152. "Через отделение сил Солнца и Луны от Земли было установлено равновесие между жизнью и формой. ...Приходящие с Солнца силы творили и оплодотворяли жизнь. С Луны приходило то, что отливало эту жизнь в твердые устойчивые формы. Луне обязаны мы становлением физического тела". 107 (17)
     В земном эоне центростремительные силы в определенный момент стали чрезмерными. Тогда возникла собственно земная сила. "Она как связующая сила действовала между силами Солнца и Луны и стала приводить их к гармонии и равновесию. (Все три планеты образовывали тогда одно тело.) Подобие того состояния человек теперь имеет в себе. Его "я" образует связующее звено между духовным и материальным.
     После выделения из Земли Солнца и Луны силы последних стали действовать "в перпендикулярном направлении" по отношению к силам двух первой. Физическое выражение это нашло во вращении Земли вокруг собственной оси.
     На древней Луне встреча центростремительных и центробежных сил образовала некий затор. На Земле возник двойной затор (застой), что ограничило всеобщее сознание и обратило его на самое себя. Так было положено начало я-сознанию.265, с. 257, 258

157. В эпоху, когда жили ихтиозавры, поверхность Земли была илоподобна, твердые части были не тверже рогообразного вещества в современных условиях. Эти чудовищные по размерам животные, обладавшие светящимися, как фонари, глазами, ползали-плавали в этом иле. Другие животные — плезиозавры — лишь по временам высовывали головы из этого, напоминавшего современное болото, ила в туманную атмосферу, а в основном лениво копошились там, внизу. Вверху летали драконообразные пламенеющие птицы. Все тогда протекало более лениво, и сама Земля вращалась медленнее. "Что сегодня воздух такой чистый, обусловлено тем, что Земля обращается вокруг своей оси за 24 часа, что она стала усерднее в ходе времени.
     Глаза у ихтиозавров светились очень сильно; они гипнотизировали летавших вверху птиц; те падали вниз и ихтиозавры их пожирали. Птицы же в этом находили свое блаженство. Земля тогда представляла собой своеобразное зрелище. Повсюду можно было встретить возвышавшихся огромными холмами животных, пожиравших падающих как пламя с неба птиц.
     Ихтиозавры, пожирая огненных птиц, перенасыщались электричеством, что постепенно привело их к упадку; свет в их огромных глазах стал гаснуть и слабо притягивать птиц. Еда же причиняла им все больше страданий. Пожирание ихтиозаврами и плезиозаврами огненных драконообразных птиц преобразовало все их внутреннее, и они стали другими животными. Постепенно воздух светлел, ил затвердевал, на нем возникали гигантские папоротниковые леса. Плезиозавры и ихтиозавры обрастали в густеющем иле корой, что также способствовало их вымиранию; и те животные, что пришли им на смену, имели иной вид. Их остатки также сохранились и позволяют нам составить представление о том, как они выглядели. "Эта скотина имела, прежде всего, гигантский живот и гигантский желудок. Ее голова напоминала голову современного тюленя, но была более неуклюжей. Глаза стали черными, в то время как у прежних животных они светились. У нее уже было четыре ноги, крайне неуклюжих четыре ноги. Кроме того, эти малые были покрыты очень тонкими волосами, а ноги у них были как неуклюжие руки". Временами эта скотина сидела и ползала в иле. Она обладала гигантской грудью. Это была наполовину грудь, наполовину легкие; как если бы легкие выступили совсем наружу. Временами эти животные вразвалку вплывали-вползали в леса и пожирали папоротники. Так из пожирателей огня они стали пожирателями растений. Остатки тех животных зовут теперь морскими коровами (сиренами, морскими зайцами). То древнее животное называется мегатерий.
     Изменились и драконообразные птицы. В свое время они обладали исключительной чувствительностью к Луне, к звездам. Они были значительно умнее живших внизу животных, но от них сохранились лишь окаменелые отпечатки крыльев, т.к. их тела были очень мягкими. Если внимательнее изучить эти отпечатки, то в них можно найти и следы звезд, создававших эти крылья.
     Те птицы были подвижными глазами самой Земли, представлявшей собой одно гигантское животное, рыбу, по которой отдельные животные двигались, подобно белым кровяным тельцам в нашем теле.
     Еще ранее, до описанных таким образом животных, Землю населяли другие, еще более гигантские существа — тогда и Земля была гигантской, — несколько напоминавшие современные раковины. Они плавали в земной среде, представлявшей собой некоего рода "суп", и выделяли слизь, которая освежала эту среду. Сами "раковины" были с одной стороны довольно твердые, а с другой —переходили в слизь. Их действие было подобно действию дождевых червей на почву. Луна тогда была в Земле, у нее не было границ она пребывала растворенной в том густом супе, была еще более густым шаром внутри Земли. Оттого вся Земля имела вид яйца. Солнце действовало извне, оно постоянно оплодотворяло тех слизистых животных, плававших подобно клецкам в густом супе, подобно современным континентам среди океанов. В жизни они удерживались Луной. Ныне каждое яйцо является копией того Земли-яйца. (Этой же теме посвящена и вся следующая за изложенной лекция от 23.IX.1922 г. — Сост.). 347 (7)

Греко-латинская культура

306. "В греческую эпоху человек создал в своем искусстве божественный мир согласно своему собственному отображению. В государстве он затем повторил это снова. Человек, нисходя в земное, достиг понимания материи, дошел до брака между майей и духом. И это тот момент времени, когда человек также дошел до понимания личности. Следовательно, это также было то время, когда Бог мог быть понят человеком как личное явление, и где принадлежащий Земле Дух мог продвинуться до личности".103 (8)

473. Души народов ассиро-вавилонской и египетской культур больше занимались собственной жизнью и "... мало предавались индивидуальной жизни отдельного человека". Отдельная душа тогда в некоем растворении идентифицировалась с Душой народа. Но народные души греко-римского времени меньше занимались собой "...и с любовью предавались человеческой индивидуальности". Этим было обусловлено все величие искусства того времени.64 (с.121-123)

563. В прошлом процесс человеческого дыхания имел совершенно иной характер и значение. Особенно важным был вдох. Человек не просто вдыхал воздух, но вместе с воздухом в него погружались те или иные мировые формы, а с ними -- и деятельность духовных существ. Эти существа свое физическое отображение имели тогда на Луне. Это были духовные лунные существа. «Т. обр., человек в те древние времена своего развития на Земле втягивал в себя вместе с процессом вдоха духовный лунный космос и побуждал духовных лунных существ к деятельности в себе. То, что я вам рассказываю, было содержанием много изучавшейся в древнейших Мистериях человечества науки и мудрости». Посвященные знали, что этих лунных существ люди втягивают со вдохом ночью. Но поскольку тогда существовало сновидческое ясновидение, состояние, промежуточное между сном и бодрствованием, то, втягивая этих существ, посвященные умели в определенное время дня обретать господство над ними и использовать их для своих целей, для дальнейшего водительства человечества.
     Однако уже за 2­3 тысячелетия до Мистерии Голгофы эта процедура стала затруднительной. «Я бы сказал, посвященные Мистерий стали приходить во все большее замешательство, когда хотели воспользоваться силами лунных существ для водительства человечества. ... Когда, например, уже посвященный египто-халдейской эпохи подступал к лунному существу, чтобы дать ему поручение, сводившееся к тому, что это существо через вдох должно было то, либо другое отпечатать в человеческой душе, то такое существо часто как бы говорило посвященному: в течение дня мы больше не можем найти никакого приюта на Земле, мы находим кров, приют только во время ночи. -- Но давать лунным существам воздействовать на людей окольным путем, ночью, было исключительно опасно, ибо вело к автоматической деятельности. Тогда возникло бы то, что в известной терминологии можно обозначить черномагическим искусством. От него хорошие посвященные, естественно, держались как можно дальше». Тогда получаемое прежде во внутренних силах стали пытаться получать силой внешнего наблюдения, через астрологию.
     «Совсем иначе помогли себе посвященные египетского мира. Они стали искать пути и средства дать лунным существам на Земле приют. ... Раскрыть эту тайну, подвинуть лунных существ снова к нисхождению на Землю несмотря на то, что, согласно пра-древним законам мирового развития, они больше не были к этому предопределены, египетским жрецам удалось благодаря тому, что места захоронения они населили мумиями. Я говорил об этом в других лекциях с иной точки зрения. Сегодня я говорю с данной космическо-исторической точки зрения. Мумифицированный труп человека стал кровом для люциферически образованных лунных богов. Что в более древние времена естественным образом можно было наблюдать благодаря тому, что человек просто встречался с другим человеком и ясновидчески наблюдал его дыхание ... это нашло свои заменитель в тех местах, где духи, не находившие в течение дня нигде приюта в среде человечества и не могшие быть использованными для исторического земного свершения, эти духи неким образом погребались в мумифицированных людей, в мумии. Ибо мумии были местами обитания лунных существ. И когда египетский посвященный с полным пониманием стоял перед мумией, то по мумии он изучал то, что раньше изучалось вовне, в свежей жизни. Он смотрел определенным образом на то, что лунные боги совершали в жилищах, которые им подготовили люди. И таким способом посвященные осознавали то, что они затем через этих лунных богов могли на различнейших путях напечатлевать историческому становлению человечества».
     «В греко-римскую эпоху... вещи стали несколько иными. Тогда вообще прекратилось господствующее положение вдоха. Вдох сохранил свое значение, но он перестал преобладать. Вдох и выдох стали равнозначными процессами для человека. И греческие посвященные в своей работе обращали на это совершенно особое внимание». Греческое искусство порождено переживанием этого удивительного равновесия между вдохом и выдохом.
     «Греки не были предрасположены к тому, чтобы через вдох улавливать лунных существ. Им было свойственно через своих посвященных совсем по-особому приводить в действие тех существ, которые развивались в воздухе, наполовину летая, наполовину плавая, и которые особенно любили в состоянии равновесия качаться между вдохом и выдохом. И когда возвращаются в древние времена греческого развития, в которые инспирированным было то, что позже выступило в более внешней форме, когда возвращаются к тем временам, в которые из еще грандиозно-примитивных форм рождалось греческое изобразительное искусство, греческое трагическое искусство, а также греческая философия, то находят, что посвященные греческих Мистерий обладали даром совершенно по-особому использовать в целях водительства человечества тех существ, которые особенно любили укачиваться в равновесии между человеческим вдохом и выдохом. И, по сути говоря, искусства Аполлона и орфической мудрости не понять, если не знать, что они потому обладали столь особой одушевленностью, что их помощниками были элементарно-демонические существа, двигавшиеся в этом равновесии вдоха в выдоха. Струны лиры Аполлона звучали тем, что можно было наблюдать как танец тех существ, совершаемый между сферой Луны и Земли на равновесии между человеческим вдохом и выдохом, как танец, я бы сказал, на струнах космоса, которые ткутся через равновесие вдоха и выдоха. Подражанием, танцем демонов воздуха было то настроение, которое давали струны лиры Аполлона. Мы должны смотреть в духовный мир, если хотим сообщать о том, что выражалось во внешнем историческом мире. ...
     Скандирование, выработка древней рецитации, выработка гекзаметра покоится на том отношении, в котором ритмический человек, ритм дыхания стоит к ритму циркуляции крови. ... Как прийти к этому гекзаметру? Греческие посвященные занимались этим вопросом совсем конкретно.
     Когда мы вдыхаем, мы воспринимаем в себя колебания космоса и приспосабливаем их к нашему внутреннему человеку. Когда мы выдыхаем, то придаем ритму дыхания нечто от вибрации нашего пульса в циркуляции крови. Т. обр., мы можем сказать: в нашем вдохе пульсирует внешний мир, в нашем выдохе живет пульсация, находящаяся вне нашей собственной крови. Так что в эф. теле человека именно греческие посвященные, которые были обучены этим вещам, могли наблюдать, как вокруг человека в эф. и астр. теле встречаются космический ритм и ритм пульсации, как они переходят один в другой и демоны воздуха танцуют и качаются на них. Такое изучение проводил Гомер, доведя гекзаметр до его высшего расцвета, ибо он рожден из взаимосвязи человека с миром».
     В музеях можно встретить скульптурный портрет Гомера. Обратите внимание как он держит голову. Это осязающее слушание. Он внимательно слушает взаимодействие пульса космоса и человеческого эф. тела, где танцуют существа воздуха, где качается ритмично гекзаметр. И при этом ему не мешает обычный дневной свет, он сгустился для него таким образом, что он осязает его ушами. «Эта голова совершенно не смущена внешним светом. Эта голова целиком предалась Мистерии дыхания. Развить такое ощущение головы Гомера ... было бы куда разумнее, чем доказывать, будто бы Гомера не существовало».
     «В мумиях жили те элементарные духи, без которых посвященные на Земле вряд ли что могли бы поделать с человечеством в социальном отношении. Что было возможно в более древние времена: живущих в человеческом вдохе лунных духов сделать помощниками в духовном водительстве земным развитием, -- это было затем заменено в древнем Египте поселением элементарных духов в мумии.
     Сегодня мы находимся в противоположном положении. Египетские посвященные смотрели на прошлые времена, создав для них некий эрзац. Мы должны смотреть в будущее, куда придут люди, живущие вместе с духовным миром, люди, носящие импульсы морали в своем индивидуальном характере, как я это описал в моей «Философии свободы», где я изложил, как моральные импульсы рождаются в отдельном человеке и из отдельного человека могут действовать в мире. Люди смогут это делать в том случае, если свое дыхание образуют так, что выдыхаемый воздух будет напечатлевать внешней космической жизни отображения этой моральности, этих моральных настроений. Как со вдохом... эфирные формы космоса входили в человека и действовали поддерживающе на его органы, так должно то, что само образуется в человеке, что некоторым образом должно освобождаться как форма его внутренних органов благодаря тому, что он ведет интеллектуальную жизнь, так должно это отпечатлевать себя в выдохе как импульс, должно с выдыхаемым воздухом уходить во внешний космос.
     И когда однажды Земля распылится в мировом пространстве, то тогда должна будет остаться жизнь, образованная в космическом эфире благодаря тому, что моральные импульсы людей которые через моральные интуиции должны будут возникать во все большей мере, пошлют через выдыхаемый воздух свои образы в эфир. Тогда будет новая Земля, планета Юпитер, как она описана в моем «Очерке тайноведения», построенная из сгущенных форм, выдыхаемых людьми в будущее».
     В IV, V столетии по Р.Х. в земной мир пришли из других миров некие элементарные существа. По сравнению с теми лунными существами, что помогали, живя во вдохе или в мумиях, вести человечество в прошлом, эти элементарные существа должны быть названы земными существами. «Эти существа, которые однажды станут большими помощниками индивидуальных людей с их индивидуальными моральными импульсами, станут помощниками в построении новой земной планеты из моральных импульсов людей. Этих помощников мы можем назвать земными духами, элементарными земными духами, ибо они внутренне связаны с земной жизнью. Они ждут от земной жизни, что она станет достаточно активной, чтобы побудить их к деятельности по осуществлению будущего воплощения Земли». Эти существа были замечены в некоторых культовых отправлениях, содержащих в себе остатки старого ясновидения. «Особой тенденцией этих существ является их склонность помогать человеку становиться действительно индивидуальным, -- когда он имеет интенсивные моральные идеи, -- так образовывать весь его организм, чтобы моральные идеи в нем могли стать основой темперамента, характера, образования крови, чтобы можно было все моральные качества, моральные идеи брать из облика крови.
     Значительными помощниками эти элементарные существа могут стать именно для тех людей, которые все более и более приходят к индивидуальной свободе. Но большие препятствия встречают эти существа, колоссальные препятствия. ... Эти существа чувствуют себя особенно смущенными человеческой наследственностью. И когда суеверие человеческой наследственности действует особенно интенсивно, то это встает против всего внутреннего настроения и тенденций этих существ, которые очень страстны. Вы должны принять этот парадокс, ибо об этих существах следует говорить как о людях. Когда Ибсен выступил, например, со своими «Призраками», которыми закреплялось суеверие теории наследственности, тогда эти существа стали просто дикими. И если выразиться несколько образно, то можно сказать: эта всклокоченная голова Ибсена, этот особенный взгляд, эта запущенная борода, искаженные губы, все это сделали с Ибсеном эти существа, ибо они не могли его терпеть за то, что он, как действительно современный дух, затвердил суеверие наследственности».
     Эти существа хотя и не бывают столь бесприютны, как те, что обитали в мумиях, «...но, как заблудившиеся странники, они тычутся повсюду и везде находят состояния, которые им не подходят. Они чувствуют, как их повсюду отталкивают, особенно головы ученых. Сюда они даже и приближаться не хотят. ...им особенно противна вера во всесилие материи».
     Как египетские посвященные заботились о том, как привлечь лунных существ, так нам теперь необходимо подумать о том, как сделать Землю приветливой для этих существ. Хуже всего эти существа переносят механизмы, эту своего рода вторую, но бездуховную Землю. Механизмы заставляют их особенно страдать; а ночной выдох человека сегодня еще совершенно хаотический.
     «Эти существа, которые свой путь должны находить в выдохнутом воздухе, в углекислом воздухе, идущем из человека, находят себя повсюду блокированными тем, что интеллектуализм возводит в мире. И как бы ни противился этому современный человек, как бы он ни желал не иметь этого, у него против этого имеется лишь одно средство: стремиться к одухотворению того, что сам человек делает во внешнем мире. Но для этого современный человек должен быть сначала воспитан. Ему это трудно. Просто интеллигентный человек -- а современный человек ведь очень интеллигентен -- не знает ничего, поскольку одна интеллигентность не помогает знанию. Такой человек окружен машинами, в которых живут лишь отраженные мысли, и ему грозит опасность потерять себя, ничего не знать о себе. Он должен снова наполнить себя некой субстанциональностью. Что этот современный интеллектуальный человек должен себе выработать, чем он должен себя воспитать -- это внутренняя интеллектуальная моральность».
     Поясню сказанное примером. Современный человек весьма горд тем, что он обо всем может говорить. Только что появилась из печати (1921) переписка двух людей: Гершензона и Иванова, которые, находясь в доме отдыха под Москвой и живя в одной комнате, могли слушать только себя, поскольку оба чрезвычайно умны. Потому они писали друг другу письма, сидя по диагонали в небольшой квадратной комнате. В этих письмах не содержится абсолютно ничего. Все, о чем там говориться, это: да, мы стали очень умными, очень-очень умными. И можно изумиться, сколь глупы авторы в своей гордости, хотя они и умны в современном смысле слова. И таких примеров много. Подобные вещи симптоматичны в отношении прогнилости современной духовной жизни, и их нужно различать ясным взором. «В мыслительной жизни людей должна быть воспитана моральность».216 (4)

44. "Сегодня люди охотно верят, что волосы некоторым образом выгоняются изнутри, из головы, в то время как в действительности они внешней природы, которая их вытягивает.
     В древние времена люди видели это фактически, что позже отразилось в искусстве. Рассмотрим, например, совершенно отчетливо принадлежащий голове шлем Афины Паллады. Этот шлем ощущают неверно, если считают, что он надет на ее голову. Он не надет. Он ей подарен из концентраций космических душев­ных сил, которые действуют вокруг ее головы и, сгущаясь, оседают на нее, так что грекам в древности показалось бы чем-то невозможным изобразить Афину Палладу без ее головного убора. Они бы это ощути­ли так, как мы сегодня ощутили бы скальпированную голову. Я не утверждаю, что так чувствовали в более поздние времена гречества".217 (12)

4. От Мистерий древности к социальным отношениям современности.

555. "Всe наше т.наз. гуманистическое образование, вплоть до народной школы, целиком зависит от того течения, что идeт ещe от греческого элемента".
     "Греческая же культура (включая Платона, Гераклита, Софокла, Фидия и т.д.) сама происходит с Востока. Она претерпела значительные изменения на пути с востока в Грецию. На Востоке эта духовная культура была существенно спиритуальнее, чем в Греции, и на Востоке она изливалась из того, что можно назвать Мистериями Духа, а также, я могу сказать, Мистериями Света. ... она покоилась на совершенно особенном духовном опыте". Эта спиритуальность Востока, азиатских народов 3, 4, 5, 6, 7 тысячелетий до Мистерии Голгофы, покоилась на атавистическом ясновидении, связанном с кровью, с телесной организацией. И это ясновидение приходило в упадок; в то же время оно было явлением социальной жизни того человечества. Наравне с этим "из широкой массы земного населения, из различных центров, но главным образом из некоего центра в Азии определeнным образом восстал род людей с особыми способностями. Эти люди кроме атавистического ясновидения, которое они в некоторой мере также сохранили — из их внутренней душевной жизни восходило ясновидческое постижение тайн мира, — кроме этого ясновидческого постижения мира обладали ещe тем — и именно как первые люди в развитии человечества, — что мы называем силой мышления. Они имели сумеречную интеллигенцию.
     То было значительное социальное явление. То был особый род людей. Индусы видели в касте браминов наследников тех людей, которые с атавистическим ясновидением связывали силу мышления. И когда эти люди из высоко расположенных северных областей сошли в южные области Азии, то их стали называть ариями. Это арийское население. Их прадревнейшая отличительная особенность состоит в том, что они —если можно здесь воспользоваться более поздним выражением — силу мышления связали с плебейскими способностями к атавистическому ясновидению.
     Эти люди основали Мистерии Духа, или Мистерии Света... И элементом того, что тогда как светящаяся искра вошло в среду человечества, является наше духовное образование, но, вообще говоря, именно элементом".
     "Греки художественно значительным образом выделяли человека интеллигенции, вернее сказать, возрастание человека интеллигенции из остального человечества: греческая пластика даeт два совершенно различных типа. Один из них — арийский тип: голова Аполлона, Афины Паллады, Зевса, Геры"; другой тип представлен головой Меркурия. Но есть там и ещe один тип, отличающийся от Меркурия, — это тип сатира.
     "Жрецы Мистерий Света управляли в своих областях также и экономикой, и хозяйством. Они хозяйствовали согласно правилам Мистерий. Они строили дома, каналы, мосты, заботились о возделывании почвы и т.д." Конечно, это были теократические общественные устройства. Их остатки сохранились и в европейской теократии Средних веков и более новых времeн. Их духовная культура абстрагировалась, стала суммой идей, теологией. Остались короны, мантии, ордена (организации). Всe это осталось от времени Мистерий, но сделалось внешним. И кто теперь распознает в нашем университетском и гимназическом образовании последние отзвуки божественной вести, идущей из Мистерий! Всe это стало лишь мыслями. Это утратило двигательную силу и привело к современному социальному хаосу. "Мы должны вновь найти путь от только мыслимого духа к творящему духу. Это мы сможем сделать, лишь отделив духовную жизнь от государства и дав ей развиваться свободно; тогда она вновь наберет силу проснуться к жизни".
     "Когда на Западе распространилась весть о Мистерии Голгофы, откуда греческие и латинские учeные взяли понятия для еe понимания? Они взяли их из восточной мудрости. Запад не продвинул Христианство вперeд, он заимствовал его у Востока". И когда возникла потребность обогатить духовную культуру англоязычных стран, то теософы опять же пошли на Восток. "И каждое доказательство бесплодности духовной жизни Запада есть в то же время доказательство необходимости сделать самостоятельной духовную жизнь в трeхчленном социальном организме.


     Вторым потоком в этом клубке является государственный, или правовой поток (белое; см.схему). ... Откуда он приходит? — Конечно, из культуры Мистерии. Он восходит к египетским Мистериям, которые прошли по областям Южной Европы, а затем прошли через трезвую, лишeнную фантазии сущность римлян, связались с лишeнной фантазии сущностью римлян, с боковой ветвью восточной сути, и из этого возникло католическое Христианство, католическая церковь. Эта католическая церковность по сути, если выразиться радикально, является также и юриспруденцией. Ибо от отдельных догм до того потрясающего, огромного "Страшного суда", образованного всем средневековьем, всe это есть совершенно другая сторона духовной жизни Востока. Здесь имеет место египетский импульс, идущий из Мистерий Пространства, превращенный в общество мировых судей с мировыми суждениями и мировым наказанием, и грехами, и добром и злом: это юриспруденция". "А то, что в упадочном духовном потоке Востока было последним социальным побегом, чем стало оно? — феодальной аристократией. На дворянина уже нельзя смотреть как на человека, ведущего своe происхождение из восточной теократической духовной жизни, ибо он отказался от всего; осталась одна социальная конфигурация. ... Приходящее через конституцию римской церкви, через теократическую юриспруденцию, юриспрудированную теократию, распространяется в мире в средневековой сути города и особенно в новое время. И это — буржуазия (см.рис.)".
     "Третье течение, что особенно характеризует его внешне, чувственно? ... В обычаях хозяйственной жизни, чьe происхождение коренится в народных привычках англо-американского мира, следует видеть последнее следствием того, что развивалось в зависимости от того, что можно назвать Мистериями Земли, особенную разновидность которых представляют собой, например, Мистерии друидов. Мистерии 3емли во времена старого европейского населения содержали своеобразного рода жизнь мудрости. То население Европы, ничего не знавшее, оставшееся совершенно варварским по отношению к откровениям восточной мудрости, по отношению к Мистериям Пространства, к тому, что затем стало католицизмом, это население, которому свойственен особый род мудрости, целиком и полностью физической мудрости, встретило распространяющееся Христианство.
     Наибольшее, что можно изучить исторически относительно внешних обычаев этого потока, — это с чем связаны в нeм праздники, от которых пошли обычаи, привычки Англии и Америки. Праздники здесь применяются совершенно в иной связи, чем в Египте, где жатва зависела от звeзд. Здесь жатва как таковая была праздником, и вообще хозяйственная жизнь обусловливала здесь значительнейшие праздники. ... Из Азии и с юга насаждалась духовная и правовая жизнь, которая воспринималась сверху и сводилась на Землю. Здесь, в третьем потоке, процветала хозяйственная жизнь... Один особый праздник года состоял в том, что оплодотворение стад праздновалось как особый праздник в честь Богов". Подобная хозяйственная культура была распространена в Северной и Средней России, в Швеции, Норвегии, Северной Франции, Англии.
     "Эта хозяйственная культура встретилась с тем, что пришло с другой стороны (см.рис). Сначала эта хозяйственная культура была неспособна самостоятельно развить правовую и духовную жизнь. Первоначальные правовые обычаи были отброшены, т.к. то было римское право; первоначальные духовные обычаи также были отброшены, т.к. представляли собой греческую духовную жизнь. Сначала эта хозяйственная жизнь была стерильной и могла воспроизводить лишь себя самое, пока это не было преодолено хаотизирующейся духовной и правовой жизнью". Например, тайные общества англоязычных народов обладают огромным влиянием, и в то же время являются хранителями старой духовной жизни Египта и Востока, отфильтрованной до символов. Древняя духовная жизнь здесь растет не на собственной почве, а на почве хозяйственной. На этой почве вырастают и Локк, и Юм, и Милль, и Спенсер, и Дарвин, а также теософы, квакеры и т.д. Это всe цветочки хозяйственной жизни, чужие цветочки! ... Они тем больше чужие, чем дальше идти на запад. Но в Европе есть нечто и самобытное, например среднеевропейская философия. Однако в Англии еe уже не знают, на английский язык еe невозможно перевести. "Из свободной духовной жизни развивается Гете, который ничего не хочет знать о последних отзвуках римско-католической юриспруденции в том, что называется законами природы. ... В Средней Европе уже имеется первый толчок даже к самостоятельной правовой, или государственной, жизни". Почитайте сочинения Вильгельма Гумбольдта. 194(12)

557. "Человек тогда (в древне-персидскую культуру) не внешне, а инстинктивно стремился распознать в мире то, что он имел внутри как потребности; человек тогда не требовал никакой социальной структуры, которая позволила бы вовне познавать то, что внутри его жило как желания, инстинкты, потребности. Затем пришла третья послеатлантическая эпоха, египетско-халдейская. Здесь человек потребовал, чтобы одна часть его существа являлась ему как отражение во внешней социальной действительности, а именно та, которая связана с головой. ... осуществляется поиск теократического социального устройства, способного все стороны жизни пронизать теократически-религиозным принципом. Всe остальное оставалось ещe инстинктивным. Всe относящееся ко второму человеку, грудному человеку, человеку дыхания, а также обмена веществ, всe это оставалось инстинктивным. Тогда человек ещe не думал о том, чтобы каким-то образом смотреться в зеркало внешнего социального устройства. В древне-персидскую эпоху существовала только инстинктивная религия, ведомая посвященными заратустрианства. А всe, что развивал человек, было ещe внутренне инстинктивным. У него ещe не было потребности рассматривать вещи внешне, в отражении, в социальной структуре. ...
     Затем пришла греко-латинская эпоха. Здесь человек потребовал, чтобы внешне, в социальной структуре отразились два члена его существа: головной и ритмический человек, или человек дыхания, грудной человек. ... Фактически все теократические устройства имеют много общего с теократией 3-го послеатлантического периода, в том числе и католическая церковь. В 4-ой послеатлантической эпохе в дополнение к тому, что пришло из предыдущей эпохи, возникло нечто новое: внешнее учреждение, республика, такое учреждение, которое строило своe управление внешней жизнью на основе права и т.п. Человек требовал, чтобы два члена своего существа он не только носил в себе, но мог бы их видеть отражeнными извне. Вы не поймeте, например, греческую культуру, если не будете знать, что жизнь обмена веществ в ней оставалась инстинктивной, внутренней. Так что не требовалось еe внешнего отражения. Ведь она внешне отражается в экономической структуре, поэтому не требовалось никакого еe внешнего отражения. Тенденция же требовать для этого также и внешнего выражения впервые выступила начиная с XV в. христианского летоисчисления. ... в 4-й эпохе господствует стремление иметь вовне правовое, религиозное общественное устройство, но не более, чем инстинктивно, — экономическое устройство. ...
     Сегодня мы должны изучать трeхчленного человека, поскольку он развивает трeхчленный инстинкт: иметь во внешней структуре ... во-первых, духовную сферу, самоуправляющуюся, с собственной структурой; во-вторых, сферу безопасности и государственного управления, политическую сферу, которая, опять-таки, является самостоятельной; в-третьих, экономическую сферу, внешняя организация которой впервые потребовалась в наше время. Видеть человека реализованным в образе социальной структуры — это как инстинкт впервые выступает в нашей эпохе. Это является глубоким основанием того, что простой экономический инстинкт больше не действует, но тот экономический класс, который возник впервые, — пролетариат, стремится к тому, чтобы сознательно создать внешнюю экономическую структуру, как 4-я эпоха создала административную, правовую структуру, а 3-я ... теократическую". 186(3)

Языческое и ветхозаветно-иудейское течения

172. С древнейших времeн можно проследить в среде человечества два потока. Один из них языческий, представляющий собой природную мудрость, видевший в каждом природном существе духовно-элементарных, демонических существ, тех существ, которые в Евангелиях встают на дыбы, когда Христос является в сферу людей, ибо они сознают, что кончается их господство. "Языческое сознание, искавшее на старый лад демонически-элементарно-духовную природу во всех существах природы, долгое время играло свою роль. И началась борьба за тот род сознания, который повсюду в земном должен был также искать то, что через Мистерию Голгофы соединилось с земной жизнью как субстанция Самого Христа.
     То языческое течение было природно-софийным, повсюду в природе видело оно духовное, а потому могло оглянуться также и на человека, которого оно хотя и рассматривало как природное существо, но тем не менее как существо духовное, поскольку во всех чужеродных существах оно также видело и духовное. Чистейшим, прекраснейшим образом это выступило в Греции, особенно в греческом искусстве, где мы видим, как духовное в виде судьбы ткет сквозь человеческую жизнь, подобно тому, как закон природы ткет сквозь явления природы. И когда мы, потрясeнные, временами останавливаемся перед тем, что содержится в греческой трагедии, то у нас возникает, с другой стороны, чувство: грек ощущал не просто абстрактные законы природы, как мы сегодня, но он ощущал также действие божественно-духовных существ во всех растениях, во всех камнях, во всех животных, а потому и в самом человеке, в котором жeсткая необходимость закона природы формируется в судьбу, как это, например, изображено в драме "Эдип". Мы здесь находим внутреннее родство природного бытия с человечески-духовным бытием. Поэтому в этих драмах ещe не господствует свобода и человеческая совесть. В них господствует внутренняя необходимость, судьбоносное в человеке, подобно тому, как вовне, в природе, господствует природная закономерность. Это течение приходит в новое время.
     Другое течение — ветхозаветно-иудейское. В нeм нет никакой природной мудрости. На природу оно смотрит как на чувственно-физическое бытие. Но зато это ветхозаветное воззрение восходит к первоисточникам морального, лежащего между смертью и новым рождением, к тому пра-истоку, исходя из которого теперь не вглядываются в природное в человеке. Для Ветхого Завета не существует никакого естествознания, а только соблюдение божественных заповедей. В смысле Ветхого Завета всe совершается не по законам природы, а так, как хочет Ягве. Так мы видим, что из Ветхого Завета звучит безобразное, в определeнном смысле абстрактное, но за этим абстрактным стоит, вплоть до Филона Александрийского, который из всего этого сделал аллегорию, Господь Ягве, который абстракции пронизывает идеализированной в сверхчувственном, всеобщей человеческой природой, который как Господь человеческий пронизывает всe, что как заповедь звучит от него на Землю. В этом ветхозаветном воззрении простое глядение на моральный мир выступает прямо-таки ужасом перед взглядом на мир в его внешней чувственности. В то время как язычники полагали во всeм видеть божественно-духовных существ, Бог иудеев — один. Иудеи — монотеисты. Их Бог, их Ягве — един, ибо он может быть соотнесeн лишь с тем, что в человеке является единством: ты должен верить в единственного Бога; и этого Бога ты не должен выражать в чeм-то земном, ни в образе пластическом, ни в слове, которое смеют произносить лишь посвященные в особых праздничных случаях; ты не должен произносить имени Бога без святости".
     В христианские столетия, вплоть до XVII столетия, происходила напряжeнная борьба за нахождение созвучия между тем, что можно было видеть как духовное во внешней природе, и тем, что переживается как Божественное, когда мы смотрим на собственное моральное, душевное в человеке, между созерцанием духа во внешней природе и обращением души к духовному, из которого низошeл Христос Иисус. Когда Христианство из Азии перешло в Грецию, то там был силeн старый языческий элемент, видевший духовное во всей природе. И хотя Христианство прошло через гречество, заимствовало у него многие речевые формы, но корней там пустить не смогло, за исключением гностических воззрений. Затем Христианство прошло через прозаический элемент римства, где его постигали абстрактно, предвосхищая этим его позднейшее ариманическое понимание.
     Но действительно живую борьбу мы находим в Испании. "Не теоретически, но интенсивно и жизненно там встал вопрос: как человеку, не теряя созерцания духовного в вещах и процессах природы, найти целого человека, который через Христа Иисуса поставлен перед его душевным взором? Как человеку пронизать себя Христом?" В Кальдероне, испанском поэте, эта борьба выразилась особенно интенсивно. "В Кальдероне, если можно так выразиться, драматически жила эта борьба за пронизание человека Христом". Особенно характерна в этом отношении его драма "Киприанус". Еe главный герой — маг, живущий в вещах и процессах природы, когда желает исследовать их духовность. Это человек фаустовского типа, но сильно отличается от Фауста тем, что живeт совсем живо и несомненно в духе природы. В жизнь Киприануса вступает Юстина. Она представлена совершенно по-человечески, как женское существо, но только так еe полностью не постичь. Не поймeм мы ничего и аллегоризируя эту фигуру. "Когда в драме Кальдерона выступает Юстина, то мы должны думать о пронизывающей мир справедливости", которая не была ещe столь абстрактной, как в современной юриспруденции.
     Киприанус поeт Юстине гимн, что также трудно понять современным адвокатам. Но Киприанус ещe и маг, он действует среди демонических существ природы, среди которых находится и их предводитель — средневековый сатана. Киприанус чувствует себя неспособным подойти к Юстине и просит сатану добыть еe ему. Здесь вы встречаете всю глубину трагизма христианского конфликта. Справедливость присуща христианскому развитию. Но Киприанус — полуязыческий естествоиспытатель. "Он не может из природной необходимости, которая есть нечто жeсткое, найти христианскую справедливость, и ему остаeтся только обратиться к предводителю демонов, к сатане, чтобы тот добыл Юстину".
     Сатана умен. Если бы ему удалось захватить христианскую справедливость, то это сослужило бы гибели человека. Но Юстина бежит от сатаны, и тот захватывает лишь еe фантом, еe тень. Киприанусу, конечно, нечего делать с фантомом; в нeм нет жизни, в нeм лишь тень справедливости. "О, это удивительно выражено, как то, что возникает из древней природной мудрости и теперь выступает в новом естествознании, подходит к чему-то такому, как социальная жизнь, к Юстине, но та не дарует ему действительной жизни, а только мыслефантомы".
     От всего этого Киприанус сходит с ума. Юстина, действительная Юстина, попадает со своим отцом в тюрьму и присуждается к смерти. Киприанус, уже безумный, требует для себя смерти. На эшафоте они встречаются. После их смерти появляется змея, верхом на ней едет демон, хотевший добыть Киприанусу Юстину, и объявляет, что они спасены и могут взойти в небесные миры: "Благородный житель мира духа спасeн от зла".
     "Вся христианская борьба средневековья заключена в этом. ... Христос низошeл на Землю, поскольку больше нельзя было видеть то, что прежде ещe в среднем человеке, в ритмическом человеке, могло быть видимо, а именно: как этот средний человек вырабатывался с помощью дыхательных упражнений йоги; не головной, но ритмический человек. Человек не мог найти Христа в то время. Но он стремился найти Его. Христос низошeл вниз. Человек должен найти Его здесь, поскольку он больше не имеет Его в воспоминании о времени между смертью и новым рождением.
     В драме Кальдерона представлена борьба за это нахождение и трудности, с которыми сталкивается человек, который теперь должен опять вернуться в духовный мир, должен снова пережить созвучие с духовным миром. Киприанус ещe смущeн тем, что звучит как демоническое из древнего языческого мира. Но также и иудейско-древнееврейское он ещe не преодолел настолько, чтобы оно стало для него современно-земным. Ягве ещe восседает для него на троне в надземном мире, Христос ещe не сошeл через крестную смерть вниз и не соединился с Землeй. Киприанус и Юстина переживают своe движение вместе с духовным миром, когда проходят врата смерти. Столь ужасна эта борьба за обретение Христа в человеческой природе во время между рождением и смертью. И осознавалось, что средневековье ещe не зрело для того, чтобы обретать Его таким образом".
     У Кальдерона это выступает куда живее, чем в теологии того времени, работавшей с абстрактными понятиями и желавшей с их помощью понять Мистерию Голгофы. Если сравнить Киприануса с Фаустом, выступившим сначала у Лессинга, то здесь налицо сознание: человек должен в земной жизни найти Христа, ибо Он через Мистерию Голгофы соединился с Землeй. У Лессинга это живeт не в ясных идеях, а в отчeтливом чувстве. Начатого им "Фауста" — был написан лишь небольшой отрывок — он заканчивает так, что тем демонам, которые удерживали Киприануса, провозглашается: вы не должны победить! И этим была дана тема для позднейшего гeтевского "Фауста". Возьмите его первую часть — это борьба. Возьмите вторую часть: там через классическую Вальпургиеву ночь, через драму Елены должно быть испытано восприятие Христианства в греческом мире. Но далее Гeте знает: человек должен здесь, в земной жизни найти связь со Христом. Однако Гeте ведeт своих героев к Христианству, так сказать, теоретическим сознанием, ибо вознесение в христианском смысле просто приклеено к драме, не следует из внутренней природы Фауста, взято Гeте из католической догмы.
     "По сути говоря, лишь общее настроение 2-й части "Фауста" изображает пронизанность Христом. Ибо образно Гeте не мог этого дать. Лишь после смерти Фауста он даeт сцену христианского вознесения". Гeте работал над "Фаустом" в три этапа. Первый начался ещe в юности, когда он испытывал большую неудовлетворeнность своими университетскими штудиями и ему хотелось реальной связи души с полной духовной жизнью. Образ Фауста вставал тогда ему из кукольных спектаклей, где он был лишь человеком, стремящимся из рассудочного к полноценному пониманию космического происхождения человека. "Но Гeте продолжал искать дух внутри природы. В духовной жизни, с которой он столкнулся, он не мог его найти. Глубокая тоска повела его к тому, что как остатки греческого искусства он увидел на юге. Он полагал, что в том роде и способе, каким греческое мировоззрение прослеживало тайны природы в художественных произведениях, можно познать духовность природы".
     Пережитое в Италии претерпело метаморфозу в его душе, что отразилось в "Сказке о зелeной Змее и прекрасной Лилии", где из традиционных понятий истины, красоты, добра он формирует свой храм с четырьмя королями. Вторая стадия работы (конец XVIII в.) над "Фаустом" выразилась в написании "Пролога на небесах". Здесь Фауст поставлен во весь Космос. Проблему человека Гeте развил в проблему мира. На третьей стадии, в 20-х годах XIX в., Гeте закончил "Фауста". Здесь уже встают одухотворeнные представления о природе, чтобы Фауст-проблему сделать космической проблемой. "Гeте здесь опять хотел из человеческой души получить всe, опять душевное существо хотел некоторым образом расширить до всесущества".
     Но хотя Гeте в глубочайшем смысле слова боролся за нахождение духовного в земной жизни, ему не удалось это изобразить. "Можно сказать, что Гeте ни в малейшей степени не удалось Дух Земли, волнующийся в валах деятельности, в ткании времени, соединить с Импульсом Христа; и это мы ощущаем как некоего рода трагедию, которая, разумеется, в ту эпоху развития стояла в душе Гeте, но не было условий для ощущения Мистерии Голгофы в еe полном смысле". Эта возможность является в 5-й культуре лишь с оживлением мeртвых мыслей, с восхождением к имагинациям, к инспирациям, интуициям. "Мир вокруг нас является большим вопросом, и сам человек является ответом на него; и это в глубочайшем смысле должно быть поставлено в связь с Мистерией Голгофы. Она не будет понята раньше, чем будет понят сам человек". 210(10)

Персия—Египет—Греция—Рим—Европа

173. "... Заратустра, Зороастр, сияющая Звезда. Но в виду имелось сияющее Божество, посылающее лучи мудрости на Землю". Из самого Солнца знал Заратустра все тайны Земли, как рожденные силами Солнца.
     "Египтяне видели духовные деяния, но не духовных существ. И тoгo, кто их представлял на Земле, что человек нeс в себе как силы Солнца, древнеегипетские посвященные называли Озирисом". В древнегреческую эпоху люди уже не знали тайн Солнца, а лишь его действия в окружающем Землю эфире. "И то, что как эфир простиралось вокруг Земли, а следовательно, пронизывало и человека, — это греческие посвященные — не народ — называли Зевсом. Таковы ступени человеческого культурного развития, в ходе которого посвященные видели в Солнце божественно-духовное существо, затем, ступенью ниже, посвященные видели в Солнце силы, действовавшие на Земле и, наконец, — действие солнечных существ в земном эфире.
     Учение о трeх солнечных аспектах, о солнечном аспекте Заратустры, о солнечном аспекте Озириса, о солнечном аспекте Пифагора, Анаксагора, в позднейшие времена знал лишь тот, кто подходил столь же близко к учению о посвящении, как это было возможно в те древние времена. Об этих трeх аспектах не через созерцание, а из учения по традиции знал Юлиан Апостата, прошедший через ученичество в Мистериях. Эти аспекты так захватили его, что по сравнению с ними всe, что несло с собой Христианство, показалось ему малостью".
     В греческую экзотерическую культуру перешло многое из этого троичного учения о духовном Солнце, об элементарном Солнце и о солнечном эфире. Без этого были бы невозможны ни греческое искусство, ни философия. Однако в эпоху Рима мудрость Мистерий была профанирована, ею завладели римские цезари. И в целом Рим был не способен весь истинный блеск греческой культуры перенести в мир, в приближавшееся Христианство. По вине Рима истины древнего посвящения были отрезаны от Европы. Хотя это не следует понимать как порицание Риму. "От этого древнего знания (о трояком Солнце) во внешнем мире не осталось ничего, кроме символики тройной короны римского папы. Внешнее осталось, внутреннее" — утеряно; и только через новое посвящение можно будет оглянуться на те древние времена". 211(11)

     549. "Всякое развитие, идущее вперед, затем отступает. Всякое восхождение сменяется нисхождением, и всякое восхождение несет в себе задатки нисхождения. Это одно из опаснейших заблуждений нового человечества, что оно потеряло связь между эволюцией и деволюцией, развитием и упадком. ... и где восходящее развитие начинает отступать, там физическое переходит в духовное развитие. Ибо, как только физическое начинает отступать, для духовного развития освобождается место". Этот принцип выражен и в капителиях Гетеанума: от 1-й к 3-й — развитие восходит, 4-я стоит в середине, а в 5-й развитие нисходит, формы упрощаются.
     Увлечение одним прекрасным — односторонне. Человек так попадает в люциферический фарватер. "И если мы хотим действительно постичь искусство, то нам не следует забывать, что художественное в мире есть взаимодействие, явление себя в борьбе прекрасного с ужасным. И когда мы смотрим на развитие, протекающее между прекрасным и ужасным, то мы пребываем в действительности не односторонне".
     "В Греции ... можно было односторонне посвятить себя красоте, поскольку тогда все человечество еще не было захвачено нисходящим развитием Земли, по меньшей мере в лице самих греков. Но позже человеку уже не следовало бы ... культивировать просто прекрасное. Это было бы бегством от действительности. Он должен смело и крепко противостоять реальной борьбе между прекрасным и ужасным. Он должен в военной игре с благозвучием в мире ощущать, со-чувствовать, со-переживать диссонансы". 194 (3)

     564. "Идеи египетского мировоззрения не только мыслились душами, но созерцались глазами людей в окружающем мире (в пластике и в архитектуре). Можно также подумать о греческом строительном искусстве, драматургии, обо всем том, что, будучи оформленным в камне и в поэтических произведениях, представляет мировоззрение греческой души. ... В средневековой живописи глазу были явлены христианские идеи и ощущения; в готике христианское благоговение обрело форму и облик. Истинная гармония души может быть пережита лишь там, где человеческим органам чувств в форме, облике, цвете и т.п. из окружения отражается то, что душа познает как свои наиболее ценные мысли, чувства и импульсы". 284, с. 36

     587. "Греку было неведомо понятие украшения. Вместо него он обладал понятием произрастания живого из развития. ... бесконечно далеко от греков стояло понятие того, что заключает в себе слово "элегантный". ... Греки знали лишь формы, лишь выражения, которые сами приходят из живого". Христианство со своими импульсами внесло в мир смерть. "Крест на Голгофе должен был противостоять Аполлону. И это ведь была огромная работа человечества, огромная художественная работа человечества над освоением того, что может дать смерть, т.е. потусторонний мир, после того, как гречество посюсторонний мир проработало до величайшего цветения сенсуалистических идеалов". 292 (12)

     628. О слове "катарсис" написаны библиотеки книг, но его не понимают, т.к. не знают, откуда оно произошло. Греческая трагедия ставила задачу не учить морали, но пробуждать в человеке божественное с помощью прообраза страдающего Бога. "Это очищение через божественный прообраз называли катарсисом. Необходимо было вызвать страх и сострадание. Обычное сострадание, связанное с личным, должно было быть возвышено до большого неличного сострадания, когда человеку предстает Бог, страдающий за человечество".
     Позже, в средневековье, мораль эмансипируется и выступает отдельно. В Мистериях добродетель не проповедовали, но давали человеку ее созерцать. "Основной нерв шиллеровской поэзии составляло страстное желание примирить обе стороны: чувственность и нравственность". 51 (25)

     207. "Греки развили высокую мудрость именно благодаря ариманическому вторжению, которое заявило о себе в их искусстве как люциферический элемент. Эта мудрость приняла очень индивидуальный, человечески индивидуальный характер. Однако в своей большей части она, по сути, освещалась из древних времен тем, чему учили людей сами духовные существа. ... Инспирировали, инициировали их из духовных миров. ... Анаксагор, Гераклит — последние носители божественной мудрости, уже перенесенной в идеи и понятия. ... "Познай себя" — было мистериальным изречением. Но это древнее человеческое знание сообщалось окольным путем через Люцифера, и человек приобретал его через ариманические силы. Оно целиком и полностью было связано с состоянием равновесия между ариманическими и люциферическими силами. ... Когда пришла Мистерия Голгофы, ариманические силы были особенно велики. И именно они погнали душевную жизнь человека к абстракциям вплоть до того, что затем выступило в римской сути, которая насквозь абстрактна". И без Мистерии Голгофы человеку больше не приобрести бы представления, ощущения самой человеческой личности. 184(11)

5. Самофракийские Мистерии

     22. "Прослеживая греческую суть до того времени, где внешнее политическое величие Греции тонет в некоего рода народном хаосе и выступает македонская сущность, мы приходим к тому моменту, где аристотелизм, и то, о чем мы говорили, духовное отношение Александра Великого к его народной задаче, вхо­дит в сознание греков. ... Мы увидим тогда в подоснове сознания глубочайших умов того времени импульс приходящий из тех Мистерий, к которым совсем близко стоял Аристотель, хотя внешне он об этом ничего не говорил. Это были те Мистерии, которые с огромной жизненностью пробуждали у своих учеников понимание глубокого смысла того, что весь мир является теогонией, божественным становлением, что человек вообще иллюзорно видит мир, если полагает, будто в мире есть что-то иное, кроме богов. Это боги представляют сущность мира, это боги обладают переживаниями в этом мире, это боги совершают деяния. И что человек видит как облака, слышит как гром, воспринимает как молнию, что человек на Земле воспринимает как реки и горы, что он воспринимает в минеральном царстве — все это откровения, явления становления судьбы богов, таящихся за этим. И представленное внешне в облаках, в молнии, в громе, в деревьях и лесах, в реках и горах — есть не что иное, как бытие богов, которые повсюду открываются наподобие того, как кожа человека открывает внутреннее, душевное человека. А поскольку боги повсюду, то человек должен различать — так учили ученика Мистерий на севере Греции — между малыми богами, пребывающими в отдельных существах и процессах природы, и большими богами, которые представляют собой сущность Солн­ца, Марса, Меркурия. ...
     И после того, как пробуждался, я бы сказал, тот величественный импульс в ученике северных гречес­ких Мистерий, благодаря тому, что его взгляд направлялся на круги планет, этот взгляд так углублялся, что как бы охватывался сердцем, и ученик мог видеть душевно. Тогда ученик понимал, почему на алтаре перед ним стоят три символически выполненных сосуда.
     Однажды такие сосуды были изменены здесь (в Дорнахе. — Сост.) и использованы в эвритмической по­становке "Фауста"; вы могли их тогда видеть. Так выглядели эти сосуды в северо-греческих, Самофракийских Мистериях. Существенное заключалось в том, что с помощью этих целиком символически исполненных сосудов совершалось определенное священнодействие, жертвоприношение. Определенного рода фимиам, ладан возжигался в этих сосудах, и вокруг распространялось благовоние, и три слова, о которых мы погово­рим завтра, с мантрической силой произносились совершающим службу "отцом" в этом благовонии, исходив­шим из сосудов. И тогда являлись облики трех Кабиров. Они являлись потому, что человеческое дыхание, выдох получал облик через мантрическое слово, и этот облик сообщался курениям, субстанциям, помещенным в символические сосуды. И когда ученик т.обр. учился читать в своих собственных вдохах-выдохах, когда он учился читать то, что в это курение вписывают его собственные вдохи-выдохи, то одновременно он учил­ся понимать, что планеты из далей Вселенной таинственно говорили ему. Ибо теперь он сознавал: какой облик принял один из Кабиров благодаря мантрическому слову и его власти, таким в действительности был Меркурий; какой облик принял второй Кабир, таким в действительности был Марс; какой облик принял третий Кабир, таким в действительности был Аполлон, Солнце".
     "Когда сегодня люди видят во многих галереях — да простят мне столь радикальное высказывание — образы из журнала мод, что представляет собой поздняя греческая пластика, все эти облики Аполлона, Марса, Меркурия, которые Гете специально ездил изучать в Италию, чтобы через эти образы из журнала мод по­чувствовать, что за искусство было в действительности у греков, то во всем этом следует видеть позд­ний продукт чего-то более раннего, более великого, прообразом чего служили откровения Мистерий Каби­ров.
     Это были времена, когда не выражались абстрактно: В начале было Слово ... Нет, тогда выражались иначе: во мне формируется выдох, который при регулярном ритме является как отображение космического творения".
     "И когда ученик Мистерий Кабиров в Самофракии приближался к вратам этого места посвящения, то бла­годаря воспитанию у него возникало чувство: теперь я вступаю туда, где я включусь в магическое действие жертвоприносящего Отца. Ибо "отцами" называли в этих Мистериях священнодействующих посвятителей. И что же открывала ученику магическая сила совершающего службу отца? Через то, что боги заложили в человека, через власть речи вписывал жрец, маг и мудрец, в таинственный дым те письмена, которые высказывали тай­ны Мироздания.
     Поэтому ученик, приближаясь к вратам, говорил в своем сердце: я вступаю в то, что окутает меня как могущественный дух — великие Боги, те великие Боги, которые на Земле через жертвоприношения людей от­крывают тайны Мироздания".
     "Когда священнодействующий маг в жертвенном дыме высказывал слова, когда он давал им прозвучать в выдохе, то в выходящем воздухе он чувствовал так, как обычно человек чувствует, осязая предметы протя­нутой рукой. И как человек кончиками пальцев различает материи, которые он осязает: трогает ли он шелк, бархат или гладит кожу, — так ощущал самофракийекий жрец-маг выдыхаемым воздухом; он ощущал вы­дох, который он направлял к жертвенному дыму как нечто простирающееся от себя, что выходило из него самого; он ощущал выдох как орган осязания, движущийся в направлении к дыму. Он чувствовал дым. И он чувствовал в дыме идущих ему навстречу великих богов, Кабиров; он чувствовал в том, как формировался дым, как возникавшие при этом облики подходили извне к выдоху, так что выдохом чувствовалось: там за­кругление, а там угловатость, там что-то противодействует мне. Весь божественный облик Кабира осязался облеченным в слово выдохом. Речью, идущей из сердца, осязал самофракийский мудрец нисходящих к нему через жертвенный дым Кабиров, т.е. великих богов. И существовал живой взаимообмен между Логосом в че­ловеке и Логосом вовне, в мировых далях.
     И когда посвящающий отец подводил ученика к жертвенному алтарю и постепенно научал его, как можно чувствовать речью, и когда ученик продвигался все далее и входил с чувствами в речь, то, наконец, он приходил к той стадии внутренних переживаний, в которых он прежде всего имел отчетливое сознание то­го, как образован Меркурий, Гермес, как образован Аполлон, как образован Арес, Марс. Это было так, как если бы все сознание человека выступило из его тела, как если бы все, осознаваемое учеником ранее, как содержание его головы, оказалось бы выше, над головой, как если бы сердце локализовалось в другом ме­сте, проникнув из груди в голову. И тогда в этом действительно поднявшемся над самим собой человеке возникало то, что внутренне формировалось в слова: этого хотят от тебя Кабиры, великие Боги. С того момента ученик сознавал, как в нем, в его конечностях живет Меркурий, Солнце — в его сердце, Марс — в его речи.
     Видите ли, ученикам в древности демонстрировались не только природные процессы и существа во внеш­нем мире. То, что им демонстрировали, не было ни односторонним натурализмом, ни каким-то односторон­ним моральным, но чем-то таким, в чем мораль и природа сливаются в одно. И в этом именно состояла тай­на Самофракийского мира, что ученику помогали обрести сознание: природа — это дух, дух — это природа.
     Из тех времен, последний отзвук которых находился в Самофракийском служении Кабирам, происходит то воззрение, которое земные субстанции приводит в связь со всем Небом". Когда мы смотрим на кусок меди, то это для нас составная часть Земли. Для древних это была Венера в Земле. Земными были только песчаник, известь, воспринимающие в свое лоно то, что Небо насаждает Земле. 232 (12)