BDN-STEINER.RU

ANTHROPOS
Энциклопедия духовной науки
   
Главная / Предметный указатель / /

АКАША-ХРОНИКА (и субстанция)

40а. «Повсюду в мире мы имеем троякое:
активное и пассивное мышление,
активную и пассивную жизнь,
активное и пассивное бытие.
     Все, что для человека является пассивным бытием, называется физическим планом, это совокупность пассивного бытия.
     Совокупность всей пассивной жизни называется астральным планом.
     Совокупность всего пассивного мышления называется рупа-ментальным планом.
     Совокупность всего активного мышления называется арупа-ментальным планом.
     Совокупность всей активной жизни называется Буддхи-планом.
     Совокупность всего активного бытия называется нирвана-планом.
     Таковы шесть известных нам планов. Нирвана-план обладает интенсивнейшей деятельностью, ибо даже бытие создано на нем».
     Мысль на нижнем ментальном плане рождает противообраз на высшем ментальном плане; чувство рождает противообраз на плане Буддхи; действие на физическом плане вызывает противообраз на плане Нирваны. Совокупность всех этих противо-мыслей, переживаний, действий называется Акаша-хроникой. Д.71/72, с. 27

     Перейти на этот раздел

  

219. "Жизненный эфир — это элемент, повсюду омывающий нас. Мы связаны с ним через посредство солнечного сплетения".93-а (1)

     (Записи этой лекции крайне фрагментарны и нуждаются в проверке.- Сост.)
     266-1, с.185, 167

     Перейти на этот раздел

  

234. "Лемуриец мог общаться с окружающими его людьми, не испытывая потребности в речи. Общение тогда состояло в своего рода "чтении мыслей". Силу своих представлений лемуриец черпал непосредственно из окружающих его вещей. Она притекала к нему из силы роста растений и из жизненной силы животных. Он понимал растения и животных в их внутренней жизни. Таким же образом понимал он и физические и химические силы безжизненных вещей. Когда он что-нибудь строил, ему не нужно было вычислять сопротивление древесного ствола или вес строительного камня: он видел по древесному стволу, сколько тот мог выдержать, и по строительному камню — где будет уместна или неуместна его тяжесть. Так строил лемуриец — без инженерного искусства, основываясь на своей способности представлений, действовавшей с уверенностью инстинкта. При этом ему было в высокой степени подвластно его собственное тело. Он мог, когда было нужно, одним только напряжением воли сделать свою руку прямо-таки стальной. Он мог, например, поднимать огромные тяжести благодаря лишь развитию воли. Если впоследствии к услугам атланта было его господство над жизненной силой, то к услугам лемурийца было его умение управлять волей. Во всех областях низшей человеческой деятельности лемуриец был — пусть это выражение не будет понято превратно — прирожденным магом.
     Главное внимание у лемурийцев было обращено на развитие воли и силы представления. На это было всецело направлено воспитание детей. Мальчики сильнейшим образом закалялись. Их приучали преодолевать опасности, переносить боль и совершать смелые поступки. Кто не умел переносить мучений и преодолевать опасностей, тот не считался полезным сочленом человечества. Ему предоставлялось погибнуть от сопровождавших воспитание опасностей и трудов. Запечатленное в Хронике Акаши относительно воспитания детей превосходит все, что могло бы нарисовать себе самая смелая фантазия современного человека. Перенесение жары вплоть до опаляющего зноя, прокалывание тела острыми предметами были самыми обыкновенными приемами. — Девочек воспитывали иначе. Правда, закаляли и их, но все остальное было обращено на развитие могущественной фантазии. Так, например, их заставляли выносить бурю, чтобы они спокойно испытали ее большую красоту; девочки должны были присутствовать на состязаниях мужчин и проникаться чувством той крепости и силы, которую они видели перед собой. Благодаря этому у девочек развивались задатки к мечтательности и фантазированию; но это-то и ставилось особенно высоко. А поскольку памяти еще не существовало, то эти задатки не могли и выродиться. Все представления, порожденные грезами или фантазией, длились, лишь пока был налицо соответствующий внешний повод. Таким образом, основание этих представлений было во внешних вещах. Они не терялись в беспочвенном. Это была, так сказать, фантастика и мечтательность самой природы, погруженная в женскую душу".
     "Развитие, пройденное женщиной во время Лемурийского периода, обусловило ту значительную роль, что ей было суждено сыграть при появлении на Земле следующей коренной расы, атлантической. Она возникла под влиянием высоко развитых существ, которые были знакомы с законами образования рас ... (тем существам) была присуща сверхчеловеческая мудрость и сила. Они выделили из лемурийского человечества небольшую группу людей, которым назначили стать родоначальниками грядущей атлантической расы. Место, где это совершилось, было расположено в жарком поясе. Мужчины в той кучке людей развивались под их руководством в труде над овладением силами природы. Они были сильны и умели извлекать из земли самые разнообразные сокровища. Они умели обрабатывать поля и пользоваться их плодами для своей жизни. Строгое воспитание, которому они были подвергнуты, создало из них крепкие, волевые натуры. Но душа и ум у них были развиты слабо. Зато последние были раскрыты у женщин, которые обладали памятью и фантазией и всем, что с этим связано.
     Под влиянием означенных вождей эта кучка разделилась на маленькие группы. Организация и устройство групп были возложены на женщин. Благодаря своей памяти, женщина приобрела способность извлекать пользу для будущего из единичных опытов и переживаний. Что оказалось целесообразным вчера, то применяла она и сегодня и понимала, что это будет полезным и завтра. Благодаря этому от нее исходило устройство совместной жизни. Под ее влиянием образовались понятия о добре и зле. Путем своей мыслительной жизни она приобрела себе понимание природы. Из наблюдения природы выросли у нее представления, согласно которым она направляла деятельность людей. Вожди устроили так, что через душу женщины облагораживалась и очищалась волевая природа и избыточная сила мужчины. Конечно, мы должны мыслить себе все это в детских зачатках. Слова же нашего языка тотчас и слишком легко вызывают представления, взятые из современной жизни.
     Только окольным путем, через проснувшуюся душевную жизнь женщин, вожди начали развивать и душевную жизнь мужчин. Поэтому влияние женщин в означенной колонии было очень велико. К ним должны были обращаться за советом, когда хотели истолковать знамения природы. Но весь род их душевной жизни был еще таков, что он управлялся тайными душевными силами человека. Мы лишь приблизительно верно определим положение вещей, если скажем, что женщины тогда обладали сомнамбулическим зрением. В некотором высшем сновидческом состоянии раскрывались им тайны природы и притекали побуждения к деятельности. Все было для них одушевлено и открывалось им в душевных силах и явлениях. Они отдавались таинственной деятельности своих душевных сил. Побуждением к поступкам были для них "внутренние голоса" или же то, что им говорили растения, животные, камни, ветер и облака, шелест деревьев и т.д.
     Из такого душевного строя возникло то, что можно назвать человеческой религией, Душевное в природе и в жизни человека стало постепенно предметом почитания и поклонения. Некоторые женщины достигали большого господства, поскольку умели черпать свои истолкования того, что содержится в мире из особенных таинственных глубин.
     И случилось так, что жившее в их глубине женщины начали переводить в своего рода природную речь. Начало речи лежит в чем-то похожем на пение. Сила мысли превращалась в доступную слуху силу звука. Внутренний ритм природы зазвучал из уст "мудрых" женщин. Вокруг таких женщин собирались люди, и в их певучих речах они ощущали выражение высших сил. Отсюда получило свое начало человеческое богослужение. — Для того времени не может быть и речи о постижении "смысла" произнесенного. Ощущались звук, тон и ритм. Больше того ничего себе не представляли; только впитывали в душу силу услышанного. Все это совершалось под руководством высоких вождей. От них притекали к "мудрым" жрицам звуки и ритмы; но о том, как это происходило, не может быть сказано открыто. Так могли они действовать облагораживающим образом на души людей. Можно сказать, что только таким путем пробудилась вообще подлинная душевная жизнь".
     "Особенно важным было одно явление, обусловленное в дальнейшем ходе лемурийского развития вышеописанным образом жизни, который вели женщины. Благодаря ему они выработали особые человеческие силы. Сила женского воображения, находившаяся в союзе с природой, стала основой для высшего развития жизни представлений. Женщины вдумчиво принимали в себя силы природы и давали им действовать в своей душе. Так образовались зачатки памяти. А вместе с памятью в мире появилась и способность образовывать первые простейшие нравственные понятия. — Развитие воли у мужской половины первоначально не знало ничего подобного. Мужчина инстинктивно следовал либо побуждениям природы, либо влияниям, исходившим от посвященных. — Из женской сущности возникли первые представления о добре и зле... Только тот может верно понять развитие человечества, кто примет во внимание, что первые шаги в жизни представлений были сделаны женщинами. От них произошло развитие привычек, связанных с вдумчивой жизнью представлений, с выработкой памяти, и образование зачатков правовой жизни, а также своего рода нравов. Если мужчина созерцал силы природы и владел ими, то женщина стала их первой истолковательницей. То, что здесь возникло, было новым, особым родом жизни при помощи размышления, гораздо более личным, нежели тот, который вел мужчина. Надо еще представить себе, что этот род душевной жизни женщин содержал в себе в некоторой мере ясновидение, но отличное от волевой магии мужчин. Женщина в душе своей была открыта духовным силам иного рода, а именно таким, которые больше обращались к элементу чувства, нежели к духовному; мужчина же был подвластен тем силам, которые обращались к духовному. Итак, от мужчины исходило действие более природно-божественное, а от женщины — душевно-божественное".
     "Описанное здесь относится лишь к небольшой части людей. Все другие жили жизнью животных. Эти люди-животные и по своему внешнему строению, и по образу жизни были совершенно отличны от той небольшой группы. Они не особенно отличались от высших млекопитающих, в некотором отношении походили на них и по виду".11 (3)

     Перейти на этот раздел

  


Акаша-хроника

72. На Девахане пребывает Акаша-хроника. "Нельзя сказать, что она рождается на Девахане — это происходит в более высокой сфере, — но здесь начинает становиться видимым то, что называется Акаша-хроникой. ...Она может простираться и ниже, вплоть до астрального мира, но там она ...обманчива".
     "Вильям Скотт-Элиот описал не Атлантиду, а повторение ее событий в северогерманских областях, произошедшее задолго до христианской эпохи. В основе ошибки лежит переживание Акаша-хроники на астральном плане, где она обманчива".99 (4)
     Самое тонкое эфирное течение образует акашу. В виде эфирных колебаний она пронизывает человека. "Это субстанция, сотканная из наших мыслей". Ее форма имеет вид двух завихрений (крабовидная), постоянно переходящих друг в друга. У нее горький вкус и темносиний до черного цвет.266-1, с. 176

     Перейти на этот раздел

  

73. С телесной смертью исчезает все вещественное. "Не так "исчезают" духовные силы, которые произвели из себя телесное. Они оставляют свои следы, свои точные отображения в духовной основе мира. И кто сквозь видимый мир может возвысить свое восприятие до невидимого, тот созерцает перед собою нечто такое, что можно сравнить с огромной духовной панорамой, в которой отмечены все прошлые события мира. Эти непреходящие следы всего духовного называются "Хроникой Акаши". Здесь словом Акаша обозначается все духовно-пребывающее в процессе мирового свершения, в противоположность преходящим формам бытия".13 (4)

     Перейти на этот раздел

  

79. Схематический обзор уровней бытия.
     (По книге Э.Хагемана "Эволюция духовных существ и царств природы в период развития Земли". Любек, 1959)

     Перейти на этот раздел

  

181. (23; 39-43) Преступник, распятый на Голгофе слева, не понимает, что Христос есть Существо неземного порядка: "Я от верхних, вы же от нижних". Преступник же, находившийся справа, "...имел предчувствие того, что Христос принадлежит к другому царству, где господствует совсем иная сила суждения, чем на Земле. ...Земное суждение, человеческое суждение, само собой разумеется, должно сказать: в отношении кармы как преступнику слева, так и преступнику справа придется искупать свою вину. Но для небесного суждения все обстоит иначе".
     "Мы должны различать последствия греха для самих себя и последствия греха для объективного развития мира".
     "Я могу сегодня встретить человека. И если мне высшей милостью будет дано нечто узнать о его карме, то, возможно, я обнаружу, что несчастье, удар судьбы, постигший его, стоит в его карме и необходим для покрытия прошлого долга. Но если в связи с этим фактом я перехожу к его прошлой инкар-нации и ищу, что же он там совершил, то я не нахожу этого факта записанным в Акаше-Хронике. Почему это происходит?
     Это происходит благодаря тому, что Христос взял фактически на себя объективную вину. ... Необходимо видеть различия: кармическая справедливость остается, а действие вины в духовном мире, саму вину Христос берет на Себя и несет далее.
     Христос, как Существо другого порядка, в состоянии наши долги, наши грехи погасить в мире, взять их на Себя. ...Преступнику слева Он говорит: содеянное тобой будет действовать и далее как в физическом, так и в духовном мире. Преступнику же справа Он говорит: ныне же будешь со Мной в Царстве Небесном. Это означает: благодаря своей карме ты совершил то, что означает для тебя твое деяние. Но значение твоего деяния для мира— если выразиться тривиально — это Мое дело! — говорит Христос".
     "Это не легенда, что Христос после смерти низошел к умершим. Этим Он возложил вину и грехи душ, совершенные в прошлые времена, на Себя. Поэтому является ошибкой изучать в Акаше-Хронике времена земного развития до Мистерии Голгофы, не будучи проникнутым Христом. Человек в таком случае повсюду в Акаше-Хронике наталкивался бы на заблуждения". 155 (8)

     Перейти на этот раздел

  

740. "Итак, наша жизнь протекает на Земле, и она окружена лунной сферой. В Акашу-Хронику лунной сферы вписаны несовершенства на несовершенства, и среди них — несовершенства больших умов. Исключительно интересно в этой связи наблюдать ясновидчески Леонардо да Винчи. Это ум, или дух такой величины, такой всеобъемлющей мощи, что мало духов такого ранга бывало на Земле. Но что он действительно со­вершил внешне — это, в сравнении с тем, что он хотел совершить, осталось повсюду незаконченным. Ни один из подобных духов не оставил столько незаконченным, как Леонардо да Винчи. А в результате это­го бесконечно много через него было погребено в лунной сфере. Там погребено столь мно­го, что в ряде случаев можно сказать: вообще никогда не узнают на Земле, в какое совершенство это могло бы здесь развернуться!"
     Возьмем, например, его "Тайную вечерю". Он рисовал ее 16 лет, часто подолгу просиживая перед ней, нанеся в конце концов лишь пару карандашных штрихов, часто страдая при этом от ужасных депрес­сий. Закончить картину, по сути, ему так и не удалось. Особенно трудным, как он сам говорил, для него было изобразить Христа и Иуду. Последнего он хотел дать не с помощью светотени, а так, чтобы тьма господствовала на его лице, идя изнутри. Христа он хотел изобразить так, чтобы свет жил на Его лице, приходя изнутри, чтобы было видно, что лицо освещается изнутри. Это открывается оккульт­ному исследованию, поскольку внешне от картины теперь осталась только тень. Выполнить свой замысел Леонардо да Винчи не смог, и это было погребено в сфере Луны.
     Леонардо да Винчи действовал затем в целом ряде своих последователей. В его сочинениях есть ряд вещей, содержащихся в позднейшем естествознании. Целая эпоха стоит под его влиянием, и при этом видно, что на его последователей действовали, инспирируя, погребенные несовершенства. "И здесь мы подходим к грандиозному противоречию: для последующих времен лучшими являются плодотворные несовер­шенства. ... Совершенное прошлых времен служит наслаждению; несовершенное — то несовершенное, что оставили позади себя великие духи — служит творчеству последующих времен".140 (15)

     Перейти на этот раздел

  

361. Не будет преувеличением, если мы сообщения Акаши-хроники изложим т.обр., что скажем: культур­ные нации обладают таким телесным сложением и выражением, равно как и некоторыми основами телесно-душевной жизни, какие были напечатлены им женщиной". 11 (3)

     Перейти на этот раздел

  

381. "В слове, речи человек готовит свое будущее. Сказанное человеком остается в Акаше-хронике. Это — первый зачаток будущего человека. Речь — это половина будущей способности размножения.93-а(7)

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 300050 не найден.
     Перейти на этот раздел

  

79. "Великие импульсы мировой истории не прочесть в астральном свете, ибо они были даны великими посвященными бесстрастно ... они записаны в эфире. ... Космические события, подобные атлантической катастрофе, стоят ещe выше, не в эфире, а в самой ... Акаше-хронике".93-а(10)

     Перейти на этот раздел

  


     249а
. "В обруганных, как гностические, сочинениях и иных древних писаниях отцов церкви, бывших еще учениками апостолов или учениками их учеников, содержатся потрясающие эзотерические учения о Христианстве; они были искоренены церковью, поскольку она желала устранить то, что было связано с этими писаниями: космическое. Именно вещи колоссального значения были уничтожены церковью... но чтение в Акаше-хронике вновь восстанавливает их вплоть до последней точки над "i"... " 346, с. 129

     Перейти на этот раздел

  

Гегель и Шопенгауэр

     394
. "Философия Гегеля распадается на три части. Одна ее часть — логика, но не субъективная человеческая логика, а система мыслей, которые должны лежать в основе мира. Затем идет природа, которую Гегель берет как вторую часть своей философии. Но и природа для него — не что иное, как идея, однако идея в ее инобытии, как он говорит: идея в ее вне-себя-бытии. Так что и природа есть идея, но в другой форме, форме, которую можно видеть, рассматривать чувствами, идея в ее другом бытии. Идея, возвращающаяся к самой себе, является для него человеческим духом, который развивается от простейшей человеческой духовной деятельности до мировой истории и до восхождения этого субъективного человеческого духа в религии, искусстве и науке. ... для Шопенгауэра каждый элемент мыслей является субъективным, а будучи субъективным, он есть лишь образ, лишь что-то нереальное, тогда как единственной реальностью является воля. И как Гегель в минеральном, животном, растительном и человеческом царствах исследовал только мысли, так Шопенгауэр во всех этих царствах исследовал волю. ...Так что можно сказать: Гегель — это философ мысли, а Шопенгауэр — философ воли".
     "Весь космос пронизан космическими мыслями. И поскольку Гегель был сильным духом, который, я бы сказал, чувствовал результаты многих прошедших земных жизней, то свое внимание он особенно направлял на космические мысли.
     Шопенгауэр менее чувствовал результаты своих земных жизней, а свое внимание он больше направлял на космическую волю. Ибо как в человеке живут мысль и воля, так и в космосе живут мысль и воля. Но что означают для космоса мысли, которые особенно рассматривает Гегель, и что означает для космоса воля, которую особенно рассматривает Шопенгауэр? Гегель не занимается мыслями, которые вырабатываются в голове. Весь мир был для него, по сути говоря, откровением мыслей. Так что он занимался космическими мыслями. Если взглянуть на особое духовное формирование Гегеля, то можно сказать: это духовное формирование Гегеля указывает на земной Запад. Только Гегель то, что на Западе выразилось, например, в материалистической теории развития, в материалистически мыслимой физике, поднял в элемент мысли. У Дарвина мы находим учение о развитии, и у Гегеля мы находим учение о развитии. У Дарвина это материалистическое учение, когда все разыгрывается так, как если бы в развитие вступили одни грубые природные субстанции и совершали это развитие; у Гегеля мы видим, как все, находящееся в развитии, пронизано пульсацией мысли, как мысль в ее конкретной конфигурации, в ее конкретном формировании и представляет собой, собственно, развитие. Так что мы можем сказать: на Западе умы рассматривают мир с точки зрения мыслей, но они материализуют мысль. Гегель идеализирует мысль и поэтому приходит к космическим мыслям.
     Гегель в своей философии говорит о мыслях и имеет в виду, собственно, космические мысли. Гегель говорит: когда мы что-то видим во внешнем мире, будь то звезда в ее движении, будь то животное, растение или минерал, мы, собственно, повсюду видим мысли, только этот род мыслей во внешнем мире выступает в иной форме, чем мыслеформы. Нельзя сказать, что Гегель придерживался этого учения — о мыслях мира — эзотерически. Оно осталось эзотерическим постольку, поскольку книги Гегеля мало кто читает; но намерением Гегеля не было придерживаться учения о космическом содержании мира эзотерически. Но все-таки исключительно интересно, что если обратиться к тайным обществам Запада, то в определенном отношении его учение там рассматривается как глубоко эзотерическое учение о том, что мир, собственно, образован из мыслей. Можно бы сказать: что Гегель столь наивно высказал о мире — это в тайных обществах Запада, в среде англоамериканских народов, составляет содержание тайного учения, и там придерживаются мнения, что это тайное учение не следует популяризировать. И как бы гротескно это ни выглядело, можно все-таки сказать: философия Гегеля определенным образом составляет основной нерв тайных учений Запада. ... Но что лежит в основе этого? — Очень важная проблема. В основе этого лежит то, что когда подобное содержание, рожденное из духа, рассматривают как тайное достояние, то это дает силу, а будучи популяризованным, оно этой силы не дает. Я прошу вас особенно принять это во внимание: какое-либо содержание, которым обладают как знанием, становится силой власти, если его удерживают в тайне. Поэтому те, кто желает какое-либо учение сохранить в тайне, крайне не любят, если кто-то его популяризирует. Это мировой закон: все популяризированное дает лишь познание, удержанное в секрете — дает власть.
     В ходе последних лет я различным образом говорил о тех силах, что исходят от Запада. Что эти силы исходят от Запада, не означает, что там имеется какое-либо знание, неизвестное в Средней Европе, но с этим знанием там иначе обращаются. Подумайте только, что за примечательный трагизм! Выступающее во всемирно-исторических событиях из сил западных тайных обществ могло бы быть парировано значительным образом, если бы только в Средней Европе изучали своих умов". Эдуард фон Гартман писал, что на всех факультетах в Средней Европе только два философа читали Гегеля.
     Шопенгауэр — поклонник воли. Характерна его работа "О воле в природе". "Шопенгауэр материализует космическую волю... Его любовь к нирване и ко всему восточному, эта склонность к индуизму — она иррациональна, как и вся его философия воли, восходящая некоторым образом из его субъективных склонностей. Но в этом заложена также и определенная необходимость. ... Его философия воли, конечно, принадлежит Средней Европе, она диалектична, он представляет ее в мыслях, он рационализирует саму волю; он говорит в мыслях, но он говорит о воле. Но когда он говорит о воле, т.е. материализирует космическую волю, то из глубин души в его сознании восходит склонность к Востоку. Он в восторге от всего, что является индуизмом. И если Гегель объективно указывает на Запад, то Шопенгауэр — на Восток. Но на Востоке мы не находим, чтобы волевой элемент, который Шопенгауэр действительно чувствовал как элемент Востока, материализовался, отпечатывался в мыслях, т.е. интеллектуализировался бы. ... она (воля) там отчасти представлена поэтически, отчасти в непосредственном созерцании. ... Если восточное мировоззрение особенно подчеркивает всепронизывающую любовь, то этот элемент любви есть не что иное, как некий аспект космической воли, только изъятой из интеллекта. Так что мы можем сказать: там воля спиритуализируется. Как на Западе материализируется мысль, так на Востоке была спиритуализирована воля".
     Оба мира сталкиваются в Средней Европе, что выражается в принятии гегельянства тайными обществами Запада и в родстве Шопенгауэра эзотерике Востока. "Философия Шопенгауэра не глубока, но в ней содержится нечто опьяняющее, волеобразное, что пульсирует в ней. Шопенгауэр становится притягательным и прелестным, когда он, собственно, плоские мысли пронизывает своим волевым элементом. Тогда через его строки некоторым образом чувствуется огонь воли. Потому он и стал, по сути, в плоскую эпоху салонным философом. ... Не нужно много думать, достаточно лишь дать воздействовать на себя щекотке, пульсирующей через мысли воли, особенно если речь идет о "Приложении и паралипоменах", где щекотка мысли действует прямо-таки изысканно". "Полярность Гегель-Шопенгауэр представляет собой по отношению к несравненному, гармоничному дружескому союзу Гете и Шиллера дисгармоническую компенсацию".
     "Для Гегеля мир есть откровение мудрейшего разума. А для Шопенгауэра, чем является мир для Шопенгауэра?... Большой глупостью Божией". Что в прошлом было волей, теперь становится мыслью, "будучи связанной с нашей головой. ... Мы соединяем мысль с волей, омолаживаем ее в воле. А когда мы ее омолаживаем в воле, то мы ее посылаем в нашу следующую жизнь, в следующую инкарнацию. ... Чем дальше мы идем назад, тем больше преобладают мысли в Акаше-Хронике; чем больше мы идем вперед, тем плотнее становится волевой элемент. ... И в то время, как все больше и больше отмирают космические мысли, вызревают человеческие мысли; из своего источника пронижут они в будущем космический элемент воли. Так человек является хранителем космических мыслей в мире. Окольным путем через человека космические мысли прошлого прорастают в будущее". 202(4)

     Перейти на этот раздел

  


     12
. "Имя Иоанна (Богослова) связано о городом Эфесом. И тот, кто, вооружившись имагинативным наб­людением мировой истории, подступит к этим значительным словам: "Изначально был Логос. И Логос был с Богом. И бог был Логос", — тот через внутренний путь будет все снова и снова направляться к храму Дианы в Эфесе. И до известной степени посвященный в мировые тайны, решая загадку первых стихов Ев. от Иоанна, будет направляться к Мистериям Артемиды, Дианы в Эфесском храме". Обратимся к этим Мисте­риям в VI, VII дохристианских столетиях или даже несколько ранее, какими они записаны в мысле-эфирной хронике. "Перед нами здесь все снова и снова в видении выступает то, как учитель указывает ученику на человеческую речь, как он все снова и снова увещевает: чувствуй в своем инструменте речи, что там происходит, когда ты говоришь. — Процессы в речи не воспринять через грубые ощущения, ибо они тонки и интимны. Но подумаем сначала о внешнем речи. От этого внешнего речи исходило вначале воспитание в Эфесских Мистериях.
     Внимание ученика обращалось на то, как слово звучит из уст. Ему все снова и снова говорилось: об­рати внимание на то, что ты ощущаешь, когда слово раздается из уст. — И ученик должен был сначала за­метить, как нечто обращается определенным образом от слова вверх, чтобы воспринять в себя мысли голо­вы, и как, в свою очередь, от того слова нечто обращалось вниз, в человека, чтобы он внутренне мог пережить содержание ощущения слова.
    
Все снова и снова ученику указывалось, что через гортань он должен проводить внешние пределы речи и при этом воспринимать, наблюдать приливы и отливы в словах, что теснятся через гортань. "Я есмь, я не есмь" — позитивное, негативное утверждения ученик должен был как можно более артикулировано воспроизводить гортанью и затем наблюдать, как чувствуется более восходящее в "я есмь" и более проникающее вниз в "я не есмь".
     Но затем ученику указывалось на более интимные, внутренние ощущения и переживания слова, как ему воспринять, что от слова нечто исходит как тепло к голове, и это тепло, этот огонь перехватывает мысли. А вниз течет нечто, подобное водному элементу; оно изливается вниз, как изливается в человека выделение желез. Человек пользуется воздухом — это уяснял себе ученик Эфесских Мистерий, — чтобы дать зазвучать слову; но воздух превращается в речи в ближайший элемент — в огонь, в тепло и достает наши мысли вверху, в голове, и вчленяет их в него. И, опять-таки, когда наступает состояние взаимообме­на, то огонь посылается вверх, а вниз посылается то, что заложено в слове; этому дается стекать в некотором роде по каплям, подобным выделениям желез, вниз, как воде, как жидкости. Благодаря этому че­ловек внутренне чувствует слово. Слово, как жидкий элемент, стекает по каплям вниз.
     А затем ученик вводился непосредственно в тайну речи. Эта тайна связана с тайной человека. Эта тайна человека сегодня для человека науки забаррикадирована, ибо наука невероятную карикатуру на истину ставит во главу всех размышлений: т.наз. закон сохранения силы и материи. В человеке материя постоянно преобразу­ется. Она в нем не сохраняется. Что как воздух проникает из гортани, преобразуется, сменяется в этом проникновении ближайшим, более высоким элементом — элементом тепла, или огня; и опять все переходит в водный элемент: огонь, вода, огонь, вода.
     Так внимание ученика в Эфесе обращалось на то, что когда он говорит, то из его уст исходит поток волн: огонь, вода, огонь, вода. Но это есть не что иное, как подъем слов до мыслей (доставание словом мыслей — hinauflangen) и стекание слова по каплям вниз, к чувствам. Так ткут в речи мысль и чувство, когда живое движение волн речи, как воздух, то утончается до состояния огня, то сгущается в воду.


     Ученик должен был это чувствовать, когда в Мистериях Эфе­са большая истина относительно его собственной речи проводи­лась перед его душой. Человек, говори, и ты откроешь через себя становление мира.
     Да, это было именно в Эфесе, что подходившего ко вратам Мистерий ученика предупреждали этим изре­чением. ... А когда он выходил, изречение говорилось ему в иной форме: Становление мира открывается через тебя, о человек, когда ты говоришь.
     И ученик чувствовал постепенно, что своим телом он облекался как оболочкой мировой тайны, которая звучала из его груди и жила в речи. И это было подготовленим к основной глубокой тайне, к которой велся ученик. Ибо т.обр. ученик оказывался в состоянии познать собственное человеческое существо как связанное внутренне с мировой тайной.
     "Познай самого себя" получало святой смысл благодаря тому, что нечто говорилось не просто теоретически, но могло внутренне празднично чувствоваться и ощущаться. После этого ученик мог быть подведен к мировой тайне, распростертой в далях космоса. И здесь необходимо вспомнить, чем была Земля на переходе от Лемурийской к Атлантической эпохе, когда в ее белковой атмосфере возникла известь, поднимавшаяся в испарениях вверх и опадавшая в виде дождя вниз. Та известь пронизывала костное животных (сначала своей духовностью) и низводила их из атмосферы вниз. Человек чувствует все это теперь, когда духовно соединяется с земными металлами; они хранят о том память. (См. также лекцию от 1.ХII.1923 г.). На той стадии (в Лемурийскую эпоху) человек чувствовал себя объемлющим собой всю земную планету. Если поже­лать набросать это схематически, гротескно, то придется сказать: человек чувствует, что главным об­разом своей головой он объемлет всю земную планету (рис.).


     Все происходящие там процессы человек чувствует в себе: как восходит известь, как она связывается со свернувшимся, сгущенным белковой атмосферы Лемурии, сходит вниз в животное существо. Человек переживает в то время все так, что слышит внутренне. Мировая тайна становится слышимой.
     Фактически в воспоминании, в рожденном металлом воспоминании это прошлое Земли воспринимается так, как если бы то, что я описал, было звучащим. И в этом звучании, внутри его ткет и живет мировое свершение. Но что же слышит там человек? Это мировое свершение, подобно чему открывается оно? Оно открывается как Слово мира, как Логос. Это звучит Логос, мировое Слово в восходящей и нисходящей извести. И, воспринимая в себе Его речь, человек воспринимает еще нечто". Когда вы смотрите на скелет человека или животного, то можете услышать, как кости превращаются в нечто иное. Однажды в Триесте мне довелось быть в музее истории природы. Там все звучало, как оркестр. Хотя скелеты "были расставлены инстинкти­вно, они звучали один за другим: в конце одного животного звучали тайны Луны, в конце другого — тай­ны Солнца. И целое было пронизано как бы звучащим Солнцем и планетами. Здесь чувствовалась связь между этими живущими в извести костными системами, скелетами, и тем, что из ткущего Мироздания, с кото­рым некогда человек был един, звучало как мировая тайна, как тайна самого человека.
     Существа, что были там выставлены, животные сущест­ва, они высказывали то, чем они являются. Ибо в Логосе, в звучащей мировой тайне, еще жило существо животности. Это не было двояким, что там воспринималось. Вос­принималось не животное, а затем каким-либо образом сущность животного, но ста­новление и ткание самого животного в его сути — вот что там говорило.
     Правильным образом, как это требовалось в древности, ученику Эфесских Мистерий нужно было воспринять в свою душу, в свое сердце то, что выяснялось относительно пра-начала, где Слово, Логос ткал как сущность вещей. Ученик мог это воспринять, поскольку подготовлялся к тому путем облагораживания, возвышения своей человечности, так что он мог почувствовать се­бя как оболочку, как малый отблеск этой мировой тайны, заложенной в звучании его собственной речи. ...
     Что было большим миром, макрокосмической Мистерией, стало микрокосмической Мистерией человеческой речи. И на эту макрокосмическую Мистерию, переведенную в майю, в большой мир, указывает начало Ев. от Иоанна: "Изначально был Логос. И Логос был с Богом. И Бог был Логосом". И это жило и ткало в традициях Эфеса, когда евангелист, автор Ев. от Иоанна, мог читать в Акаше-Хронике то, чего жаждало его сердце, — правильного одеяния для того, что он, как тайну мирового становления, хотел сказать людям".
     Но мы должны сделать еще один шаг. Мы говорили о том, что извести предшествовал кремний, выявляющийся в кварце. Внутри его выступают растительные формы: зеленеющие и увядающие облачные образования. Человек все это воспринимал как внутреннее, как свое собственное существо. "И когда человек шел с чувс­твами далее, к тому, что в кремнии пребывало как способная зеленеть растительность, тогда мировое Сло­во становилось мировой Мыслью, и растение в кремниевом элементе добавляло мысли к звучащему слову. Человек некоторым образом восходил на ступень выше, и к звучащему Логосу добавляется мировая Мысль, как сегодня звучащим в речи словом, когда речевое катится волнами: огонь, вода, огонь, вода, — в огне схваты­вается мысль". (В данной связи объясняется лечение кремнием болезней системы органов чувств головы.)
     "Подумайте только однажды, как тогда жил человек, жил в единстве с космосом. Сегодня, когда человек думает, он должен думать изолированно в своей голове. Здесь, внутри — мысли, там, вовне — слова. Миро­здание вовне. Слова могут только обозначать Мироздание; мысли могут только отображать Мироздание. Та­кого не было тогда, когда человек еще был един с макрокосмическим; он тогда переживал Мироздание в се­бе. Слово было в то же время и окружением; мысль была тем, что пронизывало это окружение. Человек слы­шал, и услышанное было миром. Человек видел это услышанное, но он видел внутри себя. Слово сначала бы­ло звуком. Слово сначала было тем, что стремилось к разгадке. В возникновении животного открылось не­что, стремящееся к разгадке. Как вопрос возникло животное царство внутри известкового. Посмотрите в кремниевое: здесь растительная сущность отвечает тем, что она восприняла как сущность чувств Земли и разгадала загадку, которую загадало животное царство. Это были сами существа, которые обоюдно отгадали себя. Одно существо, животное, ставит вопрос, другое существо, растение, дает ответ. И весь мир становится речью.
     И следует сказать: такова реальность начала Ев. от Иоанна". 232 (6)

     Перейти на этот раздел

  


     26
. В исходной точке новой духовной жизни, импульсируя эту жизнь, стоят Мистерии Ирландского остро­ва, Мистерии Гибернии. Необычайно трудно проникнуть в Акаша-Хронике к тому, что там отпечатлели эти Мистерии. "Если посмотреть на подготовление, через которое сначала должен был пройти посвящаемый в Гибернии, то оно состояло из двух вещей. Первая заключалась в "том, что подготовляемый подводился душевно ко всем трудностям познания вообще. Все, что, я бы сказал, может составить муки познания, на том пути познания, который еще не идет в глубины бытия, но который состоит просто в том, что обычные ду­ховные силы, которыми человек обладает в повседневном сознании, напрягаются так сильно, как это только возможно, — все те трудности, которые встречает обычное сознание на этом пути познания, они ставились перед учениками душевно. Ученики должны были пройти через все сомнения, все муки, через всю внутреннюю борьбу и частые неудачи в этой борьбе, через заблуждения даже с хорошей логикой и диалекти­кой. Они должны были проделать все, что человек ощущает в трудностях, если он действительно хочет од­нажды завоевать познание, а затем высказать его.
     Вы чувствуете, дорогие друзья, что мы, по сути, имеем тут дело с чем-то двояким — с необходимостью завоевать истину и высказать, сформулировать ее. Если человек серьезным образом идет путем познания, то у него есть чувство, что все то, что можно втиснуть в слова, уже не является целиком истинным, но перемежается подводными камня­ми и ловушками. ... Затем делалось понятным второе — и ученики, опять-таки, душевно, испытывали это, — что могло стать познанием на обычном пути познания, а именно: как мало ... логика, диалектика, риторика могут привнести к человеческому счастью. Но, с др. ст. ученикам объяснялось, что человек, если он хочет держаться в жизни прямо, должен подступить к тому, что ему определенным образом несет радость, счастье. Итак, с одной стороны, они подводились к пропасти и постоянно побуждались к сомнению, как если бы они должны были ждать, пока им будет построен мост через каждую отдельную пропасть. И они так силь­но посвящались в сомнения и трудности познания, что, будучи проведенными от этого подготовления к действительному вступлению в мировые тайны, приходили даже к такому заключению: если подобное возможно, тогда мы хотим отказаться от познания, тогда мы хотим отказаться от всего, что не может принести чело­веку счастья".
     "Далее, когда ученики оказывались подготовленными для указанной степени, они подводились к двум колоссальным статуям, к двум огромным, величественным статуям. Одна была величественной благодаря внешней пространственной величине, другая была такой же большой, но кроме того она впечатляла своим особым видом. Одна статуя представляла мужской облик, другая — женский.
     В связи с этими статуями ученики должны были пережить в своем роде приход мирового Слова. В некото­ром роде обе эти статуи должны были стать внешними буквами, с помощью которых ученики должны были начать расшифровывать мировые тайны, встающие перед человеком.
     Мужская статуя была из совершенно эластичного материала. И она была такая, что при нажатии вдавли­валась в любом месте; ученикам предлагалось надавить ее повсюду. И тогда выяснялось, что она внутри полая. Она оказывалась, по сути, лишь оболочкой статуи, но сделанной из эластичного материала, и пос­ле того, как ее переставали надавливать, она тотчас же снова восстанавливала свою форму. Над статуей, над головой статуи, весьма характерной, находилось нечто, выражавшее собой Солнце. Вся голова была такой, что человек видел: она, собственно, должна была бы вся быть как душевный глаз, микрокосмически представлять содержание всего Макрокосмоса. И эта манифестация всего Макрокосмоса должна была бы через Солнце выражаться в этой колоссальной голове.
     Я могу лишь схематически набросать здесь эти статуи. Одна из них производила такое впечатление: здесь Макрокосмос действует через Солнце и формирует человеческую голову. Другая статуя была такой, что взгляд ученика сначала падал на нечто такое, что являло собой некоего рода световое тело, являло сияние, идущее вовнутрь. И в этом обрамлении ученик затем видел женский облик, повсюду находящийся под влиянием этого излучения; у него возникало чувство, что голова рождается из этого сияния. Голова имела нечто неотчетливое. Эта статуя состояла из другой ... пластичной субстанции, не эластичной, а пластичной, исключительно мягкой субстанции. Ученику предлагалось надавить также и на нее. И когда он надавливал, то оставалась вмятина". Но когда в соответствующей церемонии ученик через некоторое время подводился к статуе, то вновь находил ее целой.
     "От второй статуи возникало впечатление: она полностью находится под влиянием лунных сил, которые пронизывают организм и дают из организма произрасти голове. Ученики получали исключительно сильное впечатление от того, что они здесь переживали. Статуя все снова восстанавливалась. И часто группа уче­ников приводилась на небольшое время к этой статуе. И когда их приводили к статуе, то кругом в первый раз царила полная тишина. К статуе их подводили посвященные и оставляли там; дверь в храм закрывалась, и ученики предоставлялись своему одиночеству.
     Затем наступал момент, когда каждый ученик уходил в себя и побуждался испытать статую, чтобы по­чувствовать эластичное одной статуи и пластичное другой, на которой сохранялась сделанная им вмятина. Затем он оставался один о самим собой и с впечатлением от того, что, как я сказал, сильно, очень силь­но воздействовало на него. И благодаря всему тому, что ученик проделал на пути вначале и о чем я уже говорил, он переживал все трудности познания, все трудности, я хотел бы сказать, блаженства. Да, пере­жить подобное означает больше, чем когда это выражается только в словах ... такое переживание означа­ет, что человек прошел через всю шкалу ощущений. И ощущения приводили к тому, что ученик, будучи подведенным к обеим статуям, испытывал страстное желание являвшееся ему как большая загадка каким-либо образом в своей душе разрешить, подойти к тому, чего собственно хочет эта загадочность, с одной стороны, загадочность вообще, какой ее встречает человек, а с другой — загадочность, заложенная в этих образах и во всем роде отношения самого человека к ним. Все это действовало глубочайшим, чрезвычайно глубоким образом на учеников. Перед статуями мы, можно сказать, всей своей душой и всем своим духом превращались в колоссальный вопрос. ... Все в них спрашивало. Рассудок спрашивал, сердце спрашивало, воля спрашивала, все, все спрашивало.
     Подобные вещи, представавшие наглядно в древ­ние времена, нет больше нужды прежним образом вводить в посвящение, но современный человек должен учи­ться проходить эту шкалу ощущений, чтобы действительно приблизиться к истине, которая потом вводит в тайны мира. Ибо, если для современного ученика правильным является подобные вещи проделывать на внут­реннем, внешне не наблюдаемом пути развития, то при этом остается обязательным также и для современ­ного ученика проходить через ту же шкалу ощущений, через внутренние медитативные переживания дать этим ощущениям проникнуть в себя. ...
     Когда все описанное проделывалось, ученика подводили к некоего рода испытанию через совместное действие всего предыдущего: с одной ст., бралось вообще все, что было проделано в процессе подготовления на обычном пути познания и пути блаженства, а с другой — то, что стало в них большим вопросом всей души и даже всего человека. Это должно было теперь взаимодействовать.


     И вот, когда вну­треннее ученика ощущало это сов­местно, когда во внутреннем это вы­ступало в совмест­ном действии, тогда, насколько это было возможно в то время, ученику сообщалось о тайнах мира, о микрокосмосе, о Макрокосмо­се, сообщалось не­что о тех связях, которых мы как раз касаемся в этих лекциях, которые также составляли содержание Мисте­рий Артемиды в Эфесе. Часть из них сообщалась во время испыта­ния. Благодаря этому стоявшее в душах учеников большим вопросом поднималось еще выше. И ученик действительно, я бы сказал, в этой форме вопроса, через колоссальное углубление, которое получала душа, переживая, перенося все это ... подводился к духовному миру. Со своим ощущением он фактически входил в область, которую переживала душа, когда чувствовала в себе: теперь я стою на Пороге сокровенных сил. ... Когда ученики проходили через эти испытания, их опять приводили к статуям. И тогда они получали совершенно особое впечатление, встряхивавшее все их внутреннее. То впечатление я могу вам представить, только воспроизведя на современном немецком языке употреблявшееся на том древнем языке.
     Итак, когда ученики продвигались так далеко, как я это охарактеризовал, то их снова по одному под­водили к статуям. Но теперь посвящающий жрец, инициатор, оставался с учеником в храме. И ученик ви­дел, снова еще раз в абсолютной тишине вслушавшись в то, что могла ему сказать собственная душа ... посвящающего жреца восходящим над головой одной из статуй. При этом Солнце как бы отступало вдаль, и в этом пространстве между Солнцем и статуей являлся жрец, как бы закрывая собой Солнце. Статуи были очень большими, и жрец выглядел довольно маленьким над головой первой из них, как бы закрывая со­бой Солнце. И затем, как бы действуя из музыкально-гармонического — музыкально-гармоническим начина­лась церемония, — раздавалась речь посвятителя. И на той стадии, где тогда находился ученик, это явля­лось ему так, что слова, звучавшие из уст посвятителя, как бы говорились самой статуей. Слова звучали так:
     Я есмь образ мира.
     Смотри, как мне недостает бытия.
     Я живу в твоем познании,
     Я стану в тебе теперь исповеданием.
     И это опять-таки, как вы можете себе пред­ставить, производило мощное впечатление на ученика. ... Когда все это проходило через его душу, он был внутренне готов всей своей душой уцепиться за этот образ, за то, что было мировой силой, символизированной в этом образе, он мог тогда жить в этом, передать себя этому. И он был готов к тому, чтобы ощущать исходившее из уст жреца, которое являлось ему так, как если бы статуя была буквой, представлявшей ученику то, смысл чего был выражен в приведенных четырех строках.
     Когда жрец возвращался вниз, ученик снова погружался в безмолвную тишину; жрец уходил, и ученик оставался один. Через некоторое время приходил другой посвятитель; он являлся над второй статуей, и опять как бы из музыкально-гармонического являлся голос жреца-посвятителя, он произносил слова, ко­торые я могу передать вам так:
     Я есмь образ мира,
     Смотри, как истинности мне недостает.
     Коль ты отважишься жить со мною,
     То я стану для тебя удовольствием.
     И ученик теперь, после всех подготовлений, после того, как он был приведен к внутреннему счастью, к страстному желанию внутренней полноты, после того, как он че­рез все, что должен был пережить, приходил к тому, чтобы ощутить необходимость однажды подойти к этой полной радости внутренней полноте, он приходил теперь, услышав то, что звучало от второй статуи, не только к тому, чтобы рассматривать, но и действительно рассматривал мировые могущества, говорившие через вторую статую, как те, которым он хочет отдать себя.
     Посвятитель исчезал. Ученик снова оставался один. И во время этой одинокой тишины он ощущал — по меньшей мере это кажется так, что каждый это ощущал — нечто такое, что можно выразить следующим обра­зом: я стою на Пороге духовного мира. Здесь, в физическом мире, нечто называют познанием, до в духов­ном мире это не имеет никакой ценности. И трудности, которые человек имеет здесь, в физическом мире, в связи с познанием, обретаемым здесь, — они являются физическим отображением утраты им ценностей в сверхчувственном духовном мире. И ученик при этом также переживал: многое здесь, в физическом мире, обращается к человеку, ты же должен отказаться от внутренней полноты радости и идти некоего рода аскетическим путем, чтобы войти в духовный мир. Однако это, собственно говоря, иллюзия, это, собственно говоря, заблуждение. Ибо являющееся во второй статуе говорит выразительно само о себе: смотри, как истинности мне недостает. ... Таковы были ощущения, отчасти вызывавшие в ученике сознание, что он постигает физический мир, проходя через многие заблуждения и преодолевая их. Но случались также и ощущения, которые по временам были подобны внутренне действующему пламени, так что человек чувствовал себя словно поврежденным внутренним огнем, словно внутренне уничтоженным. И душа колебалась между од­ним ощущением и другим, туда и обратно. Ученик, так сказать, испытывался на весах познания-счастья.
     И в то время, как он проделывал все это внутренне, статуи как бы начинали говорить сами. Он достигал в некотором роде внутреннего слова, и статуи как бы говорили сами. Одна из них говорила:
     Я есмь познание. Но то, что я есмь, — это не бытие.
     И теперь к ученику приходило, я бы сказал, излучающее страх чувство: все, что он имел в идеях, — это только идеи, в этом нет никакого бытия. Человек напрягает голову — так чувствовал ученик, — и хотя он приходит к идеям, но бы­тия в них нет нигде. Идеи — это лишь видимость. Затем как бы начинала говорить и вторая статуя; она говорила:
     "Я есмь фантазия. Но то, что я есмь, — это не истина.
     Так представали перед учеником обе статуи". Я прошу вас понять все это правильно. Здесь не дается догм, не выра­жается каких-либо истин познания, но здесь даны переживания ученика в святилищах Гибернии. Что там переживал ученик — только это изложено здесь.
     "Все это переживал ученик в абсолютном одиночестве. Его внутренние переживания были столь сильны, что его лицо становилось совсем неподвижным. Оно больше не действовало. Через некоторое время он бо­льше не видел статуй. Но он читал на том месте, где он их раньше видел, нечто, написанное огненными письменами, что являлось тем не менее внешне-физически, и он видел это с потрясающей отчетливостью. На том месте, где ранее была голова статуи познания, он видел слово НАУКА, а там, где была голо­ва другой статуи, — слово ИСКУССТВО.
     Пройдя через все это, ученик выходил из храма. Возле храма стояли оба посвятителя. Один из них брал ученика за голову и поворачивал к тому, что ему показывал другой: образ Христа. При этом произно­сились слова призыва. Жрец, показывавший изображение Христа, говорил ему:
     Восприми Слово и Силу Этого Существа
     В свое сердце.
     А другой жрец говорил:
     И от Него восприми, Что тебе оба облика Дать желают:
     науку и искусство.
     Таковы были, так сказать, первые два акта посвящения в Гибернии, где ученики особым образом приводились к действительному ощущению внутрен­ней сути Христианства, и это исключительно глубоко отпечатлевалось в душах учеников, после чего они могли далее идти своим путем познания". (Лекция 7)
     "Когда ученик отдавался впечатлению от мужской статуи ... то он переживал род душевного оцепенения, которое проявлялось все более и более ... А затем ученик как бы чувствовал, что бывшее в нем оцепеневшим, т.е. он сам, вбирает­ся Мирозданием; он чувствовал себя как бы ввергнутым в дали Мироздания. И он мог сказать себе: миро­здание восприняло меня.
     Но затем приходило — это не было увяданием сознания, а становлением его другим, — затем приходило нечто особенное. Когда ученик достаточно долгое время переживал оцепенение, эту взятость себя Ми­розданием, — а посвятители заботились о том, чтобы оно длилось достаточно долго, — он говорил себе при­мерно следующее: лучи Солнца, лучи звезд притягивают меня во все Мироздание, но я, собственно, остаюсь сосредоточенным в себе. И когда ученик достаточно долго проделывал это, то приходил к примечательно­му воззрению. Теперь впервые он, собственно, осознавал, для чего было нужно это сознание, наступавшее во время оцепенения, ибо теперь, в зависимости от его переживаний в созвучии с чем-либо иным, он по­лучал многочисленные впечатления от зимних ландшафтов. Зимние ландшафты вставали перед ним в духе, ландшафты, в которых он всматривался в завихрения снежных хлопьев, наполнявших воздух — все, как ска­зано, в духе, — или ландшафты, где он всматривался в леса, где на деревьях лежал снег, и т.п. ... И он чувствовал внутреннюю общность, напр., его глаза с ландшафтом. Он чувствовал, как если бы в каждом глазу весь этот ландшафт, который он обозревал, был деятелен, как если бы он действовал повсюду в глазу, как если бы глаз был внутренним зеркалом для того, что являлось вовне.
     Но он чувствовал еще следующее: он чувствовал себя не как единство, он чувствовал, по сути говоря, свое Я столько же размноженным, сколько он имел чувств. Он чувствовал свое Я удвенадцатиренным. И из того, что он чувствовал Я удвенадцатиренным, в нем возникало своеобразное переживание, он говорил: здесь присутствует мое Я, оно смотрит сквозь мои глаза; здесь присутствует Я, оно действует в моем чувстве мысли, в моем чувстве речи, в моем осязании, в моем чувстве жизни; я, со­бственно, расчленен в мире. — И от этого возникала живая тоска по соединению с сущностью из Иерархии Ан­гелов, чтобы в этом соединении с сущностью из Иерархии Ангелов получить силу и власть для овладения Я, расчлененным в отдельных переживаниях чувств. И из всего этого в Я восходило переживание: почему я имею органы чувств?
     В конце концов у ученика возникало ощущение, как все, связанное с органами чувств и продол­жением их вовнутрь, внутрь человека, родственно с действительным окружением человека на Земле. ... из всех этих переживаний ученик получал совокупное постижение своей души. схватывал ее всю целиком. Это совокупное постижение души со­стояло из ряда частей.
     Я проделал, говорил себе ученик, в моем мистериальном странствии то, что в Мироздании является про­шлым. Массы снега и льда моей волшебной зимы показали мне, сколь убийственные силы действуют в Мироздании. Я познал импульс уничтожения в Мироздании. И мое оцепенение во время моего мистериального странствия возвещало о том, что я должен всмотреться в имеющиеся в Мироздании силы, приходящие из про­шлого в настоящее, но в настоящем оказывающиеся мертвыми мировыми силами. — Это сообщалось ученику че­рез отзвук его переживаний в мужской статуе.
     Затем он подводился к тому, чтобы в его переживаниях возник отзвук пластической статуи. И тогда он как бы множился внутренне не в оцепенении, окоченении, а во внутреннем жаре, в лихорадке души, в вос­паленном состоянии, которое действовало примерно так, что вещи, которые так сильно могли воздейство­вать на душу, поскольку были внутренними, начинались вообще с телесного комплекса симптомов. Ученик ощущал это так, как если бы был внутренне стеснен, как если бы все в нем было сильно сдавлено: дыхание, кровь по всему телу. В большом страхе ученик впадал в глубокое внутреннее душевное страда­ние. И в этом глубоком внутреннем страдании в нем возникало сомнение в том, что он должен был делать. Рождавшееся тогда в душевном страдании можно в какой-то мере выразить такими словами: во мне что-то есть, что происходит от моей телесности в обычной земной жизни. Оно должно быть преодолено. Мое зем­ное Я должно быть преодолено. — Это сильно жило в сознании ученика.
     Затем, когда он достаточно долго преодолевал, проходил через этот внутренний жар, внутреннюю нужду, через чувство, что нужно преодолеть земное "я", тогда в нем наступало нечто такое, о чем он знал, что это не прежнее состояние сознания, а хорошо известное ему состояние сознания сна со сновидениями.
     Если действовавшее из оцепенения сопровождалось отчетливым чувством, что это состояние сознания, кото­рого он не знал в обычной жизни, то теперь он мог о своем сознании сказать: оно есть род сновидения. ...
     В то же время ученик теперь осознавал: что как волшебное лето выступало или выступает перед его со­знанием в беспрерывном изменении — это переходит как импульс в далекое будущее Мироздания. Но теперь он чувствовал себя не так, как прежде, расчлененным, размноженным по органам чувств; нет, теперь он чувствовал себя внутренне соединенным в единстве, он чувствовал себя сосредоточенным в своем сердце. И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце.
     И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце, это внутреннее самопостижение, самообладание, чувство своего родства во внутреннейшем существе челове­ческой природы не с летом, каким человек видит его внешне, но со сновидением об этом лете. И правиль­ным образом ученик говорил себе: в сновидении о лете, которое я переживаю внутренне в моем человечес­ком существе, в нем заложено будущее.
     Когда ученик проделывал все это, то к нему приходило переживание, что оба эти состояния следуют од­но за другим. Он всматривался, скажем, в ландшафт, состоящий из лугов, прудов, маленьких озер. Он всма­тривался в лед и снег, которые превращались в вихрящийся падающий снег, как бы в туман из снега, кото­рый все более и более утончался и истаивал в ничто. И когда это истаивало в ничто, ученик чувствовал себя как бы в пустом мировом пространстве, и в этот момент на этом месте выступал летний сон. И ученик сознавал: теперь моей собственной душевной жизни касаются прошлое и будущее. ... В ледяных кристаллах зимы мы имеем внешний знак продолжающегося отмирания духа в материи. Мы, как люди, не предрасположены видеть умирающий дух символизированным в снеге и льде во внешней природе, если этому не предшествует инициация. Если же она совершается, то мы видим это превращение в ничто, а из него возникает сновидение о природе, содержащее семя мирового будущего. Но ученик должен стоять внутри мировой смерти и мирового рождения. Ибо если человек не стоял бы внутри этого — как уже сказано, я описываю вам только опыт ученика в посвящении Гибернии, — если бы человек не стоял внутри этого, то действительные процессы, в которые ученик всмат­ривался через рождающееся из оцепенения новое сознание, были бы действительной мировой смертью, и сно­видения за мировой смертью не последовало бы. У прошлого не было бы будущего. Сатурн, Солнце, Луна, Земля были бы здесь, но не было бы Юпитера, Венеры, Вулкана. Чтобы это будущее космоса вчленилось в прошлое, для этого необходимо, чтобы между прошлым и будущим стоял человек. Это сознавал уче­ник из того, что он переживал".
     Посвятитель выражал это ученику в изречении. О состоянии оцепенения он говорил:
     В далях ты должен учиться,
     Как в синеве эфирных далей
     Бытие мира исчезает
     И вновь в тебе себя находит".
     "Другое ощущение под влиянием второй статуи выражалось так:
     В глубине решить ты должен
     Из горячечного зла,
     Как истина воспламеняется
     И через тебя в бытии утверждается".
     Ранее ученику на месте первой статуи представало позна­ние, но лишенное бытия, как лишь идеи, вырабатываемые на Земле. Но теперь в отзвуке являлось, что человек может най­ти бытие для познания, потеряв себя в далях мира: "В далях должен ты учиться...". Ученик ощущал, как он соединяется с синими далями эфира, где Земля превращает­ся в ничто. Ощущать ничто он учился на волшебных зимних ландшафтах. И теперь он знал, что в этих да­лях сохраняется только человек. А чтобы мир имел будущее, человек должен зло преодолеть добром в сво­ей природе: "В глубине решить ты должен...". Ученик прошел через влечение удовлетвориться не истиной, а фантазией о мире, субъективными образами. В сновидениях о лете он понял, что в фантазиях из внутре­ннего вырастают имагинации, имагинации растений. С одними образами фантазий он остается чужд окруже­нию. Имагинациями же он врастает в мир растений, животных, в мир людей. Навстречу всему встреченному вовне тогда изнутри восходит нечто, связанное с ним.
     "Эта двоякая связь с миром встает перед учеником в действительном внутреннем грандиозном ощущении как отзвук обеих статуй. И ученик, т.обр., действительно учился, с одной стороны, простирать свою душу в да­ли мира, а с другой — сходить в глуби своего внутреннего, где это внутреннее не действует с той вяло­стью, с какой оно действует в обычном сознании, но где внутреннее действует так, как если бы оно ста­ло наполовину действительностью, а именно прозревалось бы, потрясалось бы, проколдовывалось бы снови­дениями. Ученик учился всю интенсивность внутреннего импульса приводить в связь со всей интенсивнос­тью внешнего импульса. Из родства с зимними и летними ландшафтами он получал разъяснения о природе и о собственной самости. И он глубоко роднился с внешней природой и со своей самостью".
     Перед ним выступало все то, что он имел как переживания до нисхождения из духовных миров на Землю. При повторении состояния выхода в дали он уже не чувствовал, будто бы его высасывают лучи Солнца и лучи звезд. Но он чувствовал, что достигает середины бытия между смертью и новым рождением.
     "Затем ученик учился внутренне раздельно переживать обе статуи и каждое состояние все более отчет­ливо. А когда для него становилась ясной и живой возникающая в сердце взаимосвязь, когда в его созна­нии живо вставала середина жизни между смертью и последним рождением, тогда посвятитель говорил ему:
     Научись духовно созерцать зимнее бытие,
     И ты узришь доземное.
     Научись духовно сновидеть летнее бытие.
     И тебе будет дано пережить послеземное".
     Обратите особое внимание на колоссальную разницу, содержащуюся в этих изречениях. Когда ученик достаточно долго проделывал описанные упражнения, то его внутрен­няя сила и энергия углублялись, и он мог идти дальше.
     "Все это ученик переживал в состоянии оцепенения, а затем по указанию посвятителя он разливался до эфирных далей, до границ пространственного бытия. Там, на этих границах, к нему подступало пережива­ние астрального, которое в те времена куда живее, значительнее, энергичнее соединялось с человеческим существом, чем теперь. Человек прежде внутренне был более чувствительным, поэтому он и проходил дру­гое обучение, чем теперь".
     "Ученику Гибернийских Мистерий в высшей степени прививалась способность при излиянии в синие эфир­ные дали, при втекании астрального света прежде всего не чувствовать себя, но в своем сознании чувст­вовать мощный мир, о котором он мог сказать следующее: я живу целиком в некоем элементе с другими су­ществами. И этим элементом является, по сути говоря, чистое природное добро. Ибо повсюду я чувствую, как из этого элемента нечто струится в меня — простите, что я воспользуюсь оборотом, который было бы правомерным употребить лишь позже, — а я плаваю, подобно рыбе, в воде, сам при этом состоя лишь из теку­чих, легких элементов; во всем планетарном элементе я чувствую приятное струение в себе со всех сто­рон. Ученик, собственно, чувствовал, как со всех сторон к нему струится астральное, формируя и строя его. Этот элемент есть чистое природное добро — мог бы он сказать о нем, — поскольку он повсюду дает мне нечто. Я, собственно, окружен одним добром. Добро, добро повсюду, природное добро окружает меня.
     Но это природное добро, оно является не только добром, но творческим добром, ибо оно своими силами в то же время делает то, что я есмь, дает мне облик, поддерживает меня, когда я в этом элементе плаваю, парю и тку. Таково было получаемое здесь естественно-моральное впечатление". Если понюхать розу и ска­зать, что из нее струится добро, распространенное по всей планете, и оно сообщается моему обонянию, то мы получим слабую тень того, что составляло переживание бытия др.Солнца. Будучи приведенным к бытию одних чувств в глазах, в ушах, в чувстве вкуса и т.д., при утрате всего остального организма, ученик переживал бытие др.Сатурна. Вживаясь во внутреннее сдавливания, в чувство тепла, ученик Гибернии пере­носился сознанием в бытие Юпитера, которое возникает из Земли. И он чувствовал не только физическое, но также и душевное тепло. "Ибо мы станем людьми Юпитера только благодаря тому, что свяжем физическое тепловое с душевным тепловым.... Излияние любви и тепла станет нераздельным". Когда же ученик переживал душевное страдание, ощущал необходимость преодолеть собственное "я", поскольку оно может стать источником зла, то переживаемое им физически-душевное тепло начинало светиться. Ученику открывалась тайна душевного блистания света. И так он входил в будущее бытие Венеры.
     "А затем, когда все, пережитое раньше, ученик чувствовал слившимся воедино в своем сердце ... тогда все, что он вообще переживал в своей душе, являло себя в то же время как переживание плане­ты. Человек имеет мысли; мысль не остается внутри человеческой кожи: она начинает звучать, она стано­вится словом. Все, чем живет человек, формируется в слове. Слово распространяется на планете Вулкан. Все в Вулкане является говорящим, живым словом. Слово звучит к слову, слово объясняется словом, слово говорит слову, слово учится понимать слово. Человек чувствует себя как понимающее мир слово, как слово-мир понимающее слово. И когда это в образе вставало перед посвящаемым в Гибернии, он сознавал себя в бытии Вулкана". Таковы были великие Мистерии Гибер­нии. Человек познавал в них себя как микрокосмос, как духовно-душевно-физическое существо в связи с Макрокосмосом. Он познавал становление, созидание и прохождение, метаморфозу Макрокосмоса.
     "Расцвет Мистерий Гибернии предшествовал Мистерии Голгофы. И особенность этих больших Мистерий со­стояла в том, что в них о Христе говорилось как о Грядущем, как позже о Нем говорилось как о Прошед­шем через прошлые события. И когда при первом посвящении ученик выходил из храма и ему показывали об­раз Христа, то этим хотели сказать: все, что составляет становление Земли, склоняется к Событию Гол­гофы. Это тогда представлялось как будущее.
     На этом, прошедшем позже через многие испытания острове было место больших Мистерий, место Христи­анских Мистерий до Мистерии Голгофы, в которых правомерным образом еще до Мистерии Голгофы человек велся к духовному взгляду на Мистерию Голгофы.
     А когда наступила Мистерия Голгофы, в то время, когда в Палестине произошли примечательные собы­тия ... в Гибернийских Мистериях и в их общине, т.е. в народе, принадлежавшем к ним, был отпразднован большой праздник. И что действительно случилось в Палестине — это стократно образно — но так, что об­раз не был памятью о происшедшем — было воспроизведено на Гибернийском острове. ... На Гибернийском острове человечество пережило Мистерию Голгофы духовно".
     "Началось время, в которое люди все более и более принимали только физически увиденное, и они бо­льше не принимали вещи за истинные, если они не были связаны с физически увиденным. Так мудрость, пришедшая из Гибер

нии, больше не чувствовалась в ее субстанциональности. Искусство, пришедшее из Гибер­нии, больше не чувствовалось в его космической истине. ... стало необходимым чувственно наглядное в качестве модели — таково, собственно, и искусство Рафаэля. — тогда как Гибернийское искусство исходи­ло из того, чтобы духовное, спиритуальное осуществлялось непосредственно через художественные средства".
     "Когда в Акаше-эволюции человек приближается к образам Гибернийских Мистерий, то он ощущает, как нечто как бы отталкивает его, что-то как бы удерживает его силы на расстоянии, не дает его душе приблизиться к себе. И чем ближе человек к этому подходит, тем более оно затемняется ... в Гибернийс­ких Мистериях человечеству дан последовательный исход древних божественно-духовных сил. Но когда Гибернийские Мистерии сошли в теневое бытие, они были в то же время духовно окружены плотным валом, чтобы нельзя было изучать их пассивным образом, чтобы к ним нельзя было приблизиться иначе, как только пробудив в себе спиритуальную активность, т.е. став настоящим человеком нового времени". 232 (9)

     Перейти на этот раздел

  


     47
. "Говорим ли мы ныне о восточных Мистериях или о западных — определенные ступени у них одни и те же. Поэтому для всех Мистерий некоторые выражения имеют один смысл, выражения, которые, примерно, можно описать следующим образом: вначале душа, желающая достичь какой-либо ступени посвящения, взойти в какой-либо мере к сущности Мистерий, должна пережить то, что можно назвать "прихождением в соприкосновение с переживанием смерти". Второе, что душа должна затем пережить, есть "прохождение через эле­ментарный мир". Третье в египетских и других Мистериях называлось "созерцанием полуночного Солнца", за чем следовала встреча с низшими и высшими богами". "
     И если человеку удается подняться этим путем до встречи с высшими существами, то в нашем времен­ном цикле "человек переживает много значительного в духовном мире, но он чувствует себя как бы поки­нутым, покинутым и одиноким. Его переживания здесь можно было бы выразить в словах: многое-многое видишь ты здесь, но то, ради чего ты здесь, ради чего ты проделал все предыдущее ... этого ты пере­жить не можешь ... Все существа, открывающиеся во множественности, грандиозности и великолепии, оста­ются немыми, они молчат, тогда как человек хочет услышать от них возвещение тех тайн, которые он дол­жен переживать теперь как важнейшие. Поэтому можно сказать: человек современности переживает боль, когда он подобным образом входит в высшие миры, — боль, несмотря на весь блеск, несмотря на все встречи с возвышенными существами; он чувствует безграничную пустоту в своем внутреннем. И продлись это слиш­ком долго и не наступи что-то другое ... душа впала бы в отчаяние. ...
     Но приходит воспоминание ... взгляд в давно прошедшие времена, некий род чтения в Акаша-Хронике". Может оказаться, что современная душа в прошлом прошла через посвящение, тогда она узнает пережитое в прошлом как свое; если же этого не было, то она переживает себя связанной с тем, что пережили другие посвященные, прошедшие этим путем до нее и чувствовавшие в этих мирах не одиночество, а блаженство. Отсюда человек также узнает, что те души были иначе и организованы.
     Человек созерцает, как из всего Космоса ткутся его физ. и эф. тела, вне которых он теперь находит­ся; но как возникли его астр. тело и Я — это остается загадкой, что вызывает глубокую тоску. "... Души прошедших времен не чувствовали этой тоски, поскольку не имели потребности созерцать свое внут­реннее существо; ибо они были так устроены, что испытывали удовлетворение от того, что созерца­ли, как существа, к которым они взошли, работают над построением их физ. и эф. тел". Но эти существа в прошлом работали иначе. "В те времена, во времена Заратустры, посвящаемые ощущали работу Аура Маздао над физ. и эф. телами, и в раскрытии этой удивительной тайны переживали они блаженство и удовлет­ворение: ... так возникает то, что должен иметь человек как свои оболочки, если хочет исполнять свою земную миссию. ... Таково было посвящение Заратустры. И в этом посвящении созерцали "полуночное Солнце"; ученики ощущали, как от Солнца идут силы и образуют человеческую голову и различные члены человеческого мозга. ... Целый ряд существ участвовал в этом построении человеческого мозга. "Амшаспанд" называл их Заратустра своим ученикам. Они образовывали также верхнюю часть спинного мозга. Ниж­ние 28 пар нервных отводов спинного мозга образовывали лунные существа "Изед". Но современный чело­век чувствует себя уже иначе. Он спрашивает себя: для чего все это? Я ничего не знаю о существах, которые идут от воплощения к воплощению, а лишь о тех, которые в каждом отдельном воплощении образуют из космоса оболочки. Эпоха же Заратустры тем и характерна, что ... в посвящении позна­валась связь человечески-земного с солнечным бытием".
     В египетском посвящении Гермеса душа вне физ. и эф. тел вводилась в различные области духовного мира. Наконец она подходила к переживанию, подобному тому, как если бы человек, побывав повсюду, при­шел наконец в такую землю, которая со всех сторон окружена морем, и он оказался на берегу этого мо­ря. Ученик сознавал: ты созерцал мировые дали, существ и силы, что строят твое физ. и эф.тела. "Те­перь же ты вступил в святое место. Теперь ты вступил в область, где ты почувствуешь себя соединенным с сущностями, которые находятся в тебе и работают над тем, что переходит из воплощения в воплощение, работают над твоим астр.телом". К этому миру человек не должен был прилагать никаких своих суждений, приобретенных прежде. И все существа, что вели его в духовном мире прежде, стояли теперь вовне. Уче­ник же чувствовал себя связанным с тем существом, чувствовал себя внутри того существа, "которое не­сет душу от одного воплощения к другому ... в нем покоятся силы, которые просвещают душу между смер­тью и новым рождением". Но теперь, поскольку его пронизывал свет и тепло этого существа, он мог пить из Леты, забыть силу суждения, обретенного в физическом мире, дабы выработать в себе новое. Ученик видел существо, от которого исходят сила и свет, и не мог не спросить его: "кто ты? Ибо ты одно мо­жешь сказать, кто ты есть, и только тогда смогу я узнать, что в человеческую внутреннюю сущность пе­реходит от смерти в новое рождение. Только когда ты мне ответишь, я смогу знать, что составляет внутреннюю сущность меня как человека". Но существо молчало, и нужно было достаточно долго переживать тоску по разрешению мировой загадки.
     Затем ученик "чувствовал, что в духовном существе, с которым он соединен, также струится сила его собственной тоски ... и через некоторое время из существа как бы исходило другое существо, но это не было подобно земному рождению ... нет, земное рождение происходит во времени ... то же, что теперь видит человек ... он знает: это рождено из тебя, это было из тебя рождено в предыдущие времена. Это рождение совершается постоянно с древности до со­временности ... только раньше человек не видел его. ... Таковы были переживания ученика Мистерий Гермеса, Мистерий Изиды: на берегу всемирных далей бытия ученик стоял перед молчащей Боги­ней, от которой к внутреннему человеческой души исходило тепло и свет. Это была Изида! безгласная, молчаливая Богиня, на чье лицо никто не смеет взглянуть смертными глазами, но чье лицо может открыть­ся тем, кто ... с того берега ... может взглянуть глазами, идущими из воплощения в воплощение и кото­рые бессмертны. Ибо для смертных глаз облик Изиды закрыт непроницаемым покровом!"
     После созерцания Изиды ученик переживал "рождение". "Это рождение он воспринимал как по всему про­странству звучащую "музыку сфер" и как идущее вместе с этой музыкой сфер Мировое Слово, творческое Мировое Слово. ... Мировое Слово одушевляет существ, которые силой тепла и света оживляются и излива­ются в те тела, которые возникают от сил Божественных Существ". Мировое Слово пронизывает души тем, чем они живут между смертью и рождением. "Изида стоит перед учеником по одну сторону, по другую стоит вновь рожденное существо, которое можно назвать Мировым Звуком, Мировым Словом. Теперь человек чувствует связь между Изидой и ею рожденным Мировым Словом. И это Мировое Слово является как Озирис. Изида в сообществе с Озирисом — так выступали они в непосредственном созерцании; ибо так говорилось в древнейшем египетском посвящении, что Озирис есть и сын и супруг Изиды".
     "Египетский посвященный встречал Мировое Слово и Мировой Звук как объяснителя его собственного су­щества в духовном мире. Но происходило это лишь до определенного времени. ... В более поздние време­на Богиня оставалась молчаливой. Озирис не рождался, не раздавалась мировая гармония. Богиня делала печальный жест, говоривший, что она бессильна теперь родить Мировое Слово.
     Проходившие тогда через посвящение и возвращавшиеся вновь в физический мир имели серьезное, но по­корное судьбе мировоззрение. Они знали ее, святую Изиду, но чувствовали себя как "дети вдовы"".
     В отрезок времени между этими двумя периодами египетского посвящения (когда Озирис переживался и когда он больше не переживался) жил Моисей. Когда он вывел народ из Египта, то взял с собой частично египетское посвящение, в котором к печальной Изиде, какой она стала позже, присоединил посвящение Озириса. Таков был переход от египетской культуры к культуре Ветхого Завета. В позднеегипетские же времена посвященные созерцали, как Бог покидает духовные миры, чтобы перейти в другой мир. Они восхо­дили в духовные миры "не для блаженства, но чтобы принять участие в постепенном умирании Бога, Кото­рый пребывал там как Мировое Слово"". Отсюда родился миф об отнятом у Изиды Озирисе и унесенном в Азию. Так стояли на одном берегу "дети вдовы", и Духовная наука пусть будет челном, который переве­зет нас на другой берег. 144 (1, 3)

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 601300 не найден.
     Перейти на этот раздел

  


     177
. "Когда средневековый посвященный хотел представить в образе, что необходимо знать, чтобы оста­вшуюся живой часть своей души пронизать новой мудростью, то он указывал на Святой Граальград и на то, что как новая мудрость — это ведь и есть "Грааль" — исходило от этого града. А если он хотел указать на враждебное этой новой мудрости, то он говорил о "Кастель-Марвилль". И если город Грааля располагал­ся на Западе Европы, то враждебный ему город был в другом месте. Там были силы, которые там оста­ются и до сего времени и действуют как остаточные силы Акаши". С тем местом связана совершенно реаль­ная личность из середины средневековья — Клингзор (Клингшор), герцог территории де Лабур, области, которую мы должны сегодня искать на юге Калабрии. Оттуда начинались враждебные походы против Грааля. Как остаточные действия в Акаше можно еще сегодня почувствовать в атмосфере Сицилии действия великого Эмпедокла. Но в ней также видны "и последействия злых действий Клингзора, который был некогда связан в своем герцогстве ... через пролив связан с врагами Грааля, осевшими в той крепости, которую в оккультизме и в легендах называют Калот Бобот.
     Калот Бобот в Сицилии в середине средневековья было местом обитания той богини, которую зовут Иб­лис, — дочь Эблиса. И среди наихудших связей, которые в ходе земного развития имели место между сущес­твами, в чьих душах были оккультные силы, оккультисты считали связь Клингзора с Иблис, дочерью Эблиса. "Иблис", как следует из самого слова, родственна с "Эблис" — в магометанской традиции этим именем называется Люцифер. Некоего рода женским аспектом "Эблис", магометанского Люцифера, является "Иблис", и с нею в своем злом искусстве, которым он действовал в Средние века против Грааля, был связан тот, кого называют злым волшебником Клингшором.
     Подобные вещи должны выражаться в образах, которые соответствуют реальности; их нельзя высказывать абстрактно. И вся враждебность к Граалю разыгрывается в той твердыне Иблис, Калот Бобот, в которую бежала та примечательная королева Сибилла со своим сыном Вильгельмом в 1194 году в правление Генри­ха VI. Все трудности братства Грааля — рана Амфортаса и все, что связано с ней — происходят по вине этого союза Клингзора. "Он производит такое действие, что еще и сегодня души должны быть хорошо вооружены, когда приближаются к этим местам".
     "Душа рассудочная, или характера, в 4-ю послеатлантическую культуру не была усвоена столь внутре­нне, как это должно иметь место в 5-ой культуре. Под влиянием внешнего мира она более, чем в Греции и Риме, втягивается во внутреннее людей, становится самостоятельнее, а также и свободнее". Но потому она делается и более подверженной различным влияниям. "Все изменения, произошедшие с душой рассудочной, или душой характера, выражены в том, что так непосредственно в виде саг, но тем не менее столь драматически, встает перед нами в противоположности "Монсальвата" и "Кастельмарвиля". Все страдания и преодоления души рассудочной, или характера, чувствуем мы звучащими в рассказах, связанных со Св. Граалем" . 144 (4)

     Перейти на этот раздел

  


     257
. "Земля в ходе эволюции мира достигла пункта, где через духовных существ, которые организова­ны и сконцентрированы так же, как и люди на Земле, может быть развита Духовная наука. И то, что че­рез Духовную науку входит в Акаша-субстанцию, никогда не было бы в ней, если бы на Земле не была да­на Духовная наука". 152 (1)

     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 603770 не найден.
     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 609230 не найден.
     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 609620 не найден.
     Перейти на этот раздел

  
Ошибка! Фрагмент 610390 не найден.
     Перейти на этот раздел

  

  Оглавление          Именной указатель Назад    Наверх
Loading
      Рейтинг SunHome.ru    Рейтинг@Mail.ru