинным мозгом. У Аполлона — это лира со струнами. Сама лира — мозг, голова, струны — нервы. Это мировая лира, и Аполлон играет на ней (Элевзинские Мистерии)".
     "Время, когда человек был един и рождался девственно, выражено в Египте следующим образом: Изида кормит Горуса, а за ней стоит вторая Изида с крыльями коршуна и протягивает Горусу крест с ручкой . Эти две Изиды указывают на время, когда преобладал астральный элемент. Преобладание эфирного элемента изображалось в виде Изиды со львиной головой". 106(6, 7, 8)

     31. Геракл был посвященным Элевзинских Мистерий. Мистерии проводили человека через смерть преходящего, т.е. в подземный мир, и через посвящение они хотели спасти вечное от нисхождения. Геракл преодолевает опасности подземного мира (Цербера) как мист. Его подвиги — это ступени внутреннего развития души. Он побеждает Нимейского льва, т.е. обретает господство над чисто физическими силами в человеке. Он убивает девятиглавую Гидру горящими головнями и в ее желчь окунает стрелы, и они тогда не знают промаха. Это означает, что он преодолевает низшую науку, чувственное знание огнем духа и у приобретенного низшего знания он берет силу видеть низшее в свете, свойственном духовному оку. Геракл ловит лань Артемиды — богини охоты. Он ловит то, что может служить свободной природе человеческой души и т.д. 8(5)

     236. "Когда Платон, будучи уже очень старым, стоял в конце своего жизненного пути, между ним и Аристотелем произошла следующая сцена. Платон сказал — я должен облечь в слова то, что, естественно, разыгралось более сложным образом — Аристотелю нечто следующее.
     Многое для тебя приобрело не столь верный вид, как это сообщалось мною тебе и другим ученикам. Что сообщалось мною тебе и другим ученикам, является, в конечном счете, экстрактом пра-древней священной мудрости Мистерий. Но люди в ходе их развития принимают форму, облик, внутреннюю организацию, которую они постепенно должны привести к чему-то более высокому, чем то, что мы теперь имеем в человеке. А это делает невозможным для людей принимать прежний род естествознания. (О нем было сказано в лекции). И Платон объяснил это Аристотелю. — И поэтому, — сказал Платон, — я хочу на время устраниться, а тебя предоставить самому себе. Попытайся в мире мыслей, к чему ты особенно предрасположен и который на многие столетия должен стать миром людей, попытайся в мыслях выработать то, что ты воспринял здесь, в моей школе.
     Аристотель и Платон разделились, и Платон этим исполнил высокое духовное поручение через Аристотеля". Исторически это рассказывается так, будто Аристотель был строптивым учеником и подобно плохой лошади, которая бьет копытом своего хозяина, ссорился с Платоном и в конце концов не мог ходить в его Академию. "Так написано в книгах по истории. Я же вам рассказал, как это было в действительности, и это несет в себе импульс для кое-чего весьма значительного. Ибо, видите ли, существует два рода сочинений Аристотеля. Один содержит в себе значительное естествознание, то естествознание, что существовало в Элевзисе и которое окольным путем, через Платона, пришло к Аристотелю; другой род сочинений содержит мысли, абстрактные мысли, которые по поручению Платона, вернее, по поручению того, что Платон осуществлял как задачу Элевзинских Мистерий, надлежало представлять Аристотелю.
     И двояким путем пошло то, что должен был дать Аристотель. Одно стало логическими сочинениями, теми логическими сочинениями, которые извлекли наиболее движущие мысли из древней элевзинской мудрости. Эти сочинения с небольшой долей естествознания Аристотель передал своему ученику Теофрасту. И окольным путем через Теофраста и другими окольными путями они из Греции пришли в Рим, а в течение средних веков составляли учебную мудрость для тех, кто действовал в цивилизации, — для учителей мировоззрений в Средней Европе".
     "Теофраст дал своего Аристотеля церковному учению средневековья. Александр Великий принес в Азию другого Аристотеля (его естествознание, вошедшее затем в учения иудейских, арабских школ): ту элевзинскую мудрость, которая в страшно ослабленном виде через Африку пришла в Испанию и засветилась в средневековье". 232(10)

Шеллинг

     367. "Подобно блеску молнии, которая в развитии мировоззрений освещает прошлое и будущее, звучит мысль, которую Фридрих Вильгельм Иосиф Шеллинг (1775-1854) высказал в своей натурфилософии: "Философствовать о природе — значит творить природу". Той мысли, которой были проникнуты Гете и Шиллер: продуктивная фантазия должна участвовать в творении мировоззрения, — эта фраза дает монументальное выражение. Не в том, что природа дает нам добровольно, когда мы ее наблюдаем, созерцаем, содержится ее глубочайший смысл. Человек не может извне воспринять этого смысла. Он должен его создать.
     Дух Шеллинга имел особенную склонность к такому творчеству. Все его духовные силы стремились к фантазии. По находчивости его нельзя сравнить ни с кем, но его воображение создает художественные образы, а не понятия и идеи. Своей духовной особенностью он был призван продолжать ход мыслей Фихте. Этот последний не обладал продуктивной фантазией. Своим требованием истины он дошел до душевного центра человека, до "я". Если это может стать источником мировоззрения, то тот, кто стоит на этой точке зрения, должен быть также в состоянии из "я" достичь полных содержания мыслей о мире и жизни. Это может произойти только с помощью воображения. Фихте им не обладал.
     Подлинное мнение Шеллинга о единстве природы и духа редко понимается правильно. Необходимо целиком перенестись в его образ представлений для того, чтобы не понять их как тривиальность или абсурд. Для того, чтобы пояснить этот образ представлений, мы приведем здесь одну мысль из его книги о мировой Душе, в которой он высказывается о силе тяготения. Многие усматривают трудности в этом понятии, ибо оно предполагает т.наз. "воздействие на расстоянии". Солнце действует притягивающе на Землю, несмотря на то, что между Солнцем и Землей нет ничего такого, что способствовало бы этому притяжению. Следует представить себе, что Солнце через пространство простирает сферу своего действия на места, в которых его нет. Живущие в грубо чувственных представлениях усматривают в подобной мысли трудность. Каким образом может тело действовать там, где его нет? Шеллинг опрокидывает весь этот ход мысли. Он говорит: совершенно правильно, что тело действует только там, где оно находится, но точно так же истинно, что оно находится только там, где оно действует. Если мы видим, как Солнце действует на нашу Землю посредством силы притяжения, то из этого следует, что оно в своем бытии простирается вплоть до нашей Земли и что мы не имеем права переносить его бытие лишь в то место, в котором оно действует видимо. Солнце со своим бытием выходит за границы, в пределах которых оно видимо; видима лишь одна часть его существа, другая обнаруживается путем притяжения. Приблизительно так же должны мы мыслить отношение духа к природе. Дух не только там, где его воспринимают, но также и там, где он воспринимает. Его существо простирается до самых отдаленных мест, в которых он может наблюдать предметы. ... Только в случае, если дух не принимает в расчет природу и взирает на себя самого, ему представляется, что он отделен от природы, как глазу кажется, что Солнце заключено внутри некоего пространства, если упустить из виду, что оно находится также и там, где оно действует путем притяжения. Таким образом, если я даю возникнуть в моем духе идеям, выражающим законы природы, то одинаково правильно будет как одно утверждение: что я творю природу, — так и другое: что. природа сама творит себя во мне.
     Есть две возможности описать существо, являющееся одновременно духом и природой. Одна из них: я описываю реально действующие законы природы; другая: я показываю, каким образом дух приходит к этим законам. В обоих случаях мною руководит одно и то же. В одном случае закономерность показывает мне, как она действует в природе; в другом случае дух показывает мне, что он предпринимает для того, чтобы представить себе эту же закономерность. В одном случае я занимаюсь естествоведением, в другом — духоведением. Шеллинг привлекательно описывает связь между обоими: "Необходимая тенденция всякого естествознания заключается в том, чтобы от природы прийти к разумному. Это, а не что-либо иное лежит в основе стремления внести теорию в явления природы. Величайшим усовершенствованием естествознания было бы совершенное одухотворение всех законов природы до законов созерцания и мышления. Феномены (материальное) должны совершенно исчезнуть, и остаться должны только законы (формальное). Отсюда проистекает то, что чем больше выступает в самой природе закономерное, тем более исчезает оболочка, а сами феномены становятся духовнее и в конце концов совершенно прекращаются. Оптические феномены являются не чем иным, как геометрией, чьи линии проведены светом, и самый этот свет двояко материален. В явлениях магнетизма уже исчезают всякие материальные следы, а от феноменов силы тяготения, которые даже естествоиспытатели, как они полагали, могли понять только как непосредственно духовное воздействие — воздействие на расстоянии, — не остается ничего, кроме их закона, осуществление которого в целом заключено в механизме небесных движений. Законченной теорией природы была бы такая, в силу которой вся природа растворилась бы в разуме"."
     "Шеллинг хочет при помощи творений природы проникнуть к творчеству; он погружается внутрь творящей природы и дает ей возникнуть в своей душе, как художник дает возникнуть своему произведению искусства. Таким образом, чем являются, по мнению Шеллинга, мысли, содержащиеся в его мировоззрении? Это идеи творящего Духа природы. Что предшествовало вещам и что их создало, возникает в отдельном человеческом духе как мысль. Эта мысль так относится к своему первоначальному действительному бытию, как образ воспоминания о каком-либо переживании относится к самому этому переживанию. Итак, человеческая наука становится для Шеллинга образом воспоминания о духовных прообразах, творящих до бытия вещей. Божественный Дух сотворил мир; в конце он творит также и людей для того, чтобы в их душах создать себе орудия, при помощи которых он может помнить о своем творчестве. Таким образом, предаваясь размышлению о мировых явлениях, Шеллинг совершенно не чувствует себя отдельным существом. Он кажется себе частью, членом творящих мировых сил. Он не мыслит, но Дух мира мыслит в нем. Этот Дух в нем созерцает свою собственную творческую деятельность".
     "По воззрению Шеллинга, природа, искусство и мировоззрение (философия) находятся в таком взаимоотношении, что природа дает готовые внешние продукты, мировоззрение — творческие идеи; искусство — и то и другое в гармоническом взаимодействии. Художественная деятельность стоит посередине между творческой природой, созидающей без знания идей, на основании которых она творит, и мыслящим духом, знающим эти идеи и не могущим с помощью их творить вещи. Шеллинг выражает это в словах:
     "Идеальный мир искусства и реальный мир объектов являются, таким образом, продуктами одной и той же деятельности; совпадение обоих (сознательной и бессознательной) без сознания дает действительный, с сознанием — эстетический мир. Объективный мир есть лишь первоначальная, еще бессознательная поэзия духа. Общее орудие философии и заключительный камень всего ее свода — философия искусства"."
     "Фихте все заключает в "я". Шеллинг распространил "я" на все. Он не хотел подобно Фихте показать, что "я" является всем, но наоборот, что все есть "я". И Шеллинг имел мужество объявить божественным не только содержащее идеи "я", но всю человеческую духовную личность. Он не только сделал человеческий разум божественным, но и содержание человеческой жизни сделал божественным, личным существом.
     Антропоморфизмом называют такое толкование мира, которое исходит из человека и представляет себе, что в основе кругооборота мира в целом лежит существо, направляющее его подобно тому, как человек направляет свои собственные действия. Антропоморфичным считает мир также и тот, кто в основу событий кладет всеобщий мировой разум. Ибо этот всеобщий мировой разум есть не что иное, как человеческий разум, превращенный в общий. Когда Гете говорит: "Человек никогда не поймет, как он антропоморфичен," — то он имеет в виду, что в простейших наших изречениях о природе заключен скрытый антропоморфизм. Когда мы говорим, что какое-либо тело продолжает катиться оттого, что его толкнуло другое, то мы сознаем такое представление исходя из нашего "я". ... Шеллинг имеет мужество признать самый последовательный антропоморфизм. В конце он провозгласил человека со воем его содержанием жизни божеством. И так как для этого содержания жизни необходимо не только разумное, но и неразумное, то он имел возможность объяснить и неразумное в мире. Хотя для этой цели он должен был дополнить разумный взгляд другим, источник которого не заключен в мышлении. Этот, по его мнению, высший взгляд он назвал "положительной философией". Она "есть подлинная свободная философия"... "Отрицательная философия" останется преимущественно философией для школы, "положительная" — для жизни. Полное посвящение, которого можно требовать от философии, дают лишь обе вместе. Как известно, в Элевзинском посвящении различались малые и великие Мистерии, малые считались предварительной ступенью к великим... Положительная философия есть необходимое следствие правильно понятой отрицательной, и, таким образом, можно сказать в отрицательной философии празднуются малые, в положительной — великие Мистерии философии". 18(7)

     15. "Eleusis представляет собой лишь речевое преобразование слова Elosis, что означает: место, где пребывают грядущие, те, кто хотят нести в себе будущее. Элевзис означает: грядущее. А Telesten — это грядущие, элевзинские посвященные, идущие. ... Телест берет будущее авансом, берет то, что постепенно реализуется лишь в будущем. Так в Элевзинских Мистериях идущие, или грядущие, из несовер­шенных людей дорабатывались до совершенных. Они были телестами". 225 (6)